"Опасный искуситель" - читать интересную книгу автора (Мартин Дебора)

3

Корделия помогала Пруденс и Мэгги с воскресным обедом и немного волновалась. Будет ли доволен герцог их трапезой? После так смутившей ее вчерашней встречи Корделии хотелось показать ему, как хорошо она справляется с ведением хозяйства. Но, вспоминая, как отец свалился на пол, она краснела от стыда.

«Что за глупости! – ругала она себя, помешивая суп. – Совершенно не стоит так суетиться только из-за того, что лорд Веверли видел папу пьяным».

Но ей хотелось произвести на него впечатление, и – в глубине души она знала это – вовсе не для того, чтобы он поскорее забыл вчерашнее. Приход его светлости в церковь странно на нее подействовал. Кто бы мог подумать, что этот высокомерный тип может выглядеть… так привлекательно! Она была уверена, что, присмотревшись к нему повнимательнее, найдет его мерзким и отвратительным. Но каждый раз, когда взгляды их встречались, случалось что-то необыкновенное – будто звучала мелодия какой-то волшебной, не слышанной раньше фуги.

Как это у него получалось? Смотрел он будто насмешливо, но взгляд его согревал и ласкал.

Она встряхнула головой. Хватит думать о герцоге! Да, для порядочных девушек знатные господа – опасное искушение. Наверное, аристократов специально обучают искусству соблазнять женщин одним взглядом.

Но ее не соблазнить! Она понимает, что он высокомерный сноб, за обедом она наверняка будет иметь возможность в этом вновь убедиться. Издалека можно любым восхищаться, каков он вблизи – вот что главное! После вчерашнего происшествия и сегодняшней папиной проповеди лорд Веверли будет наверняка держаться еще надменнее. Об этом и надо думать, а не о том, как на нее действуют его взгляды.

– Папе вина не подавать, – сказала она Пруденс, когда та переливала вино в хрустальный графин. – Вино только для его светлости.

– Как вам будет угодно, мисс. – Пруденс только презрительно фыркнула, как делала всякий раз, когда речь заходила о «жажде» викария.

– А его светлость часто будет у нас обедать, пока он в Белхаме? – спросила толстушка Мэгги, выкладывая на оловянное блюдо баранью ногу.

Корделия пожала плечами.

– Не думаю. По-моему, он не собирается задерживаться здесь надолго.

– Да он наверняка рвется назад в Лондон, – пробурчала Пруденс. – Некоторым подавай столичное кривлянье, без него им тоска. Некоторые считают, что слишком хороши для простого люда.

Мэгги, сдабривая жаркое подливкой, мило улыбнулась.

– А мне он вовсе не показался таким уж высокомерным. После службы старый Джек стал рассказывать ему, как плавал в Индию, и через пару минут они уже вовсю беседовали о пальмах, раджах и всем таком. Можно было подумать, что это его светлость – бывалый моряк.

Так, значит, герцог ведет себя нагло только с ней?

– Как-то не могу себе представить герцога, в бархатных штанах и жилете, взбирающимся на мачту, – заметила Корделия, сосредоточенно помешивая суп.

– А я могу. – Мэгги откинула назад упавшую на лоб прядь и поспешила к буфету. – Как бы ни был он разодет, все равно есть в нем что-то необузданное. Я бы не хотела встретиться с ним ночью на темной дорожке.

Корделия рассмеялась.

– Неужели? А мне показалось, что ты находишь его привлекательным.

– Привлекательным? – Мэгги, достававшая из буфета лепешки, возмущенно закатила глаза. – Вот уж нет! Слишком он лицом темен и дик, чтобы быть привлекательным. То есть с Питером его не сравнить. А он-то, на мой вкус, как раз и привлекателен.

Питер, жених Мэгги, был здоровым блондином без единой извилины в мозгу. Корделия считала, что как раз с Питером и не следует встречаться на темной дорожке. Он запросто мог бы переехать кого угодно на своей тележке, даже не заметив, что кто-то попался ему на пути.

– Да его светлость меня и взглядом не удостоит, – продолжала Мэгги. – На таких, как я, герцоги внимания не обращают.

Пруденс только фыркнула.

– Да уж, ты для него слишком чиста да скромна, это точно. – И она, кажется, действительно так считала.

Корделия с Мэгги переглянулись. Обычно Пруденс ворчала на Мэгги за то, что она чересчур вольно ведет себя с Питером. Но сегодня презрение к знати заставило ее забыть все прежние резоны.

Вдруг раздался стук в дверь. Корделия удивленно взглянула на часы. Только час дня. Она могла поклясться, что приглашала его к двум – в это время приходили обычно и регент с женой.

– Это он, точно вам говорю, он! – воскликнула Мэгги, расплескивая на себя соус. – Регент раньше никогда не является. А у нас даже крем не готов, и горошек еще надо отварить, и…

– Не забивай себе этим голову, – сказала Корделия, вытирая руки о передник. – Если его светлость решил прийти в неурочное время, придется ему подождать, пока обед будет готов. Не надо из-за него суетиться. Вы с Пруденс закончите здесь, – и она указала на плиту, – а я открою. – Уже на пути к столовой она обернулась и спросила: – А где батюшка?

– Все еще наверху, – ответила ей Пруденс.

Проходя через столовую в холл, Корделия чуть помедлила у лестницы. Может, стоит сначала проверить, как он там? Вдруг он опять… Со вчерашнего дня у него не было возможности запастись вином, это точно. Она бы со стыда сгорела, если бы лорду Веверли снова пришлось отбирать у него бутылку.

В дверь снова постучали, Корделия вздрогнула и, мысленно молясь о том, чтобы хотя бы сегодня отец вел себя достойно, поспешила открыть дверь.

Но пороге стоял лорд Веверли с поднятой рукой. Он явно намеревался стучать снова.

– Мисс Шалстоун! – сказал он, опуская руку. – Рад вас видеть. Надеюсь, я ничего не напутал? Вы ведь приглашали меня к обеду?

– Да, конечно. – Видно, он даже время определять не умеет.

Он взглянул на ее перепачканный передник, потом на ее раскрасневшееся лицо и сменил тон.

– Я слишком рано… Я все перепутал. Вы приглашали меня к двум, так?

– Ничего страшного, – сказала она как можно любезнее, пытаясь понять, пришел ли он раньше намеренно. – Проходите, – она сделала шаг в сторону. – Мы рады вас видеть в любое время.

Он усмехнулся.

– Не надо со мной притворяться, – заметил он, входя. – Я отлично помню, что данное приглашение было получено мной не без нажима.

При упоминании об их вчерашней встрече она вспыхнула. Низко склонив голову, она приняла у него из рук суконный сюртук и повесила его за дверью, после чего прошла в гостиную, указывая ему дорогу.

– Ваш вчерашний визит был для нас с отцом полной неожиданностью, но, уверяю вас, приглашали мы вас искренне. – До некоторой степени, добавила она про себя.

– То, что вы сообщили, тоже было для меня неожиданностью, – пробормотал он тем самым приятным баритоном, который так поразил ее вчера.

Правда, вечером он звучал не столь приятно.

– Могу себе представить, – горько улыбнулась она. – Вас несколько рассердило то, что хваленый композитор вашего брата оказался женщиной.

– Боюсь, мое изумление могло вас оскорбить. Приношу свои извинения.

Эта неожиданная реплика поразила ее. Она замерла, потом медленно повернулась к нему. Герцог стоял ближе, чем она предполагала, и Корделия едва не уткнулась носом в узел его галстука.

«Силы небесные, да как же он высок!» – подумала она, вытягивая шею, чтобы встретиться с ним взглядом. Правда, сама она была невелика ростом, и почти всякий мужчина был значительно ее выше.

Он смотрел на нее своими янтарными глазами, в которых сверкали веселые искорки.

– Так вы принимаете мои извинения, не правда ли? У меня и в мыслях не было сомневаться в ваших способностях. Просто ваше признание оказалось столь неожиданным. Но с моей стороны было крайне невежливо не верить вам.

Она не могла решить, как расценить его слова. Вчера он говорил вещи весьма обидные.

– Должна ли я понимать так, что вы больше не сомневаетесь в том, что хоралы написала я?

Он усмехнулся уголком рта.

– Да и как я могу сомневаться? Ваш отец вполне определенно дал понять, что вы говорите правду.

– Отцу моему вы поверили, но моего слова было для вас недостаточно. – Столь прямое заявление не требовало ответа, он был не первым, показавшим ей, сколь немногие доверяют слову женщины. Даже те жители Белхама, которые были вынуждены прибегать к ее помощи, требовали, чтобы при принятии серьезных решений она прикрывалась именем отца.

Герцог задумчиво рассматривал ее, а потом сказал:

– В конце концов мой брат переписывался именно с вашим отцом. Так что, думаю, у меня были некоторые основания обратиться непосредственно к нему.

– Ах да, эти письма, – сказала Корделия чуть слышно. Письма, лишнее доказательство ее лжи.

– Ведь письма тоже писали вы, так? – спросил он, прищурившись.

Она отвела взгляд и отступила на шаг.

– Мой отец плохо разбирается в музыке, ваша светлость. – Она попыталась отвернуться, но он остановил ее.

Пальцы его едва касались ее руки, но она не могла пошевелиться и чувствовала себя кроликом, попавшим в капкан.

– А вы – вы ведь разбираетесь?

– Наверное, вам следует спросить об этом у батюшки – моего слова для вас недостаточно.

Его улыбка была почти виноватой.

– Мне не надо спрашивать вашего батюшку. Сегодняшний псалом объяснил мне многое.

Уж не послышалось ли ей восхищение в его словах?

– Псалом?

– Во время службы хор исполнял один их ваших псалмов, не так ли?

Она кивнула, польщенная тем, что он об этом догадался сам.

– Вы очень талантливы. – Он отпустил ее руку, но пальцы его скользнули по ладони Корделии, и странная дрожь пробежала по ее руке – до самого плеча. А потом он вполголоса добавил: – Вчера я думал иначе и ошибался. Больше такой ошибки я не допущу.

Слова его звучали искренне, а голос – этот голос с хрипотцой! Корделия смутилась, у нее почему-то даже закружилась голова. Не в силах вынести его взгляда, она повернулась и быстро прошла в гостиную. Герцог последовал за ней.

Шли они молча. Кроме того, на кухне столь усердно гремели посудой, что слов все равно не было бы слышно. Вдруг раздался страшный грохот, и Мэгги воскликнула:

– Это конец! Такого крема его светлости не подашь!

Корделия распахнула дверь в гостиную и кивком пригласила лорда Веверли пройти. Он вошел, но они все же успели расслышать ответ Пруденс.

– Вот что происходит, когда мечешься по кухне из-за того, что какому-то герцогу вздумалось прийти пораньше.

Корделия, вынужденная повернуться лицом к герцогу, безуспешно пыталась сдержать ухмылку.

– Из-за моего раннего прихода все пошло кувырком, да? – спросил он, улыбаясь.

– Вовсе нет. Обед уже почти готов.

Он смотрел, как она нервно поправляет подушки на диване, а потом спросил:

– А где ваш батюшка?

– Он наверху переодевается и спустится с минуты на минуту. – Как она жалела, что папы нет с ними, ей хотелось избежать разговора наедине.

– Отлично. Значит, мы можем немного побеседовать вдвоем.

Она взглянула на лорда Веверли. Так он нарочно пришел раньше!

– О чем? – спросила она, делая вид, что ей невдомек.

– О поездке в Лондон, естественно.

Корделия опустила глаза.

– Теперь, когда правда вам известна, надеюсь, вы оставили мысль отвезти отца в Лондон.

Он уселся на диван, удобно облокотившись о спинку, и ответил:

– Вовсе нет.

– Я же вам объяснила, – сказала она, складывая ноты около клавесина, – хоралы сочинял не он. Что даст его встреча с вашим братом? Или с Генделем? Отец будет выглядеть глупо и никак не поможет вашему брату. – Он ничего не ответил, и она продолжала: – И вы прекрасно знаете, что ни один из них не захотел бы знакомиться с настоящим сочинителем.

– Мисс Шалстоун, перестаньте суетиться, сядьте.

В голосе его звучало нетерпение. Впервые после его прихода она почувствовала то раздражение, которое он не смог скрыть вчера. Да, он старается держаться вежливо, подумала она, но глаза его выдают. В них светится настойчивость, как ни пытается он ее скрыть.

Он указал рукой на место рядом с собой.

– Садитесь, – почти приказал он. – Я хочу кое-что вам предложить.

Она вздохнула. Лучше выяснить все поскорее, чтобы герцог отправился восвояси и оставил ее в покое. Она присела на скамеечку у клавесина, подальше от него.

– И что же вы хотите предложить?

Он наклонился вперед и отвечал, не сводя с нее пристального взгляда:

– Моему брату хочется, нет, ему просто необходимо, чтобы Гендель познакомился с викарием. А викарий здесь, тот самый викарий, который, как считает мой брат, и написал эти хоралы.

– Да, и которому медведь на ухо наступил!

Лорд Веверли мрачно кивнул.

– И тем не менее это тот самый викарий, который, как думает Ричард, столь ему необходим. Гендель не знает, кто сочинил понравившуюся ему музыку, но, полагаю, лучше представить ему самого викария, а не его дочь. Так что пусть он получит викария! Мы обучим вашего отца музыкальным терминам, заставим его запомнить несколько фраз о хоралах и представим его в качестве композитора.

Корделия даже не могла вскочить с места – настолько она была поражена. Не может же он предложить… Нет, такое и в голову не придет…

– Вы просто не понимаете, о чем говорите, – прошептала она, представив себе, как отец, как всегда подвыпивший, пытается изобразить из себя композитора.

Лорд Веверли был исполнен решимости.

– Я прекрасно понимаю, о чем говорю. Нам надо только уговорить вашего отца подыграть нам. Ему придется всего лишь сделать вид, что хоралы сочинил он, и познакомиться с моим братом и Генделем. Тогда Гендель будет доволен, и дело моего брата получит столь необходимую поддержку. – Голос его смягчился. – И Ричард вновь обретет волю к жизни. Кажется, это лучшее решение нашей проблемы.

Она вскочила на ноги.

– Это не наша проблема, лорд Веверли! – Она чуть ли не грозила ему пальцем. – Это ваша проблема! И с самого начала это была ваша проблема!

Он тоже поднялся на ноги, и глаза его сверкали гневом.

– Если издательство моего брата обанкротится, это коснется и вас, не так ли? Кто тогда будет публиковать ваши сочинения? – Губы его сжались в тончайшую ниточку. – Скажите, мисс Шалстоун, какой доход вы получаете от издания хоралов? Она пришла в ужас от того, что он посмел об этом упомянуть, и не старалась скрыть своего возмущения.

– Небольшой, позвольте вас уверить.

– Но ведь дело не только в деньгах, верно? – продолжал он, приближаясь к ней. – В этой музыке ваша жизнь, так ведь? Пусть ее издают анонимно, вам льстит одно лишь то, что кто-то слушает музыку, сочиненную вами, наслаждается мелодией, в которой каждая нота принадлежит вам!

Как же он дьявольски проницателен! Он словно читал ее мысли, проникал в потаенные уголки ее души. Она гордо вскинула подбородок, с тоской заметив, как он предательски дрожит.

– Я могу писать и для наших прихожан. – Корделия понимала, что лишь пытается оправдаться. – Они слушают мою музыку, и мне этого достаточно.

Насмешливая улыбка была ей ответом.

– Достаточно ли? Значит, вас не волнует то, что великий Гендель восторгается вашими сочинениями, наверняка рассказывает о них коллегам-музыкантам, что брат мой всюду говорит о композиторе, которого он открыл, что…

– Прекратите! – Она беспомощно всплеснула руками. Ах, почему она не может вытолкнуть его из комнаты, прогнать, остаться одной, успокоиться! – Да, конечно, это имеет значение. Да и будь все иначе, все равно я не хотела бы, чтобы издательство вашего брата разорилось. Я не бессердечна и прекрасно знаю, что значит для человека дело его жизни. – Она умолкла, пытаясь унять дрожь в горле. – Но я не могу помочь вам!

Он взял ее дрожащие руки в свои.

– Вы сможете научить своего отца говорить о сочинительстве. – Она пыталась высвободить руки, но он держал их крепко. – Представьте себе, что это ваш ученик. У вас есть ученики?

– Да, но…

– Считайте отца учеником и попробуйте передать ему свои знания. Больше я от вас ничего не прошу.

На сей раз, когда она попыталась отдернуть руки, он отпустил их.

– Больше ничего? Да вы представляете себе, как трудно сочинять музыку? Это не то, что научиться ездить верхом – там нужен только умелый инструктор и немного прилежания. Сочинение музыки требует интуиции, таланта, знаний и чувств. Знания свои, допустим, я смогу передать отцу, но как насчет остального? – Она устремила на него умоляющий взор. – Ваша светлость, вы либо безумны, либо невероятно невежественны!

Глаза его сверкнули.

– Просто я в полном отчаянии, мисс Шалстоун. Ричард – мой единственный брат. Он молод, всего на несколько лет старше вас, но, пока я отсутствовал, на нем лежала забота о наших владениях. И, самое главное, он – единственная опора и поддержка наших сестер. Мы… мы теряем его… – Он не смог продолжать, а Корделия едва удержалась от вздоха.

Неужели он хочет, чтобы она чувствовала себя виноватой за то, что отказывает ему?

– Вы говорите так, будто это в моей воле. А мой отец? Что, если батюшка откажется принимать участие в этом розыгрыше?

Ей некуда было укрыться от его настойчивого взгляда.

– А разве в ваших розыгрышах он не принимал участия? Сколько времени он плясал под вашу дудку! Я уверен в том, что вам удастся его уговорить.

Она нахмурилась. Как же он не понимает – ей вовсе не хотелось, чтобы отец плясал под ее дудку. К сожалению, ни под чью другую он плясать не соглашался.

– Здесь совсем другое дело, ваша светлость. Мне приходилось ломать комедию для его же блага, я пыталась сделать все возможное, чтобы он сохранил приход, потому что сам он был… слишком болен и не мог выполнять все свои обязанности.

– Слишком болен? – воскликнул лорд Веверли. – Или слишком пьян?

Она прикрыла глаза, не в силах справиться с нахлынувшей на нее болью. Никто еще не говорил столь прямо о проблемах ее отца. Она даже не могла себе представить, как тяжело об этом слышать.

Она нашла в себе силы ответить, но говорила почти шепотом.

– Разница невелика, правда? Так или иначе, но он не справляется со своими обязанностями, поэтому не сможет принять участия в вашем розыгрыше.

Открыв наконец глаза, она увидела, что герцог смотрит на нее с нескрываемой жалостью. Он протянул к ней руку, она отстранилась. Сострадание его было вынести столь же тяжело, как и его презрение.

Но он не дал ей отступить. Приблизившись, он обнял ее за плечи.

– Простите меня, – шепнул он, и она чувствовала его горячее дыхание. – Я был жесток.

– Прошу вас… оставьте меня… одну…

– Оставить вас? – нежно спросил он. – Чего ради? Понимаете вы это или нет, но я ваш спаситель, мисс Шалстоун. Положение ваше весьма шатко. Если кому-то надоест, что обязанности викария исполняете вы, достаточно будет сказать лишь слово тому, кто владеет этим приходом, и ваш отец потеряет его.

Она не могла унять дрожь. Это давно было причиной ее волнений, и – хоть старый граф и закрывал глаза на многое, потому что викария для Белхама найти нелегко, – если бы кто-то поднял шум, он был бы вынужден отказаться от услуг ее отца. Кроме того, говорили, что в Лондоне теперь пристальнее следят за поведением провинциальных священников. Так что удаленность Белхама и невозможность найти замену не могли защитить отца полностью.

– Вам надо подумать и о себе, – продолжал лорд Веверли. – Сколько еще времени сможете вы и помогать отцу, и вести хозяйство, о сочинительстве я и не говорю? Я знаю, что вы заслуживаете большего, но так вы ничего не добьетесь. – Голос его упал до шепота, и он крепче сжал ее плечи. – Будучи викарием, вы не сможете завести свою семью, родить детей…

Слезы застилали ей глаза, но она не желала, чтобы он видел ее плачущей. Как он жесток! Как смеет он говорить вслух о том, чего она в глубине души боится больше всего! Его близость, его хриплый взволнованный голос заставляли ее представить себе, что такое иметь рядом мужа, сильного молодого мужчину, готового любить ее.

Да, конечно, она хотела иметь свой дом… мужа… детей… Но это ей вряд ли суждено. Она постаралась говорить как можно беззаботнее.

– Я хочу лишь быть независимой женщиной.

– Очень хорошо, – ответил он, не скрывая иронии. – Но сейчас вы ею не являетесь.

– Вы правы. Но ваше предложение ничего не изменит, ваша светлость, – с трудом скрывая волнение, ответила она. – Даже согласись я сделать то, о чем вы просите, и увенчайся наше предприятие успехом, через несколько месяцев я окажусь снова здесь и в том же положении.

– Нет, не окажетесь. – В голосе его слышалась спокойная уверенность. – Я, безусловно, вознагражу вас за вашу помощь.

Она медленно повернулась к нему, взглянула на него с сомнением.

– Вознаградите?

– Да. – Он с нескрываемым сочувствием смотрел на ее побледневшее лицо. – Как только дела у Ричарда наладятся, я сделаю так, что он будет издавать ваши сочинения под вашим именем, причем столько и так долго, как вы пожелаете. – Он говорил горячо и убежденно. – И я использую все свое влияние, чтобы добиться того, чтобы ваша музыка исполнялась, хотя, как вы понимаете, ни я, ни Ричард не сможем гарантировать вам успеха. Но у вас будет возможность сделать то, что не удавалось ни одной женщине. Хотите быть самостоятельной? Отлично. У вас будет возможность не зависеть от отца. Вы будете иметь собственный доход и сможете стать настоящим композитором.

Она глубоко вздохнула, пытаясь унять бешеное биение сердца. Стать композитором? Иметь гарантии издателя? Она могла бы работать над большой вещью, а не только сочинять хоралы, что была вынуждена делать из-за недостатка времени. Она могла бы сочинить ораторию или даже оперу!

– Но, если дела Ричарда не поправятся, – продолжал он, – я снабжу вас некоторой суммой, которая обеспечит вашу независимость. Это самое малое, что я могу вам обещать.

Он предлагал ей то, о чем она даже не смела мечтать, но взамен просил невозможного. Это же абсолютно очевидно. Она не сможет сделать из отца музыканта. Такими уловками лорда Кента, не говоря уж о Генделе, не обманешь.

«Ваш собственный доход». Слова герцога звучали у нее в ушах, словно песнь сирены-искуситель-ницы.

– Ваш отец никогда не будет ни в чем нуждаться, мисс Шалстоун, – продолжал герцог. – Если вы захотите, я переговорю с владельцем прихода, или сам смогу предоставить ему приход… или же помогу вам излечить его от болезни.

При упоминании о состоянии отца она побледнела. Способа «излечить его» не существует, с горечью подумала она. В этом-то и сложность.

Но именно поэтому она должна была согласиться на предложение герцога. Он прав, положение день ото дня становится опаснее. Лорд Веверли давал ей возможность выбраться из этой западни.

Что ей терять? Если у нее ничего не получится, лорду Кенту не будет хуже, чем сейчас, а они с отцом вернутся к тому, что имеют. Да, конечно, поражение унизительно. Возможно, она никогда больше не сможет издавать свои произведения у лорда Кента, даже если ему удастся сохранить свое дело. Но герцог обещал обеспечить ее доход. А если им будет сопутствовать удача…

– Прежде чем дать вам ответ, я должна переговорить с отцом, – пробормотала она.

Он улыбнулся, поняв, что она готова согласиться.

– Разумеется.

– Но в любом случае мне понадобится время.

– Оно у вас будет, но не здесь. Я не могу терять ни дня. В это время года дороги таковы, что путешествие в карете займет не менее недели, и она в вашем распоряжении. Если вам понадобится еще несколько дней, вы продолжите работу у меня в имении.

Представив себе, как отец бродит по имению герцога, она разволновалась.

– Мы еще не обсудили вопрос о… болезни отца. – Ей было трудно говорить. – Как видите, я не преуспела в ее излечении.

– Надеюсь, я сам сумею об этом позаботиться, – твердо ответил лорд Веверли.

Она горько рассмеялась.

– И вы думаете, вам это удастся?

– Если он будет все время под нашим наблюдением, мы сможем удерживать его от приема «микстуры», правда?

– Вы не знаете моего отца.

– У нас получится. Обещаю вам, все получится.

Она вздохнула и подняла на него глаза. Он смотрел на нее настойчиво. Должно быть, она сходила с ума, но не находила в себе сил отказаться от его предложения. И не могла сопротивляться его настойчивости. Вел он себя так уверенно, что она воспринимала его как человека, умудренного опытом, почти пожилого.

– Вы сделали правильный выбор, мисс Шалстоун.

А другого и не было, с грустью подумала она.

Он собирался сказать что-то еще, но тут в комнату заглянула Мэгги.

– Прошу прощения, мисс, но на кухне ваш батюшка. Он спрашивает вас. Сказать, что вы здесь?

Корделия взглянула на герцога.

Он улыбнулся ей подбадривающе.

– Если вы желаете поговорить с ним наедине, я вас оставлю.

– В этом нет необходимости. Скорее всего он захочет задать вам несколько вопросов. – Она повернулась к Мэгги. – А он…

– С ним все в порядке, мисс, – успокоила ее Мэгги, догадавшись, о чем хочет спросить хозяйка.

Корделия вздохнула с облегчением. Хоть сегодня батюшка не будет ее конфузить.

– Тогда попроси его зайти сюда, Мэгги. Герцог хочет кое-что с ним обсудить.

– Хорошо, мисс, – ответила Мэгги и вышла.

Вновь оставшись с герцогом наедине, Корделия вдруг почувствовала беспокойство – как-то пройдет разговор? Она взглянула на лорда Веверли, инстинктивно ища успокоения.

Он улыбнулся ей.

– Не волнуйтесь, мисс Шалстоун. Все будет нормально. Я уверен, со своей задачей вы справитесь и Ричард получит ораторию Генделя. – И, глядя на ее озабоченное лицо, добавил шутливо: – Вам ведь не надо будет писать проповедей. Музыку вы сочиняете бесподобную, но проповеди – не ваш конек.

Его расчеты оправдались – вспомнив про то, как викарий путался во время службы, она улыбнулась.

– Вам великолепно удается задобрить женское сердце комплиментами, – заметила она.

– Я отлично знаю, что мне нравится. – Странное выражение было у него на лице, когда он взглянул на нее. – Да, я всегда знаю, что мне нравится.

Что-то в его интонации говорило о том, что речь идет не о ее сочинительских талантах. И неизвестно почему она задумалась о том, к чему может привести неделя в одной карете с таким человеком, как его светлость.

Именно эти мысли и занимали ее, когда в комнату вошел отец.