"Ядовитые цветы" - читать интересную книгу автора (Берсенева Анна)

Глава 8

Новогодняя ночь кончилась, Арсений ушел на работу чуть свет — и Лиза снова осталась одна. Но если прежде её одиночество было полно удивительных, радостных размышлений, то теперь она не находила себе места от мыслей, в которых не было ни счастья, ни тайны.

После их новогоднего разговора Лиза так и не пришла ни к какому решению. Для неё по-прежнему невыносима была сама мысль о том, что ей предстоит выбирать между Арсением и ребенком. Наверное, он не кривил душой, когда говорил, что никуда не денется от своего ребенка, — но Лиза понимала, что если она родит вопреки всему, счастье их уже не вернется. Арсений будет существовать с ней рядом, но того трепетного союза их тел и душ, которым она так дорожила, — этого союза не будет никогда.

«Может быть, он все-таки прав? — думала она. — Может быть, действительно надо отнестись к этому как к болезни?»

Если бы ребенок уже шевелился в ней, если бы Лиза явственно ощущала его присутствие, многие её сомнения отпали бы сами собой. Но ведь для неё это существо все-таки ещё не было реальным — и она колебалась…

Арсений больше не заговаривал с ней на эту тему — ни вечером, вернувшись с работы, ни на следующий день. Только вскидывал иногда на неё глаза — внимательно и с таким безнадежным ожиданием, от которого у Лизы сжималось сердце. И все-таки у неё не поворачивался язык сказать ему что-то определенное — и она опускала глаза.

Дня через три она заметила, что ожидание в его глазах исчезло, сменившись какой-то тупой покорностью. И вот эта покорность была для неё совершенно невыносима! Весь он стал какой-то отрешенный, безучастный… Он улыбался, целовал Лизу, но делал это так безжизненно, так безрадостно, что она плакала ночью, вспоминая его погасшие глаза. Она понимала, что счастье уходит от нее, и чем дальше, тем менее вероятно, что удастся его сохранить.

Однажды, когда Арсений ушел на работу, Лиза решила, что больше так жить невозможно. Зачем длить это безрадостное совместное существование, когда она все равно теряет Арсения, хотя он и спит рядом с нею?

Она открыла шкаф, сняла с вешалок свои платья, достала чемодан, пылившийся в чулане на кухне. Лиза не думала, что будет делать дальше, без Арсения. Поедет к матери, к Коле? Какая разница, где жить и что делать, если без него? Жизнь, не связанная с Арсением, представлялось Лизе пустыней, и ей было безразлично, в какую сторону идти по однообразному пространству.

Вещи она уложила минут за пятнадцать, если не меньше. Потом села на стул, оказавшийся почему-то посреди комнаты, и уставилась в одну точку. Потом вспомнила, что замочила белье, и пошла в ванную. Несколько своих мокрых вещей она сложила в пакет и тоже сунула в чемодан, потом повесила сушиться его рубашки.

Все это она делала с полным безразличием, без тени той радости, которую беспричинно испытывала всегда от своих ежедневных дел. Она хотела тут же уйти, но впервые почувствовала, что у неё кружится голова, тошнота подступает к горлу. В глазах у неё потемнело, и она прилегла на диван, погрузившись в какое-то странное забытье, не похожее ни на сон, ни на явь.

Так она пролежала до вечера и пришла в себя от того, что ключ повернулся в замке.

Арсений теперь уже не входил, как прежде, в комнату в пальто, стремительными и нетерпеливыми шагами. Лиза слышала, как он раздевается в прихожей, как идет в ванную, моет руки. Потом он вошел в комнату и остановился у порога.

— Лиза? — спросил он. — Ты куда это собралась?

Лиза проклинала себя за то, что не успела уйти до его прихода. Теперь этот чемодан выглядел как пошлая демонстрация.

Она молчала, не глядя ему в глаза, но Арсений подошел к ней, тряхнул за плечи.

— Ты что, уйти решила? Куда же?

— Какая разница? — тихо произнесла она. — Все равно мы теперь…

Он отпустил её, сел у стола, обхватив голову руками. Лиза чувствовала, как при виде этого отчаянного жеста слезы подступают к горлу. Она не в силах была сдерживать себя и заплакала.

Арсений поднял на неё усталые глаза и вяло произнес:

— Ну чего ты плачешь? Чего уж теперь… И куда тебе идти — все равно ведь… Оставайся.

Это было сказано так равнодушно, точно речь шла о случайном дальнем родственнике, которому негде переночевать.

— Я не хочу так, — выдавила Лиза сквозь слезы. — Я так не могу, мне не надо… Арсений молчал, и она вдруг сказала, словно выдохнула:

— Я согласна… Пусть!

— Что — пусть? — Он поднял голову, и в глазах его мелькнул какой-то огонек.

— Пусть… Пусть его не будет, если ты не хочешь… — произнесла Лиза так тихо, что сама еле услышала собственный голос.

Но Арсений расслышал её слова. Лицо его мгновенно просияло, но он тут же сдержал себя.

— Ты правду говоришь, Лиза? — Он присел перед ней на корточки, стараясь заглянуть в глаза. — Ты не обманываешь меня?

Она покачала головой.

Лиза не верила своим глазам — так мгновенно он переменился. От его вялого безразличия не осталось и следа — наоборот, движения стали даже немного лихорадочными, торопливыми.

— Какая же ты молодец! — повторял он. — Какая ты умница! А я уж думал… Ты не волнуйся, ещё не так и поздно, это я тебя сдуру сразу напугал. Но и откладывать, конечно, не стоит. Я уже поговорил на всякий случай с Софьей Константиновной из тридцать седьмой больницы. Она отличный врач, уж ей-то можно доверять! Она все сделает надежно и даже денег с меня не возьмет. Ну, конечно, подарю ей что-нибудь: духи там, конфеты. Я у них практику как-то проходил после третьего курса. Не в гинекологии, конечно, но Софья отлично ко мне относится.

Каждое его слово звоном отдавалось у Лизы в ушах. Зачем он рассказывает ей все это — практика, Софья? Какое все это имеет значение после тех слов, которые так неожиданно вырвались у нее? Она готова была вскочить, закричать, забиться… Она не хотела, не хотела, чтобы это все-таки произошло! Но точно оцепенение нашло на нее, когда она сказала «пусть», — и Лиза не могла пошевелиться.

— Тебе, наверное, плохо? — заметил Арсений. — Конечно, в твоем положении… Тошнит?

Она кивнула, чтобы он оставил её в покое.

— Ложись, ложись, Лизушка, — засуетился он. — Тебе спать сейчас надо побольше.

— Зачем? — спросила Лиза с неожиданной злостью. — Может, мне ещё и витамины нужны?

Он замолчал, чтобы не сердить её, и Лиза отвернулась к стене. У неё не было сил ни разговаривать с ним, ни даже смотреть на него.

В больницу они отправились на следующий день. С вечера Арсений позвонил в Склиф, отпросившись до обеда, потом этой самой Софье Константиновне. Лиза слышала, как он приглушенно разговаривает в прихожей, смеется, говорит какие-то комплименты. Вернувшись в комнату, он сказал:

— Лизуш, я договорился на завтра, да? Все-таки ведь срок большой, как ни крути, надо поторопиться… Ты там возьми с собой, что надо — халат, тапочки, прокладки. Вообще-то в тот же день выписывают, но Софья говорит, лучше полежать хотя бы сутки для перестраховки.

Лиза ничего не ответила, сделав вид, что заснула.

Тридцать седьмая больница располагалась где-то на окраине. Они долго ехали в метро, потом в автобусе, но Лиза даже не запомнила, куда. Ее тошнило, хотелось спать, она ненавидела себя за то, что едет в этом переполненном автобусе, — куда, зачем?

В приемном покое было холодно, пахло лекарствами. Лиза увидела несколько испуганных женщин, сидевших на облезлых стульях у стены. Молодая полная регистраторша подняла на них глаза и тут же снова принялась что-то писать в журнале.

— Непохоже, чтобы нас тут ждали, — шепнула Лиза на ухо Арсению.

Она почему-то вдруг подумала: а может, они вообще пришли не туда?

— Ничего-ничего. — Он сжал её руку. — Ты что думала, тебя тут хлебом-солью выйдут встречать? Не в этом же дело…

Когда очередь дошла до Лизы, регистраторша вспомнила:

— Да, мне говорили… Идите, девушка, в смотровую и ждите, сейчас врач придет. Переоденьтесь только, куда вы пошли в сапогах!

Лиза переоделась в соседней комнате, поеживаясь от холода, и отдала сумку с одеждой Арсению.

— Ну, я пошел? — сказал он. — Все равно туда меня не пустят. Я ей позвоню с работы и все узнаю. А потом я тебя встречу и одежду принесу. Ты не волнуйся, Лизушка, и ничего не бойся, все будет о'кей!

Он поцеловал Лизу, и она почувствовала, какое облегчение было в этом поцелуе.

Лиза ненавидела больницы: её пугала безнадежность больничной обстановки, и ей сразу казалось, что, попав в этот унылый мир, она уже никогда не выберется из него. Склиф оказался исключением, потому что там она думала только об Арсении. А здесь была к тому же гинекология, которой Лиза вообще боялась…

В коридоре стояла каталка, покрытая простыней в бурых въевшихся пятнах. Женщины в казенных халатах ходили по коридору — осторожно и медленно. У некоторых из них животы уже были большими, заметными, и Лиза удивидасб: а они-то что здесь делают?

Она нашла смотровую и, никого там не обнаружив, села на стул у двери.

— Ты чего ждешь? — тут же спросила её немолодая женщина с большим животом, вышедшая из палаты напротив.

— Меня врач должен посмотреть, — пробормотала Лиза.

— Аборт пришла делать?

Лиза кивнула.

Женщина окинула её презрительным взглядом. Лицо у неё было веснушчатое, рыхлое, с маленькими голубыми глазками.

— А-а! — равнодушно протянула она. — А я думала, сохраняться.

Не глядя больше на Лизу, она направилась к умывальнику мыть чашку.

Наконец появилась Софья Константиновна — высокая, элегантная дама в изящном белом халате.

— Вы от Арсения Долецкого? — спросила она. — Проходите, пожалуйста.

— Да-а, — сказала она, снимая резиновые перчатки. — Вам, девушка, сколько лет?

— Двадцать, — испуганно ответила Лиза.

— А похоже, что пять! Разве можно доводить до такого срока, раз уж собрались делать аборт? — Голос у Софьи Константиновны был строгий и даже раздраженный. — Ну, вот что мне прикажете с вами делать? — продолжала она. — Ни за что бы не взялась, если бы уже не пообещала Арсению. Тринадцать недель, не меньше — просто безобразие! Ладно, — смягчилась она, увидев перепуганное Лизино лицо. — Пойдите пока в четвертую палату, займите коечку. Вас вызовут.

Войдя в четвертую палату, Лиза увидела пятерых женщин, среди которых была и та, веснушчатая. Женщины сидели и лежали на застеленных кроватях, грызли яблоки, листали журналы и перебрасывались ленивыми фразами. При виде Лизы они замолчали.

— Ну, чего тебе сказали? — спросила веснушчатая. — Берут на аборт?

Лиза кивнула.

— Занимай тогда койку — вон та свободная. — Она указала Лизе на кровать у окна. — Ты сейчас расстели, потом не до того будет. И клеенку подложи, она под матрасом, а то загадишь тут все.

Лизу била мелкая дрожь, руки и ноги у неё похолодели. Наверное, она побледнела, потому что одна из женщин, молодая, с худым, измученным лицом заботливо спросила:

— Плохо тебе? Может, водички попьешь?

Лиза расстелила постель, села на край кровати. Она чувствовала, что ещё немного — и она потеряет сознание от страха и отчаяния.

«Зачем все это, зачем?» — звенело у неё в голове.

— Незамужняя, наверно? — опять начала расспрашивать веснушчатая женщина.

Она была в палате самой любопытной — остальные снова занялись своими делами.

— Замужем, — ответила Лиза.

— Так чего ж тебя муж сюда отправил? — удивилась та. — Хотя с них чего взять? Все они сволочи, свою надо голову иметь… Дети есть у вас?

— Нет.

— Ну, вы даете! — пожала плечами веснушчатая. — Меня Клавдия зовут. Дурите по молодости, а потом из больниц не вылазите, все выкидыши один за одним. Вон, Катька тоже такая была, как ты, а сейчас пятый месяц лежит, даже шевелиться ей не разрешают. Еще родит ли живого, не факт. Правда, Кать? — обратилась она к женщине с измученным лицом.

— Что ты пристала к девочке, Клава? — сказала та. — Зачем её пугать?

— А чтоб умная была, — не унималась Клавдия. — По молодости, конечно, все трын-трава, а потом уж поздно! Срок-то у тебя какой?

— Двенадцать недель. Или больше… — пробормотала Лиза.

— Чокнутая! — даже присвистнула Клавдия. — Вот уж точно дура!

— Что ж, бывает, — философски заметила ещё одна женщина, лежащая на кровати у стены. — Ведь не всегда уследишь…

— Трахаться надо меньше, — поучительно сказала Клавдия. — Слыхала анекдот? Кефир надо пить — не до того и не после, а вместо того!

Она засмеялась, но никто не подхватил её смех. Наверное, женщины уже надоели друг другу до одурения.

Лиза пробыла в этой палате не больше получаса, а ей уже казалось, что не существует больше ничего, никакой другой жизни, кроме этой — с веснушчатой беременной Клавдией, которая советует меньше трахаться…

— Здесь наркоз хоть дают? — спросила Лиза у той, которую Клавдия назвала Катькой.

— Укол делают в руку, — ответила она. — Минут пятнадцать действует.

— А… А успеют? — Лиза старалась, чтобы не стучали зубы.

— Это уж как получится, — тут же включилась в разговор Клавдия. — Таким дурехам, как ты — так может, и не успеют!

— Софья Константиновна — очень хороший врач, — успокаивающим тоном сказала Катя. — Для вас ведь это важнее всего — чтобы никаких осложнений… Мне вот, действительно, не повезло в первый раз, теперь мучаюсь.

— Успенская, в операционную, — заглянула наконец в палату пожилая медсестра. — Быстро, быстро, девушка, некогда с вами! Халатик тут оставь.

Лиза едва не упала, идя по коридору, ноги у неё подкашивались.

— Ложитесь, Лиза, — сказала Софья Константиновна, когда та вошла в операционную и беспомощно огляделась. — Вот сюда ложитесь.

Голос у неё был спокойный и доброжелательный. А Лиза-то боялась её после той фразы о «безобразии»!

— Лекарства как переносите? Аллергии нет? Сейчас укольчик сделаем, голова немного закружится, будет сушить во рту, это нормально, бояться не надо, — услышала Лиза её голос, глядя вверх, на ярко вспыхнувшую лампу над столом.

После укола голова у Лизы действительно закружилась, в глазах поплыло, и она почувствовала, что уходит из этого мира в другой — странный, замедленный. У неё зазвенело в ушах — все громче и громче. Этот звон постепенно пронизывал все её тело, он превращался в каких-то существ с длинными щупальцами, которые обвивали Лизу со всех сторон, впивались ей в живот, присасываясь все сильнее… Она хотела вскрикнуть, но губы не шевелились.

Лиза не знала, сколько времени продолжалось это состояние. Но, как ни странно, ей не казалось, что она спит. Она слышала голоса, доносившиеся издалека, различая только обрывки фраз:

— … ложку… ещё чуть-чуть… оболочки…

Потом она поняла, что голоса становятся громче, отчетливее, — и тут же дикая, невыносимая боль пронзила ее! Она вскрикнула, дернулась, слезы брызнули из её глаз фонтаном.

— Господи, уже проснулась! — услышала она голос Софьи Константиновны. — Подержите-ка ее! Лиза, Лиза, потерпи ещё минутку. Мне ведь тяжело, ты представь, какой он большой уже! Все, почти все, ещё немножко — и все! Голова только осталась, ну потерпи еще… Надо же все вычистить хорошенько!

Лиза кричала, стараясь все-таки не шевелиться. Ей было стыдно перед Софьей Константиновной, что она не может сдержаться, но крик вырывался сам собой.

— Вот и умница, вот и все! — услышала она снова.

Но несмотря на то что врач сказала «все», рвущая боль не утихала. Лиза чувствовала, что Софья Константиновна ещё не закончила, просто успокаивает её.

— Не могу бо-о-льше! — закричала она.

— Все, теперь правда — все! Слышишь, я уже инструменты положила, перчатки уже снимаю! — сказала врач. — Отмучилась, бедная девочка. Я ведь тебе говорила, что это безобразие, приходить с таким сроком! Проводите её в палату и сразу лед положите, — распорядилась она.

Лиза искусала губы, пока дошла до палаты. Пожилая медсестра почти несла её.

— Креста на вас нет! — ворчала она. — Разве можно, в такие-то годы! Мамке бы твоей сказать, она б тебе всыпала! Скажи ещё спасибо доктору. Другая б не взялась, когда там уже дитя почти что живое…

— Кто у меня был? — вдруг спросила Лиза, когда сестра помогла ей лечь на кровать и положила на живот пузырь со льдом. — Мальчик?

— Мальчик, девочка — теперь-то какая разница? Ну, мальчик, и чего тебе с этого?

После пережитой боли Лизу била лихорадка, зубы стучали, и она больше не старалась унять этот стук. Еще немного, и она забилась бы в истерике. Даже Клавдия не стала приставать к ней с разговорами.

Так она пролежала до вечера, глядя в потолок, накрывшись до подбородка одеялом. Часов в пять заглянула Софья Константиновна.

— Как там моя девочка? — спросила она. — Температуры нет? Ну и хорошо, сейчас укольчик сокращающий сделают — и завтра, надеюсь, пойдешь домой. Я тебя ещё посмотрю перед этим. Арсений звонил, привет тебе передавал.

Услышав это, Лиза сжала зубы.

— Спасибо, Софья Константиновна, — сказала она.

— На здоровье, — усмехнулась та в ответ.

Страшнее ночи не было в Лизиной жизни. Боль постепенно утихла, но та боль, что началась после, была несравнима с болью тела.

«Мальчик! — в ужасе думала она. — Там, значит, был мальчик, и у него была голова — и его надо было вычистить хорошенько…»

Она застонала, представив себе это, и поняла, что не может даже плакать. Глаза у неё были совершенно сухими, воспаленными, она не могла их закрыть.

«Надо умыться, — подумала она. — Умыться надо, надо вымыть глаза…»

Лиза испытывала такое отвращение к своему телу, что не могла видеть его — эти плечи, едва прикрытые больничной рубашкой, эту грудь, то и дело выскальзывающую в несуразный вырез! Она поежилась, встала и набросила халат.

— Сходи, помочись, — зашептала рядом Клавдия. — Лежать тоже вредно, походить тебе надо.

Вернувшись в палату, Лиза поняла, что все равно не сможет уснуть.

«Лучше бы я умерла, — думала она. — Как я буду жить после этого, зачем мне после этого жить?»

Этой ночи не было конца, каждая минута растягивалась до бесконечности, за окном стояла кромешная тьма, и казалось, что никогда не забрезжит серый зимний рассвет.

Лиза то вставала, выходила в коридор, то снова пыталась уснуть — бесполезно. Пытка продолжалась, и ей нечего было надеяться на снисхождение.

«Я ведь не хотела этого! — думала она в отчаянии. — Ведь я до последней минуты не хотела этого! Но ты сделала это все-таки, — тут же отвечала она себе. — Ты сделала это, потому что хотела быть счастливой, — вот и получай! И ты думаешь, что будешь теперь счастлива? Ты просто дура, права была Клавдия! Вот и лопай свое счастье с маслом!»

Никогда ещё Лиза не испытывала такой ненависти к себе. Об Арсении она вообще не могла думать. Его просто не существовало в том мире, в котором Лиза оказалась по собственной воле.

Она так и не уснула до того, как санитарка загремела ведром в коридоре. Послышались шаги, голоса сестер — больница просыпалась, и теперь Лиза считала минуты, чтобы поскорее уйти отсюда.

«Хотя, — думала она, — куда мне торопиться теперь?»

— Спиральку поставь, — напутствовала её Софья Константиновна. — Ты же молодая девочка, нельзя так шутить со своим здоровьем. Ну вот и все, можешь идти, там тебя Арсений уже ждет внизу.

Лиза неловко благодарила её, врач улыбалась… Все это было так бессмысленно, так невыносимо! Лиза мечтала об одном: поскорее оказаться в одиночестве, никого не видеть, не слышать. И, главное, чтобы никто не видел её — то, что от неё осталось…

Арсений ждал её внизу с цветами! Лизу снова затрясло, когда она увидела этот букет. Она машинально взяла его в руки, прикоснулась к темно-красным розовым бутонам и отдернула руку так, словно цветы были отравленными.

— Ты что? — еле выговорила она. — Хорошая шутка!

— Почему шутка? — расстроился Арсений. — Просто я рад тебя видеть. Ну, пойдем, пойдем, Лизушка.

Лиза быстро переоделась все в той же холодной комнате. Неужели вот так она переодевалась здесь только вчера? Ей показалось, что прошла целая вечность.

— Знаешь, поймаем-ка машину, — сказал Арсений, когда они вышли на улицу. — Тебе сейчас незачем по морозу ходить.

Здесь, на улице, Лиза ещё яснее почувствовала, какая пустота у неё внутри. Она физически ощущала эту пустоту, ей хотелось кашлянуть, чтобы та вышла у неё горлом.

Арсений попытался о чем-то спросить её по дороге, но она не отвечала, и он тоже замолчал, сжимая её руку и то и дело поднося к своим губам.

— Лизонька, ты извини меня, — сказал он, когда они зашли наконец домой. — Я понимаю, тебе тяжело сейчас одной оставаться… Но мне пора на работу, я ведь и так вчера отпрашивался, сегодня с утра… Побудешь одна пока?

Лиза даже не кивнула. Она хотела одного — чтобы он ушел поскорее.

Оставшись одна, она легла в постель, не застеленную Арсением с утра, и уставилась в потолок пустыми бессонными глазами.