"Ядовитые цветы" - читать интересную книгу автора (Берсенева Анна)

Глава 8

Когда «Мицубиси» остановилась у входа в дамский салон «Царица Мэб» на Зубовском бульваре, Лиза вспомнила, что уже не раз видела эту парикмахерскую. Конечно, видела только со стороны, из любопытства пытаясь заглянуть в зеркальные окна; ей и в голову бы не пришло зайти сюда. И вот водитель — на этот раз не Слава, а какой-то незнакомый парень — открыл перед нею двери и произнес вслед:

— Я заеду за вами часа через два.

Еще месяц назад Лиза непременно стала бы уверять водителя, что прекрасно доберется сама, но сейчас промолчала. Законы того мира, в котором жил Виктор, начали казаться ей незыблемыми. И она уже распознавала людей, принадлежащих к этому миру. Из всех мужчин-мастеров, молодых и пожилых, находившихся в большом зеркальном зале салона, она сразу узнала Петра Васильевича Неретинского, которого Виктор и Орлов называли Петрушей. У него была особая какая-то походка: наверное, более уверенная, чем у остальных. В этой походке не чувствовалось торопливого желания услужить. Даже когда он быстро шел к какому-нибудь креслу, была ощутима только полная достоинства любезность.

— Вот, значит, какая Лиза Успенская! — сказал Неретинский, увидев Лизу, как только она вошла из вестибюля в зал. — Да, коса знатная, ни с кем не перепутаешь. — Вы меня подождите, пожалуйста, совсем немного, сейчас я закончу.

Ждать Лизе пришлось недолго. Через пять минут молодая девушка в коротеньком халате небесно-голубого цвета пригласила её в зал и усадила в кресло напротив огромного, на всю стену, окна. Сначала Лиза чувствовала себя неловко от того, что сидит едва ли не на улице и мимо неё спешат прохожие, но она быстро поняла особенность этих зеркальных окон. Да ведь её просто не видно с той стороны, это только она видит улицу так ясно, будто стекла вовсе нет! Однако ей недолго пришлось размышлять о законах оптики. Петр Васильевич неслышными шагами подошел к её креслу.

— Ну, что же с вами сотворить-то, прелестное дитя? — спросил он, улыбаясь.

— Не представляю, маэстро! — в тон ему ответила Лиза.

— Тогда скажите мне только: очень вы дорожите своей косой? Я почему спрашиваю: от вашего желания её сохранить или от готовности с ней расстаться зависит не просто сегодняшняя прическа — на этот-то раз я вам что-нибудь и с косой придумаю — а весь ваш облик и стиль, понимаете? Вы ведь не станете приезжать ко мне ежедневно, правда?

— Я бы и рада… — снова улыбнулась Лиза. — А как вы посоветуете, Петр Васильевич? Я и без косы проживу, если вы скажете.

— Жалко её, конечно, — посетовал Неретинский. — Сейчас такие наперечет. А все-таки без неё возможностей куда больше, как ни странно. К вашему лицу очень пойдут, например, распущенные волосы — конечно, соответственно подготовленные, — но при такой длине это нереально. Вы обращали внимание, как выглядят прически кинозвезд и фотомоделей?

— Нет… Я не очень этим увлекаюсь… — Лизе стало стыдно, что она не знает элементарных вещей.

— Вам и необязательно этим увлекаться, — успокоил её Неретинский. — Так вот, они выглядят так, как будто их обладательницы вообще не задумывались о своей прическе. Они выглядят естественно и даже немного небрежно. Хотя на самом деле продумана длина каждого волоска.

Видно было, что он может рассуждать о подобных вещах долго, — таким вдохновенным стало его лицо. Но время едва ли позволяло Неретинскому философствовать, и будущую Лизину прическу они обсудили довольно быстро.

Стрижкой, правда, занялся не сам Петр Васильевич, а изящный молодой человек по имени Максим, которому Неретинский быстро объяснил, что требуется сделать. Максим тоже оказался разговорчив, и все время, пока его ножницы порхали над Лизиной головой, он болтал без умолку. Но, как ни странно, при всей его разговорчивости Лиза чувствовала себя с ним гораздо более скованной, чем с Неретинским или Орловым. Во всем, что говорил элегантный молодой парикмахер, чувствовался какой-то особый презрительный лоск, и Лиза терялась, не зная, как относиться к его мнениям и оценкам. Каждое слово Максима говорило о том, что достойным внимания он считает только происходящее с ним и с его знакомыми.

Слушая, как он рассказывает о посещении с друзьями какого-то ночного клуба, Лиза впервые подумала: а ведь таких, как Максим, наверняка гораздо больше, чем таких, как Виктор, Никита Орлов, Петр Васильевич Неретинский… Она уже привыкла, что Виктор не произносит ни одного лишнего слова и что его слова неизменно интересны. Ей казалась вполне естественным внимание к собеседнику, которое чувствовалось в каждом слове и взгляде Орлова.

Но на самом-то деле, поняла она, большинство людей похожи на Максима с его уверенным интересом только к себе самому! Это открытие показалось Лизе таким важным, что она едва не забыла о своей прическе, которая становилась все более выразительной под умелыми — ничего не скажешь! — руками Максима.

В том, как выглядели теперь её волосы, не было ничего необыкновенного. Лиза едва ли могла бы даже объяснить, что именно сделал с ними Максим. Она видела, что они больше не «прилеплены» к её щекам, а словно стали пышнее, легче. Спускаясь сзади ниже плеч, они чуть-чуть вились у висков и надо лбом, и все это вместе создавало ощущение неуловимого изящества, которого Лиза безуспешно пыталась добиться, колдуя перед зеркалом со своей густой косой. Прежде казалось, что волосы у неё неопределенно-русого цвета, теперь же стало видно, что они светло-пепельные, с серебристым отливом, и Лиза подумала, что такие действительно встречаются нечасто. Она словно по-новому увидела себя в огромном овальном зеркале, и эта новая Лиза нравилась ей.

Закончив стрижку, Максим смазал кончики волос каким-то ароматным составом и сказал:

— Я их завью немного — это что-то вроде «химии», только состав другой — пойдешь подсушишься, потом уложу.

Лиза пожалела, что не взяла с собой книгу. Но едва она села в кресло, появилась девушка в небесно-голубом халатике и, приветливо улыбаясь, подала ей чашечку кофе на блестящем подносике. К тому же Лизе стало интересно незаметно разглядеть женщин, сидевших в соседних креслах, и послушать их разговоры.

Но это был довольно странный интерес! Впервые после спектакля в Ленкоме повеяло на Лизу необъяснимым холодом, который она ощущала почти физически. Женщины сидели совсем рядом с нею, а между тем ей казалось, что они окружены непробиваемой прозрачной оболочкой, сквозь которую к ним даже не донесся бы Лизин голос, вздумай она с ними заговорить. Лизе просто не хватало воображения, чтобы представить себе их жизнь. Ей казалось, что она состоит из каких-то совершенно других событий, чем жизнь любого из её знакомых.

Между тем, женщины переговаривались. Наверное, они часто здесь встречались.

— По-моему, Геля, — говорила высокая дама в блестящем пластмассовом колпаке, сидевшая справа от Лизы, — тебе не следовало соглашаться. Эти эксперименты с цветом — Петруша любит, но уж слишком экзотично, ты не думаешь?

На вид ей было лет шестьдесят с лишним, но на лице её не было ни морщинки, и эта гладкость кожи в сочетании с выцветшими блекло-голубыми глазами казалась неестественной. Она обращалась к Лизиной соседке слева, не замечая, разумеется, самой Лизы, которой из-за этого хотелось вжаться в спинку кресла, чтобы не находиться на перекрестье разговора.

— Я, знаешь, тоже ночь не спала, пока решилась, — отвечала Геля. — Но очень уж хотелось попробовать, и вообще я обожаю сиреневое, все сиреневое шикарно смотрится. Все умрут, когда увидят. Я считаю, стоит попробовать. У Федора теперь «Линкольн» сиреневый, очень будет стильно. И потом, ведь ничего страшного: не понравится — перекрашусь.

Потом они поговорили о какой-то вчерашней презентации, потом обсудили новое платье какой-то Люси. В общем, это был обычный женский разговор, и единственное, что показалось Лизе странным, — то равнодушие, с которым обе дамы его вели.

«Почему же они говорят друг с другом, если это им так явно неинтересно?» — подумала она.

Не верилось, будто для них важно, что «все умрут» от их причесок, и сами эти прически обсуждались с привычным безразличием…

Две девушки, сидевшие напротив, вели себя совершенно иначе.

— Нет, ты подумай только, прямо от Живанши он ей его привез, а посмотреть не на что! — взахлеб рассказывала одна из них, пухленькая и маленькая, своей соседке. — И Ритка приходила смотреть, и Нинка, и все говорят одно и то же: не на что посмотреть! А она, дура, выставляется!

Соседка слушала этот оживленный монолог с таким интересом, что понятно было: она готова обсуждать нечто, привезенное от Живанши, хоть до вечера. Она была совсем молоденькая, на вид лет семнадцати, не больше, и все время старалась выглянуть из-под своего высокого фена, чтобы видеть лицо собеседницы.

Как ни странно, безразличие пожилых дам и оживление молодых показалось Лизе чем-то совершенно одинаковым.

Общаясь с Виктором, Лиза привыкла, что существует совсем другая жизнь, заполненная непонятными ей делами, и это уже не казалось ей странным. Но она всегда чувствовала наполненность Викторовой жизни — такую очевидную, что в ней не часто находилось место для нее, Лизы. Здесь же… Но тут появился Максим и поманил Лизу за собой.

Разглядывая в зеркале свою новую прическу после того как Максим уложил её волосы феном, Лиза приходила все в большее восхищение. Та мимолетность, которая появилась в её облике совсем недавно и так привлекала внимание мужчин даже на улице, — была этой прической подчеркнута и усилена. Лиза похожа была теперь на бабочку, на мгновение присевшую на цветок: вот-вот расправит сложенные крылышки и улетит неизвестно куда.

— Ты к визажисту пойдешь? — спросил Максим.

— Нет, наверное, — ответила Лиза не слишком уверенно.

— Вообще-то да, зачем тебе, — согласился Максим, и её слегка обидело то высокомерие, которое послышалось в его интонациях. — Ты только косметику возьми поприличнее. Что это у тебя за тени? Как мука пшеничная!

Лиза действительно забыла сегодня попробовать новую косметику; накрасилась тем, что давно лежало в косметичке. Но она не успела ответить, потому что появился Петр Васильевич.

— Ну как, Лиза? По-моему Макс справился прекрасно. — он внимательно оглядел девушку. — Клаудиа Шиффер рядом с вами — просто парвеню!

Лиза не знала, что значит парвеню, но спрашивать об этом Неретинского, конечно, не стала. Он, как видно, снова спешил, и поэтому смотрел на Лизу с вежливым нетерпением.

— Вы поняли, в чем все дело? — спросил Петр Васильевич на прощание.

— Да, — ответила Лиза, ничуть не покривив душой.

Она действительно поняла и, наверное, никогда не забудет, как прояснялся её облик в зеркале, когда Максим позвякивал над её головой блестящими ножницами. Сейчас ей даже странным казалось: почему она не чувствовала, не понимала раньше, что именно надо сделать? И если бы не Неретинский, она никогда не догадалась бы, как просто то, что переменило не только её прическу, но и что-то более важное в ней…

И эти дамы — молодые и старые — которые так одинаково разговаривали, сидя под сушилками! Как все-таки она была самонадеянна, когда думала, что поняла, почувствовала ту жизнь, которая открылась перед ней в Москве! И ещё пыталась что-то объяснять Виктору, а он слушал, как будто её наивные наблюдения могли быть ему интересны. «Браво, Лиза!» — наверняка он посмеивался над ней, когда говорил это. Чем живут эти женщины, с привычной уверенностью сидящие в салоне Неретинского, почему так равнодушно или так заинтересованно говорят они друг с другом?

До сих пор Москва была для Лизы только огромным городом, который она ощущала как нечто цельное, сначала необъяснимое — и потом вдруг ставшее понятным до восторга. И вот она впервые почувствовала, как этот цельный образ дробится на множество разных лиц. Среди них были лица отчетливые, привлекающие её внимание — Орлова, Неретинского, Виктора — были и совершенно невыразительные, пустые пятна, которые она не могла рассмотреть, как ни вглядывалась — как гладкое, без морщин, лицо дамы в блестящем колпаке. Но лиц было великое множество, они дробили тот ясный облик, который сложился в Лизином сознании, и она чувствовала некоторое смятение. Точно огромное зеркало разбилось на миллионы осколков, и как собрать его теперь?

Машина уже ждала её у входа, и Лиза доехала до дому в этом странном, смятенном состоянии.

Николай был дома, и, как только Лиза переступила порог, он вышел ей навстречу в прихожую.

— Ты можешь мне объяснить, что все это значит? — спросил он довольно сурово.

— Что?

— Сегодня привезли коробки для тебя — платья, юбки какие-то. Неизвестно, от кого, черт знает сколько все это стоит! Что это за Золушкины штучки?

Говоря все это, Николай торопливо одевался. По просьбе Лизы он оставался сегодня дома с утра и теперь спешил на работу.

— Ладно, вечером поговорим! — сказал он, стоя в дверях. — И что это у тебя, кстати — прическа новая? Не соскучишься с тобой!

Вернулся он довольно поздно. Лиза уже успела уложить детей и поговорить по телефону. Теперь она сидела на кухне и думала, как бы получше объяснить брату то, что предложил ей Виктор.

Теплая летняя темнота вплывала в открытое окно, не нарушая уюта, который прочно поселился в этой кухне, где так хорошо было сидеть вечерами.

— Лиза, объясни мне все-таки, откуда все это? — спросил Николай, садясь за стол напротив сестры; его расстроенное лицо было освещено мягким светом низко висящей над столом лампы. — Впрочем, нетрудно догадаться. Спонсор твой подарил? А ты понимаешь, что за этим должно последовать? Или ты думаешь, нефтяные короли настолько человеколюбивы, чтобы тебя бескорыстно радовать?

Николай не знал, как теперь говорить с сестрой. Конечно, она взрослая уже, и это её дело, как строить свою жизнь. Но, увидев сегодня все эти дорогие коробки, он просто испугался. Ведь Лиза многого просто не понимает, она склонна думать о людях лучше, чем следует. Может, ей кажется, что так оно и должно быть: рестораны, подарки — и ничего взамен? Да и вообще, человек, который крутится в нефтяном бизнесе, живет по таким законам, с которыми лучше бы не иметь дела…

Но как объяснить все это Лизе? Уж конечно, она уверена, что её кавалер «совсем не такой»! С ума сойдешь с этими наивными девочками!

К удивлению Николая, Лиза не стала горячо доказывать ему, какой хороший человек её Виктор и как он на все ради неё готов.

— Коля, — сказала она вместо этого, — я все знаю, что ты мне хочешь сказать, и знаю, что ты прав. Но я не боюсь, понимаешь? Если даже я так обожгусь, что на всю жизнь запомню, я все равно не боюсь его. И всего, что с ним связано, тоже не боюсь.

Николай поразился её тону — совсем другому, чем каких-нибудь пару месяцев назад.

— Чего ты хочешь от него, это ты понимаешь? — спросил он. — Что он может тебе дать, твой король — деньги, тряпки? То есть он, конечно, много чего может, ты даже не представляешь, как много теперь можно получать от жизни. Но ведь бесплатных завтраков не бывает, Лиза…

— Ты не поверишь, Коля, но он не требует от меня платить за завтраки. Пока, во всяком случае.

— А если потребует? И я уверен, это произойдет в ближайшее время, — сказал Николай, подумав про себя: «Если уже не произошло…»

— Значит, я буду платить. Только не за тряпки, а за то, что я с ним понимаю, вот за что. И за это мне платить не жалко.

— Что-то ты расфилософствовалась, Лиза! — возмутился Николай. — С такой гордостью говоришь, что собираешься с ним спать — слушать тошно! И что уж он тебе такого сообщает нового, из-за чего ты на все согласна?

— Он не сообщает, в том-то все и дело! — Лиза заговорила торопливо, пытаясь объяснить брату то, что совсем недавно поняла сама. — Он просто показывает — все мне показывает, чего я без него никогда бы не увидела, и смотрит: понимаю я что-нибудь или нет? Меняюсь я, или не в коня корм?

— По-моему, ты выдумываешь, — усомнился Николай. — Нашла просветителя! Он просто таскает тебя за собой, потому что ты красивая — ты хоть понимаешь, какая ты красивая стала? — и пыжится, что все на него смотрят: какую отхватил девочку! А что он тебя в постель ещё не потащил, так это…

— Это — что?

— Ничего.

Николай не стал продолжать, чтобы не обидеть сестру. Скорее всего, дело простое: этот её бизнесмен всем уже объелся по горло, вот и придерживает на будущее неиспорченную провинциалочку. Не с кем ему, что ли, переспать, если приспичит? А тут — подождать немного, не спугнуть, и получит вскоре такую женщину — ни за какие деньги не купишь.

Но Николай понимал, что его соображения слишком циничны, чтобы сообщать их Лизе. В конце концов, раз ей все это нравится — пусть и дальше постигает жизнь. Могло быть хуже… Но как же она повзрослела, и как быстро! Он-то считал, сестра — дитя наивное, а она думает о чем-то, что и ему не совсем понятно…

— Что ж, Лиза, дело твое, я вмешиваться не буду, — вздохнул Николай. — Смотри только, поосторожнее будь. У них компании слишком веселые бывают, да и ходить с ними небезопасно: не дай Бог, с конкурентами повздорят…

— А он меня завтра приглашает день рожденья отметить. Приехать к нему на дачу на выходные. — Лиза произнесла это вопросительным и слегка извиняющимся тоном.

— Вот она и плата за завтраки. Ну, ладно! — Николай встал из-за стола. — Да, кстати, Наташка звонила. Говорит, надо бы тебе немецким заняться, ты ведь все, небось, забыла, что и знала. Или ты уже передумала ехать?

— Что ты, нет, конечно! — горячо возразила Лиза. — Думаешь, он для меня теперь один свет в окошке?

— Да ты его любишь хотя бы? — спросил Николай.

Лиза промолчала. Если бы она сама знала ответ!