"Восход шестого солнца" - читать интересную книгу автора (Бенедиктов Кирилл)

6. Пророк и наемник

Семпоала.

Год 2-й Тростник, день 10-й Акатль

Семпоала не входила в число великих городов аль-Ануака, но сейчас Кортесу казалось, что людей здесь больше, чем в Теночтитлане. Толпы меднокожих неторопливо двигались по широким улицам между белыми, покрытыми блестевшей на солнце штукатуркой домами, размахивая огромными опахалами из перьев и распевая гимны в честь Кецалькоатля. Площади были запружены танцующими женщинами и мужчинами в ярких праздничных одеждах. Храм Тескатлипоки на вершине главного святилища города — ступенчатой пирамиды в девяносто локтей высотой — украшали какие-то пестрые ленты и груды живых цветов; присмотревшись, можно было заметить, что над конусообразной крышей храма кружатся десятки разноцветных бабочек.

Семпоала превратилась в столицу Кецалькоатля.

За последние дни Кортес узнал об истории мятежа почти все. Полгода назад человек, называющий себя Змеем в Драгоценных Перьях, высадился на побережье Восточного моря у Техуаны. С ним было всего двенадцать человек — армия, с помощью которой он надеялся покорить аль-Ануак. Почему мешики сразу же не схватили его и не отправили в клетке в Теночтитлан, осталось для Кортеса загадкой. По-видимому, поначалу его просто не принимали всерьез. Но уже через месяц Кецалькоатля повсюду сопровождала сотня сторонников из числа рыбаков, земледельцев и ремесленников Техуаны. Объединяло этих людей одно — дети, погибшие на алтарях Тескатлипоки и Тонатиу. У каждого из них когда-то отобрали ребенка, чтобы напоить жертвенной кровью вечно голодное солнце и отсрочить конец света. С тех пор в их сердцах жила ненависть к жрецам мешиков, тлатоани Монтекусоме и далекому Теночтитлану. Кецалькоатль пообещал им, что кровавых жертвоприношений больше не будет, и они пошли за ним, не раздумывая. Многие из них хорошо умели обращаться с оружием. Когда ацтекский наместник наконец предпринял попытку захватить пророка, отправив в Техуану отряд из двадцати воинов, толпа последователей Змея в Драгоценных Перьях дала солдатам жесткий и суровый отпор. Время для безболезненного решения конфликта было упущено, и обе стороны начали готовиться к войне.

Наместник понемногу стягивал войска в прибрежную крепость Киауитцлан, оставляя без защиты другие города провинции. Кецалькоатль продолжал проповедовать. Он не призывал своих последователей к оружию — наоборот. Он говорил о драгоценности жизни, о невозможности причинить зло другому существу, о том, что настоящим богам не нужны человеческие жертвы, а те, что их требуют, не боги, а жадные до крови и боли демоны. И чем больше он говорил, чем быстрее его слова находили путь к сердцам жителей Техуаны, тем больше становилось его войско. В конце концов оставшаяся без ацтекского гарнизона столица народа тотонаков Семпоала открыла ворота Кецалькоатлю. Семпоала была окружена крепкими стенами и могла выдержать долгую осаду. Наместник благоразумно решил не рисковать и принялся просить помощи у Теночтитлана. А пока Монтекусома медлил, силы мятежников все росли…

Это был странный мятеж. Никого из посланников тлатоани, прибывших в Семпоалу с повелением признать власть Тройственного союза, не убили и даже не бросили в тюрьму. Чиновников из Теночтитлана держали во дворце Змея под неусыпным, но ненавязчивым наблюдением, и сам Кецалькоатль нередко беседовал с ними, пытаясь обратить в свою веру. Рассказывали, что один из посланцев, носивший высокий чин Глаза Владыки, проникся его учением и публично отрекся от старых богов, совершив ритуальное омовение в бирюзовой Купальне Змея. Не убивали, как правило, и лазутчиков, которых наместник провинции десятками засылал в Семпоалу. Если такой лазутчик не пытался покушаться на жизнь Кецалькоатля, его или отпускали с миром, или предлагали принять новую веру и остаться жить в городе. Услышав об этом от Тубала, который целыми днями рыскал по рынкам и иным людным местам, собирая слухи и сплетни, Кортес только презрительно фыркнул. Если бы у наместника была хоть капля ума, Семпоала уже наполовину состояла бы из его тайных агентов. Но умом наместник, судя по всему, мог похвалиться не больше, чем проницательностью.

О самом Кецалькоатле кастилец был не лучшего мнения. По распоряжению Змея в город пускали всех — с условием, что вновь прибывшие отдадут свое оружие на хранение. Когда наемников остановили при входе в Семпоалу, меднокожий начальник стражи попытался было отобрать у них мечи и аркебузы, но столкнулся с непробиваемым упорством Кортеса.

— Я охраняю женщину королевской крови, — втолковывал ему Эрнандо, — и принес клятву, что буду заботиться о ее безопасности. Как, по-твоему, я смогу выполнить эту клятву, будучи безоружным?

После долгих уговоров начальник стражи вынужден был отправиться во дворец Змея, где пропал на несколько часов. Кортес с толком использовал эту задержку, послав четырех верховых на разведку вдоль городских стен.

В конце концов им разрешили войти в город с оружием. Начальник стражи, сделав каменное лицо, сообщил Кортесу, что Змей в Драгоценных Перьях не хочет вставать между благородным человеком и его словом, но просит наемников вести себя в городе миролюбиво и не применять оружие кроме как в случае крайней необходимости. По-видимому, он посчитал, что отряд слишком немногочислен, чтобы представлять собой реальную угрозу. Кортес вежливо поблагодарил, но в душе решил, что таинственный мятежник — человек неумный.

Несмотря на явную перенаселенность города, им удалось разместиться в большом двухэтажном доме, прилегавшем к бывшему храму бога воды Тлалока. После воцарения Кецалькоатля жрецов Тлалока прогнали, а его идолов сбросили на землю и разбили. Сам храм и все его пристройки были объявлены «местом, нуждающимся в очищении», поэтому желающих поселиться там оказалось немного. Солдаты Кортеса выгнали из дома две семьи каких-то полудиких меднокожих, после чего весь храмовый комплекс оказался в полном распоряжении наемников.

Кортес с каждым днем чувствовал себя все лучше, хотя приступы головокружения еще преследовали его. Свое выздоровление он связывал с исчезновением Балам-Акаба, и только Ясмин продолжала настаивать, что именно отвары и заклинания колдуна подняли его на ноги. С карликом они распрощались еще за день до прихода в Семпоалу. Убедившись, что отговорить принцессу от опасной идеи магического поединка невозможно, Эрнандо настоял на том, чтобы колдун пробирался в город самостоятельно. Выслушав его решение, горбун скорчил мерзкую гримасу и заявил, что он-то легко попадет куда угодно, а вот что станут делать христиане, если их не пустят в Семпоалу, непонятно. Не то чтобы он очень беспокоился за христиан, но вот судьба скрижалей, которые по-прежнему хранятся у юной госпожи, его очень волнует.

— Можешь не беспокоиться, — успокоил его Кортес. — Мы попадем в город. А уж там-то ты сможешь нас отыскать. Только сделаешь это тихо и незаметно, чтобы никто даже не заподозрил, что такая образина имеет какое-то отношение к вольным мечам…

В языке науатль не так много обидных слов, но он постарался выбрать самое красочное. Колдун посмотрел на него долгим, тяжелым взглядом, повернулся и ушел. Эрнандо втайне надеялся, что больше никогда не увидит это мерзкое существо, но на закате пятого дня Балам-Акаб появился вновь.

— Вы нашли себе хороший дом, — произнес он со странной интонацией, разглядывая полустертые изображения демонов на стенах. — Я чую запах подземной воды. Чую дыхание Тепейолотля. Мне нужно как следует подготовиться к поединку, а здесь для этого славное место!

— Ты тут не останешься, — ответил ему Кортес. Огонек небольшого глиняного светильника бросал на покрытое бородавками лицо горбуна желтоватые блики, делая его похожим на мертвеца. Кастилец чувствовал почти физическое отвращение к этому уродцу. — Говори, что хочешь сказать, и убирайся к дьяволу!

Балам-Акаб ухмыльнулся, показав черные подпиленные зубы.

— Мне нужно побеседовать с юной госпожой. С тобой, большой белый человек, мне говорить не о чем.

Ясмин явилась немедленно, будто только и ждала появления карлика. Она пришла в сопровождении евнухов — Тубал, по-видимому, еще не вернулся из очередной своей вылазки в город.

— Я попрошу тебя, амир, переводить нашу беседу, — голос принцессы прозвучал непривычно серьезно. — Не нужно, чтобы на ней присутствовали посторонние.

Первым побуждением Кортеса было отказаться от такой сомнительной чести, но, заметив, как скривился явно недовольный просьбой принцессы колдун, он молча кивнул и уселся в кресло между принцессой и Балам-Акабом. Ахмет и Ибрагим, повинуясь знаку Ясмин, отступили во тьму, повисшую за резной каменной притолокой.

— Я нашел ход во дворец Змея, — сообщил карлик, почесывая бородавку на носу. — Попасть туда несложно… но до самого Змея мне не добраться.

— Почему? — требовательно спросила Ясмин. — Его так хорошо охраняют?

Балам-Акаб захихикал.

— Охрана у него есть, любопытная госпожа. Не такая грозная, как у тебя в озерном дворце, но достаточная для того, чтобы оторвать бедному карлику голову. Однако дело не в воинах с дубинками, хотя они и расставлены весьма ловко. Змей окружил себя колдовской защитой, и она не дает моему нагуалю подобраться к нему. Поэтому наш первый план не сработает, умнейшая госпожа.

Кортесу очень не понравилось слово «наш», но он решил пока не вмешиваться в беседу и выслушать все до конца.

— Как ты собираешься вызвать его на поединок?

— У меня есть человечек во дворце. Не такой, что может подсыпать яду в питье, но для того, чтобы передать письмо, сгодится. А письмо уже готово, предусмотрительная госпожа…

Он порылся в складках своего бесформенного черного балахона и вытащил на свет свернутый в трубочку лист кактусовой бумаги. Протянул его принцессе, но та легким кивком головы указала на кастильца.

— Читай сам, — отрезал Кортес, плохо разбиравшийся в письменах меднокожих. Карлик развернул лист, испещренный странными значками, заменявшими мешикам буквы, и прочел нараспев:

— "Человеку, называющему себя богом Кецалькоатлем, брат его Тепейолотль, повелитель подземных источников, пишет. Ты мне кое-что задолжал, братец. Украл драгоценные кости владыки Миктлантекутли, унес их, как вор, под одеждой. Убил верного Ягуара владыки Тескатлипоки, могучего Камастле. Забрал из хранилищ Толлана перья кецаля и нефрит, увез их за море. Я, Тепейолотль, повелитель подземных источников, посылаю своего слугу, Балам-Акаба, Ягуара Ночи, чтобы он потребовал с тебя долг. Уплатить ты сможешь, принеся в жертву сорок юношей и сорок девушек Семпоалы. Если бросишь их сердца вниз с теокалли до того, как кончится месяц Шочитль, долг будет прощен. Если нет, Балам-Акаб станет убивать по одному юноше и по одной девушке за ночь, и так до тех пор, пока ты не образумишься, а начнет он прямо сегодня. Прощай, братец".

Горбун хихикнул.

— Здесь есть еще приписочка, мудрая госпожа. «Если хочешь, братец, можешь попытаться вызвать моего слугу Балам-Акаба на честный бой, но выиграть не надейся. Ягуар Ночи сильнее Камастле, а огненных змей ты лишился. Так что готовь ножи и кувшины для жертвенной крови».

— Ты думаешь, это подействует? — с сомнением спросила принцесса, когда Эрнандо закончил переводить.

— Сегодня ночью я убью прелестную пятнадцатилетнюю девочку, — оскалился карлик. — Ох, как горько будут плакать ее родители… А потом убью какого-нибудь мальчонку — разорву ему горло, располосую когтями, перекушу позвоночник. И его отец и мать придут к Кецалькоатлю и потребуют защиты. Нет, он мне не откажет, прекрасная госпожа. Он не может приносить людей в жертву — а значит, ухватится за единственную соломинку, которую подсунул ему старый Балам-Акаб. И тогда я убью его… если, конечно, щедрая госпожа отдаст мне оставшиеся ксиукоатль… — А ты не задумывался о том, что будет, если тебя поймают?

— Поймают — меня? — горбун казался ошеломленным. — Хорошо, недоверчивая госпожа, спроси у большого белого человека, который видел меня в ягуарьем обличье. Скажи ей, что ты почувствовал, впервые увидев меня? Не хочешь говорить? Тогда я скажу за тебя. Ты почувствовал страх, потому что подумал: такую громадину не остановят даже твои громовые жезлы. А теперь подумай, что ощутят глупые тотонаки, вооруженные дубинками и расхаживающие по улицам впятером, когда встретят на ночной улице чудовище. Они поймают меня! Ха! Да они разбегутся быстрее, чем я успею зарычать на них…

— Хорошо, — сказала, подумав, Ясмин. — Но скрижали я отдам тебе прямо перед поединком, и ни минутой раньше.

— Боишься, что я украду их и убегу? — ухмыльнулся карлик. — О, проницательная госпожа, тебе не понять, какое удовольствие получит старый Балам-Акаб, убив самого Кецалькоатля! На алтарях Теночтитлана каждый день вырывают сердце дюжине пленников — но разве убийство беспомощного человека это удовольствие? Настоящее наслаждение можно получить только от убийства бога… — Значит, ты веришь в то, что этот мятежник и есть бог Кецалькоатль? — резко спросила принцесса. Карлик ответил не сразу.

— Боги редко спускаются на землю, — медленно проговорил он наконец. — Но их нагуали часто принимают обличье человека. Похож ли я на грозного, величественного Тескатлипоку? Не нужно смеяться, госпожа. Я знаю, как выгляжу. Но, быть может, придет день, когда ты увидишь мое настоящее лицо, и оно будет лицом бога.

Кортес, которого этот разговор уже порядком утомил, не стал переводить последнюю фразу горбуна и повернулся к принцессе.

— Ваше Высочество, мне кажется, что мы зря рискуем, помогая этому сумасшедшему, — сказал он по-арабски. — Я полагаю, что скрижали он держит где-нибудь у себя в берлоге. Я могу приказать своим людям незаметно последовать за ним, и они принесут то, что вам нужно…

— Благодарю, амир, — печально улыбнулась Ясмин. — Пока ты болел, я дважды посылала самых лучших слуг шпионить за ним, желая узнать, где он прячет сокровища. За ним невозможно проследить. Он превращается в ягуара, или в тапира, или в змею и исчезает, не оставляя следов… Карлик, неуклюже перебирая короткими ножками, слез со своего кресла.

— Я передам письмо во дворец завтра утром. Дадим Змею два дня на раздумье. Два дня и четыре трупа — я думаю, этого хватит. А потом он должен вызвать меня на поединок.

Он насмешливо оглядел Кортеса и Ясмин и заторопился к двери.

— Вам понравится, — пообещал он уже с порога. — Уж я постараюсь… Когда Балам-Акаб ушел, Кортес поднялся и подошел к принцессе вплотную.

— Зачем тебе понадобилась вся эта затея с поединком, Ясмин? Только не нужно больше сказок о том, что ты хочешь собрать все семь скрижалей. Если бы ты действительно этого хотела, достаточно было приказать — мои парни живо бы выпотрошили старую обезьяну. Знаешь, какими разговорчивыми становятся люди, когда им поджаривают пятки на медленном огне?

— К сожалению, знаю, Эрнандо, — принцесса впервые назвала его по имени. — Я видела осаду Парийи… как пытали пленных норманнов. Надеюсь, ты простишь меня — мне не слишком хочется вспоминать об этом. К тому же ты, пожалуй, прав: пора тебе кое-что объяснить. Я действительно хочу покончить с Кецалькоатлем.

— И это с самого начала было целью нашего путешествия, — утвердительно произнес Кортес.

Он возвышался над хрупкой Ясмин, словно сказочный великан: казалось, стоит ему положить свои огромные руки ей на плечи, и кости принцессы жалобно хрустнут.

— Да, с самого начала. Мой дядя Омар ал-Хазри задумал это еще до своей болезни. Он рассчитывал, что Балам-Акаб двинется следом за нами в Лубаантун.

— Зачем же было делать такой крюк, если скрижали все равно находились у колдуна?

— Ну, этого же никто не знал наверняка… К тому же в Теночтитлане на каждом углу шпионы тлатоани. Нам могли помешать.

Кортес поморщился, словно откусив от червивого яблока.

— К чему Монтекусоме мешать тем, кто собирается избавиться от его злейшего врага?

— Поговори об этом с дядей, — посоветовала Ясмин. — Мне он сказал, что при дворе тлатоани есть люди, которым по душе возвращение Кецалькоатля. Короче говоря, нашей задачей было выманить Балам-Акаба из столицы и посулить ему оставшиеся скрижали в обмен на обещание убить Змея в Драгоценных Перьях.

«Теперь ты, кажется, говоришь правду, принцесса, — подумал Эрнандо. — Не всю и не до конца, но правду».

— А ты действительно собираешься вернуть ему все скрижали после поединка?

Принцесса рассмеялась.

— Ну, нет! Они принадлежат Его Величеству халифу. Если карлик победит, я попрошу тебя забрать у него сокровища.

— Вряд ли он безропотно отдаст их, принцесса, — заметил Кортес.

— Тогда тебе придется убить его.

— А если он проиграет?

— Тогда нам придется объяснить Кецалькоатлю, что изумруды принадлежат нам, а горбун только украл их из этого дома.

— И ты считаешь, что он спокойно отдаст нам такое грозное оружие?

Принцесса запрокинула голову и посмотрела прямо в глаза Кортесу.

— Есть еще одна вещь, которую я должна тебе сказать. Если проклятому горбуну не удастся покончить с Кецалькоатлем, мы должны захватить мятежника в плен.

— В плен? — переспросил Эрнандо вежливо. — В городе сто тысяч человек. Все они поклоняются Кецалькоатлю, многие — фанатично. Да нас на куски разорвут, если только мы до него пальцем дотронемся!

— Мы не должны дотрагиваться до него пальцами, — принцесса оставалась необычайно серьезной. — Мы должны, действуя быстро и четко, захватить его в заложники. Хорошо бы схватить кого-нибудь из его близких или родственников…

Кортес отступил на несколько шагов и окинул принцессу новым, изучающим взглядом.

— Предположим, нам это удалось. Что мы станем делать дальше?

— Прорываться к Теночтитлану, амир. Если мы будем хорошенько его стеречь, нам почти ничто не угрожает. У вас есть карта аль-Ануака?

Эрнандо молча кивнул. Подошел к походному сундучку, раскрыл его и вытащил на свет сложенный вчетверо листок плотной бумаги.

— Вот границы земли тотонаков, — пальчик принцессы быстро скользил по разноцветным контурам карты. — А вот горный город Шикочималько. Он платит дань Тройственному союзу, а во главе его стоит вельможа, лично преданный тлатоани… Кортес склонился над картой. Откровенно говоря, он хорошо изучил ее еще раньше, просто по выработанной годами привычке. До границы с горными отоми от стен Семпоалы было дня четыре пути.

— Ясмин, вы способны ехать на лошади двое суток подряд, не слезая с седла ни при какой надобности?

— Я на многое способна, — ответила принцесса таким тоном, что Эрнандо счел за лучшее поверить ей. — Не беспокойтесь обо мне. Ваше дело — захватить мятежника и вывезти его из города. Надеюсь, однако, что до этого не дойдет. Балам-Акаб — очень опасный человек.

Усилием воли Кортес стряхнул с себя странное оцепенение, мешавшее ему трезво оценить слова Ясмин.

— Я не могу рисковать вами, принцесса, — произнес он через силу. — Ваш дядя нанял меня не для того, чтобы я подвергал вас опасности.

— Я же объяснила, — в голосе Ясмин явственно звучало нетерпение. — Все происходит в полном соответствии с замыслом моего дяди.

Эрнандо посмотрел на нее тяжелым, почти неприязненным взглядом.

— Вы хотите уверить меня, что ал-Хазри смеет использовать дочь самого халифа, как фигуру на шахматной доске?

Принцесса гордо вздернула носик.

— С согласия моего отца, разумеется. Не говоря уже о том, что меня тоже спросили.

Повисло молчание. Ясмин, легко поднявшись с кресла, подошла к Кортесу и прижалась лицом к его груди.

— Вы же не бросите меня одну, мой рыцарь.

Кортес почувствовал, что ему становится тяжело дышать. Он сомкнул свои ладони на неправдоподобно тонкой талии принцессы, изо всех сил борясь с искушением стиснуть ее, как шею гремучей змеи.

— Я обдумываю другой вариант, — сказал он хрипло. — Увезти вас из Семпоалы силой, пока вы не натворили еще больших глупостей.

Она резко отстранилась. Хорошенькое лицо исказила гримаска презрения.

— Подумать только, бесстрашный Кортес боится! Что ж, кабальеро, если вы так поступите, я всегда буду думать о вас как о трусе и лицемере. Вы, конечно же, станете уверять меня, будто боитесь не за свою жизнь, а за мою. Только не говорите ничего, пока я окончательно не разочаровалась в отважном Кортесе.

— Только одно, принцесса, только одно… Простите, но я не могу доверять вам. Вы уже не раз обманывали меня — отчего же я должен верить в то, что ваш дядя разрешил дочери халифа… — он запнулся, подыскивая слова, — садиться голой задницей на растревоженный муравейник?

Несколько мгновений Ясмин не дыша смотрела на него. Потом в миндалевидных глазах принцессы блеснули озорные огоньки, и она весело расхохоталась.

— Поразительно, амир! Со мной так еще никто не разговаривал! Значит, вы мне не верите?

На этот раз кастилец счел за лучшее промолчать. Принцесса отступила на шаг назад и звонко щелкнула пальцами. В темном проеме двери немедленно возникло широкое круглое лицо Ибрагима.

— Принеси зеленый ларец, — скомандовала Ясмин.

В ларце оказался перевязанный красным шелковым шнурком свиток, скрепленный восковой печатью. Принцесса протянула его Эрнандо, и тот, подцепив ногтем коричневый кругляш, развязал шнурок.

«Капитану христианских наемников, амиру Эрнандо Кортесу, — изящной арабской вязью было выведено на пергаменте. — Приказываю вам исполнять все распоряжения нашей возлюбленной племянницы, благословенной дочери Халифа Кордовского, госпожи Ясмин, пусть даже они покажутся вам опасными и неблагоразумными. В случае невыполнения этих распоряжений контракт с отрядом вольных мечей, подчиняющимся вам, капитан Кортес, немедленно разрывается, а деньги, полученные вами в счет аванса, возвращаются моему казначею ал-Рассабу. Написано и запечатано в мечети аль-Азхар в городе Теноч-титлане, 12-го дня месяца джумада-первая, рукою эмира Омара ал-Хаз-ри, дяди и опекуна благословенной дочери халифа».

Кортес дважды перечитал текст и только потом обратил внимание на маленький оттиск красной печати, стоявший немного ниже витиеватой подписи ал-Хазри. Когда-то ему уже доводилось видеть подобную печать — очень, очень давно, в ал-Андалус.

— Печать Михны? — спросил он, не отрывая взгляда от пергамента. Там извивались два языка пламени, оплетавшие то ли корявый ствол дерева, то ли скрюченного в смертельной муке человека. — Ваш дядя… — Омар ал-Хазри — Палач Зиндиков [6], — невозмутимо подтвердила Ясмин. — Это не тот человек, с которым стоит ссориться… Кортес еще раз взглянул на печать и, стараясь не показать охватившего его бешенства, короткими сильными движениями свернул пергамент.

— Хорошо, — сказал он ровным голосом. — Я подготовлю все необходимое. Завтра с утра я соберу своих лейтенантов, и мы обсудим план действий.

Принцесса протянула руку и нежно погладила его по щеке. Выглядела она при этом очень довольной.

— Только не затягивайте, амир, — прошептала она. — Поединок может быть назначен в любую минуту… — Завтра утром, — повторил Эрнандо. — Утром мои люди соображают лучше.

Но на следующее утро его призвал к себе сам Кецалькоатль.

Посланцы Змея выглядели внушительно. Их было четверо, и каждый нес на себе не меньше десяти фунтов золота — в виде ожерелий, браслетов, колец и просто золотых пластин, нашитых на хлопковые панцири. Великолепные перья кецаля, раскачивавшиеся при ходьбе, украшали высокие позолоченные шлемы. Оружия Кортес не заметил, но решил, что под панцирями могут быть спрятаны ножи.

— Змей в Драгоценных Перьях просит тебя явиться к нему во дворец для беседы, — произнес один из посланцев на высоком науатль. — Он желает, чтобы ты прибыл немедленно.

— Передайте Змею, что я должен подобающим образом одеться, — ответил Эрнандо. То, что разговор шел на науатль, показалось ему добрым знаком — птичья болтовня тотонаков безмерно раздражала кастильца. — Вы можете вернуться во дворец — я найду дорогу сам.

Роскошные перья, зеленые с синим, медленно качнулись из стороны в сторону.

— Нет, господин, — вежливо, но твердо проговорил посланец. — Змей в Драгоценных Перьях не обращает внимания на одежды. Вот его слова: приведите ко мне моего брата, господина белых людей. Приведите его немедля. Пойдем, господин.

— Ждите здесь, — бросил Кортес, несколько обескураженный тем, что мятежник назвал его «братом». — Я не задержу вас надолго.

После некоторых колебаний Эрнандо решил не надевать полный доспех и ограничился лишь тонкой кольчугой, надетой под рубаху. Натянул ветхий, но нарядный камзол и высокие сапоги, в которых удобно было прятать стилеты. На поясе у него, как и всегда, висел меч, но кто знает, какие порядки завел у себя во дворце Кецалькоатль.

— Вы выбрали себе плохое место для жилья, господин, — с непроницаемым лицом произнес один из посланцев, когда они отошли на некоторое расстояние от храма. — Змей в Драгоценных Перьях не успел его очистить. Здесь приносили жертвы богу подземных вод, Тепейолотлю.

— Нам не предложили ничего лучше, — ответил Кортес. — Кроме того, боги меднокожих не способны причинить вред христианам. Нас защищает Святой Крест.

— Змей в Драгоценных Перьях говорил нам об этом, — неожиданно согласился посланец. — Вы, верно, очень храбрые люди, раз не боитесь ночевать там, где находится дверь в царство Тепейолотля.

Дворец Кецалькоатля, стоявший на невысокой платформе, казался выкованным из чистого серебра. Кортес, разумеется, знал, что на солнце блестит вовсе не серебро, а штукатурка, но чистое и яркое сияние завораживало, и он невольно замедлил шаг.

— Это воистину святое место, — одобрительно заметил по-своему истолковавший его замешательство посланец. — Всего месяц назад пришел к нам Кецалькоатль, но Семпоала стала совсем другой. Исчезло зло, которое принесли с собою мешики. И скоро так будет повсюду, даже в страшном Теночтитлане. Змей в Драгоценных Перьях дойдет до старого Толлана, где когда-то был обманут Тескатлипокой, и тогда завершится эпоха Пятого Солнца.

— Ваши мудрецы говорят, что мир погибнет, — усмехнулся Кортес. — Почему же ты так радуешься этому?

— Погибнет не мир, — убежденно ответил меднокожий. — Погибнет все зло этого мира, сгорев в очистительном огне. А лотом взойдет Шестое Солнце, и под ним зла уже не будет. Так учит Кецалькоатль.

Они поднялись по высеченным в склоне платформы ступеням и оказались перед украшенными затейливой росписью каменными дверями. По обе стороны от двери стояли массивные стражники с длинными, украшенными перьями копьями. Меднокожий махнул перед ними золотым многогранником на витом желтом шнуре, и стражники посторонились, открывая проход.

Внутри дворец представлял собой лабиринт небольших зальчиков, узких галерей и комнатенок, пропахших ароматическими смолами. Посланец уверенно вел Кортеса по извивающемуся, словно змея, коридору, спускался куда-то в подвальный этаж и вновь поднимался по крутым лестницам, ступени которых горбом выдавались посредине. Кастилец заметил, что в полутемных нишах, скрытых порой тяжелой, похожей на парчу тканью, прятались воины.

«Похоже на берлогу ал-Хазри, — сказал он себе. — Кто бы мог подумать — языческий мятежник и глава грозной Михны устраиваются почти одинаково».

Выяснилось, однако, что он поторопился с выводом, потому что как раз в этот момент они прошли здание насквозь и оказались во внутреннем саду дворца. Здесь было жарко и влажно, голова сразу же пошла кругом от ароматов тропических цветов. Они миновали несколько раскидистых кустов, потревожили большую разноцветную птицу с тяжелым и плоским хвостом и наконец остановились на берегу маленького, мелкого и сверкающего в солнечных лучах ручейка.

— Здесь я оставлю тебя, — торжественно сообщил меднокожий. — Тебе оказана великая честь: в этом саду Змей в Драгоценных Перьях предается раздумьям и беседует с самыми близкими советниками.

Он повернулся и, величественно покачав плюмажем, скрылся в зарослях. Кортес огляделся. Поблизости никого не было видно — переливчато журчал ручей, щебетали голосистые птахи, затихали вдали шаги меднокожего посланца. Внезапно неприятный холодок пробежал у него по позвоночнику — кастильцу показалось, что кто-то, скрывающийся среди буйной растительности, наблюдает за ним. Он чувствовал чей-то взгляд — не враждебный, абсолютно бесстрастный, но таящий в себе необъяснимую угрозу. От этого взгляда жгло кожу.

— Приветствую тебя, Малинче, — произнес звучный голос у него за спиной. — Приветствую и благодарю за то, что ты откликнулся на мой зов…

Эрнандо обернулся, стараясь не выдать своего замешательства. Неслышно подобраться к нему не смог бы даже лучший охотник из числа меднокожих, а тот, кто стоял сейчас на другом берегу ручья, совсем не походил на охотника. Это был высокий, немного сутулый человек в длинном белом одеянии, украшенном золотыми и нефритовыми пластинками. Лицо его скрывала выкованная из серебра маска с черными отверстиями зрачков. Окладистая белая борода, приподнимавшая нижний край маски, была перевита золотыми нитями.

— Приветствую и тебя, великий Кецалькоатль, — Кортес вежливо склонил голову. — Твои посланцы передали мне, что ты хотел говорить со мной. Я полностью в твоем распоряжении.

— Малинче, — несмотря на металлические нотки, голос из-под маски звучал на удивление доброжелательно, — правду ли говорят, что ты и твои люди поклоняетесь не Аллаху, а какому-то другому богу?

На этот раз Кортес не смог скрыть своего удивления.

— Да, великий Кецалькоатль. Мы — христиане, и наш Бог не тот, что бог мусульман. Но могу ли я узнать, откуда тебе это известно?..

— Мне многое ведомо, друг мой Малинче. Скажи мне, приемлет ли твой Бог жертвенную кровь и плоть?

— Только язычники приносят в дар своим идолам настоящую кровь, — покачал головой Кортес. — Наш Бог велел нам причащаться вином и хлебом.

— Почему же вы спокойно смотрите на кровавые реки, что льются с теокалли Теночтитлана? — в голосе Змея появились укоризненные нотки. — Или вашему Богу нет дела до страданий народа аль-Ануака? Кортес неожиданно разозлился. В конце концов, кто дал право этому скрывающемуся под маской мятежнику судить о делах христиан?

— Раз тебе многое ведомо, о Кецалькоатль, ты должен был слышать о договоре, заключенном двести лет назад между мусульманами и христианскими рыцарями… Он произнес это почти с издевкой, уверенный, что Змей никогда не слышал о таком договоре. Но Кецалькоатль неожиданно наклонил голову и процитировал своим звучным голосом:

— "И ни один рыцарь, принадлежащий к христианским орденам, да не вступит на Закатные Земли, безраздельно принадлежащие потомкам Пророка. Взамен же христианским орденам предоставляется право управлять замками и владениями в прибрежных землях Лузитании и Фиранджи. Однако, если рыцари христианских орденов нарушат этот договор, их замки и владения перейдут под власть халифов Кордовы и Парийи".

«Откуда он знает?» — растерянно подумал Эрнандо, и только тут понял, что Змей произнес это по-арабски.

— Как же ты оказался здесь, Малинче? — спросил Кецалькоатль, вновь переходя на науатль. — Или запрет касается не всех христиан?

— Только тех, кто не признает власти халифов. Христиане страны, из которой я родом, считаются подданными Халифа Кордовского. Сто лет назад, во время большой войны в Аллеманией — это тоже христианская страна, — мы сражались на стороне мусульман. Поэтому христианам ал-Андалуса разрешено плавать в Закатные Земли, а рыцарям орденов — нет. Ордена — они немного похожи на вольные города аль-Ануака, такие, как Тласкала. Живут в мире с халифом, но подчиняются своим магистрам и папе.

Глаза серебряной маски смотрели на него ничего не выражающим взглядом.

— А что ты можешь сказать о людях Севера?

— Про норманнов? Они договор не подписывали, но среди магистров орденов есть родственники их вождей, поэтому норманны не плавают в Закатные Земли, а основывают свои поселения севернее, на побережье Винланда и на Великих равнинах. Но почему тебя все это интересует?

Змей не ответил. Кортес тряхнул головой, пытаясь привести в порядок разбегающиеся мысли.

— Ты ведь не с Закатных Земель родом, о Кецалькоатль? — медленно проговорил он, всматриваясь в неподвижную, сверкающую на солнце маску. — Ты носишь бороду, говоришь по-арабски, знаешь старинные кодексы… Скажи, кто ты?

Кастилец сделал шаг вперед, и высокая белая фигура на другом берегу ручья тут же предупреждающе вскинула тонкую руку.

— Я Змей в Драгоценных Перьях, Кецалькоатль Топильцин, Пророк истинного Бога. Здешние жители хотят видеть во мне божество — я не разубеждаю их. Зачем, если так проще добиться своей цели? Я хочу покончить с торжеством жадных до крови демонов аль-Ануака. Но тебя, Малинче, я не стану обманывать. Я всего лишь человек, такой же, каким был мой великий предок, первый Кецалькоатль, владыка Толлана. И, как первый Кецалькоатль, я нуждаюсь в верных помощниках. Я позвал тебя, чтобы спросить, желаешь ли ты служить мне.

— Ты собираешься идти войной на Теночтитлан?

Серебряная маска качнулась из стороны в сторону.

— Нет, Малинче. Я не хочу ни с кем воевать. Но Монтекусома сам рвется в битву. Как только восстание миштеков будет подавлено, он пошлет на Семпоалу войска. Боюсь, что кровопролития не избежать.

— И ты полагаешь, что мой отряд спасет тебя от ацтекских орд? — Кортес невесело усмехнулся. — Ты затеял безнадежное дело, Кецалькоатль. Будь у меня даже тысяча кастильских воинов, я не взялся бы воевать с Монтекусомой.

— А я слышал: христиане отважны, как дикие львы, — заметил Змей.

— Отвага и глупость — разные вещи. К тому же ты забываешь о гвардии эмира, что подыхает сейчас от безделья на Драконьих островах. Если она высадится на берегу Лазурного моря и ударит в тыл твоим войскам, тебя не спасут даже все вольные мечи Закатных Земель…

Некоторое время человек в белых одеждах молча рассматривал Эрнандо, склонив голову набок.

— Ты мог бы помочь зажечь свет истинной веры в сердцах жителей аль-Ануака, — негромко произнес он наконец. — Ты в силах разогнать тьму, в которой они живут. Подумай об этом, Малинче… Кортес хрустнул пальцами.

— Ты же не христианский священник, Кецалькоатль. С чего ты взял, что вера, которую ты несешь людям этой земли, и есть истинная вера?

— Названий может быть много, сущность всегда одна, — голос Кецалькоатля прозвучал грустно и устало. — По сравнению с кровавой тьмой, что клубится в сердце аль-Ануака, различия между верой христиан и учением Топильцина несущественны. Я не удивляюсь, почему мирятся с жестокими культами демонов арабы — их прежде всего интересует торговля, а все, что происходит за пределами торговых кварталов, их не касается. Но почему так спокойно воспринимаете этот ужас вы, христиане, я понять не могу… — Мы не хозяева здесь, Кецалькоатль, — нехотя ответил Кортес. — Мы всего лишь наемники, люди, которым не нашлось места на родине. Там, в ал-Андалус, христиане платят налог в казну халифа, и за это им разрешают исповедовать веру наших отцов. В Закатных Землях такого закона нет, но и здесь правила устанавливают мусульмане. Нас мало, о Кецалькоатль. Если бы за нами стояла мощь огромной империи, подобной Халифату, царство дьявола недолго продержалось бы в этих краях. Но мы раздроблены, и каждый из нас может надеяться только на свой меч.

Ему показалось, что серебряная маска понимающе кивнула.

— И все же я снова приглашаю тебя и твоих людей к себе на службу, Малинче. Мои силы пока не так велики, чтобы открыто противостоять мощи Теночтитлана, и каждый воин, выбравший путь света, очень ценен для меня. Что же касается платы, то она будет более чем щедрой.

Кортес помедлил с ответом, пытаясь найти вежливые слова для отказа, и в это мгновение из зарослей за спиной Кецалькоатля бесшумно появился меднокожий в неприметной серой одежде, с длинными черными волосами, собранными на затылке в подобие небольшого конского хвоста. Мельком взглянув на кастильца, он приблизил свое лицо к краю серебряной маски и зашептал что-то Змею на ухо. Кецалькоатль стоял неподвижно, и только длинные пальцы его сжимались и разжимались, будто он собирался нанести собеседнику удар кулаком, но никак не мог на это решиться.

— Это все, Маштла? — громко спросил он по-арабски, когда мужчина прекратил шептать и отступил на шаг. Тот, кого он назвал Маштлой, неприязненно покосился на Кортеса и молча кивнул. — Послание у тебя?

Голос его дрогнул, и Эрнандо внезапно понял, о каком письме идет речь. Он совсем не удивился, когда Маштла протянул Кецалькоатлю свернутый в трубочку лист кактусовой бумаги. Змей развернул свиток и поднес к глазницам своей маски.

— И что же, исполнил он свою угрозу? — спросил он странно невыразительным голосом.

Маштла повернул голову и пристально поглядел на Кортеса.

— Это Малинче, командир отряда вольных мечей-христиан, — пояснил Змей. — Ты можешь не смущаться его. Перед твоим приходом я уговаривал его перейти к нам на службу.

— Надеюсь, он согласился, мой повелитель? — с холодным сарказмом спросил Маштла.

Кецалькоатль не ответил. Человек в сером бросил на кастильца еще один недобрый взгляд и извлек из складок одежды какую-то разноцветную ленту.

— Вот, господин, — сказал он, подавая ленту Змею. — Этой лентой письмо было привязано к телу девушки, обнаруженной сегодня утром на ступенях твоего храма. Девушку задрал огромный ягуар. В городе ходят слухи о гибели еще двоих детей.

«Да, старый бородавочник времени зря не теряет», — подумал Кортес.

— Смотри, Малинче, — Змей помахал в воздухе хорошо известным кастильцу свитком. — Слуги Тескатлипоки никак не могут угомониться. Один из них вызывает меня на поединок, обещая в случае отказа убивать каждую ночь по юноше и девушке из числа жителей Семпоалы. И первая жертва уже принесена… Да, я действительно нуждаюсь в помощи, Малинче! Подумай о моей просьбе, прошу тебя! Я не тороплю, но знай, что поддержка твоих клинков была бы весьма полезной для меня и моего дела.

— Я непременно обдумаю ваше предложение, — Кортес вежливо поклонился Кецалькоатлю, проигнорировав злобно глядевшего на него Маштлу. — А сейчас покорнейше прошу меня простить, я должен вернуться в лагерь… Он ожидал, что Змей кликнет слуг, чтобы те проводили его к выходу, но Кецалькоатль лишь рассеяно кивнул в ответ. Кортес пожал плечами и повернулся, чтобы уйти.

— Я приму вызов, — произнес за его спиной Змей в Драгоценных Перьях. — Пусть об этом объявят сегодня на площадях. Какими бы ни были его намерения, я принимаю вызов.