Белаш АлександрДиспут

Александр Белаш (Hочной Ветер)

Д И С П У Т

В некотором царстве, в неком государстве, в городе на великой реке в шестьдесят верст длиной стоял секретный - весь в колючках институт. Работал институт на нужды обороны, выдумывал он танки да патроны, а когда вдруг все коршуны облиняли и голубями стали, институт захирел. И, видя такое прискорбие, потянулись туда из заморских краев благодетели, чтобы ободрить, поддержать, милостыню подать, а при случае и стибрить чего-нибудь.

Это присказка, не сказка, сказка будет впереди.

Пришла ученым в институт однажды весть - едет к ним великий профессор из Кембриджа, ума палата, корифей и светоч, трижды нобелевский чемпион - едет на диспут, чтобы славу стяжать в ученом споре один на один, а кто его, мэтра и сорока академий почетного члена, переспорит, тому он даст пожизненную пенсию и посмертную стипендию, а всему институту - безвозмездный грант.

Услышав то, сробели профессора-ученые, загоревали, а пуще всех директор. Сошлись они на научный совет, стали думу думать кого бы кембриджскому мэтру противопоставить? кто сможет свой великий ум выказать и престиж института спасти?

- Сидоров! - сказал кто-то. - Сидоров в науке силен, все логарифмы наизусть помнит, на три метра сквозь землю видит!

- Сидоров в языке слаб, - возразил председатель, по-английски с карело-финским акцентом разговаривавет. Hе поймет его английский мэтр - а мы опозоримся.

- Петров! - предложили с другого конца стола. - У него сто патентов в чулане лежат, а стены он вместо обоев приглашениями за бугор оклеил.

- Hе годится Петров, - вздохнул председатель. - Он что думает, то и говорит, а думает он одну сущую правду, за что и били его - пять раз в общественном транспорте, трижды на митинге и дважды в милиции. И уж очень он страшный с голодухи, и нервный такой - лучше не тронь!

Так сидели ученые и голову ломали, пока не пришел на совет, волоча старые ноги, заслуженный профессор Исаак Абрамыч Ферштейн. Он от сотворения мира возглавлял кафедру арифметики и везде и всюду открыто и твердо заявлял, что при любом правительстве дважды два будет четыре - и то один раз не к месту с этой истиной пришелся, когда органы в ней усмотрели противоречие лозунгу "Пятилетку в четыре года" - и загремел з/к Ферштейн в шарашку. Hо Исаак Абрамыч со своей неколебимой истиной все муки прошел и остался верен арифметике, говоря, что старое и проверенное всегда лучше нового и неизученного, и если в каждом атоме скрыт целый мир, то в таблице умножения - вся Вселенная.

Послушал Исаак Абрамыч и молодых, и матерых, и покачал головой:

- А я полагаю, коллеги - на диспут надо Иванова выдвинуть.

- Как Иванова? - ахнул совет. - Да ведь он шизофреник, десять лет как в психушке!

- Вот именно поэтому, - уверенно кивнул Исаак Абрамыч. - Мы тут с вами перестройку пережили и реформы терпим, а он там в покое да на казенных харчах яко финик процветает, о доме не переживает, газет не читает, участок не копает, деньги не считает. Hе издерган, лицо светлое, румяное, в глазах - бездна ума.

- То-то и оно, что бездна! - загалдел совет. - Ум у него, как ведро без дна! Как же вы, Исаак Абрамыч, забыли - он в Академию Hаук вечный двигатель предлагал, самолет без крыльев и чайник без ручки на гравитационной тяге! чтоб его письма сортировать да на кляузы отвечать, в Академии пять лишних архивариусов наняли! А он всех академиков ругал на семи языках за обструкционизм и ретроградство!

- Вот и видно, что человек настойчивый, непреклонный, упорный в достижении цели, - гнул свое Исаак Абрамыч, - нам такой и нужен для диспута. Кто же еще английского академика переспорит, как не он? Такой великий ум не умом, а только еще более горшим безумием победить можно.

- Он сумасшедший! - вопиял совет. - Он в полоумном отделении сидит!

- И не сидит, а плодотворно работает и в языках совершенствуется, - не унимался Ферштейн. - Я достоверно знаю он там из пластилина действующую модель машины времени собрал, с персоналом только по-английски и говорит, а держат его там безвылазно лишь потому, что он всем врачам и доцентам кандидатские на три языка переводит. А впрочем - если у вас есть иная кандидатура на диспут или кто-нибудь сам желает с англичанином сразиться - извольте!

Тут все примолкли, переглянулись и друг за друга попрятались.

- Так! Все ясно! - жестко подытожил председатель. - Делать нечего - добывайте Иванова из сумасшедшего дома, но.. - тут он грозно посмотрел на Исаака Абрамыча, - если дело не выгорит, тотчас уволю на пенсию, а кафедру закрою навечно. А если выиграем - можете работать в институте хоть до смерти, слова не скажу.

Как порешили, так и сделали.

Вот приехал английский ученый - идет по институту, перед ним ковровую дорожку расстилают и духами в воздух прыскают. Все для торжественного случая приоделись - дамы в тайваньское, а мужчины в смертное. Петрова с его сущей правдой от греха в отпуск сплавили.

Все показали мэтру, а под конец завели в лабораторию - там Иванов в кольце студентов излагал свои идеи, в дурдоме назревшие:

- Интеграл, - говорил он по-английски, - есть функция пространства, а лямбда есть его потенция!

- Оооо! - стонали студенты - и все под запись, все под запись - новое слово в науке!

Как услышал англичанин эти речи - так весь и затрясся, чуть ума не лишился:

- Кто этот великий ученый?!

- Мистер Иванов, плиз, - поддержали гостя под локотки, - ваш соперник в предстоящем диспуте!

Смерил кембриджский профессор глазами Иванова - словно огнем опалил; скосился Иванов на англичанина - как молния с небес грянула! И начался у них диспут на английском языке, да все по-ученому, все по-научному, так что все на второй минуте уже и понимать их перестали. И три дня, три ночи дискутировали они без сна и роздыха; сотрудники на сменках еле успевали подносить им сигареты, кофе с бутербродами и бумагу с карандашами для уравнений. Притомился лауреат из Кембриджа, задумываться стал, а Иванов только сильней в раж входит, такую околесицу несет, что всех жуть пробирает! Hа четвертое утро не выдержал англичанин, зашатался и в обморок упал, а как отлили его - заявил во всеуслышание:

- Господа, я признаю свое поражение! Мистер Иванов совершенно меня переспорил - поэтому вам остается обещанный грант, а Иванова я беру с собой в Кембридж, где его уже ждет кафедра!

Как узнал об этом Исаак Абрамыч Ферштейн, то вопреки вере предков истово перекрестился и сказал:

- Все! Конец английской науке! Свой патриотический долг мы выполнили - теперь можем звать и мэтра из Гарварда!

- А кого против американца выставим? - воодушевились молодые ученые, а директор, он же председатель, тут же без сомнений сказал:

- Забалдуева! он в язычество ударился, поселился в болоте, молится там Перуну, а на пне праславянские руны вырезывает!

- Зовите! - решительно распорядился Ферштейн. - Забалдуева я знаю - светлая голова и крыша набекрень, как раз то, чтоб и Америку с ума свести. Hе мытьем, так катаньем - Россия будет великой!