"Непорочная грешница" - читать интересную книгу автора (Бекнел Рексанна)

Глава пятая

Те несколько кусков, которые Линни проглотила за завтраком, камнем легли ей на желудок. Доведя до сведения внучки пугающие подробности того, что ожидает ее после свадьбы, леди Хэрриет удалилась, по обыкновению зловеще звякая металлическим концом своего посоха о пол и шаркая ногами. Линии же не могла заставить себя сдвинуться с места, поскольку у нее от страха ослабли колени. По той же причине начались и желудочные спазмы, так что досконально обдумать сказанное бабкой она была в состоянии.

Хотя девушка была скована страхом и в прежние времена скорее всего укрылась бы где-нибудь, чтобы избежать ожидавшей ее ужасной участи, теперь ее удерживал от этого стыд. Если она спрячется или убежит куда-то, ее милая Беатрис будет обречена на страдания. Да и домашние придут к выводу, что не без оснований дурно о ней думали. Если она сбежит, подтвердятся все их былые опасений Девушка закрыла глаза и погрузилась в отчаяние. Неужели этот человек и в самом деле станет обращаться с ней плохо? А вдруг он проявит доброту? Захочет ли он, чтобы стенала и плакала, или, наоборот, потребует от нее нежности и сладострастных стонов?

И что хуже — первое или второе? Если будет страшно, ей по крайней мере не придется притворяться. Но вот изображать страсть… Вряд ли она сможет сыграть такое…

Линни настолько ушла в свои невеселые мысли, что не обратила внимания на компанию из нескольких человек, появившуюся в зале. Она сосредоточенно думала какому святому ей лучше молиться, чтобы спастись от отчаяния. Святому Себастиану? Но нет, он считался патроном лучников. Тогда святой Пауле? Но она покровительница вдов. Не подходили для этой цели ни святой Бартоломей, ни святая Люция.

Святой Иуда — вот кто ей поможет! Это имя пришло ей на ум неожиданно. Он считался покровителем убогих и отчаявшихся, а разве ей, Линни, было на что или на кого надеяться?

«Прошу тебя, святой Иуда, услышь мои молитвы и приди мне на помощь, спаси меня. Пожалуйста, — молчаливо взывала к святому девушка, — приди и утешь меня!»

— Леди Беатрис?

Линии едва не подпрыгнула от неожиданности. Неужели святой Иуда решил снизойти к ее молитвам? Неужели он с ней заговорил?

Она поняла, что ошиблась, еще до того, как подняла глаза и встретилась взглядом с Экстоном де ла Мансе. До чего же она глупа! Осмелилась думать, будто святой снизойдет до разговоров с нею! И не просто глупа, а глупа дважды! Осталась в одиночестве в зале, где Экстону де ла Мансе не составляло труда ее обнаружить!

Никогда прежде Линии не ощущала так пронзительно свое ничтожество и беззащитность. И никогда прежде не испытывала подобного одиночества.

Она вскинула голову и увидела перед собой гигантскую фигуру врага всего ее семейства, который намеревался взять ее в жены. В ту же минуту остатки храбрости покинули Линии. Этот человек обладал огромной властью и силой, и ему ничего не стоило прихлопнуть ее, как муху, или поступить с ней, как ему заблагорассудится. В его воле были жизнь и свобода всех, кто находился в этом замке.

Лихорадочно все это осознавая, Линии тем не менее была не в состоянии отвести от него глаз. Впрочем, она не смогла бы сделать этого, даже если бы и захотела. «Так, наверное, змея гипнотизирует несчастного кролика, прежде чем его проглотить», — подумала она.

? Леди Беатрис, — между тем повторил Экстон ее имя без малейшего намека на какое-либо чувство в голосе, — я хотел бы, чтобы ты сидела со мной рядом за пиршественным столом.

На этот раз он протянул ей руку, отдавая дань вежливости, так что со стороны можно было подумать, будто Экстон не приказывает, а просит. Кто его знает? Может быть, он в ту минуту действительно имел в виду нечто подобное? Однако для нее, Линии, это не имело особого значения. Если бы Экстон точно таким же тоном велел бы ей прыгнуть с стены в воду крепостного рва, она, не задумываясь, исполнила бы его волю.

Но принять его руку — совсем другое дело. Это значил бы начать игру и тотчас, что называется, не сходя с места, запустить механизм обмана. Линни не была к этому готова. Она сомневалась, что будет готова даже после брачного обета. Но он стоял и ждал. Экстон застал ее врасплох и теперь протягивал ей руку, даже не допуская мысли, что он воспротивится его желанию.

— Ты что же, мне отказываешь? ? Линни судорожно сглотнула и почувствовала, как клешня спазма снова вцепилась в ее желудок.

— Я… У меня полно других обязанностей…

— Твоя обязанность — угождать мне. — Его взгляд, словно камень из крепостной стены, пронизал ее сквозь. Потом он, правда, усилием воли заставил себя следовать общепринятым правилам поведения. — Пойдем столу, леди Беатрис. Убедишься, что я не кусаюсь.

«Он забыл сказать „пока не кусаюсь“, — с горечью подумала Линни. В данный момент это не входило в его планы, но если она будет упорствовать и дальше, то чем черт шутит…

Собрав всю свою волю, девушка протянула рыцарю лежащую руку. «В конце концов, это не продлится слишком уж долго», — сказала она себе, и это было похоже на заклинание. Она останется с Экстоном до тех пор, пока Беатрис не окажется в безопасном месте. Пока ее семейство не будит в королевском суде дело о незаконном отчуждении собственности. Она вполне в состоянии дождаться того дня, когда получит возможность открыть ему подлинное лицо. Впрочем, когда рука Экстона сжала ее маленькую ладонь, даже эта слабая надежда стала угасать. Уж слишком большими и сильными были руки де ла Мансе, да и от всего его облика исходила огромная сила, причем не только физическая.

Экстон отдавал окружающему миру избыток собственной энергии в виде исходившего от его тела тепла, и Линии чувствовала его всем своим существом.

— Святой Иуда, — побелевшими губами лепетала она, — помоги мне в эти минуты испытания.

Экстону удалось расслышать шепот девушки, и он сразу же понял причину ее смятения. Она предавала себя в руки судьбе. И при этом надеялась, что вмешательство святого облегчит ее участь.

На лице Экстона появилась мрачная улыбка удовлетворения. Пусть себе молится сколько влезет. Экстон по собственному опыту знал, как трудно вымолить у провидения желаемое. Разве сам он не молил создателя исправить причиненное его семье зло? Десять долгих лет он возносил молитвы к престолу вседержителя, но судьба стала склоняться на его сторону лишь после того, как он сменил требник на меч.

То, что отец его и старшие братья пали, защищая права Матильды на английскую корону, принесло семейству де ла Мансе неплохое имение неподалеку от Каены. А теперь он, Экстон, находится здесь, в своем родовом гнезде, а с ним рядом — трепещущая, испуганная невеста. Кого, спрашивается, благодарить за это? Святых? Ну уж нет. Пусть эта глупая женщина возносит молитвы святому Иуде — вряд ли это что-то изменит в ее положении. Он обвенчается с ней сегодня же вечером, а после этого затащит к себе в постель. И очень постарается, чтобы она зачала от него ребенка. Необходимо сохранить за собой все права на замок. Ради этого он даже готов дойти на союз с дочерью врага своего семейства. И кто знает, тут он мрачно ухмыльнулся, очень может быть, что эта женщина доставит ему большее удовлетворение, чем победа над ее отцом и братом.

Экстон вел свою будущую жену к возвышению в зале, с необыкновенной остротой ощущая ее присутствие рядом. Стройная, выше среднего роста, она была чрезвычайно гармонично сложена. Экстон угадывал скрытые платьем ее округлые формы. Никакими благовониями, кроме хорошего мыла, от нее не пахло, зато чувствовался запах лекарственных трав. На лице ее не было и следа пудры, так же как не было на ней и ювелирных украшений — за исключением нескольких, самых простых, узорчатых блях на поясе. «Она что же — совсем лишена тщеславия? — задался вопросом Экстон. — Или просто этот скряга де Валькур не дает ей ни колец, ни браслетов, которые положено носить женщине столь высокого происхождения?»

— Скажи, ты была за кого-нибудь просватана? — осведомился он, пододвигая Линии стул и жестом предлагая ей сесть.

Линии старалась не поднимать на Экстона глаз, но, повинуясь его жесту, уселась.

— Я отвергла предложение сэра Кларенса из Мерсера, ? помолчав, ответила она безрадостным голосом.

Опустившись в кресло рядом с ней, Экстон вглядывался в ее лицо. Черты ее были почти совершенными: прямой маленький носик, четко очерченный изгиб полных губ, небольшой округлый подбородок и нежная, словно у младенца, кожа. Желание снова увидеть ее глаза пришло неожиданно и удивило его несказанно. С чего бы это вдруг? А мгновение ем позже осознал: ему было необходимо убедиться, что они глубоки, как море, и того же непередаваемого сине-зеленого цвета. Он обратил на это внимание в момент их первой встречи и теперь хотел окончательно в этом убедиться. Только и всего.

Черт, или за всем этим скрывается нечто большее? Но что? Неужели тяга именно к этой женщине? А хоть бы так? Вообще-то его привлекали в данный момент не толь ее глаза, но и волосы. Ему хотелось, к примеру, взвесить сверкающую массу на руке и проверить на ощупь их шелковистость.

— Отчего же ты отвергла сэра Кларенса? И как твой отец позволил тебе такое?

Экстон заметил, как у нее напряглись, а потом зашевелись губы. Но при этом лица в его сторону она не поворачивала.

— Это был не человек, а настоящая свинья. Впрочем, почему чему был? Он и сейчас здравствует.

Услышав это неожиданно острое замечание, Экстон расхохотался, и будто в награду за смех его будущая жена обратила на него наконец свои взоры. Так и есть! У нее и в самом деле глаза цвета моря. Экстон решил поддержать разговор, который становился забавным.

— Свинья, говоришь? Расскажи, прошу тебя, почему ты его так называешь? Он что, бывал слишком невоздержан за столом? Чрезмерно толст? Или просто он не соответствовал твоим запросам? Глаза девушки гневно блеснули.

— У него было достаточно денег, чтобы думать, будто женщине ничего, кроме золота, не надо. Ни хороших манер, ни опрятности, ни даже умения пошутить.

«И у тебя тоже нет ничего подобного», — казалось, добавила она про себя.

И снова Экстон позволил себе расхохотаться. «А малютка, однако, мила, — решил он. — Хотя, видимо, испорчена своим папашей, который имел обыкновение брать все, что плохо лежит». Неожиданно Экстон осознал, что владеет всем, что когда-то принадлежало этой женщине и ее отцу, включая даже золотое шитье, которым украшен ворот ее платья.

Впервые за день он по-настоящему ощутил, что значит победа. Теперь он получил то, чего хотели, но не могли дать ему его отец и братья. И во многом благодаря этой женщине, вернее, предстоящему браку с ней. Экстон чувствовал, что за хрупким изящным обличьем Беатрис де Валькур скрывался сильный характер, хотя она и выглядела напуганной и у нее тряслись губы всякий раз, когда она заговаривала с ним. Кто знает, возможно, этой женщине удастся избавить его от клокотавшей в нем ярости и принести мир его душе? Как-никак скоро она сделается его женой, и женой премиленькой. На первый взгляд она отвечала всем требованиям, какие мужчина имеет обыкновение предъявлять будущей спутнице жизни, — и даже требованиям самого интимного свойства.

Экстону вдруг подумалось, что он правильно сделал, отказав себе в утехах со служанками, — сегодня вечером с молодой женой он свое возьмет!

— Не было ли иных свиней мужского пола, кроме сэра Кларенса, которые претендовали бы на твою руку? — поинтересовался Экстон, продолжая испытывать характер свое будущей жены. Девушка отвернулась.

— Отец вел кое с кем переговоры, — ответила она холодно, — но они вынужденно прервались, поскольку твоему Генриху вздумалось на нас напасть. Теперь у отца другие заботы, — добавила она с сарказмом.

— Да уж, в этом вряд ли кто усомнится, — сухо заметил Экстон, откинувшись на спинку кресла, на котором до него, сеньора де ла Мансе, сидел только один человек — отец его будущей жены. Но теперь хозяином здесь был он, Экстон, и этой женщине очень скоро предстоит в этом убедиться.

? ?ебе сказали, что сегодня вечером ты выходишь замуж?

У нее задрожал подбородок — так, по крайней мере, показалось Экстону, и ему захотелось это впечатление проверить.

— Вне всякого сомнения, ты считаешь меня точно такой же свиньей, как и сэра Кларенса, или даже хуже. — Тут Экстон склонился к ней и зашептал в самое ухо: — Уверен, однако, моя прекрасная невеста, что завтра утром ты будешь больше ко мне расположена.

На этот раз она нервно сглотнула — Экстон это заметил. Впрочем, смущение не уберегло девушку от дальнейших расспросов. Ему требовалось зримое подтверждение ее зависимости от его воли.

— Поскольку у меня, насколько я понимаю, нет соперников, позволь, о благородная дама, стать твоим рыцарем. Должен заметить, что я держу тело в чистоте, стараюсь поддерживать ровное расположение духа и, по возможности, шутить, что соответствует твоим запросам.

Линии не промолвила в ответ ни слова, даже не взглянула на него. Тогда Экстон протянул руку и коснулся ее рукава.

— Кроме того, я преуспел в искусстве любви. Так что ты, Беатрис, можешь быть уверена, что я исполняю супружеских обязанности со всем возможным рвением.

Девушка часто-часто замигала и в страхе повернула к нему личико. Экстон воспользовался моментом и взял ее за подбородок. «Удивительно привлекательное лицо, — подумал он, ? и кожа нежная, как у младенца. И волосы тоже хороши — каким роскошным водопадом они, должно быть, струятся по ее плечам, когда она их распускает на ночь!»

— Черт меня побери, — прошептал он, снова уселся прямо и отпустил лицо девушки из плена.

Ему достанет времени разобраться во всех этих прелестях сегодня ночью, так что нечего распускаться, подобно сбежавшему из родительского дома крестьянскому парню. Разумеется, красивая жена — неплохое приобретение, но не стоит забывать, что она родом из проклятого племени де Валькуров. И все восемнадцать лет, что он странствовал с семьей по Нормандии и терпел лишения, она пользовалась благами, незаконно отторгнутыми у рода де ла Мансе ее отцом.

Он не позволит ей водить себя за нос! В зал вошли люди, и Экстону пришлось отвлечься. Линии тоже этому обрадовалась, решив, что святой Иуда все же пришел ей на помощь. Как глупо, что она позволила втянуть себя в опасный разговор о несостоявшихся женихах Беатрис!

Но ведь он так ее напугал, когда заговорил о супружеских обязанностях!

Она отодвинулась от стола, продолжая напряженно следить краем глаза за двумя рыцарями, которые вошли в зал. Один из них — мускулистый мужчина с темно-рыжей бородой — замешкался, прежде чем обратиться к Экстону, и одарил ее не слишком любезным взглядом. Другой рыцарь всем своим видом также демонстрировал нежелание вести разговор в присутствии представительницы враждебного племени, хотя ей и предстояло через несколько часов возлечь с их господином на брачное ложе.

Экстону де ла Мансе ничего не оставалось, как придумать приличный предлог, чтобы уединиться со своими людьми. Может быть, он опасался, что она почувствует себя оскорбленной, когда он уйдет? Вот глупец! Теперь наконец-то у нее появилась возможность исчезнуть. Хотя втайне Линии пыталась потешаться над Экстоном, выставляя его в дураках, мысль о том, что она обманывает столь могущественного человека, не давала ей покоя. Стоит ему только узнать, кто она такая на самом деле… Холодок ужаса пробежал у девушки по спине. Ей даже думать не хотелось о последствиях своего обмана.

Выскользнув из-за стола, она огляделась. Слева был ход в свободные покои, занавешенный тяжелой узорчатой шторой. Линни двинулась туда, но, запутавшись в тяжелых складках драпировки, на что-то наступила. Это «что-то» при ближайшем рассмотрении оказалось огромной собакой. Потеряв от испуга и неожиданности равновесие, Линни едва не упала при этом на дремавшее животное, которое испугавшись не меньше Линии, подняло неистовый вой.

— Стой на месте, если не хочешь расстаться с головой, ? скомандовал юношеский голос. — Он перекусит тебе шею словно цыпленку.

Девушка подчинилась команде, но мгновением позже поняла, что она исходила от плюгавого юнца, скрывавшего за шторой. Вряд ли кто-либо иной, кроме Питера де ла Мансе, мог позволить себе разговаривать с ней в подобном тоне. Да и кто, кроме него, мог безнаказанно разгуливать по замку в сопровождении огромного волкодава? — Спокойно, Мур, спокойно, — визгливо прикрикнул молодой человек на собаку. — Эта женщина не стоит твоего внимания.

Линни стояла, прижавшись к стене, не сводя испуганного взгляда с собаки, скалившей на нее свои огромные желтые клыки.

— Спокойно, Мур, — еще раз повторил молодой негодник. Он явно испытывал удовольствие при виде испуганной до полусмерти женщины. Хорошо еще, что при этом он схватил пса за металлический ошейник, тем самым избавив Линни от опасности быть съеденной заживо. — Стало быть, ты хотела улизнуть тайком, не спросив разрешения у брата? Тебе надо подвесить на шею колокольчик, чтобы всякий знал, куда ты направляешься! Линни изо всех сил пыталась прийти в себя. Она нервно стянула с головы сбившийся набок головной убор и теперь стискивала его в руках, не обращая внимания на то, что золотистые волосы растрепались и волной хлынули на плечи.

— Позволь мне все-таки пройти, — миролюбиво попросила она, глядя на ухмыляющегося юнца, которого в этот момент готова была задушить.

— Возвращайся тем путем, которым пришла, — сказал юноша, изобразив на лице презрительную гримасу. — Да и от кого тебе здесь бежать? Разве что от моего братца? То есть я хочу сказать, от его распаленной чувственности?

Прежде Линни редко обращала внимание на двусмысленные намеки, не слишком разбираясь в них, но теперь, после разъяснений бабушки и взбудоражившей ее беседы с де ла Мансе, она стала понимать куда больше, нежели ей хотелось.

— Твой брат беседует со своими людьми, — бросила она.

— Неужто? Значит, это деловой разговор. Можешь быть уверена, что мужчины в интимном смысле его не интересуют — как и меня, впрочем, — хвастливо добавил несносный юнец.

Линни сделала круглые глаза. Интересно знать, что он имел в виду? Впрочем, выяснять это ей вовсе не хотелось. Она и так наслушалась предостаточно мерзостей за этот день, и теперь ею владело только одно желание — поскорее уйти отсюда.

— Дай-ка мне пройти, парень, — сказала она, чувствуя, как ее начинает захлестывать злость.

Подобрав тяжелые юбки, Линни устремилась вперед, будто собираясь сбить младшего де ла Мансе с ног, что, вероятно, и произошло бы, если бы на нее снова не напустилась собака. Линни в испуге отпрянула и опять прижалась к стене.

— Как это ты меня назвала? Парень, если не ошибаюсь? При всем том я достаточно взрослый, чтобы сдерживать этого могучего зверя. Да и тебя укротить смогу — уж будь уверена!

Слова Питера переполнили чашу терпения Линни. Что, в самом деле, происходит? Сначала его здоровенный братец запугивает ее, поведав о своих супружеских правах. А теперь еще этот сопляк задирает перед ней нос и дерзит!

— Знаешь, что уложит на месте этого зверя вернее, чем стрела из арбалета? — прошипела она, уже не находя в себе сил, чтобы сдерживаться. — Немного белладонны, которой надо напитать кусок мяса, а потом швырнуть этому чудовищу, по странной прихоти судьбы именуемому собакой. И знай, сделать это не составит для меня особого труда.

Тут она приободрилась, заметив, что Питер озадачен, и добавила: — Так вот по этой причине и тебе, и твоему псу следует держаться от меня подальше.

Девушке было страшно при мысли о том, что Питер все же попытается ее задержать, но еще больший ужас она испытывала от того, что ожидало ее в зале. Мгновенно взвесив все «за» и «против», она храбро ринулась вперед, двигаясь вдоль стены коридора, чтобы миновать огромного пса, которого продолжал удерживать за ошейник младший брат Экстона.

По счастью, Питер беспрепятственно ее пропустил, и она нырнула в первую попавшуюся дверь, за которой скрывалась сокровищница. Линни летела, будто на крыльях, но успела отметить про себя, что в комнате — полнейший беспорядок, а шкатулки, хранившие в себе достояние де Валькуров, пусты.

«Вот ведь скоты, — подумала она. — Ограбили, не моргнув глазом, все ее семейство, да еще и денежки унесли — все, до последнего пенни».

Проскользнув через помещение, она снова выбралась в коридор, где замедлила шаг и задумалась. Куда, спрашивается, ей бежать, когда в Мейденстоне не осталось ни одного уголка, где бы она могла укрыться, и ни одного человека, к чьей груди она могла бы припасть. Сестра, должно быть, уже за пределами замка, а обращаться за сочувствием к отцу было бесполезно. Не идти же, в самом деле, к бабке, каждая встреча с которой хуже любой пытки?

Зазвонил колокол замковой часовни, разрешив тем самым ее сомнения. «Скорее всего это указующий перст святого Иуды», — решила девушка.

Повернувшись, она направилась в часовню, где молился отец Мартин и скрывалась перед побегом Беатрис. Кто знает, может быть, она все еще там? А если даже и нет, то отец Мартин наверняка расскажет, что с ней, и, быть может, передаст от нее весточку. Или в крайнем случае согласится отнести сестре послание Линни.

Отец Мартин и в самом деле находился в часовне — в небольшом приделе, где имели обыкновение молиться де Валькуры. Там же оказалась и леди Хэрриет. Они о чем-то тихо переговаривались со священником, а может, и молились -

кто знает? Ясно было одно: она, Линни, и здесь не сможет обрести покоя, пока в стенах часовни находится леди Хэрриет. Впрочем, попадаться старухе на глаза было необязательно. Линни незамеченной прошмыгнула внутрь и тщательно осмотрела келийку отца Мартина и ризницу, но нигде не обнаружила следов присутствия Беатрис. Теперь ей уж совсем некуда было податься, и она с тяжелым сердцем побрела в караулку. Там, по крайней мере, она сможет посидеть рядом с Мейнардом и помолиться за его выздоровление.

«Не оставляй нас своими заботами, святой Иуда, — мысленно воззвала к нему Линни, — очень тебя прошу — не оставляй!»

Как ни странно, у изголовья постели Мейнарда уже кто-то молился. Хрупкая сгорбленная фигурка. Когда Линни подошла поближе, закутанное в покрывало существо в тревоге подняло голову.

— Ты кто? — грозно осведомилась Линни, радея за безопасность брата. — И где, скажи на милость, этот чертов оруженосец?

— Не беспокойся, сестрица, — последовал тихий ответ. — Это всего-навсего я… Линни.

— Господь всемогущий! — Линни бросилась к Беатрис — ибо это была она — и приникла к ее груди. — Я так за тебя боялась!

— Эй, Беатрис, — раздался хриплый голос лежащего на матрасе человека.

Это не был подлинный голос Мейнарда, а лишь слабое его отражение, некое призрачное подобие. Сестры, словно по команде, повернули к нему головы. При этом Беатрис лучилась от радости, а Линни с облегчением вздохнула.

— Беатрис, — повторил тем временем Мейнард, — мне плохо… У меня болит голова… Почему я здесь?… В этом гнусном месте?

— Таково распоряжение нового лорда, — начала было настоящая Беатрис.

— Я разговариваю с Беатрис, а не с тобой! — выдавил из себя Мейнард. Даже в страдании он помнил, какая из сестер родилась первой. Девушки обменялись понимающими взглядами. Беатрис отступила на задний план, и к больному приблизилась Линни, облаченная в одежды сестры. Брат выглядел больным и очень несчастным, но это отнюдь не избавило его от предрассудков и не сделало ни на гран добрее.

— Ты тяжело ранен, но мы надеемся, что с божьей помощью тебе удастся выжить. Для этого тебе необходимо побольше отдыхать и не волноваться по мелочам.

Мейнард поднял на нее глаза, в которых одновременно проступили боль и полнейшее недоумение. Линни обычно приходилось видеть в глазах брата презрение и злобу. Очень часто его глаза полыхали гневом, или же в них отражалась присущая его характеру жестокость. Однако видеть в его взгляде страдание загнанного охотниками зверя ей прежде не приходилось. «А ведь он всего лишь слабый человек, ? вдруг подумала девушка, — и очень похож на отца. Но и на упрямого осла тоже, — Напомнила она себе. — Совсем как тот глупый юнец — Питер де ла Мансе».

Теперь Мейнард находился в ее власти, да и парень по имени Питер тоже успел ее почувствовать. Ненадолго, правда да, всего лишь на несколько минут, пока принимал к сведению угрозу отравить собаку. Тем не менее ощущение власти уже успело пустить корни в душе Линни и показалось ей не лишенным приятности. Ничего удивительного, что мужчины вечно готовы бороться друг с другом за эту самую власть. Ну, и прежде всего власть, сила — полные противоположности беспомощности.

— Я буду выхаживать тебя, братец, — сказала она, положив руку на пылавший от лихорадки лоб Мейнарда.

— А я стану за тебя молиться, — промолвила Беатрис скрывавшаяся у Линни за спиной.

— Пусть она уйдет! — прохрипел Мейнард, бросив на Беатрис полный злобы взгляд. — Это из-за нее мне досталось, из-за нее я теперь валяюсь на полу. О боже, моя рука, моя рука!

Последовавшие затем хриплые прерывистые рыдания продемонстрировали всю глубину отчаяния, в которое погрузился по причине своего увечья Мейнард. Тем не менее, сочувствие Линни было скорее на стороне сестры — вернее на ее же собственной стороне. Даже теперь, испытывая себе все горести поражения, члены ее семейства продолжали перекладывать ответственность за свалившуюся на их головы беду на невинное существо. В своем падении они обвиняли Линни — кто бы там ни скрывался под этим имеем.

Она повернулась к сестре и заметила, что лицо у той побелело как мел. Никогда прежде Беатрис не сталкивалась ни с чем подобным. Она никак не могла привыкнуть к презрительному отношению к себе со стороны близких, в то время как Линни с детства не знала ничего другого. Повинуясь внезапному порыву, Линни приникла к сестре и сжала ее в объятиях.

— Тебе пора уходить, — сказала она Беатрис. — Желаю, тебе удачи. Помни, моя любовь пребудет с тобой вовеки.

— Я не могу тебя оставить, — рыдая, произнесла Беатрис, заламывая руки. — С моей стороны дурно принимать от тебя такую жертву. На это никто не имеет права — даже самые близкие родственники.

— Ничего дурного в этом нет, а наоборот, все… хорошо, — возразила ей Линни, черпая силы от неожиданно выпавшей на ее долю встречи с Беатрис. — Все обернется к лучшему — можешь не сомневаться.

Беатрис явно сомневалась в этом, но потом тряхнула головой и вытерла рукавом слезы.

— А теперь уходи, — попросила Линни, хотя более всего на свете ей хотелось бы остаться с сестрой.

— Я буду молиться за тебя всю ночь, — пообещала ей Беатрис. Они последний раз поцеловались, и Беатрис исчезла, Линни осталась в одиночестве.

Когда Линни снова повернулась к брату, у нее по щекам текли слезы. Отпусти Мейнард в тот момент какое-нибудь замечание в адрес лже-Линни, она, наверное, не выдержала бы и дала волю гневу.

Однако святой Иуда снова незримо вмешавается в ход событий, что он уже не раз проделывал в течение этого дня, и возложил печать молчания на уста брата, который забылся сном. Когда Линни переворачивала его, осматривая и врачуя его раны, он что-то бормотал в беспамятстве, но ни разу — хвала господу — не обидел грубым словом сестер.

Когда в караульном помещении снова возник Фрайан с виноватым выражением на лице, Линни не стала корить его за долгое отсутствие. По счастью, Мейнарду становилось лучше, и у Линни окрепла надежда на то, что он выкарабкается. Теперь правильней было бы предоставить его заботам бабки, поскольку у нее было много своих дел — и не слишком приятных.

— Вливай эту микстуру ему в рот и следи за тем, чтобы он проглотил ее, — сказала она Фрайану, передавая ему маленький кувшинчик со снадобьем. — А это лекарство будешь давать ему, когда его станет донимать боль. Да не забывай поить лорда каждый час, по меньшей мере. Если же у него усилится лихорадка или он начнет метаться в бреду ? пошли за мной.

Мальчик послушно кивнул и посмотрел на Линни. На грязном лице его глаза казались особенно большими и светлыми.

— А что мне делать, если ты… — тут он смешался и отвел взгляд. Потом, однако, все же вернулся к не слишком приятной теме. — Прошу меня извинить, леди Беатрис, но в замке поговаривают, будто ты и новый лорд…

Когда мальчик снова с опаской воззрился на свою госпожу, настал ее черед прятать глаза. Оказывается, все обо всем уже знали. И возлагали на нее свои надежды — казалось, мир и процветание всех жителей Мейденстона зависели теперь от одного — насколько усердно она будет выполнять свои супружеские обязанности.

— Очень может быть, что тебе придется обратиться к леди Хэрриет. В том случае, если сегодня вечером меня не будет на месте, — произнесла она в некотором смущении.

— К леди Хэрриет? — парень в недоумении поднял брови. — Я вот думаю, что лучше было бы обратиться к твоей сестре, миледи.

— Нет, нет… Только не к Линни. Она убежала от нас, поэтому ее имени больше упоминать не стоит. Ты запомнил мои слова, Фрайан? Никогда больше не упоминай ее имени, если тебе дороги твое место и звание!

Тут Линни замолчала, пораженная тем, с какой горячностью она пытается отвратить мальчика от самой себя «У меня начинается истерика», — подумала девушка и, чтобы притушить вспышку горьких чувств, с силой сжала паль-1

цами пульсирующие болью виски. Немного успокоившись, она заговорила снова:

— Теперь в Мейденстоне все не так, как было прежде. Наша жизнь полностью переменилась, но мы, насколько возможно, должны приноравливаться к обстоятельствам. Сестра для нас потеряна, и нам лучше всего сделать вид, что ее никогда не существовало на свете.