"Танец богов" - читать интересную книгу автора (Бейшир Норма)

Глава 7

Нью-Йорк, апрель 1980 г.

— Многие из присутствующих здесь, несомненно, знают, что мы не в первый раз поставлены перед необходимостью принять важнейшее для будущего нашей корпорации решение. — Александр стоял во главе огромного стола, за которым сидели руководители «Корпорации Киракиса». — Многие из вас работали с нами и в 1973 году, когда я впервые возглавил наш Североамериканский филиал, и, конечно же, помнят, как мировая инфляция вызвала бурный спрос на нефть. Как результат, резко повысился спрос и на наши танкеры из компании «Афина Маритайм». В то время стоимость одного рейса нашего танкера из Персидского залива вокруг Африки, прежде составлявшая около двух с половиной миллионов долларов, подпрыгнула до восьми миллионов. — Александр обратился к Джорджу Прескотту, который сидел по правую руку от него. — Сколько мы заработали в том году, Джордж?

— Двенадцать миллиардов, — мгновенно ответил Джордж.

Александр кивнул.

— Двенадцать миллиардов, — медленно повторил он, обводя глазами собравшихся. — То есть, почти в два раза больше, чем за предыдущий год — не так ли?

Джордж кивнул.

Александр улыбнулся.

— Многие судовладельческие компании, тоже получившие в том году огромные прибыли, поспешили вложить капитал в строительство новых судов, — сказал он. — Хотя наши советники — известные специалисты в своей области — рекомендовали, чтобы и мы последовали их примеру, мы предпочли тогда вложить деньги в нефтяной бизнес. У моего отца было предчувствие, что именно в этой области начнется настоящий бум, и, как вы знаете, это полностью оправдалось — предчувствие его не обмануло! Эмбарго, наложенное в тот год на покупку нефти из арабских стран, вызвало жесточайший, начиная с 30х годов, кризис мировой экономики. И компании, рискнувшие вложить полученные прибыли в кораблестроение, понесли колоссальные потери. Многие из них разорились. Что касается нас, то наши убытки — благодаря поразительной прозорливости моего отца — были минимальны. — На мгновение он отвернулся и кинул взгляд в окно, за которым расстилалась поражающая воображение панорама Манхэттенских небоскребов. — Так вот, сейчас я хочу предложить вам нечто подобное, но только в гораздо большем масштабе. Я глубоко убежден, что будущее «Корпорации Киракиса» заключается в расширении и разнообразии операции. Недвижимость, электроника, фармацевтическая промышленность, средства связи — вот, господа, в чем, на мой взгляд, заключается ключ к успеху. И не только к успеху, но и к лидирующему положению «Корпорации Киракиса» во всем мире. Я предчувствую, что мы суме… — Он осекся на полуслове и ожег гневным взглядом секретаршу, которая вошла в комнату и обратилась к нему по имени. — Разве я не говорил, чтобы меня не беспокоили?

Секретарша кивнула.

— Да, сэр, но эта телефонограмма адресована вам лично. Вам бы лучше прочитать её, — робко добавила она.

— Неужели это не может подождать? — раздраженно спросил Александр.

Секретарша отрицательно покачала головой.

— Нет, сэр. Дело крайней важности.

Александр нетерпеливым жестом велел ей приблизиться.

— Если это окажется не так… — угрожающе промолвил он, пробегая взглядом телеграмму. В следующее мгновение выражение гнева на его лице уступило место волнению.

— Когда доставили телеграмму? — спросил он дрогнувшим голосом.

— Пять минут назад.

Александр перевел дыхание.

— Распорядитесь, чтобы подали мой автомобиль, — велел он. — Свяжитесь с Вудхиллом. Скажите, чтобы встречал меня в аэропорту Кеннеди. Пусть договорится с диспетчерами, чтобы мы тотчас же взлетели. — Секретарша уже повернулась, чтобы идти, когда Александр остановил её. — Сделайте так, чтобы в Афинах меня ждал готовый к вылету к вертолет… и ещё договоритесь с местными властями — у меня не будет времени проходить таможенные формальности.

— Да, сэр.

Александр снова повернулся к столу.

— Извините, господа, — сказал он собравшимся, — но я должен немедленно вылететь в Грецию. — И, не дожидаясь вопросов, поспешил из комнаты.

Александр уже надевал пальто, когда раскрылась дверь, и в кабинет влетел запыхавшийся Джордж.

— Александр, ты в своем уме? — осведомился он. — Днем прилетает президент «Донован Ассошиейтс» — специально для того, чтобы с тобой встретиться. Или ты забыл?

— Я ничего и никогда не забываю, — резко ответил Александр. — Сам его встретишь и обо всем договоришься от моего имени.

— Но это невозможно! — Джордж озабоченно запустил руку в свою густую шевелюру. — Мы целых полгода готовились к заключению этой сделки. Неужели ты не можешь отложить свою поездку хотя бы на один день? Двадцать четыре часа ничего не решают…

Александр посмотрел на него в упор.

— Мама умирает, — промолвил он. Затем, повернулся и, не оборачиваясь, вышел из кабинета.

Когда «Лирджет» покатил по взлетной полосе, Александр откинулся на спинку кресла и плотно закрыл глаза. Он до сих пор не мг поверить, что это правда. Мама умирает! В телеграмме, которую послал его отец, ясно говорилось: этой ночи она не переживет. Господи, неужто это правда? На Рождество, прилетев в Нью-Йорк, мама выглядела просто замечательно. Разве что казалась немного усталой; немудрено — в семьдесят один год, вдобавок ещё при слабом сердце. Да и дорогу она перенесла легко, вопреки предсказаниям врачей. Должно быть, все это и убаюкало их с отцом, заставило забыть об осторожности.

Мама сама попросила, чтобы он приехал. Сколько раз за последние годы она обращалась к нему с этой просьбой, умоляла проводить с семьей больше времени! И сколько раз он обещал приехать, но в последнюю минуту откладывал поездку из-за каких-то неотложных дел? Или из-за того, что ухлестывал за очередной красоткой? Да, много раз он обманывал её ожидания, но на этот раз он не может, просто не имеет права разочаровать маму. Если он не успеет застать её в живых, то уже никогда не сможет жить в ладах с самим собой. С собственной совестью.

В этот миг в салон вошел, передав управление второму пилоту, командир корабля. Александр открыл глаза.

— В котором часу мы приземлимся в Афинах? — спросил он.

Вудхилл подошел поближе.

— Расчетное время приземления — час пятнадцать ночи по местному времени, — сказал он усаживаясь через проход от Александра. — Пока нам везет. В аэропорту Кеннеди никаких проблем со срочным вылетом не было, что меня приятно удивило. И погода на протяжении всего маршрута прекрасная, так что, надеюсь, все пройдет без сучка и без задоринки.

— Хорошо, — рассеянно сказал Александр.

— Над всей Атлантикой ясное небо, — добавил Вудхилл. — Долетим — оглянуться не успеете.

— А как с посадкой? — спросил Александр. — Все формальности улажены?

— Да, обо всем уже позаботились, — заверил его летчик. — В аэропорту вас будут встречать. С таможней проблем не будет. Вертолет, готовый вылететь на остров, уже ждет вас.

Александр кивнул.

— Отлично. Значит ничто нас не задержит.

— Да, сэр. — Вудхилл встал. — Могу ещё чем-нибудь быть для вас полезен?

Александр не ответил. Взгляд его витал над бескрайними просторами Атлантического океана. Вудхилл понял, что мысленно Александр уже в тысячах миль отсюда.

— Что-нибудь еще, сэр? — снова спросил он.

Александр нервно вздернул голову.

— Что? Ах, да. Нет, ничего не надо.

Вудхилл кивнул.

— Хорошо, сэр. — И направился к пилотской кабине.

— Вудхилл?

Летчик обернулся.

— Да, сэр?

— Я забыл вас поблагодарить, — быстро сказал Александр. — Я очень ценю все, что вы для меня сделали.

Вудхилл улыбнулся.

— Это мой долг, сэр.

Александр не ответил. Он даже не заметил, как летчик вернулся в кабину. Он с головой ушел в себя.

В иллюминатор лайнера Александр отчетливо видел развалины Парфенона, ярко освещенные прожекторами, установленными на вершине Акрополя. Самолет уже кружил перед посадкой в аэропорту Хелленикон, и величественные руины были видны сверху как на ладони. В тысячный раз Александр задумался — успеет ли? Или — прилетит слишком поздно?

Самолет приземлился. Александра встретил вертлявый приземистый человечек, представитель администрации аэропорта. Его задача состояла в том, чтобы без помех провести Александра через таможню.

— За воротами целая толпа репортеров, мистер Киракис, — предупредил он, с трудом поспевая за Александром. — Мне придется вывести вас через другой подъезд.

— Откуда они узнали о моем прилете? — раздраженно спросил Александр.

— Просто не представляю, сэр, — быстро и словно виновато пожал плечами коротышка. — Мы предупредили только тех из них , кого нельзя было не предупредить. Ума не приложу, как пронюхали эти ищейки. Вот ведь бестии!

— Разумеется, — презрительно бросил Александр. — Похоже, не все ваши служащие умеют держать язык за зубами.

Когда они вошли в здание аэропорта, вход в который охраняло трое вооруженных до зубов солдат, человечек уже начал заметно отставать от Александра, который, не обращая на него внимания, шел вперед быстро и размашисто. Бедный служащий, не переставая, молился про себя, чтобы ничто не сорвало их планов. Он знал, что молодой магнат страшно спешит и панически боялся, как бы чего ни случилось.

Между тем Александр уже не скрывал своего раздражения. Нетерпеливо дождавшись, пока в его паспорте оттиснули въездную визу, он быстро миновал таможню, на выходе из которой его встретил Фредерик Казомидес, первый вице-президент Европейского отделения «Корпорации Киракиса». Казомидес должен был проводить Александра к вертолету, поджидавшему на отдельном взлетном поле.

— Я страшно огорчен известием про мадам Киракис, — сказал Казомидес по дороге. — Даже трудно подобрать слова, чтобы выразить вам…

Александр жестом остановил его.

— Да, я все понимаю, — промолвил он. — Скажите, вам что-нибудь известно о её нынешнем состоянии?

Казомидес беспомощно пожал плечами.

— Боюсь, что нет, — ответил он. — После разговора с вашим отцом прошло уже несколько часов. Он сказал, что дело совсем плохо, и что счет идет уже не на дни, а на часы… Извините, — поспешно добавил вице-президент, увидев, как болезненно исказилось лицо Александра.

Александр кивнул, но ничего больше не сказал. Да и что он мог сказать?

Казомидес распахнул перед ним тяжелые створки двойных стеклянных дверей и отступил в сторону.

Александр вышел на свежий ночной воздух, и пилот вертолета, заприметив его, тут же запустил двигатель, давая понять, что готов немедленно взлететь. Александр повернулся к Казомидесу.

— Спасибо, Фредерик.

Казомидес кивнул.

— Надеюсь, что вы поспеете вовремя.

Александр бегом устремился к вертолету, прикрывая руками лицо от слепящих огней и бешеного ветра от вращающихся лопастей винта. Вскарабкавшись на борт, он бросил прощальный взгляд на Казомидеса, а вертолет взмыл в воздух и, заложив крутой вираж, взял курс на юго-запад.

Короткий перелет из Афин на принадлежавший Киракису остров покачался Александру бесконечным. Всю дорогу он не раскрывал рта, пытаясь вспомнить, когда же был дома в последний раз. Дома. Вот уже без малого девять лет он постоянно проживал в Нью-Йорке, а до того жил в Бостоне в течение шести лет, пока обучался в Гарвардском университете. И все же он до сих пор считал своим домом этот остров. Как же счастлив он был там в детские годы. То был, пожалуй, самый светлый период в его жизни.

Остров отошел к семье его матери после войны на Балканах. Потом же, когда Мелина вышла замуж за его отца, остров был частью её приданого. И уже отец Александра взялся за этот забытый Богом клочок земли и преобразовал его в настоящий рай. Отстроил конюшни для лошадей, на которых так любил скакать Александр, выкопал искусственное озеро с пресной водой, выгородил заповедник для зверей, углубил гавань для их яхты «Дионис» и проложил взлетно-посадочную полосу для небольших самолетов. Роскошная вилла была окружена огромным всегда цветущим садом, в котором красовались античные статуи и бил великолепный фонтан, настоящий шедевр, возведенный по специальному заказу вызванным из Рима скульптором. В вилле, возвышающейся на вершине самой высокой горы острова, было сорок комнат; обслуживали её двадцать пять человек. Снаружи она напоминала старинную испанскую гациенду, а вот интерьеру позавидовал бы и любой дворец из Версальского ансамбля. Страсть Мелины к французской культуре чувствовалась буквально во всем: от мебели, в основном, антикварной, и полотен импрессионистов, до старинных гобеленов и ковров. Из Парижа же были выписаны вся посуда и скатерти. Прекрасный овальный ковер, украшавший холл, огромный канделябр из изумительного горного хрусталя и позолоченная бронза в столовой были куплены в одном из замков Луары. Александр невольно улыбнулся — отец не раз говаривал, что его мать-гречанка вела себя так, словно в прошлой жизни была француженкой.

Остров мог похвастать также доброй дюжиной коттеджей для гостей, однако Александр до сих пор не мог понять, с какой целью отец распорядился их построить. Насколько он мог припомнить, гостей на остров никогда не приглашали. Меры безопасности соблюдались наистрожайшим образом. Его отец не скрывал, что не потерпит никакого вторжения в свою личную жизнь, поэтому с первых же дней предпринял беспрецедентные меры безопасности. И до сих пор в этом преуспевал. Во всяком случае остров был единственным местом на земном шаре, где Александр мог всегда обрести полное уединение, не опасаясь преследования со стороны назойливых и бесцеремонных папарацци.

Александр всегда считал, что лютая ненависть, которую питал его отец к репортерам, произрастала из газетной шумихи, поднятой в свое время после трагической смерти малютки Дэмиана. Пятилетний брат Александра погиб в 1948 году всего за пять месяцев до того, как Александр появился на свет. У ребенка был врожденный порок сердца — тот же тяжкий недуг, из-за которого и мать Александра почти всю жизнь влачила полуинвалидное существование. Однако состояние Дэмиана усугубилось послеродовым осложнением. Хотя его родители редко говорили об этой трагедии, Александр знал: они так никогда и не переставали горевать по ребенку, которого потеряли столько лет назад. Впервые он услышал эту печальную историю ещё в детстве, от своей няни Елены, которую приняли на службу уже после смерти Дэмиана. Елена, необыкновенно энергичная и изобретательная женщина, довольно быстро разузнала эти и другие подробности из семейной жизни четы Киракисов — другие слуги, уже давно работавшие на вилле, не делали из этого особой тайны. Так что именно Елена рассказала юному Александру про короткую жизнь и трагическую смерть его малолетнего братика. Уже от родителей Александр узнал, что врачи с самого начала говорили: Дэмиан не проживет и трех лет. Узнал он также, что врачи категорически отговаривали Мелину Киракис от повторных попыток забеременеть, предупреждая, что это может закончиться для неё трагически. И все же она попыталась, причем целых пять раз. После трех выкидышей кряду она родила дважды: Дэмиана в 1943 году, а затем Александра — в 1948. Александр всегда подозревал, что страстная, почти безграничная любовь к нему матери может объясняться именно тем, что Мелина знала: других детей у неё уже никогда не будет. Сам он никогда не задавал ей вопросов про Дэмиана, зная, насколько воспоминания об умершем малыше болезненны для нее, однако всегда с вниманием слушал, когда Мелина сама заводила об этом разговор.

Да, смерть Дэмиана стала для Мелины настоящей трагедией, однако, как позже узнал Александр, не меньшим горем она обернулась для его отца. Константин Киракис, который подобно большинству мужчин мечтал о сыне как о продолжателе рода и наследнике, был до глубины души потрясен смертью Дэмиана. Судя по слухам, на какое-то время, вплоть до самого рождения Александра, жизнь вообще потеряла для Константина Киракиса всякий смысл. Да и газетные писаки, словно почуявшие добычу стервятники, обложили их имение в Варкизе неподалеку от Афин. И вот тогда, опасаясь, что постоянные вторжения в их личную жизнь могут сказаться на здоровье Мелины, находившейся уже на четвертом месяце беременности, Киракис и перевез её на остров. Тогда же он предпринял меры предосторожности, которые гарантировали бы его от всевозможных посягательств со стороны репортеров. Вооруженные охранники, получившие приказ стрелять по любым непрошеным гостям, круглосуточно патрулировали остров. Затем Киракис приобрел специально обученных сторожевых собак и обзавелся сверхсовременными системами слежения. Всерьез беспокоясь за здоровье жены и ещё не родившегося ребенка, он принял решение, что роды должны состояться на острове. Впоследствии все они настолько полюбили райскую жизнь на острове, что никто уже больше и не помышлял о возвращении в Варкизу. Дэмиана похоронили в саду.

И вскоре, с грустью подумал Александр, там же похоронят и его мать.

А тем временем Константин Киракис нес безмолвную вахту у постели умирающей жены. Сидя у изголовья кровати, он держал спящую Мелину за руку. Время истекало. Господи, и как он теперь будет жить без нее? В сумеречном свете ему вдруг показалось, что Мелина перестала дышать. Киракис осторожно приложил руку к её груди. Нет, слава Богу — дыхание ощущалось! Жизнь ещё теплилась в ней.

Мелина приоткрыла глаза и, увидев его, улыбнулась.

— Коста, — прошептала она замирающим голосом. — Не надо все время сидеть со мной. Тебе нужно отдохнуть — вид у тебя совсем измученный.

Киракис покачал головой; в глазах его заблестели слезы.

— Не беспокойся за меня, matia mou, — промолвил он. — Постарайся лучше собраться с силами. Я так хочу, чтобы ты выздоровела!

Мелина печально улыбнулась.

— Мы оба с тобой понимаем, родной мой, что уже слишком поздно, — прошептала она. — Мое время стремительно истекает, и я уже с этим свыклась. Постарайся и ты с этим свыкнуться.

— Нет…

— Да, Коста. Все хорошо. Я уже не боюсь умереть. Я прожила чудесную жизнь, вот только… — голос её оборвался.

— Нет, Мелина! — твердо произнес Киракис. — Ты не должна сдаваться!

— Бесполезно бороться с неизбежным, — медленно произнесла Мелина.

Киракис покачал головой — говорить мешал спазм в горле.

— Александр… Он ещё не приехал?

— Едет, — с трудом пробормотал Киракис сквозь душившие его слезы. — Должен уже скоро быть.

— Прекрасно. — Она приумолкла, затем добавила: — Я очень хочу дождаться его. Только бы не уснуть…

— Не борись со сном, matia mou, — попросил он, осторожно убирая с лица её пышные светлые волосы. — Тебе нужны силы.

— Я должна непременно увидеть Александра!

— Увидишь, — пообещал Киракис. — Когда ты проснешься, он уже будет здесь…

— Если я проснусь, — поправила его Мелина. — Нет-нет… мне нельзя спать до его приезда.

— Клянусь тебе — я сам тебя разбужу, как только он приедет.

— Послушай, Коста, ты должен мне кое-что обещать, — попросила она угасающим голосом. — Помирись с Александром. Я так хочу.

— Я тоже хочу этого — ты же сама знаешь.

— Да… но я не уверена, что вы предпринимаете хоть какие-то шаги к примирению. Вы оба такие упрямцы! Если ты и правда хочешь помириться с сыном, усмири свою гордыню. — На мгновение она закрыла глаза, дыхание сделалось хриплым и прерывистым. — О, Коста… только ты можешь помочь мне уйти из этого мира счастливой.

— Как? — спросил он. — Что от меня зависит? Ты же знаешь — я на все готов, лишь бы…

— Исправь содеянное зло, — еле слышно прошелестела Мелина. Глаза её лихорадочно заблестели. — Положи конец обманам и тайнам. И помирись наконец — с Александром и с самим собой.

Чуть поколебавшись, Киракис повернулся и, посмотрев на Перикла Караманлиса, который только что вошел в комнату умирающей, отрицательно покачал головой. — Хорошо, matia mou, — с нежностью произнес он. — Ты права. Я сделаю то, что ты хочешь. Пора раз и навсегда покончить с этим.

Вертолет едва успел опуститься на зеленую лужайку перед виллой, как Александр, не дожидаясь, пока пилот приглушит двигатели, раскрыл дверцу и спрыгнул на землю. Пригнувшись, он поспешно побежал к дверям. Елена, ставшая уже управляющей, встретила его в холле.

— Слава богу, Александрос, что ты успел, — зашептала она, слегка обняв его. — Она все время про тебя спрашивает.

— Я сорвался с места, как только узнал, — проговорил он, переводя дыхание. Взгляд его скользнул вверх по лестнице, остановившись на Перикле Караманлисе, который как раз выходил из комнаты Мелины. — Она…

— Она ещё жива, — промолвила Елена, утирая слезы. — Но она совсем слаба, бедняжка. Жизнь её висит на волоске. И она ждет не дождется тебя.

Александр кивнул.

— Я хочу её увидеть, — обратился он к спускающемуся по ступенькам доктору. — Как можно быстрее.

— Не сейчас, — сказал, качая головой, Караманлис. — Она спит, и проспит ещё несколько часов.

Александр гневно посмотрел на него.

— Вы хоть представляете, как я мчался сюда, чтобы успеть побыть с ней, прежде чем… — Слова застряли у него в горле.

— Да, мне все известно, — сухо промолвил Караманлис. — Однако сейчас, как я уже сказал, моя пациентка спит. И я не советую её беспокоить.

— И тем не менее я хочу посмотреть на нее, — упрямо настаивал Александр. — Хотя бы несколько минут.

— Ну хорошо, — произнес доктор после некоторого колебания. — Но только недолго. Но не вздумай её будить. Она очень, очень слаба. Единственное, что я могу для неё сделать — это обеспечить ей полный покой. И я не хочу, чтобы её волновали.

Александр глубоко вздохнул.

— Понимаю, — спокойно сказал он. — Я там не задержусь.

Он уже устремился вверх по лестнице, когда Елена остановила его, ухватив за рукав.

— Твой отец ждет тебя в библиотеке, Александрос, — предупредила она.

Александр кивнул.

— Передай ему, что зайду как только посмотрю на маму.

— Хорошо. — Она на мгновение запнулась, потом добавила: — Я очень рада, что ты приехал домой. Жаль только, что обстоятельства сложились так печально.

Александр грустно улыбнулся.

— Я тоже рад, Елена, — сказал он и, отвернувшись от нее, начал медленно подниматься по ступенькам. Да, Александр знал, что, сколько бы времени он к этому ни готовился, он так и не сумеет смириться со смертью матери. Никогда.

Когда он влетел в комнату умирающей, медсестра в белом халате и шапочке проверяла её пульс. Увидев Александра, она насупилась.

— Вам сюда нельзя, — сказала она. — Ей дали снотворное. Доктор Караманлис не велел…

— А я…

Перикл Караманлис появился в проеме двери.

— Ничего страшного, Пенелопа, — кивнул он медсестре. — Сын госпожи долго здесь не задержится — не так ли, Александр?

Александр метнул на него убийственный взгляд.

После того, как Караманлис с медсестрой покинули комнату, Александр уселся у постели матери на один из стульев эпохи Людовика XV. Мелина спала. Она выглядела спокойной и умиротворенной. На первый взгляд, если не приглядываться внимательно, никто не сказал бы, что она находится при смерти. Однако, присмотревшись, Александр заметил, что кожа матери неестественно бледна. И ещё он обратил внимание, что за короткое время Мелина очень похудела. Кожа на её лице натянулась, особенно под глазами, нос обострился, а щеки стали совсем впалыми. Александр, который и в детстве почти никогда не плакал, вдруг поймал себя на том, что с превеликим трудом сдерживает слезы. Он взял спящую за руку. Пальцы её были холодные. «Холод смерти уже сковывает ее», — подумал он.

В это мгновение Мелина открыла глаза и улыбнулась.

— Александр, — прошептала она. — Ты приехал, сынок. А я так боялась, что ты не успеешь.

— Я спешил как только мог, manna mou5, — промолвил Александр.

— Я очень рада, что ты здесь, — прошептала она. — Если бы ты только знал, как я боялась, что мне придется уйти из этого мира, не попрощавшись с тобой. Не увидев тебя в последний раз.

Александр заморгал, пытаясь унять слезы.

— Пожалуйста, мамуля, не говори так, — взмолился он дрожащим голосом.

— Мне уже совсем недолго осталось, сынок, — сказала она. — Ты должен с этим примириться. Как примирилась я. Такова воля Божья.

Красивое лицо Александра исказилось от гнева.

— Божья? — произнес он. — Если Бог существует, то зачем Он так нас наказывает? За что? Как Он может допустить, чтобы такое случилось?

— Значит так надо, Александр, — еле слышно прошептала Мелина. — Мы не вправе подвергать сомнению решений Всевышнего.

— Нет, я не могу с этим примириться, — процедил он, упрямо мотая головой. — Извини, мамочка, но я с тобой не согласен и не могу разделить твою веру. Особенно — сейчас, в эту минуту.

— И все-таки ты должен поверить, Александр. Без веры жить нельзя, — настойчиво говорила Мелина. — Вера сделает тебя сильным, поможет выжить и не терять надежды в самую трудную минуту. Все в мире имеет свое предназначение и свой смысл, сынок, хотя нам и не всегда это понятно.

Глядя на мать, такую хрупкую и болезненную, но преисполненную веры, Александр взглянул на неё полными горечи глазами. Вера! Как можно верить в Бога, который отнимает у тебя любимую мать? Александр не мог представить себе, что и его существованием управляет некий Высший Разум, в существование которого он никогда не верил. И как могла мать — пусть даже на смертном одре — ожидать, что он способен поверить? И все же после некоторого колебания он согласно кивнул.

— Я попытаюсь, мама, — глухо промолвил он. Лишь бы она отошла счастливой. — Обещать не стану, но — постараюсь.

Мелина наградила его теплой улыбкой.

— Я говорила тебе, сынок, что я горжусь тобой?

Александр попытался улыбнуться в ответ.

— Да, мамочка — много раз.

— Ты всегда отличался стойкостью и силой духа, — сказала она слабеющим голосом. — И теперь я вверяю тебе твоего отца. Ты должен за ним присматривать. Помоги ему. Без твоей помощи он не переживет моей кончины.

Александр выдавил мученическую улыбку.

— Отец сильнее, чем ты думаешь, мама, — сказал он.

— Возможно, — прошептала Мелина. — Однако после стольких лет нашей совместной жизни ему очень трудно придется одному. Ты ему нужен, сынок. Больше, чем когда бы то ни было.

Александр покачал головой.

— Сомневаюсь, — грустно произнес он. — По-моему, я последний человек на свете, к которому отец обратится за помощью.

Мелина посмотрела на него с недоумением, затем понимающе кивнула.

— Ах да, ты, наверное, имеешь в виду его угрозу лишить тебя наследства.

— Как, тебе и это известно? — изумился Александр.

Мелина едва заметно улыбнулась.

— Твой отец никогда от меня ничего не скрывал, — сказала она. — Хотя время от времени и пытался.

— Я чувствовал, что ты всегда в курсе всех моих дел, — вздохнул Александр.

— И я знаю, что эта девушка покончила с собой из-за того, что ты отверг её любовь, — сказала Мелина. — Да, Александр, я и раньше не всегда одобряла твою личную жизнь, но взяла за правило никогда в неё не вмешиваться.

— Тебе это было ни к чему, — криво усмехнулся Александр. — Отец всегда вмешивался в неё за вас обоих.

— Твой папа всегда хотел делать так, чтобы было лучше. Он действовал только в твоих интересах, — попыталась объяснить ему мать. — В твоих и — корпорации. И хочет он лишь одного: чтобы впредь ты вел себя поосмотрительнее — как в личной жизни, так и в бизнесе. Твой папа всегда возлагал на тебя огромные надежды. А ты, как его единственный наследник, должен блюсти семейные традиции.

— Традиции, — задумчиво произнес Александр. — Да, насколько я помню, семейные традиции всегда имели для вас колоссальное значение.

— Самое главное для меня — чтобы ты был счастлив, — заверила его мать. — До сих пор же мне казалось, что твой стиль жизни не позволит тебе обрести настоящее счастье.

— Ты меня так хорошо знаешь, мамочка, — вздохнул он.

— Поверь мне, сынок, — сказала она. — Ведь я и папу твоего знаю ничуть не хуже, чем он сам. Возможно — даже лучше. Да, он тогда очень на тебя рассердился. Я бы сказала даже — пришел в бешенство. Случись так, что слухи о трагической гибели этой швейцарской девушки просочились бы в прессу, последствия для тебя, да и для корпорации, были бы самые трагичные. Если не катастрофические. Твой папа понял, что должен предпринять какие-то решительные шаги, чтобы наставить тебя на путь истинный, однако никогда — слышишь — никогда! — не стал бы лишать тебя наследства! Он ведь никогда не мог долго на тебя гневаться. Просто он такой человек. Взрывается подобно вулкану. В гневе он страшен, однако и отходит довольно быстро. Он всегда такой был. Сам увидишь — все обойдется.

— Мне бы твою уверенность, — вздохнул Александр. — Ты не была там, мамочка — ты его не видела. Мне никогда ещё не приходилось видеть его в такой ярости.

— А тебя не было здесь, когда ему позвонил его человек из Женевы, — напомнила Мелина. — Вот это было страшно. Он просто рвал и метал. По словам Елены, он едва не разнес всю библиотеку. Она потом неделю наводила там порядок. Но, как я и говорила, остыл он довольно быстро.

— Надеюсь, что ты права, — сказал Александр. — Поверь, я и сам очень страдаю из-за того, что отношения с отцом осложнились.

— Александр… — она протянула руку и ласково потрепала его по щеке. — Я хочу, чтобы ты запомнил навсегда: я любила и люблю тебя больше жизни. И всегда, что бы с тобой ни случилось, принимала твою сторону.

— Да, мамочка, я это знаю, — улыбнулся Александр.

— Да, сынок, сейчас ты это знаешь, — подчеркнула Мелина. — Но если вдруг настанет день, когда ты почему-либо не будешь в этом уверен — вспомни мои слова. И то же самое относится к твоему папе, Александр — он тоже любит тебя больше жизни. Любой из нас с радостью отдал бы её ради тебя.

— Я знаю это, мамочка, — повторил Александр. Он уже видел, что мама чрезмерно разволновалась.

— Ты ведь для меня настоящее чудо, ниспосланное мне Богом, Александр, — еле слышно прошептала она. — Если бы ты знал, как я о тебе молилась. И Господь даровал мне тебя — прекрасного сильного мальчика. Хотя врачи в один голос уверяли, что это невозможно. Ты сделал меня счастливой, когда я уже почти сдалась.

Вошел Караманлис.

— Александр, мне кажется, тебе уже нужно уйти, — твердо сказал он. — Твоей матери необходимо отдохнуть.

Александр кивнул, затем снова обратился к матери:

— Я должен идти, manna mou, — промолвил он. — Я зайду позже.

— Хорошо, сынок, — прошептала она. Голос её был уже почти не слышен. — Только не очень задерживайся.

Александр склонился над ней, легонько поцеловал в щеку и вышел из комнаты.

Константин Киракис нервно мерил шагами пол в своем кабинете. За последний час он выкурил добрых полдюжины своих излюбленных египетских сигарет. Мелина — его обожаемая жена и верная спутница жизни — угасала на глазах, а он был бессилен хоть чем-то помочь ей. Никогда прежде всемогущий и уверенный в себе Киракис не ощущал подобной беспомощности. И сейчас, глядя на умирающую жену и сознавая, что кончина её неотвратима, он сам испытывал смертные муки.

— Папа?

Вздрогнув от неожиданности, Киракис обернулся и увидел Александра, который, повесив голову, стоя в дверном проеме. Киракис жестом пригласил его войти. Александр молча пересек комнату и обессиленно рухнул в кресло напротив письменного стола отца. И, не говоря ни слова, горестно покачал головой.

— Ты уже виделся с матерью? — спросил Киракис, закуривая очередную сигарету.

Александр кивнул.

— До сих пор не могу поверить, что все это происходит на самом деле, — глухо промолвил он. — В последний раз, когда я её видел — Господи, ведь это было всего несколько месяцев назад, на Рождество! — она выглядела совершенно нормально. Даже казалась мне цветущей! Как же это возможно?

— Сам не представляю, — с горечью произнес Киракис. — После возвращения из Нью-Йорка она чувствовала себя прекрасно. Да и выглядела просто как огурчик. — Он присел на краешек массивного стола. — И вдруг, ни с того, ни с сего, несколько дней назад… Как гром среди ясного неба. — Он беспомощно передернул плечами. — Просто ума не приложу — что могло случиться?

Александр встрепенулся и поднял голову.

— Несколько дней назад? — спросил он. — Несколько? И ты столько прождал, прежде чем решился дать мне знать? Почему?

— Поначалу никто не думал, что речь идет не просто об обычном недомогании, — ответил Киракис, загасив окурок. — Мелина в последние годы вообще остро реагировала на перемену погоды, вот и в этот раз все решили, что дело именно в погоде. Да, она чаще обычного жаловалась на усталость, но в остальном — казалось, что все совершенно нормально. То, что на самом деле все гораздо хуже, я понял лишь сегодня утром — и сразу отправил тебе телефонограмму. А потом послал за Периклом.

— Ты так веришь в целительные возможности Караманлиса? — не удержавшись, спросил Александр. — Может быть, в больнице ей сумели бы помочь?

Киракис отрицательно покачал головой.

— Караманлис — замечательный врач, — сказал он. — А твоей матушке, Александр, помочь, увы, невозможно. Перикл и без того сделал все возможное, чтобы ты застал её в живых.

— Мамочка считает, что все в руках Божьих, — произнес вдруг Александр, припоминая разговор с Мелиной.

Киракис грустно улыбнулся.

— Да, — со вздохом произнес он. — Она всегда непоколебимо верила в Бога. Жаль, что я не могу разделить этой веры. Я всегда находил это крайне обременительным.

Александр кивнул.

— Да, я тоже никак не мог заставить себя поверить в Бога, — признался он. — Тем более — сейчас. Хотя я готов сказать или сделать все, что угодно, лишь бы мамочка была счастлива. Я пообещал ей, что попытаюсь уверовать… Для неё это очень важно.

Киракис, в свою очередь, понимающе кивнул. Он тоже дал Мелине такое же обещание, хотя вовсе не был уверен, что его сдержит.

— Я готов на все, чтобы она отошла счастливой и умиротворенной, — промолвил он.

Александр ненадолго призадумался, потом сказал:

— Мне всегда казалось, что я уже к этому готов. Ведь мне ещё с детского возраста внушали, что мама тяжело больна, и поэтому я думал, что буду готов к ее… — Он запнулся, не в силах выговорить трагическое слово.

— Я тоже, — признался Киракис.

Александр откинулся на спинку кресла и зажмурился. Он чувствовал себя вконец разбитым. Сказывались накопившееся напряжение, утомительный перелет и недостаток сна. Он всерьез опасался, что не выдержит.

Киракис пристально посмотрел на сына; пожалуй, впервые он заметил, насколько тот утомлен.

— Ты потратил много сил, Александр, — мягко произнес он. — Да и разница во времени наверняка сказывается. — Приляг и поспи немного.

Александр выразительно помотал головой.

— Я устал, папа, но заснуть все равно не смогу, — сказал он. — Не в такое время.

— Я тебя прекрасно понимаю, — сказал Киракис. Александр впервые за долгие годы услышал в отцовском голосе нотки нежности. — Но сейчас мы бессильны сделать для неё хоть что-нибудь. Она спит и, надеюсь, проспит до утра.

— А вдруг она не проснется? — дрогнувшим голосом спросил Александр. — Нет, папа, спать я не лягу. Я заставлю себя бодрствовать. Я должен быть рядом, если она меня позовет.

— Но ведь ты здесь, — увещевающим тоном произнес Киракис. — Если возникнет необходимость, я тебя сразу разбужу.

Александр внимательно посмотрел на него. Отец выглядел вконец измученным.

— А как же ты? — спросил он. — По-моему, тебе тоже пора отдохнуть.

— Скоро отдохну, — ответил Киракис, слезая на пол. Приостановившись перед застекленной балконной дверью, он сказал:

— Я вижу, вертолет ещё не улетел.

— Да, я попросил пилота задержаться, — пояснил Александр. — Дело в том, что я не захватил с собой ни белья, ни какой-либо одежды. Я хочу отправить его в Афины за покупками.

Киракис кивнул.

— Да, Елена уже сказала мне, что ты прилетел налегке.

— Мне некогда было собираться. Я выехал в ту же минуту, как только получил телефонограмму. — Чуть помолчав, он усмехнулся и добавил: — Я вижу, Елена по-прежнему остается твоим главным и самым надежным источником информации.

Его отец снова кивнул.

— Да. Старые привычки ломать трудно, — ответил он. — Я убежден, что все твои вещи по-прежнему лежат на своих местах, но, если тебе что-то понадобится… — Он говорил, почти не думая, стараясь хоть как-то отвлечься от тягостных мыслей, опасаясь, что вот-вот не выдержит и разрыдается на глазах у собственного сына.

— Я много думал по пути сюда, — сказал Александр. — Вспоминал свое беззаботное детство, как счастливы мы были, когда жили вместе. Ведь именно здесь прошли мои самые счастливые годы.

Киракис грустно улыбнулся.

— Да, помню, — сказал он. — Когда ты был маленький, сдержать тебя было просто невозможно. Ты был настоящий пострел. Такой егоза! К тому же две любящие женщины хлопотали над тобой, как наседка над цыплятами. Мама с Еленой просто из кожи вон лезли, чтобы не дать мне воспитать тебя по-своему. Интересно, кто из них разбаловал тебя больше?

— Да, они во мне просто души не чаяли, — мечтательно вздохнул Александр, припоминая, как мама с Еленой всегда скрывали его проказы от строгого отца, тщетно пытавшегося воспитать ребенка в спартанских традициях.

Киракис рассмеялся — впервые после приезда Александра.

— Я вспомнил тот день, когда ты разбил эту старинную вазу, которую я привез в подарок твоей маме из Рима, — произнес он. — Я прекрасно знал, что ты это сделал по чистой случайности и поэтому и не помышлял о том, чтобы тебя наказать, однако твоя мама, не желая рисковать, взяла всю вину на себя. Причем, несмотря на всю очевидную нелепость этого, настояла на своем. Она и в мыслях не допускала, что её сыночка могут наказать.

— Да, это верно, — сказал Александр, посмотрев на отца. Внезапно ему пришло в голову, что подобного разговора у них не было уже много лет — раньше и пары минут не проходило, чтобы они не начинали ругаться. А уж в воспоминания они ударились вообще впервые с тех пор, как Александр уехал с острова в Штаты. И Александр вдруг поймал себя на мысли, как остро ему недоставало такого обычного общения с отцом. — Строгости мамочке всегда не хватало, — добавил он.

Киракис покачал головой.

— Это уж точно. — Из его глаз хлынули слезы. Почему-то он не стыдился плакать в присутствии сына. — Просто не представляю, что мне теперь делать, — произнес он, всхлипывая. Как будто из меня душу вынули. Пятьдесят лет мы прожили вместе, и теперь я просто не представляю, как мне жить дальше.

Александра так и подмывало подойти к отцу, утешить, сказать хоть какие-то ободряющие слова. Ему хотелось ликвидировать возникшую между ними пропасть, однако, как и все эти годы, его удержала невидимая стена, возникшая между ними за все последние годы; стена, ставшая вконец незыблемой после трагического самоубийства юной швейцарской студентки в Женеве. Александр попытался представить, а возможно ли вообще, что их отношения с отцом потеплеют. Когда-то отец с сыном были довольно близки. У них были одни цели — честолюбивые и высокие. Обоим хотелось, чтобы «Корпорация Киракиса» сделалась самой могущественной во всем мире. Мелина сказала, что отец ни за что не лишит его наследства. Александр не был уверен, что она права.

Наконец, собравшись с духом, он шагнул вперед и легонько прикоснулся к отцовской руке.

— Мы с тобой должны быть сейчас сильными, папа, — сказал он. — Обязаны — ради мамы.

Киракис поднял голову и посмотрел на сына в упор. Затем медленно кивнул. Ему тоже хотелось обнять сына, шепнуть на ухо ласковые слова, но и он не мог заставить себя перейти разделявшую их глубокую пропасть. И все же, при одном лишь взгляде на бездонные черные глаза сына, в которых отражалось сейчас безысходное горе, Киракис понял: ему не придется в одиночку сносить эту смертную муку.

Незадолго до рассвета Мелины Киракис не стало. Она отошла безмолвно, во сне. Константин сидел с ней, держа её за руку и что-то нашептывал — до последнего её вздоха, как будто Мелина могла его слышать. Хотя Киракис всегда признавал, что не разделял ни веры, ни религиозных воззрений своей супруги, он признался потом, что, войдя к ней в спальню посреди ночи, втихаря молил Господа ниспослать чудо и спасти её. «Сжалься, Господи, — умолял он. — Пощади ее!». И все же в глубине души он понимал, что опоздал с молитвами. Спасти Мелину не могло уже ничто. Даже чудо.

— В данном случае и Бог и медицина бессильны, — сказал Караманлис, накрывая белоснежной простыней бледное лицо усопшей. — За последние недели её сердце настолько ослабло, что уже не могло дальше биться. Оно вконец износилось.

Киракис кивнул.

— А я вот так за всю жизнь и не сумел к этому привыкнуть, — со вздохом признался он.

Караманлис сокрушенно развел руками.

— Мне кажется, что даже в предчувствии скорой кончины мы все-таки никогда так и не сможем полностью к ней приготовиться, — сказал он. — Хотя Мелина, на мой взгляд, готова к встрече с Всевышним.

Киракис метнул на него быстрый взгляд.

— Ты и в самом деле в это веришь?

— Да, — без малейшего колебания ответил доктор. — Тем более, что и ты в немалой степени поспособствовал этому.

— Я? — озадаченно спросил Киракис.

— Мне удалось избавить её только от физических страданий, — промолвил Караманлис. — А вот ты, мой друг, совершив поступок, которого она так долго ждала, сумел её осчастливить.

— Каким образом? — недоуменно осведомился Киракис.

— Пока вы беседовали с Александром, Мелина рассказала мне, что ты наконец пообещал ей «исправить содеянное зло».

Киракис насторожился.

— Она объяснила тебе, что имела в виду? — сдержанно спросил он.

— Нет, — покачал головой Караманлис, укладывая сверкающие инструменты в черный чемоданчик. — Но я могу высказать предположение. Ни для кого не тайна, что в последнее время она была всерьез озабочена твоими отношениями с Александром.

Киракис склонил голову.

— Да, — вздохнул он. — Это верно.

— Я рад, Константин, что ты сумел дать ей это обещание, — сказал доктор. — Это для неё необычайно важно.

Киракис медленно подошел к окну, за которым расстилалась бескрайняя бирюзовая гладь Эгейского моря и остановился в задумчивости.

— Ради неё я готов пообещать все, что угодно, — промолвил он. — Но вот смогу ли я выполнить это обещание?

— Выполни — и в её душе навсегда поселится покой, — промолвил Караманлис.

Киракис резко повернулся к нему.

— Но почему же это все-таки случилось? — спросил он. — Почему так внезапно? Она так хорошо выглядела. Даже Александр это отметил…

— Трудно сказать, — пожал плечами доктор. — Возможно, в глубине души Мелина сама чувствовала, что уже одной ногой стоит в могиле. Тогда, призвав на помощь все силы, она и слетала в Нью-Йорк, чтобы в последний раз встретить Рождество в кругу семьи. Я ведь категорически запретил ей любые поездки.

— И ты считаешь, что именно полет в Нью-Йорк вконец доконал ее? — глухо спросил Киракис.

— Да, вполне возможно.

— Я бы просил тебя не говорить это Александру, — тихо промолвил Киракис. — Он и без того винит себя за то, что причинил Мелине столько горя.

Караманлис понимающе закивал.

— Да, Мелина не хотела бы, чтобы он хоть сколько-то винил себя в ускорении её кончины, — сказал он. Затем, немного помолчав, добавил: — Но вообще, Константин, твой сын уже давно — совершенно взрослый. Пора бы тебе к этому привыкнуть.

Киракис вздохнул, прежде чем ответить.

— Порой мне кажется, что это произошло слишком быстро. Я и глазом не успел моргнуть, как мой сын вырос. — Он снова обратил свой взор к морю. — А Мелина слишком многое держала у себя внутри, — продолжил он, меняя тему. — И почему она никогда не делилась со мной тем, что её мучило? Почему не призналась, что плохо себя чувствует?

— Она не хотела волновать тебя, — ответил Караманлис. — Как не хотела, чтобы Александр знал, насколько тяжело ей далась поездка в Нью-Йорк. Она рассказала, как испугался он, увидев её там столь неожиданно. Он очень боялся, что столь долгий и утомительный перелет может ей всерьез повредить. Поэтому Мелина и опасалась, как бы он не начал себя винить за то, что в течение стольких лет сам не прилетал в Грецию, неизменно игнорируя все её приглашения. Вот она и решила, что будет лучше, если она никому об этом не расскажет.

— Мелина прекрасно понимала, что Александр по рукам и ногам повязан всевозможными деловыми обязательствами, — сказал Киракис. — Ведь она всю жизнь провела в кругу бизнесменов — отец, потом я, а теперь вот ещё и Александр. Но она твердо решила, что должна встретить Рождество вместе с ним. — Не в состоянии больше сдерживаться, он с силой ударил кулаком по стене. — Господи, Перикл, если бы ты только знал, как тяжело час за часом просиживать у постели любимого человека, с которым прожили всю жизнь, и наблюдать, как он медленно умирает? Боже, какая это боль! Ну почему мы такие беспомощные?

— Я знаю, — тихо сказал Караманлис. — Мне, в силу своей профессии, не один раз приходилось это испытывать.

Потемневший от горя Киракис покачал головой и направился к двери.

— Я должен известить Александра, — сказал он. — Нужно его подготовить. Нельзя, чтобы он вошел сюда и увидел… — Голос его предательски оборвался.

— В спальне ты его не найдешь, — сказал Караманлис ему вслед. — Час назад я видел его в твоем кабинете. Он заснул прямо в кресле.

Киракис тяжело вздохнул.

— Бедняга, он так боялся уснуть. Все ждал, вдруг Мелина позовет его… — В отчаянии махнув рукой, он не договорил и вышел в коридор.

Оставшись один, Караманлис присел за стол и начал выписывать свидетельство о смерти. В душе его скребли кошки. Пока он не знал, кто из двоих тяжелее воспримет смерть Мелины — отец или сын.

Александр проснулся в холодном поту. В первую минуту он не мог понять, где находится. Затем, оглядевшись по сторонам, осознал, что находится дома, в отцовском кабинете, и решил, что видел кошмарный сон, хотя и не понял, какой именно. Однако уже в следующее мгновение сознание обожгло: это вовсе не сон! Он и правда прилетел домой, потому что мама умирает! Александр выпрямился и включил настольную лампу. Тело и шея ныли от усталости и неудобной позы. Где отец? Видимо, пока ничего не случилось, иначе его бы разбудили…

В этот миг в кабинет вошел Киракис. Александр встал и направился ему навстречу.

— Как мама? — спросил он.

Киракис покачал головой.

— Все кончено, Александр, — глухо промолвил он.

У Александра перехватило дыхание. Словно не в состоянии поверить в услышанное, он потряс головой.

— Я… Она не мучилась? — спросил он наконец, потупившись.

— По словам Караманлиса — нет, — тихо ответил Киракис. — Он сказал, что она отошла умиротворенная.

— И то хорошо, — пробормотал Александр. — Я так боялся, что она будет страдать перед… — Он отвернулся, глядя в окно невидящим взором. — Я рад, что он хоть здесь сумел ей помочь. Хотя бы на это наша медицина способна… — голос его оборвался.

Киракис озабоченно посмотрел на сына. Он, разумеется, ожидал, что Александр будет очень расстроен. Возможно, даже всплакнет. Или напротив — впадет в буйство. Но на такое не рассчитывал — Александр казался растерянным, сбитым с толку, потерявшим всякую ориентировку. Словно — внезапно ослеп. Киракис протянул руку и потрепал сына за плечо.

— Ничего, Александр, — мягко произнес он. — Можешь плакать, если хочешь. В такие минуты не надо стыдиться слез.

Но Александр вдруг протестующе замотал головой.

— Нет, — сдавленным голосом ответил он. — Слезами горю не поможешь. И маму нам уже не вернуть. — Он стиснул край стола так, что костяшки пальцев побелели.

Киракис вздохнул.

— Да, маму мы не вернем, — промолвил он. — Но и сдерживаться не стоит. Нельзя загонять горе внутрь, Александр.

— Иначе я не могу, — выдавил Александр. Сняв со спинки ближайшего стула серый замшевый пиджак, он облачился в него. — Извини, папа, но сейчас я должен побыть один. Я, пожалуй, пойду прогуляюсь.

Киракис не стал останавливать сына, и лишь молча проводил его взглядом. Торопясь уйти из кабинета, Александр едва не наскочил на внезапно появившуюся на пороге Елену. Та, посторонившись, в свою очередь посмотрела ему вслед, не зная, стоит ли что-нибудь говорить, после чего перевела взгляд на Киракиса. Ее морщинистое лицо посерело от горя.

— Александр… Как он? — спросила она срывающимся голосом. — Он хочет побыть один, — сухо ответил Киракис.

— По-моему, не стоит оставлять его одного, — встревоженно сказала Елена. — На нем просто лица нет.

— Нет, Елена, так ему легче. Александр никогда не выражал своих чувств открыто. Он способен дать им волю лишь тогда, когда уверен, что за ним никто не наблюдает. — он немного помолчал. — Мой сын уже совсем взрослый — никому не стоит это забывать, даже мне. Раз он сам так хочет. Вмешиваться я не стану. Все-таки, вопреки тому, что он думает, я хорошо его понимаю. Не говоря уж о том, что сейчас я тоже хочу побыть один.

— Седлай Касабланку, Никос! — раздраженно бросил Александр, войдя в конюшню.

Молодой конюх преданно закивал.

— Да, сэр, мистер Киракис! Одну минуту! — И со всех ног кинулся выполнять поручение.

Оставшись один, Александр принялся, нервно поколачивая себя хлыстом по ноге, мерить шагами пол конюшни. Он никак не мог разобраться в своих чувствах. Не мог понять, что с ним творится. Как будто внутри у него была заложена бомба с часовым механизмом, готовая в любой миг взорваться. Он мысленно понукал себя, убеждая, что, стоит только дать волю слезам и — все будет в порядке. Но почему же тогда ему никак не удавалось заплакать? Почему вместо того, чтобы испытывать безграничную скорбь и чувство потери, он чувствовал лишь безотчетный гнев? Как будто мама, уйдя в мир иной, нарочно его бросила. Почему? — вновь и вновь спрашивал себя Александр.

— Никос! — взревел он, теряя остатки терпения. — Никос!

Конюх появился в конце прохода, ведя под уздцы изумительной красоты кобылу арабских кровей.

— Одну минуту, сэр! Сейчас я только седло на неё надену. И глазом не моргнете, как…

— Нет! — рявкнул Александр. — Я так поскачу!

Легко вспрыгнув на Касабланку, он подхватил поводья и, пришпоривая кобылу каблуками туфель, погнал её галопом так, словно за ним черти гнались.