"Увидеть Мензоберранзан и умереть" - читать интересную книгу автора (Баздырева Ирина Владимировна)

Глава 7 В дороге

На следующее утро они шагали по утоптанной дороге, прибитой росой. От быстрой ходьбы Ника согрелась. В первой попавшейся деревушке, они позавтракали. Но прежде чем войти в деревню, Дорган накинул на голову капюшон плаща, так, что бы он закрывал его лицо. В таверне они выбрали себе самый темный уголок, где эльф сидел, откинувшись к стене, неторопливо потягивая подогретое вино. Он был в перчатках. У Ники тут же испортилось настроение. Похоже, Доргану придется все время скрывать то, что он темный эльф и, он прав, им действительно нужна помощь.

Дальше они шли по широкой оживленной дороге. Их то и дело обгоняли как кавалькады знатных путников, так и одинокие всадники, мимо громыхали груженые телеги, и Ника даже увидела обоз, который от Энгейма вели маленькие человечки, много меньше дворфов. «Это гномы» — объяснил Дорган и она все оглядывалась, смотря им вслед. Шли паломники и нищие, ехали на телегах деревенские жителей, везущие свой нехитрый товар в Энгейм.

Дорган шел неутомимым, легким шагом, глубоко надвинув на лицо капюшон. Он все чаще останавливался и украдкой оглядывался, что-то высматривая. Ближе к вечеру, впереди показались стены Энгейма и Ника, уставшая, в пропыленной юбке, с хрустящим на зубах песком, воспрянула духом. Сейчас они войдут в город и отдохнут в какой-нибудь гостинице. Но Дорган вдруг свернул в сторону от дороги. Ника приуныла, поняв, что им придется обходить города, поскольку он, явно, избегал их. Спустившись с обочины, они, продравшись сквозь кусты бузины и ежевики, прошли ельник, и вышли к небольшому ручью. Ника молча следовала за Дорганом. Потом, они шли вдоль ручья, превратившегося в небольшую лесную речушку, и Ника мечтала о привале, хоть где, лишь бы наконец-то остановиться, напиться воды и умыться. Проходя, она обрывала зонтики вереска и цветки молочая. Вдруг эльф остановился и, оглядевшись, пошел от речушки в лещинник, где уже было кем-то устроено костровище, оказавшееся от реки совсем недалеко. Ника отпросилась умыться и почиститься. Дорган проводил ее к речке и внимательно оглядевшись, поднял палец вверх, давая понять, что будет ждать на месте привала. Ника кивнула. Она уже заметила, что если Дорган, чем-то озабочен, то он становится молчаливым.

Когда он скрылся за кустами, она принялась за дело: скинув одежду, с наслаждением искупалась, потом вычистив юбку и платок и придирчиво осмотрев их, оделась. Повязывая платок, она огляделась, впитывала в себя царившую вокруг роскошь лета.

Сквозь ветви пробивались лучи, клонящегося к закату солнца. Пахло земляникой, и выбравшись с берега речушки, Ника обнаружила, что стоит на земляничной полянке. Ветер донес до нее слабый запах дыма. Дорган рядом и боятся, было нечего. Сорвав, длинный сухой стебель полой травинки, она принялась нанизывать на него крупные сочные ягоды, попутно лакомясь ими. Больше места на стебле не осталось, и Ника потянулась за следующим вдруг, столкнувшись взглядом с тем, кто наблюдал за нею из кустов бузины. Это волосатое, рогатое существо, по-человечьи ухмылялось. Последние лучи заходящего солнца ярко блестели на кончиках остро отточенных рогов, венчавших голову страшилища. Травяная шпажка с земляникой выпала из ослабевших от ужаса рук и Ника развернувшись, подобрав юбки, пустилась наутек не разбирая дороги. Она со страхом ожидала, что вот-вот за ее спиной раздадутся настигающий тяжелый топот Минотавра, а о том, чтобы оглянуться и посмотреть на преследователя не могло быть и речи. Во-первых, потому, что сам вид этого страшилища лишил бы ее остатков самообладания, а во-вторых, она боялась запнуться и упасть и уж тогда бы точно стала его легкой добычей. Легкой добычей? Ну, уж нет! На бегу, она нащупала в складках юбки, болтающийся в веревочной петле, стилет. Выдернув его, она, собравшись с духом, остановилась и развернулась навстречу врагу. Только оказалось, что ее никто не преследовал. Она настороженно прислушалась. В лесу было тихо: не слышно, что бы кто-то продирался сквозь кусты, ломая сухие ветки. Ни тяжелого топота, ни подкрадывающихся шагов. Странно! Не могло же ей, в самом деле, привидеться эта ухмыляющаяся, рогатая рожа? Надо все рассказать Доргану. Только, где она сейчас? Ника крутанулась вокруг себя, растерянно оглядываясь. Она попыталась определить, где находиться. Отлично! Она еще и заблудиться умудрилась. Может покричать? Нет. Вдруг ее услышать Минотавр. Так. Надо просто успокоиться, собраться и вспомнить какой нибудь ориентир, а им, конечно же, была речка. И Ника пошла в ту сторону, откуда, как предполагала, она выбежала на эту прогалину. К речке Ника, в конце концов, вышла, но шла вдоль нее, что-то уж очень долго, а знакомых мест все не было. Тогда она повернулась и пошла в противоположную сторону и вышла к тому месту, где купалась, уже измученной и раздраженной, а, дойдя к месту привала, была готова к первому семейному скандалу.

Зачем нужно было постоянно напоминать ей о том, что она что-то значит в жизни Доргана, если он даже не позаботился поискать пропавшую жену. А может, она угодила в охотничью яму и сломала ногу, и теперь беспомощная, лежит, страдая от боли на холодном земляном дне, и тщетно ждет от него помощи. Может ее, сейчас убивают разбойники, и она умирает от глубоких ран, истекая кровью. Может ее давно уже сожрал Минотавр, а ее мужу никакого дела нет до этого. Ника смахнула злые слезы. Ну и пусть! Она сама обойдется, без него. Если он думает, что она пропадет без него, то он сильно ошибается! Он еще пожалеет, да будет слишком поздно…

Среди деревьев блеснул приветливый огонь костерка. Слышались голоса… Голоса? Дорган не один? Сбавив шаг, она подкралась поближе, и присела у вяза за кустами боярышника. У огня сидел дворф, чьи могучие плечи обтягивал кожаный колет. Его ноги обутые в мягкие башмаки, охватывали, крест накрест, ремни. Голову покрывал нанковый чепец с длинными ушами — завязками. Грубые, но не лишенные приятности и какого-то мальчишеского озорства, черты лица, скрывала густая темная борода, в которой серебрилась седина. Взглядывая на расхаживавшего взад вперед Доргана, он говорил:

— …ты оставляешь нас, сразу же после свадьбы Харальда и Ивэ, говоришь «ждите» и надолго исчезаешь в этом своем Подземье. За все эти пять зим, мы не получили от тебя ни одной весточки. Мы тревожились. Ивэ уже собралась за тобой в Подземье. А ты, еж тебя задери, знаешь, до чего упряма эта девка. И вот, ты призываешь нас, мы встречаемся и, вместо того, чтобы сказать старому приятелю, что рад видеть его, ты мечешься передо мной, словно лиса угодившая в силок.

— Я рад, Борг, поверь дружище, очень рад… — отозвался Дорган, продолжавший расхаживать возле костра.

— Что-то, я этого не вижу, — продолжал упрекать его тот — Но ты хоть сделал то, из-за чего покинул нас? Как там поживает паучья королева? Гермини тоже ждет не дождется встречи с тобой.

— Обстоятельства поменялись… — Дорган остановился, вглядываясь в стену зарослей и прислушиваясь к чему-то.

— Обстоя-ятельства, — протянул дворф, хитро прищурившись. — Я тут, на днях, с гномами потолковал. Они поговаривают, что в Подземье заварилась каша. Будто матерей самых наипервейших кланов, того, вырезали, а тот, кто разбил дворфов у Горячих камней, будто сбежал. Это про тебя, что ли они болтали?

— Да.

Дворф укоризненно покачал головой и не дождавшись от эльфа больше никаких разъяснений по этому поводу, кроме его односложного ответа, снова завел речь:

— Так эти недомерки еще пустили странный слушок. Брешут они, будто ты женился Троим из них я пробил, их тупые, головы, чтобы не трепались зря, внушая, чтобы попридержали свои языки, что ты не из таковских, и что ни одной бабе ни по чем не окрутить тебя.

— С чего это ты так разъярился? — спросил Дорган рассеяно, похоже, только для того, что бы поддержать разговор.

— Как это с чего? — рассердился дворф, следя за маячившим перед ним эльфом. — У них повернулся, их поганый язык, заявлять, о тебе такие вещи! Святые камни Ланда! И я вынужден выслушивать подобное после того, как леди Леллия, пыталась окрутить тебя! П-ф! Мало еще они от меня получили!

Он замолчал, выжидающе глядя на Доргана и, опять, не дождавшись от него ответа, понизив голос, вкрадчиво продолжал развивать интересующую его тему:

— Больше всего этому не поверила Ивэ. Ты же знаешь, она разумная девочка и там в кабаке, быстро положила конец моей потасовке с гномами, сказав, что ты как всегда проявил всего лишь благородство, взявшись сопровождать до города, какую нибудь смазливую дамочку, только потому, что тебе было с ней по пути. А почему, нет? Верно? Может, ты все-таки присядешь? У меня уже от твоего расхаживания мельтешит в глазах.

— Что-то они ее долго ищут? Ты не находишь? — остановился перед ним Дорган, скрестив на груди руки. — Если они сейчас не появятся, я отправлюсь искать ее сам.

— Кого? Ох, нет, раздери меня орк! Так это правда?!

— Правда.

— Эх, ты, бедолага, — опечалился дворф. — Как это тебя угораздило? Какой магией она тебя приворожила, эта эльфийка? Ведь этих баб только раз похвали, как оглянуться не успеешь, а ты уже женат. Конечно, мы были готовы, к тому, что это будет леди Леллия. Уж это настоящая эльфийская леди, как тут ни крути. Она тебе чуть ли не прямо говорила о своих чувствах. Да, что там! Как она смотрела на твою противную темную рожу, и ты, ведь, тогда устоял. И вдруг — дроу! Я будто хорошего тумака получил в ухо когда услышал такое. Правы, что ли, были гномы, когда брехали, что ты умыкнул мать правящего клана прямо из-под лап паучихи?

— Она не дроу. Она человек.

— Смертная? — дворф, странно взглянул на эльфа, остановившегося перед ним и впервые за это время проявив к нему неподдельное внимание.

— Так вышло, — тихо добавил он.

Дворф хмуро раздумывая о чем-то молчал, глядя на огонь и все это время дроу не двигался, не спускал с него глаз, напряженно ожидая ответа. Видимо был, здесь, в их отношениях, некий подводный камень о который оба, время от времени спотыкались.

— Ну, смертная, так смертная, — проворчал покладисто дворф. — Небось знатная дама королевских кровей… Нет? — снова встал в тупик дворф, когда эльф отрицательно покачал головой. — Ну, тогда, воин не хуже Ивэ… — и когда эльф снова качнул головой, развел руками. — Так кто ж она у тебя?

— Она моя жена, — ответил Дорган и спросил. — Ивэ очень огорчена?

Ответить дворф не успел. На поляну вышел… минотавр. Что бы не выдать себя невольным вскриком, Ника прижала ладони ко рту, пока не приглядевшись внимательно, не поняла, что это не минотавр, а довольно симпатичный, огромный северянин, похожий на скандинава, носящий на голове рогатый шлем викингов. У него был характерный для этой расы тяжелый подбородок, голубые глаза и светлые брови, русые волосы, спускающиеся на шкуру белого волка, накинутой поверх замшевой туники. Кожаные мокасины держались на ногах перекрещенными вокруг меховых обмоток ремнями. Обернувшись, Дорган вопросительно взглянул на него.

— Прости, — виновато развел руками, играя литыми мускулами, парень. — Твоя птичка так перепугалась, что уж и не знаю, куда она могла, со страху, забиться.

— Зачем надо было подглядывать за ней? — заметила недовольно, шедшая следом за ним миловидная женщина с волной густых медных волос.

— Так я же только хотел получше разглядеть избранницу Доргана — виновато глядя на эльфа, оправдывался Минотавр.

— Но, если честно, мы думали, что она уже вернулась, — с недоумением огляделась та, которая, по видимому, и была Ивэ.

Накинув на себя плащ, Дорган шагнул за границу, освещаемого костром, круга. Лес накрывали вечерние сумерки.

— Ты, куда? — хором воскликнули все трое.

— Я иду искать ее. На мой зов она откликнется.

— Мы пойдем все вместе.

Отсиживаться дольше не было смысла, и в последний раз взглянув на длинные ноги и тонкую талию Ивэ, облаченную в облегающие гетры, высокие сапожки и приталенный бардовый камзольчик, выгодно подчеркивающий ладную фигурку, Ника отцепила со своей мятой юбки приставший репей, поправила на голове платок, потуже завязав его на макушке и вышла на поляну, к костру.

— Добрый вечер, — поздоровалась она чинно разглаживая на себе передник.

Находящиеся на поляне повернулись к ней и по их вытянувшимся лицам Ника поняла, что оправдала их самые худшие ожидания.

— Это… что это такое? — пробормотал пораженный дворф.

— Селянка, — ответил ему минотавр, решив, что говорит достаточно тихо за что получил от Ивэ быстрый тумак в бок.

— Где ты пропадала? — кинулся к Нике Дорган. — Я беспокоился… Что случилось?

Он схватил ее за руки притянув к себе и с тревогой глядя в лицо, потом быстрым движением убрал с ее платка, застрявший в его складках, тонкий сучок.

— Дорган, — посмотрела на него Ника с тем благонравным выражением с которым благовоспитанные хозяйки предлагают представить им неожиданных гостей.

— Это Борг, король одного из кланов северных дворфов, — подвел ее к дворфу Дорган.

— Очень приятно, — произнесла Ника, присев перед ним в книксене. Как никак король.

Борг в замешательстве посмотрел на нее, перевел испуганный взгляд на Доргана и плюхнулся на бревно с которого только что вскочил, когда увидел Нику.

— Харальд, сын Рорка, вождь племени Белого волка, — продолжал представлять своих друзей Дорган.

Ника улыбнувшись, протянула руку молодому варвару.

— Извините, но я от неожиданности и испуга приняла вас за минотавра.

— Так это уж… вы меня извините, что напугал, — смутился варвар, осторожно сжимая в своей ручище ладошку молодой женщины.

— Ивэ, дочь короля Борга, жена Харальда и мой лучший друг, — потянул ее в сторону медноволосой красавицы, Дорган, красноречиво взглянув на руку варвара, все еще не отпустившего ладонь Ники. Дворф и Харальд переглянулись — эльф откровенно ревновал свою жену. А, между тем, женщины смерив друг дружку взглядами, сдержанно, если не сухо, кивнули друг другу. Даже Боргу не склонного подмечать подобные тонкости в проявление чувств, стало понятно, что между женщинами установились особые отношения, которые нельзя было бы назвать враждебными, но и приязненными тоже.

Все расселись вокруг костра, на котором уже давно поджаривался кабанчик. Дворф, который, по-видимому, был приставлен к нему, что бы время от времени переворачивать на вертеле, так увлекся разговорами и знакомством с избранницей своего друга, что совсем позабыл о своих обязанностях и судя по запаху, кабанчик кажется подгорел.

— Значит, друг мой, нашим похождениям пришел конец? Ты теперь осядешь на одном месте, заживешь своим домом и будешь разводить огород? — едко спросил эльфа дворф.

— Ха-ха, Дорган и огород… — засмеялся варвар, но видя, что эту шутку никто не поддерживает, заметил — Просто невозможно представить себе такого.

— Думаю, это все же не самое плохое будущее — с непонятным выражением произнес Дорган.

— Ты искал нас, чтобы сообщить об этом и попрощаться? — спросила Ивэ.

— Я искал вас, что бы попросить о помощи.

— Что? Это значит, нас ждет новое дело? — ожил дворф.

— Нужно найти некоего Зуффа…

— Кто это такой? Чудовище? Дракон?

— Где искать надо? — забросали его нетерпеливыми вопросами дворф и варвар одновременно.

— Прекратите галдеть! — осадила их Ивэ и повернулась к Доргану: — Это необходимо тебе или для нее стараешься?

— Это необходимо нам обоим.

Дворф ткнул в поджаривавшегося кабанчика ножом, из мяса тут же закапал в костер жирный сок, шипя на углях. Отпластывая от тушки добрые куски, дворф, варвар и Ивэ молча принялись за еду. Дорган подал Нике нож с насаженным на него прожаренным куском. Она, прежде чем начать есть, старательно подула на горячее мясо.

— Так вы поможете мне? — прямо спросил их Дорган, после того как трапеза была закончена.

— Я даже не прошу у тебя время на раздумье, — ворчливо ответил дворф. — Попробуй только попросить его и потом ищи-свищи тебя эльф. Нет, уж! Поэтому я сразу говорю тебе: я с тобой.

— Как в старые добрые времена? — расплылся в довольной улыбке варвар, отхватывая кусок от не прожаренного бока кабанчика. — А, Борг? Ни за что не откажусь от такого.

— Ты женат, мой мальчик, и все повернется так, как скажет твоя жена, — поддел зятя дворф.

— Теперь понимаешь, что за этими двоими нужен глаз да глаз, — вздохнула Ивэ, обращаясь к Доргану.

И они принялись вспоминать те времена полные приключений, через которые прошли вместе, перебивая друг друга и смеясь. Ника заметила, что Ивэ всячески пыталась донести до нее мысль о том, что у Доргана была бурная жизнь до нее, и что друзей связывает многое, в том числе и то о чем здесь умалчивалось и во что Ника никогда не будет посвящена. Ей ясно давалось понять, что навряд ли она когда-нибудь войдет в их круг и что она может рассчитывать лишь на то, что ее будут только терпеть, как жену Доргана. Нику это не обидело. С чего вдруг? У нее, например, тоже была жизнь до Доргана. Разница лишь в том, что она-то столкнулась с его миром, а он даже не представляет мир Ники. Она представила его на тусовке в студенческой общаге, курящего в укромном уголке травку, одетого в линялую майку в продранных на коленях джинсах и мешковатой вязаной шапочке на голове, и не удержавшись прыснула. И вдруг заметила, что разговор у костра стих и все смотрят на нее.

— Простите… не обращайте на меня внимания, — смутившись, пробормотала Ника.

Дорган улыбаясь, смотрел на нее.

— Как вы познакомились друг с другом? — спросила Ивэ о том, что по настоящему интересовало всех их. — Не поведает ли нам об этом, кто нибудь из вас?

Дорган, заметно напрягся.

— Уже довольно поздно, Ивэ, все устали. Я расскажу об этом в другой раз. Ведь теперь нам предстоит провести немало вечеров вместе, — откровенно попытался увильнуть он.

— Да нет же… Это так интересно, как тебя, дроу, и тебя Ника вдруг связали воедино нитями судьбы слепые Морры, — поддержал свою жену Харальд.

С горящими интересом глазками Борг, не вмешиваясь, наблюдал за молодыми людьми. Ника подумала, что Доргану не хочется чтобы кто ни будь знал, что она была дроу и он привел ее из Подземья. Но его отказ еще больше разжигал любопытство его друзей и они могли просто не понять его упорства, и это если и не обидит их, то вызовет подозрение, а ведь и Дорган и она нуждаются в их помощи.

— Все произошло довольно прозаично, — сказала Ника, поворошив прутиком угли костра. — Я попала в беду, но по своему недомыслию не могла видеть насколько тяжело мое положение. Можно сказать, что Дорган насильно спас меня. Вот собственно и все.

— Ты селянка? — не отступала Ивэ.

— Нет, — покачала головой Ника.

— Все равно, я что-то в толк не возьму. Ты разве не знала, что эльф и человек не могут быть вместе. Ты состаришься и умрешь, а он останется таким же, каким ты видишь его сейчас. Это знает каждый эльф, как и каждый человек тоже.

Тон, которым произнесла эти слова Ивэ, заставили Нику внимательнее присмотреться к ней. Она начала смутно догадываться, что та проговорилась о чем-то очень личном, уж больно заметен был надрыв в этой ее реплике.

— Поэтому, нам необходимо найти этого Зуффа, — сказал Дорган, словно это, что-то могло объяснить.

Пляшущие отблески костра, неровным светом играли на его темном лице. Над костерком повисла тишина, в которой слышалось потрескивание углей, взметающих в темное небо снопы искр.

— Кажется, я не очень понравилась твоим друзьям, — сказала Ника, когда начала устраиваться на ночлег, расстилая на траве теплый плащ Доргана.

— Ты понравилась им уже тем, что не старалась понравиться.

— Но не Ивэ, это уж точно. Или тут особый случай?

— Разумеется, она ревнует. Но у нее прямая и честная натура. Дай ей время разобраться во всем.

— Ты ее любил?

— Я и сейчас ее люблю. Я нянчил, воспитывал, учил ее искусству владения оружием. Она мой друг.

Когда они легли, укрывшись сверху плащом Ники, Дорган, приблизив губы к ее уху, зашептал:

— Скажи, ты ведь не стыдишься того, что я дроу?

— С ума сошел? — тихо возмутилась она, разом развернувшись к нему, но разглядев лукавое выражение его лица, потерлась носом о его плечо. — Вообще-то я думала, что это ты меня, селянки, стыдишься.

— Ты очень милая селянка, — Дорган крепко обнял ее, прижав к себе и долго еще лежал без сна, слушая ее мерное дыхание.

Утро было холодным и туманным. Ника осторожно высунула нос из-под теплого плаща. Рядом спал Дорган, прижавшись к ее спине и согревая собой. Осторожно, Ника выбралась из под плаща, стараясь не разбудить его, и зябко ежась, пошла к реке, над которой стелился туман. Оскальзываясь на мокрой траве, Ника, подобрав юбки, спустилась к воде, казавшейся сейчас непроницаемо черной. Пошевелив, зажатыми подмышками пальцами озябших рук, Ника покачала головой, растерянно оглядевшись: зачем ее сюда принесло? Что ей делать в такой ранний час у холодной реки? Вдохнув полной грудью сырой, пахнущий тиной, воздух, она повернулась, что бы уйти и остановилась, понимая, что не может сделать и шага вперед. С речушки, на берег стали заползать клубы тумана, окутывая ее плотной завесой, и в этом мареве к ней плавно двигалась, смутно различимая в нем, фигура. До Ники донесся едва уловимый аромат роз. А призрачная фигура, обретя плотность, приблизилась к ней и остановилась в трех шагах, молчаливая, в темном длинном плаще, с опущенными руками в широких свободных рукавах, со склоненной головой, так что накинутый капюшон не давал разглядеть лица незнакомца.

— Э-э… доброе утро… — поздоровалась Ника и не получив ответа, спросила первое, что пришло ей на ум: — Могу я чем ни будь вам помочь?

Необычность ситуации не пугала ее. Она не боялась. Просто все это было странно и хотелось ясности. Незнакомец поднял голову, глянув на нее зелеными раскосыми глазами. У Ники перехватило дух от красоты, открывшегося ей лица.

Тонкие, нежные и юные черты, как-то не вязались с проницательным мудрым взглядом. От матовой, белой кожи, сочных ярких губ и блеска изумрудных глаз невозможно было отвести взор.

— Конечно, можешь, — мелодично рассмеялась красавица. — Я пришла посмотреть на тебя, смертная.

Тонкие пальцы откинули назад капюшон. От гладких золотых волос незнакомки исходило сияние. Они, как драгоценная рама, что оттеняет достоинства шедевра, подчеркивали и усиливали ее красоту, а капли жемчуга в ее островерхих ушах придавали еще большее очарование.

— Как вы красивы! — пробормотала Ника, понимая, что просто неприлично глазеет на нее, открыв рот.

— Правда? — улыбнулась красавица, приподняв тонкие темные брови.

— Офигеть можно! — выдохнула Ника.

— Представь, мне до сих пор приятно слышать подобные комплименты, особенно если они искренни. Мне кажется, стоит подумать о том, чтобы нашему разговору не мешали.

И Ника очутилась в саду роз за мраморным столом, сидящая на прогретой солнцем каменной скамейке. Теплый воздух был напоен ароматом роз. Они были повсюду: нежно розовые, ярко красные, чайные, кремовые, бордовые и бархатно черные, белоснежные и даже с голубоватым оттенком. На столе в корзине, плетеной из виноградной лозы лежали персики, сливы и кисть синего винограда.

— Прости мне мое любопытство, — говорила красавица, наливая из узкого горлышка хрустального кувшина, пурпурное вино в бокал из тончайшего хрусталя — Но я просто должна была увидеть избранницу лорда Доргана. Я леди Леллия, жрица богини Аэллы, а ты та, кого зовут Победой. Мы знакомы с твоим мужем. Дорган, отказавшись от культа богини Ллос, принял сердцем Аэллу богиню лесов и полей, неба и земли, мать лесных эльфов. Принимая посвящение, он жил в священном лесу, городе жриц Аэллы, в котором богиня до сих пор желает видеть меня своей главной жрицей. Отведай вина. Оно изготовлено из лепестков роз.

— Знаете, леди Леллия, не только вы не в силах понять его выбор, — вздохнула Ника.

— Неужели лорд Дорген упоминал обо мне?

— Все считают, что он свалял огромного дурака, назвав меня своей женой, после того как узнал вас.

— Не вини его друзей, — мелодично рассмеялась она. — Судьба Доргана нам не безразлична. Я вот чувствую, что ты можешь отдать ему больше, чем отдаешь сейчас. Поверь он этого достоин. Он достоин всего. Понимаю, со своей судьбой не поспоришь, и это удерживает тебя. Но представь, моя красота не произвела на твоего мужа никакого впечатления. Он был вежлив со мной и не более. Скажи мне Победа, ведь обличье твое, таким, каким я вижу его сейчас — не настоящее?

— Не настоящее.

— Ты позволишь увидеть тебя истинную?

— Без проблем.

— Тогда вспомни себя такой, какой была в своем мире.

Ника закрыла глаза, и открыла их только тогда, когда до нее донесся переливчатый смех леди Леллии.

— Зачем ты хочешь превратиться в юношу?

Оглядев себя, Ника, с сильно бьющимся сердцем, вскочила на ноги, обнаружив, что теперь на ней ее любимые широкие капри с накладными карманами, стоптанные тенниски, топ цвета хаки а не шее подвеска в виде китайской монеты. Судорожно провела рукой по голове. Не было больше тяжелой косы, а был ее прежний ежик волос малинового цвета.

— Как странно одеваются девушки в твоем мире. Разве это красиво? — с интересом разглядывала ее леди Леллия.

— Зато удобно, — Ника плюхнулась обратно на скамью, смотря на эльфийку, с вновь вспыхнувшей надеждой. — Вы можете отправить меня домой, ведь, правда? Ну, пожалуйста, не говорите: нет.

— Мне жаль разочаровывать тебя, но я не в силах сделать этого.

— То есть? Но ведь вы же смогли вернуть мне настоящий облик? И даже мое шмотье…

— Только опираясь на твое воображение. Но стоит тебе покинуть мой уголок, как все вернется назад. Поэтому если ты пожелаешь что-то еще, то не стесняйся.

Ника закрыла глаза, изо всей силы зажмурив их, а когда открыла, то перед ней стояла ее любимая кружка с сумасшедшим лягушонком, полная горячего кофе. Рядом на блюдце дымилась токая сигарета «Salem». Схватив сигарету, Ника жадно затянулась, попытавшись одновременно сделать большой глоток кофе.

— Я правильно поняла и исполнила твои желания?

— Нормально, — проговорила Ника глотая кофе вместе с комком слез, которые сдерживала изо всех сил.

Легкий свежий ветерок шевелил воздушный муар платья леди Леллии, относя к ней кольца сигаретного дыма. Тонкие ноздри эльфийки дрогнули.

— Тебе это нравится?

— Угу, — Ника с сожалением поглядела на тлеющий уже возле фильтра кончик сигареты и затушила ее о подошву тенниски.

Терпкий запах кофе и сигаретный дым хоть немного разбавил приторный запах роз. Взъерошив свой малиновый ежик волос, Ника одним последним глотком допила кофе. Повторить бы, но наглеть не стоило. Леди Леллия не сводила с нее внимательного взгляда.

— Кажется, я поняла тебя, девочка, — произнесла она.

— М-да? — лениво удивилась Ника, еще ощущая горечь кофе во рту и жмурясь от удовольствия, засунула руки в карманы бермудов, удобнее устроившись на скамье, почти сползая с нее.

— Ты боишься полюбить, потому что, отдав свое сердце Доргану, ты не сможешь уйти от него, что бы вернуться в свой, такой странный, мир. Я права?

— Может быть.

— Мне жаль, что ты готова сделать его и себя несчастной. Не будешь ли ты горько жалеть об этом?

— Да, не могу я сейчас ни о чем таком жалеть! Послушайте, леди, а вам самой не хочется узнать, что такое гамбургер или биг-мак или мартини со льдом.

Рассмеявшись, леди Леллия покачала головой.

— Пить очень, очень вредно и я не горю желанием увидеть твой мир. К тому же тебе пора возвращаться. Дорган будет беспокоиться. Но… ты мне понравилась. Ты честна и знаешь, чего хочешь. Я желаю сделать тебе небольшой подарок, если ты не возражаешь.

— Не возражаю.

— Тогда прими вот это, — красавица протянула Нике веточку яблони, которую до того, вертела в длинных пальцах. — Пусть она напоминает тебе о нашей встрече.

Ника потянулась к веточке, что бы взять ее и едва прикоснулась к ней, как все исчезло. Она стояла на глинистом берегу мутной реки и смотрела, как к ней торопливо шагает Дорган.

— Почему ты не откликаешься? Я звал тебя… Что это?

— Что? — Ника посмотрела на веточку яблони. — А… Я сорвала… где-то…

— Яблони уже давно отцвели, — ровно проговорил Дорган, пристально глядя Нике в лицо.

— Правда?

Внимательно оглядевшись вокруг, Дорган потянул носом воздух.

— Странно… как будто пахнет розами…

— Действительно: странно, — поддакнула Ника. Ей не хотелось говорить о Леллии. Тем более Доргану. Не сейчас.

Он как-то странно посмотрел на нее.

— Ничего не хочешь мне сказать? — и когда Ника покачала головой, заметил: — Похоже на чары, но я не уверен… Может это отголосок далекого волшебства.

Ника спрятала подарок Леллии в складках юбки, грустя о том, что яблоневый цветок скоро увянет и опадет.

Когда они вернулись на стоянку костерок уже полыхал вовсю. Кряхтя, ворочался под своим плащом Борг. Сбросив его с себя с трудом поднявшись, он оглушительно с подвыванием, зевнул. Харальд, не озабоченный соображениями приличия, стоя у дерева, спиной к костру, справлял нужду. Ивэ, склонившись над костерком, разогревала поджаренное вчера мясо кабана. Перебрасываясь односложными замечаниями, они позавтракали, затоптали костерок и двинулись в путь.

Дорган и Ивэ, чей шаг был легок и быстр, ушли вперед. Борг и Харальд шагали за ними. Позади всех тащилась Ника. Сперва, она с интересом прислушивалась к разговору шурина и зятя, зубоскалящих и подшучивающих друг над другом. Причем коротышка дворф, что бы не отставать от огромного варвара, в перевалку, торопливо топал по дороге, нещадно пыля и Ника вынуждена была, еще немного поотстать. То и дело до нее доносился звонкий смех Ивэ, и слушая его, Ника старалась убедить себя в том, что эльф и Ивэ, в конце концов, давно не виделись и имеют право пообщаться, а заметив, что не раз и не два Дорган оборачивался к ней, немного успокоилась. Мысли упорно возвращались к ее странной утренней встрече с прекрасной эльфийкой Лэллией. Поразмыслив над этим, Ника поняла, что Лэллия появилась перед ней не столько для того, что бы посмотреть на нее, Нику, сколько для того, что бы показать себя. И ее любопытство, любопытство отвергнутой женщины было понятно, как и намек на то, что она, Ника, не достойна любви Доргана, любви, которого добивались две незаурядные женщины: Лэллия и Ивэ. Но одна отступилась от него из-за того, что ей дали понять, что она нелюбима. Другая же, попросту испугалась, отступив сама. Все это понятно. Но вся штука в том, что свою любовь дроу отдал той, которой она была не нужна. И еще большее гадство было в том, что она готова, не моргнув глазом, причинить боль эльфу, хотя вовсе не желает этого. Меньше всего на свете она хотела видеть его несчастным, но его любовь связывала ее по рукам и ногам. Те собственнические чувства, что она питала к нему, Ника любовью не считала. Господи! Какая любовь, если не далее как этим утром, она была готова продать Доргана за сигарету и чашку кофе. В сущности, кто такой Дорган? Монстр. Кожа темная, волосы белые. И она ведь не виновата, что он выбрал ее. Но, расставание, дастся ему во сто крат тяжелее, чем ей. Конечно, с ним ей надежно, легко и хорошо, но обманывает ли это его, ее, уж точно, нет.

Вскинув на плечо, свой тяжелый молот, Харальд вдруг шагнул с дороги в сторону и скрылся в кустах. Дворф оглянувшись на Нику, замедлил шаг, поравнявшись с ней.

— Харальд решил поохотиться. И то, пусть поразвлечется.

— А он не потеряется? — беспокойно оглянулась Ника на придорожные кусты.

— Не, — мотнул головой дворф. — От Ивэ он ни за что не потеряется.

И тут до них донесся звонкий, чуть игривый, смех самой Ивэ. Дворф покосился на Нику.

— Не сердись на девочку. Она соскучилась по эльфу и то сказать, не больно-то приятно видеть, что кто-то другой сделал то, что самой было не под силу. Вот она и дергается немного.

— О чем вы?

— А, то ты не поняла, о чем я тебе толкую, — фыркнул дворф. — Эх, язык мой неповоротливый, что лопата гнома. Ну, не могу я витиевато и гладко изъясняться. Не по мне такие деликатничанья. Любовь у вас сладкая! Вот что! Когда-то по сравнению с Дорганом и дохлая рыба выглядела чувственной и страстной. Вот, лопни мои глаза, чтоб раньше он поглядел на женские прелести хотя бы в половину так, как сейчас смотрит на тебя. Дай ему волю — сожрал бы тебя, не сходя с места.

Ника остановилась, недоверчиво глядя на дворфа.

— Шутите? Вы ведь разыгрываете меня, да?

Дворф то же остановился, отвечая ей таким же недоверчивым взглядом.

— Уж не хочешь ли ты мне втолковать обратное? — прищурился он.

— Погодите — подняла руку Ника — Может, я не поняла о чем речь? Если мы говорим о темпераменте Доргана, то он сразу предъявил на меня свои права.

— Хочешь сказать, что он сразу же начал приставать к тебе и лапать? — безо всяких экивоков высказался прямолинейный Борг.

«И не только…» — подумала Ника, покраснев.

— Ну и дела! — поразившись, покачал головой дворф и двинулся дальше.

К полудню, они устроились на привал и пообедали зажаренными на вертеле куропатками, которых добыл Харальд и которых, Ника замучилась ощипывать. А вот у Ивэ это получалось быстро и ловко. Борг развел костер, а Дорган ушел «рыскать» по округе. Когда куропатки, насажанные на вертел, истекали соком над огнем, Ника украдкой достала подарок Лэлии. Цветок яблони не только не завял, но даже не поник, не потерял ни одного лепестка, и выглядел так, будто был только что сорван. К концу привала Ника пошла к ручью, вымыть жирные руки и умыться. Возвращаясь, она услышала слова Борга, выговаривавшего Ивэ:

— Что ты кипятишься? Мы только успели узнать ее, а ты уже невзлюбила бедняжку. Не доверяешь выбору Доргана?

Так Ивэ стала еще одной Никиной проблемой. И что ей теперь с этим делать? Ждать когда Ивэ перебесится, или постараться сдружиться с ней?

Все остальное время пути, Ивэ продолжала удерживать возле себя Доргана. И Ника ощутила себя страшно одинокой, покинутой всеми и никому ненужной. Она привыкла, что Дорган всегда был возле нее и, теперь, тащась по дороге позади его друзей, чувствовала себя лишней. К вечеру и до мужчин стало доходить, что Ивэ сознательно не впускает в их сплоченный круг Нику. Но больше всего они сочувствовали Доргану, разрывавшемуся между ними обеими. Он не хотел обидеть и ни в чем ущемить Ивэ, давая понять, что она по-прежнему дорога ему и, в то же время, ему хотелось быть возле Ники.

— Устала? — спросил ее Харальд, отстав от дворфа и поравнявшись с ней.

— Мы, правда, вечером будем в деревне?

— Должны быть — неопределенно ответил варвар, искоса наблюдая за ней.

Ника итак порядком раздраженная вдруг рассердилась.

— Знаете, Харальд Белый волк, вовсе не обязательно составлять мне компанию и развлекать меня…

— Я - один, ты — одна, вот я и подумал…

— Спасибо, что подумали.

— Почему ты сердишься? — видимо варвара не просто было вывести из себя. — Ты идешь позади всех… Отстаешь… Дорган нервничает… Ну вот мы и приглядываем за тобой. Ты жена Доргана, а стало быть, одна из нас и к тому же не воин. Вот Ивэ — воин. Мечом орудует не хуже меня, из лука бьет без промаха, но я и то волнуюсь, когда она остается одна одинешенька.

— Ладно, я не воин и не умею размахивать мечом, но все же не стоит беспокоиться обо мне. Без обид только. Хорошо?

— Ты стала одной из нас, и, стало быть, мы уже беспокоимся о тебе — знай это — твердил свое варвар.

Ника смирилась, и они так и шагали молча, больше не говоря, друг другу ни слова. К вечеру погода испортилась. Набежали тучи, и маленький разношерстный отряд медленно тащился по безлюдной дороге под мелким сеющим дождем. Теперь в сгущающихся сумерках, впереди вышагивал огромный мужчина, за ним легким шагом следовала женщина, накинув на медные кудри капюшон плаща. Чуть приотстав но, сохраняя одну и ту же дистанцию, вперевалку шел невысокий крепыш, чья борода свисала мокрыми прядями. За ним то, отставая, то, спохватываясь и догоняя, тащилась еще одна женщина, устало, кутаясь в плащ. Настроение Ники, а это была она, ухудшилось, и все вокруг способствовало этому: и низкое, темное небо, нависавшее над ними, словно пещерный свод и мрачная стена чернеющего леса, обступившего дорогу плотной стеной и раскисшая дорога которой не было конца. Ника замерзла, в сапожках хлюпала вода, ее знобило и хотелось горячей пищи. Но самое скверное было в том, что ей было, безумно жаль себя и в своих несчастьях она винила всех, в том числе и Доргана, но больше, от чего-то Ивэ. Это было очень опасное состояние, когда замороченный собственными измышлениями человек, вдруг срывается на ничего не подозревающих и ни в чем не виноватых перед ним людей. Тогда, хлюпая носом, Ника принялась вспоминать, приятное. Но кроме батончика «Марс», назойливо маячившего перед глазами, у нее ничего не получалось, а в животе постоянно урчало. Тогда она вспомнила прозрачную воду лазурного моря и горячий песок анапского пляжа и как она пальцами ног зарывается в него, натыкаясь на рифленый бок ракушки рапана. И набегающую волну к которой с визгом кидаешься навстречу, и дно, которое видно через маску, когда ныряешь под воду и ползающих по нему крабов, кажущихся так близко, только руку протяни. И то, как изнываешь под южным солнцем, раскалившим песок, а темные очки сползают с мокрого от пота носа, а после в вечерней прохладе кожа отдает свой жар, и… она налетает на широкую спину, остановившегося дворфа. Из-за деревьев к ним вышел Дорган в глухо запахнутом плаще и низко надвинутом капюшоне.

— Через четверть часа выйдем к деревне, — объявил он.

— Ну и что! — проворчал дворф эльфу. — К Харальду опять прицепятся и все кончится обязательной потасовкой и нам все равно придется покинуть ее. Лучше уж сразу заночевать в лесу под открытым небом.

— Тогда Харальду придется воздержаться от своего желания лишний раз помахать кулаками, — отрезал Дорган.

— Ты же знаешь, что это невозможно, — недовольно заметила Ивэ, обернувшись к нему. — Один его вид действует на местных вызывающе.

— И все же сегодня мы будем ночевать под крышей, — тихо, но непреклонно сказал Дорган и, повернувшись, двинулся вперед.

— Ладно, дружище, постараюсь быть скромником, что молоденькая послушница, — пообещал ему в спину, Харальд.

— Это, ты-то? — хмыкнула Ивэ и бросив взгляд на Нику добавила: — Ничего бы не случилось, если бы мы заночевали в лесу. Не в первой.

Мужчины промолчали, а Ника чихнула, тихо радуясь предстоящему теплу и горячему ужину. Как и сказал Дорган, через полчаса они вошли в деревню, встретившую их разноголосым лаем собак. Сквозь плотно закрытые ставни просачивались огни, и только открытая дверь деревенской таверны была гостеприимно распахнута, приглашая всех желающих в свое душное нутро. Над дверью, скрипя, раскачивался на ржавой цепи фонарь, мигая трепещущим на ветру пламенем. Усталые, продрогшие путники, гурьбой ввалились в уют человеческого жилья. Весело полыхал в открытом очаге огонь. В теплом, спертом воздухе пахло перебродившем элем и жареным мясом.

Не обращая внимания на компанию местной молодежи, как на грех подгулявшей в этот скучный дождливый вечер, путники молча расселись вокруг пустующего стола, что находился возле самой двери, но промокшие и голодные они не были привередливы, тепло очага доставало и до них. Разговоры и смех смолкли, местные приглядывались к поздним гостям, потихоньку приободряясь в предвкушении потехи. Что такое два путника, один из которых старик. Две бабы, кажется молодые и прехорошенькие, были не в счет. Хозяин таверны принес им подогретый ужин: начиненные свиные колбаски да печеную чечевицу, выставил на стол кувшин с элем. Ника беспокойно смотрела на дверь, не понимая, куда делся Дорган.

— Ешь, — дернула ее за рукав Ивэ. — И не глазей по сторонам.

— А, Дорган?

— Он придет. И надвинь капюшон пониже.

Харальд и Борг ели молча, не замечая того назойливого внимания, которое проявляла к ним кампания деревенских. Эти парни, сидевшие за одним столом, были все как на подбор здоровяками с широкими плечами и натруженными сильными руками. Их грубые, продубленные ветром и солнцем, лица украшали косматые выцветшие бороды. На коленях одного из них сидела пышнотелая бабенка, которую кавалер то похлопывал по роскошному заду, то пощипывал, от чего она, то и дело взвизгивала, заливаясь смехом. Трактирщик, обслужив вновь прибывших гостей и получив с них, более чем щедрую, плату, глянул на своих завсегдатаев и заметно расстроился, почувствовав, что без потасовки, сегодня, вряд ли обойдется. Видно же, как чешутся у парней кулаки помериться силой с варваром. Появление нового гостя, отвлекло отнюдь не благодушное внимание праздной компании от ужинавших путников.

О вошедшем ничего толком нельзя было сказать поскольку он был укутан в длинный плащ, а капюшон надвинут так низко, что не было никакой возможности разглядеть его лица. Поприветствовав сидящих кивком, он прошел к столу на котором трактирщик расставлял глиняные кружки, недовольно поглядывая на деревенских. Не снимая перчаток, посетитель кинул ему монету и получил свою порцию мяса и пива. Приглядевшись к нему, деревенские гуляки, каждый для себя решил, что другие как хотят, но лично он с этим незнакомцем связываться не будет. И внимание их снова переключилось на двух мужчин, чья участь была ими уже предрешена. По мнению деревенских, их следовало проучить хотя бы за то, что их бабы оказались куда как краше. Парень, на коленях которого вольготно восседала бабенка, ущипнув ее как следует за грудь и, шлепнув по необъятному заду, столкнул ее с колен и не обращая внимания на ее возмущенный поросячий визг и ругань, поднялся со скамьи. Пошатываясь, то ли от выпитого, то ли от того, что бабенка отсидела ему ноги, он подошел к столу за которым по семейному чинно ужинали четверо путников. Остановившись напротив Ники, он принялся разглядывать ее и Ивэ. От его неприкрытого настойчивого внимания у Ники уже кусок не лез в горло. А вот Ивэ совсем не смущали его нахальные сальные взгляды, и она продолжала спокойно разделываться со своим ужином. Что касается Харальда и Борга, то они попросту не замечали деревенщину.

— Ты, рыжая, мне нравишься, — сделал свой выбор парень, рыгнув.

Ивэ смерила его полным отвращения взглядом, а Ника еще ниже склонилась над своей миской.

— От тебя крошка, я бы тоже не отказался, — не оставил и ее без своего внимания деревенский дон Жуан, видимо, почуяв ее испуг и нерешительность.

— Эй, здоровяк, какую из них уступишь мне? — вступил он в переговоры с Харальдом.

— Никакую — коротко ответил тот, раздирая зубами колбасу.

— Э-э… — уже не так воинственно промычал парень, как следует разглядев стать северянина, но отступиться на глазах односельчан уже не мог.

— Не жирно ли тебе одному иметь двух красоток сразу?

— В самый раз, — отрезал варвар и счел нужным предупредить — Проваливай, парень, нет у меня охоты с тобой зубоскалить.

— Ты пользуешься нашим гостеприимством, так плати за него?

— Я уже заплатил за постой сполна. Можешь спросить у хозяина этой дыры.

— Ты заплатил за похлебку и за то, что бы тебе на голову этой ночью не капало. А о том, что бы тебе спокойно спалось и о том, что бы целым и невредимым покинуть нашу деревню, ты не подумал?

— Никогда не слыхивал, сколько брожу по земле, что бы за это требовали платы.

— Так то где, а то у нас, — глубокомысленно изрек парень и схватил Нику за руку. — Пошли-ка со мной, красотка.

Ника тут же вцепилась в край стола, а Борг легонько оттолкнул от нее парня. Но и этого хватило, чтобы тот, не удержавшись на ногах, попятился и споткнувшись о стоящую позади него скамью с размаху перекувырнулся через нее. В полной напряженной тишине нервно хихикнула Ника. И тут же все взорвалось бушующим накалом страстей и эмоций. Четверо местных вскочили со своих мест с грохотом опрокидывая скамью, снова роняя деревенскую красотку и ринулись на обидчиков своего друга. В свою очередь, Харальд и Борг выступили вперед, закрывая путь к сидящим за столом женщинам, перед этим аккуратно прислонив к скамье свое оружие: секиру и молот. Деревенские вдруг замешкались, позади неловко рухнул их товарищ, очевидно перебравший эля. Но Ника видела, что одиноко сидевший таинственный путник, попросту подставил ему подножку, вытянув ногу в высоком, заляпанном грязью, сапоге. Хозяин благоразумно скрылся на кухне, предоставив постояльцам разбираться друг с другом самим. Харальд и Борг с воодушевлением бросились на троих увальней, лупя и пересчитывая им ребра, выбивая зубы и подбивая глаза. Слишком поздно поняли деревенские бузотеры с кем связались. Местный дон Жуан самым первым покинул поле битвы, выбираясь из-под скамьи, с которой кувыркнулся: он на карачках пробрался к выходу, в котором и скрылся, канув в дождливую ночь. Тогда как, Борг и Харальд слажено колошматили огрызающихся задир, четвертый, что так неудачно упал, споткнувшись о коварно подставленную ногу незнакомца, поднялся и, обретя относительное равновесие, ринулся на подмогу своим товарищам, но снова неудачно зацепился за высокий сапог незнакомца. Не уставая работать кулаками, Борг с варваром загнали троицу в угол, требуя от них, извинения за свое невежество и за грубо прерванный ужин. Но, видимо, эти неучам было хуже смерти просить прощения у пришлых, и они продолжали отбиваться, оказывая упорное сопротивление, швыряя в противника тем, что подворачивалось им, в этот момент, под руку. Ивэ то и дело пригибала голову Ники от летящих в их сторону глиняных кружек, светильников и горшков.

— Пошла потеха! — подмигнув Нике, довольно сказала она.

А на поле боя неожиданно поменялся расклад сил. До того жавшаяся в углу, визгливая деревенская красотка, вдруг накинулась на Борга, оказавшегося рядом с ней. Обхватив его за шею и повиснув на дворфе всем своим немалым весом, она повалила его на пол, подмяв под себя. Ошеломленный нападением оттуда, откуда он его совсем не ждал, а потому вовремя не сумев дать отпор, Борг, теперь беспомощно барахтался под роскошными телесами, неожиданно выказавшей воинственный дух, бабенки. Отчаявшаяся было троица, тут же воспрянув духом, кинулась на Харальда, решив, что сейчас-то он точно ответит за все, но тут же резко остановившись, попятилась. Сторону здоровенного варвара вдруг принял таинственный незнакомец. Встав рядом с ним, он откинул капюшон.

— Дьявол! — выдохнул кто-то из деревенских.

— Не иначе… — заикаясь, поддакнул другой.

— Друзья, мы только хотели поужинать и отдохнуть — подняв руки в успокаивающем жесте и показывая, что у него нет оружия, попытался успокоить их дроу.

Но парни не желали ничего больше слушать: выпучив глаза и разинув от страха рты, они ринулись из таверны вон. Борг тем временем справился с противником, превосходящим его в весовой категории и, оседлав, потерявшую сознание бабенку, похлопывал ее по пухлым щекам, стараясь привести в чувство. Что-то уж слишком часто он прижимался ухом к ее пышной груди, пытаясь якобы услышать, дышит она еще или уже нет.

— Ах, ты, старый распутник, — засмеялся Харальд, на что Борн вздохнув, начал оправдываться:

— Стар я стал для подобных поединков.

Так или почти так, повторялось в каждой деревне, в которых они останавливались. На исходе четвертого дня, когда путники подходили к очередной деревне в которой собирались остановиться на ночлег, Ника сказала, ни к кому особо не обращаясь:

— А нельзя ли обходиться без мордобоя? Или это обязательно?

— Невозможно, — покачал головой Борг, лукаво посмотрев на Харальда. — Хотелось бы, но что тут поделать если с нами идет этот увалень.

— Я думаю деревенские просто чувствуют вашу готовность к подобным потасовкам. Вам самим они доставляют удовольствие — хмуро заметила Ника. — Но нельзя же добывать себе ночлег постоянными стычками? Наверно можно делать это как-то иначе?

— Конечно, — ехидно согласилась Ивэ. — Не заходить в деревни и ночевать в лесу.

— Ивэ, я вовсе не это имела в виду…

— Ну, конечно, не это! Мы таскаемся по деревням, потому что Дорган, видите ли, не желает, чтобы его принцесса спала на голой земле.

— Но, это ведь не так!

— Разве ты так слепа, что не видишь, как он нянчится с тобой? Но, теперь, ты начинаешь крутить носом, потому что тебе, видите ли, не нравится способ которым мы добываем тебе кров и ужин.

— Мне, казалось, что это делается не только для меня, но и для всех нас.

— Лично я спокойно могу ночевать в лесу. Мы давно равнодушны ко всяким удобствам. Мы умеем устраиваться везде, это тебе подавай мягкую перину да сытый ужин. Что касается нас, то мы стараемся в угоду Доргану, так что не обольщайся на свой счет. А то, я вижу, ты начинаешь капризничать: то тебе не то, это не так. Если уж ни на что не способна, то лучше бы помалкивала.

— Ивэ, я не отрицаю, что не такая выносливая как вы и, может, действительно, настолько привыкла к опеке Доргана, что уже не замечаю ее. Но насчет того, что я капризничаю, ты не права. Я только не хочу, что бы ночлег мы добывали вечными драками, ломая ребра и расквашивая носы, деревенским.

— По-другому с ними нельзя, — буркнул Харальд.

— А вы пробовали?

— Пробовали — что?

— Договориться с ними по мирному.

— С деревенскими по мирному нельзя, — философски заметил Борг. — Пытались. Все равно, все заканчивается дракой.

— Если ты считаешь, что с этими тупоголовыми мужланами можно договориться иначе, что ж попробуй, сама. Не все же только нам пристраивать тебя на ночлег и кормить, что бы после, вместо благодарности, выслушивать еще и наставления — насмешливо проговорила Ивэ, с вызовом глядя на нее.

Но Ника вызов не приняла, понимая, что этот разговор никуда кроме ссоры не приведет. Подавив обиду, она смолчала и Ивэ отошла от нее с торжествующим видом победительницы. Харольд и Борг молча шли рядом, стараясь не смотреть на Нику. Доргану, слышавшему разговор женщин, от начала до конца, было тяжелее всех. Его жена представала перед его друзьями капризной, взбалмошной и недалекой особой. Он не мог вступиться за Нику перед Ивэ, чтобы не выделять ее перед своей воспитанницей и не ранить ее чувств. К тому же и ему досталось от острого язычка Ивэ. Понурившись, раздавленная, униженная, чувствуя, что отношение к ней изменилось не в лучшую сторону, Ника вошла в деревню вслед за друзьями Доргана, когда солнце садилось за горизонт. Сам Дорган, по своему обыкновению, отделился от них, что бы присоединится позже, в самый разгар событий. Они зашли в харчевню, из открытых дверей, которых валил дым от открытого очага. На нем же хозяин харчевни готовил ужин — горячую мясную похлебку. За длинным дощатым столом рассаживались, устало переговариваясь селяне с еще суровыми, от дневных забот, лицами. Дородная хозяйка в грязном переднике и сером чепце с повязанным поверх него засаленным платком, ставила перед каждым кружку с пивом. На вошедших не обратили внимания. Они, пока, не были интересны никому.

— Где Ника? — вдруг спохватился Борг.

— Только что была рядом — растерянно обернулся Харальд — Она следовала за нами, я видел.

Ивэ прислушалась и вдруг бросилась из харчевни на улицу. Выбежав из дверей, она остановилась, не веря своим глазам. Стоя возле изгороди, Ника пела какую-то слезливую песню, с удивлением прислушиваясь к себе, так робко и неуверенно, что на нее жалко было смотреть. Рядом, подперев кулаком щеку, стояла женщина, с цепляющимся за ее юбку сопливым малышом в рубашонке, и с сердобольным видом, слушала ее. «О, святой, Смарг! — в досаде подняла вверх глаза Ивэ — Еще не хватало, что бы Дорган увидел, как его жена, словно последняя побирушка, ноет под дверьми, выпрашивая милостыню». И она решительно направилась к ней, намереваясь увести в харчевню, пока Дорган не застал ее за этим занятием.

— Любезная, спела бы ты чего ни будь повеселее, — раздался за спиной Ивэ голос, — а то, такая жалость берет, что сердце сжимается.

Ника поклонилась, стоявшему в дверях хозяину харчевни и уже увереннее запела про лето.

В том, ее мире, их небольшой студенческий ансамбль гонял, по словам Женьки, «бездарную попсу» и на студенческих конкурсах, они, выше третьего места никогда не поднимались. В группе Ника была второй гитарой, она знала все песни, их репертуара и даже больше, лелея несбыточную мечту, когда нибудь петь самой. Но Женька, послушав ее раз, безнадежно махнул рукой. Эх, слышал бы он ее сейчас. Правильно говорят: бойся своих желаний, ибо они, когда нибудь да исполнятся. Вместе с телом Фиселлы ей достался чудный голос эльфийки и теперь Ника наслаждалась им. Теперь она способна была брать такие высоты на какие не решилась бы Светлана, солистка их группы.

Дорган бесшумно двигался по темной, притихшей улице деревеньки, гадая, удалось ли его друзьям поужинать до тесного знакомства с местным обществом или он найдет развороченную харчевню и постанывающих деревенских забияк, валяющихся по углам, а друзей злых и голодных. Хуже всего если ему, в который раз, придется догонять их на дороге. При мысли о Нике у него сжалось сердце. Все складывалось не так, как ему думалось. Ника и Ивэ не поладили, хотя при нем обе, делают вид, что все в порядке. Он остановился. Впереди виднелись освещенные окна и распахнутая дверь харчевни, в которой мелькали темные силуэты людей. Слышались возбужденные голоса, выкрики и смех. Подойдя поближе, Дорган положив ладони на рукояти сабель, склонил голову прислушиваясь. Стук кружек, мерные хлопки в ладоши, наигрыши на расстроенной лютне, чье-то пение. Что-то здесь не так. Так не должно было быть. С бьющимся от тревоги сердцем, темный эльф, накинув на голову капюшон, шагнул в двери харчевни. Ее зал оказался полон народа. За длинным столом, дружно потеснившись смеясь, пили пиво. Вокруг очага танцевали пары, хлопая в ладоши в такт бренчания лютни и веселой песенке. На появление Доргана никто не обратил внимания. Эльф исподтишка огляделся, разыскав своих друзей, среди сидящих за столом. У Борга на коленях пристроилась какая-то девица, на которую он, обнимая ее за широкую талию, умильно поглядывал. Рядом с ним Харальд на спор пил из высокой кружки пиво с кряжистым, бородатым кузнецом. Обойдя шумную компанию вдоль стены, чтобы не столкнутся со снующими туда сюда людьми, он зашел за спину Харальду и как только он со стуком поставил на стол пустую кружку, удовлетворенно выдохнув, склонившись к нему спросил:

— Где Ника?

Харальд усмехнулся, вытер губы, и, не поворачивая головы к Доргану, дернул подбородком, указывая на нее. Дорган посмотрел вперед. У очага, на табурете, пристроилась Ника со старенькой лютней в руках.

— Мы попали на деревенский праздник? — спросил Дорган, пытаясь посторонится и дать дорогу, шедшей на него хозяйке харчевни, несущей кружки пива с высокой шапкой пены, ползущей через край.

— Не-а… — мотнул головой Харальд. — Это все Ника…

— Что Ника?

— Ника устроила им это веселье.

— Угощайся добрый человек, кто бы ты ни был и откуда бы ты ни пришел, — радушно улыбаясь, остановилась перед ним хозяйка, протянув кружку с пивом. — Подвиньтесь. Дайте человеку сесть и вытянуть натруженные в пути ноги.

На скамье кое-как потеснились и Дорган сумел втиснуться между Харальдом и Ивэ. Хозяйка поставила кружку на стол и пододвинула к нему миску с отварными потрохами.

— Извини, добрый человек, что тебе придется ужинать в такой тесноте. Нынче собралось столько народу, сколько за весь год ко мне не заглядывало. У нас ведь редко останавливаются менестрели.

Сказать, что Дорган был удивлен, не сказать ничего. Он повернулся к Ивэ, вопросительно глядя на нее.

— Можешь открыть лицо, всем здесь известно, что муж мистрис-дроу. Она об этом сразу же сказала, — заявила Ивэ.

Дорган откинул капюшон и взял кружку с пивом, прислушиваясь к голосу Ники, который после короткой паузы снова затянул песню. В нем слышалась хрипотца. Глядя в ее сторону, он отхлебнул крепкого пива и, слизнув с губы пену, спросил:

— Она ела?

— Нет. Как начала петь так ей продыху до сих пор не дают, — прогудел Харальд.

— А так жалостливо поет о любви. Прямо сердце заходиться, правда, миленький? — проговорила, сидящая на коленях у Борга молодая девица.

К Доргану подошла разрумянившаяся молодая девушка и поклонившись, спросила у эльфа:

— Потанцует ли, добрый эльф, с этой девушкой? — и Дорган, не скрывая изумления, отставил кружку в сторону.

После этого вечера, Ника задумалась над тем, что же ей петь. На лютне, которую за несколько медяков им продали в той же деревне, где Ника открыла свою способность к пению, сыграешь не всякое. Не будешь же на ней бренчать рок, тут подойдет, что нибудь из бардов или «Максим». Дорган, на первом же привале настроил лютню, пройдясь по ее разболтанным струнам длиными пальцами, затем, чутко прислушиваясь, подтянул их, после чего отдал Нике со словами:

— Большего от нее уже добиться невозможною. Старая.

Ника схватила ее и уже больше не выпускала из рук, как ребенок, получивший новую игрушку. Она упивалась пением. Для нее это было, словно, глоток свободы. Ее песни были частичкой ее мира и исполняя их, она, в эти минуты, как будто соприкасалась с ним. Может быть поэтому она пела с таким пылом и страстностью. Иногда, какой-нибудь, разгоряченный вином, молодчик вдруг решал, что мистрис поет только ему и для него и Харальд поднимался из-за стола во весь свой немалый рост, что, частенько, сразу же остужало пыл, но бывало и так, что приходилось доходчиво объяснять человеку, что мистрис поет не только для него одного и, что не стоит путать песенку с действительностью. Впечатленный статью варвара и тумаками своих же товарищей, человек сразу смирел, не мешая веселью односельчан. Ведь не часто в деревню заходили бродячие менестрели, которые предпочитали петь в замках знати, где имели не только пристанище и сладкие яства, но и дорогие подарки в виде туго набитого монетами кошелька. А уж, чтобы в деревне останавливались, специально для того, чтобы повеселить добрых людей, такие красотки, как эта мистрис и говорить нечего. Потом, после сделанного варваром добродушного внушения, с ним всегда мирились, дружно распевая всем кабаком: «Ну, что за кони мне попались чудо медленные…» Странно, но в каждом селе и городках, публика, особенно, хорошо принимала именно эту песню, она вообще мирила всех. «Хоть немного еще пос-стою на краю…» — обязательно подпевал, какой-нибудь накачавшийся кислого грушевого сидра, мужичок, стуча пустой кружкой об стол. А, уж потом весь трактир нестройно, от души, орал «чую с гибельным востр-ргом — пр-ропадаю, про-опадаю!». А вот от чего молодежь «угорала», так это от «Лета окаянного…», после исполнения которой, всегда случались драки и потасовки, в конце концов Ника перестала петь ее. Еще ей пришлось расстаться со своим передником и головным платом. Она, не смотря на то, что была замужней женщиной вынуждена была распускать свои роскошные волосы, чтобы скрыть свои эльфийские уши. Дорган, по прежнему, предпочитал держаться в тени и без особой нужды не показывая, что он дроу. И если Харальд и Борг приветствовали пение Ники, то Дорган и Ивэ были куда как сдержанны.

Так, Ника с ее песнями, была благосклонно принята везде и ее новым друзьям и дроу всегда был обеспечен радушный прием, как и сытный ужин с веселой, дружески настроенной компанией. Так они дошли до города ***. Движение на дороге стало оживленнее. Мимо них проезжали груженые и пустые повозки, телеги, пронесся гонец в развевающемся от быстрой скачки плаще, не обращая внимания на людей едва успевавшим уступать ему дорогу. Всадники с притороченными к седлу доспехами торопились въехать в городские ворота затемно.

И вот тогда, отстав, от шедшего впереди Харальда и Доргана, с Никой поравнялась Ивэ.

— Послушай, я хочу попросить прощение за свои слова. Будь великодушна и прости меня. Ты хорошо постаралась ради нас.

Ника была не столько польщена, тем, что Ивэ вдруг попросила прощение, сколько удивлена, а дальнейшие ее слова заставили насторожиться.

— Скоро город и думаю, ни от кого из нас не убудет, если мы переночуем у лесного костра.

— Ивэ, что опять не так?

— Тебя ведь не проведешь, верно?

— Лучше будет, если ты скажешь все на чистоту. Я не обижусь, — «Не дождешься», — добавила она про себя.

— Видишь ли, — Ивэ поправила заплечный мешок. — Доргану нелегко даются твои выступления.

— Нелегко? — ничего не поняв, переспросила Ника.

— Он из себя выходит от ревности. Разве ты не видишь этого? Хотя, кому так хорошо не знать его, как его друзьям. И мирит его с твоим пением лишь то, что ты совсем перестала расспрашивать о Зуффе.

Ника закусила губу. И впрямь она, пребывая в восторженном состоянии от исполнения своей мечты, везде встречая сердечный отклик простодушных слушателей, искренне выражавших свои чувства, совсем позабыла о главной своей цели.

— Но, ведь я…

— Мы не хотим, что бы он страдал. Понимаешь?

Ника опустила голову.

— Сегодня мы будем ночевать под открытым небом, — послушно проговорила она.

— Я знала, что ты поймешь, — кивнула Ивэ и отошла к мужчинам.

Конечно они удивились желанию женщин ночевать в поле, но возражать не стали, тем более, что дожди прекратились и ночи стояли теплыми и ясными. Дорган ушел осматривать окрестность.

Весело горел их костерок, вкусно пахло рыбной похлебкой, разговор шел легко и непринужденно, часто смеялись. Драгоценный вечер, когда ты в гармонии с собой и со всем миром. Но это продолжалось до тех пор, пока уединение, сидящих за костром не было нарушено. Сначала умолк варвар, настороженно прислушавшись. Потом завертел головой Борг. Ивэ придвинула поближе к себе свой лук и колчан со стрелами. К ним на поляну, вышло трое мужчин, по виду сельчан, в сопровождении Доргана.

— Мир вам, добрые путники, — поклонились они сидящим у костра. — Пусть хранят вас в дороге все святые и наши молитвы.

— Устраивайтесь у нашего огня, сделайте милость, — на правах старшего, гостеприимным жестом пригласил гостей к костру Борг. — Не побрезгуйте нашим угощением.

Крестьяне чинно присели у костра на корточки. Они были в добротных, по-видимому в лучших, не заношенных одеждах. От них несло хмельным.

— Темный эльф, рода проклятого, с вами и мы, стало быть, не ошиблись.

— Он наш друг, — шевельнулся варвар.

— Мы не хотели обижать ни вас, добрые люди, ни друга вашего, — поспешил исправить свою оплошность их собеседник.

Повернувшись к Доргану, гость искренне извинился:

— Не держите обиду на меня, мой господин.

— Он ежели выпьет крепкого сидра, сам порой не знает, что мелет его язык, — поддержал его более старший товарищ.

— А пришли мы к вам по большой надобности, — продолжал первый словоохотливый селянин. — Надеясь, что вы будете милостивы и не откажете нам. Дочь моя выходит замуж вот за его сына — он кивнул на сидящего по другую его сторону, молчаливого мужчину, который ограничился кивком.

— Прослышали, мой господин, что жена ваша поет по деревням. Вот мы и прикинули, что сегодняшним вечером, вы ни за что не минуете нашей деревни, что находиться у самой городской стены и нынче же повенчали наших детей, надеясь, что вы будете милостивы к нам и споете на их свадьбе. А уж мы в долгу не останемся и отблагодарим вас.

Отец жениха кивнул, поддерживая слова свояка.

— Окажите нам честь, быть желанными гостями на свадьбе наших детей. А уж как обрадуется невеста. Она все глаза проглядела, вас дожидаясь. Не откажите нам, добрые господа, а уж мы не поскупимся.

— Я слышал, что жена дроу поет за кров над головой и похлебку, — сказал вдруг самый старший из селян.

Ника залилась душной краской стыда, не смея поднять глаза на друзей Доргана, кинув на него самого быстрый виноватый взгляд. Эльф оставался невозмутимым.

— Что скажете, мой господин? — бросив сердитый взгляд на скупого старика, брякнувшего так некстати обидные для мистрис слова, робко обратился отец невесты к Доргану, уже понимая, что последует отказ. Ника тоже была уверена в этом.

— Мы не вправе омрачить праздник и обмануть ожидание новобрачных и гостей — произнес Дорган — Платы тоже с вас не возьмем. Однако надеемся на щедрое угощение.

Ника закусила губу. Вот так! Только дроу, темный эльф, подумал о людях, которые с нетерпением ждали их с самого утра.

Праздник был в самом разгаре. Под огромным древним дубом, что шатром распростер свои ветви над расставленными под ним столами, гуляли жители деревни. С визгом носились меж отплясывающими вовсю взрослыми, ребятня. Под столами грызлись за кости собаки. На огромном костре жарилась целиком кабанья туша. Протяжно гудела волынка. Волынщик так надувал щеки, что казалось от натуги, его глаза вот-вот вылезут из орбит, а лицо побагровело. Две женщины в сложно уложенных на голове белоснежных барбетах, разносили блюда с закусками тем гостям, что оставались сидеть за столами. Из стоящих в кустах бочонков мужчина-виночерпий разливал по кружкам и кувшинам пиво и вино. Увидев подошедших незнакомцев в сопровождении своих односельчан, веселящиеся казалось, обрели второе дыхание. Каждый считал нужным выказать им свой восторг от того, что видит их на своем празднике. Из путаной речи, едва поднявшегося из-за стола старосты деревни, старавшегося выглядеть благочинно, они поняли, что он благодарит их за то, что они оказали честь и не побрезговали то ли их приглашением, то ли угощением. Танцы распались, дав волынщику долгожданную передышку, чем он и воспользовался, тут же припав к огромной кружке с пивом. Парни, собравшись в кружок, с независимым видом разглядывали Харальда, не скрывая своего восхищения его статью и мускулами рук. Заметив их чуть ли не благоговейные взгляды, Харальд озорно подмигнул им и ему тотчас поднесли огромную кружку пенного пива. Одним махом не отрываясь от нее, и не переводя дыхания, Харальд осушил ее и блаженно отдуваясь, возвратил обратно, вытирая пену с губ. Парни восторженно зашептались, остальные захлопали в ладоши и ему опять поднесли такую же полную кружку пива. Внимание же молодых женщин и девушек было поглощено другим гостем. Они боязливо, но с непреодолимым любопытством разглядывали, стоящего с невозмутимым видом Доргана, показывая на него пальцем и перешептываясь. Борг же, как-то сразу очутился сидящим за столом возле старосты в окружении степенных мужчин, похлопывающих его по плечу и спине, то и дело, подливавшим в его кружку вина. Невеста, молоденькая девушка, лет шестнадцати-семнадцати, с венком маков на голове, с загоревшимися глазами подалась вперед к Нике и Ивэ, но видимо приличия не позволяли ей открыто выказывать свой восторг и она, сдерживая его, счастливыми глазами посмотрела на любующегося ею жениха. Он был не намного старше ее и на его тщательно расчесанных напомаженных волосах, тоже красовался венок из маков.

Поскольку Борг, уже перебравшийся за стол и в кругу старейшин произносил речь за речью, а Харальд, окруженный молодежью, поглощал очередную кружку пива, поздравить молодых выпало Доргану, что он и сделал витиевато, торжественно и изысканно. Его слушали так внимательно, что в тишине, был слышен возбужденный гомон птиц в ветвях. В воздухе витал запах щедро разливаемого вина и пива. Как только Дорган окончил свою речь, молодая женщина поднесла ему кубок вина. Грациозно поклонившись ей, Дорган принял кубок, и выпил его не сводя с зардевшейся молодайки глаз, после чего вернул ей его с обольстительной улыбкой, глядя на нее из-подлобья, чем окончательно смутил бедняжку. Не теряя времени даром, Ника достала из дорожного мешка свою лютню и принялась настраивать ее. Ивэ неодобрительно наблюдала за Харальдом, который самодовольно демонстрировал парням то свои мускулы, перекатывающиеся под бронзовой кожей, то свой молот, с легкостью вертя им в руках. Нике и Ивэ поднесли по чарке вина. Выпив его за здоровье и счастье молодых, Ивэ присоединился к Доргану, уже сидящего за столом. К нему на колени безбоязненно забрался какой-то карапуз, осторожно трогая его белые длинные волосы с забавной сосредоточенностью на мордашке. А Ника приступила к своим обязанностям. Скинув плащ и взяв лютню, она поклонилась гостям и пожелала всем доброго здравия, благополучия их домам, счастья молодым и начала наигрывать зажигательную мелодию в стиле кантри. Ей стали помогать ритмичными хлопками те, кто еще оставался сидеть за столом, тогда как танцующие хлопали себе перед каждым прыжком, составляющим танец. Ника, притопывая в такт мелодии, боялась лишь одного, что струны не выдержат и, в конце концов, лопнут. Было бы чудесно, если бы ей своими наигрышами помог волынщик, но он уже вовсю отплясывал в кругу танцующих в паре с девушкой. Харальд и, не скрывавшая своего удовольствия, Ивэ тоже танцевали. К Доргану подошла давешняя молодайка, что подносила ему кубок с вином и присев перед ним в поклоне, пригласила его потанцевать с ней. Дорган покачал головой, с улыбкой показав взглядом на непоседливого малыша, которого поддерживал на своих коленях, что бы он не упал. А карапуз, встав ножками на его коленях, сосредоточенно сопя, изучал золотую серьгу в его островерхом ухе, то и дело неловко дергая ее. Дорган, морщась и смеясь, наклонял голову ниже, чтобы было не так больно. Мать карапуза попробовала было взять сына обратно, но малыш накуксился готовый вот-вот разреветься, и Дорган тут же уверил ее, что он ничуть не мешает ему. Так, не спуская его с рук, дроу сумел, никого не обидев, отклонить несколько приглашений на танец от местных дам. После трех зажигательных песен, Ника поняла, что запыхавшимся танцорам, как и ей самой, необходимо отдохнуть. Кто-то уселся за стол, кто-то толпился вокруг Ники, с ожиданием глядя на нее. Нике поднесли чарку с малиновым вином, сладким и тягучим. Откинув волосы за спину, Ника спросила молодую, чтобы ей хотелось послушать, потому что следующая песня будет спета в ее честь. Невеста подняла головку от плеча мужа, который, обняв ее за талию, крепко прижимал к себе. «Про любовь» — смущенно пролепетала новобрачная и тут же спрятала раскрасневшееся лицо на плече мужа. Ну, конечно, про любовь! Ника запела на свой страх и риск:

Молодежь пришла в движение и разбившись по парам принялась отплясывать. За ними потянулись пары постарше. Несколько пар так и не дотанцевав, украдкой уходили в кусты — целоваться.

Дорган, задумчиво перебирал темными тонкими пальцами золотистые волосы, уснувшего на его коленях, малыша.

Едва она закончила петь, как за ее спиной раздались размеренные хлопки в ладоши, которые тут же заглушили звуки волынки. Давая Нике, отдохнуть за дело, наконец-то, взялся волынщик, а потому пляски не прерывались. Она обернулась. Перед ней стоял изящный франтоватый господин и хлопал в ладоши, явно аплодируя ей. Вновь прибывший гость походил на испанского кабальеро. Все — от темной бородки, оливковой кожи, черных глаз, до сдержанных манер и кричащих желто, красных одежд, прикрытых пропыленным дорожным плащом, выдавали в нем южанина. Из-за его спины виднелся гриф лютни. «Ага! Конкурирующая фирма… Сейчас критиковать начнет…» — решила Ника, вежливо улыбаясь.

— Позвольте представиться, госпожа — поклонился франт — Я менестрель. Здесь меня знают как Джеромо Прекрасноголосого, сына славного трубадура Теллара. Неужели вы не слышали о нем? Но, может быть, вам известен Легендарный Аустаф? Да будет вам известно, что он является моим дедом. Я с младенчества привык петь при дворе его высочества принца Тибальда, но иногда мне приходит блажь, в пути порадовать и простецов. Меня попросили играть на свадьбе малютки Фло, но я до последней минуты не был уверен, что поспею и очень огорчался, что моим бедным овечкам, добрым крестьянам придется довольствоваться всего на всего вульгарной волынкой. Как я ошибся! Оказывается, меня ждал здесь сюрприз.

— Но эти добрые люди сами пригласили нас на свой праздник, сэр Джеромо.

— Вы думаете, я обиделся? Ничуть, уверяю вас. К тому же у вас чудесный и приятный голос.

— У меня слабый голос.

— Постоянное упорство в занятиях придадут ему необходимую силу. Если пожелаете, я охотно возьмусь обучать вас всем тонкостям песенного ремесла, госпожа.

— Не уверена, что мой муж одобрит эту затею. К тому же мы все время в дороге.

Джеромо сразу поскучнел.

— Если ваш муж тот великан северянин, танцующий с рыжеволосой красавицей, то я даже не осмеливаюсь настаивать на своем предложении взять вас к себе ученицей.

— Мой муж сидит возле молодой женщины в полосатой юбке и коричневым платком на голове.

Женщина в белоснежной барбетте, что по-прежнему деловито распоряжалась свадебным пиром, пригласила и отвела Нику с ее новым знакомым за стол, в самое дальнее, пустующее, и оттого тихое, место. Поставив перед гостями тарелку с поджаренными, румяными колбасками и кружку с сидром, женщина, ласково попросив их хорошенько покушать, отошла, чтобы разложить колбаски лежащие на ее блюде по мискам остальных гостей. Ника тут же поддела своим стилетом одну из этих аппетитных колбасок, а Джеромо прищурившись, разглядывал гостей. Наконец, отведя глаза он, со вздохом снял шляпу с пером и плащ, аккуратно сложив, положил их на скамью возле себя, тем самым пресекая чье-либо нежелательное соседство.

— Дроу, — произнес он. — Вы лишили меня последней надежды. Я даже не решусь подойти к этому… темному эльфу. Но, как вам, прекрасная госпожа, пришла блажь сделать подобный выбор?

— А, что такого в моем выборе? — сразу же ощетинилась Ника.

Она заметила, что Дорган, бережно, передав спящего малыша его запыхавшейся от танца раскрасневшейся матери, направляется к ним. Но из круга танцующих ему наперерез выскочила Ивэ и схватив его за руки, смеясь, увлекла его в бурный хоровод танца.

— Ах, прекрасная госпожа, — на лице Джеромо с тонкими резкими чертами читалось искреннее огорчение. — Не знаю какими посулами, клятвами и обещаниями склонил вас дроу к браку с ним, но на вашем месте, я бы поскорей, развязал эти узы, убежав от подобного мужа на край света, например, в яркую, жаркую страну, где дроу просто не способны находиться. К тому же святые отцы не признают подобных браков между эльфами и людьми, так что вы вполне можете считать себя свободной от всех, налагаемых на вас супружеством, обязательств перед дроу.

— И почему я должна разрывать свой брак с ним?

— Вы молоды, моя прекрасная госпожа, а потому наивны и неопытны. Путешествуй вы столько же, сколько я, вы бы многое узнали о жизни. А я, уверяю вас, знаю многое.

— Не сомневаюсь в этом. И что же такого вам известно о темных эльфах?

— Конечно, судя по недоверию и насмешке, которые я слышу в вашем голосе, вы склонны не верить мне. Красота и коварство дроу не только ослепила ваше сердце, но и затуманило разум. Это так свойственно женщинам. О, благодарю тебя, милочка, — кивнул он девушке поставившей перед ним миску с нарезанным окороком и кубок с вином.

— Ах, сэр Джеромо, вы ведь споете нам сейчас.

— Непременно, милочка, ведь именно для этого я здесь — нетерпеливо ответил менестрель, тут же, опять повернувшись к Нике — Да будет вам известно, что дроу самая жестокосердная раса на этом свете, созданная Творцом. Они не могут любить, в них нет теплоты даже к собственному потомству. Их прекрасные женщины могут, походя убить своего любовника, следуя образу жизни своей богини — ужасной паучихи. А самки этих тварей, как известно, пожирают своих самцов, что бы те в свою очередь, не пожрали ее потомства произведенное от него же. Потому дроу, просто не способны испытывать какого либо расположения к своим дамам и женщинам вообще, ибо всегда ожидают получить от них нож в спину. А уж по коварству с ними ни кто и ни что не сравнится. К тому же все они, без исключения, искусные чародеи и я подозреваю, моя госпожа, что вы попросту околдованы сим дроу, не в обиду вам будет сказано. Опасайтесь его и бегите от него пока не поздно. Темные эльфы коварны. Их словам нельзя верить, ибо с их помощью они плетут паутину своей лжи, долго и терпеливо. О! Они очень терпеливы. Они кропотливо готовятся к тому, что бы уловить добычу в свои сети и когда та запутается в них, пощады уже не будет. Они высосут из вас жизнь и ничто, и никто не сможет помочь вам, и уже не вырвет вас из их лап. Дроу беспощадны к своим жертвам. И если уж они наметили ее, то упорно будут охотиться за ней, используя все доступные им средства. Их сердца темны, а ум недобр. Знаете, как был уничтожен ими Сирон? Жестокостью и коварством. Они шли к нему ночами, по пути вырезая деревни дочиста и, никто не мог спрятаться от них. И никто не мог предупредить впереди лежащие деревни и села об опасности. Просто сделать это было некому. Никто не выживал после этой резни. Те, кто попадал после их нашествия в те деревни, говорили, что дроу не брали ничего. Они не грабили и не сжигали, только убивали. Может быть, они и не поджигали дома только потому, что опасались быть обнаруженными раньше времени, и благодаря этому им удалось беспрепятственно дойти до Сирона. Это были страшные для города дни. Сирон был опустошен почти за одну ночь. Дроу жадны до крови, им никогда не насытиться, и не упиться ею. Но кое-кто из горожан все же сумел оказать им сопротивление, спасшись по тайному ходу и подняв тревогу. Быстро собралось ополчение. На помощь людям пришли их союзники дворфы. Они-то и не дали дроу уйти подземным ходом, перебив в нем эльфов. Но часть их все же сумело выбраться из города, подкупив торговцев Сирона, посулив им сокровища. Изменники вывели дроу потайным ходом, которым, до того, пользовались сами для своего спасения и ушли с ними в темную ночь. А наутро тела этих изменников нашли изувеченными в кустах, под городскими стенами. Все понимают, что дроу просто так не расстанутся с мыслью завоевать королевства Поверхности. Но то, что я рассказал вам, ни в коем случае не касается вашего супруга. Он, может быть, вовсе и не участвовал в нападении на Сирон. Он чувствует себя довольно вольготно на Поверхности.

Приняв задумчивый вид Ники за страх и сомнение в своем возлюбленном, менестрель начал говорить с еще большим пылом и убеждением.

— Вам нечего опасаться. Со мной, имея чудный голос и несравненную красоту, вы никогда не пропадете и не испытаете нужды. Ваш дроу не найдет нас. Мы будем путешествовать и петь вместе и если, все же, нечестивый эльф предъявит на вас свои права, у меня найдутся влиятельные покровители, кои сумеют защитить вас от него. Но прежде я отведу вас к магу, который снимет с вас наваждение, наложенное им, и вы сами увидите на краю, какой пропасти вы были, и от которой мне посчастливилось отвести вас.

Он замолчал, смотря на Нику в ожидании ее ответа.

— Вы говорите, что много путешествовали и многое повидали, сэр Джеромо? — после непродолжительного молчания, спросила Ника.

— О, да! Так и есть! — тот час же подтвердил менестрель, видя, что девушка, явно склоняется к тому, что бы довериться ему. Как же хорошо он знал женщин и как же предсказуемы они все были, даже скучно становится, право слово.

— Вы не слышали ничего о маге по имени Зуфф?

— Зуфф… Зуфф, — озадаченно пробормотал про себя менестрель, соединив кончики пальцев и поднося их к полным губам, он силился вспомнить, хоть кого-то под этим именем, хмуря высокий чистый лоб. — По-видимому, сей маг из далеких заморских стран раз у него такое необычное имя. Вы полагаете, что только он способен снять с вас заклятие дроу? Но, я мало, что могу сказать о магах, поскольку стараюсь, как можно меньше иметь дел с ними. Вот если бы сей господин был менестрелем… Вы меня понимаете? Но…

Тут он взглянул на Нику исподлобья так, как до этого смотрел Дорган на молодую женщину поднесшую ему кубок с вином.

— Будет ли мне позволено узнать имя моей прекрасной госпожи?

— Меня зовут Ника. Просто Ника.

— Ника? — улыбаясь, переспросил менестрель. — Какое необычное, очаровательное имя. Очевидно, оно что-то означает?

— Оно означает — победа.

— О, понимаю, — вздохнул менестрель. — Победу над грешными мужскими сердцами.

Ника пожала плечами. Пусть думает, как ему заблагорассудиться, у нее не было никакого желания разубеждать его в чем-то. Но Джеромо, видимо уловил ее настроение и быстро свернул разговор на другую, интересующую ее тему.

— Однако мне известен некий маг, который мог бы помочь вам в ваших поисках, как и снять с вас заклятие дроу. Он живет в Иссельрине, при дворе тамошнего герцога, который особо покровительствует нашей братии странствующих менестрелей. Каждые три года он устраивает при своем дворе состязания певцов, щедро награждая самого достойного из них.

— Давно вы встречали этого мага?

— Не думаю, чтобы он отдал свою душу Вседержителю, после того как я видел его в последний раз, — рассмеялся Джеромо и задумался. — Кажется, это было на день святых Липина и Костелло. Да, да. Я это очень хорошо помню, потому что пел тогда на площади, у ратуши Иссельрина всю ночь.

— Ах, господин Джеромо — раздался рядом нежный, чуть капризный девичий голосок — Когда же вы начнете петь нам ваши песенки? Мы никак не дождемся. Вон и Боб уже выдохся дуть в свою волынку.

Возле них остановились две девушки. В их косы были искусно вплетены цветы. Говорила та, что побойчей, с белокурыми волосами, голубыми глазами и пухлыми губками, круглая и аппетитная пышечка с бойким язычком. По-видимому, ей прощалось все, что бы она ни сказала, а поболтать она явно любила. Вторая девушка держалась чуть позади, смущенно теребя свою косу. Она была выше своей подружки и явно уступала ей в темпераменте, но по ее мимолетному напряженному взгляду на менестреля, было заметно, насколько глубоки ее чувства. Ника украдкой глянула на Джеромо: догадывается ли он, что стал предметом обожания и грезой первой девичьей любви. Или это ему уже не интересно?

— Я непременно спою для вас, милочка. Однако, вы же понимаете, что я не могу быть настолько грубым, что бы оставить без внимания госпожу, что развлекала вас до меня, что было бы грубо и неучтиво с моей стороны.

— Ну, что вы, господин Джеромо, я не посмею лишать вас вашего заработка, а добрых людей удовольствия слушать вас. К тому же, я тоже была бы не прочь услышать пение самого Джеромо Прекрасноголосого.

— Ваше желание будет выполнено сей же час, — и менестрель поднялся, подхватив свою лютню.

Выйдя на середину полянки, на которой отплясывали, смеясь и толкаясь и стар и млад, он принял эффектную позу и, пробежав пальцами по струнам, начал петь задорную озорную балладу, чистым бархатистым голосом. Ника с нахлынувшей на нее острой тоской, подумалось, что для их студенческой поп-группы Джеромо был бы сущей находкой, хотя для студента он был староват. Среди танцующих, она замтила рыжеволосую головку Ивэ и белоснежную гриву Доргана. Нике, рассчитывавшей просто посидеть и послушать Джеромо Прекрасноголосого, пришлось расстаться с иллюзией, что ей выпала спокойная минутка, в которую она сможет обдумать то, что ей рассказал менестрель. К ней начали подсаживаться женщины и девушки, оставшиеся без пары и те, кому просто хотелось отдохнуть от танцев и послушать песни о любви. Пришлось Нике снова браться за свою лютню. Сперва ее попросили спеть «у беды глаза зеленые», потом еще «такую же песенку про любовь» и она спела «любовь и смерть, добро и зло…». Она пела негромко, что бы не сбивать танцующих и не мешать Джеромо. Довольно было и того, что ее слышал, собравшийся вокруг нее кружок, горячо сочувствующих ее пению, слушательниц. Они просили ее петь еще и еще и непременно о любви, подливая в ее кубок малинового вина, разбавленного ключевой водой.

В какой-то момент, к ее расстроенно тренькавшей лютне, присоединился чистый звук наигрыша другой лютни и ее, чуть хрипловатое пение, подхватил сильный голос, повторявший за ней слова, с непередаваемыми нотками обольщения.

Подняв глаза, Ника обнаружила, что танцы уже закончились, по той простой причине, что Джеромо, оставив танцующих, подошел к ней и теперь, стоя рядом, подпевал ей, схватывая мелодию и запоминая слова песни, буквально, на лету.

— Теперь веду я, а вы подпеваете мне, моя госпожа, — склонившись так, что она чувствовала его дыхание на своих волосах, шепнул он ей.

Он запел и Ника, нервничая, старательно подыгрывала ему на своей лютне, понимая, что не может запомнить слов его песенки с такой же легкостью, как это делал он, напевая мелодию, услышанную им только что. Стараясь поспеть за ним и сделать все правильно, она не спускала с Джеромо глаз, подпевая ему. Он немного снисходительно улыбался, замедлял темп. От напряжения она так утомилась, что ей казалось, что она только что, одна выгрузила целую телегу с мукой.

— Вы хорошо справились, моя госпожа, — опять склонившись к ней, шепотом похвалил ее менестрель — У вас безупречный слух, а звук голоса доставляет наслаждение. Споемте вместе еще раз. Теперь будете вести вы, если конечно, еще не устали.

— Но, я не знаю ни одной вашей песни, а вы моей.

— Отчего же… Я запомнил слова вашей чудной песни, которую мы пропели вместе, — и он тихонько наиграл ее мотив. — Надеюсь, я не соврал?

— Нет.

— Тогда, может быть, попробуем?

Ника собралась и едва Джеромо кивнул, заиграли одновременно и, как ни странно, в лад. И это при том, что менестрелю, явно, было нелегко подлаживаться под расстроенную лютню Ники, но именно он вытягивал их дуэт. Он пел свободно, без малейшего напряжения. Он имел уникальную память и запомнил всю песню от слова до слова, не считая мелодии. Ника была настолько поглощена попыткой не отстать и ничего не не напутать, что не заметила, насколько интимным становилось его пение. Занятая, тем, что бы допеть песню до конца, вытягиваясь за ним голосом, и чувствуя, как с нее сходят все семь потов, как и предательскую дрожь в коленках, она не обращала внимания на его красноречивые взгляды. Но как только утихло звучание последнего аккорда, Ника сразу же почувствовала неладное, увидев склонившееся к ней лицо менестреля и его чувственные губы, оказавшиеся слишком близко от ее губ. Она испуганно отпрянула от него, смущенно улыбнувшись притихшим зрителям, густо краснея. Среди столпившихся вокруг стола людей, мелькнуло напряженное лицо Ивэ с неприязненно поджатыми губами. И тут же она увидела, уходящего с праздника, эльфа. Ника, вскочив со своего места, бросилась за ним, расталкивая людей, огибая стол, мимо высоко горящего костра, вокруг которого отплясывал хоровод, она бежала за Дорганом, пока не догнала у конца тропинки, что выводила к началу деревенской улочки, окликнув его. Он остановился, повернувшись к ней, поджидая, когда она подойдет. Она все поняла, едва положив руки ему на грудь, заглянула в его лицо полное муки.

— Это всего лишь песня, дурачок.

Некоторое время, он стоял неподвижно, потом, обхватив ладонью ее затылок, притянул к себе, прижав ее голову к своему плечу.

— Но ты спела ее, более чем хорошо, — прошептал он, зарывшись лицом в ее волосы.