"Крещенский апельсин" - читать интересную книгу автора (Басманова Елена)

Глава 21

Следователь-дознаватель Казанской части был преисполнен решимости изобличить преступника, едва не застрелившего депутата Государственной Думы Гарноусова.

Блистательный рейд на телефонную станцию застал ее руководство врасплох. Дознавателей принял сам заведующий телефонной станцией Александр Карлович Ноэдт. Он провел официальных представителей следствия через зал, похожий на склад металлических ящиков и шнурков к узкой винтовой лестнице с крутыми ступеньками. Поднимаясь, они слышали гул множества свежих голосов. Потом перед ними открылся высокий двухсветный зал, длинный как коридор. За столами, слившимися в один бесконечный ряд, на высоких стульях, тесно приставленных друг к другу, сидели барышни. В ящиках над столами, изрешеченными дырочками, словно пчелиные соты, вспыхивали ярко-красные, желтые, голубые огоньки. Барышни быстро и ловко обеими руками то выдергивали, то вставляли цветные перекрещивающиеся шнуры в нужные гнезда.

Из объяснений господина Ноэдта следовало, что эти милые создания знали все желания, все привычки постоянных абонентов, знали с кем чаще всего те разговаривают, в каком часу, коротко или продолжительно. Смущенный инженер уверял, что теоретически барышни, переводя ключ, могут подслушивать разговоры, но практически слишком заняты. Однако Павел Миронович окончательно убедился, что говорить по телефону все равно что переписываться открытыми письмами.

И хотя беспринципность и изворотливость умов достигли ныне самых цинических размеров, и начальство готово было утаить всё и вся, прикрыть любые преступные деяния, лишь бы не замочить репутацию и не лишиться теплого местечка, но натиск следователя, подкрепленный ушлостью Лапочкина, связал господина Ноэдта по рукам и ногам.

Вооружившись ценными сведениями, следователь отрядил Лапочкина на квартиру злоумышленника, строго-настрого наказав учинить обыск по всем правилам и добыть остальные листки любовного конспекта. Сам же отправился в редакцию «Флирта».

Хитрый старик-конторщик не сразу доложил барыне о позднем визите, мялся, ссылался на ее занятость, тянул время. И только когда из приемной редакторши выскочил надменный рыжеволосый мужчина, настал черед и следователя.

– Я воспользовался вашим любезным приглашением, – сдержанно заговорил Павел Миронович Тернов, отстраняя от дверного проема лукавого конторщика. – Не слишком поздний визит?

– Что вы, что вы, – госпожа Май протянула визитеру обе руки и, склонив голову набок, смотрела на него взором, в котором сквозь откровенную радость чуть-чуть просвечивала и тревога. – Я сама просила вас приходить запросто. Но, судя по официальной дорожке, которой вы воспользовались, дело у вас служебное?

Редакторша изящным взмахом руки указала гостю на кожаное кресло. В другое, напротив, грациозно впорхнула сама.

– Коньяк? Чай? Кофе?

– Благодарю вас, Ольга Леонардовна. Если быстро управимся, на повторное предложение соглашусь.

– Я вся внимание, – притворно вздохнув, госпожа Май сложила руки на коленях, и приготовилась слушать.

На ее длинных холеных пальцах посверкивали перстни с камушками, но гипнотический блеск камней не сбил дознавателя с мысли, и он обрушил на опасную женщину первый вопрос, неожиданный и хлесткий.

– Что делал сегодня у Государственной Думы ваш сотрудник Фалалей Аверьянович Черепанов?

– Ах он мошенник, – редакторша укоризненно покачала головой, – своевольный, и шустрый, сил нет. Велела же ему: только в церковь и обратно. Они с Самсоном еще после полудня отправились на отпевание. Материал в номер готовят… Но церковь на Выборгской стороне… Теряюсь в догадках…

– Кстати, о Шалопаеве, – Тернов откашлялся. – Приношу вам свои извинения, должен буду извиниться и перед ним. Юноша ни в чем не замешан. И не виноват. Возвращаю вам залог.

Госпожа Май облегченно откинулась на спинку кресла, тонкая улыбка скользнула по ее губам.

– Мы с вами, как взрослые люди, предусмотрели возможность такого исхода, не травмировали юную душу… Очень хорошо. Очень. Такой благополучный исход не грех и отметить.

Госпожа Май потянулась к графинчику.

– Погодите, Ольга Леонардовна, юноша чист от подозрений, но расследование еще не закончено.

Мрачная интонация в голосе дознавателя заставила госпожу Май побледнеть.

– Вы начали с Фалалея… Он что, в чем-то подозревается ?

Тернов помолчал и, обведя взором стены, на которых висели репродукции известных картин мастеров итальянского Возрождения с изображениями пышнотелых красавиц, сказал:

– Установлено главное, господин Шалопаев писем Асиньке не писал.

– А кто их писал?

– Писем не писал никто.

Госпожа Май изменилась в лице, расслабилась, подобрела. Она протянула руку к колокольчику, дернула бархатный шнур и, дождавшись Данилы, ласково попросила конторщика:

– Сообщи, дружок, Треклесову, чтобы завтра с утра доставил мне в редакцию и Асю, и Алю. Хватит бастовать, пора работать. Да, жалованье обеим повышаю.

Данила энергично закивал и вновь скрылся.

– А почему, уважаемая Ольга Леонардовна, вы не спрашиваете, кто же скрывается за именем Асинька?

– Женское любопытство мне не свойственно, – госпожа Май снова улыбнулась, на этот раз насмешливо. – Я уверена, если вы сочтете нужным, вы мне объясните. А так, я не могу вторгаться в тайну следствия. Как я поняла, речь идет о Государственной Думе.

– Совершенно верно, сударыня. – Тернов вздохнул, ему очень не хотелось разрушать очарование минуты. – Можно его назвать делом о Думе, а можно и делом о «Флирте». Ведь в него замешаны почти все ваши сотрудники. Как это могло произойти?

– Я не понимаю, о чем вы, дорогой Павел Мироныч, – госпожа Май сделала обиженное лицо. – Мои сотрудники политикой не интересуются, вы знаете. И журнал наш о любви, а не о Думе.

– А ближайший номер у вас будет посвящен телефонной станции?

– Вы шутите, – Ольга Леонардовна игриво повела плечом, – мы планируем опубликовать статью под рубрикой «Преступление по страсти»: о жизни и смерти мещанки Елизаветы Медяшиной. Далее готовится отчет о «Спящей красавице» в Мариинке, рецензия на экстатическую музыку Скрябина, гороскоп, «Энциклопедия девушки», материал о французских эмансипэ… А о телефонистке… Да, припоминаю, интервью с самой обворожительной телефонной барышней, которой чаще всего назначают свидания абоненты. Над ним работает господин Мурин… А в чем вопрос?

– Хорошо, я поясню. С Муриным мне понятно. А вот почему возле телефонной станции околачивались остальные ваши сотрудники? Платонов, Сыромясов, Черепанов, Шалопаев? Нашлись свидетели, которые их там видели! Причем Черепанов и Шалопаев следили за Сыромясовым!

– Ничего не понимаю. – Ольга Леонардовна захлопала глазами, припоминая, что ее сотрудники вроде бы собирались организовать слежку за перемещениями Эдмунда Либида, но своими предположениями пока делиться не стала.

– Телефонистка Чумникова их заметила, – изрек Тернов загадочно. – А вам это имя ни о чем не говорит?

– Чумникова? Впервые слышу.

Павел Миронович напрягся – наступала неприятная минута. Он достал из портфеля сложенный лист бумаги и протянул его госпоже Май.

– Прошу взглянуть. Это лицо вам знакомо?

Госпожа Май долго и внимательно разглядывала рисунок талантливого парнишки-парикмахера из салона, в котором покушались на депутата Гарноусова, и, вернув набросок, ответила:

– Нет, этого человека я не знаю. Рисунок выдает слабое знание портретного искусства.

– А по-моему, и без искусства ясно – здесь изображен господин Либид!

– Не может быть! – изумлению Ольги Леонардовны не было предела, брови ее поползли вверх, темные глаза расширились.

– Может. Это он. Чумникова его узнала.

– И господин Либид посещал телефонную станцию? – недоверчиво спросила редакторша.

– Ольга Леонардовна, – укорил дознаватель, тщательно сложил листок с портретом и спрятал вещественное доказательство в портфель. – Давайте говорить начистоту. Мы ведь одни. Нас никто не слышит, протокола никто не ведет. Есть два варианта объяснения событий. Или вы задумали с помощью своих сотрудников добыть материал для номера – так называемую бомбу… О порочной связи депутата Гарноусова с Айседорой Дункан…

– Но я же вам рассказала о планах на ближайший номер, ничего такого мы не задумывали…

– Очень жаль. Потому что показания свидетелей не в вашу пользу. Есть еще один вариант: журналистский шантаж, так сказать, с целью экспроприации средств для поддержания журнала.

Госпожа Май смотрела на дознавателя холодно, и за ее холодным выражением невозможно было угадать ее истинные чувства.

– Павел Мироныч, – сказала она уже без всякого кокетства, как чрезмерно усталая женщина, – вам известно больше, чем мне. Прошу вас, не терзайте меня. Изложите ваши факты. Надеюсь, я смогу их объяснить.

Дознаватель колебался – пока что ему не удавалось выиграть поединок с госпожой Май. А если он откроет ей все карты? Сумеет ли она принять меры к тому, чтобы избавиться от улик? Однако он был уверен, что госпожа Май не знает главного: после триумфального визита на телефонную станцию он отправил своего шустрого Льва Лапочкина к товарищу прокурора за разрешением на обыск квартиры господина Либида. Наверное, помощник уже обследовал квартиру и мчится сюда с подтверждением преступного замысла!

– Факты таковы, дорогая Ольга Леонардовна, – начал важно Тернов, – ваш сотрудник Эдмунд Либид сговорился с телефонисткой Чумниковой, и за соответствующую мзду она вела записи телефонных разговоров, вернее, любовных излияний депутата Гарноусова и Айседоры Дункан. Затем господин Либид принялся шантажировать этими записями депутата. Даже встретился с ним тайно в салоне. Требовал деньги – или грозил опубликовать разоблачительный материал в журнале «Флирт». Но депутат попробовал избавиться от шантажиста. Нанятая им женщина-убийца намеревалась одним выстрелом через витрину убрать обладателя записей. Она промахнулась. В это время мимо проходил ваш сотрудник Шалопаев, и его по ошибке схватил бдительный дворник. Пожалуй, господин Либид вовлек в преступную авантюру и своего молодого друга – в качестве ассистента, призванного сообщать о непредвиденных опасностях. Во время дознания обнаружен листок записей, сделанных Чумниковой для господина Либида. По почерку мы выявили пособницу шантажиста. Остальное она нам рассказала сама. У вас есть вопросы?

– Разумеется, господин Тернов, – иронически отозвалась госпожа Май, ни единым словом не перебившая дознавателя в продолжение его монолога.

– Я готов ответить.

– Госпожа Дункан призналась в порочной связи с депутатом?

– Ее признания и не требовалось. Я собственными глазами видел, как она бросилась ему на шею возле Думы.

– А господин Гарноусов изобличен в прелюбодеянии?

– Он преступную связь яростно отрицает. Грозит подать в суд на клеветников. А мисс Дункан отправить на одиннадцатую версту.

– Но хотя бы встречу в салоне с господином Либидом он подтверждает?

– И здесь запирается. Но мы предъявим живого господина Либида в парикмахерский салон и установим истину.

– Дорогой Павел Мироныч, – госпожа Май опечалилась, – мне грустно вам об этом говорить, но я обязана. Ваша версия зиждется на весьма зыбких основаниях. Самых главных доказательств у вас нет.

– Они будут, не сомневайтесь. Разве не достаточно, если мы найдем при обыске у господина Либида аналогичные листки, исписанные почерком Чумниковой?

Госпожа Май глубоко вздохнула.

– Дорогой Павел Мироныч! Помните недавнее происшествие с иголкой в апельсине? Ведь тогда Эдмунд и пострадал. Я только лишний раз убеждаюсь в том, что у него есть тайные враги. Кому-то неймется лишить его жизни и репутации. Поэтому-то я и не возражала, когда наш сплоченный коллектив возжаждал оберегать Эдмунда. Сотрудники вызвались по очереди ходить за ним по пятам. Вот вам и объяснение, почему наши журналисты появлялись рядом с господином Либидом в самых разных местах. В том числе и возле Государственной Думы. Признаюсь вам, сегодня утром я запретила Фалалею следовать за Эдмундом к Думе, уж там-то, я была уверена, господину Либиду ничего не грозит. Но журналистская солидарность превыше всего…

– Так он там ожидал господина Либида? – задумчиво произнес Тернов. – Это тоже хорошо ложится в мою версию. После встречи в салоне, прерванной неудавшимся выстрелом, господин Либид счел за наилучшее отправиться в Таврический дворец. Там легко затеряться среди праздной публики. Увидев своего шантажиста прямо в Думе, депутат Гарноусов решил сдаться. Очевидно, его адвокат Шмыгин, сопровождавший своего клиента, встретился с шантажистом в туалетной комнате и выкупил компрометирующие листки.

– В таком случае, обращаю ваше внимание, Павел Мироныч, вам надо было учинять обыск у депутата или его адвоката. А вы зачем-то господина Либида беспокоите…

Издевка, прозвучавшая в голосе госпожи Май, заставила Тернова залиться краской стыда. Он молчал, обдумывая достойный ответ. В наступившей тишине послышались шаги в коридоре. Кто-то приближался к дверям приемной.

Главный редактор журнала «Флирт» и следователь Казанской части обратили взоры к дверям. В проеме возникла элегантная фигура пострадавшего от иголки в апельсине. За господином Либидом маячил далеко не столь презентабельный Лапочкин. По кислому выражению лица своего помощника Тернов понял, что доказательств добыть не удалось.

– Добрый вечер, господа, – приятным баритоном возвестил господин Либид, и в его голосе не чувствовалось ни смущения, ни страха, ни напряжения.

– Как ты вовремя, дорогой Эдмунд, – госпожа Май встала ему навстречу. – Но ты не один?

– Под конвоем, дорогая Олюшка, под конвоем, – игриво пояснил Эдмунд, с чувством целуя протянутую ему ручку, и перевел волоокий взор на Тернова. – По вашему приказанию, господин Тернов, прибыл. Не посмел отказать вашему драгоценному помощнику. Позвольте пожать вашу мужественную руку.

Павел Миронович, преодолев неприязнь, протянул господину Либиду ладонь.

– Присаживайтесь, господа, – уверенно пригласила хозяйка. – Сейчас за рюмкой коньяка все проблемы решим. Или вы предпочитаете водочку?

Мужчины неопределенно улыбнулись. И Ольга крикнула, подойдя к двери:

– Данила, собери поднос с водочкой и закуской.

Усевшись в свое кресло, она обвела мужчин победоносным взором.

– Надеюсь, мы разрешим возникший конфликт мирным путем. Дорогой Эдмунд, прошу тебя простить Павла Мироныча за обыск. Он руководствовался ложной версией.

– Я и не сержусь, – благодушно улыбнулся господин Либид, доставая из внутреннего кармашка сюртука пилку для полировки ногтей. – Я человек законопослушный. Пришел ко мне в сопровождении дворника и околоточного господин Лапочкин, изъявил желание провести обыск, предъявил санкцию от прокурора – пожалуйста. Я перед законом чист.

– А откуда у вас крупная сумма денег в банковской упаковке? – подал голос Лапочкин, присевший на стул у дверей.

– В карты выиграл, причем давно, – равнодушно пояснил господин Либид и тяжело вздохнул. – Придется и в третий раз повторять. Опять, вижу, протокола не ведется…

– Друг мой, – подхватила Ольга Леонардовна, – скажи как на духу господину Тернову: был ли ты вчера в том злополучном салоне, в котором стреляли в господина Гарноусова?

– А кто такой господин Гарноусов?

– Не переигрывайте, господин Либид, – буркнул Тернов, – уж депутата Государственной Думы вы, наверное, знаете…

– А! Депугатишко провинциальный… Сейчас припоминаю. Да, есть такой, хотя я общаюсь более с высокими умами российского законодательства, я же юрист…

– Может быть, вы вчера случайно встретились в салоне мужской красоты? – настаивала Ольга Леонардовна.

– Исключено, Олюшка. Ты же знаешь, – господин Либид легонько потеребил каштановую прядь над ухом, – я пользуюсь услугами личного куафера. На дом вызываю. Мне не нравится антисанитарное состояние городских салонов…

– Но почему же мастер этого салона нарисовал твой портрет? – упорствовала Ольга.

– Покажите этот шедевр, – господин Либид повелительно протянул руку к Тернову. Взяв вынутый из портфеля листок, он изобразил брезгливую гримасу. – Разве ж это портрет? Разве у меня такие маленькие глаза? Разве я такой короткошеий? Нет, нет и нет.

– Но стрижка, усы, борода, – начал Тернов.

– С такими стрижками половина столичных мужчин живет. – Эдмунд возвратил дознавателю листок. – А знаете, почему? Потому что наши мастера, вместо того чтобы развивать парикмахерское искусство, придумывать новые фасоны стрижек, извлекать из клиентов их индивидуальность, Репиными себя возомнили. И оболванивают всех под одну гребенку.

– Хорошо, – оскорбленный Тернов спрятал злополучный рисунок в портфель. – Но от сговоpa с Чумниковой вам отпереться не удастся. Барышня во всем призналась чистосердечно.

– Не понимаю, о каком сговоре идет речь? – Эдмунд изумленно поднял брови. – Я приходил к ней, и даже с цветами. По поручению благотворительного общества «За права рыжих». Я его президент. Правление еще неделю назад составило список тех, кому надо предоставить помощь. Есть там и Чумникова.

– Но барышня показывает, что вы уговорили ее вести тайные записи телефонных разговоров господина Гарноусова с его любовницей! – воскликнул Тернов. – И заплатили ей за записи.

– Повторяю еще раз, – терпеливо объяснил Эдмунд, – деньги были благотворительные. Что касается каких-то мифических записей – полный вымысел. Говоря юридическим языком – клевета. И господин Гарноусов для меня интереса не представляет, слишком мелкая сошка.

– Тогда объясните нам, пожалуйста, с какой целью клевещет на вас телефонная барышня? – подал голос Лапочкин, убирая ноги с прохода, ибо в приемной появился Данила с подносом в руках, и в воздухе поплыли волны аппетитных ароматов: селедочки, лука, маринованных корнишонов…

– Очень просто, господин Лапочкин, – охотно откликнулся господин Либид. – Девушка полна тайных страхов. Живет в мире вымыслов. Что она видит? Голова ее забита множеством бессмысленных человеческих голосов, к тому же у нее нет сердечного друга. И бедняжка вечерами глотает английские любовные романы – единственное, что оставили ей разорившиеся родители, хорошей фамилии, кстати. И усердно посещает синема, а вы же знаете, какие бездарные мелодрамы показывают в «Иллюзионе»? «Рукой безумца», «В сетях порока», «В лапах дьявола»…

– Ах, зачем же ты мне не сказал об этой грустной истории, Эдмунд? – горестно воскликнула госпожа Май, держа рюмку с водкой. – Я тоже хочу проявить милосердие! Я бы изыскала возможность бесплатно поместить брачное объявление для мадемуазель Чумниковой! Впрочем, еще не поздно, в ближайшем же номере и помещу! Любовь спасет несчастную, поскольку, как я поняла, она уже на грани помешательства: выдумывает всякие жуткие истории, даже про своих благодетелей.

– Госпожа Май – человек необыкновенной доброты, – господин Либид приятно улыбнулся Тернову. – Так и стремится кого-нибудь облагодетельствовать. У нее у самой в редакции трудятся две бедные барышни.

– Но с завтрева им жалованье повышено! – встрял Данила, обносящий гостей водкой и закусочкой.

– Вот видите! И сироту казанского Самсона пригрела. Воспитывает, не дает лоботрясничать, – заметил господин Либид.

– В университет заставила явиться, – горделиво добавил Данила.

– Не смущайте меня, – зардевшаяся госпожа Май кокетливо повела головой. – Это мой долг, я и так беспокоюсь, что юноша еще до сих пор не вернулся. Но коли мы разрешили все возникшие недоразумения, предлагаю выпить. За ваше здоровье, господин Тернов! Вас ждет прекрасное будущее. Вы так энергично ведете следствие, и так нестандартно… изобретательно, с изюминкой…

Тернов крякнул и, опрокинув в рот содержимое рюмки, закусил ломтиком селедки, помещенной на крошечный квадратик булки.

– Я, кстати, не успел еще поблагодарить господина Тернова за проведение дознания об иголке в апельсине. Слушая его высокопрофессиональные вопросы, я думал, как много на Руси талантов… Если бы их на дело направить… А иголка, что? Пустяк. Верно, метрдотель лгал и все-таки начиняет корольки анилином для придания им цвета. Или закупает фрукты не у Елисеева, а на Сенном. Но скрывает, чтоб репутацию заведения не портить.

– Вот поэтому английская литература родила детектив, а русская нет, – засмеялась Ольга Леонардовна, в ее темных глазах прыгали веселые искорки. – Какие у нас преступления? Одна видимость. А по сути – все труха какая-то…

Тернов встал, поставил рюмку на поднос.

– Благодарю вас, дорогая Ольга Леонардовна. – Дознаватель старался соблюсти нужную пропорцию сухости и мягкости, чтобы не выдать своего поражения. – Признателен вам за ваши усилия, направленные на помощь следствию.

– Всегда рада вас видеть, – лукаво улыбнулась красавица-редакторша. – Заглядывайте при случае.

Пожав руку господину Либиду, Тернов в сопровождении Лапочкина покинул приемную редакции «Флирта».

В полном молчании сыщики доехали до казенного дома на Литейном.

Возле дверей терновского кабинета сидел мужик в тулупе. Завидев должностных лиц, он поднялся, и Лапочкин опознал в нем дворника, выдавшего ему подозрительную галошу.

– Разрешите обратиться. – Дворник вытянул руки по швам.

В глазах Лапочкина мелькнула надежда.

– С чем пожаловал, братец? Говори?

– Вторую галошу принес. Совсем народ обнаглел. Из любой квартиры галошами швыряются. Так и прибить недолго.

Тернов оторопело смотрел на протянутую обувку.

– Заметил, из какой квартиры бросили? – спросил Лапочкин.

– Никак нет, темно ведь, – ответил дворник. – Принес опять вам, а вдруг сгодится.

Лапочкин, одобрительно похлопав дворника по плечу, вошел за Терновым в кабинет. Он знал, какая мысль буравит сейчас измученное сознание следователя: если кто-то из дома потерял первую галошу, а потом выбросил в досаде вторую, значит, галоша не имеет отношения к нырнувшей под арку женщине-убийце. Значит, стрелявшая женщина скрылась в другом направлении. Тогда зачем Самсон Шалопаев указал на колченогую бабу, нырнувшую под арку?

Объяснения происшествию не было. А чувство поражения в схватке с незримым врагом нарастало. Лапочкин хорошо чувствовал состояние своего начальника, поэтому нисколько не удивился, когда тот повернулся к нему и яростно выкрикнул:

– Лучше бы Дума приняла закон о запрете выбрасывать мусор через окна пятого этажа!