"Грааль никому не служит" - читать интересную книгу автора (Басирин Андрей)

Глава 4. ЭТА ЖИЗНЬ

Первые несколько часов после наркоза — это всегда страшно. Говорят, что у нас на Казе медицина отсталая. На богатых планетах операции делают под гипноконтролем: это когда потом ни голова не болит, ни тошноты нет. Не знаю. Так тяжело просыпаться мне ещё не приходилось. Даже когда мне мениск чинили — после хоккея на скалах.

Свет в палате горел едва-едва, но всё равно глаза слезились. Над ухом жизнерадостно пиликал эскулап. Меня тошнило, тело казалось раздутым, словно баллон аэростата. Страшно хотелось пить.

Моё пробуждение сразу же заметили. Появилась пожилая медсестра, отключила дурацкую пиликалку и обтёрла мне лоб холодным мокрым полотенцем. Здорово! И пальцы у неё — тёплые, ласковые, как у мамы. От их прикосновения даже боль поубавилась.

— Ожил, путешественник? — добродушно осведомилась она. И добавила: — Лежи, лежи, подниматься тебе никак нельзя. Говорить — тоже. Сейчас тебя доктор посмотрит. Потом придёт его превосходительство, тогда всё и расскажешь.

Я успокоился. Может, и не провалил я экзамен? Иначе стал бы Визионер со мною разговаривать. Передал бы через какого-нибудь лейтенантика — мол, так и так, ты нам не подходишь. Счастливо оставаться.

Но всё равно тревожно... А вдруг у них так положено? И о провале должен сообщать сам генерал? А потом Каз, интернат... Даже если меня не отправят в Лачуги — как я буду жить, зная, что ничего путного из меня не вышло?

Появился доктор. Доктор хороший дядька, только задумчивый. Он попросил называть его Алексеем Львовичем, а потом стал задавать вопросы. В основном спрашивал, как я себя чувствую. Посадил на меня жука-анализатора, а сам принялся что-то быстро-быстро набирать на листе пластика.

— Алексей Львович, — спросил я, чувствуя себя совершенно по-дурацки. — А что со мной было-то? Как я сюда попал?

— Ничего особенного, — ответил врач, не отрываясь от листков. — Спонтанный мифизический переход. Похоже, у тебя аллергия на менторекс. Ты больше суток без сознания провалялся, а всё из-за... — Тут он спохватился. — Знаешь, я тебе рассказывать ничего не буду. Придёт его превосходительство и всё объяснит.

Я откинулся на подушки. Вот всегда так: чуть серьёзное — сразу: потом, потом! Ну и ладно, больно надо...

Алексей Львович защёлкнул на моём запястье холоднющий браслет из белого пластика, подключил к эскулапу и ушёл, пожелав скорого выздоровления. Эскулап тоненько заурчал. По руке побежали мурашки; я почувствовал, как под кожей что-то перетекает. Когда Иришка лечила, было похоже. Только у неё это получалось мягче, нежнее. Как-то более по-человечески, что ли?.. Эскулап гудел, а меня дергало — так во сне бывает, когда снится, что проваливаешься в пропасть.

Я и сам не заметил, как прошла головная боль. Усталость и ломота в теле исчезли, на лбу выступила испарина. Я уже почти собрался вздремнуть, как пришёл генерал Рыбаков.

Он нисколько не походил на Визионера вчерашнего — таинственного, с замашками волшебника-Тени из старого фильма. На нём были мешковатый свитер и брюки из немнущейся ткани. Генерал уселся рядом с кроватью и долго меня разглядывал.

— Далеко путешествовал? — наконец спросил он.

— В Лонот.

Визионер присвистнул:

— Повезло тебе. Ну, рассказывай: когда тебя утянуло? В смысле — когда ты понял, что ушёл в мифизический план?

Я растерянно заморгал:

— В какой? Нефизический?

Теперь удивился генерал:

— Вы разве в школе этого не проходили?

Пришлось объяснить, что у нас на Казе обучение специализированное. На острове из нас растили администраторов, счетоводов, управленцев. О том, что происходит на Первом и Втором Небе, мы узнавали из выпусков новостей и фильмов, большей частью фантастических.

— То есть физику вам давали в урезанном виде, так?

Я смущённо кивнул.

— Ну и ладно. — Визионер задумался. Потом хлопнул себя ладонью по колену: — Давай так: ты рассказываешь, что видел в Лоноте, а я отвечу на твои вопросы. Идёт?

Я кивнул.

— Вот и отлично.

...Сам бы я вряд ли сумел толком пересказать лонотские события. Но Сергей Дарович оказался превосходным слушателем. Время от времени он задавал вопросы, от которых события вспыхивали в памяти, словно картинки трехмерного календарика-сюрприза, если его повернуть. Когда я закончил, Визионер некоторое время молчал, собираясь с мыслями.

— Ты ведь не думаешь, что тебе всё привиделось? — наконец спросил он. — Да нет, конечно не думаешь... Лонот так же реален, как Земля и Каз. Может быть, даже реальнее.

И он принялся объяснять. Оказывается, Лонот — это нечто вроде параллельного мира, только запутанней. Всё, что я делаю или думаю, отражается на Лоноте. И наоборот.

— Ты когда-нибудь пытался толковать сны? — спросил Визионер.

Я помотал головой. В интернате нам запрещали рассказывать друг другу, что снилось ночью. Это считалось глупым и даже вредным. За это наказывали.

— Можно поступать по-разному, — продолжал он. — Например, представить, что люди, окружающие тебя, — это ты сам. Один — твоё беспокойство, другой — зло, которое ты боишься в себе признать. Твоя Тень. Лонотцы — это разные части человеческой психики. Твоей в том числе.

— И Иртанетта тоже? — не выдержал я.

— Да. Это сложно объяснить. Видишь ли, фемининная часть твоей души....

— Тогда не надо, — грубовато перебил я. — Не надо объяснять. Как-нибудь обойдусь.

Мысль о том, что Иришка — живая, весёлая — окажется формулой из учебника, была невыносима. Пусть уж лучше так... по-волшебному.

— А Красный рыцарь? — перевёл я тему.

— Каждый мальчишка рано или поздно должен победить своего Красного рыцаря. Выиграть решающий матч. Дать отпор негодяям. Не побояться сказать правду. Иначе ему не стать мужчиной.

Отчего-то Визионер сделался несчастным. Словно он о себе говорил в этот момент. Словно что-то когда-то упустил и сейчас страдает от этого. Я прикрыл веки:

— Ага. Знаю. Я ведь на озеро не просто так пошёл. Что я, дурак, что ли? За это Лачуги сразу. Просто Валька... ну, парень один у нас... сказал, что меня не примут в Орден. У нас Орден Белой Шпаги есть. Надо было принести крабика.

—Так это твоё животное в раковине сидело?

— Да. А что?

Визионер усмехнулся:

— Предупреждать надо, братец. Твой, с позволения сказать, талисман всю ванную паутиной затянул. Потомство вывел, охотничий сезон объявил...

Я почувствовал, как горят щёки. На станции искусственная гравитация, а крабики очень чувствительны. Вдали от родной планеты они паникуют и включают все резервы выживания. Головой думать надо, экзоразведчик! На прошлой же неделе фильм показывали. «Тихий омут на орбите венерианского ада» называется.

— Ничего, —утешил меня Сергей Дарович. — Ребята поразмялись. Боевая тревога по коду А-4. «Проникновение на борт чужой биосферы» — это не игрушки.

Успокоил, называется... Я совсем смутился:

— А скажите... Экзамен на срединника... я сдал?

— А сам-то как думаешь?

Ну вот, начинается...

— Если честно... Наверное, нет. Я же так и не добрался до замка Анфортаса.

Сергей Дарович хмуро кивнул. Мир сразу стал сереньким и тусклым. Отчего-то я не ожидал ничего иного. Он поднялся с табурета:

— Извини, Андрей. Жаль, что так получилось... Я постараюсь, чтобы тебя наказали не сильно. До Лачуг дело не дойдёт, обещаю.

Генерал уже стоял в дверях, когда я со спокойствием, удивившим меня самого, произнёс:

— Вот так всегда. Договаривались на честный обмен, а как дошло до самого важного — и в кусты!

Видно было, как напряглись плечи генерала. Медленно, очень медленно он повернулся ко мне:

— Андрей, я не понимаю... Ты считаешь, что я тебя обманул?

— Нет. Но вы не сказали всего. Что я видел в подводном зеркале? Как Лонот управляет моей жизнью? Кто такой Анфортас?

Вопросов было много. Они рвались из меня, словно пар из чайника.

— Ах вот о чём ты... — Его глаза остановились: Визионер через имплантат связался с эфиросферой. — Ладно, ещё минут десять есть. А потом я уйду: уж не обижайся. У меня и другие дела есть. И не жди, что я открою тебе государственные тайны.

— Тайн не надо, — обречённо сказал я. — Лучше расскажите про Лонот.

Он вновь сел. Наморщил лоб, собираясь с мыслями.

— Лонот... Лонот принадлежит не только тебе — всем людям. Война там может обернуться безумием и разрушением здесь. Ты убил Красного рыцаря — это как-то скажется на нашей жизни. Нам ещё предстоит выяснить как.

— А у других рас?

— Мы знаем только о рунархах. На мифизическом плане у них есть свой мир, подобный Лоноту. Но он устроен совершенно иначе.

— А как?

— Не знаю. Рунархи от нас сильно отличаются.

— А Морское Око? Что я видел в нем?

— Пять планет, пять людей... Человек из мира бунтарей, монахиня, умирающий отшельник. Парадоксальный медитатор, искалеченная огнём женщина. Андрей, я теряюсь в догадках. Видишь ли, пока мы разговаривали, я отдал кое-какие распоряжения. Наши аналитики возьмутся за эту проблему. Если найдём ответ, мы тебе сообщим.

— Ну а звери? — наконец спросил я.

— Звери? Какие звери?

— Ну звери... чудовища...

Мне стало нехорошо. Я вдруг понял, что ни словом не обмолвился о бестиарии короля Белэйна. И о мантикоре тоже. Из моего рассказа получалось, что Итер подстерёг нас в подземелье и затеял поединок. Всё, что касалось краба и последнего удара шпагой, я передал верно. Но потом... потом...

— Зверь... — теряя силы, пробормотал я. — Он... был... шип…

Странная апатия навалилась на меня. Я отвернулся от собеседника, уткнулся носом в колени. Спать... Спать хочется.

— Эй, парень, — встревожился Визионер. Он рывком перевернул меня на спину, встряхнул. — А ну проснись! Смотреть на меня! Глаза открыть!

Дальнейшее я помню смутно. Мир плыл вокруг меня, скручиваясь в весёлую цветную карусель. Монотонно бубнил Визионер, я что-то отвечал ему. Затылок ломило. Кошачье мяуканье застряло в голове, словно пук соломы. Кажется, я кому-то обещал, что не выдам...

Мембрана двери лопнула, и в лазарет мягкой походкой вошла мантикора. Она запрыгнула на кровать, потопталась в ногах и улеглась, не забыв спрятать жало под крыло. Зловеще наращивая темп, запикал эскулап. Зверь лениво поднялся, зевнул и неторопливо двинулся в путь. Прошёл по животу, по груди и замер, жалобно глядя мне в глаза.

— Мяу.

— Ты зачем... — прохрипел я. — Слезь!..

Воздух с трудом проникал в лёгкие. Казалось, на меня положили шкаф — таким тяжёлым было тело зверя. Я выгнулся дугой, сбрасывая гостя с кровати.

— Скорее!.. — шелестели бесплотные голоса. — Усильте поток. Он уходит.

Мантикора рухнула на пол; тело её вытянулось, покрываясь алым шёлком. Итер пытался встать, но распоротая рука мешала ему. Что-то он такое говорил... Что-то жестокое, опасное. Иртанетта?.. Белэйн?..

— Борись, — из неведомой дали донёсся голос Визионера. — Вспоминай, парень. Один раз ты его победил!

— Да... — прошептал я. — Да! Крабик...

— Что он сказал тебе тогда?.. Что?..

— Он... сказал... забыл... забыть...

— Говори! Говори!

Мягкое алое сияние накатило, вымывая из меня дурноту и боль. Я вспомнил всё: усмешку умирающего Итера, его последнюю фразу... Заклятие... Почему Грааль и плащ Итера — одного цвета?..

Слова рвались из горла с трудом, пробиваясь сквозь немеющие губы:

— Итера... убила... мантикора...

Радужный вихрь замедлился. Красный рыцарь таял, оплывая, словно целлофан в огне. Звон в ушах стихал, краски становились ярче, чётче, насыщенней.

— Итер... он поймал мантикору! — захлебываясь, объявил я. — А когда мантикора его... он приказал...

— Помедленнее. Спокойнее, срединник!