Баркер ХедлиРоковой туз

Хедли Баркер

Роковой туз

Перевел с англ. А. Шаров

Обиднее всего в этой вздорной истории, по мнению Герберта Долиша, было то, что, не окажись официантка такой неповоротливой, он никогда не стал бы убийцей.

Минут за десять до отправления поезда терзаемый муками голода Герберт забрел в станционный буфет. Официантка едва передвигала ноги, а Долиш нервно ерзал на стуле и поминутно извлекал из кармана часы. Наконец ему принесли заказ, но до отхода поезда оставалось всего две-три минуты.

Едва успев проглотить сдобу с чаем, Герберт вылетел на перрон, но состав уже тронулся, и вагон, в котором он обычно коротал время с попутчиками за картами, уехал далеко вперед.

Оставив мечты об увлекательной партии в бридж, Долиш рысцой припустил по платформе и еле-еле успел запрыгнуть на подножку последнего вагона.

Втащив за собой саквояж, он вошел в купе, где сидел единственный пассажир - вальяжный стиляга в штиблетах с вызывающе квадратными носами и при галстуке, заколотом булавкой в виде подковы. Стиляга смерил Долиша удивленным взглядом и произнес приличествующие случаю слова о том, что-де негоже подвергать свою жизнь опасности, запрыгивая в поезд на ходу. Затем он приступил к обстоятельному и щедро сдобренному жуткими подробностями повествованию о трагическом происшествии с неким Томасом Биггсом, который, в отличие от Долиша, не сумел вскочить в отходящий поезд и угодил под колеса.

Герберт, тогда ещё и не помышлявший об убийстве, тоже разглядывал незнакомца, которого ему было суждено вскоре отправить к праотцам. Он терпеть не мог глупых людей, а попутчик казался ему самым что ни на есть набитым дураком. Но, когда тот вдруг предложил сыграть в карты, Долиш радостно встрепенулся. Он был заядлым картежником и с восторгом ухватился за это предложение.

- А у меня с собой и колода карт есть, - сказал Герберт, запуская руку в карман. Пальцы наткнулись на что-то твердое. Долиш смутился и извлек на свет пистолет. - Вы только не пугайтесь, - с застенчивой улыбкой попросил он попутчика и положил оружие на столик. - Я не грабитель. Просто купил сегодня по случаю. В нашем местном тире открылась секция стрельбы из пистолета. Уверяю вас, это чертовски захватывающий вид спорта.

Попутчик кивнул.

- Позвольте, - попросил он и, взяв пистолет, принялся рассматривать его как истинный знаток. - Великолепное оружие! Черт возьми, да он заряжен!

- Ну... да... я прикупил патроны, но пусть это вас не беспокоит: пистолет на предохранителе. Ну-с, во что будем играть? В "шестьдесят шесть" умеете?

- Да, в заморских краях пришлось поиграть! Никогда не забуду, как...

Герберт начал сдавать карты.

- Какую назначим ставку? - как бы между прочим спросил он, опять оглядывая наряд своего попутчика.

- Как насчет пяти шиллингов?

Долиш удивился. Обычно он не играл так крупно, но не стал возражать, полагаясь на свой опыт и бойцовский характер.

Очень скоро Герберту стало ясно, что сидевший перед ним стиляга с подковой в галстуке - далеко не простой картежник-любитель. Он удивительно ловко тасовал карты, перебрасывая их хрустящим каскадом из руки в руку, профессиональным движением подносил к губам пальцы, облизывал их и метал атласные карты так проворно, что они, будто намыленные, мелькали над столиком.

Долиш проигрывал. Пять шиллингов, десять, тридцать пять, пятьдесят... Он просадил уже шесть фунтов. Его широкие скулы раскраснелись. Дабы укрепить дух, он надолго припал к карманной фляжке и твердо решил отыграться. Но ещё до прибытия поезда в Чэтэм сумма его проигрыша выросла до сорока пяти фунтов. Желая во что бы то ни стало взять реванш, Долиш рисковал, играл безрассудно. Сердце его сжималось от мерзкого страха: ему слишком не везло, и он проиграл гораздо больше, чем мог себе позволить. А ведь сегодня надо было оплачивать счета. Собственно, для этого и предназначались деньги, которые он вез с собой и сейчас бездумно спускал...

Проиграв семьдесят фунтов, Герберт откинулся на спинку и дрожащей рукой смахнул со лба испарину. Он побледнел, уголки губ подрагивали.

- К сожалению, - сказал он, - я не могу продолжать игру: спустил все до последнего шиллинга.

- Правда? Что ж, приятель, не повезло вам. А жаль, мы здорово сражались.

- Послушайте, - с заискивающей улыбочкой обратился к попутчику Герберт, - я понимаю, что просьба не совсем обычная, но... не могли бы вы одолжить мне эти деньги? Я скоро верну, но сейчас... Понимаете, я...

Ловкач вытаращил на Долиша глаза и злорадно расхохотался.

- Ну и ну, парень! Вернусь домой, непременно расскажу жене. Уж она-то будет реветь в три ручья. Сердобольная женщина. Вот что, приятель, продулись, так продулись. Я вам не благотворительный фонд.

- Позвольте объяснить, - в отчаянии взмолился Долиш. - Вы меня неверно поняли...

- Вот вам мой совет, приятель. Позабудьте об этих деньгах и больше не выходите из дома без гувернантки. Эй, какого че...

- Руки вверх! - прохрипел Долиш, злобно щеря зубы и глядя на попутчика сквозь прорезь прицела.

Даже сейчас он ещё не помышлял об убийстве. Он только хотел настращать ловкача и отобрать у него проигранные деньги, поскольку не представлял себе, как объяснит жене пропажу семидесяти фунтов.

Но игры с огнестрельным оружием всегда чреваты опасностью. Попутчик прищурился и вдруг ринулся на Долиша. Зажмурившись от испуга, тот непроизвольно спустил курок.

Ловкач был убит на месте; он медленно опустился на пол, будто мешок с хламом. В его лбу появилось круглое отверстие, зловеще отливавшее синевой.

Долиш с трудом овладел собой и принялся обдумывать возможные выходы из им же созданного ужасного положения.

Он уже собрался было спихнуть труп под откос, но тут заметил на руке покойного попутчика часы, и его осенило. Долиш решил перевести стрелки на без десяти шесть, рассчитывая, что при ударе о насыпь часы остановятся, и, если тело обнаружат не сразу, полиция подумает, что убитый ехал в предыдущем поезде.

Переведя часы, он открыл дверцу купе, вытолкал труп вон и с удовольствием отметил, что поезд идет со скоростью не менее сорока миль в час.

Инспектор Скотланд-Ярда Веннер сел на лондонскую электричку в восемь сорок утра. В купе уже сидели двое попутчиков. Все они, как обычно, встретили Долиша грубоватыми, но приветливыми шуточками. Вот уже десять лет все четверо ездили на службу в одном купе, коротая время в дороге за картами.

- Ну, давай, старый кровопийца! Колоду не забыл? - кричали попутчики. - Где тебя носило вчера вечером, позволь узнать!

- Опоздал, - отвечал Долиш. - Едва успел вскочить в последний вагон. Читали в газетах об убийстве в пятичасовом?

Пересчитывая карты в поданной ему Долишем колоде, Смит кивнул.

- Бедняге размозжило голову, физиономии как не бывало. Хотя вряд ли он почувствовал удар о насыпь. Веннер, тебе известны какие-нибудь подробности, о которых не писали в газетах?

- Мне много известно, да только болтать об этом нельзя, - ответил инспектор. - Между прочим, часа через три после убийства меня вызвали осматривать труп.

- Слушай, старина Долиш, - подал голос Смит, - колода-то не полная. Куда ты задевал рокового туза?

Смит называл так туза пик.

- Наверное, в кармане остался, - ответил Герберт.

- В кармане-то в кармане, только не у тебя, - неожиданно сурово молвил инспектор Скотланд-Ярда. - Вот он, если не ошибаюсь.

С этими словами Веннер положил на столик туза пик, которого не хватало в колоде.

- Боже правый! А ведь туз и впрямь из этой колоды! - вскричал Смит. Веннер, старый шулер, как эта карта оказалась у тебя, черт побери?

Веннер тяжелым взглядом посмотрел Долишу в глаза.

- Мистер Долиш, - произнес он, кладя руку на плечо Герберта, - как это ни печально, но я должен вас арестовать. Этот туз пик был найден в рукаве убитого...

Ю. Супруненко, А. Шаров

МОНУМЕНТАЛИСТЫ ДРЕВНОСТИ

Благодаря развитию и широкому распространению воздухоплавания в один прекрасный день человечество вдруг оказалось отброшенным на полтора тысячелетия назад и разом перенеслось в далекое прошлое.

Случилось это, когда кто-то случайно заметил с борта самолета начертанные на поверхности земли исполинские изображения диковинных животных. На нашей планете их не так уж мало, но особую известность и славу приобрели те, которые красуются на обширных пространствах перуанского плоскогорья Наска. Содержание их вполне понятно и в известном смысле даже обыденно, а вот цели, преследовавшиеся неведомыми монументалистами, и поныне в значительной степени окутаны покровом тайны. Неизвестна и художественная "техника" - способ, которым эти рисунки были нанесены на поверхность земли. Видеть их можно только с борта летательного аппарата или с высокой горы.

Каменисто-песчаная пустыня Наска расположена в 400 километрах к югу от столицы Перу, Лимы, и имеет протяженность около 60 километров. Осадков здесь выпадает столько, что вести речь об их годовом уровне едва ли вообще есть смысл: скудные дождевык капли тотчас уходят в песок или испаряются, попав на изжаренную солнцем скальную поверхность. Лик Земли тут суров, но нет худа без добра: здесь - лучшее на свете кладбище. Захороненные в Наска останки почти не подвержены тлену, чем и не преминули воспользоваться наши далекие-предалекие пращуры. Собственных пращуров они хоронили в сухих каменных пластах, над которыми и помещали рисунки - якобы для обеспечения "вертикального энергопотока по каналу космической связи". На этих рисунках и между ними археологи обнаружили более двухсот глиняных сосудов, едва ли предназначенных для хранения вышеупомянутой энергии из потока, но, возможно, служивших - или мнимых - её усилителями и бывших точными копиями тех сосудов, которые укладывались в усыпальницы и считались "вместилищами душ" усопших. Сосуды эти покрывали орнаментальный узор или стилизованные рисунки, а на одном из них был изображен даже пингвин с белой грудкой.

Впрочем, несмотря на обилие обширных районов захоронения мумифицированных останков, обнаружено всего три места, где действительно много наземных рисунков. Первый - пустыня Наска; второй - местность к западу от озера Титикака, и третий - у истока реки Апуримак. Последние два почти не изучены, поскольку расположены в горах, где находится большинство значительных культовых центров древних американских цивилизаций. Они ещё ждут своих исследователей и, несомненно, сулят немало интересных находок.

По данным официальной науки, рисунки на земле выполнены представителями одной из индейских культур доинкского периода. Те - перь она так и называется: культура наска, и считается, что её расцвет приходится на 300-900 годы нашей эры. На юге Перу и поныне сохрани - лись остатки построенной наско оросительной системы (неглубокие под - земные каналы, некогда наполненные водой), которая была проложена прямо под рисунками и усыпальницами. Изучение эзотерисечкого насле - дия подсказывает нам, что в древности жители всех континентов обустр - аивали усыпальницы так, чтобы в них вливался "вертикальный энергопо - ток" из космоса. Вспомним пирамиды, курганы, часовни и т.д. Зачастую наши предки, и даже современники, использовали энергопотоки храмов (в России погост - едва ли не непременная принадлежность всякой се - льской церкви, а в Европе усыпальницы нередко устраивались прямо в католических соборах). Не пренебрегали люди древности и естественными "энергопотоками", проходящими над вершинами гор. В заоблачных высях тоже немало кладбищ - достаточно упомянуть утес Мертвецов в стране догонов. Энергопотоки издревле создавались при помощи лабиринтообразных рисунков в зонах сильного природного энер - гетического поля. Такие рисунки непременно освящались, подобно храм - ам. Они были малозаметны, и завоеватели почти не причиняли им ущер - ба; немного вреда было и от землетрясений, коль скоро рисунки изнача - льно бывали неярко выраженными. Бороздки этих рисунков заканчивал - ись валикообразными скруглениями и, значит, имели более высокий "энергопоток", нежели ровная земля.

В жаркую погоду этот "энергопоток", или "эфир", заметен невоо руженным глазом и представляет собой эдакое марево, которое переме - щается вверх и в стороны, однако лишь в строго определенных направ - лениях, и совершенно независимо ни от розы ветров, ни от их силы. Эти поверхностные энергопотоки (думается, с возвращением из космических бездн на грешную Землю кавычки можно опустить) отличаются очень большой насыщенностью, и если современная наука лишь осведомлена об их наличии, то древние высокоученые жрецы не только знали о пото - ках энергии, но и находили им применение при возведении наземных построек и подземных сооружений, таких как усыпальницы. Хитроумные служители культа как-то наловчились улавливать энергопотоки, сосредо - точивать их и посредством вышеупомянутых валиков направлять в нуж - ную сторону. Чем больше рисунок, тем, соответственно, длиннее общая протяженность бороздок, а значит, обширнее и участок земной поверхно - сти, с которого собирается энергия, направляемая затем к точке образо - вания вертикального энергопотока. Очень помогали делу и плавные изги - бы рисунков. Очевидно, размеры рисунков и общая длина их линий зави - сели от ранга погребенных в усыпальницах особ.

Сюжет рисунка, по-видимому, определялся прозвищем, которое носил тот или иной индеец при жизни (этот обычай, как мы знаем, сохра - нился в Америках и поныне, хотя едва ли теперь там часто встретишь ко - ренного жителя, облаченного в уборы из шкур, клыков и птичьих перьев).

Коль скоро пирамидам и иным крупным культовым постройкам не - редко сопутствовали хитросплетения подземных ходов, было бы логично поискать их и в пустыне Наска. И действительно, они там есть, причем ученые надеются вскоре проникнуть в них и исследовать столь же подро - бно, как уже исследована оросительная система, о которой то ли в силу научного снобизма, то ли по иным причинам, почти ничего не написано.

Усыпальницы, как водится, имели входы, но кроме них - ещё и вентиляционные шахты, и стволы для спуска вниз всевозможных пред - метов. Иногда под землей возводились целые храмы. Разумнее всего предположить, что храмы эти прячутся в толще окрестных гор и что именно там, возможно, хранятся свидетельства, способные пролить свет на тайну создания загадочных рисунков. Вполне вероятно, что под зем - лей Наска затаились целые города-музеи - прибежища знаний и духа давно минувших эпох.

По мнению ряда современных ученых, индейцы наско сначала выполняли маленькие черновые эскизы, а уж потом воспроизводили их в загодя выбранном масштабе. Во всяком случае, такие эскизы в Наска обнаружены. Более того, по концам образующих рисунок изогнутых ли - ний найдены вбитые в землю деревянные колья, которые играли роль вешек при нанесении рисунка. Радиоуглеродный анализ показал, что эти колышки вбиты в VI веке новой эры. Тем же столетием датируются и ос - татки поселения наско, обнаруженные близ загадочных рисунков. Совре - менные зодчие, землемеры или летчики при желании без труда могли бы перенести на поверхность земли изображения с маленького эскиза, но и им пришлось бы воспользоваться все теми же колышками, образующими координатные точки.

Общеизвестно, что масштабные таинственные рисунки на лике Земли есть и в Огайо (США), и в Англии, и на казахстанском плато Устюрт; на Южном Урале, Алтае; есть они и в Африке, к югу от озера Ви - ктория, в Эфиопии и других местах. Стало быть, в древности человечес - тво увлекалось созданием наземных рисунков почти так же рьяно, как сейчас и в обозримом будущем компьютерными играми и видеофильмами? Правда, при этом наши предки являли миру куда боль - ше артистического мастерства и самобытности мышления, чем нынеш - ние создатели и, главное, потребители томагучи и игровых программ, не блещущих особым разнообразием.

Рисунки на земле явно не предназначались для всеобщего обозре - ния. Невидимые с поверхности изображения, возможно, запутывали гра - бителей могил. Наверняка жрецы располагали планами местности и под - земелий, какие есть у современных смотрителей кладбищ, и могли опре - делить местонахождение любого подземного сооружения, как культового, так и подсобного.

Рисунки и знаки пустыни Наска открываются глазу лишь в опреде ленный день и час с вершины одной из соседних гор. Видимо, пращуры индейцев приходили сюда в строго установленные дни, как мы ходим на кладбища, чтобы предаться воспоминаниям и мысленно пообщаться с душами почивших близких и духами предков.

Страницы истории

А. Шаров ОН СГИНУЛ В СИНЕМ ПРОСТОРЕ...

"Имею честь доложить, что нынче поутру, в четыре часа, "Буссоль" и "Астролябия" вышли в море при северо-западном ветре. С кораблями идут два шлюпа, коим указание дано сопровождать нас, доколе не исчезнет из виду земля. Таким образом, сегодня началось кругосветное плавание Лаперуза".

Этим сообщением от 1 августа 1785 года адмирал Жан Франсуа де Галоп, граф де Лаперуз, уведомил короля Людовика ХVI о своем выходе из французского порта Брест и намерении пересечь Атлантику, чтобы до - стичь Великого Южного моря, как в те времена именовали Тихий океан.

Хотя тремя столетиями раньше испанец Бальбоа открыл этот океан для европейцев, масштабное изучение и картографирование его просторов началось лишь во второй половине ХVII века, во многом бла - годаря британскому капитану Джеймсу Куку, предпринявшему с 1768 по 1779 год целых три исследовательских похода. И вот, с некоторым опоз - данием, в Тихий океан отправляется Лаперуз, и цель его - отвоевать для Франции, ведущей морской державы тех времен, достойное место в рядах исследователей этого обширнейшего из известных человечеству водных пространств.

Экспедиция Лаперуза покинула Брест за несколько недель до сорок третьего дня рождения её предводителя. Жан Франсуа уже достиг вершин карьеры морского офицера, которая началась двадцатью восе - мью годами годами раньше, когда пятнадцатилетний... нет-нет, увы, не капитан, а всего лишь мичман поступил служить на боевой корабль и сразу же принял участие в сражениях Семилетней войны между Фран - цией и Британией. А в 1783 году ветерана восемнадцати ратных кампа - ний, удалившегося на покой в родовые имения на юге Франции, вдруг опять призвали на службу, не дав насладиться заслуженным отдыхом, и поставили во главе экспедиции, которой надлежало "обнаружить все зе - мли, ускользнувшие от внимания капитана Кука".

Собирать крохи после пиршества великого британского путешест венника Джеймса Кука, наряду с Магелланом и Френсисом Дрейком на - веки вошедшего в первую тройку знаменитых мореплавателей планеты, - занятие, которое могло бы показаться уважающему себя моряку и не - благодарным, и, вероятно, бесполезным: ведь Кук избороздил чуть ли не весь Тихий океан, от Аляски до юга Австралии. Но тем не менее ревност - ный служака и пламенный патриот Лаперуз взялся за дело самоотвер - женно и со всей серьезностью, мало думая о такой суетной чепухе, как тщеславие. На снаряжение экспедиции не пожалели ни сил, ни средств. На борт двух пятисоттонных фрегатов, очень удачно названных "Буссоль" и "Астролябия", погрузили четырехлетний запас продовольствия. Корабельные библиотеки набили новейшими картами и судовыми журналами предыдущих экспедиций, на борт подняли перед - вижную обсерваторию. Среди вещей, предназначенных для обмена с туземцами, и подарков было 600 зеркал, 2600 расчесок, 600 килограммов стеклянных бус и 50 тысяч швейных иголок.

А затем началась настоящая борьба за 400 коек на борту обоих ко раблей. В числе соискателей места был и шестнадцатилетний младший лейтенант парижской военной академии, корсиканец по имени Наполеон Бонапарт. И хотя в списке этот претендент стоял одним из первых, стро - гого отбора он не прошел и был вынужден остаться во Франции, чтобы впоследствии круто изменить весь ход истории этой страны. Но кто знал?..

Наконец настал день отплытия. В предрассветной мгле, под приветственные кличи толпы и пушечный салют, "Буссоль" и "Астроля - бия" покинули Брест и взяли курс в Неведомое, причем впоследствии оказалось, что применительно к Лаперузу это слово имеет самый что ни на есть буквальный смысл.

25 января 1786 года, пройдя через всю Атлантику и сделав остано - вки у нескольких островов, оба корабля миновали мыс Горн и вышли в Тихий океан. Постояв немного в чилийском порту Вальпараисо, 8 апреля они достигли острова Пасхи. Следующей остановкой стал Мауи на Гавайских островах, открытых всего восемью годами ранее Джеймсом Куком и ставших могилой великого британского путешественника, убито - го тамошними туземцами. 28 мая Лаперуз высадился на берег залива Кука, но воздержался от провозглашения этих земель собственностью Людовика ХVI, сказав: "Обычаи европейцев в этой области ужасно неле - пы".

Наконец экспедиционеры увидели побережье Североамериканско - го континента. Корабли подошли к нему близ горы Сент-Элиас, что на Аляске. Лаперуз принялся картографировать береговую линию, медлен - но продвигаясь на юг, и тут стряслась первая беда: две разведыватель - ные шлюпки, посланные измерить глубины возле устья одного из зали - вов, перевернулись на высокой волне, в пучине погиб 21 человек, в том числе шестеро офицеров. Тем не менее, Лаперуз продолжал изучение берегов все лето и добрался до широты нынешнего калифорнийского го - рода Монтеррей.

Затем экспедиция взяла курс строго на запад и 3 января 1787 года достигла португальской колонии Макао в устье Жемчужной реки. После ремонта судов Лаперуз отправился на Филиппины, где пополнил запас продовольствия, и в апреле двинулся на север, картографируя азиатское побережье; он обогнул остров Тайвань, прошел проливом между Кореей и Японией в Японское море, а затем - другим проливом, отделяющим Японию от острова Сахалин. К концу второго летнего исследовательско - го сезона корабли достигли полуострова Камчатка. Здесь Лаперуз ссадил на берег владевшего русским языком офицера по имени Лессепс, дав ему задание пересечь Сибирь и доставить в Европу все материалы, соб - ранные экспедицией к тому времени.

В сентябре 1787 года "Буссоль" и "Астролябия" снова очутились в южных широтах. Приняв на борт пресную воду на Тутуиле, главном ост - рове Американского (ныне - Восточного) Самоа, экспедиция подверг - лась нападению со стороны вооруженных дубинками и камнями тузем - цев. Атаковавшие баркасы дикари убили 12 человек, в том числе и заместителя Лаперуза, капитана "Астролябии" Флерио де Лангля. Сорока трем морякам удалось спастись вплавь, хотя некоторые из них были тяжело ранены. Французы предпочли как можно быстрее покинуть Самоа и направились к восточному побережью Австралии.

В конце января 1788 года они вошли в залив Ботани и с удивлени - ем увидели там британскую военную эскадру. Это был знаменитый Пер - вый флот, состоявший из семи кораблей, которые доставили в Австра - лию 750 каторжников, мужчин и женщин с детьми, ставших основателями первого британского поселения на Зеленом континенте. Когда англичане собрались домой, Лаперуз воспользовался случаем и отправил во Францию письма и новые доклады. В одном из писем он обещал верну - ться на родину в июне 1789 года.

Возможно, кому-то покажется удивительным то обстоятельство, что британцы согласились помочь человеку, посвятившему всю жизнь во - оруженной борьбе с ними и ставшему одним из заклятых врагов британс - кой короны. Но дело в том, что даже во время военных действий Лаперуз являл собой образец благородства и человечности. В годы войны за не - зависимость США британцы вели оживленную торговлю канадскими мехами,которая приносила им весьма значительные доходы. Разрушение факторий и упадок этой торговли пошли бы на пользу мятежным американским поселенцам и их французским союзникам. Получив зада - ние совершить набег на британские пушные фактории в Гудзоновом за-ливе, капитан Лаперуз действовал быстро и решительно. Он захватил и без колебаний разрушил до основания все укрепления, но не тронул жи - лищ тех британцев, которые спаслись бегством и скрылись в лесах. Уходя, Лаперуз даже оставил им провиант и припасы на зиму. Оправды - ваясь перед командованием за свое милосердие, он заявил, что посту - пить иначе было бы бесчеловечно.

Вполне вероятно, что парижские военачальники не сумели по дос тоинству оценить благородство своего соотечественника, но вот британ - цы не запамятовали великодушие Лаперуза и три года спустя, когда он готовился отплыть в Тихий океан, с радостью согласились содействовать адмиралу в его научных исканиях. Французам показали все карты, отчеты и данные, составленные и добытые величайшим путешественни - ком своего времени, капитаном Джеймсом Куком. Особую ценность пред - ставляли двадцать убористо исписанных страниц, на которых излагались способы профилактики и лечения цинги - бича всех мореходов той поры. Благодаря Куку, ни один член экспедиции Лаперуза не пострадал от этого ужасного недуга. Во всяком случае, так говорится в сохранивши - хся отчетах о первых трех годах плавания.

Покидая Брест, Лаперуз увозил с собой две "юркие иголки" (ком пасы), которые совершили кругосветное плавание с капитаном Куком, вернее, прошли с ним путь, равный длине экватора: как известно, ни од - но из плаваний Кука не было кругосветным. Компасы эти подарило Ла - перузу британское Королевское общество.

10 марта корабли покинули Австралию и пошли на северо-восток. Больше их никто никогда не видел. "Он сгинул без следа в синем просто - ре, и лишь загадочная скорбная тень его живет в сердцах и умах людс - ких", - так написал о Лаперузе шотландский публицист Томас Карлайл.

Летом 1789 года об экспедиции уже больше года не было ни слуху ни духу, но родина так и не нашла времени и сил на поиски своего достойного сына. Французский народ был занят более важными делами: 14 июля мятежная толпа взяла приступом мрачную тюрьму Бастилию, положив начало так называемой Великой французской революции, которая повергла страну в смуту и разорение на целых 11 лет и бесславно завершилась восшествием на императорский престол вышеупомянутого Наполеона Бонапарта.

Лишь спустя два года французское правительство вспомнило об исчезнувшем мореплавателе, объявило награду за любые сведения о Лаперузе и отправило в Тихий океан поисковую экспедицию. 25 сентября 1791 года, через 6 лет после оптимистического отплытия Лаперуза из Бреста, тот же порт покинули два корабля под водительством контр-ад - мирала Жозефа Антуана Бруни д Энтрекасто.

Старательно прочесывая Тихий океан в поисках предшественника, Энтрекасто сделал ряд научных и географических открытий. В мае 1793 года контр-адмирал подошел к острову Ваникоро в архипелаге Санта-Крус, что северо-восточнее австралии. Члены его команды заметили дым, поднимавшийся над несколькими возвышенностями этого гористого и сплошь покрытого лесами островка. Быть может, потерпевшие крушение европейцы подавали сигнал идущему мимо судну? Энтрекасто был совершенно уверен, что нашел Лаперуза или, во всяком случае, уце - левших участников его экспедиции. Но Ваникоро опоясан кольцом ковар - ных рифов, и после того, как корабли контр-адмирала едва не переверну - лись, лишь чудом избежав крушения, Энтрекасто был вынужден покинуть архипелаг, даже не отрядив на сушу поисковую партию. Вскоре после этого контр-адмирал занемог и спустя два месяца скончался, а осенью его корабли захватили голландские поселенцы острова Ява, поскольку революционная Франция пребывала в состоянии войны с Нидерландами и едва ли не со всей остальной Европой. Это была первая спасательная экспедиция, снаряженная французами для поисков "Буссо - ли" и "Астролябии".

Со дня отплытия Лаперуза из Франции минуло сорок лет, когда в южную часть Тихого океана прибыл ирландский купец и искатель приключений Питер Диллон. Пристав к берегу крошечного островка Тико - пия в архипелаге Санта-Крус, он с изумлением увидел, что местные тузе - мцы обильно увешаны стеклянными бусами.. Островитяне показали ирландцу и другие предметы явно европейского производства: серебря - ную вилку и ложку, ножи, чайные чашки, чугунные болты и серебряный эфес от шпаги, на котором стояли инициалы Ж.Ф.Г.Л. По словам тузем - цев, они выменяли все это добро у жителей соседнего острова Ваникоро, до которого было двое суток пути.

Ирландец тотчас смекнул, что перед ним - начальные буквы имени Лаперуза, но и ему не удалось добраться до Ваникоро: сначала судно Диллона попало в штиль, а потом дало течь, и в итоге ирландцу пришлось возвратиться на Яву. В конце лета Диллон раздобыл средства на снаряжение экспедиции для поисков уцелевших участников плавания Лаперуза, но прошел ещё целый год, прежде чем ему, наконец, удалось приблизиться к острову Ваникоро, где старый туземец поведал Диллону историю о том, как много лет назад, в шторм, на опоясывающие остров рифы налетели два корабля. Один из них тотчас пошел ко дну, почти вся его команда погибла в пучине или была сожрана акулами. Но второе суд - но село на рифы, и моряки сумели построить из обломков небольшую лодку, на которой и уплыли "спустя много лун". Но двое чужаков "вождь" и его слуга - остались на Ваникоро и умерли "всего несколько лет назад". Остров изобиловал свидетельствами пребывания здесь французов. Диллон нашел украшенную гравировкой рынду и доску с вы - резанными на ней геральдическими лилиями.

В феврале 1829 года Диллон привез скорбные реликвии злосчаст - ной экспедиции в Париж. Чтобы опознать их, пригласили Лессепса, кото - рого Лаперуз высадил на камчатский берег летом 1787 года и который год спустя благополучно доставил в Европу материалы, собранные экс - педицией за первые два года плавания.

Но слухи об открытиях Диллона достигли французской столицы гораздо быстрее, чем он сам, и в южную часть Тихого океана уже была отправлена поисковая экспедиция под началом Жюля Себастьена Сеза - ра Дюмон-Дюрвиля. В начале 1828 года Дюмон-Дюрвиль бросил якорь у берегов острова Ваникоро.

Туземцы показали ему проход в кольце рифов, который они даже спустя четыре десятка лет продолжали называть "Ложным" или "Губите - льным" каналом. В тот далекий штормовой день флагманский корабль Лаперуза, "Буссоль", первым вошел в канал, стремясь к казавшейся без - опасной гавани, но потерпел крушение на коралловом рифе, коварно притаившемся под самой поверхностью воды. Поспешившая на выручку "Астролябия" намертво села на банку. В отчете Дюмон-Дюрвиля гово - рится: "На глубине трех-четырех саженей лежали на дне якоря, корабельные орудия, ядра и груды свинцовых плит". Последние сомне - ния развеялись, когда матросы Дюмон-Дюрвиля сумели вызволить из ко - раллового плена предметы, которые достоверно были на борту "Буссоли" и "Астролябии". Итак, кладбище кораблей Лаперуза было об наружено. Но несмотря на то, что дальнейшие поиски продолжались с перерывами вплоть до 1964 года, мы так и не знаем, посчастливилось ли самому Лаперузу уцелеть после кораблекрушения, был ли он одним из тех двух французов, которые долгие годы жили на Ваникоро, или уплыл со своими товарищами на маленьком боте спустя несколько месяцев после гибели кораблей.

Тихий океан умеет хранить тайны. Но имя Лаперуза и поныне помнят и уважают все, кого судьба забрасывает в бескрайние просторы Великого Южного моря. Этим именем наречен пролив между островами Сахалин и Хоккайдо, а также несколько географических достопримечате - льностей на Гавайях, острове Пасхи и в Австралии.

А. Шаров ПОЧЕМУ МЫ НЕ СЛЫШИМ ПРИВИДЕНИЙ?

Чертовщина началась вечером. Часов в семь Вик Тэнди, как обычно, преспокойно играл клавишами своего компьютера, когда вдруг почувствовал странное смятение. Что-то висело рядом с ним в воздухе, неподвижно, тихо и настырно. Вик сразу понял, что за ним следят. Кто же это? Что это? Странная штуковина невозмутимо оглядывала его с ног до головы.

Видать, я слишком засиделся в лаборатории, - подумал Вик и, пе ресилив себя, поднял глаза. Пепельно-серая фигура заколыхалась, обла - ком потекла прямо на него. Из странного клуба то ли выросли, то ли вып ростались ноги и руки, которые тоже потянулись к Вику. Ученый шарахну - лся прочь, но в этот миг едва успевший налиться плотью контур вдруг растаял, и теперь в лаборатории снова было пусто.

Черт побери, и зачем я злоупотребляю крепким кофе? - спросил себя Вик. - Какая только дрянь не лезет в голову. А впрочем, что это было?

Малость успокоившись, Тэнди, как и подобает ученому, да ещё британскому, решил дотошно разобраться в увиденном. И это ему уда - лось. Теперь сотрудник университета Ковентри убежден, что он знает, с какой стати по коридорам и комнатам шастают всевозможные призраки и почему англичане видят их чаще, чем представители других народов.

Британские острова - воистину земля обетованная для привиде - ний! Сколько их, таинственных, туманными клочьями или серыми конту - рами высовывается из окон старинных замков, расхаживает по колоколь - ням, заброшенным мельницам, музеям, пугает зазевавшихся одиноких прохожих! Покой древних твердынь и таких же древних развалин то и де - ло тревожат тени монахов, королей и бледных как смерть дев. И вот кре - пкий духом Тэнди нашел, наконец, объяснение этому нашествию беспло - тных проказников. Оказывается, всему виной... роза ветров. Над Великоб - ританией испокон веку дует как в аэродинамической трубе. Эти ветры и порождают особые акустические волны, на которые прежде никто не об - ращал внимания, но благодаря которым в стране и завелась всяческая нечисть.

Вот уже больше ста лет британское общество парапсихологов пы - тается найти земное объяснение потусторонних явлений, вывести тени усопших на чистую воду и потребовать с них ответа. Пока заметных успе - хов никто не добился. В расставляемых физическими законами ловушках все так же пусто, призраки ускользают из них как вода из решета. Вот по - чему охотники за привидениями ухватились за предположение Вика Тэн-ди как за идею, способную и впрямь объяснить многое.

На след бессловесных призраков британский ученый вышел случ - айно, благодаря своей привычке засиживаться в лаборатории и... носить с собой как вы думаете, что? Шпагу! Да-да, самую настоящую шпагу. Вик Тэнди безумно увлекается фехтованием и часто приносит в лабораторию свое надежное оружие. На другой день после странного пришествия духа он захватил шпагу на работу, разумеется, не в надежде пустить кровь бесплотному созданию, а просто затем, чтобы подточить острие, поскольку вскоре должны были состояться какие-то соревнования фехтовальщиков. Вик зажал клинок в тиски, достал абразивный станок, и в этот миг шпага вдруг зазвенела. Тонко и тревожно, безо всякого посто - роннего вмешательства. Казалось, с клинком забавляется чья-то невиди - мая рука.

По счастью, Тэнди был физиком-акустиком, а не парапсихологом. Он сразу же заметил, что беспричинный дребезг очень похож на резонан-сные колебания, которые, как правило, порождаются звуковыми волнами. Явление весьма распространенное: кому из нас не случалось в юности врубать на всю катушку магнитофон, а потом выслушивать жалобы сосе - дей, у которых в окнах дрожали стекла.

Но вот ведь незадача. Кроме Тэнди, в лаборатории никого не было, если не считать таинственного невидимого гуляки, игравшего с оружием. Разумеется, не было и магнитофона. Только компьютер. В помещении царила могильная тишина. Но дотошный исследователь все же проделал необходимые измерения, и от их результатов у него на голове зашевели - лись волосы. Приборы неумолимо показывали, что стены лаборатории сотрясаются от адского грохота. К счастью для Тэнди, человеческое ухо не способно улавливать звуки столь низкой частоты, иначе кататься бы бедняге по полу, лезть на станку и биться о неё головой. Комнату прони - зывал инфразвук. Но где же прятался его источник? После недолгих поисков ученый обнаружил его. Вентилятор. Новенький вентилятор, толь - ко что с завода. Стоило выключить его, и клинок перестал звенеть.

И тут физика-акустика осенило: а не связана ли неслышимая какофония с невидимым гостем, подкрадывавшимся к нему накануне?По - стойте-ка, что там показал прибор? Частота звука равнялась 18,98 Гц. Го - споди, да это же резонансная частота колебаний... глазного яблока! "Ве - роятно, из-за этих звуковых волн зрачки мои стали совершать колебате - льные движения, и потому мое зрение незаметно для меня самого пому - тилось. Перед глазами возникла какая-то химера, я увидел тень, туман - ный сгусток, которого на самом деле не было. Получается, что мы не ви - дим, а "слышим" привидения!"

Эти низкие, не улавливаемые ухом тона возникают и в природе. Например, когда резкий ветер овевает шпиль церкви или задувает в ка минную трубу. Жутковатые басы способны пронизать самые толстые стены, особенно сильные неслышимые звуковые эффекты возникают в длинных и узких коридорах. Не случайно именно в них чаще всего встре - чаются привидения.

"Бред да и только", - сказал мне берлинский экоолог Хартмут Из-инг, когда я поведал ему об открытии Тэнди. Бред-бредом, но сам Изинг вот уже долгие годы занимается ничем иным как воздействием инфра - звука на человеческий организм. Ведь это не только вопрос жизни и смерти бестелесных привидений, но и серьезная экологическая пробле - ма. Во время проводимых Изингом опытов некоторые участники, казал - ось, ни с того ни с сего уставали, другие ощущали давление на уши. Но призраков не видел никто.

И вот ещё вопрос, на который британский автор новой "духогонии" пока не нашел ответа. Когда по дороге с бешеной скоростью мчится автомобиль, уровень инфразвука в нем достигает высшей отметки (свист ветра в ушах только слышимая "верхушка" этого леденящего кровь звукового "айсберга"). Выходит, теория не подтверждается практикой? Ведь, если мистер Тэнди прав, то по салонам автомобилей должны толпами сновать бестелесные "пассажиры", и водители просто не могут не видеть перед глазами монахов, королей и бледных как смерть дев. Но этой нечисти в кабинах своих машин пока не видел никто. И инспекторы дорожного патруля, к огорчению лихачей, все поголовно из плоти и крови...

Дональд Уэстлейк

П О Б Е Д И Т Е Л Ь

(фантастический рассказ)

Уордмэн стоял у окна и смотрел, как Ревелл шагает прочь от зоны.

- Идите-ка сюда, - позвал он репортера. - Сейчас вы увидите Сторожа в действии.

Репортер обошел письменный стол и остановился рядом с Уорд - мэном.

- Кто-то норовит сбежать? - спросил он.

- Совершенно верно, - Уордмэн расплылся в довольной улыб - ке. - Вам повезло. Нечасто они рыпаются. Может, этот парень специаль-но для вас расстарался.

На лице репортера появилось выражение тревоги.

- Разве он не знает, что произойдет?

- Разумеется, нет. Пока не испытает на собственной шкуре. Смот-рите.

Ревелл, вроде бы, никуда не торопился; он шел к лесу на дальнем краю пустоши. Прошагав ярдов двести за пределами зоны, он чуть накло-нился вперед, а ещё через несколько шагов обхватил руками живот и сог-нулся пополам вроде как от боли, но тем не менее продолжал идти своей дорогой. Он спотыкался все чаще и чаще, однако ухитрялся не падать и добрался таким манером до опушки леса, где, наконец, рухнул наземь и застыл без движения.

Благодушие Уордмэна вдруг куда-то улетучилось. В теории Сторож нравился ему гораздо больше, чем в практическом приложении. Подойдя к столу, он позвонил в лазарет и сказал:

- Пошлите людей с носилками в восточном направлении. Там на опушке леса лежит Ревелл.

Услышав это имя, репортер встрепенулся.

- Ревелл? - переспросил он. - Так вот кто он. Тот самый поэт?

- Если можно величать его писанину поэзией, - ответил Уорд-мэн, презрительно скривив губы. Ему доводилось читать так называемые "стихотворения" Ревелла. Бред, сущий бред.

Репортер снова выглянул из окна.

- Я слышал, что он арестован, - задумчиво проговорил он.

Высунувшись из-за плеча репортера, Уордмэн увидел, что Ревеллу удалось подняться на четвереньки, и он с великими мучениями ползком тащится к лесу. Но санитары с носилками уже трусцой нагоняли его. Уор-дмэн наблюдал, как они поднимают ослабевшее от боли тело, пристеги-вают его ремнями к носилкам и несут обратно в зону.

Когда они скрылись из поля зрения, репортер спросил:

- Он поправится?

- Полежит пару суток в лазарете. Думаю, он потянул несколько мышц.

Репортер отвернулся от окна.

- Это было очень наглядно, - с опаской проговорил он.

- Кроме вас, такого не видел ещё ни один посторонний, - сказал Уордмэн и снова самодовольно ухмыльнулся. - Как это у вас зовется? Сенсация?

- Да, - садясь, ответил репортер. - Сенсация.

Интервью возобновилось. За год, прошедший с тех пор, как Уорд-мэн приступил к воплощению благотворительного проекта "Сторож", этих интервью было уже несколько десятков. И вот теперь он в пятидеся-тый, наверное, раз объяснял, что такое этот самый Сторож и в чем его ценность для общества.

Основной деталью Сторожа была крошечная черная коробочка - по сути дела, радиоприемник, который хирургическим путем вживлялся в тело каждого заключенного. Посреди зоны стоял передатчик, непрерывно посылавший сигналы на эти приемники. Если заключенный не удалялся от передатчика более чем на 150 ярдов, все было в порядке. Но стоило ему покинуть пределы этого радиуса, и черная коробочка под кожей начи-нала отправлять в нервную систему болевые импульчы, которые усили-вались по мере удаления заключенного от передатчика и в конце концов достигали такой мощи, что лишали человека способности двигаться.

- Понимаете, заключенный не может спрятаться, - объяснил Уордмэн. Даже сумей Ревелл добраться до леса, мы все равно нашли бы его благодаря воплям.

Использовать Сторожа предложил сам Уордмэн. В те времена он служил заместителем начальника самой заурядной тюряги общегосудар-ственного значения. Однако так называемые "сердобольные" подняли хай, и внедрение новшества было отложено на несколько лет. Но теперь, наконец, проект запущен, и Уордмэну обещано пять лет полной свободы действий, чтобы провести испытания, руководить которыми он должен был самолично.

- Если моя уверенность в отменном результате оправдается, - сказал Уордмэн, - то все государственные тюрьмы перейдут на такой режим охраны.

Сторож исключал всякую возможность побега, позволял легко по-давить любой мятеж (достаточно было на минуту-другую отключить пе-редатчик) и превращал работу часовых в легкое и приятное времяпреп-ровождение.

- По сути дела, у нас тут даже нет охранников как таковых, под-черкнул Уордмэн. - Здесь нужен только обслуживающий персонал: сто-ловая, лазарет и так далее.

В новой тюрьме сидели не простые уголовники, а лишь государст-венные преступники.

- Можно сказать, - с ухмылочкой объяснил Уордмэн, - что мы собрали под своим крылышком всю непримиримую оппозицию.

- Иными словами, это политзаключенные, - вставил репортер.

- Нам не нравится это выражение, - ответил Уордмэн, и в его го-лос закрались ледяные нотки. - Слишком уж по-коммунистически оно звучит.

Репортер извинился за оговорку и поспешил закончить интервью. Уордмэн снова подобрел и проводил гостя до выхода.

- Видите, - сказал он. - Никаких вам стен или вышек с пулеме-тами. Наконец-то у нас есть тюрьма, отвечающая требованиям времени.

Репортер ещё раз поблагодарил тюремщика и зашагал к машине. Дождавшись его отъезда, Уордмэн отправился в лазарет проведать Ревелла. Но тому уже вкатили укол, и теперь поэт крепко спал.

Ревелл лежал на спине, пялился в потолок и повторял про себя: "Я не думал, что будет так погано. Я не думал, что будет так погано". Он мы-сленно взял здоровенную кисть и начертал черной краской на безупречно белом потолке: "Я не думал, что будет так погано".

- Ревелл.

Поэт слегка повернул голову и увидел стоявшего возле койки Уорд-мэна. Он смотрел на тюремщика так, словно не узнавал его.

- Мне сообщили, что вы проснулись, - сказал Уордмэн.

Ревелл молчал.

- Когда вы поступили сюда, я попытался дать вам понять, что бе-жать бессмысленно, - напомнил ему тюремщик.

Ревелл разомкнул губы и сказал:

- Все в порядке, вам нет нужды терзаться. Вы исполняете свои обязанности, а я - мой долг.

- Не терзаться?! - Уордмэн вытаращил глаза. - Мне-то с чего терзаться?

Ревелл уставился в потолок. Слова, выведенные на нем всего ми-нуту назад, уже исчезли. Как жаль, что нет бумаги и карандаша. Слова утекали, будто вода из решета. Остановить их, поймать. Но для этого ну-жны карандаш и бумага.

- Могу я получить бумагу и карандаш? - спросил Ревелл.

- Чтобы опять строчить непристойности? Разумеется, нет.

- Разумеется, нет, - эхом откликнулся Ревелл. Он закрыл глаза и принялся следить за ускользающими словами. Человек недостаточно расторопен, он не может и сочинять, и запоминать одновременно. Надо выбирать, и Ревелл сделал свой выбор уже давно: он будет сочинять. Но слова убегали, потому что у него нет бумаги, и распадались в пыль в огромном мире.

- Боль в коленках, боль в руках, - тихо пробормотал он. - Боль в печенках и мозгах. То затихнет, то накатит.Может, хватит? Может, хватит?

- Боль проходит, - ободрил его Уордмэн. - Минуло трое суток. Она уже давно должна была стихнуть.

- Она вернется, - ответил Ревелл и, открыв глаза, начертал эти слова на потолке: "Она вернется".

- Не валяйте дурака, - буркнул тюремщик. - Не вернется, если вы не ударитесь в бега ещё раз.

Ревелл молчал. Легкая улыбка на лице Уордмэна сменилась хмурой миной.

- Нет, - сказал он.

Ревелл удивленно посмотрел на него и ответил:

- Да. Еще как да. Разве вы не поняли?

- Никто не бежит отсюда дважды.

- Я никогда не успокоюсь. Неужели вы не уразумели? Я никогда не оставлю попыток бежать, никогда не перестану существовать, никогда не разуверюсь, что я - тот, кем должен быть.Вы не могли не знать этого.

Уордмэн вытаращил глаза.

- Так вы готовы ещё раз пройти через это?

- Еще много, много раз.

- Вы просто хорохоритесь, - Уордмэн сердито наставил на Рев-елла палец. - Что ж, помирайте, коли есть охота. Вы хоть понимаете, что подохнете, если мы не принесем вас обратно?

- Смерть - тоже бегство.

- Так вот чего вы хотите! Ну, ладно, можете отправляться. Я больше не пошлю за вами, обещаю.

- Значит, вы проиграете, - сказал Ревелл и, наконец, взглянул на тупую и злобную физиономию тюремщика. - Вы сами установили прави-ла. И, даже играя по ним, все равно потерпите поражение. Вы утверждае-те, что ваша черная коробка может остановить меня. Но это значило бы перестать быть самим собой из-за какой-то черной коробки. По-моему, вы заблуждаетесь. Пока я убегаю, вы будете терпеть поражение за пораже-нием, а если черная коробка убьет меня, значит, вы проиграли окончате-льно.

- Та, по-вашему, это игра? - возопил Уордмэн, воздевая руки к потолку.

- Конечно, - ответил Ревелл. - Что ещё вы могли изобрести?

- Вы сошли с ума, - заявил Уордмэн и шагнул к двери. - Вас надо отправить в дурдом.

- Это тоже было бы вашим поражением! - гаркнул Ревелл, но Уордмэн уже хлопнул дверью и был таков.

Ревелл откинулся на подушку. Оставшись в одиночестве, он вновь предался размышлениям о страхе. Он боялся черной коробочки, особен-но теперь, когда знал, как она действует, боялся до такой степени, что сводило желудок. Но был и другой страх, более отвлеченный и умозрите-льный, однако ничуть не менее жгучий. Страх потерять себя. Он неумо-лимо толкал Ревелла на новый побег, а значит, был ещё острее.

- Но ведь я не думал, что будет так погано, - прошептал поэт и вновь мысленно начертал эти слова на потолке, только теперь уже - красной кистью.

Уордмэну загодя сообщили, что Ревелл выходит из лазарета, и тю-ремщик караулил поэта под дверью. Ревелл немного похудел, даже вро-де бы постарел. Прикрыв ладонью глаза, он посмотрел на тюремщика, бросил: "Прощайте, Уордмэн" и зашагал на восток.

Уордмэн не поверил.

- Вы блефуете, Ревелл! - гаркнул он.

Поэт молча шел вперед.

Уордмэн уже и не помнил, когда в последний раз был так зол. Бо-льше всего ему хотелось броситься вдогонку за Ревеллом и придушить его голыми руками. Но Уордмэн сжал кулаки и напомнил себе, что он - человек разумный, здравомыслящий и милосердный. Как Сторож. Ведь Сторож требовал всего-навсего послушания, и он, Уордмэн, хотел того же. Сторож карал лишь за бессмысленное своеволие, и он, Уордмэн, то-же. Ревелл - антиобщественный элемент, склонный к самоуничтоже-нию, и его следует проучить. Ради него самого и ради блага общества.

- Чего вы хотите добиться? - заорал Уордмэн, прожигая взгля-дом удаляющуюся спину Ревелла и жадно вслушиваясь в безмолвие по-эта. - Я не стану посылать за вами! Сами приползете сюда на карачках!

Он смотрел вслед Ревеллу, пока тот не покинул пределы зоны. По-эт брел, обхватив руками живот и подволакивая ноги, голова его безволь-но поникла. Наконец Уордмэн скрипнул зубами, развернулся и отправил-ся в свой кабинет составлять месячный отчет. Всего две попытки к бегст-ву. Раза два или три за день он подходил к окну. Ревелл полз на четвере-ньках через пустошь, направляясь к деревьям. Под вечер поэт скрылся из виду, но Уордмэн слышал его вопли и лишь с большим трудом смог со-средоточиться на подготовке отчета. В сумерках он снова вышел на ули-цу. Из леса доносились слабые, но непрерывные крики Ревелла. Тюрем-щик застыл, обратившись в слух, сжимая и разжимая кулаки. Он был ис-полнен угрюмой решимости не давать воли состраданию. Ревелла надо проучить ради его же пользы.

Спустя несколько минут к Уордмэну приблизился один из врачей.

- Мистер Уордмэн, его необходимо вернуть.

Начальник тюрьмы кивнул.

- Знаю. Но я должен убедиться, что он усвоил урок.

- Господи, да вы только послушайте! - воскликнул врач.

Лицо Уордмэна омрачилось.

- Ну, ладно, несите его сюда.

Врач отвернулся, и в этот миг крики прекратились. Уордмэн и врач как по команде встрепенулись и прислушались. Ни звука. Врач опроме-тью бросился к лазарету.

Ревелл лежал и орал. Мысль была только одна - о боли и о том, что надо кричать. Время от времени ему удавалось издать особенно гро-мкий вопль, и тогда он выгадывал ничтожную долю секунды и отползал ещё немного дальше от тюрьмы, преодолевая несколько дюймов. За по-следний час Ревелл сумел проползти два с лишним метра. Теперь его голову и правую руку можно было видеть с проложенной через лес проселочной дороги.

На одном уровне сознания существовали только боль и вопли. Но на каком-то другом Ревелла постоянно и неотступно преследовал окру-жающий мир: он видел былинки перед глазами, неподвижный тихий лес, ветви в вышине. И маленький грузовичок, который остановился рядом с ним на дороге.

У человека, вылезшего из кабины и присевшего возле Ревелла на корточки, было морщинистое обветренное лицо. Судя по грубой одежде, он был фермером. Человек тронул Ревелла за плечо и спросил:

- Вы ранены?

- Восток! - крикнул Ревелл. - Восток!

- А вас можно переносить?

- Да! - взвизгнул страдалец. - Восток!

- Отвезу-ка я вас к лекарю.

Когда фермер поднял Ревелла и уложил в кузов грузовика, боль не усилилась. На таком расстоянии от передатчика её величина уже не мог-ла измениться.

Скрутив тряпицу, фермер запихнул её в разинутый рот Ревелла и сказал:

- Сожмите зубами, тогда полегчает.

Ревеллу не полегчало. Но тряпица хотя бы приглушала его крики. И то слава богу: собственные вопли пугали его.

Ревелл пребывал в сознании, когда фермер в сгущающихся сумер-ках внес его в здание, внешне похожее на поместье колониальной поры, но приютившее вполне современную больницу. Поэт видел склонивше-гося над ним врача, чувствовал его руку у себя на лбу, слышал, как врач благодарит фермера. Они наскоро обменялись несколькими словами, по-том фермер ушел, а врач снова склонился над Ревеллом. Это был моло-дой человек в белом халате, с пухлыми щеками и рыжей шевелюрой. Он казался сердитым и напуганным.

- Вы из тюрьмы, верно? - спросил врач.

Ревелл грыз свой кляп и орал, но сумел кивнуть. Точнее, судорож-но дернуть головой. Казалось, кто-то взрезал его подмышки ледяным но-жом, шею будто терли наждаком, суставы выворачивало. Так разделыва-ют крылышко цыпленка за обедом. В желудок словно налили кислоты, а в тело понатыкали иголок, да ещё жгли его паяльной лампой, одновремен-но сдирая кожу, вспарывая бритвой нервы и колотя молотками по мыш-цам. Чьи-то пальцы выдавливали ему глаза. Но эту боль придумал гений, вложивший в её создание все свое умение. Разум продолжал работать, и Ревелл все сознавал. Ему никак не удавалось лишиться чувств, впасть в забытье.

- Иные двуногие - те ещё скоты, - рассудил врач. - Попытаюсь извлечь из вас эту штуку. Не знаю, получится ли: нам не положено разби-раться в механизме её действия. Но попробую.

Он куда-то ушел и вскоре вернулся со шприцем.

- Это вас усыпит.

Ооооооооо!

- Его там нет. Мы обшарили весь лес.

Уордмэн злобно зыркнул на врача, хотя понимал, что ему придется принять эту истину.

- Ладно, - сказал он. - Кто-то его увез. Там ждал сообщник, который помог ему смыться.

- Никто не посмел бы, - возразил врач. - Любой пособник и сам угодит сюда.

- И тем не менее, - ответил Уордмэн. - Я позвоню в полицию штата, добавил он и отправился в свой кабинет.

Спустя два часа полицейские перезвонили ему. Они опросили всех, кто обычно ездил по лесной дороге, местных жителей, которые могли что-то видеть или слышать. Один фермер подобрал раненого неподалеку от тюрьмы и отвез его в Бунтаун, к доктору Эллину. Полиция была убеж-дена, что фермер сделал это по неведению.

- Но не врач, - угрюмо буркнул Уордмэн. - Этот должен был сразу смекнуть, что к чему.

- Да, сэр, я тоже так думаю.

- И он не сообщил о Ревелле.

- Нет, сэр.

- Вы уже забрали беглеца?

- Еще нет. Рапорт только что поступил.

- Я поеду с вами. Дождитесь меня.

Уордмэн отправился в карете "скорой помощи", которой предстоя-ло доставить Ревелла обратно в тюрьму. К больнице тихонько подъехали две патрульные машины, и полицейские ввалились прямо в операцион-ную, где доктор Эллин мыл хирургические инструменты.

Врач невозмутимо оглядел пришельцев.

- Я подозревал, что вы нагрянете.

Уордмэн указал на стол посередине комнаты, на котором лежало бесчувственное тело.

- Это Ревелл, - сказал он.

Эллин удивленно взглянул на своего подопечного.

- Ревелл? Тот самый поэт?

- А вы не знали? Зачем же тогда помогали ему?

Врач повнимательнее вгляделся в лицо тюремщика и спросил:

- Неужто сам Уордмэн?

- Да, это я.

- Тогда, надо полагать, это принадлежит вам, - сказал Эллин и протянул тюремщику окровавленную черную коробочку.

Потолок упрямо оставался белым. Ревелл мысленно выводил на нем такие словечки, от которых впору было покраснеть даже штукатурке, но ничего подобного не происходило. Наконец он зажмурился и багровыми, похожими на паучков буквами начертал на своих веках: "Забытье".

Он услышал, как кто-то входит в палату, но не сразу открыл глаза: не было сил, весь их запас ушел на то, чтобы зажмуриться. Наконец он разомкнул веки и увидел возле своей койки злого и угрюмого Уордмэна.

- Ну, как вы, Ревелл? - спросил тот.

- Я размышлял о забытьи, - сообщил поэт. - Сочинял об этом стихотворение. - Он взглянул на чистый потолок.

- Помнится, вы просили карандаш и бумагу, - сказал Уордмэн. - Мы решили дать их вам.

Ревелл посмотрел на него, но надежда в его душе вспыхнула лишь на миг. Потом он все понял.

- А... - ответил он. - Вот оно что.

Уордмэн нахмурился.

- Что-нибудь не так?Я же говорю: вы получите карандаш и бумагу.

- Если пообещаю больше не уходить.

Руки Уордмэна стиснули спинку койки.

- Да что с вами? - сердито спросил он. - Вам не выбраться от-сюда. Пора бы уже уразуметь.

- Вы хотите сказать, что я не сумею победить. Но я и не проиграю. Это ваша игра, по вашим правилам, на вашем поле, с вашим снаряжени-ем. Если мне удастся сести её вничью, и то неплохо.

- Вы по-прежнему считаете это игрой! - взорвался Уордмэн. - Думаете, все понарошку. Хотите полюбоваться своими деяниями? - Он отступил к двери, махнул рукой, и в палату ввели доктора Эллина. - По-мните этого человека? Спросил Уордмэн.

- Помню, - ответил Ревелл.

- Он только что поступил к нам. Через час ему вживят Сторожа. Можете гордиться, Ревелл.

- Простите меня, - сказал поэт врачу.

Тот улыбнулся и покачал головой.

- Не за что. Я надеялся, что открытое судебное разбирательство поможет избавить мир от Сторожа и ему подобного хлама, - улыбка Эллина сделалась грустной. - Но суд оказался не таким уж и открытым.

- Вы оба слеплены из одного теста, - заявил Уордмэн. - Вас волнуют одни лишь чувства толпы. Виршеплет Ревелл долдонит об этом в своих так называемых "стихах", а вы - в той дурацкой речи на суде.

- О, так вы сказали речь? - с улыбкой спросил Ревелл. - Жаль, что я её не слышал.

- Она не очень удалась, - ответил Эллин. - Я не знал, что суд продлится всего один день, и мне не хватило времени подготовиться.

- Ладно, довольно! - гаркнул Уордмэн. - Еще успеете наговориться. У вас будет на это не один год.

На пороге Эллин обернулся.

- Не уходите, пока я не оклемаюсь после операции, - попросил он Ревелла.

- Собираетесь со мной? - спросил поэт.

- Естественно, - ответил врач.

Тюремщик сник.