"Добродетель в опасности" - читать интересную книгу автора (Барбьери Элейн)

Глава 6

Уилл Морган стоял у окна хижины на индейской территории и разглядывал грязную дорогу, проложенную на север по редкой траве. Его моложавое лицо и темные глаза были напряжены, а движения стройного крепкого тела скованны. Было жарко, но яркий солнечный свет раннего утра постепенно слабел. Собирался дождь.

Морган с досадой взглянул на загоны для скота, наспех построенные рядом с хижиной, в которых вяло передвигались его люди с железными клеймами в руках. Угнать скот проще всего. Ему нравились волнение, риск и сознание того, что можно кого-то лишить жизни одним движением пальцев. Но потом нужно было сделать еще много нудных вещей, чтобы, не будучи пойманным, продать краденых животных, и эта часть работы всегда вызывала в нем нетерпеливое раздражение.

Морган повернулся к ведру с водой, стоящему в углу, хлебнул из ковшика и с отвращением выплюнул теплую жидкость. Он приехал сюда несколько дней назад, надеясь, что скот уже готов для перевозки, но не тут-то было. Заново клеймить скот — тяжкий труд, а его люди не привыкли трудиться. Эти ленивые свиньи начинают шевелиться, только когда он стоит у них над душой, вот и пришлось подгонять их почти все утро. Как же это осточертело! К тому же их лень мешала ему заняться личными делами, что вызывало еще большее раздражение.

Рыжие волосы, огнем горевшие на солнце… карие глаза с зелеными проблесками… нежная белая кожа… Она сказала, что ее зовут Честити. Он представился Джефферсоном. После их короткой встречи Морган только о ней и думал. Она была леди, но он почувствовал внутренний огонь, таившийся за ее спокойным лицом, когда она взглянула на него и улыбнулась. Чувствовалось, что эта девушка легко не отдастся. Он приподнял шляпу и ускакал, но с тех пор его не покидало ощущение, что, если бы не срочный отъезд, он получил бы от нее гораздо больше, чем просто улыбку.

Моргана преследовали фантазии о влажной белой коже и жадных губах. Мысли о девушке были так мучительны, что, приехав в убежище, он доводил своих людей до изнеможения, надеясь как можно скорей вернуться в город и разыскать рыжеволосую красавицу. Но он не мог уехать, не убедившись, что работа сделана, и это выводило его из себя. Морган видел эту женщину совсем недолго, но желал ее с отчаянной силой. Такого с ним еще не было. Когда он думал о ней, внутри у него все сжималось, причиняя почти физическую боль.

Морган вдруг спохватился. «Хватит пускать слюни!» — одернул он себя. За спиной послышался шорох, он резко обернулся и увидел черноволосую девушку, возившуюся у очага. Она почувствовала его взгляд и тоже обернулась. Морган нашел Кончиту несколько месяцев назад в мексиканском салуне приграничного городка. Пара улыбок, немного ласковых слов — вот и все, что от него потребовалось, чтобы ее покорить. Все получилось легко… слишком легко. Она его боготворила и старалась во всем ему угодить.

Морган усмехнулся. Это его нисколько не Удивляло. Женщины сходили по нему с ума. Их притягивала смазливая юношеская внешность, за которой скрывался характер зрелого мужчины. Морган знал, что, помимо прочего, он очаровывает людей своим воспитанием. Отец научил его учтивости и благородным манерам, раскрыл чудодейственную силу улыбки. Вся беда в том, что, прививая сыну эти качества, он внушал ему, что религия оправдывает жестокость, а вежливость является средством для достижения любой, даже самой гнусной цели.

Его мать умерла, когда мальчику было десять лет, но он почти не ощущал потери. Она была слабой женщиной, которая безропотно подчинялась мужу, сносила его побои и только молила Господа о его спасении. Говорили, что мать умерла от воспаления легких, но Морган знал, что отец замучил ее до смерти. С тех пор он решил, что, став взрослым, не позволит себе разделить горькую участь матери, а если кто и будет издеваться над другими, так только он сам.

Морган довольно улыбнулся. Когда ему было четырнадцать, отец женился, но он, Морган, превзошел талантами своего папочку, уложив Джессику в свою постель. Она бегала за ним, как течная сучка за кобелем, а потом он ушел из дома и в день своего ухода сделал так, чтобы отец узнал о его связи с мачехой. О, это было одно из самых счастливых мгновений в его жизни!

Ступив на самостоятельный путь, Морган быстро усвоил, что у мужчины есть лишь один верный друг — тот, что висит на бедре, уложенный в кобуру, а женщины отличаются друг от друга лишь тем, как скоро они ему надоедают.

Если Морган замечал в себе признаки отцовской жестокости, то не пытался от них избавиться. Обращаться с револьвером он научился так же легко и свободно, как и с женщинами. Единственный человек, которому он хотел доставить удовольствие, был он сам.

Морган выглянул в окно проверить, где его люди, потом обернулся к подошедшей девушке. Кончита прижалась к нему и прошептала, подняв свои черные блестящие глаза:

— Ты меня любишь, Морган?

Любит ли он ее? Кончита потерлась об него своим гибким телом, и Морган почувствовал, как внизу живота разгорается знакомый жар. Вот было бы весело сказать этой шлюшке, что он меньше всего думал о ней, вернувшись из Седейлии, что у него уже есть намерение заменить ее на другую и что их плотские утехи не имеют ни малейшего отношения к любви. Но пока не стоит расстраивать девушку. Ей хочется услышать, что он ее любит? Ладно, он это скажет.

Морган опустил глаза на ее губы и с удовольствием увидел, как они раскрылись под его взглядом. Он начал нежно поглаживать ее грудь. Кончита тихо вздохнула от удовольствия, и это было именно то, что он хотел услышать. Схватив Кончиту за руку и чувствуя, как она дрожит, он торопливо потащил ее в смежную комнату.

Когда они вошли в спальню, Морган захлопнул дверь. Девушка бросилась в его объятия. «Черт, да с ней даже и говорить не надо!» — мелькнуло у него в голове.

С каждой минутой небо угрожающе темнело. Душный воздух сделался еще тяжелее, а в деревьях у дороги смолкли птичьи трели. Вместо них издалека доносились глухие раскаты грома, а горизонт время от времени озарялся вспышками молний.

Честити это совсем не нравилось.

Их фургон миля за милей углублялся в дикие земли индейской территории, и по спине Честити бегали мурашки. Они с Ридом приехали в Бакстер-Спрингс ранним утром. Там Рид, не теряя времени, взял фургон и погрузил в него все необходимое, явно намереваясь сразу отправиться в путь. Честити успела наскоро поговорить с жителями городка. То, что она узнала, подтвердило слова Рида: здесь было немало людей, горевших ненавистью к индейцам, а миссия преподобного отца Стайлза в самом деле находилась в плачевном состоянии. Разумеется, она понимала желание Рида немедленно ехать, но…

Честити украдкой взглянула на Рида, молча сидевшего рядом на кучерском месте. Они ехали уже не один час, и все это время лицо его хранило спокойное, сосредоточенное выражение. Он с холодным вниманием оглядывал окрестности и правил лошадьми, держа поводья в сильных уверенных руках. Девушка молча наблюдала за своим странным попутчиком, и в голове ее теснились тревожные вопросы. Она вспоминала свою первую встречу с Ридом. Не прошло и недели с того дня, как он вошел в вагон поезда, но еще ни разу перемена в нем не была столь разительной. Прямой, гладко выбритый, с аккуратно постриженными светлыми волосами и ясными голубыми глазами, в которых читалась непреклонная решимость, этот человек источал силу и мужественность. Сейчас в нем трудно было узнать того сгорбленного бородатого пастора, к которому она подошла за помощью.

Перемена была не только внешней. С самого начала поездки между ними установилось Полное молчание. Рид уже не заикался ни о миссии, ни о несчастных индейских детях. Он даже не пытался обсуждать ее будущие обязанности школьной учительницы и те вещи, которые понадобятся ей в работе. Складывалось впечатление, что он посвятил себя какой-то новой цели, а ее намеренно исключил из своих планов. Честити не верила своим глазам. Куда девался тот заботливый рыцарь, защитивший ее от домогательств нахального лавочника, или тот ласковый утешитель, обнимавший ее в ночном поезде? Ей уже казалось, что тогдашний Рид был плодом ее воображения. Преподобный Рид Фаррел поворачивался к ней все новыми гранями, и она никак не могла понять, какая из них настоящая.

«А может, я еще не видела его настоящим?» Эта мысль не на шутку обеспокоила девушку.

«Может, согласившись поехать с ним, я совершила самую большую ошибку в своей жизни?» — думала Честити.

Они ехали по необжитым прериям, и девушка снова и снова спрашивала себя: что она здесь делает?

Фургон подбросило на ухабе, и Честити очнулась от своих мыслей. Сердце ее сжалось от нового страха. Она вспомнила, как впервые увидела эту большую повозку с верхом из беленой парусины, натянутой на прочный каркас, внутри которой взрослый человек мог стоять почти в полный рост. Вид фургона вызвал в ней тревожные воспоминания.

Мерное громыхание колес тронуло еще одну болезненную струну в сердце Честити, возродив горьковато-сладкие образы счастливой жизни, любви и семьи. Она вспомнила родителей и сестер, потерянных много лет назад в точно таком же фургоне.

— Как девочки, Джастин? Им стало хуже?

— Им нужен доктор. Что-то случилось? Клэй! Почему ты молчишь? Не пугай меня. Пожалуйста, ответь.

— Мы подъехали к речной переправе, но вода поднялась. В этом месте переправляться небезопасно. Если мы не найдем другого, придется ждать, пока спадет вода.

— Пока спадет вода? Дождь не кончается. Сколько же мы будем ждать? Девочкам нужен доктор, срочно!

— Переправляться опасно, Джастин.

— Клэй…

— Ну что я могу сделать?

Охваченная мучительными воспоминаниями, Честити невольно потянулась к висевшему на шее медальону и крепко сжала его в руке.

Тихие стоны удовольствия разорвали тишину темной спальни. Становилось все жарче. На теле Моргана выступили капельки пота. Он резко повернулся в постели, всей тяжестью навалившись на лежавшую под ним обнаженную женщину.

Раздвинув ей ноги коленом, он помедлил, услышав ее шепот:

— Подожди немножко, querido[2], — в томных глазах Кончиты светилось волнение, — еще рано.

Морган видел, как пылало золотисто-бронзовое лицо девушки, как страстно блестели ее глаза. Его взгляд заскользил по скуластым щекам Кончиты, по пышным грудям, щедрым округлостям бедер и наконец остановился на теплом проеме между ног, где его ждало удовольствие.

«Рано? — подумал он. — Нет, для меня в самый раз!»

Он резко погрузился в девушку и, услышав ее возмущенный возглас, застонал от удовольствия. Приподнявшись, он углубился дальше и начал порывисто двигаться, возбуждаясь от ее протестующих вскриков. Его толчки становились все сильнее, все неистовее. Наконец Морган тяжело дыша, повалился на Кончиту.

Он уже хотел выйти из нее, но она обхватила его руками и, прижав к себе, неуверенно прошептала:

— Ты любишь меня, querido?

Выпутавшись из ее объятий, Морган заставил себя улыбнуться. Его так и подмывало ответить начистоту.

«Но нет, не сейчас», — мысленно решил он.

Нагнувшись, он с улыбкой погладил прямые черные пряди, рассыпавшиеся по подушке.

— Конечно, я люблю тебя, Кончита, — прошептал он, — как ты можешь в этом сомневаться? — Он намотал на пальцы шелковистые волосы и с удовольствием услышал, как она тихо охнула от боли. — Мне всегда приятно с тобой, Кончита. Надеюсь, ты это знаешь.

Он нагнулся еще ниже, и тяжелые веки девушки затрепетали. Она взглянула на его губы.

Все еще сжимая ее волосы, Морган перекатился на спину, увлекая ее за собой. Кончита легла сверху. Он почувствовал жаркое влажное лоно девушки и мысленно улыбнулся, видя ее неуверенность.

— Ты любишь меня, Кончита? — прошептал он.

— Si…[3] — Губы ее дрожали, в глазах стояли слезы. — Я люблю тебя, Морган, так сильно, как еще никого не любила.

— Это хорошо. — Морган посмотрел ей в лицо. Он поторопился, и она не успела удовлетвориться. Улыбнувшись своей мальчишеской улыбкой, он поднял руку и начал ласкать ее грудь. — Тебе нравится, когда я тебя трогаю?

Кончита тяжело задышала.

— Si…

Он провел губами по темным твердым соскам, заметив страстный огонь в глазах девушки.

— Мне тоже нравится, когда ты меня трогаешь.

Кончита закусила нижнюю губу. Он чувствовал, как она дрожит.

— Мне хорошо с тобой, Кончита… — прошептал Морган, — лучше, чем с другими женщинами.

Она задрожала сильнее.

— Это именно то, чего я хочу, Морган. Я хочу сделать тебя счастливым.

— У нас мало времени, скоро вернутся ребята.

Девушка бросила взгляд на дверь. Глаза ее были влажными.

— Я люблю тебя, Морган.

— Ладно, еще один, последний разок… Кончита опустилась на него сверху, и Морган судорожно вздохнул.

Раздался удар грома, и Честити испуганно вздрогнула. Рид обернулся к ней, недовольно сдвинув брови. Застывший силуэт девушки вырисовывался на фоне быстро темнеющего неба. Она сидела белая как полотно и смотрела перед собой неподвижными глазами, сжимая побелевшими пальцами свой медальон, и, казалось, почти не дышала. Рид разозлился.

«Нужно было быть полным идиотом, чтобы потащить ее с собой! Черт возьми, с чего вдруг я решил, что от нее будет польза?» — подумал он.

Рид заставлял себя не замечать очевидное. Честити была смертельно напугана. Когда он пригнал повозку, она смотрела на нее глазами, полными ужаса. Он видел, какого мужества ей стоило залезть в фургон и сесть на сиденье рядом с ним, и чувствовал, как ее затрясло, когда они тронулись. Весь день он нарочно не обращал внимания на ее тревожные взгляды, стараясь не думать о девушке и внимательно сверяя местность с тем маршрутом, который обозначил Дженкинс на своей карте.

Челюсть Рида напряглась. Один-два дня, и он наконец подберется к логову Моргана. Индейская миссия находилась к северу от его убежища, но план Рида был прост. Если он наткнется на Моргана или его бандитов, то сделает вид, что заблудился в дороге. Его пасторский воротничок и несомненная невинность Честити послужат надежной защитой от подозрений. Он немного покрутится возле лагеря Моргана, оценив ситуацию и ознакомившись с местностью, и сразу поедет в миссию, где оставит Честити и свой маскарадный костюм.

А потом Морган, вор и убийца, умрет от рук охотника на преступников.

Он должен убить его ради Дженни.

Эта мысль холодным камнем легла Риду на сердце. Он еще мгновение задержал взгляд на бледном лице Честити. Рука ее судорожно сжимала медальон. Почему этот жест казался ему смутно знакомым? Где раньше он мог его видеть?

Наверху гремели раскаты грома, трещали молнии. Воздух стал невыносимо тяжелым. Рид знал: через несколько минут разразится сильный ливень.

Честити передернуло.

— В чем дело? — спросил он. — Ты боишься грозы?

Она растерянно заморгала и отпустила свой медальон.

— Нет.

Рид видел, что она лжет. Черт возьми, у него нет времени на детские страхи!

— Если начнется дождь, можешь сесть к задней стенке повозки, — проворчал он, — там ты не намокнешь.

Девушка покачала головой, и тут упали первые капли дождя.

— Я думаю, тебе все-таки лучше пересесть. Похоже, будет сильный ливень.

Честити посмотрела на него.

— Я не боюсь намокнуть, — упрямо заявила она.

Рид заглянул в ее решительное лицо:

— Какой тебе смысл сидеть здесь всю грозу?

— Но ты же не собираешься останавливаться?

Ее упорство озадачило Рида.

— У меня есть дождевик.

— Я тоже под ним укроюсь.

— Нет, иначе мы оба намокнем.

Опять прогремел гром, и хлынул проливной Дождь. Спасаясь от холодных струй, Рид полез под сиденье за дождевиком.

— Иди к задней стенке повозки!

— Нет!

Дождь хлестал как из ведра. Рид надел защитный плащ. Огненно-рыжие волосы девушки потемнели от воды, по лицу ее стекали блестящие струйки. В считанные мгновения она вымокла до нитки, но не двинулась с места.

— Уходи, Честити!

Она сидела не шевелясь, только дрожала крупной дрожью. Взбешенный Рид натянул поводья. Когда лошади остановились, он спрыгнул на раскисшую землю, быстро подошел к девушке и, не обращая внимания на ее сердитые крики, стащил ее с сиденья и перенес к задней стенке фургона.

— Не знаю, что все это значит, — прорычал он, еле сдерживая гнев, — но ты останешься здесь, в сухом месте, пока не кончится дождь. Понятно?

Честити ответила ему таким же пылким взглядом. На ее гладких щеках блестели дождевые капли. Они катились по напряженным скулам, тонкой длинной шее и исчезали в мягкой ложбинке на груди. Рид судорожно сглотнул и с усилием отвел глаза. Наверху ударил гром, и молния на мгновение осветила темнеющее пространство. Рид опять посмотрел на девушку и спросил уже мягче:

— Ты меня поняла?

Честити не шелохнулась.

Рид повернулся к ней спиной и зашагал обратно, на кучерское место. Весь кипя от злости, он стегнул лошадей и погнал фургон дальше.

Шел дождь.

Кончита выглянула в окно и увидела, что загоны быстро наполняются грязными лужами. Она обернулась к стоявшему неподалеку столу, за которым ужинали члены банды. Морган сидел во главе стола и доедал остатки приготовленного ею рагу. Мужчины вели легкий разговор, не глядя в ее сторону.

Девушка медленно распрямилась, оглядывая по очереди каждого из них. Тернер, самый старший по возрасту, чернявый, бородатый и пузатый, был жутким человеком, нечистым и телом и душой. В свои семнадцать Кончита успела узнать много подобных мужчин. Стоило Моргану отвернуться, и Тернер тут же начинал к ней приставать. Когда Морган в последний раз уезжал в Седейлию, она постоянно была начеку. Лишь кинжал, который она носила спрятанным в ножнах на бедре, удерживал Тернера на расстоянии, ибо он знал, что она не задумываясь пустит его в ход.

Лысеющий коротышка Бартелл был помоложе, но почти такой же гнусный. Он любил прихвастнуть и приврать, ему нельзя было верить.

Симмонс и Уолкер были тоже отпетыми мерзавцами, как и остальные, но Морган предпочитал брать на дело именно их, потому что эти люди боялись его и безропотно ему подчинялись.

Однако сам Морган был не такой, как его люди. При мысли о нем сердце Кончиты затрепетало в груди. Он был молодым и красивым, его глубокий голос казался ей самой сладкой музыкой. Она влюбилась в него сразу. Морган вошел в салун, где она работала, стройный, чистый и хорошо одетый, с блестящими черными волосами и сверкающими карими глазами. К нему подлетело множество женщин, но он видел только ее одну. Он подошел к ней, улыбнулся, и его чудесная теплая улыбка растопила ей сердце, покорила ее.

Девушка прикрыла глаза, с волнением вспоминая те счастливые мгновения. Впервые прикоснувшись к Моргану, она уже знала, что в ее жизни не будет другого мужчины. Она мысленно поклялась себе в этом, и когда он взял ее с собой на север, ей было все равно, что говорят люди о жизни Моргана и его прошлом. Теперь она начала понимать, что этот человек далеко не безгрешен, но все равно твердила себе, что нет ничего страшнее, чем потерять его.

Морган засмеялся над чьей-то шуткой, и Кончита опять взглянула на своего любимого. После того как они переспали сегодня днем, он стал спокойнее. Она гордилась тем, что смогла дать ему удовлетворение. Порой она чувствовала в Моргане перемену и боялась, что когда-нибудь надоест ему. Но страх проходил каждый раз, когда они занимались любовью. В такие моменты он снова был только ее.

Кончита знала, что парни из банды считают ее дурой, потому что она живет только для того, чтобы угождать Моргану. Но она знала и то, что Моргану не было дела до их мнения. И если он не всегда относился к ней так, как ей хотелось, она не позволяла себе расстраиваться, чтобы не вызвать его неудовольствие.

По правде говоря, она могла вынести все что угодно, лишь бы остаться с Морганом. Раньше она выбивалась из сил, пытаясь выжить вместе с себе подобными в жестоком, равнодушном мире, и вдруг пришел он, выделил ее, приподнял над той жизнью. Кончита знала, что сделает для него все.

Морган посмотрел на нее, и девушка судорожно вздохнула. Он встал из-за стола и пошел к ней. Сердце начало гулко стучать в ее груди. Она замерла, когда Морган обхватил ее рукой за талию и, не обращая внимания на мужчин за столом, шепнул ей на ушко:

— Сегодня днем именно ты мне и была нужна, Кончита.

Тронутая этими словами, она обвила его руками за шею и тихо прошептала в ответ:

— Ты моя радость, querido.

Девушка крепче прижалась к Моргану, чувствуя, как напряглось его тело. В душе ее вспыхнуло счастье. Она привяжет к себе Моргана его же желанием, сделает все возможное, чтобы он никогда ее не бросил.

— Seremos juntos siempre, mi amado[4], — прошептала Кончита, не боясь, что Морган ее поймет: он не знал ее родного языка.

Да, они всегда будут вместе. Уж она об этом позаботится.

Барабанная дробь дождя по парусиновой крыше… натужный скрип колес и громыхание неуклюжего фургона… рев грома и стрелы молний, озарявшие ночное небо…

Тот кошмар вернулся!

Фургон упорно катил вперед по размытой дороге. Честити сидела в глубине повозки, там, куда час назад ее бесцеремонно затащил Рид, и тупо смотрела на парусиновые стенки. Она твердила себе, что это не тот семейный фургон, в котором когда-то много лет назад она ехала вместе с сестрами, и что сейчас, несмотря на бушующую грозу, ситуация мало напоминает роковой день из ее детства.

Но звуки были так похожи, а воскресшие образы так отчетливы! В голове ее все настойчивее перекликались голоса из прошлого.

— Ты слышишь меня, дочка?

— Папа?

— Нет, нет, молчи, только слушай. Мы с мамой скоро будем переправлять фургон через речку. Приготовься, будет немножко трясти.

— Но мама говорила…

— Мама будет править фургоном, а я поведу лошадей. Она не сможет сидеть с вами, но я не хочу, чтобы вы боялись. На тебя можно положиться, милая?

— Да, папа. Я люблю тебя, папа.

— Я тоже люблю тебя и знаю, что мои девочки всегда будут заботиться друг о друге.

Позже послышался хриплый голос Онести:

— Папа везет нас через речку… к доктору.

— Да, потому что я больна.

— И я тоже.

— Засыпай.

В памяти всплыло запоздалое предупреждение Онести:

— Не бойся, слышишь? Папа нас убережет.

Боль острой иглой пронзила сердце Честити. Нет, она больше не хочет вспоминать! Это так тяжело! Все равно изменить ничего нельзя.

Загремел гром, и девушка опять напряглась. Когда небо вспорола яркая вспышка молнии, Честити в ужасе широко раскрыла глаза, чувствуя, что мучительные воспоминания вот-вот вернутся.

Нет, она не будет слушать ни дождь, ни шум реки! Она не позволит голосам из прошлого терзать ей душу. С нее хватит, решила Честити, зажала уши руками и легла на матрас. Сердце ее колотилось, челюсть свело от напряжения. Она закрыла глаза.

Гроза не прекращала свое безжалостное наступление. Зигзаги молний освещали ночную тьму, а следом за ними землю сотрясали удары грома. Рид с мрачным лицом сидел в глубине повозки недалеко от Честити. Час назад на дороге стало совсем темно, и он был вынужден остановить фургон, радуясь предлогу отдохнуть. Не обращая внимания на тупую боль в ноге, он пробрался к задней стенке, сбросил с себя мокрый дождевик, рубашку и надел сухую одежду. Ему не давало покоя чувство вины перед девушкой. Зря он так резко обошелся с ней днем, ведь ему с самого начала было известно, что она мало знакома с дикой стихией. Честити молода, и можно понять ее страх. Неистовые силы, разбушевавшиеся у них над головами в столь одиноком месте, неизбежно вызывали чувство беспомощности.

Честити не подняла головы и не взглянула в его сторону. С тех пор как он бросил ее под парусиновую крышу фургона, прошло уже несколько часов. За это время они не обмолвились ни словом. Рид никак не ожидал увидеть ее в таком состоянии. Она лежала, свернувшись калачиком под одеялом и вжавшись в деревянный борт повозки. Даже в темноте было видно, как она дрожит, зажимая ладонями уши.

Рид разозлился. Она ведет себя как ребенок!

Но злость скоро сменилась тревожным беспокойством. Нет, дело явно не только в детском страхе перед грозой. Черт возьми, здесь что-то не так!

Внезапно сверху раздался оглушительный удар грома, вслед за ним полыхнула молния. В повозке стало светло как днем. Честити испуганно вскрикнула. Больше не в силах выносить ее страдания, Рид присел на матрас рядом с девушкой, схватил ее за плечи и повернул к себе. Ее платье, намокшее еще днем, до сих пор было сырым.

При виде пепельно-серого лица Честити сердце Рида сжалось.

— Ну хватит, — прохрипел он, — я знаю, тебя пугает не только гроза. Здесь кроется что-то еще. Скажи мне, в чем дело. Я должен знать.

Честити покачала головой, глядя на него безумными глазами:

— Нет.

— Скажи, Честити.

Девушка вновь тряхнула головой. Было видно, что ею владеет панический страх.

— Нет! Я не могу! — Она вдруг оттолкнула его, пытаясь вырваться. — Пусти меня! Я хочу уйти отсюда!

— Прекрати, Честити! — Рид пожалел, что пришлось удерживать ее силой. — Куда ты пойдешь в такую грозу?

— Пусти меня! Мне надо уйти отсюда!

— Нет, Честити, пожалуйста…

Девушка вдруг перестала вырываться. Все еще дрожа, она подняла голову и посмотрела ему в глаза.

— Я хочу помочь тебе, Честити, — ласково упрашивал он, — пожалуйста, скажи мне, что с тобой.

Взгляд девушки заметался. Рид чувствовал, что она ужасно боится, и страдал вместе с ней. Губы Честити беззвучно зашевелились. Он тревожно ждал. Наконец она прошептала:

— Я хочу забыть тот день. Воспоминания так тяжелы!

Она отвернулась, и Рид мягко попросил:

— Расскажи мне, Честити.

— Нет, это было очень давно.

— Расскажи.

Девушка резко повернула к нему свое бледное лицо.

— Мои родители погибли! Сейчас я уверена в этом как никогда. — Она сглотнула подступившие слезы. — Мы ехали в таком же фургоне, как этот, была такая же, как сейчас, гроза. Гремел гром, и сверкали молнии. Мы с сестрами были больны, но Онести не разрешала нам плакать. Мой отец хотел переправить фургон через реку и отвезти нас к врачу. Вода в реке поднялась, но он сказал нам, чтобы мы не боялись. Когда повозка была уже на середине реки, послышался страшный рев… Онести вскочила и закричала. Она увидела гигантскую стену воды, которая катилась по реке прямо на нас. Мама тоже видела это. Она бросилась внутрь повозки, пытаясь дотянуться до нас, но тут волна ударила в борт…

Честити уткнулась лицом ему в грудь, вздрагивая от рыданий.

— Фургон опрокинулся… — прохрипела она, — и стал разваливаться… Я слышала, как кричали Онести и Пьюрити, но сама не могла издать ни звука! Меня накрыло с головой. Вода затекла мне в нос и в рот. Я ничего не видела и не слышала, не могла дышать!

Рид прижал девушку к себе и начал нежно ее покачивать, шепча на ухо слова утешения и с упоением вдыхая аромат роз, исходивший от ее ярких волос. Честити постепенно перестала дрожать. Дождавшись, когда она успокоится, он спросил:

— Твои родители и сестры бесследно пропали?

— Да.

Рид откинул с ее лица рыжие локоны. Щеки девушки покрылись пятнами, веки покраснели от слез, но в глазах горела вера, когда она сказала:

— Все говорили, что мои родные утонули в тот день, но я знаю: Онести и Пьюрити живы.

Честити неожиданно взяла его руку и приложила к своему медальону.

— Мои сестры живы, — прошептала она, глядя на него в упор, — я знаю это, Рид. Они носят такие же медальоны, подаренные отцом. Когда я держусь за свой медальон, я чувствую, как бьются их сердца. Ты тоже должен это почувствовать. Слышишь? Их сердца бьются сильно и ровно, как раньше. Мои сестры где-то здесь и ждут, когда я их найду. Я уверена в этом.

Ее серьезный взгляд был полон надежды.

— А что говорит об этом твой банкир из Калдвелла?

— Он поможет мне их найти.

— Он так сказал?

— Да нет…

У Рида упало сердце.

— Я его еще не просила об этом, но Эмили сказала, что, начав поиски, я могу рассчитывать на его помощь.

— Кто такая Эмили?

— Его жена. Она умерла.

— Понятно. — Он помолчал. — А что, если он не захочет… или не сможет тебе помочь?

— Тогда я сама их найду.

Риду стало не по себе.

— Как?

— Я не знаю как, но найду обязательно.

Рид крепче сжал медальон девушки. Ему хотелось почувствовать, как бьются сердца ее сестер, но он ничего не чувствовал, хотелось также искренне верить в то, что они живы, но он не верил, хотелось сказать ей, что она проделала весь этот путь не для того, чтобы увидеть свои разбитые мечты, но он не мог ее обмануть.

Он ощущал, как бьется только одно сердце — сердце Честити. Оно стучало на его груди, вторя гулким ударам его собственного сердца. Рид нагнул голову и заглянул ей в глаза.

Если бы прикоснуться губами к этим мокрым щекам… нежно пройтись по красным векам… унять поцелуями ее дрожащие губы… Ему отчаянно хотелось утешить несчастную девушку, прижать к себе, ощутив мягкое теплое тело, поглотить ее, сделать частью себя и изгнать все страхи из ее души. Это желание было таким сильным…

Теплое золото медальона вдруг обожгло ему ладонь, и Рид резко отдернул руку.

Усилием воли отогнав пришедшие в голову мысли, он прошептал:

— Тот кошмар давно в прошлом, Честити. Тебе нечего бояться. Гроза скоро кончится, и нам с тобой не придется переправляться через разлившуюся реку.

Честити молча подняла на него глаза.

— Завтра будет сиять солнце. Не бойся.

Она судорожно вздохнула.

— Я должна найти своих сестер. — Она еще мгновение смотрела на него, потом закрыла глаза и прошептала: — Я уже не боюсь.

Рид прижал ее крепче, пронзенный горьковато-сладкой болью. «Она уже не боится… а жаль», — неожиданно подумал он, поудобнее устраивая девушку в своих объятиях.