Бахревский ВладиславСобака на картофельном поле

Владислав Анатольевич Бахревский

Собака на картофельном поле

Волшебная сказка, которая дала название книге, раскрывает таинственный и поэтичный мир детской фантазии. В книгу вошли также современные рассказы о деревенских ребятах, самостоятельных и надёжных в дружбе, о ребятах, которые любят и охраняют природу.

Для младшего школьного возраста.

- Вот и суббота пожаловала! - Никанор Иванович блаженно потянулся в постели, сладко зевнул и зажмурился. - Сумку собрала?

- Собрала. С вечера тебя дожидается.

- Веник не забыла?

- Да разве без веника тебя выгонишь?

- Без веника - не баня. Берёзовый веничек-то?

- Берёзовый.

- Штуки три теперь осталось берёзовых-то? Проездили к синему морю, и веников не заготовил.

- Ума не приложу, как ты обходиться будешь... Вставай, лялюшек тебе напекла.

Никанор Иванович перекувыркнулся через голову, попрыгал на пружинах, вскидывая руки над головой.

- Никанор, не балуйся! Маленький, что ли?

Никанор Иванович соскочил с постели; шлёпая босыми ногами по холодному полу, сбегал в сени, погремел пестиком рукомойника. Вытерся мохнатым полотенцем, шмыгнул к трюмо и, стоя на левой ноге - ступню правой отогревал на щиколотке левой, - принялся чесать свои косматки.

- Надень тапочки, ноги, как у гуся.

- Обойдётся! - сказал Никанор Иванович, сокрушённо разглядывая человечка, который глядел на него из трюмо, дуя на голубую расчёску. Между ключицами дыры, шея как ниточка, грудь утиная, клином. Руку можно не сгибать: не мускулы, а так - жила. Хоть росточку бы! В первом классе стоял четвёртым с края, а за два года переехал в предпоследние.

- Беда прямо! - нечаянно вслух сказал Никанор Иванович.

- Что? - спросила мать.

- Да так. Не в коня корм.

- Не горюй, твой папаша был как столб. Уж и не знаю, будешь ли ты в теле, а верстой будешь.

- Да ведь время уходит!

- Это у тебя-то время! - Мать рассмеялась. Хорошо засмеялась, весело.

Он сразу прибежал к ней, уткнулся носом в живот. И она откликнулась, обняла, пригладила вихры.

- Какой же ты худющий!

- Зато в кости тяжёлый, - возразил Никанор Иванович. - Если бы на такие кости мяса побольше, никто бы меня не одолел: ни Паршины, ни Нырков. Да и сам Петька тоже с места бы не сдвинул.

- За стол садись, Никанор Иванович! Приятели твои без тебя исскучались небось.

- Да мне чего? Я мигом! - Он опрометью кинулся к столу.

- Господи, с ног собьёшь! - испугалась мать.

Никанором Ивановичем мальчика прозвал дед, отец матери.

- Пока мы живы с бабкой, никакая ты, сынок, не безотцовщина, - сказал ему дед в ту, самую трудную пору жизни. - Я величаюсь Иван Ивановичем, и ты отныне Иванычем величайся. Никанором Ивановичем. Спросят, как зовут, а ты не тушуйся - Никанор Иванович. Принимаешь?

- Принимаю, - сказал первоклассник Никанор и на следующий же день объявил учительнице, что называть его нужно не по фамилии, а по имени-отчеству. Учительница знала про его жизнь. Может, больше его самого. И согласилась с ним.

Ребята пробовали потешаться, да ничего у них не вышло: Никанор Иванович гордился своим новым величанием. Дед у него был знаменитый, все три "Славы" с войны принёс.

До бани нужно было идти да идти. Улицей, через картофельное поле, над рекой, перейти по лавам реку, ну, а там уж близко.

На улице к Никанору Ивановичу привязалась бродячая собака. Чёрная спина, рыжие бока, глаза горячие, но виноватые: не нашла, мол, себе хозяина, вот и пропадаю.

Идёт и идёт за Никанором Ивановичем, а тому тоже стыдно на собаку поглядеть.

- Знал бы, что встречу, хоть кусок хлеба взял бы.

Никанор Иванович останавливался, зажимал коленями сумку с веником и бельишком, а руки разводил в стороны.

- Ну, нет у меня ничего! Время зазря теряешь. Ступай.

Собака тоже останавливалась, а потом, опустив голову, робко шагала за ним следом.

Картофельное поле давно уже было убрано, борозды сгладило дождями, иссохшая ботва слилась с землёй. Поле ожидало снега, а зима задерживалась.

На этом поле Никанора Ивановича охватывали разные мысли. О том, что небо - большое. И о том, как это земля не устанет держать на себе такие махины: ведь столько теперь одних домов в мире, многоэтажных. Как песчинок! А поездов, а заводов, а людей-то!

Иной раз Никанор Иванович, поглядев, что никого нет, ложился на вытертую до блеска тропинку, припадал ухом к земле и слушал. Услышать ему ничего ни разу не удалось, и он говорил себе:

- Пока, значит, полный порядок. Не слыхать, чтоб рухнулись в тартарары.

Идущая следом собака думать мешала. Никанор Иванович опять остановился, вывернул карманы, зажав в кулачке мелочь на баню.

- Ну, пойми ты, глупая голова! Ни крошки у меня нет.

Собака посмотрела на него горячими виноватыми глазами и завиляла хвостом.

Никанор Иванович прибавил шагу.

- Знаю, чего тебе надо! Ты меня в хозяины выбрала. Да только разве я похож на хозяина? Пацан я, поняла? Пацан. Мамка нас обоих палкой так налупит! Тебя, чтоб отвадить, а меня, чтоб не обнадёживал вашего брата попусту.

Слова на собаку не подействовали.

- Не надрывай ты мне сердце! - рассердился Никанор Иванович. - И как это вы все чуете, что я вашего брата не обижаю?

Нет, собака была упрямая. Тогда Никанор Иванович поднял с земли комок глины, замахнулся и - кинулся бежать. Он остановился перед лавами. Оглянулся. Собака сидела на задних лапах посреди картофельного поля, совсем одна.

Никанор Иванович бросил комок в чёрную воду, поглядел, как сломалось отражение, и, сердитый на весь белый свет, побежал в баню.

- А, Никанорик! - обрадовалась ему тётенька-кассирша. - Все парильщики уже собрались. Одного тебя нет.

- На уговоры много времени потратил, - признался Никанор Иванович, получая билетик.

- Мать, что ли, не пускала?

- Да нет, с животным одним разговаривал.

Тётенька-кассирша удивилась, а он, размахивая кепкой, взбежал по лестнице на второй этаж, в объятия старичка банщика.

- Никанорик! Веник не забыл?

- Никогда! - ответил Никанор Иванович, окидывая хозяйским взглядом зал. - Мой шкаф не занят?

- Держу для друга. Пиджак свой там повесил.

- Спасибо, Василич!

- Ты погоди, Никанорик! Расскажи чего-нибудь.

- Да чего расскажешь? Животным, говорю, тяжело стало на белом свете.

- Это ты - в точку, - сокрушённо потряс головой Василич. - Додумались коров, не выпуская из хлева, эксплуатировать. Да я кому хошь в глаза скажу... Тут ко мне и начальники ходят. Раньше и пастух тебе с рожком. Дудит приятно. Коровы гуляют, разные травки кушают. Разве такое молоко было? А теперь корова как бы молочный агрегат. В неё корму фабричного, а она в отместку - фабричного молока. Ладно бы земля была занята, а то ведь сколько земли-то брошенной.

- Я и говорю, - поддакнул Никанор Иванович и, кивнув раздумавшемуся старику, пошёл раздеваться.

- Шайку-то у меня возьми, чего по бане будешь рыскать! - крикнул ему Василич.

Любимое место, светлое, возле окошка, было занято. Здесь мылся крутоплечий дядька, белоголовый, черноглазый.

Никанор Иванович занял место рядом. Загляделся на дядьку.

- Ты чего? - спросил тот.

- Смотрю, голова белая, как у маленького. Приглядываюсь: может, седой.

- Да нет, не седой. Белый.

- Вот я и гляжу. Редкий волос.

- Чего же редкого, ты сам такой же!

- У меня голова потемнеет. Мамка говорит, она в малолетстве тоже была, как я, а потом волос потемнел.

- А ты чего ж, в парную ходишь? Судя по венику.

- Без парной в бане делать нечего. Всю дурь недельную выпаришь - и легко.

- Много ли в тебе дури-то, в маленьком таком?

- Во мне-то немного. Да ведь не один я парюсь.

- Ишь ты! - восхищённо покрутил головой сосед. - Ты завсегдатай?

- Кто?

- Завсегдатай. Постоянный, стало быть, клиент.

- С семи лет хожу. А теперь десять.

- Завсегдатай. Хорошая у вас баня.

- Баня старая. А парилке цены нет. Знающие люди говорили. Пошли, если хочешь?

- Пошли.

* * *

- Никанорик пожаловал! - дружно обрадовалась парилка.

Никанор Иванович, оглядываясь на белоголового - не отстал ли? - окатил веник кипятком, понюхал душистый пар и полез наверх.

- Никанорик, скажи! - пригибая голову от жгучего пара, подошёл к мальчику толстяк. - Они заладили, что если канадцы привезут всех своих "звёзд", то нашим перед ними не устоять.

- Они "звёзд" не привезут, - слегка обмахивая грудь и бока веником, ответил Никанор Иванович.

- Это почему же, Никанорик? - удивились противники толстяка. - Что им, "золото" не хочется получить?

- "Золото" им получить хочется. А только, если "звёзды" подзалетят, их дома болельщики накажут.

- Это верно, - согласились с Никанором Ивановичем противники толстяка. - Болельщики на проигравших ходить не любят. Помнишь, на киевское "Динамо" не ходили?

- Даже на тбилисское!

- Никанорик, ты подальше держись от толстяка. Пол под ним проломится, а пострадаешь ты: придавит.

- Да ладно вы! - рассердился толстяк. - Я, между прочим, два кило за парную скидываю.

- А потом пять кружек пива - и опять в норме.

- А то как же! Эй, внизу! Чего разводишь?

- Эвкалипт.

- Годится!

Поддали пару, захлопали венички. Заохали в блаженстве парильщики.

- Похлещись. - Никанор Иванович отдал свой веник белоголовому.

Тот похлестался.

- Не умеешь, - сказал Никанор Иванович. - Давай похлещу!

- Похлещи.

* * *

- Ну как? - спросил мальчик, когда они вышли из парной.

- Прямо тебе скажу - здорово.

Они заняли свои места, вымылись.

- Тебя Никанором зовут?

- Здесь Никанориком, а вообще я Никанор Иванович.

- Ну, это понятно.

- Ишь какой понятливый! - усмехнулся Никанор совсем по-взрослому. - Ещё пойдёшь в парную?

- Пошёл бы, да за сердце боюсь.

- Ну, как хочешь! - Никанор Иванович опять отправился в парную, а когда вернулся, белоголового не было.

Кинулся в раздевалку. Вытерся, кое-как оделся, а пройтись по раздевалке, поискать человека застеснялся, кивнул Василичу - и в буфет. Белоголового в буфете не было. Никанор Иванович выскочил на улицу, сбегал до магазина - и там не было белоголового. Помчался назад, к бане. И столкнулся с ним у входа.

- Что-нибудь забыл? - спросил белоголовый.

Он был в кожаном пальто, в кожаной фуражке, высокий, ладный.

- Оставил, - сказал Никанор Иванович. - Мочалку. Любимую.

И прошмыгнул мимо этого человека в баню.

Постоял под лестницей. Сосчитал три раза: до полсотни, до двадцати пяти, до десяти. Выбежал на улицу, увидал вдалеке кожаное пальто. Белоголовый шёл не оглядываясь, неторопко, и Никанор Иванович почти нагнал его.

"А что, если он обернётся?"

Никанор Иванович втянул голову в плечи, ноги у него в коленках подломились... он замедлил шаги, а потом совсем остановился.

И вспомнил собаку на картофельном поле.

И заплакал вдруг.

- Ты что-нибудь потерял? - спросила его старушка.

- Нет, ничего! - и бросился бегом в обратную сторону. И на бегу сообразил: "А мне как раз сюда и надо".

Остановился, вытер кепкой влажное после парилки лицо и пошёл к лавам, через чёрную осеннюю речку.