Татьяна Моспан Благополучный покойник

Такого сволочного утра я уже давно не помнил. Вчерашний день выдался на редкость насыщенным по части возлияний. Человек я тренированный и здоровый физически, но даже мне, с некоторой подготовкой, стало муторно, особенно после того, как в конце дня заявился Валентин с объемистой коробкой — купил-таки видеомагнитофон, одолел финансовые трудности и, как честный человек, выставил угощение. Поэтому голова у меня не то чтобы сильно, но трещала. Я вспомнил своего шефа, который по поводу любой головной боли говорил, что пить надо чистые напитки. С тех пор как мы с женой, официально не оформив развод, жили в одной квартире как соседи, я все делал сам. Впрочем, и не будучи соломенным вдовцом, я частенько самостоятельно готовил завтраки. Было бы из чего. Сегодня, заглянув в холодильник, я с грустью заметил, что все мои припасы кончились, потому что по безалаберности начисто забыл о хлебе насущном. На выделенной мне полке в кухонном столе сиротски стояла поваренная соль рядом с повидлом, судя по окаменелости, очень давнего происхождения. Здесь же валялась четвертушка хлеба — об дорогу не расшибешь. На него бы и мышь не позарилась. Оставалась, правда, какая то пайковая крупа, но не кашу же мне варить поутру, с бодуна?! Надо было идти на поклон к жене. Желудок укоризненно урчал, сетуя и жалуясь мне же. Он живо чувствовал разницу и скучал по налаженному домашнему очагу и по тем припасам всякой всячины, что заготавливала моя добычливая супружница. Только сумасшедший в наше время не делает припасов. Или самоубийца. Меня, скорее всего, можно было отнести к первой категории, потому что я работал в уголовном розыске, в отделе по особым… хотя, думаю, это неважно. Завтракая милостью своей жены, я всерьез подумывал о том, что надо бы, в конце концов, выяснить с ней отношения. Или замириться, или развестись к чертовой матери. Заниматься ни тем, ни другим мне было некогда, а главное, не особенно хотелось. Сегодня первый раз выпал снег, резко похолодало, и, наверное, по этому случаю отключили горячую воду. День начинался таким образом, что ничего хорошего ожидать не приходилось.

Я знаю за собой дурацкую особенность. Стоит повалить первому снегу, как у меня появляется тоскливое настроение, неотвратимое, как любой физиологический процесс. Я занимаюсь самоедством и прикидываю: и это не успел, и то опоздал. Подвожу итоги, одним словом. Откуда взялась эта вредная привычка, я не помню. Подозреваю, что, несмотря на свою профессию, у меня была душа тонкого лирического поэта, а может, как всякий непутевый мужик, я тосковал по упорядоченной жизни. Это настроение прорывалось наружу в самое неподходящее время и требовало к себе уважительного отношения. Пренебрегать им я бы сам себе не посоветовал.

Чтобы встряхнуться, нужна была разрядка. Я надеялся на что-то чрезвычайное, но то, что ожидало меня впереди, переплюнуло все самые смелые предположения, будь они у меня тогда.

На работу я выехал минут на десять раньше обычного времени, но это вовсе не означало, что доберусь туда вовремя. Мой «жигуленок» давным-давно нуждался в починке, но дать ему настоящий, хороший ремонт я не мог: мне всегда не хватало двух-трех часов в день, чтобы жить по-человечески. И денег.

Недавно мой начальник, выслушав про очередное дорожное происшествие, съязвил: «Слушай, Агеев, мне кажется, в следующий раз, судя по тому, как развиваются события, вместо тебя в отдел принесут мешок с костями, и это будет все, что от тебя останется». Мой шеф, конечно, несколько сгустил краски: в таком случае могут вернуть лишь джинсы с кроссовками — это будет профессиональным подходом к делу. Впрочем, отдаю должное, с юмором у него полный порядок, но он был недалек от истины. Правда, и выполняя свои непосредственные обязанности, я мог закончить с таким же результатом.

Еще издали я понял, что гаишник, торчавший на раз вилке перед Кутузовским как похабный кукиш, ко мне привяжется. Оперативное чутье меня никогда не подводило.

Гоняя на служебной машине, иногда приходилось выделывать такие виражи, что у бывалых водителей испарина появлялась. В такие моменты правила дорожного движения только мешали и выполнялись лишь в случае крайней необходимости. У нас всегда был творческий подход к работе. Сейчас я обиделся: едешь чинно-благородно, не нарушаешь, а тут… Нашел, едреныть, кому хвост защемлять. Бог подаст…

После утреннего унижения перед женой я решил взять реванш. И повел себя вызывающе. Газанул так, что у будочника глаза на лоб вылезли от моей наглости. Наверняка он принял меня за ненормального. И оставил в покое, излив свой праведный гнев на шедшего следом «вольво». Правильно, отец, с меня ты шиш чего получишь, а там, глядишь, и пополнишь свои кровные, трудовые…

Если бы я остановился, как законопослушный гражданин, то опоздал бы на работу. И уж, конечно, пропустил карауливший меня телефонный звонок.

Еще на пороге комнаты я услышал, как заливается телефон на столе. Вроде бы и некому, прикинул я, не торопясь кинуться к трубке. Звонки не прекращались. Кто-то домогался меня со страшной силой.

Ровно в девять мог звонить человек, хорошо осведомленный о распорядке дня, потому что, как правило, лишь с утра меня можно было застать на месте, если я вообще находился в Москве. Отлавливать оперативника в течение рабочего дня — все равно что пытаться залучить в сачок солнечный зайчик.

Я снял трубку и услышал до боли знакомый Зойкин голос. Его я мог узнать всегда, в любое время дня и ночи.

— Родион!

Я сразу понял, что случилось что-то необычное. Мы расстались больше года назад, и с тех пор она не звонила ни разу. Ее манера вести разговор ничуть не изменилась. Ни тебе здравствуй, ни мне до свидания. Я сам приучил ее разговаривать именно так — соблюдение этикета не входило в число моих добродетелей.

Зойка мало походила на других знакомых мне дам. Я не знал другой женщины, которая могла бы в течение минуты высказать все, что о тебе думает, или быстро и точно изложить цель своего звонка. Наверное, специфика работы играла здесь не последнюю роль — Зойка трудилась в рекламном агентстве. Она имела кучу преимуществ перед другими женщинами прежде всего потому, что, как и я, не выносила скандалов и долгих разбирательств. Она не терпела занудства и, если обижалась на что-то, быстро отходила. Мы прекрасно ладили друг с другом, пока были вместе.

— Родион! — Зойка повторила мое имя, что тоже не в ее привычке, и вдруг заплакала.

Это было совсем паршиво. Выжать из нее слезу не легче, чем воду из камня.

Наконец она заговорила. То, что я услышал, сначала пригвоздило меня к месту, а потом заставило усомниться в ее нормальности. Меньше всего это походило на розыгрыш.

— Какой тру… — заорал было я, но тут же прервал себя на полуслове, потому что в комнату входил мой сослуживец.

А Зойкин голос продолжал биться в трубку и молить о помощи.

— Я буду у тебя через сорок пять минут. — Я нарочно говорил грубо.

— Подожди! — По ту сторону стало тихо, словно она осмысливала услышанное. — Ключ от моей квартиры у тебя?

— Да. — Я ответил слишком быстро, потому что точно это знал.

— Сделай так, чтобы тебя по возможности никто не видел. Сейчас это будет и в твоих интересах.

Я хотел сказать, что в моих интересах лучше всего заниматься служебными делами, а не нестись стремглав выручать женщину, которая меня бросила год назад. Но это было бы нечестно, и я слишком хорошо знал об этом, потому что в нашем разрыве виноват был сам.

С моим начальником можно уладить любой вопрос. Я не часто этим пользовался, и потому сейчас был отпущен без сопровождающих и напутствующих слов.

— Серегин чтоб на месте сидел, на случай, если будут звонить от заявителя, — бросил шеф, но вопросов никаких задавать не стал.

Может у человека, в конце концов, что-то произойти в семье?! Уточнять, что неприятности случились у моей бывшей любовницы, я не стал. Не люблю быть мелочным.

— Думаю, что они сегодня не объявятся. — Я отвечал на его вопрос о вымогателях, терроризирующих директора коммерческого банка.

— Ну, ну, — то ли одобрил, то ли нет мои соображения начальник, и под это напутствие я двинулся навстречу тем самым приключениям на собственный зад, от которых таких, как я, предостерегать бесполезно.

Я решил не рисковать и взял служебную машину. Ни один гаишник с нашими номерами связываться не станет.

Выполняя Зойкину просьбу, незаметно, как Штирлиц, поднялся на восьмой этаж, держа наготове ключ. Тихонько открыл дверь и натолкнулся на нее прямо в прихожей.

В первую минуту я опешил — до того она изменилась. Но, присмотревшись, понял, что это страх и растерянность до неузнаваемости изменили ее лицо. Это была все та же длинноногая стройная женщина с длинными — ниже плеч — каштановыми волосами. Сейчас они были спутаны, вряд ли она сегодня занималась прической; но даже и в таком виде Зойка была чертовски красива и притягательна. Таким, как она, требуется очень мало времени, чтобы навести глянец и иметь товарный вид.

Глубокий вырез халата не скрывал полную красивую грудь, при виде которой у любого мужика с нормальными инстинктами появляется первобытный интерес. Но Зойка меньше всего сейчас думала об этом. У нее был взгляд загнанного и смертельно перепуганного животного, которого привели на бойню и оно знает о собственной участи.

Еще я заметил, что она едва держалась на ногах. Принюхавшись, я учуял довольно сильный запах спиртного. Это было странно и непохоже на нее.

Она поняла мой немой вопрос и замотала головой.

— Нет, нет! — Голос, несмотря на доносившееся амбре, был трезв.

Она потянула меня на кухню, едва я разделся, и, опустившись на стул, некоторое время молчала.

Если бы она сразу повела меня в комнату, кто знает, как бы я поступил.

Передо мной сидел человек, для которого утро началось не в пример хуже, чем для меня. И это было еще мягко сказано.

Я переоценил себя, думая, что раз и навсегда выбросил ее из своей жизни, и злился из-за того, что приехал, но еще больше — что не могу воспринимать ее как постороннего человека. Мужское самолюбие нашептывало мне: надо плюнуть на все и уехать к чертовой матери.

Мы расстались год назад. Странно, но четко определить причину я не могу и теперь, ведь это не было моим очередным оперативным заданием, Я был женат, как, впрочем, и в настоящее время, но Зойка не настаивала на разводе; могу поклясться, она никогда не заговаривала об этом. Наши отношения ее вполне устраивали. Она просто хотела, чтобы я был рядом, а в качестве мужа или нет, ей это было без разницы. Так живут многие, и это считалось нормальным. Я тоже тогда думал так и, как видно, ошибся.

В свои тридцать лет Зойка уже вдоволь хлебнула замужней жизни, разведясь три года назад. У нас все было хорошо, пока… Пока в один прекрасный день она не сказала, что с нее довольно, и она хотела бы как-то прояснить ситуацию. В общем, повела себя так, как обычно ведут женщины, с этим я уже сталкивался.

Надо отдать должное ее долготерпению. Она не устраивала ни скандалов, ни разбирательств, в ней, действительно, было очень мало этого самого бабства, что очень хорошо знакомо мужикам, которые ведут соответствующий образ жизни. Сказала — и как отрезала. Она права, нельзя потребительски относиться к женщине, которая тебя любит.

Когда через месяц я позвонил ей, она сообщила, что у нее есть другой мужчина, и меня больше просит не беспокоиться. Тихо, без надрыва, интеллигентно.

С тех пор я не беспокоюсь, так и не определившись с собственной жизнью. И, в конце концов, все оставил, как есть, махнув рукой и на недовольство жены, и на маячивший впереди развод. Есть люди, которым лучше всего жить одним. Я причислял себя к таким типам.

Теперь Зойка попала в беду, и, как я понял, из-за того самого мужика, ставшего моим преемником.

Сейчас во мне бурлили противоречивые чувства. Я, конечно, человек современных нравов, но не до такой же степени. А главное, эта женщина не стала для меня пустым местом, хотя я очень этого хотел.

Зойка всегда умела вести себя с мужиками. Если бы сейчас она заговорила про остаток былого чувства (вспомнив о моем существовании в связи с возникшими у нее проблемами) или сделала хотя бы одно вульгарное движение, пытаясь заинтересовать собой, собственным телом, намекая на то, что сумеет быть благодарной, я бы поднялся и ушел. Но она не сделала ни того, ни другого.

Это я, как кретин, сидел и пялился на ее полуголую грудь. Не думаю, чтобы она отказала мне, но даже сейчас в ней было что-то такое, что заставит любого уважающего себя мужика не быть скотиной и вести себя достойно.

Затянувшееся молчание нарушил ее голос.

— Будет лучше, если я расскажу тебе все, как есть.

Трудно спорить против такого разумного предложения.

— Сегодня я проснулась в жутком состоянии. — Она замялась, но тут же продолжила на одном дыхании:

— Я напилась вчера, как это ни пошло звучит. — Я не перебивал, у меня была своя манера вести переговоры. — Ночью я проснулась, потому что почувствовала себя очень плохо, дико болел желудок, казалось, я умираю, меня вытошнило. Даже «скорую» хотела вы звать, но… — Зойка стиснула пальцы рук так, что они побелели, — было стыдно за свое состояние, я… В общем, «скорую» оставила на самый крайний случай.

Через какое-то время стало легче, и я уснула.

«Не вижу никакого криминала», — хотел ввернуть я, но не успел, Зойка будто подслушала мои мысли:

— Я понимаю, это не повод, чтобы срывать человека с работы, но, к сожалению, на этом неприятности не закончились. Когда я проснулась, то увидела, что в комнате не одна. — Она подняла на меня глаза. — На полу… — Следующие слова Зойка выдавила через силу:

— Лежал мертвый Аркадий.

Честно говоря, я обалдел. Когда она позвонила по телефону, я ничего не понял. Труп, мертвый… Она больше плакала, чем говорила. Я не думал, что все это напрямую касается ее. Ничего себе, неприятности, которые тянут на двенадцать лет тюрьмы!

— То есть как это «лежал»? — переспросил я и метнулся из кухни, зацепив ногой стул, на котором только что сидел.

Рывком распахнул дверь комнаты. На полу аккуратно расположился тот, кого Зойка называла Аркадием. На вид ему было лет пятьдесят пять. Ноги, обутые в фирменные башмаки, машинально отметил я, руки, вытянутые вдоль туловища, дорогое коричневое кожаное пальто было распахнуто и не скрывало добротного, индивидуального пошива костюма. Голова была немного повернута влево, и я видел упитанную, отливающую синевой рыхлую щеку.

Я знал и не таких благополучных покойников. Насмотрелся за двадцать лет работы. В такой позе — один к одному и желательно крупным планом — режиссеры леденящих кровь телесериалов любят показывать своих погибших героев. Этот тоже с экрана выглядел бы неплохо. Но он лежал неподвижно на ковре посреди комнаты в Зойкиной квартире. В том, что он мертв, мог сомневаться разве что совсем уж законченный оптимист. Я им никогда не был. Меня можно смело причислять к неисправимым циникам.

Этот дядечка, судя по всему, был отравлен.

Я не ангел и не стремился им стать. Моя работа требовала от меня других качеств. Притворялся, врал, умалчивал я не больше, чем другие. Во всяком случае, это никогда не являлось для меня самоцелью. Грань, что можно, а что нельзя, устанавливал я сам. В силу обстоятельств. И сам расплачивался за свои ошибки. Но вот чего я не любил, это чтобы из меня делали дурака. Никогда не любил.

А сейчас меня принимали за идиота. Или за слабоумного, что одно и то же. Для Зойки такая глупость была непростительна. Помнится, это она однажды мне сказала, что ей жаль тех людей, которые, обманутые моей добродушной внешностью — эдакий русоволосый голубоглазый увалень с ленцой — принимали меня за недоумка-мента, щедро одаренного природой силушкой и прочими мужскими достоинствами и — увы! — страдающего врожденным слабоумием. Этих людей, говорила Зойка, ей просто жалко физически.

И это было правдой. Вряд ли она предполагала, что за год с небольшим я в чем-то изменился. Сейчас я не понимал ее; а еще, глядя на мужика в дорогом костюме, я подумал о том, что он и Зойка были очень близки, она сумела расшевелить его, разжечь огонь в этом крупном теле. И он отвечал ей тем же.

При одной мысли об этом мне стало противно до тошноты. Я имел право на эмоции, в конце концов, я находился не при исполнении служебных обязанностей.

Внезапно за спиной почувствовал какое-то движение. Зойка наклонилась, потянувшись к небольшому предмету, неприметно валявшемуся возле стенки.

Реакция у меня мгновенная. Я схватил ее за руку.

— Стой так, чтобы я мог тебя видеть.

— Но это не мое. — Она уставилась на меня ничего не понимающими глазами. — Этот пузырек не мой. — В ее глазах застыл испуг.

— Тем более не надо трогать.

Я осторожно, обернув пальцы краешком носового платка, подобрал то, что заинтересовало ее. Это был маленький пузырек с серой завинчивающейся крышкой и небольшим количеством таблеток, видневшихся сквозь темное стекло. Кажется, насчет отравления я не ошибся. Этикетки на пузырьке не было, но подобные штучки видеть доводилось. И тех, кто отправлялся в мир иной в результате употребления оного.

— Теперь тебе придется рассказать все еще раз, но с учетом того, что в квартире находится труп знакомого тебе мужчины.

Я старался говорить равнодушно, но голос выдавал меня.

— Вчера вечером он был жив? — Более дурацкий вопрос мог задать только следователь, но сейчас это приходилось делать мне.

Зойка замотала головой, выглядела она странно, но я не обратил на это внимания.

— Нет, ты не понял. Когда я ложилась спать, его здесь не было. Его вообще здесь не было вчера.

Я не пытался скрыть удивления. А ее слов оказалось достаточно, чтобы я не выдержал и взорвался.

— Ты что, сумасшедшая? Или, может, у тебя временное помутнение в голове? Давай уж сразу говори, что ты хочешь от меня, а то я как-то не понял, для каких целей меня пригласили. Полюбоваться на твое го мертвого любовника и засвидетельствовать, что умер он сию секунду на моих глазах? А может, мне надо выйти на улицу и пригласить для верности парочку свидетелей, сказать, что вот, мол, немножко умер человек, а вы уж мне поверьте на слово, что случилось это самым естественным образом, так все натурально, что беспокоиться не о чем. — Я завелся как следует, но остановиться уже не мог. — А может, вот удачная мысль! — перебил я сам себя, — умер он не вполне самостоятельно, и мне надо сыскать того, кто все это организовал в твоей замечательной квартире, а?

Зойка метнула на меня такой взгляд, что я счел за лучшее заткнуться.

— Последняя мысль, действительно, очень удачная, — сказала она, и устало провела рукой по волосам. — Думаю, тебе лучше уйти: я сейчас позвоню в милицию.

— Уже позвонила, — буркнул я, остывая.

Я считал, что неплохо разбираюсь в людях, Зойку я знал достаточно хорошо; но прошло больше года, и человек за это время мог измениться. Например, раньше она никогда не позволяла себе напиться до такого состояния, чтобы, как говорят у нас мужики, из ушей пахло. И еще, прежде она никого не боялась, почему же теперь настойчиво советовала мне никому не попадаться на глаза? Были и другие моменты, требующие прояснения. Я сознательно не задавал себе главного вопроса: почему она избавилась от бывшего любовника.

— Ты не сомневаешься, что это сделала я?

— А ты? Советую не тянуть время понапрасну, детка. — Я редко бывал так серьезен, как в этот момент.

— Его вчера здесь не было, — она тщательно выговаривала каждое слово. — Не было.

— Злые люди подкинули.

— Прекрати ерничать или убирайся.

— Ну да, еще скажи, что я бездушная скотина, которая бросает беззащитную женщину в беде. Нет, моя дорогая. — Я решительно взял ее за руку и потащил на кухню. — Сейчас ты мне расскажешь все. Я не зря сорвался с работы и гнал машину через всю Москву.

Ты раньше любила говорить, что я никогда ничего не делаю просто так. Тебе придется быть откровенной, и, пожалуйста, не ограничивай свой рассказ тем, что ты вчера напилась и ничего не помнишь. Кстати, а по какому поводу надралась? — спросил я как можно не принужденнее.

Зойка медлила с ответом, а я уже прокручивал для себя ситуацию, профессионально сортируя все увиденное и услышанное. Сейчас то, что я слишком хорошо знал эту женщину, мне скорее мешало, чем помогало. Я чувствовал себя скованным по рукам и ногам. Не знаю, как бы я поступил, окажись на ее месте другая. Сейчас я сам устанавливал для себя ту самую грань, что можно, а чего нельзя. Одно я знал наверняка: помогать убийце не стану.

В той информации, которой я располагал, кое-что было очень любопытным. И из этого следовало…

— День такой выдался, — прервала мои размышления Зойка, отвечая на поставленный вопрос.

— Кстати, был бы очень обязан, если бы ты угостила меня кофе, — вставил я.

Распивать кофе в квартире, где лежал труп, мне не улыбалось, но я уже составил некоторый план действий.

— С коньяком? — Она задала вопрос, которого я ожидал. Если у нее не изменилась привычка, она всегда пила кофе с хорошим коньяком.

— Если осталось.

Зойка вспыхнула.

— Честное слово, я выпила вчера совсем немного, не понимаю, что со мной произошло.

Когда она поставила бутылку на стол, я увидел, как напряглось ее лицо.

— Подожди. — Она остановила мою руку и внимательно стала разглядывать этикетку на коньячной бутылке.

— Ты что, раздумала меня травить? — поинтересовался я. — Прием был топорный, но другого под рукой не было и выбирать не приходилось. Я должен был вывести ее из себя. — Представляешь, сенсация в газетах: «В квартире такой-то найдены трупы ее любовников — один в комнате, другой в кухне. Предполагается отравление!!!» И — яркими красками всю подноготную. Досадно, что ты решила ограничиться од ним трупом, вполовину лишила читающую публику удовольствия.

Переваривать мою манеру разговаривать дано не каждому. К сожалению, Зойка относилась к тем немногим, которые воспринимали меня таким, как есть. Мне не удалось ее даже разозлить.

— Это не моя бутылка, — сказала она удивительно спокойным голосом. — Кофе тебе придется пить без коньяка.

— Ты уверена? — Ход моих мыслей перепутался, и я не пытался этого скрыть.

В глазах женщины появилась надежда.

— Теперь у меня есть доказательство, что это сделала не я.

И она рассказала все, что случилось с ней.

— Вчера во второй половине дня раздался телефонный звонок. День у меня был домашний, мой шеф называет их творческими, или, по старой традиции, библиотечными. Дела свои я подогнала и решила отоспаться, поваляться в постели и, вообще, побаловать себя ничегонеделанием. Я даже трубку брать не хотела. Но телефон звонил непрерывно, словно кто-то был уверен, что я нахожусь дома. В конце концов это могли звонить со службы. Но я ошибалась. Голос был женский, незнакомый. Через минуту я поняла, с кем разговариваю, и тут же пожалела, что сняла трубку.

Это была жена Аркадия, Каролина Желтухина. Она сказала, что ей необходимо поговорить со мной. Я разозлилась, потому что это было уже слишком. Извини, мне придется посвятить тебя кое в какие подробности своей личной жизни.

Наверное, выражение моего лица изменилось, и Зойке это не понравилось. Меня приглашали покопаться в чужом постельном белье, но другого выхода не было. Я кивнул, подбадривая ее, ничего, мол, шкура у меня толстая, выдержит.

— Думаю, тебя это несколько развлечет, — скривилась она.

Есть люди, которых даже смертельная опасность не заставит изменить собственным привычкам. Зойка была именно из этой породы. А, кроме того, рядом находился я, и у нее были собственные соображения на предмет моего присутствия. В ложной скромности меня всегда было трудно упрекнуть. Я не давал повода.

— Так вот, — продолжила она, — мои отношения с этим человеком складывались довольно напряженно.

Особенно в последнее время. Он занимался бизнесом. Деньги, связи — с этим полный порядок. У него не было неприятностей, — подчеркнула она. — Он слишком осторожный человек. Не в порядке были отношения с женой. Наверное, поэтому и появилась я.

Он не гуляка, человек смертельно занятой, но мне пожаловаться было не на что. Он относился ко мне добросовестно, как только мог.

Я чувствовал, что меня опять перекосило. Зойка, заметив это, оборвала себя на полуслове. Не думаю, чтобы кому-то понравилось выслушивать подробный рассказ из жизни бывшей любовницы.

— После нашего разрыва я, злясь на тебя, думала, что это тот самый человек, который мне нужен. И ошиблась. Очень скоро он стал раздражать меня, а, кроме того, был скучен и занудлив. И даже это можно было перенести в небольших дозах, но когда речь заходила о его жене, причем разговор, как ты понимаешь, затевала не я… — Зойка закатила глаза и презрительно хмыкнула. — Это был конец света. Он и ненавидел и боялся ее одновременно. И выполнял малейшую прихоть. Сначала я бесилась, а потом это порядком осточертело. Наверное, я была несправедлива к нему. Когда любишь, можно многое вынести, а если нет, то начинаешь придираться ко всему. А здесь и повода искать не нужно было. Временами мне даже жалко его становилось, но ничего поделать с собой я не могла. Слава Богу, хватило ума ограничиться личным… общением, — споткнулась она о собственные слова, которые я понял так: «ограничиться постелью». — Никаких деловых предложений от него я не принимала. У меня есть своя работа, и это позволяет мне худо-бедно существовать. Он пытался заинтересовать меня, и то предлагал, и это, но я решила, что личная независимость тоже чего-то стоит. Может, поэтому я и… — Я видел, что Зойка изо всех сил пытается подобрать более нейтральные слова, — привлекала его еще больше. — Нашлась она, наконец, и замолчала, что-то обдумывая.

Я не мешал ей, мне тоже было о чем поразмышлять.

— Короче говоря, незадолго до того времени, как позвонила его жена, наши отношения стали другими.

— Я заметил, как изменился ее голос, он стал жестче, резче, он почти звенел от ненависти. Или от обиды?

— У нас с Аркадием был очень тяжелый разговор. Я сказала, что не хочу разбивать благополучную жизнь семейства Желтухиных. Сцена была неприглядная. Я не стеснялась в выражениях, но он и слышать ни о чем не хотел. Он мне не поверил и решил удержать во что бы то ни стало. Говорил, разведется с женой, женится на мне, ну и так далее. Почему-то мужики с трудом понимают очевидные вещи. Ему говоришь: ты надоел, ты не нужен, а он пытается найти компромиссное решение и не верит, что от него, такого положи тельного, благополучного, обеспеченного, можно отказаться. Наверное, с его точки зрения это выглядело неоправданно и не по-деловому.

— Когда это было?

— Четыре дня назад, но напряжение возникло раньше. Первый серьезный разговор такого плана произошел примерно месяц назад, но тогда это были еще цветочки. Я надеялась, что Аркадий все поймет и исчезнет сам, он ведь неглупый мужик, но, видно, с женщинами ему всегда было сложно управляться. А я в тот день, действительно, как с цепи сорвалась. Рано или поздно этот разговор все равно бы состоялся, я так ему и сказала.

— Значит, последний раз ты его видела четыре дня назад?

— Да. Но позавчера он позвонил мне на работу и сказал, что скоро все уладит. Не знаю, что он имел в виду. Я не могла разговаривать свободно, мычала что то в ответ: в комнате было полно народу. До сих пор мне кажется, что если бы я все объяснила ему еще раз, то ничего бы не произошло.

Зойка съежилась в комочек, глаза заблестели от слез. Я не мог позволить ей заплакать.

— Ты остановилась на том, что вчера позвонила Каролина Желтухина и вывела тебя из равновесия.

Зойка вздрогнула, на ее лице появилось прежнее выражение — смесь злости, упрямства и чего-то такого, что я не смог определить.

— Когда вчера я услышала голос его жены, мне хотелось только одного, чтобы это семейство оставило меня в покое. Я попыталась объяснить свои соображения по телефону, но все было бесполезно. И еще бесполезнее — говорить про испорченный домашний день, про то, что я вообще не желаю выходить сегодня на улицу. Меня бы просто не поняли. Она настаивала на встрече, немедленной, сиюсекундной и, по-моему, была близка к истерике. Ну что ж, решила, — Аркадий приучил меня к мысли, что все желания его жены должны выполняться — не буду, подумала, отступать от их семейных традиций. Злая я была, как черт. Мадам меня недооценивала.

— У тебя не было желания сообщить об этом Аркадию?

— Нет, ты же знаешь, это не в моих привычках.

— Вчера тебе звонила только Желтухина?

— Да. То есть нет, — тут же поправилась Зойка. — В первой половине дня дважды звонил телефон. Снача ла я не снимала трубку, а потом все же решила узнать, кто это, но со мной не стали разговаривать. Я подумала, что это Аркадий, выясняет, где я. Была у него такая милая привычка. Ты, наверное, думаешь, что я бессердечная. — Она вздохнула, — но было бы лучше, если бы мы с ним никогда не встретились.

Желтухина стояла возле выхода из метро. — Стала рассказывать Зойка дальше. — Не понимаю, зачем нужно было тащить меня так далеко от дома, прекрасно могли бы встретиться и поближе — мы живем в одном районе. Я и с Аркадием познакомилась, потому что он как- то подвез меня на своей «девятке», по пути было.

— Его жена работает?

— Нет. Поэтому и место встречи, выбранное ею, меня удивило. Я узнала ее сразу. Вы, мужики, недооцениваете женскую интуицию. Дорогое пальто, меховая шапка и сумка, ценою в мою зарплату — все высшей категории, все, как и положено обеспеченной жене преуспевающего бизнесмена. И — холеное надменное лицо с застывшим выражением, словно на эмоции у нее не хватило фантазии. Моя новая мокрая дубленка ей не понравилась, но трудно ожидать доброжелательного отношения со стороны жены своего любовника. Я так и не поняла, зачем ей понадобилось видеть меня. Я повторила лишь то, что сказала по телефону. Может, в более доступной форме. Она попыталась оскорбить меня, но получилось это вяло, невыразительно, как у актеров на провинциальной сцене.

Не понимаю, чем она держала в руках Аркадия, — он боялся ее, как огня, — но на меня ее словесный понос не произвел должного впечатления. Я так ей и сказала.

— Как долго длилась ваша встреча?

Зойка ненадолго замолчала, словно что-то сопоставляла.

— Знаешь, — наконец откликнулась она, — ты задал очень хороший вопрос, я и сама про это думала. Сейчас я поняла, мадам было совершенно наплевать, что я ей говорила, она… — Зойка подняла голову. — Словно роль какую-то проигрывала. Ну какой нормальный человек будет затягивать неприятный разговор? Это же глупо — без конца повторять одно и то же, а она вела себя именно так. Ты спросил, как долго длилась эта тягомотина? Да минут сорок, думаю, она меня продержала. К концу разговора появилось ощущение, что с ней не все в порядке.

— Почему?

— Человек говорит про одно, а думает совершенно о другом. Было такое впечатление.

— Вы расстались, и ты вернулась домой?

— Да. Через два с половиной часа. И никакого трупа за время моего отсутствия в квартире не появилось.

— А дальше?

— Мне стало очень паршиво. Выпила кофе, села поработать, пытаясь сосредоточиться, но ничего путного не высидела. Опять бездельничала, болталась по квартире, пила кофе. И коньяк.

Я посмотрел на бутылку, в той, что стояла сейчас на столе, оставалось граммов сто.

— Значит, ты выпила примерно четыреста?

— Нет, я выпила три рюмки, всего граммов сто пятьдесят. — Она упрямо мотнула головой. — Куда делось остальное, я не понимаю.

Я оценил Зойкину немногословность и вспомнил про запах, исходящий от ее халата:

— Ты могла пролить коньяк на свою одежду.

— Это исключено, и очень жаль, что ты мне не веришь.

— Не заводись, — остановил я ее. — Мы вернемся к этому позднее. Почему ты считаешь, что это не твоя бутылка?

— Потому что здесь другая этикетка, очень похожа на ту, что была на моей, но другая. Ну я-то помню, что стояло у меня в баре. Это только вы, мужики, считаете, что женщины не обращают внимания на такие вещи.

— Она прикрыла глаза, мучительно что-то вспоминая, но я не дал ей сосредоточиться.

— Выпила коньяк, и тебе стало плохо?

— Не сразу, сначала очень захотелось спать.

— Во сколько это было?

— В двенадцатом часу ночи. Я легла в постель и вот тут почувствовала что-то неладное. Попыталась заснуть, но боль в желудке усилилась. Мне становилось все хуже и хуже, болело уже все тело, знобило. Почти в бессознательном состоянии я заставила себя дотащиться до туалета и сунула два пальца в рот. Меня выворачивало так, что, думала, умру. Казалось, я вы- плевывала свой собственный желудок. Такого кошмарного состояния я не испытывала никогда. На какое-то время даже потеряла сознание. Очнулась, сидя на полу в туалете. Мне все еще было плохо, руки дрожали, но я уговаривала себя повторить все сначала. Пустой желудок среагировал таким диким спазмом, что я по жалела о своей затее, но все равно продолжала прижимать пальцами язык до тех пор, пока… — Зойка содрогнулась, ее лицо перекосилось, она вся сжалась, словно приготовилась к новой порции мучений. — Меня опять тошнило, трясло, и я подумала, что это не обычное пищевое отравление. Потом, передохнув, я потащилась на кухню и выпила полстакана воды. Третья процедура прошла не в пример легче, чем две предыдущих.

— Почему ты не вызвала «скорую»?

— С тобой когда-нибудь случались такие вещи? — Она плотно сжала губы. — Сначала, извини, нет сил до туалета доползти, не то что звонить куда-то. Потом, когда стало легче, я подумала, что нет смысла. Решила: обязательно схожу в поликлинику, проверюсь амбулаторно. А тогда я была так измучена, что думала лишь о том, как очутиться в своей постели. Через некоторое время я определила, что опасность миновала. Это было примерно в начале второго ночи, — добавила она. — Я уснула и проснулась в восемь утра. — Зойка помедлила, но я молчал. — И увидела на полу мертвого Аркадия. Ты мне не веришь? — Быстро спросила она.

Мы потеряли слишком много времени, чтобы позволить себе роскошь продолжать выяснять отношения.

Я напрасно с самого начала призывал себя быть объективным. Я им не был, потому что слишком хорошо знал Зойку. Она, как и любая одаренная женщина, великолепная актриса и превосходно сыграет нужную роль. Это я тоже отлично знал, и сейчас это вышло мне боком. Не знаю, поняла ли она, что я испытывал, чувствуя себя подлецом.

Я был просто обязан ей помочь, потому что даже начинающий опер уловил бы в ее рассказе железную логику и поверил бы гораздо раньше, чем она все рассказала. Нужно быть таким тупым и зашоренным, как я, чтобы…

На лестничной площадке послышался шум. Даже здесь, на кухне, можно было различить громкие голоса.

Я замер. Зойка тоже застыла в испуге. Не знаю, о чем она подумала в этот момент. Я не из слабонервных, но сейчас мне пришлось призвать на помощь всю свою выдержку.

Шум на лестнице затих. Громкие мужские голоса переместились куда-то вверх.

Я выдохнул и задал вопрос, который должен был задать раньше:

— Зоя, почему ты попросила, чтобы я как можно не заметнее пробрался в твою квартиру?

Она слабо улыбнулась.

— Ты будешь смеяться. Я и сама не уверена, что права. — Она запнулась в нерешительности.

— Я боюсь, что если мы будем по-прежнему топтаться на месте, то совсем разучимся улыбаться. Я задал вопрос. — На месте мы уже не топтались, но я хотел припугнуть ее, чтобы побыстрее соображала.

— Мне казалось, что за мной следят, — выпалила она. — Даже однажды почудилось, что в этой квартире кто- то побывал без меня.

— С какого времени следят?

Она задумалась ненадолго.

— Недели три назад это началось.

— То есть сразу после того, как ты первый раз сказала Желтухину, чтобы он оставил тебя в покое. — Сейчас я старался выделить самое главное. На остальные вопросы времени не было. Я боялся, что его вообще уже не осталось, но думать об этом не хотелось.

— Да, — Зойка в недоумении замолчала, она все еще не понимала, к чему я клоню. — Но я не вижу никакой связи. Например, соседнюю квартиру три недели назад сняли новые жильцы, не думаешь ли ты…

Она смолкла и испуганно уставилась на меня, сраженная собственной догадкой. Увы! Даже самые умные женщины ведут себя порой очень глупо.

В каждой профессии есть своя специфика. То, как я собирался действовать сейчас, одобрили бы немногие, и уж совсем единицы пошли бы на это. Я не собирался строить из себя супермена, просто пытался четко отследить ситуацию. В принципе, сейчас на риск шел я один, Зойке ничего не грозило, она и так уже получила на всю катушку.

В этой истории лишь один вопрос казался по-настоящему неясным. Он до такой степени не укладывался в выстроенную мной схему, что я старался о нем забыть на время, чтобы не мешать самому себе. Вероятность ошибки существует всегда. Можно просчитать многое, но когда дело касается женской психологии, ничего заранее прогнозировать нельзя. Сейчас был как раз тот самый случай. Существовали и еще некоторые моменты, требующие прояснения, но они, это я знал по опыту, разрешатся сами собой. Мне казалось, я ухватил самое главное.

Не люблю обнадеживать людей понапрасну; к тому же тот план, что возник у меня, требовал наличия всего запаса нахальства, которым я располагал. И удачливости. Последнее было важнее.

Коротко проинструктировав Зойку и задав еще несколько вопросов, я приготовился выскользнуть из квартиры. Она выполнила все, что я приказал.

— А я? — спросила она перед тем, как мне исчезнуть.

— Помолись Богу, если в него веришь, — неудачно пошутил я и тут же поймал укоризненный взгляд. К религии она относилась серьезно.

Прежде чем уйти, я некоторое время стоял возле двери. На площадке было тихо, но я страховал себя, потому что сейчас от этого зависело все. Хорошо, что я поставил машину не у самого подъезда. Я сделал это автоматически и сейчас сам себе поставил маленький плюс. Профессионализм срабатывал даже тогда, когда я меньше всего думал об этом. Судя по всему, уровень подготовки тех, кто подрядился исполнять задуманное преступление, был неплохим, и они могли обратить внимание на машину с милицейским номером и связать это с тем, что я был любовником Зойки. Хотя, думаю, вряд ли они это выясняли. Перед ними стояла другая задача. И они ее выполнили.

Я неслышно открыл дверь. На лестнице никого не было. Я не боялся, что меня увидят в глазок соседней квартиры: с того места Зойкина дверь не просматривалась. Поднялся двумя этажами выше и вызвал лифт.

Выскочил из подъезда, приказав себе не торопиться, чтобы не привлекать излишнего внимания, завел машину и рванул с места.

Через десять минут я стоял перед незнакомой дверью и нажимал на кнопку звонка. Должно повезти, должно, уговаривал я сам себя. Мне долго не открывали. Вдруг услышал, как по ту сторону кто-то возится. Замок щелкнул, и дверь распахнулась.

Зойка очень верно описала жену Аркадия. Только сейчас вместо шикарного пальто на ней был не менее шикарный халат. Зойка пощадила ее, не сказав про отвратительную фигуру и короткие кривые ноги, мелькнувшие из распахнувшегося халата.

Меня впустили в квартиру без какого-либо вопроса, и это было хорошим началом. Теперь все зависело от меня.

Она, поглощенная своими мыслями, не видела моего лица, потому что боялась смотреть в глаза человеку, который выполнял ее заказ.

Первый психологический расчет сработал верно. Ее поведение сильно облегчило мне задачу, правда, я был готов к любым неожиданностям. Она должна была заговорить первой, и она заговорила.

— Почему вы здесь? — прошептала она, нервно поводя плечом. — Мы же с вами договорились, остальные деньги я плачу, как только… — тут она испуганно вскрикнула, потому что, наконец, осмелилась поднять глаза и увидела перед собой лицо незнакомого человека. Мое лицо.

— Ситуация изменилась. Да вы не пугайтесь, — развязно сказал я, стараясь не выходить из роли. — Меня подключили в последний момент, это должно быть оговорено. — Я продолжал блефовать, пытаясь не переигрывать. Необходимо задать ей еще один-два вопроса. Я за этим сюда и явился.

Без приглашения прошел по коридору и толкнул дверь в комнату. Там никого не было. Следующая дверь была распахнута настежь. Эта комната тоже была пустая. Пока все шло неплохо.

— Надо переговорить. — Я без приглашения сел на диван, заставив женщину поступить так же. Инициатива была в моих руках, и я не должен был упускать ее.

Следующие слова были самыми главными, но я старался не показать своего напряжения.

— Кое-что в ваших показаниях придется изменить, иначе докопаются, что это сделали вы.

Что- то нехорошее шевельнулось у меня внутри. Я не должен был употреблять слова «показания», от которого за версту разило милицейским протоколом.

Но она не заметила моего промаха, потому что дрожала, как осиновый лист, у нее даже груди тряслись от страха. Я не садист, но другого выхода не было. Это следователь будет с ней вежлив и обходителен. У него работа такая.

Не знаю, есть ли в лексиконе работников следствия такое выражение, как «взять на хапок» — в применении к самим себе, конечно, а не к нам, операм, но нетрудно представить, как повела бы себя Каролина Желтухина, если бы я, нерешительно топчась у порога, спросил, заикаясь: «Извините, пожалуйста, это не вы случайно отравили собственного мужа, а потом…» Впрочем, о подробностях я сейчас ничего не знал. Я мог только догадываться.

— Что я должна говорить?

Ого! Как изменился ее голос. Страх даже труса делает смельчаком. Сейчас мне приходилось быть особенно осторожным. Чем меньше говоришь, тем меньше делаешь ошибок. Самое паршивое, я не знал, какая участь была уготована Зойке. Я прокачал все варианты, но очень боялся ошибиться.

Раздумывать было некогда. Я решил рискнуть. Может, у Каролины Желтухиной, подумал я, и было желание отправить Зойку вслед за ее любовником, но те, кому она платила, вряд ли пойдут на это. Без особой нужды. Ситуация складывалась таким образом, что рисковать им не имело смысла, а засовывать голову в петлю — тем более.

— Его любовница…

— Чтоб она сдохла, мерзавка! — На лице Желтухиной появилось непередаваемое выражение. Зойка ее недооценила.

— …Очнулась раньше, чем мы предполагали, — без выражения продолжил я.

— И… что?

Я опять старался быть немногословным.

— Она вызвала ментов. Чем раньше телом займется паталогоанатом, тем больше любопытных вещей он сумеет выявить. Наша версия может лопнуть. Давайте подкорректируем…

Говорить она мне не дала.

— Вы же обещали мне! — сорвалась она на крик, но тут же опомнилась: — Что от меня требуется?

Этого было достаточно. Письменные показания с нее будут брать в другом месте. Так далеко мои планы не заходили. Пора было приступать к выполнению своих непосредственных служебных обязанностей.

Она выла и царапалась, как дикая кошка, пока я, позвонив по телефону, присматривал за ней. Я уже серьезно подумывал о том, что смирительная рубашка ей не помешает и парочка дюжих санитаров в придачу. В этом обрюзгшем теле скрывалась неженская сила. А злости и ненависти хватило бы на целый квартал. Хотя, если быть справедливым, любить ей меня было не за что. Я это понимал, и моя любезность распространилась до того, что простил ей разодранную щеку, правда, вторую подставлять не стал. Не люблю ходить с ободранной рожей.

А дальше все закрутилось обычным порядком.

Сокрушительный удар ожидал мадам Каролину, когда она поняла, что у меня не было никаких доказательств в тот момент, как я появился в ее квартире, ни-ка-ких! От следователя, который вел дело, узнал, что она слегла после этого, но жалости к ней я не испытывал.

Желтухина уже мало что могла изменить в ведении расследования. Молодцы, что снимали соседнюю квартиру в Зойкином доме, когда их прихватили, все стали валить на заказчицу, не щадя и не прикрывая ее.

Зойке тоже было не сладко, ей пришлось пройти через ряд довольно-таки неприятных процедур, но это не шло ни в какое сравнение с тем, чем бы для нее все могло закончиться.

В квартире на восьмом этаже я появился через неделю после произошедших событий.

— Я же видела, что ты сначала ни на грош не поверил мне. — Зойка улыбаясь так, как это способен делать лишь человек, избежавший опасности и теперь на всю катушку радовавшийся жизни, накрывала на стол и одновременно пыталась втянуть меня в разговор. Она, как и я, любила делать несколько дел сразу. Зойка немного похудела за это время, случившееся не прошло для нее бесследно.

— Я бы хотел посмотреть на человека, у которого были в тот момент другие соображения, — хмыкнул я.

— Ты — в совершенно жутком состоянии, видок такой, словно неделю кочегарила, не просыхая, а запах…

— Это от халата, — запротестовала она.

— Все равно. По первому впечатлению срабатывает эффективно. Это потом я понял; конечно, есть разница, когда пахнет от одежды или от человека с похмелюги — и обратил на это особое внимание. Дальше — на полу покойник, и не случайный человек, а хороший знакомый. Рядом пузырек с таблетками. У них неплохо все было просчитано. У тебя был один шанс из ста вылезти из этого дерьма. И то при условии, если бы попался въедливый и трудолюбивый следователь.

— И не ты, — голос Зойки был непривычно тих.

— Я же просил не говорить про это, а то начинаю чувствовать себя как рождественская елка, вокруг которой вот-вот начнут выплясывать хоровод. Сомнения у меня возникли практически сразу, но, сказать по правде, очень зыбкие сомнения. Во-первых, Желтухин лежал в пальто, мне это показалось странным. Или он так торопился на тот свет, что некогда было раздеться? Не буду посвящать тебя в подробности, но одевать и раздевать труп — занятие не из приятных.

Да и эксперты потом могли что-то нащупать. Чем меньше покойника беспокоить, тем лучше. В костюме он выглядел бы, конечно, естественнее. Но без пальто Желтухин мог быть лишь в том случае, если бы приехал к тебе на своей «девятке».

— Он так всегда и делал.

— Правильно, но сейчас они не могли это инсценировать, потому что не хотели оставлять собственных следов в машине. Поэтому переправили к тебе труп на другом автомобиле, а версия такая, что Желтухин добрался до тебя своим ходом. В конце концов пальто — не главное, эта зацепка могла бы и не сработать, но дальше тоже не обошлось без ошибок. Если бы его отравила ты, он не лежал бы в пристойной позе на полу, у него был слишком благополучный вид для покойника. В данной ситуации это неестественно. От женщин, конечно, все что угодно можно ожидать, но не станешь же ты, сведя счеты с любовником, — я нарочно был груб, — аккуратно укладывать его на пол в собственной квартире. Не вписывается… Потом этот пузырек рядом валяется. Если бы преступление совершила ты и хотела избавиться от трупа…

— Я бы не позвонила тебе.

— … То с самого начала вела себя несколько по другому. Подозрение, что его убрали конкуренты, тоже отпадало, ты сказала, что это был очень осторожный человек. К тому же в таких случаях существует своя специфика. Почерк не тот. Стало быть, или опять возникала твоя кандидатура, но тогда это было бы уже хитро продуманное убийство, или — его жены. Но у тебя не было причин его убивать. Но — и вот здесь возникало самое серьезное «но» — у Каролины Желтухиной тоже. Муж был для нее гарантом благополучной жизни. Зачем убивать курицу, которая несет золотые яйца? Я не понял этого тогда, не понимаю и сейчас. И, тем не менее, это произошло. Особенности женской психологии — не по моей части, я основываюсь только на фактах. Кстати, почему ты сразу не сказала, что среда не твой творческий день?

— Я не думала, что это так важно.

— И тем самым продлила удовольствие подозревать тебя. Так вот, если говорить о фактах. После того, как у тебя с Желтухиным возникло напряжение, его отношения с женой тоже изменились. Каролина почуяла, что над ее семейным очагом нависла опасность. И нашла людей, которые стали следить за мужем. Ей было что терять, и она была готова на все; затраты значения не имели, она могла себе это позволить. Нанятые ею люди в процессе наблюдения быстро вышли на тебя. Когда они сообщили Желтухиной, что по соседству с тобой сдается квартира, то мадам пришла в голову идея снять ее. Сделать это оказалось просто: переплатили хозяину и убедили его отказать прежним жильцам. Удовольствие дорогое и, на мой взгляд, не слишком эффективное. Сейчас эта затея может обойтись Желтухиной несколькими дополнительными годами тюрьмы, смотря как это действие будет расценено следствием. Но я высказываю собственное суждение — не думаю, что тогда у нее был четкий план. Скорее всего, она решила занять выжидательную позицию. После твоего последнего разговора с Аркадием ситуация стала взрывоопасной. Видимо, дома разразился жуткий скандал.

— А он говорил, что все утрясет, когда последний раз звонил мне по телефону.

Я помолчал, давая Зойке возможность переварить услышанное. У меня язык не поворачивался обвинять ее в чем-то. Из меня плохой моралист.

— Дальше события развивались стремительно. Я могу только догадываться, как вел себя Желтухин, наверное, он оказался не таким уж робким человеком, если осмелился противостоять жене. Она была в ярости и, совершенно перестав владеть собой, подсыпала мужу сильный наркотик. Он умер на ее глазах. Желтухина в панике. Может быть, она ужаснулась тому, что наделала. И — вспомнила о парнях, которых наняла следить за тобой. Я не могу тебе все рассказывать, — оборвал я сам себя, — ведется следствие. Скажу только, она посулила им большую сумму денег. А сейчас парни правильно решили, им выгоднее говорить правду. Таким образом они помогают правосудию изобличить преступника, иначе им навесят по совокупности заслуг. За соучастие. Выбор всегда есть, надо только правильно его сделать.

Я отвлекся, но Зойка слушала с большим интересом.

— Хорошо, до сих пор все понятно, но потом…

— А потом преступная группа действовала по заранее намеченному сценарию, подправляя его по ходу дела. Во-первых, в среду ты оказалась дома, потому что поменяла творческий день. Пришлось придумывать повод, чтобы выманить тебя из квартиры. Медлить было нельзя. Мадам взяла это на себя, позвонила и, закатив истерику, требовала, чтобы ты немедленно встретилась с ней. Наверняка перед этим они звонили тебе на работу, выясняя, где ты. Желтухин был отравлен утром, и нужно было срочно что-то делать. Кстати, — остановился я, — если будет доказано, что скандал между супругами случился вечером, — так показала одна соседка, — а отравила Желтухи на мужа утром следующего дня, за завтраком, — как следует из заключения экспертов, — то ее адвокату ссылаться на момент сильного душевного волнения со всеми вытекающими отсюда последствиями будет труднее.

— Это ты ей разодранную щеку простить не можешь.

— Да нет. — Я дотронулся до незаживающей глубокой царапины. — Просто я знаю этот сорт людей. Все вокруг должно существовать только для них. Кажется диким, но эти люди даже из чувства самосохранения не желают считаться ни с чем.

Я замолчал, но Зойке хотелось все выяснить до конца.

— Все это такая самодеятельность. Намешали в мою бутылку коньяка какой-то дряни, да еще половину вылили на халат, вроде как совсем девушка ориентацию потеряла.

— Насчет самодеятельности, не спорю, есть такое дело. Но в целом задуманно не так уж и глупо. И на счет коньяка тоже. Здесь надо различать два момента. Ты пила отраву из своей собственной бутылки, с тем, что туда подмешали, а на халат вылили нормальный коньяк. Если бы все стало раскручиваться по их сценарию, то на жалобы, что тебя отравили, и внимания никто бы не обратил. Пока то-се, время прошло, потом взяли бы халат на эксперизу, а там нормальный напиток. Перепила бы, сказали, девочка.

— Значит, из дома меня выманивали с единственной целью подмешать в коньяк отраву? А откуда они знали, что у меня в баре есть бутылка? — вскинулась Зойка.

— Потому что они добросовестно отрабатывали те деньги, что платила Желтухина, и в твою квартиру — ты правильно почувствовала — в отсутствие хозяйки заглядывали. Коньяк у тебя в баре стоит практически всегда. Так что… — Я развел руками. — Была и вторая причина удалить тебя из дома. Необходимо было знать, что стоит у тебя в баре, чтобы купить точно такую бу- тылку. Здесь произошла небольшая накладка. Им удалось отыскать коньяк лишь с очень похожей этикеткой. Абсолютно такого не было. Если бы ты потом заявила, что бутылка не твоя…

— Понимаю, — перебила меня Зойка, — бутылка не моя, следов отравления нет…

— Вот вот, — подхватил я.

— А если бы я не стала в тот вечер пить?

— Думаю, на этот случай у них тоже был приготовлен вариант. Позвонили, допустим, в дверь, ты бы открыла. Открыла, открыла, — я заметил ее протестующий жест, — сославшись на того же Аркадия. Брызну ли бы тебе в лицо, влили коньяк с отравой. Но это на крайний случай. У Желтухиной не было выхода, и тебя так или иначе заставили бы стать соучастницей. Я не хочу фантазировать, все было проще: они позвонили, ты не открыла, значит, вырубилась. А дальше все должно происходить по сценарию. Ты просыпаешься и видишь труп. Вот тут могло быть несколько вариантов: или ты сама звонишь по «02», или они, примерно зная время твоего «пробуждения», наводят на тебя милицию с помощью жены. Второй вариант выглядел бы убедительнее. Мертвого Желтухина они принесли глухой ночью, часа в три, и тогда же заменили бутылку в баре и облили твой халат.

Ты недоумевала, зачем Желтухиной было назначать встречу в центре? Во-первых, чтобы на более длительное время удалить тебя из дома. Не сомневаюсь, если бы у них было больше времени, они бы отыскали в Москве точно такой коньяк. Ну, а во-вторых, сама мадам не хотела наткнуться на знакомых в своем районе. Подстраховывалась на всякий случай. Мало ли какие придется давать объяснения.

Я не сразу понял, как они обрадовались, что в среду ты не выйдешь на работу. Сначала это мешало их планам, а потом все складывалось просто идеально.

— Подожди, подожди, я совсем ничего не понимаю. Аркадий умер утром в среду, а привезли они его ко мне — ночью. Прошел целый день. Как же ваши эксперты… — Она непонимающе уставилась на меня. — Время смерти все равно бы установили.

— Ты хочешь сказать, что у тебя таким образом появляется алиби? Нет, Зоя. Желтухина бы показала, что ее муж исчез из дома в ночь на среду. Они ведь тоже сообразили, что паталогоанатом время смерти установит. И чем раньше произойдет вскрытие, тем точнее. Но пугало их другое. В таких случаях больше вероятности определить, что же на самом деле происходило с трупом. Я удачно сыграл на этом в разговоре с мадам, припугнув сложностями.

Здесь у тебя только один шанс, что экспертов заинтересует, почему тело передвигали спустя почти двадцать часов после смерти, — сказал я, а подумал другое: «Если бы они вообще обратили на это внимание». За время работы мне довелось повидать и не такое. Зойка судорожно вздохнула.

— Сложнее всего доказывать, что ты не верблюд.

— Правильно, — согласился я. — Мне с этим приходится сталкиваться довольно часто. После того, как я расколол Желтухину — я ведь тоже занимался, в общем- то, самодеятельностью — и получил подтверждение своей гипотезе, отыскать следы совершенного преступления было не так уж сложно. Последние не сколько дней я со своими ребятами только этим и занимался. Нашлись свидетели, которые видели, как двое мужчин выводили «пьяного» из подъезда, где живут Желтухины. В вашем доме тоже сыскалась бабулька, страдающая бессонницей. Главное, знать, что и где искать. А мадам Желтухина молчит вглухую. Ей валить не на кого.

Я специально не все рассказал Зойке.

Не рассказал я о том, что в тот момент, когда возле двери ее квартиры послышались громкие голоса, я подумал, что это провал. Мысль о том, что могут воспользоваться жучком для прослушивания квартиры, пришла в голову сразу, и сразу же я отбросил ее. Такой ход со стороны преступников был нелогичным.

Я допускал, что жучок могли установить раньше (сейчас это средство при желании доступно любой домохозяйке), но к моменту появления в квартире оперативно-следственной группы такое вещественное доказательство оставлять было нельзя, чтобы не возникло дополнительных вопросов. Это если следовать логике. Но в тот момент я почувствовал неприятный холодок внутри. Черт их знает… К счастью, тревога оказалась ложной, на лестничной площадке шумели загулявшие жильцы сверху, перепутавшие этаж. Но тогда я этого не знал, и момент был критическим.

Насчет того, что прослушивающее устройство было установлено в Зойкиной квартире, я не ошибся. При осмотре верха шкафа в дальнем углу были обнаружены следы клопа. Радиус действия — десять метров. Эксперты определили, что стояла эта штука недолго. Некоторые сцены из жизни Зойки и покойного Желтухина были записаны на магнитофон. Впрочем, сейчас это не имело уже никакого значения, и я не стал об этом говорить. Привык щадить симпатичных мне людей.

Еще я не сказал о том, как собирались действовать преступники, если бы Зойка вовремя не отключилась. Следователь сумел добиться признания от одного из участников, что церемониться с ней не стали бы и вряд ли оставили в живых. Ей просто повезло.

— Полезная привычка для одиноких женщин — пить кофе на ночь, — подмигнул я. — Страховка от непредвиденных обстоятельств.

Зойка молчала, но выражение ее глаз мне не понравилось. Я изо всех сил старался не замечать ее красноречивого взгляда.

«Неблагодарность — тяжкий грех», — было написано на ее лице. Я пожал плечами — ну, если она так считает…

Мой шеф отнесся к этой истории с пониманием, но не удержался и сказал, что «пощерять» не будет, но я и не рассчитывал на высокие награды. А вот высокое начальство было не в восторге, но с некоторых пор меня это не слишком тревожило. Я жил не для того, чтобы своим примерным поведением доставлять кому-то сплошное удовольствие. Поэтому полученный нагоняй за ведение частного расследования с использованием служебного положения воспринял как должное. За все в этой жизни приходится платить. Правда, я так и не понял, что конкретно имелось в виду в той формулировке.

На мой взгляд, это выглядело несколько надуманным.