"Будьте бдительны! Сборник рассказов" - читать интересную книгу автора (Верещагин Олег Николаевич)

СУД ГОРЯЩЕЙ ЗЕМЛИ

Ливень обрушился на Воронеж утром. Такой, какого ещё не было за весь месяц осады — тропически-бурный, тёплый, мгновенно наполнивший все канавы, все взревевшие трубы, все бетонные желоба, проложенные к водохранилищу с улиц обоих берегов.

Там, где набережная Будённого утыкается в пригородный лес, из развалин большого дома выскочили и с хохотом, криками стали носиться по лужам не меньше двадцати мальчишек и девчонок лет 7-10. Они прыгали, по воде, что-то кричали, поднимали руки и смеющиеся лица к небу, гонялись друг за другом и даже падали в тёплые, вспененные сотнями пузырей лужи, играли в салки вокруг трёх выжженных, давно остывших «кугаров» с развороченными жуткими дырами в корпусах.

В десяти шагах от них, в широком бетонном жёлобе водоотвода, грудой лежали больше ста тел в чёрной форме — те, кто был убит ополченцами и казаками во время вчерашней попытки пройти набережной к Вогрэсовскому мосту, те, кто сдался в плен и был убит чуть позже.

Они лежали мёртво и неподвижно — наёмники знаменитых сетевых кондотьеров ХХI века — «Blackwaters», «Beni Tal», «Close quarters protection association», «Defence systems limited», «Military professional resources incorporated», «Saladin security», «Vantage systems», «Grey areas international», «Dynocorp», «Rubicon international», «Sayeret group», «Global studies group incorporated», польстившиеся, подобно своим предкам, на щедрую добычу, они получили не её, а — как те же предки четыреста и двести лет назад — свинец в живот; не пять тысяч пятьсот зелени в месяц, а нелепую и ненужную им смерть непонятно за что.

Они грудой лежали в водоотводе, и бурлящий поток шевелил их, придавая телам некое подобие жизни — жизни, которой они, молодые и сильные, обученные и уверенные в себе — не сумели распорядиться, и тёплый ливень колотил по драной чёрной форме, по запрокинутым к небу лицам, по толстой зелёной пачке, втиснутой в чей-то оскаленный рот, по надписи, вырезанной на чьём-то белом лбу ножом и уже почерневшей:

Наверху, над водоотводом, смеялись и шлёпали по лужам дети.

Ещё два месяца назад их не пустили бы сюда на порог — не то что в подвалы, в святая святых воронежского офиса РАО ЕЭС. Но те времена давно прошли, не было возле выбитых дверей охраны, да и самого офиса не было на две трети высоты, а его хозяин по слухам то ли сидел в американской тюрьме (где из него вышибали номера счетов), то ли был убит во время бомбёжки Москвы, то ли растерзан толпой беженцев в Шереметьево около своего самолёта… Единственное, что о нём напоминало — большой цветной портрет, в котором торчали две «дартс», финский нож и который пересекала безграмотная надпись:

Грохот канонады сюда почти не доносился. Пожалуй, подвалы офиса могли бы выдержать прямое попадание «томагавка», а уж от обычных обстрелов представляли собой вполне надёжную защиту. Четыре бензиновые лампы с мощными рефлекторами, направленными в разные стороны, стояли в центре круглого стола, за которым когда-то заседал совет директоров — «в прошлой жизни», как сейчас любили говорить. В данный момент за ним заседал совет председателей пионерских отрядов города Воронежа — в помещении, специально выделенном генерал-лейтенантом Ромашовым под координационный центр организации. На стене висела здоровенная карта города.

— Ну и давайте глянем, что у кого, — черноволосый мальчишка лет 15 с глубоким свежим шрамом через всю левую сторону лица положил на стол крепкие худые кулаки и слегка исподлобья осмотрел всех присутствующих — председателей советов двух других отрядов, заведующих пионерскими мастерскими, складом продуктов, госпиталем и детским садом, редактора ежедневника «Русское знамя». — Давай, Димон, — он кивнул светловолосому худенькому пареньку, одетому в ушитую штатовскую куртку, с трофейным кольтом на поясе.

— У нас на сегодняшний день в отрядах сто двадцать семь человек, — сказал тот. — На попечении — семьсот сорок три штуки мелочи и триста одиннадцать инвалидов и стариков. Это последние данные, может, будут ещё коррективы, — он пожал плечами. — Капля в море. По моим данным, в городе ещё не меньше двадцати тысяч человек так или иначе нуждаются в нашей помощи.

— Медицина? — кивнул черноволосый.

— По-прежнему нехватка всего на свете, — угрюмо доложил рослый блондин, больше похожий на героя боевика про подростков. — Стиранные бинты… Вчера принесли упаковку промедола — двести доз. Я на ней сплю, — последнее заявление вызвало некоторое безадресное волнение. — Я на ней сплю! — с нажимом, повысив голос, повторил блондин, воинственно поглядев кругом. — Потому что я точно знаю минимум про троих — колются! И могу назвать имена, фамилии, сказать, у кого они… Ладно. Из наших в госпитале раненых трое. Один умирает — множественные ожоги, бутылки с коктейлем лопнули над головой… Семнадцать больных. Я вас прошу, черти — возвращайте сбежавших! Позавчера сбежал один — с температурой сорок… Вы знаете, кто и к кому! Верните добром, или с температурным бредом я его уже не приму. У меня всё.

— Продукты? — продолжал темноволосый. Поднялась худенькая, коротко подстриженная девчонка, похожая на молодой вариант Хакамады, в первый же день войны оперативно смывшейся в Японию. В подвале наступила опасливая тишина, даже сам спрашивавший как-то стушевался.

— Украли две пачки сухого крема, — индифферентно-неприятным голосом сообщила девчонка. — Украли, размешали с водой и съели. Нагло. Прямо за углом склада. И я знаю, кто это сделал, Золотце.

— М? — подняла золотистую бровь умопомрачительно красивая девчонка с лицом карающего ангела — ещё в конце мая этого года известная всей области, как «Мисс Воронеж Тин» года. — Ты хочешь сказать, что крем съела я? У меня диета.

— Не ты, но твои сопливые подопечные, — по-прежнему равнодушно уточнила стриженная. — Это саранча, а не дети.

— Растёт смена, оперяется, — заметили из полутьмы. В другом конце захрюкали от сдерживаемого смеха. Ещё кто-то потребовал:

— Позитив давай, Лерка, позитив!

— Вот вам позитив. НЗ в кои-то веки укомплектован. Холодильная камера работает, так что с продуктами всё будет в порядке.

— То есть, их никто не получит, — уточнил блондин-«медик». — Ты бы хоть бульонные кубики на госпиталь отстегнула.

— Перетопчетесь, — отрезала «Хакамада». — У меня всё.

— Детский сад? — продолжал темноволосый. Золотце неспешно поднялась и оперлась о стол кончиками расставленных пальцев.:

— Во-первых, я прошу возвращать всех младших, которые убегают «на линию». Чтоб ни единого там не было. Иначе буду скандалить вплоть до рукоприкладства. Дальше. Крем они правда съели, и я знаю, кто съел — они мне признались. Но не скажу. Ещё. Проблема с игрушками. В городе полно игрушечных магазинов. Добывайте, где хотите, когда хотите — но чтоб игрушки были. Не хочу, чтобы малышня играла гильзами. И так от их «бу-бух, падай, убит, сбил!» сердце щемит.

— М-м-м-м… — промычал кто-то.

— Слушай, парнокопытное! — взорвалась Золотце. — Двенадцатилетние играют в войнушку с настоящими автоматами — я с этим смирилась, раз уж взрослые охерели до такой степени! Но у маленьких должно быть детство! Даже здесь! Особенно здесь! И ещё — бумага и цветные карандаши, — уже спокойно добавила она. — И ночные горшки.

— Каски подойдут? — деловито спросил Димка. — Вернее, шлемы. Эй-Си-Эйч. С бумагой посмотрим.

— Подойдут. А с бумагой не смотреть, делать надо. И ещё — пусть найдут моющее средство, какое угодно. А так у меня всё.

— Техника и оружие? — подбадривал черноволосый. Встал худощавый мальчишка в кожаной безрукавке. Сунув большие пальцы в брючные петли, он сообщил:

— Оружия и боеприпасов — полно. Любого. Если командующий захочет — танк пригоним.

— Не захочет, — нетерпеливо ответил черноволосый.

— Как хочет, — невозмутимо ответил «безрукавый». Среди пионеров царило оживление — благодаря в немалой степени их действиям добровольцы из гражданских получали трофейное оружие и достаточно боеприпасов, а обороняющиеся могли почти всегда восполнять потери. — Теперь о горючке. Дизтопливо почти всё забрали военные. Если бы забирали бензин — я бы и слова не сказал, его больше, чем надо. Но у меня три дизеля — холодильник, операционка, резерв. Как без дизельного-то?.. Велосипеды. Износ в среднем — 50 %. Даже у резервных — их у меня шестьдесят семь штук. За прошедший отчётный период, так ска-ать, накрылось пять машин, ещё две откопали где-то и пригнали, итого — минус четыре. Ребята раскопали турмагазин, там полно снаряжения. Можно получать, кому что нужно. Всё.

— «Русское знамя»? — кивнул черноволосый. Встал печальный мальчишка с каштановой чёлкой над большими очками, за которыми грустили карие глаза. И душераздирающе вздохнул, прежде чем начать говорить, чем вызвал волну таких же вздохов вокруг стола.

— Не смешно, — грустно заметил очкарик. — У меня нет проблем. Ещё нет бумаги и краски к принтерам. Предлагаю голосованием меня снять с должности и отправить в связисты или разведчики. А? — в голосе его прозвучала искренняя надежда.

— Будут тебе и краска, и бумага, — пообещал черноволосый.

— Только не в ущерб мне, — предупредила Золотко.

— Не в ущерб, не в ущерб… У тебя всё?

— Нет, — заявил очкарик. — Мне батарейки нужны. И скажите Мазуте, чтобы не отключал резервный, когда мы работаем.

— А я отключал?! — истошно заорал «безрукавый». — И вообще — какая скотина «крокодильчики» к кабелю подкусывает?! Поймаю — кастрирую на хер!

Участники совещания захохотали…

До поворота на Циолковского Димка и Сержант ехали вместе, синхронно крутя педали. После дневного дождя было свежо, но небо уже очистилось полностью.

— Ты к своим, в «Старт»? — спросил Медведев, притормаживая ногой. Черноволосый Сержант поправил галстук под джинсовой курткой, покачал головой:

— Не… Сначала попробую опять домой. Деда с бабкой уговаривать.

— Не уходят? — Димка вздохнул.

— Не… Бараны старые, — выругался Сержант. — Я им говорю — накроют вас бомбой или снарядом в вашей халупе — и ага. А дед в меня ковшом для воды… Ладно, поехал.

— Давай, — Димка оттолкнулся от бордюра. — Привет своим!

…Прошлой ночью «писькоделы» не прилетали, и я вопреки всему начал надеяться, что и в эту их тоже не будет.

Ходили слухи, что откуда-то с неведомых складов Ромашову всё-таки перебросили больше пятидесяти новеньких «мигарей», и они, взлетая с Авиастроителей, остановили «эфы» над Волгой, не дав им прорваться. Мы выспались выше крыши, а под вечер принесли несколько ящиков с продуктами — пакеты риса, томатная паста, консервы из баранины… Всё было иранское. В одном из ящиков нашли записку, безграмотно написанную по-русски печатными буквами — учащиеся какого-то медресе писали, что восхищаются нашим беспримерным героизмом, молят Аллаха покарать агрессоров и посылают нам продукты, купленные на собранные деньги. Девчонки начали хлюпать, а мне почему-то было смешно…

…В наших подвалах всё было как весь последний месяц. Большинство раскладывалось спать. В дальнем углу шло родительское собрание. Любовь Тимофеевна на него не пошла и проверяла тетрадки своих младшеклассников. Лизка, собрав вокруг себя мелких, читала им про домовёнка Кузьку. Еще две наших девчонки, сидя на открытых ящиках, вяло спорили про то, сколько банок открывать на завтрак. За арочным проходом, завешенным шторами, стонали и матерились, металлически позвякивало — шли операции… ввалился Сержант. Я не ожидал, что он вернётся сегодня — наверное, дед с бабкой в очередной раз отказались покинуть свой дом и снова расплевались с внуком. Но куда удивительней было, что Сержант волок за руку Генку Ропшина. Да ещё в каком виде — грязного, волосы дыбом, одежда чем-то перемазана и порвана. Я просто офигел — мне казалось, что уж Ропшины-то точно давно на каких-нибудь Багамах или Канарах! Вспомнилось, как Колька хвастался загранпаспортом…

…- Посмотрите на это чудо! — объявил Сержант (все посмотрели; Генка тоже смотрел. Но не на нас, а куда-то мимо)

— Иду через парк, а он там сидит под кустами… Думал — позавчера попал под бомбёжку, крышу сорвало, вот и прячется. Взял его за руку, поволок домой, а у них там полторы стены, да и те дымятся. Ну, я его сюда… Оксидик, цветочек мой аленький, посмотри, что у него с руками.

— Трепло, — сказала Оксана, дернула плечом и пошла за своей сумкой. Я проводил её взглядом и пихнул локтем плюхнувшегося рядом Сержанта.

— Не заедайся к ней, понял? В морду дам.

— Дашь, — тихо ответил Сержант. — Потом. Ты давай, не сиди… Сейчас десантура сказала — идут, гады. Минут через десять будут…

…- Ты где себе так руки изуродовал? Ты же их сжёг начисто! — Оксана бинтовала ладони безропотно сидящего Генки. — Ты чего молчишь, дубина?!

— Он по привычке пирожки прямо из духовки таскал, — сказал кто-то, и вокруг заржали. Генка посмотрел немного осмысленней, улыбнулся странной улыбкой и неожиданно тонким, но очень ясным голосом сказал:

— Не… Там мама горела и кричала. В доме. Я хотел её откопать и не смог…

Стало очень тихо. Я увидел, как Любовь Тимофеевна подняла голову и вдруг взялась за виски, стиснула их так, что побелели пальцы. А потом в этой тишине родился и врезался в мозги тонким буравом вой сирены…

…- Спать, спать, спать, — командовала Лизка. — Быстро и без разговоров. Поспите, а там будет день, днём они не летают. Младшие слушались её безропотно — укладывались, тихо помогая друг другу, кто-то добавочно объяснял: «Днём они не летают, не бойся. Днём они наших „мигов“ боятся. Я тебе потом картинку покажу…»

Очень испугались, подумал я, подхватывая эскаэс из шкафа и одновременно перебрасывая через плечо сумку с противогазом. На весь юго-восток — сто пятьдесят машин. Без единого командования. А у писькоделов сколько?.. Что вы сказали? То-то же… Ребята вставали у входа, кто-то курил, отворачиваясь от родителей и учителей, прервавших свои посиделки в углу. Я нашёл взглядом маму и тут же отвернулся. Снаружи продолжало выть, но к этому звуку примешался ещё один — торжествующе-слитный гул десятков двигателей в небе.

— Готовы? — Дюк оглядел нашу банду. — Ну, тогда что — пошли…

…- Я с вами.

— Ты же не в отряде, — сказал Дюк, и все на него поглядели — впервые наш командир сморозил глупость. Он и сам это понял и махнул рукой: — Ладно, двигаем. Лишним не будешь.

— Он же почти без рук! — завопила Оксана, но уже нам вслед…

…- Он там! — крикнул Сержант. — Лихач, давай туда, он там, я же видел парашют!

— А ты? — крикнул я. Сержант отмахнулся со зверским лицом:

— Потом подберёшь! — и откинулся на асфальт. Я рванул бегом и даже не сразу осознал, кто бежит рядом со мной в грохочущей, стонущей огненной тьме — а это был Генка. Мы обменялись короткими взглядами и ничего друг другу не сказали…

…- Погоди, Лихач, — Генка тяжело дышал. — Смотри. Вон он.

От удивления я онемел. Мы бы пробежали мимо. Человек, которого заметил Генка, стоял среди теней пламени, среди шевеления веток и сам казался их частью. Но сейчас я вдруг увидел его очень отчётливо и поразился тому, какой он огромный, этот первый увиденный мной вблизи враг — настоящий враг, янки, не наёмник из Восточной Европы. Длинноногий, широкоплечий, в могучих ботинках на толстенной подошве, с ёжиком волос, отливавших латунью… Я не мог понять, какого цвета у него комбинезон, многочисленные нашивки отливали одинаково-алым, казалось, что форма сбитого лётчика тут и там испятнана кровью. Но он, похоже, даже не был ранен и не видел нас — глядя в другую сторону, он возился с чем-то на поясе… Я увидел большую кобуру и, охваченный внезапным страхом — не дать ему достать оружие! — заорал, вскидывая карабин и от испуга вспомнив английский:

— Дроп ё ган! — хотя, чтобы бросить оружие, он должен был его минимум достать. — Фризз! Хэндз ап!

Тут тоже была неувязочка — как он мог поднять руки, если я приказал ему замереть?.. Он повернулся — быстро, резко — и я обмер, ожидая, что сейчас он, как в кино, ловко выхватит оружие и я просто не успею ничего сделать с этим огромным мужиком. Отсветы пожара упали на лицо — мужественное, гладко выбритое…

…Лётчик как-то странно присел и вдруг улыбнулся криво. Губы у него дрожали. Он замотал головой и заторопился словами:

— Донт шут… Плиз, бойз… донт шут… — потом, словно что-то вспомнив, торопливо полез в нагрудный карман, и я, так же стремительно забыв английский, завизжал:

— Стой, гад!!!

Он тихо вскрикнул, отдёрнул руку и снова криво улыбнулся:

— Но… но, бой… Вэйт э минэт, плиз… Донт шут… Плиз, итс мани, онли мани… — он всё-таки влез в карман, что-то там драл и рвал, не переставая жалко улыбаться, потом достал ладонь и протянул её к нам. — Фор ю… анд юо фрэнд, фор хим, бойз… Мани, голд… Тэйк, донт шут…

Я не сразу понял, что за кругляши у него в ладони — их там было больше десятка, явно тяжёлых, отсвечивающих красивым медовым блеском. А он всё улыбался, тянул дрожащую руку и говорил:

— Фор годнесс сэйк… донт шут… Ай хэв чу бойз ту… чу бойз, ю андестенд?

Тэйк голд, энд ай го…

— Чё он хочет? — тупо спросил я, не опуская карабина. Генка тихо сказал:

— Даёт деньги, чтобы отпустили… Лихач… Леш, дай карабин.

— На… э, зачем? — я сжал пальцы на ложе. Генка посмотрел мне в глаза и тихо сказал:

— Дай.

Я разжал пальцы, как под гипнозом…

…Золотые монеты посыпались из ладони. Лётчик вдруг подломился в коленях и, рухнув на землю, уже не тянул руку к нам, а как бы закрывался ею, трясущейся, с растопыренными пальцами, и его глаза блестели какой-то масляной животной плёнкой. Он открыл рот — и вместо слов оттуда вырвался вой. Это был дикий, непереносимый звук — я отшатнулся, не в силах его слышать — вой, в котором уже не было ничего человеческого, никаких чувств, кроме одного бесконечного ужаса. Так не кричали даже сгоравшие заживо в домах, которые, может быть, сжёг этот крепкий, красивый человек, похожий на героя боевика.

— Страшно умирать, сука? — спокойно и даже как-то равнодушно спросил Генка, поднимая карабин. — Моя мама тоже кричала, гад. И я кричал… Пусть и твои дети покричат. Получи!

Он неловко нажал пальцем забинтованной руки на спуск, выстрелив лётчику в лицо прямо сквозь крупно дрожащую, холёную ладонь.

— В воздушных боях этой ночью сбито восемь истребителей-бомбардировщиков и два штурмовика противника, — читал Пашка сводку штаба с грифом «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. ТОЛЬКО ДЛЯ ОФИЦЕРСКОГО СОСТАВА.», — Наши потери — два истребителя МиГ-29…

Надсотник Верещагин проверял списки новичков. За прошлые два дня в дружину записалось 16 добровольцев, в их числе — три женщины.

— …сформированные в Зауралье части РНВ, казачьи подразделения и переформированные части старой армии, подчинённые РНВ, сейчас насчитывают до полумиллиона человек… — Пашка зевнул. — Оккупационные войска по-прежнему занимают позиции вдоль западных отрогов Уральских гор. Китай заявляет, что ни в коем случае не позволит втянуть себя в войну на чьей-либо стороне…

— Отдохни, — сказал надсотник. Встал, одёргивая форму. — А я пойду пройдусь.