"Галактики как песчинки" - читать интересную книгу автора (Авраменко Олег)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ СТЕФАН: НОВОРОССИЯ

12

Прорыв в локальное пространство звезды Хоре, вокруг которой обращалась планета Новороссия, прошел без сучка и задоринки. Альвы, занятые обороной системы от беспрерывных атак габбаров, не стали отвлекать на нас большие силы, как только убедились, что наше крыло [Крыло – в космическом флоте базовое оперативно-тактическое соединение из 10 – 30 кораблей класса "С" (легкие крейсера, корветы), 5-10 крыльев составляют бригаду] является всего лишь очередной разведывательной миссией, а не авангардом массированного вторжения земного флота. Погоню за нами, конечно, отправили, но нам без труда удалось оторваться от нее.

Впервые за свою военную карьеру я участвовал в боевом задании не в качестве командира корабля и оттого чувствовал себя не в своей тарелке. Для меня было внове находиться в рубке управления на положении гостя и лишь наблюдать за действиями команды, не имея возможности вмешиваться и отдавать приказания.

Впрочем, капитан второго ранга Марсильяк, командир десантного крейсера "Каллисто", хорошо знал свое дело и умело управлял кораблем. У меня, как специалиста, не было к нему никаких претензий, кроме одной-единственной: на капитанском мостике находится он, а не я.

Пока мы удалялись от охваченной боевыми действиями дром-зоны, я имел возможность приблизительно оценить силы альвийского флота, задействованные для обороны системы. Да уж, тут мохнатики не поскупились, они охраняли Новороссию не хуже, чем столицу своей Федерации – Альвию. Чего только стоил первый оборонительный эшелон – корабли, станции и базы, сконцентрированные непосредственно в районе дром-зоны. Хотя мы, люди, и превосходим остальные расы в научно-техническом отношении, нас все же слишком мало, мы еще не обладаем достаточными ресурсами, чтобы одолеть такую армаду.

Три другие планеты, находящиеся под контролем альвов – Эсперансу, Землю Вершинина и Арран, – мы рано или поздно отвоюем. А скорее всего, они сами их уступят: по последним данным, к началу атаки габбаров в этих мирах оставалось всего около десятка миллионов человек, которые скрывались от депортации в лесах, горах и городских подземных коммуникациях. Зато Новороссию, чье население возросло до трех с половиной миллиардов, альвы так просто не отдадут. Они вцепятся в нее мертвой хваткой и будут стоять до конца. Люди, которых они держат в заложниках, а это без малого девять процентов от общей численности всего человечества, представляют для них огромную ценность.

"Нет, здесь наша обычная тактика уже не сработает, – мрачно думал я, наблюдая за тем, как среди россыпи звезд на экране заднего обзора то и дело вспыхивали и гасли мелкие искорки, каждая из которых была очередным подбитым кораблем, габбарским или альвийским, – Даже если на Новороссии поднимется всеобщее восстание, даже если альвам придется перебросить дополнительные силы к планете, в дром-зоне все равно останется достаточно кораблей, чтобы отбить любую нашу атаку. Система Хорса нам не по зубам. Пока что..."

– Противник прекратил преследование, бригадир, – сообщил мне капитан Марсильяк. – Все корабли переходят в режим полного радиомолчания и переключаются на гравитационную тягу. Расчетное время до старта десантного челнока – семнадцать часов.

– Хорошо, – сказал я, поднимаясь с кресла. – Пойду отправлю ребят спать. Пускай хорошенько отдохнут перед стартом. А если возникнет нештатная ситуация, сразу известите меня.

– Обязательно, сэр.

Направляясь к выходу, я бросил взгляд на Анн-Мари, которая продолжала сидеть на своем месте. В ответ она слегка качнула головой, давая мне понять, что остается в рубке. Решила, значит, присмотреть за пилотами, пока не убедится, что мы окончательно оторвались от погони. Я бы и сам остался, но меня то и дело подмывало начать отдавать команды, что поставило бы капитана Марсильяка в весьма неловкое положение – ведь я был старшим по званию офицером. Поэтому, чувствуя, что мое терпение на исходе, я предпочел удалиться.

Покинув рубку управления, я спустился на четвертый ярус, где располагался жилой отсек для десантного взвода. Как я и ожидал, ребята находились в кают-компании, где через большой встроенный в стену экран можно было наблюдать за всем происходящим вне корабля. Они обсуждали обстановку в здешней дром-зоне, но, в отличие от меня, не были настроены так пессимистично и не считали, что у наших войск нет никаких шансов захватить ее.

Я немного задержался в коридоре, чтобы, оставаясь незамеченным, послушать их разговор. Речь как раз шла о возможности применения глюонных бомб, чтобы одним махом очистить дром-зону от альвийских войск. Сама по себе мысль была неплохая, любой корабль содержит достаточно радиоактивных материалов – в ядерных боеголовках, во вспомогательных атомных реакторах, в самой своей обшивке, – чтобы немедленно взорваться, оказавшись в радиусе действия глюонной бомбы. Мы с успехом применяли это оружие для уничтожения не только вражеских планет, но и космических баз, а также крупных скоплений кораблей противника. Четыре года назад, во время второй крупномасштабной операции по освобождению человеческих планет, командование прибегло к тактике "глюонных ловушек", когда перед настоящим вторжением предпринимались ложные атаки. В систему перебрасывались устаревшие, уже списанные в утиль корабли, управляемые компьютерами, настроенными на боевой режим. Чужаки ловились на эту приманку, стягивали в районы прорыва крупные силы – и в результате нарывались на взрывы глюонных бомб.

Особенно эффективно такая ловушка сработала в локальном пространстве Цзяньсу, где с ходу было уничтожено более восьмидесяти процентов дислоцированного в дром-зоне флота пятидесятников. К сожалению, мы не обладали достаточным количеством войск, чтобы одновременно атаковать все человеческие системы, а чужаки, наученные горьким опытом, больше не повторяли своих ошибок. Теперь они равномерно рассредоточивают свои силы по всей дром-зоне, что резко увеличило расходы на оборону этих систем, зато свело к минимуму последствия возможного применения глюонных бомб, которые при всей своей разрушительной мощи обладали ограниченным радиусом действия – всего в несколько тысяч километров.

Данное ограничение носило не технический, а принципиальный характер, обусловленный коротким сроком жизни излучаемых при взрыве квазиглюонов – частиц, подобных обычным глюонам, но не взаимодействующих друг с другом. Квазиглюоны были открыты более пяти веков назад, тогда-то и возникла идея оружия, основанного на свойстве этих частиц свободно распространяться в пространстве со скоростью света, а при поглощении материей ослаблять внутриядерные связи. Однако идея эта была реализована лишь недавно, и именно технология ее реализации является одной из строжайше охраняемых тайн человечества. Глюонные бомбы, безусловно, очень грозное оружие, приводящее в ужас наших врагов, но даже оно бессильно перед громадными космическими расстояниями. В масштабах дром-зоны область пространства размером несколько тысяч километров в поперечнике – это не более чем песчинка в океане.

Я продолжал стоять в коридоре, слушая беседу ребят. Ни командир взвода, моя дочь Рашель, ни ее заместитель, лейтенант Валько, в этой дискуссии не участвовали. Совершенно очевидно, что они прекрасно все понимали, но решили не мешать своим подчиненным – мол, пусть себе поспорят, ведь в спорах, как известно, рождается истина.

– А по-моему, все это бред, – раздался звонкий голос, принадлежащий Эстер Леви, рыжеволосой девушке с внешностью кинозвезды. – Надо же придумать такое – разделяющиеся боеголовки! А чужаки что, будут спокойно смотреть на них и ждать, пока они не разлетятся по всей дром-зоне? Да их сожгут лазерами, и все тут.

– Их должно быть очень много, – отстаивала свою идею Хулия Мартинес. – Тысячи. Десятки тысяч...

– А миллионы слабо? – вклинился мальчишеский баритон землянина Станислава Михайловского. Мимоходом я подивился тому, как все-таки быстро научился распознавать ребят по голосам. – Нужно не меньше пяти миллионов полноценных глюонных зарядов, чтобы покрыть всю дром-зону. Подсчитай сама, Хулия, это элементарные выкладки. Эстер права – твой план бредовый. Если бы у нас было столько бомб, мы бы давно освободили все человеческие планеты. И не понадобилось бы никаких "ковровых" бомбардировок дром-зон. Мы бы просто использовали эти заряды в бою вместо обычных позитронных или термоядерных.

– В самом деле, – согласилась Эстер. – Зачем швырять бомбы в пустоту, если каждой из них можно подбить вражеский корабль? Будь у нас хоть сотня тысяч ракет с глюонными боеголовками, наш флот бы мигом очистил эту систему от чужаков. И другие тоже.

Наступило молчание, и я, воспользовавшись паузой, вошел в кают-компанию. Ребята тотчас вскочили и отсалютовали мне. Все они были порядком уставшими и взволнованными – давало о себе знать нервное напряжение последних двух часов, когда мы совершали прорыв через дром-зону и уходили от преследования. Рашель выглядела спокойнее других, зато лейтенант Валько был бледен до болезненной серости, а под глазами у него залегли темные круги. Впрочем, это не было следствием недавних переживаний, просто по пути от Дельты Октанты до Хорса парню перепрограммировали его имплантант в полном соответствии с новороссийскими стандартами – иначе бы он "засветился" при первом же вхождении в сеть. Подозреваю, что это была довольно болезненная и крайне неприятная процедура. Бедный мальчишка – что он сотворил со своими мозгами! Я всегда относился к киберам с сочувствием и неодобрением, хотя в свое время чуть было сам не решился на установку имплантанта. Да, вы угадали – ради виртуальных космических полетов. Контакт с компьютером через ментошлем не давал стопроцентного ощущения реальности, и при всей убедительности создаваемых компьютером образов все же оставалось чувство их иллюзорности. Зато имплантант позволял полностью отключаться от внешнего мира и не просто входить в виртуальность, а сливаться с ней, становиться ее неотъемлемой частью. Хорошо что я не поддался этому соблазну.

– Вольно, господа, – сказал я. – Довожу до вашего сведения, что первый этап операции – прорыв в систему Хорса – прошел успешно. Корабли крыла переключились в режим полного радиомолчания и взяли курс на Новороссию. Даю вам пятнадцать с половиной часов на отдых. Завтра утром, в ноль-девять три-ноль по бортовому времени, вы должны быть готовы к посадке в десантный челнок. А теперь все свободны.

Попрощавшись, ребята разошлись по своим каютам, и со мной остались только Рашель и Валько, которых я попросил задержаться.

– Да, сэр, – произнесла дочь с некоторой напряженностью в голосе. – Что-то случилось?

После гипно-лингвистической коррекции ее английский выговор слегка изменился. Он по-прежнему оставался мягким, но звучал немного иначе. Точно с таким же акцентом теперь говорили я и Анн-Мари – любой уроженец планеты Арран принял бы нас за своих земляков.

– Да нет, все в порядке, – ответил я. – Просто нам нужно кое-что обсудить. Пойдемте ко мне.

Мы прошли в мою каюту, и я предложил ребятам сесть. Затем устроился в кресле напротив них и заговорил:

– Итак, молодые люди, за время полета вы более или менее познакомились со своими подчиненными. Есть ли у вас к кому-нибудь из них претензии?

– Какого рода претензии? – сразу уточнил Валько. – Относительно их пригодности к заданию или в личном плане?..

– В личном. Испытываете ли вы к кому-то хоть слабую антипатию, на кого из них вы не смогли бы положиться, кто вызывает у вас раздражение? Я спрашиваю вас не по собственной инициативе, а по поручению адмирала Дюбарри. Он считает, что вы, как командиры отряда, должны произвести окончательный отсев, устранив слабые, ненадежные звенья. Это его точное выражение. И еще он просил передать, чтобы при решении этого вопроса вы отрешились от ложного чувства вины за то, что не сумели наладить с кем-то отношения. Все члены вашей команды, безусловно, отличные ребята, но и среди самых лучших людей нередко случаются межличностные трения. А в вашей ситуации даже легкая неприязнь к подчиненному может повлечь за собой катастрофические последствия. Вы меня понимаете?

– Да, – серьезно кивнула Рашель. – Я понимаю.

– Я тоже, – ответил Валько и задумался. Потом нерешительно произнес: – Ну... пожалуй, я назову Михайловского.

– Почему? – спросил я.

– Он слишком заносчив. И резок. На некоторых ребят смотрит свысока, считает их глупее себя. Это... это немного раздражает меня.

Рашель посмотрела на него и этак ехидненько усмехнулась:

– А все из-за того, что он раскритиковал идею Хулии Мартинес? Почему же тогда ты не забраковал Эстер, которая выражалась не менее резко? Потому что она милашка и на нее приятно смотреть?

Щеки Валька слегка зарделись.

– Не в том дело. Вовсе не в том. Этот эпизод лишь частность, но если мы заговорили о нем, то Эстер просто высказала свое мнение, а Станислав выпендривался, показывая, какой он умный. Типа: "Вы все идиоты, а я д'Артаньян".

– О чем ты?

– Да это так, из одного старого анекдота. Даже из древнего. И, э-э, не совсем приличного. Однажды я наткнулся на него, но не понял, в чем его смысл, и стал выяснять, кто такие д'Артаньян, виконт де Бражелон и поручик Ржевский. В результате прочитал несколько очень увлекательных книг. Но это уже к делу не относится. Просто порой Михайловский напоминает мне героя того анекдота. Он нахватался по верхам разных знаний и при любом подходящем случае демонстрирует свою, так сказать, эрудицию.

– Можно подумать, что ты у нас скромный и застенчивый, – язвительно заметила моя дочь. – Ты тоже лезешь со своими замечаниями, комментариями, уточнениями и часто выставляешь собеседников круглыми дураками.

– Однако я говорю лишь о тех вещах, о которых знаю досконально, – возразил Валько. – Я никогда не стану с авторитетным видом разглагольствовать о том, о чем мне известно только понаслышке.

– Что верно, то верно, – согласилась Рашель. – И самое странное, что твое нахальство, твоя заносчивость, твои вечные поддевки нисколечко не раздражают меня. А вот Станислав... ну, не то чтобы он раздражал меня, а... как бы это выразиться... Короче, я бы хорошенько подумала, прежде чем пойти в паре с ним в разведку. А еще... – Тут она смущенно потупилась. – Возможно, вы посчитаете это снобизмом, но меня слегка задевает его благоговение перед Космическим корпусом.

– Не назвал бы твое чувство снобизмом, – заметил Валько. – Это, кстати, еще один минус Михайловского. Нет ничего плохого в том, что он хочет стать космическим пехотинцем, однако раз за разом подчеркивать в присутствии других ребят, которые мечтают о флоте, что именно в Космическом корпусе служат самые храбрые, самые сильные и выносливые, и вообще самые-самые – это, мягко говоря, нетактично.

– Значит, Михайловский, – подытожил я. Жаль, конечно, мне нравился этот парень. Впрочем, мне нравились все мои подопечные – командование действительно отобрало замечательных ребят.

– Да, – уверенно сказал Валько. – Если бы я сам подбирал себе подчиненных, то его бы не взял. А что теперь с ним будет?

– Ничего страшного. Его вернут в систему Дельта Октанта, возьмут подписку о неразглашении и отправят на одну из наших секретных баз – якобы для специальной подготовки. Вместе с ребятами, которые были вашими "дублерами", и вместе с теми, кто был призван на службу таким же образом, как и вы, но только для отвода глаз. Все эти парни и девушки ускоренными темпами окончат школьное образование и получат хорошие назначения с перспективой скорого производства в младшие офицерские чины.

– Вот это правильно, – одобрил Валько. – А то у меня было опасение, что кому-то может взбрести в голову собрать информацию об этих досрочных призывах, проанализировать прошлое всех призывников, их происхождение и сделать соответствующие выводы.

– Можете не беспокоиться, лейтенант, командование все учло. – Я хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – Ладно, с Михайловским решено. Еще есть отводы?

Немного помявшись, Рашель назвала имя одной девушки-cлавонки, Божены Малкович, которая, по ее мнению, была слишком озабочена в сексуальном плане и заигрывала со всеми парнями. Тут Валько не преминул поддеть мою дочь, но против предложенного ею отвода возражать не стал. А потом они уже единодушно забраковали одного землянина – им не нравилась его замкнутость и скрытность.

– Будь у нас больше времени, – объяснила Рашель, – мы бы сумели сойтись с ним, наладить нормальные отношения, но сейчас мы просто не знаем, чего от него ожидать.

В течение следующего получаса мы перебрали всех остальных членов группы, и я убедился, что ни у Рашели, ни у Валька нет к ним никаких претензий. Адмирал Дюбарри прогнозировал двадцати– или даже двадцатипятипроцентный отсев, однако все обошлось пятнадцатью процентами.

После этого я отпустил обоих отдыхать. Валько ушел сразу – его здорово клонило ко сну, а Рашель задержалась у двери каюты, переминаясь с ноги на ногу.

– Сэр... – нерешительно начала она, но я мягко перебил ее:

– Когда мы одни, можешь опять называть меня папой. Будем постепенно входить в роль. – Я улыбнулся и заговорщицки подмигнул ей. – Держу пари, что нам это не составит труда.

На лице Рашели явственно отразилось облегчение. Она подошла ко мне и склонила голову к моему плечу. Я обнял дочку и стал гладить ее белокурые волосы.

– Ах, папа, если бы ты знал, как мне было тяжело всю эту неделю, – сказала она. – Постоянно называть тебя "сэр", а в ответ слышать "мичман Леблан"... Слава богу, скоро все закончится.

– Все только начнется, солнышко, – возразил я. – Да, конечно, нам не придется притворяться, изображая отца и дочку, это немного облегчит нашу задачу – и в то же время осложнит ее. Наше родство может сыграть с нами злую шутку. Чего доброго, мы расслабимся, потеряем бдительность и в результате сорвем всю операцию.

– Насчет этого не беспокойся. С нами будет Анн-Мари, уж она не позволит нам потерять чувство реальности. Кстати, па, о нашем задании. Мадам Пети сказала, что ты – один из двух, кто способен справиться с ним. Что она имела в виду? Я нахмурился.

– Госпожа президент неточно выразилась. Когда только замышлялась эта операция, в качестве ее возможных руководителей было предложено более сотни кандидатур, в том числе и моя. В конечном итоге осталось двое – я и еще один человек, имени которого мне не назвали. Не знаю, что во мне нашли такого особенного, но факт налицо.

Рашель поцеловала меня и высвободилась из моих объятий.

– Ты просто скромничаешь, папа. Ты весь особенный. Ты самый-самый лучший.

Вскоре дочка, пожелав мне спокойной ночи, ушла. Боюсь, она не поверила моему объяснению. Сам я на ее месте точно бы не поверил.