Артем Тихомиров Женщина в тени

Инга смотрела на снежинки, падающие в зазоре между домами. Снег покрыл голые деревья, автостоянку, тротуары. Инга подумала, что это похоже на сахарную вату. Детское ощущение захватило ее на миг, но потом пришел холод.

– Эй, уснула, что ли? – спросил Соколов.

Инга отвернулась от окна и поглядела на него. В салоне «бумера», воняющем натуральной кожей, было темно. Свет уличного фонаря высвечивал половину лица мужчины за рулем. Это лицо пугало. Инга поняла, что в животе у нее нарождается взрыв.

– Я не уснула, – сказала она.

Стать как можно меньше. Втянуть голову в меховой воротник куртки. Сцепить руки на жестко сведенных коленях.

Может быть, все обойдется.

– Все, что я на тебя потратил, надо вернуть, – сказал Соколов, – но ты же оборвыш, что у тебя есть? На что ты спустила мои деньги?

Все идет по второму или третьему кругу. Разговор не прекращается уже полчаса. Соколов нудно и тяжело объясняет ей, что между ними все кончено. Будто и так неясно.

Однако новость о каком-то долге оказалась громом среди ясного неба. Инга еще не полностью осознала эту мысль.

– Ты как все остальные, прожженная малолетка. Девятнадцать тебе?

Инга кивнула. Она мечтала только о том, чтобы больше он к ней не прикасался.

– И с какого времени ты этим занимаешься?.. – Соколов выругался, адресовав ей несколько уничтожающих эпитетов. – Как меня угораздило с тобой связаться, ведь на тебе пробы негде ставить! Четыре месяца! На что ты тратила мои бабки? Косметика, белье, шмотки поганые. Я подсчитал. Ты мне должна тридцать тысяч баксов. – Соколов закурил одну из своих мерзких сигарет. – Но сделаю тебе скидку, новогоднюю… Половину. Так что с тебя пятнадцать штук. Поняла?

Инга смотрела перед собой, на пятно света от уличного фонаря.

– Да. А ты всем так говоришь? Каждой? – спросила она.

– Смотря кому.

– Ну и кому еще говорил? – У Инги перехватило дыхание от страха.

– Это не твое дело.

Инга не могла взять в толк, как раньше занималась сексом с этим монстром, как ввязывалась в пьяные оргии, прикасаться к его телу…

Полчаса назад все поменялось. Звонок на мобильник. Приказ придти туда-то и туда-то.

Приказ.

Теперь еще этот кошмар.

– Я не собираюсь ради какой-то лохомотки бабками раскидываться. Раз ты не оправдала моих ожиданий, то плати. И вообще – тебе я сделал большое исключение. Другие платят по девяносто процентов. А тебе только пятьдесят, – сказал Соколов. – Подумайте еще! – Он покривил губы, разглядывая ее фигуру. – Шлюшка из стриптиза, из грязного клубишки, еще будет мне сказки рассказывать о своей верности! Да не знаю я, что ли, как ты живешь? Не знаю, думаешь, чем ты без меня занималась?

Он выбросил сигарету в окно.

– Есть и получше. Те, у кого все на месте.

У Инги задергалась щека, она поднесла к ней руку в перчатке, потерла.

– Есть и получше, – произнесла Инга, вспоминая его уверения в вечной преданности. Обычный пьяный бред. Изменяла она ему? Да, ничего не поделаешь. Деньги нужны были раньше, деньги нужны и сейчас.

Может, она и шлюха. И даже, скорее всего, шлюха. Стриптизерши якобы не занимаются собственной продажей, но ведь это не аксиома. Кто-то занимается, если видит толстую пачку денег. У каждой из них свои проблемы, а многие проблемы решаются монетой, разве нет? Некоторые подружки Инги продают себя лишь с целью вырваться из этого дерьма.

Но на ее памяти ни одна еще не вырвалась.

Инга подумала о своих накоплениях.

Пятнадцать тысяч долга этому подонку.

Ее денег не хватит. Даже если она займет, если влезет в долги до конца жизни.

Инга потерла щеку, сидя в тупом оцепенении.

Это больше откупных сутенеру.

– Пятнадцать штук – и ты свободна как ветер, – сказал Соколов. Он вытащил мобильник-«раскладушку», чтобы ответить на звонок. – Выматывайся, сука. Три недели срок. Найди, укради, роди. Три недели.

Инга открыла дверцу «бумера», поставила ногу в сапоге с высоким каблуком на снег. Пушистая снежинка приземлилась ей на скулу. Девушка сощурилась правым глазом. На улице всего минус один градус, но ее пробрало до костей. Сжимая сумочку, Инга захлопнула дверцу. Соколов говорил с кем-то по телефону. Она перестала для него существовать.

Не мешкая, Инга отправилась прочь, ступая по опасной наледи, что пряталась под свежим, еще не утрамбованным снежным покровом.

Домой идти два квартала. Инга переставляет одеревеневшими ногами.

Мимо машин, вдоль ограды, за которой с трудом просматривается двор. Высокие старые дома возвышаются с двух сторон. Кажется, их крыши вот-вот срастутся намертво краями.

Соколов убьет ее, если «долг» не будет уплачен. Никаких переносных смыслов, все предельно ясно.

Она встречалась с этим человеком, была его содержанкой, и ее не интересовало, чем он занимается по-настоящему. Теперь самое время подумать о своих перспективах.

Дважды Инга видела его громил. Комичных до ужаса парней квадратных очертаний. Они держались позади него, словно привидения, и с ними Соколов чувствовал себя неуязвимым. С другой стороны, он сам мог отправить на тот свет кого угодно. С его-то руками, пальцами, способными, наверное, сгибать арматуру!

Вспоминая это чудовище, Инга приходила в ужас.

Единственное, что она может сделать, чтобы спастись, это бежать – быстро и далеко. И лучше всего взять старт прямо сейчас, пока решимость не пропала. А есть ли она, эта решимость? Больше всего в этот момент Инге хотелось сесть на снег и просто дождаться своей судьбы. Зачем бороться? Какой смысл? Соколов сильнее. Если даже отдать этому ублюдку долг, он найдет, к чему прицепиться еще.

Инга почувствовала, что у нее подгибаются ноги. Поискала глазами поблизости скамейку и ничего не нашла. Вообще, все, на что она смотрела в эти мгновенья, казалось каким-то смазанным, расплывчатым. Возникли проблемы с дыханием. Горло обхватила невидимая удавка. В конце концов, Инга поняла, что плачет. По щекам текли самые настоящие ручейки слез.

Пятнадцать тысяч долларов. Откуда ей знать, что именно столько она ему должна после деления всей суммы пополам? Соколов забирал чеки. Значит, этот выродок вел бухгалтерию...

Инга не припоминала, какие именно покупки делала в течение этих четырех месяцев. Воспоминания проносились в ее памяти со скоростью экспресса, ни одно она не могла ухватить и рассмотреть поближе.

На нее косились прохожие, а их она видела точно сквозь запотевшее стекло.

Неподалеку от дома и автобусной остановки располагался небольшой скверик, в котором росли большие раскидистые деревья. Ноги как-то сами собой принесли Ингу в это место.

Она остановилась под фонарным столбом, в круге яркого света, дающего четкие тени, и огляделась. Две скамейки, одна напротив другой, обе покрыты уже приличным слоем снега. Снежинки кружатся, садясь Инге на голову. Она провела рукой по шапочке, стряхнула часть их.

Новая волна слез рвалась наружу. Инга смахнула снег со скамейки – резким ядовитым движением – и села. Наплевать на то, что джинсы промокнут. Хотелось завопить в голос, но она молчала. «Только молчи. Иначе будет еще хуже!»

Инга посидела, потом вытащила из сумочки носовой платок. Сумочка упала в снег. Инга подняла ее. Приложила сложенный платок ко рту. Хотя какая разница, если кто-то увидит или услышит ее плач? Кому интересно?

Несмотря на все старания, слезы не прекращались. Время шло. Инга не могла остановиться. Она умудрилась прикусить себе большой палец на правой руке. Только эта боль напомнила ей, что она сидит в сквере на скамейке и плачет. Что она совсем одна.

Рука нырнула в сумочку, вытащила сотовый. Долго Инга перебирала номера подружек, но позвонить ни одной из них так и не решилась. Вздохнув, не в силах сразу успокоить дергающееся дыхание, она бросила трубку обратно.

Не с кем поговорить. Некуда пойти, кроме съемной квартирки с двумя узкими тесными комнатками. С чего началось, к тому и вернулось.

Некоторое время, всхлипывая, Инга просто наблюдала за падающими снежинками. Полет лохматых сгустков замерзшей воды, всего-навсего, успокаивал.

Потом на несколько мгновений ее будто выключили, а когда включили снова, Инга увидела, что на скамейке напротив сидит бедно одетая женщина. Склонившись вперед, она кашляла. Кашель переходил в плач. И опять по кругу.

Инга почувствовала, что ей неприятно, и отвернулась. Между скамейками прошли пять или шесть человек. Парень с девушкой несли в руках по бутылке пива. Они не обратили внимания ни на женщину, ни на Ингу.

Прошло несколько минут. Инга стала замерзать. Домой идти по-прежнему не хотелось. Страх остался при ней, ее лучшее приобретение за последнее время; всепоглощающий страх. Зимний воздух был прозрачным, но горло перехватывало от удушья.

Инга посмотрела на плачущую женщину. Их взгляды встретились. Женщина выглядела ужасно. Исхудавшая, бледная, руки трясутся, пальцы, сжимающие платок, похожи на червей. Суставы раздулись от артрита. Инга не могла понять, сколько ей лет. Могло быть и сорок, и семьдесят, странно.

Инга спрятала свой собственный платок в сумочку, закрыла ее. Неприятно видеть человека, у которого дела обстоят еще хуже. Что-то больно царапало изнутри. Инга встала, отряхнулась, стараясь напустить на себя независимый гордый вид, но ничего путного не вышло. Через пару шагов плечи ее опустились. Голову прострелила боль.

Углубляясь в сквер, сотканный из света и тени, Инга слышала затухающий вдалеке плач женщины.

Вернувшись в свое казенное жилище с паутиной в углах и убогой чужой мебелью, Инга забралась в холодильник. Еды почти не было. Нашлась ополовиненная бутылка коньяка, дешевого и резкого. Инга подумала, что все равно. Ей надо выпить, иначе она сойдет с ума. Лицо Соколова, почти звериное, маячило перед глазами. Оно чудилось Инге повсюду, в каждом углу, в каждой щели, на дне раковины, ванны, в шкафу. Одна в пустой квартире, провонявшей лекарствами – от хозяйки-старухи – Инга чувствовала себя заживо похороненной.

Почти два года здесь – ее островок в большом городе. Учеба сначала на дневном, потом на заочном отделении, клуб. Пойти туда работать пришлось, чтобы избежать угрозы голодной смерти. Могли отчислить из института – Инга сражалась изо всех сил… Ее победа оказалась Пирровой. Ей предложили перевестись на заочное отделение и учиться платно. Инга пошла на это – ее пугала до смерти мысль о позорном возвращении домой, в далекий неустроенный городок.

Теперь это не казалось самым худшим вариантом. Если она уедет домой в глухомань, Соколов ее там не найдет. Инга ничего не рассказывала ему о месте, где родилась и выросла. Кажется, не рассказывала…

Если ничего не получится с деньгами, этот вариант останется на крайний случай. Ее нынешних накоплений там хватит надолго.

Или в каком-нибудь другом месте, где ее никто не знает. Но что Инга будет делать? Учеба пропадает, работы не будет. В каком-то смысле ей нравится жить так. Говорят, что втягиваешься. Инга не стала бы утверждать, но, с другой стороны, тут есть свои преимущества – она не на улице. Иногда ей улыбается удача. В клубе у нее друзья, знакомые. Они выручат и защитят, если что. По крайней мере, Инге хотелось так думать. Перебиться до конца учебы, заплатить за последний семестр – и свободна!

Но до этого еще далеко. Три курса. Сессии, курсовые. От всего этого волосы поднимаются дыбом, а от отчаяния хочется выть. Однокурсники просто куча балбесов, успешных, великовозрастных, с космическими запросами, – с ними Инга не общается. Ее мирок ограничивается компанией девиц такого же подозрительного, с точки зрения обывателя, образа жизни, танцовщиц на шесте, барменов, охранников. Инга не в восторге от них, но разве сама она выше того общества, в котором поневоле вращается? В эти минуты Инга испытывала ко всем этим пластмассовым людям, пропахшим выпивкой и парфюмерией, почти теплые чувства. Они казались ей спасательным кругом.

Маленький телевизор показывал плохо. Инге лень было возиться с антенной. Она сбросила одежду, оставшись в трусиках и футболке, легла на продавленный диван, задрала ноги. Коньяк стала пить прямо из бутылки. Несколько глотков – и самочувствие стало приходить в норму, с постепенным перетеканием в расслабленное состояние. Напряжение почти пропало. Инга переключала каналы, стараясь не думать о том, что ей предстоит через три недели. А что предстоит? Ее убьют. И тогда все это дерьмо закончится. Инга закурила. Ей не хватало сигареты. Смерть – вот в чем суть проблемы. Перед этим, учитывая, кто будет этим заниматься, ее изнасилуют и изуродуют. Она ответит за каждый потраченный соколовский цент. Инга сжала бутылку, испытывая невероятное желание разбить ее о кривую усмешечку своего бывшего господина. Острыми краями стекла располосовать щеки, скулы, нос.

Инга представила его мертвым – и почувствовала облегчение. В мечтах она может делать с этим ублюдком все, что ей взбредет в голову.

Потом она вообразила себя. Голое истерзанное тело на грязном снегу, горло перерезано, глаза выколоты. На животе огромный красно-черный-желтый ожог от утюга, почти провалившегося в кишки. Вывернутая наружу плоть. Руки и ноги скручены телефонным кабелем.

Инга поднесла руку ко рту, нажала, зажмурилась. Коньяк попросился наружу. «Нет, только не блевать, я не хочу!»

Отогнать мрачные фантазии оказалось нелегким делом. Слезы вернулись. На этот раз не просто плач, а пьяная истерика.

На мгновенье вспомнилась та странная женщина в сквер. Судя по всему, дела у нее были швах. Может быть, положение ее хуже, чем у Инги, в сто раз…

«Почему я должна думать о ком-то другом? Я что, благотворительная организация? Что я могу сделать? Мне-то кто поможет?» Инга утерла слезы, пригубила еще коньяка и лежала с закрытыми глазами. Сердце билось. Взгляд странной женщины не отпускал ее долго.

Потом Инга, покачиваясь, отправилась принять душ. Ей казалось, что она мертва. Душа отлетела, а тело осталось и двигается по заданной программе.

«Пропади все пропадом!» Идея вернуться домой, попросить прощения у родителей, становилась все более привлекательной. В этом городе нет ничего по-настоящему ей дорогого. Из всех любовников самым худшим оказался Соколов, но и другие не блистали достоинствами. Инга притягивала к себе разное отребье. Эти ублюдки с грязными руками платили – и она отрабатывала. Простая логика. Когда-нибудь, Инга понимала, ей придется держать ответ перед своим телом и своим здоровьем за все, но какая есть альтернатива? Инга не видела перед собой ни единой открытой двери, все были наглухо заколочены.

Включив воду, Инга забралась под нее прямо в одежде. Вспомнила об этом только через несколько минут. Сняла футболку и трусики и швырнула их в стену. Ей показалось, что кто-то лает, подражая собаке. Оказалось, это ее смех.

«Что скажет папа, когда я вернусь?» Лицо отца потеряло со времени последней встречи всякие индивидуальные черты. Оно было никаким. Слишком простым, слишком невзрачным. Инга не могла вспомнить, какой он на самом деле. А мать? Здесь ее тоже ждало разочарование. Ничего. Инга не видела даже ее глаз, больших, серых, всегда обвиняющих. Инга так и не решилась задать ей мучавшего ее долгие годы вопроса: почему мама так смотрит?

Инга привалилась к стене. Все-таки ее вырвало. Коньяк выплеснулся под ноги. Она прополоскала рот.

Мысли о самоубийстве, посетившие ее вскоре, были яркими и разнообразными.

Инга окунулась в размышления с фатальной готовностью подошедшего к последней черте человека.

Она посмотрела на свои руки. Подушечки пальцев сморщились от горячей воды. Кисти у нее были красивыми, тело тоже, параметры модельные, ей было что показать – иначе бы не получить ей такую работу. Инга сжала кулаки. Красота не дает силы, а сильной быть хочется. Слабый не способен защитить себя.

Можно было бы проглотить пузырек но-шпы, но этот способ ненадежный. Могут откачать. Перерезать вены? Нет, она не сумеет. Смелости не хватит. От одной мысли о боли и рассеченной плоти, откуда вылезают пузырьки жира, протестует желудок.

Инга без сил опустилась на дно ванны, под струи горячей воды. Там она и заснула с полной уверенностью, что для нее все кончено.

– Дин, дай что-нибудь набросить! Где мой халат?

За кулисами сквозило, и Инга почувствовала, что ее, потную, одетую только в черные стринги и туфли, прохватывает ледяным ветром.

Дина появилась откуда-то сбоку, с сигаретой в руке. На площадке начался другой номер.

– Твой халат Ира взяла, – сообщила Дина.

Инга выругалась.

– Дай закурить.

Товарка вытащила пачку и зажигалку. Поглядела на торчащие из трусиков Инги купюры.

– Простыну и двину ласты…

– Мне столько не дают, ублюдки гнойные, – сказала Дина глухим голосом. Под глазами у нее были синяки, лицо бледное. Инга подумала о синих венах на ее чересчур худых ногах. О прыщах, которые она расчесывает. Девка подсела на какую-то дрянь. И колет, наверное, под язык, чтобы Боров не заметил ничего. Но он скоро заметит. Дину выгонят на улицу. Будучи наркоманкой, она покатится по наклонной плоскости.

Инга ненавидела ее.

– Двигай жопой, – сказала она Дине и отошла в сторону. Сегодня танцевать было особенно тяжело. К ногам словно гири привязали. Дважды она едва не выпустила шест из руки – ладони оказались слишком потные, будто маслом их кто-то намазал.

Инга вспомнила, как подползала к краю площадки, к трясущим купюрами рукам мужиков. «Что за жизнь блядская!» Она вышла на свет, поглядела на колено. Ссадина. На самом видном месте.

Чурбан, охранник, нарисовался из бокового прохода. Инга выпрямилась, дымя сигаретой.

– Как дела?

Он остановился, рассматривая ее голую грудь.

– Баба тройню родила. Отвали! И перестань пялиться, не то в глаз получишь.

Чурбан заулыбался и привалился спиной к стенке, давая Инге пройти. Как всегда вонял чесноком. И где он его только берет постоянно? Инге не хотелось спрашивать, а только врезать ему в челюсть.

– Только одно слово, только одно слово – и мы будем жить долго и счастливо.

– Облезешь. – Инга прошла мимо него, напитываясь злостью.

У самой гримерки, откуда доносились женские голоса, ее поймал Боров. Лоснящийся прилизанный пиджак с выступающим брюшком. От него всегда пахло терпкими духами.

– Умничка, умничка, умничка! – пролепетал Боров. Наклонившись, он поцеловал Ингу в щеку и стал выдергивать купюры у нее из трусиков. – Ты просто кладезь!

– Да? И что с этого имею? – спросила Инга.

– Только без шантажа. Зарплату увеличим с нового года, – сказал Боров, пересчитывая купюры.

– Иди ты.

Инга вошла в гримерку, где толклось еще пять девчонок. Под потолком в свете ламп вились тучи сигаретного дыма. Все гудели о чем-то своем. Кто-то готовился к номеру, кто-то ждал своей очереди. Инга, не раздумывая, пошла в атаку.

– Ира, ты долго будешь мои вещи хватать? Сколько можно уже? Ты достала! – крикнула она крашенной девице, стоявшей справа.

Та повернулась, держа в руке плоскую бутылку с коньяком.

– Ты чего, когда я брала?

– А это что? – Инга схватилась за полу собственного халата, висящего на Ирининой фигуре.

– Грабли убери! – заверещала та.

– Еще раз возьмешь!.. Снимай!

Инга швырнула сигарету не глядя.

– Смотри, куда бросаешь! – донеслось сзади. Инга уже не слышала этого. Она вцепилась в Ирину и стала отвешивать ей удары, один за другим. Та завизжала. Попробовала схватить противницу за волосы. Бутылка с коньяком вылетела и шмякнулась на пол, непонятно как оставшись целой.

Инга выплеснула на товарку всю свою злость. Девушки бросились разнимать их, мешая друг другу в узком пространстве. Все орали, кто что. Наконец кому-то удалось отцепить пальцы Инги от волос жертвы. Инга плюнула в нее, попав на грудь. Ее оттащили в угол комнатушки, словно зарвавшегося боксера на ринге.

Поток ругани и визга не прекращался долго. Ирина угрожала ей и рвалась отомстить. Обеих удавалось удерживать едва-едва.

В комнату сунул голову Боров.

– Вы что, с ума посходили? Лена, тебе сейчас выходить! Приводи себя в порядок! Всем тихо сидеть!

Девушка с черными волосами принялась собираться, обернулась к зеркалу, чтобы проверить макияж, раскрыла помаду.

Как только Боров исчез, выяснение отношений продолжилось. Самая старшая, Оля, взялась восстановить тишину, и ей это удалось. Она протянула халат Инге.

– И не истери… Подумаешь, тряпка!

– Да не в халате дело…

– Ирка никогда у тебя ничего не брала… – сказала другая девушка. – Да у нас тут вообще все общее… Какая муха тебя укусила?

– Да правда что… С цепи сорвалась!

Ирина ревела в объятиях другой девушки. Та что-то шептала ей на ухо.

Инга уселась на край гримерного стола, закурила и почувствовала, что сама готова разрыдаться. Это уже совсем никуда не годиться, так нельзя. Ее стали засыпать вопросами, упрекали, доискивались до правды, но Инга не могла ничего рассказать. Как бы она не подходила к своей проблеме, вариантов ее решения было мало и все они казались отвратными. Арифметика выхода простейшая. К ее двум с половиной тысячам долларов надо прибавить двенадцать с половиной тысяч – и тогда соберется нужная сумма.

Девчонки правы. Вещи, которыми они пользовались, согласно неписанному правилу, принадлежали всем. Инга сама брала не свои халаты, блузки, чужие костюмы, обувь, косметику. Никто не видел в этом ничего криминального. Теперь она не могла вспомнить, что именно стало последней каплей – сальный взгляд Чурбана или пальцы Борова, считающие заработанные ею деньги.

Инга взяла со стола бутылку минеральной воды, сделала несколько глотков. Ее трясло. Она и не подумала одеться.

Ида, девушка с торчащими дыбом волосами, голова которой походила на цветок, села рядом на стул.

– Набрось что-нибудь. – Ида протянула ей майку. Инга надела ее и ничего не сказала. Отвращение к себе и к тому, что она сделала, было сильнее всего.

– В чем дело? – спросила Ида. – Ты на себя не похожа.

– Устала я.

– Это понятно.

Инга подумала, что так ничего и не решила. Никакого плана действий у нее не было. Чем дальше, чем сильнее разум поддавался гипнотическому оцепенению. Словно кто-то со стороны воздействовал на способность Инги принимать решения.

– Устала, – повторила она.

– Я тебя знаю, – ответила Ида. – Проблемы? Проблемы у тебя?

– Нет…

– Да, именно проблемы.

Подошла Оля.

– Успокоилась?

Инга кивнула. Руки дрожали. Оля, самая высокая из девушек, смотрела на нее сверху вниз.

– Паршивое дело, – заметила Ида, – девка совсем раскуксилась. Надо что-то делать.

– Что? – спросила Оля.

– Без понятия…

Инга поглядела на обеих.

– Ну что вы лезете под кожу?

– Мы тебе не кто-нибудь, не тети с улицы, – сказала Оля. – Что случилось?

– Вот не надо только такого участия… Вам же все равно на самом деле! – прошипела Инга.

Оля пожала плечами.

– Как знаешь.

Инга отвернулась, не зная, куда спрятаться в этом пространстве, пронизанном светом ламп. Слезы потекли сами собой. Она вытирала их предплечьем. Макияж окончательно размазался. Нос забили сопли.

Ида наблюдала за каждым ее движением. В гримерке все вернулось к прежнему виду – беспрестанным перемещениям, разговорам, смеху. Постоянно открывалась и закрывалась дверь. Из коридора, утихая и возрастая, долетала музыка.

– Пойдем – после смены напьемся, – предложила Ида.

Инга поглядела на нее и улыбнулась.

– Напьемся?

– Ну, типа того. Вина возьмем, нарежемся. У меня хата свободная.

Инга высморкалась в салфетку. Мысль хорошая, но она думала о другом. Рассказать Идке или нет? Вряд ли у нее есть взаймы двенадцать с половиной тысяч баксов, но вдруг она что посоветует?

– Да и мы давно не встречались. Почешем языком посидим, – сказала Ида. Ее грубоватое, несколько мальчишечье лицо украсилось улыбкой.

– Можно и пойти, – вздохнула Инга. Она слезла со стола, сняла с вешалки свою сумку и принялась рыться в ней. Отыскался анальгин. Таблетку Инга запила минеральной водой.

– Что, Соколов этот? – спросила Ида. – С ним косяк?

Сердце у Инги потяжелело и стало давить на грудь. Все чаще она сравнивала этот эффект с действием какой-то посторонней силы. Может быть, сказать точнее: потусторонней.

Так было сегодня утром, когда Инга встала с тяжелой головой и невозможностью пошевелиться. Паралич ее напугал, а потом две или три секунды было ощущение, что сердце стремится уйти со своего места, оборвав прикрепленные к нему сосуды.

– Инга!

Она мотнула головой, ничего не понимая.

– Ты меня пугаешь, – сообщила Ида, кладя ей руки на голые колени. Ладони у нее всегда были теплые, прикосновения успокаивающими. – Соколов, что ли, выеживается? Что он тебе сделал?

– Ничего не сделал. – Инга побледнела, очень надеясь, что Ида ничего не заметит.

– Не ври.

– Да не вру я…

Ида покачала головой. Инга посмотрела ей поверх плеча, а потом побежала к дверям. Девушка обернулась и увидела, что подруга что-то втолковывает Ирине. Девчонки, бывшие в комнате, присматривались к обеим – на случай, если драка начнется опять. Через пару мгновений Ирина и Инга обнялись.

Ида подошла к ним, покровительственным жестом похлопав по плечам.

– Ну, мирись-мирись, больше не дерись…

Ее в шутку послали куда подальше. Атмосфера разрядилась.

Убедившись, что Ирина простила ее и больше не злится, Инга почувствовала в себе силы отыграть свою программу до конца. Пару минут назад она сомневалась. Оставался всего один танец.

Тут она услышала, что Ида уже подбивает Иринку ехать с ними к ней на хату.

– Нет, – сказала та, – извините, не сегодня.

– Жаль, но смотри – пожалеешь.

Ирина улыбнулась и вышла в коридор, одетая в купальник из черной блестящей кожи. Следующий выход был ее.

– Ничего, подружка, потерпи. Недолго осталось, – сказала Ида.

«Недолго», – подумала Инга.

Смертный приговор без права апелляции.

Покачиваясь от выпитого, Инга вышла из автобуса в половине десятого утра. Тянуло спать. Приятная расслабленность навевала романтические неопределенные мысли. Она улыбалась.

Декабрь в этом году был мягким. Температура обычно не опускалась ниже минус одного-двух градусов. Неподвижный воздух, вертикально падающие снежинки. Тишина и покой, похожие на эпизоды фантастического сна.

Посиделки удались. Инга и Ида пили красное полусухое вино, курили и разговаривали о всякой ерунде, перескакивая с одного на другое.

Инге удалось отвести от себя внимание подруги. Выпив, она удачно, как ей казалось, отшутилась насчет своей выходки в клубе. В конце концов, у кого не бывает депрессий и дерьмового настроения? Опьянев, Ида и сама забыла о своем намерении докопаться до правды… В целом, получилось неплохо; потраченного времени было не жаль. Ида предложила подруге остаться и на следующий день, но Инга отказалась. К вечеру ей надо привести себя в порядок. В двенадцать у нее новая смена. Иде везет, она сегодня отдыхает.

Инга завистливо подумала, что у нее самое дурацкое расписание из всех. Может, Боров мстит ей за что-то? Или наоборот – хочет отметить таким образом? Инга приносит приличные деньги, это он сам ей говорит каждый раз, конфискуя улов.

Вздохнув и пробуя на вкус свежий воздух, Инга улыбалась. Проблемы с деньгами казались незначительными, далекими, как звезды. Может быть, ей ничего по-настоящему не угрожает, и она все это себе придумала?

По пути домой Инга завернула в магазин и прикупила кое-что из продуктов. Шагая привычным маршрутом через сквер, в который приходила вчера, она увидела ту же самую странную женщину… Та сидела на прежнем месте и плакала.

Инга приостановилась, испытывая странное чувство.

«Да в чем же дело?» Пройдя мимо, Инга бросила взгляд через плечо. Бедно одетая женщина плакала навзрыд.

У Инги мурашки побежали по спине. Она прошагала дальше, до поворота, где росла большая старая ель. Там остановилась и посмотрела назад.

«Пойти и спросить… Вдруг ей нужна помощь?» Инга уже сделала шаг в направлении скамейки, но что-то ее остановило. Словно невидимая стена. Потом нахлынуло отвращение, которое в свою очередь спровоцировало страх.

Все это казалось нелепым. Позавчера вечером и сегодня утром – одно и то же.

Инга выбрала бегство. Через пять минут она была уже возле своего подъезда. Там ей пришлось сделать остановку, чтобы восстановить дыхание.

Можно подумать, та женщина сидела на скамейке все это время и никуда не отлучалась…

Этого не может быть! Вчера вечером, когда Инга шла на работу, она ее не заметила… Дьявольщина.

«Ну мало ли у кого какие проблемы? Каждый справляется по-своему… Или не справляется…»

Инга вспомнила ее лицо. Изможденное, сероватого оттенка, с синяками под глазами. Может быть, женщина больна.

Инга постаралась избавиться от этих мыслей – и вообще ото всех тревожных и неудобных. Пока она раздевалась, умывалась, готовила себе завтрак-обед, громко работал телевизор. Потом с ним в паре заголосил магнитофон.

Угроза осталась, но Инга смотрела в ее сторону уже не с таким чувством полнейшего бессилия.

Больше в тот день она не думала о женщине в сквере. Это место в ее сознании накрыла тень. Странная незнакомка ждала своего часа, чтобы показаться вновь.

Инга легла спать и проспала почти до десяти вечера.

Она уже собиралась выйти из квартиры, когда затрезвонил мобильник. Не думая и не глядя на дисплей, девушка ответила.

– Ну что, крыса, как поживаешь?

Инга уставилась на себя в зеркало. Улыбка сползла с лица, и вся она в момент переменилась. Соколов был пьян, его голос звучал словно со дна бутылки, смазанный, хриплый, утробный. У Инги волосы зашевелились на голове, ноги ослабли. Она отвернулась от своего отражения в зеркале, словно ей было стыдно.

– Ты? – Только это и смогла выдавить из себя Инга.

– Я… я! – Дальше шла неразборчивая ругань. – Как поживаешь, спрашиваю?!

– Нормально…

– Рад слышать. А бабки? Собираешь, да?

– Деньги будут, – сказала Инга, не чувствуя своих ног, своего тела. Сейчас она упадет…

Схватилась за косяк двери.

«Стой, не то все испортишь!»

– Будут, значит… Ты в курсе, тварь, что я с тобой сделаю, если не вернешь?!

– Знаю.

– Не-ет, ты не знаешь. Твоей куриной фантазии не хватит. Много-много дней пройдет, понимаешь, много дней. И тебе придется все это время жить и просить меня, чтобы я тебя грохнул. – Соколов засмеялся. Казалось, в ржавом ведре перекатываются болты и гайки. – Ну, а как зарабатываешь? Ноженьки раздвигаешь, шлюха? Что ты еще умеешь? Или пошла полы мыть на завод?..

Накатил приступ тошноты, но ничем не закончился. Инга уперлась в стенку спиной.

– Мне нужно идти, у меня нет времени…

– О! Министра спешит на работу! – Опять смех и ругань. – Охренеть можно! Ну-ну… Иди. Я тут недалеко. Посмотрим! И вообще – я за тобой слежу. Очень слежу! Всегда!

Смеясь, он отключился. Инга сунула телефон в сумочку. Посмотрела на часы. Если она не выйдет прямо сейчас, то может опоздать.

Но Соколов ведь где-то неподалеку. Инга ничуть не сомневалась, что он может выкинуть и такое. Подкарауливать.

Она стояла не в силах принять какое-либо решение. Ужас, о котором она успела забыть, заползал в самые глухие уголки ее сознания. Однако именно он через пару мгновений погнал ее из дома и придал решимости. Может быть, ей удастся проскользнуть мимо Соколова...

Инга закрыла квартиру и побежала вниз по лестницам с пятого этажа. В пустом подъезде барабанили каблуки ее сапог. Эхо улетало вверх, менялось и становилось похоже на ехидный смеющийся голос. Инга бежала, оглядываясь через плечо. Каждая тень казалась ей фигурой чудовища, с которым она когда-то встречалась (и даже позволяла себе мысли о совместном будущем)… Остановиться. Иначе дыхание перехватит всерьез. Инга очутилась внизу, в подъездном предбаннике, между двумя дверьми.

Здесь было темно. Пахло кошачьим дерьмом. В сознании Инги гремели слова Соколова. Его голос казался голосом какого-то животного, неописуемых очертаний.

Инга открыла железную дверь и выскочила во двор. Слева – желтый фонарь, справа – темнота. Горящие окна в квартирах. Движущиеся тени за полупрозрачными шторами. Где может быть Соколов? На стоянке у дома? В проулке? Или он наврал? Черты лица Инги исказились, она даже не осознавала этого, быстрым шагом идя по освещенной дорожке через двор. Снег скрипел под ногами. Девушка посмотрела вниз. Колеи от машин давно не обновлялись, значит, по крайней мере, здесь Соколов не проезжал. Снег падал медленней, чем утром, но за пятнадцать-двадцать минут он создавал слой сантиметра в три. Инга осмотрелась. Так и есть. Здесь только ее следы.

Следовательно, во дворе Соколова нет. Очень может быть, что он просто пугал. Давил на нервы, чтобы поддержать ее чувство уязвимости, заставить нервничать ежеминутно и оглядываться через плечо. И, кажется, добился своего.

Нырнув в тень, куда не добирался свет фонарей, Инга перешла на бег. Ей чудилось, что в ей в спину смотрят чьи-то глаза. И не пара, а несколько десятков пар, множество людей-призраков, которые прячутся в пустоте. Инга беспрестанно вертела головой, вглядываясь во мрак, не отыщется ли там машина Соколова. Страх, преследовавший ее, обретал плоть.

Она миновала сквер, тихий и унылый в этот час. Все скамейки, Инга специально убедилась в этом, были пустыми.

Только выйдя на оживленную улицу и услышав нормальную человеческую речь, Инга почувствовала себя в безопасности. Правда, в относительной. До самой автобусной остановки она шла, оглядываясь, а, поднимаясь в салон, воображала себе руку, что тянется из толпы, чтобы схватить ее сзади за плечо.

Ее бывший любовник испарился. Если он вообще звонил… Инга никогда не страдала слуховыми галлюцинациями, но кто знает, как мог подействовать на нее этот стресс?

В эту ночь, работая у шеста, Инга ждала появления Соколова. Обычно ее взгляд просто скользил по толпе, не задерживаясь ни на ком, если только не приходилось принимать от клиента деньги. Сегодня она всматривалась в лица. Соколов заходил посмотреть на ее выступления раньше, но не больше трех раз. А в последний месяц ноги не приносили его сюда, чему Инга только была рада.

Кто сказал, что Соколов собирается просто сидеть сложа руки? Что он позволит ей спокойно жить в свое удовольствие, а потом удрать, не заплатив? Возможно, сейчас за ней наблюдает какой-нибудь специально нанятый тип из сыскного агентства, или один из прихлебателей, которого Инга не знает в лицо. Соколов не дурак. Он не даст ей сбежать.

Уходя со сцены в последний раз с приличным уловом купюр, Инга еле держалась на ногах. Живот крутило, ноги и руки похолодели. Короткого разговора с Боровом она не помнила. Набросив на себя халат, Инга заперлась в кабинке служебного туалета и проблевалась. Подождала минуту, пока сердце не успокоится, и стала приводить себя в порядок. «Выгляжу плохо, почти как Дина, – подумала она. – И, наверное, он этого и ждет. Чтобы я высохла, превратилась в мумию, в хлам».

Инга вышла из туалета, мечтая добраться до дома и ни о чем не думать. Ида была тут как тут. У нее завелась мода присматривать за подругой, изображать заботливую мамашу и предугадывать ее желания. Такое отношение Инге быстро надоедало – она была человеком, который держит дистанцию. Не лезет никому в душу и не раскрывает ее другим. Ида принялась лепетать о то о сем, выясняя, какие у Инги планы на этот день.

– Только спать, – сказала та. – Моя голубая мечта. Еле на ногах стою.

– Ну смотри, соня, второй раз не приглашаю, – погрозила Ида.

– А ты что, круглые сутки порхаешь?

– Ну не круглые… С Ленькой сегодня в кино, могла бы с нами, а потом что-нибудь сообразим, не бойся.

– Не боюсь. В другой раз.

Инга очень старалась, чтобы ее улыбка не вызвала у подруги подозрений. Ида больше не настаивала. Утром они вышли из клуба вдвоем. Инга не расставалась с Идой до самого конца. Так ей было спокойней.

Она купила большую бутылку крепкого вина и отправилась домой. Дорога ее снова лежала через заснеженный скверик, таинственный замкнутый мирок посреди бушующего города. Ступая в его пределы, Инга всегда испытывала какие-то странные чувства. Последние дни не были исключением. Здесь происходило что-то необычное.

Едва Инга дошла до центра сквера, как вновь услышала знакомый голос. Плакала та же самая женщина. И на том же самом месте! Ингу настиг приступ головокружения. В третий раз повторялось это нелепое представление.

Она остановилась возле скамейки, где обосновалась плакальщица, и они посмотрели друг на друга. Платок в раздутых от артрита руках беспрестанно вытирал мокрые красные глаза.

Инга решилась заговорить. В конце концов, это уже ни в какие ворота не лезло.

– У вас что-то случилось?

Женщина подняла глаза. Инга подумала, что, наверное, она и впрямь сильно болеет.

– Ничего особенного...

Инга подошла к скамейке, поставила сумку и пакет на сиденье. Закурила.

– Я вас тут вижу в третий раз. На одном и том же месте. Вы постоянно плачете. И… У вас какие-то неприятности? Что случилось?

Женщина вздохнула. Инге не нравилось, когда она комкала свой не очень чистый платок. Было в этом что-то мерзкое.

– Плохо, девушка, да, вы правы.

– Расскажите мне. Я хочу узнать. А вдруг помогу? – сказала Инга.

Она не знала, хочется ли ей помочь или она просто намеревалась прекратить все это.

– Как вас зовут? – спросила женщина.

– Инга.

– Светлана Борисовна.

Девушка поглядела на нее, едва удерживая порыв рассмеяться. Можно подумать, знакомятся они в деловой обстановке, где-нибудь в конторе или фирме. Учтиво, соблюдая некие неписанные правила этикета, которые требуют, как минимум, вот такой интонации.

– Что вы? – спросила женщина.

Видимо, заметила гримасу на лице Инги. Той стало неловко.

– Ничего. Просто. О чем-то своем вспомнила.

«Может быть, раньше она была кем-то значительным, – подумала девушка, – откуда мне знать? Многолетние привычки непросто искоренить». По виду, женщина была обычной пенсионеркой, с очень небольшим достатком. Об этом говорила одежда. Инга вспомнила собственную мать. В двух женщинах прослеживалось сходство – сейчас оно бросалось в глаза.

Инге стало неприятно, но уйти она не могла.

– Ну так, что у вас? Может быть, я помогу?

Женщина вздохнула, нос ее был забит.

– Так, понимаете, Инга… все навалилось разом. Просто не знаю. Так тяжело.

– А конкретно?

Женщина пожала плечами.

– Много всего.

Трудновато с ней, подумала Инга. Может, она какая-нибудь ненормальная.

– Думаете, у меня не все дома? – спросила вдруг плакальщица.

– Что? – У Инги отвисла челюсть. – Нет, конечно, не думаю.

– Я понимаю, я похожа на чокнутую. Я веду себя как чокнутая, я одета как чокнутая…

– Нет.

– Я знаю. – Светлана Борисовна улыбнулась. – Научилась чувствовать такие вещи.

Инга откашлялась, бросила окурок в близко стоящую урну.

– Вы замерзли, – сказала она, – пойдемте ко мне домой. Я рядом живу. Отогреетесь. Заодно расскажите, что у вас произошло.

– Я? С вами? – удивилась женщина.

– Ну! – Инга взяла сумки. Теперь поздно отступать – слово не воробей. – Идемте. Лично я хочу поесть и выпить, и вам не мешает.

Женщина поднялась со скамейки. Ничего у нее с собой не было. Платок отправился в карман синего пальто.

– Я не хочу вас стеснять.

– Не стесните, перестаньте. Я живу одна.

– Такая красивая девушка в одиночестве?

– Бывает, знаете ли. Идемте, не надо стесняться.

Женщина пошла за Ингой. Пристроилась рядом. Девушка краем глаза отмечала ее выпрямленную спину и голову на высокой шее. В молодости она была красива. Остатки красоты видны и сейчас. Тонкие правильные черты лица, вытянутое лицо. Светлые глаза.

Что же в ней такого странного? Почему она вдруг так привлекла Ингу?

Девушка не имела об этом ни малейшего представления. В голове плавал туман. Пока они шли, ее мысли несколько раз перескакивали на главную проблему – где достать деньги.

Глаза сами искали машину, из которой мог наблюдать подосланный Соколовым человек. Или же он сам.

– А где вы живете? – спросила Инга, приближаясь к подъезду.

Женщина улыбнулась.

– Это неважно…

Сказано это было таким мягким успокаивающим тоном, что Инга и не думала настаивать на точном ответе. С другой стороны, какое ей дело?

– Неужели у вас нет молодого человека? – спросила Светлана Борисовна, когда они поднимались по лестнице.

– Был да сплыл. И то хорошо. На кой ляд мне такие бой-френды? – фыркнула Инга. Если бы эта женщина знала правду, поверила бы? Вряд ли ей будут понятны такие проблемы.

Обсуждать дела на личном фронте не хотелось. Девушка вытащила сотовый и стала давить на клавиши, создавая иллюзию, что занята. Светлана Борисовна оставила эту тему и сосредоточилась на подъеме. Инга заметила, что ей тяжело идти по ступеням, после чего сбавила темп. Женщина дышала с присвистом и опиралась на колено, чтобы подтянуть тело еще на ступень выше. Так передвигаются глубокие старухи, подумала Инга.

– Я приготовлю завтрак, – сказала Инга, проходя на кухню. – Вы, пожалуйста, раздевайтесь. Вам помочь?

– Нет, спасибо, – ответила женщина.

Инга выглянула из кухни. Светлана Борисовна сняла верхнюю одежду, поставила ношеные сапоги возле полки с обувью и прошла в комнату. Там она села на диван, хотя и не сразу. Инга услышала скрип пружин.

«Наверняка устроилась на самом краю! Как пить дать!»

Инга открыла вино, налила два бокала и пошла в комнату.

– Выпейте. Выпейте, вам надо успокоиться.

Женщина мялась, но все-таки взяла бокал. Руки мелко дрожали. Инга посмотрела на ее волосы, свалявшиеся, давно не мытые. Тронутые сединой, они были связаны в узел на затылке. Когда-то, по всей видимости, Светлана Борисовна могла похвастаться длинными белокурыми локонами. Сейчас они скорее напоминали грязные спутанные нитки.

– Выпейте, – не так жестко произнесла Инга. – Согреетесь.

Та кивнула, сделала два-три глотка. Через несколько мгновений по ее щекам начал расползаться румянец.

«До чего же она похожа на мою мать», – подумала Инга, возвращаясь на кухню. Мысль эта ей не понравилась.

Инга отпила вина, распробовала его и нашла, что вкус неплох.

Еще несколько порций. Алкоголь быстрее всасывался в кровь, рассеивая напряжение.

Вот теперь она может вести любую беседу. В конце концов, за все надо платить – за доброту в особенности.

Чтобы гостья не скучала, Инга включила телевизор. Женщина сидела тихо, как мышка, на самом краю дивана. Вино она пила медленно, все больше держала бокал в руках.

– Вкусно.

От ее жалкой заискивающей улыбки Ингу передернуло. Она приготовила обед, куря и попивая вино, пока не ощутила, что готова выслушать любую исповедь. Теперь ей все равно.

На стол Инга накрыла в большой комнате. Странно. Здесь почти не было гостей, пару раз приходили подружки из клуба, ни одной не было с курса. И вот теперь Инга хлопочет для незнакомого человека.

Она села за стол и чуть не силой заставила Светлану Борисовну есть. Сама Инга налегала на спиртное, ловя на себе время от времени взгляды гостьи. Так могла бы смотреть мать на своего ребенка. Со скрытым осуждением. Инге показалось это забавным.

Наконец защитный ледяной слой вокруг гостьи начал таять. Стратегический ход Инги удался. Она пошла в атаку, забрасывая Светлану Борисовну вопросами. В какой-то момент это стало ей по-настоящему интересно.

История оказалась простой и до банальности ужасной. Чего-то похожего Инга подсознательно ждала. Краха. Трагедии. Стертой в порошок мечты. У женщины была семья, муж, дети, уже почти взрослые. Жили не то чтобы очень, со скромным достатком, но на плаву держались главным образом благодаря осознанию факта, что они семья. Пока это было так, пока родители и дети были связаны друг с другом, все шло нормально. Потом дети погибли. Разбились в автокатастрофе. Автобус, в котором они ехали, перевернулся и загорелся… Слушая рассказ Светланы Борисовны, Инга угадывала события наперед. Ей было страшно, что подобные вещи не вызывают у нее удивления и страха. И из-за этого ей хотелось плакать. Когда два важнейших звена цепи исчезли, семья развалилась. Трагедия далась обоим супругам тяжело. Они не чувствовали себя в силах пережить эту боль. По словам Светланы Борисовны, они потеряли желание продолжать – каждый день теперь походил на предыдущий в своей безысходности. Инга поневоле сравнивала это со своим положением и находила много общего. Однако у нее и в мыслях не было поставить себя на место этой женщины. Слишком тяжела эмоциональная ноша. В конце концов, муж слег, не мог больше работать. Светлане Борисовне пришлось за ним ухаживать – и это подорвало остатки призрачной стабильности в семье. Они начали голодать. Родственники мужа ответили на просьбы о помощи категорическим отказом, чем ускорили его гибель. Он умер в полнейшем отчаянии на руках у жены. Родственники объявились вскоре после. Помогли с похоронами, а Светлане Борисовне указали на дверь. Идти ей было некуда, помощи просить негде. Ее вялое неумелое сопротивление ни к чему не привело. Соседка хотела взять ее жить к себе, но та отказалась. Со смерти мужа прошло почти три месяца, и вот с тех пор Светлана Борисовна живет на улице. В подъездах, на помойках. Документы носит с собой, в кармане пальто. Все, что у нее есть, на ней. В этом была вся суть рассказа гостьи.

Инга налила себе еще вина, подбавила собеседнице. Посмотрела на то, что осталось в бутылке. Этого не хватит на вечер. Этого не хватит, чтобы забыть об услышанном. Хорошо, что сегодня не на работу.

Инга закурила, чувствуя, как слезы ползут по щекам.

– Не плачьте, – сказала женщина, – это же не ваши трудности.

– Извините. Я дура. Это пьяная истерика.

– Ничего…

Инга зарыдала, чувствуя себя законченной идиоткой. На самом деле, растроганная рассказом, она оплакивала себя саму.

– А как эти гады могли вас выставить? Вы же единственная прямая наследница! – спросила она.

– Они состряпали нужные им документы. Сказали, что если я приду еще, они сдадут меня в дурдом. Им нужна наша квартира, убивают и за меньшее…

– Но, может, надо бороться?

– С ними? – Светлана Борисовна качнула головой. – У них все возможности, все связи. Они ждали, когда умрет Вадим. Так мне и заявили.

Инга ревела еще несколько минут, а потом уговорила гостью съесть новую порцию. Очистив тарелку, женщина поглядела на часы и сказала, что ей надо уходить. Она не хочет стеснять Ингу. Та возмутилась.

– Куда вы пойдете? Даже не думайте! Оставайтесь!

– Но вам на работу. У вас дела.

– Сегодня не надо. Как минимум вы должны у меня переночевать! И никаких разговоров.

Женщина смотрела на нее большими испуганными глазами.

– А что будет потом?

Инга взяла платок и зеркальце.

Внушающая отвращение пьяная физиономия с припухшими глазами…

Зеркальце чуть не полетело в стену.

– И потом оставайтесь. Посмотрим. Я устрою вас на работу…

– Да?

– А почему нет? – Инга встала из-за стола, намереваясь идти за вином. – Завтра все и обсудим. Или даже сегодня. – Она рассмеялась, как смеется сильно перебравший человек. Женщина покачала головой. Не поверила, что ли?

– Вы не шутите, Инга?

– Ни в одном глазу. – Она подмигнула. – Я скоро вернусь, не скучайте, ладно? И забудьте на время о своих проблемах. Сегодня обойдемся без них.

Женщина заплакала. Инга вышла из комнаты, чтобы одеться.

Они проговорили до часа ночи. У Светланы Борисовны, оказывается, было философское образование, но в жизни оно ей так и не пригодилось. Как в большинстве случаев. Двадцать с лишним лет она работала в социальной службе, а когда случилось несчастье, коллеги от нее отвернулись. Вот как бывает, думала Инга, помогаешь людям, но когда дело доходит до себя самого…

Она понимала, что эмоциональная перегрузка скоро заставит ее совершить что-нибудь неадекватное. Жалость к этой женщине, жалость к себе, попытки найти выход из тупика, в котором Инга оказалась по вине Соколова, – все это навалилось разом. В конечном итоге, она устроила еще одну пьяную истерику.

А потом уснула.

Утром обнаружилось, что гостья исчезла. Инга встала, прилагая немалые усилия к тому, чтобы заставить тело совершать нужные движения, и оглядела большую комнату. Потом поискала во второй, потом на кухне, потом… Светланы Борисовны не было. Входные двери прикрыты, но замки не защелкнуты. Видимо, это случилось уже без участия Инги…

Чувствуя себя до последней степени разбитой, она поплелась под прохладный душ, который основательно встряхнул ее и вернул, хотя бы частично, способность мыслить. От вина был кислый вкус во рту. Даже чистка зубов и языка не помогали избавиться от этой мерзости.

Гостья ушла – это факт. Почему? Инга просила ее остаться, требовала дать согласие – совершенно искренне, – но та, видимо, не поверила.

– Я вела себя отвратительно, – сказала Инга вслух, садясь на диван. – Дура я набитая! Как так можно?

Ей было стыдно. Инга закрыла лицо руками. Что она такого наплела? Может, позволила себе лишнее и обидела человека, которого пригласила сама же? Дура безмозглая!

Десять утра. Инга взяла сотовый, проверить, кто звонил. Пара подружек. Соколов не выходил на связь. И то хорошо. Инга поставила телефон заряжаться, а сама легла на диван и закурила.

«Хороша же я вчера была. Использовала ее как жилетку… Все, наверное, выболтала. Не помню. А она слушала, да, как будто я ей дочь, с терпением овечьим. Хотя мне надо было дать по шее, чтобы заткнулась! Ненавижу это!»

Инга выискивала в памяти подробности вчерашнего, но не находила ничего определенного. Чувство беспокойства ее не покидало. Вот и думай лежи, чего натворила и какой идиоткой себя выставила. Невыносимо!

Задремав на двадцать минут, Инга проснулась. Желудок требовал хоть какой-нибудь еды.

– Я собиралась дать ей денег, но забыла… – сказала она себе самой. Дала? Или забыла? Инга ударила кулаком в стену. В более глупом положении она еще не оказывалась.

«Может быть, она будет в сквере. Потом пойду поищу».

Инга открыла форточку, бросила взгляд на горку, стоящую у стены. На полке что-то лежало, чего не было раньше. Инга подошла. Прижатый медальоном на цепочке, с краю пристроился небольшой лист бумаги. Девушка взяла обе эти вещи, чувствуя себя словно во сне; развернула бумагу. Гостья оставила ей записку.

Инга сжала в одной руке записку, в другой медальон на цепочке. В этом нет справедливости. Она ничего не смогла сделать для нее и вела себя как чокнутая. Что ужин и вино? Вовсе не такое отношение было нужно этой женщине. Нечто большее, нечто большее…

Инга рассматривала подарок. Формой он напоминал фасолевое зернышко, сделанное из какого-то черного камня. Наверное, поделочного. По всей длине «фасолинку» опоясывал серебристый ободок толщиной миллиметра два. У ободка было ушко, к которому крепилась обыкновенная цепочка.

Инга повесила медальон себе на шею. Если он и приносит удачу, то, видимо, хозяйку эта удача обошла стороной. Или вообще не трогать эту вещь?

Инга не знала, как поступить. Заглянув в зеркало, она нашла, что медальон смотрится на ее груди не так и плохо. Впрочем, с первого взгляда видно: дешевая бижутерия. Сентиментальная вещичка от человека, никогда в жизни не державшего в руках драгоценности. У самой Инги было два-три украшения, остатки былой роскоши, но она их не носила. Не особенно любила побрякушки. Они будут первыми кандидатами на продажу, когда Инга всерьез приступит к решению своей проблемы.

Но неужели она будет носить это?

Инга повернулась перед зеркалом, чтобы проверить, как медальон ведет себя. Суеверия суевериями, но есть вероятность, что вещица не приносит удачу, а наоборот. Наглядный пример – сама Светлана Борисовна. От нее эта вещь могла напитаться чем-нибудь нехорошим.

Инга спрятала медальон под одежду. В какой-то миг ей захотелось, чтобы он был с ней, непременно был.

«Ладно, пусть пока так. Во время танца, конечно, придется снимать, но это не страшно».

Теперь Инга думала о вчерашнем более спокойно. Чувство стыда не было таким жгучим.

«Поищу в сквере. Если она там появлялась, то появится еще… Надо ее найти, так дело не пойдет».

Но как ее искать, когда она не хочет? Имей гостья желание принять помощь, она бы не сбежала.

Инга прочитала записку несколько раз, пробуя найти в ней скрытый смысл. Однако все было предельно ясно. Гостья ушла, не желая и дальше доставлять хозяйке неудобства, – так она считала.

«Ваши проблемы решатся, не сомневайтесь». Значит ли это, что Инга успела ей обо всем рассказать? Неужто пьяный бред вылился в исповедь? Вот, дескать, посмотрите, у меня тоже не все хорошо, я в глубокой заднице, глубже просто некуда… Инга сунула гостье свои проблемы под нос, что было с ее стороны просто свинством.

И в стремлении приободрить «бедную девочку», женщина подарила ей медальон. От чистого сердца.

Инга расплакалась – уже от злости на саму себя – и бросилась в прихожую одеваться. Следующие полчаса она бегала по окрестностям, но ее поиски ничего не дали. Женщины нигде не было.

Время шло. Инга пыталась предпринять какие-то шаги в направлении поиска денег. Поход в ломбард на следующий день разжег в ее сердце надежду. Драгоценности, которые она хотела продать, могли покрыть, как минимум, одну четвертую часть долга. Это вселяло некоторую уверенность. Соколов не появлялся и не звонил (хотя это могло быть и дурным знаком – от него всего можно ждать)… Пользуясь относительной свободой, Инга посвятила все свои силы решению проблемы. Ясно, что кредит в банке ей не дадут – учитывая специфику работы и того, что официально она нигде не числится. По этой же причине подружки из клуба не годятся в кредиторы. Никто из них не может взять кредит на себя. Осторожное прощупывание почвы убедило Ингу, что ни у кого из девчонок нет накоплений на нужную ей сумму. Половина из них была матерями-одиночками, и все средства шли на детей, оставшихся где-то с бабушками и дедушками. Иными словами, Инге не везло. Надежды на быстрый и благополучный исход таяли. Оставалось руководство клуба. Что будет, если рассказать Борову о своей проблеме? Иногда он выручал девчонок деньгами и говорил, что все они одна семья и обязаны помогать друг другу. Но речь ни разу не шла о такой сумме. Инга боялась. Для того чтобы удовлетворить ее просьбу и дать в долг, Борову придется залезть в клубную кассу, а это чревато недовольством директора. Все может кончиться тем, что ее выбросят на улицу.

Инга очутилась в очередном тупике. Вернулся грызущий, горячий, невыносимый страх. Идти на поклон к Борову или нет? Ведь может оказаться, что это ее единственная возможность. А если поразмыслить, то она и есть самая что ни на есть единственная… Как говорится, куда ни кинь, всюду клин…

Сегодня вечером она подойдет к Борову. Сегодня вечером точно. Будь что будет, а хотя бы закинуть удочку надо – за это ее не убьют. Боров, если нажать на него, способен на большее, чем изображать вечно бодрого веселого евнуха.

«Сколько мне придется отрабатывать этот долг, если мне пойдут навстречу? – подумала Инга, шагая к подъезду своей пятиэтажки. – Хоть за калькулятор садись и считай». Ясно, что долго. Тогда уж лучше приковать ее наручниками к шесту на сцене и заставить танцевать до смерти. Клиентам понравится.

Инга улыбалась своим мрачным фантазиям. Она ходит по краю пропасти и уже начинает привыкать к этому. Раньше ей не хватало остроты ощущений. Приправа к основному блюду, что ни говори, весьма изысканная.

Инга шагнула в подъезд и очутилась в предбаннике – в темном пространстве между дверьми. Ее схватили за плечи. Словно огромными железными клешнями. Она не успела даже вскрикнуть. Другая рука нашла рот. Грубое движение в темноте, чуть не своротившее нос набок. Из глаз Инги брызнули искры. Она дернулась, потом ее развернули и прижали грудью к стене. Грохнула железная дверь.

Инга пыталась кричать, а держащие ее мужчины в ответ только сопели. Они казались ей великанами величиной с дом. Чудовища в темноте. Прижимая ее к стене, с нее сорвали сначала джинсы, потом нижнее белье. Насилуя по очереди, избивали, пока она не потеряла сознание. Никто не пришел. Это место перестало существовать для внешнего мира.

В сознание Инга пришла сама. Все там же, в предбаннике, где воняло кошками. А теперь и ее собственной мочой и кровью. Не понимая, что делает, она вскочила и принялась шарить на полу с одной-единственной мыслью: были в сумке ее драгоценности или нет? Она не помнила. Так, кажется, ей удалось собрать все вещи. Драгоценностей тут нет. Дома остались?

Подтянув порванные, вернее, разрезанные джинсы, Инга побежала домой на пятый этаж. Дважды чуть не упала, путаясь в тряпках. Чтобы не закричать, ей пришлось кусать себя за опухшие от ударов губы.

На лестницах Инга никого не встретила, поэтому добралась до верха без свидетелей. Открывала двери несколько долгих минут. Во рту была кровь. Боль от промежности поднималась, росла, затопляла, рвала. Инга пыталась о ней не думать. Ее интересовали деньги и драгоценности.

Ворвавшись в квартиру, бросилась искать.

«Нет, ничего нет! Ничего!»

Наконец, нашла, причем там, где пару минут назад уже смотрела – и не один раз.

Все на месте. Они ничего не взяли.

Звонок телефона заставил ее закричать. Инга прижалась к шкафу спиной. Сотовый, выпавший из сумки и лежавший на ковре, добивался ее внимания. Он звонил и звонил.

Инга сказала себе, что не намерена прикасаться к нему. Она знала, кто на другом конце линии.

И все-таки ей пришлось взять трубку.

– Мой образцово-показательный урок, – сказал Соколов четким и ясным голосом. Он был трезв. – Пришла в себя, гадина?

Лицо Инги, опухшее от ударов и покрытое кровью, исказилось. Из-за изуродованных губ вырвался слабый сип.

– Я не слышу! – рявкнул Соколов.

– За что? – прошептала Инга.

– Я учу тебя уму-разуму, стерва. Кто, если не я, это сделает? За все надо платить, – сказал Соколов. – Разве тебе это незнакомо?

– Зачем же так?

– А как? Я хотел объяснить тебе это, чтобы ты поняла. И именно этим языком. Языком тела. Ты ведь шлюха. Говорят, это самый выразительный язык… – Соколов хохотал. – Может, если ты не поняла, повторить?

Инга молчала.

– Повторить?

– Нет. Пожалуйста. Не повторяй.

– Значит, кое-что дошло, – крякнул Соколов. – Радует, что ты, гадина, не безнадежна. Но не расслабляйся, потому что очень скоро мы повторим нашу беседу. Возможно, тогда я не буду звать своих друзей, и мы решим все вопросы полюбовно. Ты должна была сразу отвалить мне бабло, как только я потребовал. Ты и ухом не повела. Значит – по заслугам расчет. Смекаешь?

– Да… – Инга неотрывно смотрела на настенные часы. Половина девятого утра.

– С сегодняшнего дня включается счетчик. Ты вынудила меня. Пятьдесят баксов в день.

– Почему?

– В назидание, дорогая подруга. Это подстегнет тебя шевелить задницей быстрее, – сказал Соколов. – Ведь все это ради того, чтобы ты искупила вину передо мной…

– Вину?

– Да. Но я добрый, ты это понимаешь. – Соколов прокашлялся и довольно засопел. – Я еще позвоню…

Инга не слышала его последних слов, потому что упала в обморок.

– Почему ты мне сразу не рассказала? – Ида сидела на диване рядом с подругой и курила одну сигарету за другой. – У меня в голове не укладывается! Я ведь тебе намекала, чуть не просила – «Что происходит, Инночка?» да «Как тебе помочь, Инночка?!»… А ты? Ну и что теперь? Допартизанилась? Кому сделала лучше?

Инга поднесла платок к опухшему глазу, вокруг которого все посинело, и промокнула сукровицу, вытекающую из слезничка. Губы, скулы, глаз, все болело. От обезболивающих таблеток Инга чувствовала себя как сомнамбула. Голос Иды доносился до нее будто сквозь толщу воды. Нос заложило.

Никогда еще Инга не чувствовала себя так плохо. Тупая боль, загнанная вглубь тела, грызла ее исподтишка. Она еще возьмет свое. Сидеть было трудно. Инга не хотела даже думать о том, что случилось.

– Невероятно! Этот подонок совершенно… – Ида не в состоянии была подобрать подходящее слово. Спустя мгновенье она просто начала поливать его грязью, методично, привлекая весь свой багаж сквернословия.

«Этого мало, – подумала Инга, глядя в пустоту, – мало».

– Слышишь? – Ида прикоснулась к ее руке.

– Да.

– Поедем ко мне. Будешь жить у меня, пока все это не кончится, – сказала девушка. – Места хватит. Ленька возражать не будет, а возразит, я ему устрою.

– Не надо…

– Почему?

– Соколов найдет, где ты живешь. Тогда он нас всех… – Инга поглядела на подругу здоровым глазом.

– Обрыбится! Не найдет!

– Да и потом – что толку? Мне не собрать деньги, плюс счетчик. Работать в таком виде не смогу. Надо бежать. Домой поеду.

– Никуда ты не поедешь! – сказала Ида. – А насчет денег придумаем что-нибудь. Я достану.

– Где?

– Неважно. Не грузись этим. Можно будет, в крайнем случае, подключить начальство.

– Да я же думала об этом, – сказала Инга. – Но как я потом буду эту сумму отрабатывать? Подумай!

– Вместе отработаем, займем, не имеет значения – главное, отвязаться от этого ублюдка. А поехать со мной ты все равно поедешь, я тебя здесь не оставлю, и точка. Это не обсуждается. Сейчас соберем твои вещички – и в путь-дорогу. Хорошо еще, ничего они не забрали у тебя. Удивительно.

Ида встала и принялась кому-то звонить.

– Слушай, а может, лучше к врачу?

Инга замотала головой. Подруга подошла к ней и села на корточки.

– Ну не по поводу лица. Синяк он и есть синяк. Меня сколько раз били – все нипочем. Я же про другое. Инночка, дело серьезное. Тебя же изнасиловали эти животные. Можно взять справку, потом…

– Никакой уголовки, – сказала Инга, дрожа. – Соколов мне сразу кишки выпустит.

– Ладно, без заявления. Но вдруг у тебя там что-то не в порядке? Не веди себя как школьница. Ты говоришь, что тебе очень больно, это могут быть сильные повреждения.

– Кровь не идет. Пусть так…

– Ну ты и дура, извини, конечно, – сказала Ида, отходя в сторону окна.

– Я не пойду ни к врачам, ни к ментам, – ответила Инга, расставляя слова. – И не доставай меня с этим.

– Как хочешь. Но от меня ты не отделаешься. Тебе вместе будет скрипеть мозгами, как выбраться из этой кучи дерьма. – Ида связалась со своим парнем и стала объяснять ему, что он должен сделать. Ее тон не допускал возражений. Ида вернулась к дивану села, потерла лицо. – В общем, так, Ленька приедет через часа-полтора, как только будет свободен. А пока нам нужно собрать твои шмотки и все, что нужно.

Инга кивнула. Ей не хотелось ни о чем думать. Ее одолевало желание уснуть и отключиться от всего, что вокруг, и от себя самой в том числе.

– А ведь этот ублюдок нарочно сказал им, чтобы они разукрасили тебя, – вздохнула Ида. – В таком виде ты к шесту не выйдешь… Я бы сама перерезала ему глотку, вот собственноручно…

– Ничего ты не сделаешь. Он сильнее, – сказала Инга. – Эти всегда сильнее.

Ида посмотрела на нее, помолчала, а потом пошла на кухню.

– Я сделаю крепкого чая.

Инга не ответила, глядя невидящим здоровым глазом на прямоугольник окна, расплывчатый по краям. Это оцепенение сохраняло ее от очередного истерического взрыва.

Ида сорвалась с места, как только Инга позвонила. Расчет был верным. Больше никому она свой крик о помощи адресовать не могла.

Очнувшись от обморока, длившегося никак не меньше получаса, Инга обнаружила, что лежит на полу рядом со шкафом. Все перевернуто. Вещи раскиданы по сторонам. Испугавшись, Инга все-таки припомнила, что этот разгром учинила сама. Разыскивала деньги и драгоценности. И те, и другие были на месте. В состоянии, близком к помешательству, Инга сорвала с себя окровавленную одежду и побежала к входной двери. Оказалась, та не заперта. Сдерживая вопль, Инга закрылась на все замки и даже придвинула тумбочку с обувью, отведя ей роль баррикады.

В ванной она обнаружила, что все покрыта синяками и ссадинами. Кости целы, но голый торс представлял собой жуткое зрелище. О последствия изнасилования и говорить не стоило – Ингу словно пытались разорвать пополам. Крови было много поначалу, но потом кровотечение прекратилось. Оставалась боль. С нею можно было бороться одним способом – наглотаться таблеток. К счастью, их запас нашелся в коробке, что стояла на кухне. Приняв душ, Инга испытала временное облегчение. Удары по лицу привели к тому, что левая его часть распухла, глаз заплыл, губы стали словно помятые сливы. Инга почувствовала себя отбивной.

С большим трудом успокоившись для элементарного разговора по телефону, она позвонила Иде. Та была в шоке. Еще большое потрясение подруга испытала, увидев реальные последствия преподанного Соколовым «урока».

Теперь Ида решительным образом взяла командование на себя. Инга была рада. Физическое и психическое состояние не позволяло ей принимать решения. Апатия – только это она чувствовала сейчас. Все планы рухнули, все надежды и расчеты потеряли смысл. Соколов не отпустит ее и не успокоится, пока не сведет в могилу. С другой стороны, даже Ида ничего не сумеет сделать. Против них ополчилась какая-то почти нечеловеческая сила, которую невозможно остановить, если она идет к своей цели. Выхода два, и они просты. Покориться судьбе или бежать. Первый выход – путь к смерти, второй дает шанс на спасение. Бежать к родителям в глухомань и спрятаться там, поставив крест на будущем в большом городе. Но именно этот город принес Инге столько страданий. Пожалуй, подумала она, он не стоит моих слез.

«Завтра же, как только приду в себя, уезжаю!» Потом Инга вспомнила о своем лице. Нет, завтра не получится, придется ждать, чтобы спал хотя бы отек.

Ида вышла из кухни, о чем-то говоря.

– Ты меня слышишь?

Инга помотала головой.

– Я сказала, что мы вполне можем обратиться с заявлением…

– Нет! Перестань мне это предлагать! – Инга встала с дивана, взялась за сигарету. – Не хочу, чтобы кто-то копался в моих проблемах. Да и что можно доказать? Я не видела их, ни одного. Записи разговора между мной и Соколовым нет. Он двадцать раз отопрется, наймет кучу адвокатов и выиграет дело. Потом меня найдут в канаве, с перерезанным горлом. Концы в воду. Он со мной играет. Издевается словно подросток над котенком, знающий, что останется безнаказанным. Я этот котенок. И Соколову нравится.

– Так он был садистом? – спросила Ида. – Что-то такое происходило раньше?

– Не знаю. Был жесткий секс, но где садизм, а где нет? Не знаю. Часто я была просто пьяная и мне нравилось играть…

Инга остановилась у окна, держа сигарету в пальцах, и посмотрела во двор.

– Я сама виновата. Пошла за этим ублюдком, как только он меня поманил, а сейчас по счетам плачу. Все правильно.

– Ну конечно! Почему это ты?

Инга отмахнулась.

– За все надо платить. Просто как дважды два.

У Иды зазвонил сотовый. Ее парень. Она дала ему дополнительные инструкции, как проехать.

– А если эти твари караулят во дворе? – спросила Инга. – Или где-нибудь рядом? Они не дадут нам уехать…

– Да как это не дадут? Мы что, в лесу? Это не город, что ли? Неужели им беспредел здесь творить можно? – возмутилась Ида.

Инга не ответила.

– Прорвемся, подруга, не вешай нос.

Инга усмехнулась.

– У Леньки есть пистолет. Просто так им нас не задержать. Боевой.

– Ну тогда прорвемся. Если они на танке не приедут, – сказала Инга.

Ида засмеялась.

Инга продолжила поглощать никотин. Пока ее подруга бегала по комнатам, собирая вещи в две большие спортивные сумки, Инга думала о скверике и женщине, с которой она провела один странный вечер. Неизвестно, что было бы, останься она здесь. Куда бы сейчас подалась Светлана Борисовна? Они расстались, так ничего и не выяснив. Невзирая на медальон и записку, чувство неудовлетворенности у Инги осталось. Стыд, загнанный глубоко внутрь.

Может быть, все происшедшее является расплатой за глупость и эгоизм. Инга склонна была принять такую версию.

Она сунула руку под свитер и нащупала медальон. Каким-то чудом он остался на ее шее во время нападения, несмотря на то, что насильники срывали одежду наугад. Инга погладила пальцами поверхность черного камня. Может, это был собственный психологический тренинг, но через пару мгновений девушка ощутила прилив сил. Дрожь стала проходить, боль растворяться, в голове появились ясные мысли. Странное дело. Кажется, медальон помогает. По крайней мере, помогает успокоиться. Самовнушение? Инга не отметала эту версию. В принципе, истинная причина не так и важна – главное результат. Она сжала медальон в ладони, вызывая в памяти образ той странной женщины. И хотя детали образа порядком стерлись, глаза ее она видела четко. В этой четкости была некая пугающая простота. Будто Инга заглянула в зеркало и увидела там не свое отражение, а какое-то чужое. По ее предплечьям побежали мурашки, микроскопические волоски встали дыбом.

Мираж развеялся, глаза призрака, захватившего на время ее сознание, исчезли. Инга вздохнула. Сейчас ей было спокойно и не страшно.

– Пойдем, чаю попьем, – сказала Ида, уводя подругу на кухню. – У, выглядишь ты неважно. Дома я тебе сделаю компрессы, тебя нельзя выпускать на улицу в таком виде. А на работе скажу, что ты болеешь. И не навру, заметь.

– Только поосторожней с Боровом, – сказала Инга. – Не так поймет… Не хочу, чтобы ты себе проблем нажила.

– Не наживу. Меня ему за загривок не взять. Ладно, пока об этом говорить не будем…

Инга посмотрела на подругу с чувством неловкости. Она считала, что не имеет права, чтобы кто-нибудь так старался ради нее.

Переезд прошел без осложнений. Вещей набралось две сумки, в основном, одежда. Ничего из обстановки Инге здесь не принадлежало, и она была рада этому. Бежать, так бежать налегке. И это действительно было на бегство. Инга написала записку хозяйке, объяснив, что какое-то время она поживет у подруги, оставила причитающиеся старухе деньги, а ключ отдала соседям. Жаль было уходить. К этой норе Инга испытывала какое-то странное чувство привязанности. Здесь она пряталась от ужасов города и могла зализать раны, чтобы с новыми силами броситься в бой. Теперь это стало невозможным. Инга пускается в опасное плавание по непроверенному маршруту, и неизвестно, что ждет ее в конце.

Леня поднялся, чтобы забрать сумки с вещами. Он посмотрел на Ингу, поздоровался и промолчал. Ида приказала ему не задавать вопросов, объяснив, что все детали потом. Леня сбежал вниз. Инга попрощалась с соседями и сказал, что готова. Ида оценила ее внешний вид. Самое главное – замаскировать повреждения на лице. К сожалению, много они сделать не могли. Черные очки и капюшон куртки, отороченный мехом.

Инга вышла из подъезда. Быстрый взгляд по сторонам. Теперь к машине.

Только очутившись внутри, она смогла расслабиться. Двор был почти пуст, никаких подозрительных личностей. Ленька сел за руль, Ида – рядом с подругой на заднее сиденье. Ходя они старались не спешить, чтобы не наломать дров с перепуга, это выглядело исключительно как паническое бегство.

Через два дня рано утром позвонила Ида.

– Слушай! С ума сойти! Дурдом какой-то!

Инга испугалась и села на кровати, завернувшись в одеяло.

– В чем дело? – голос ее был хриплым.

«Неужели все снова началось?»

– Мне звонил следователь! Представь!

Инга потерла лицо, вспоминая, что отдала свой телефон Иде. Ну и что из того? Он звонил ей или Инге на ее трубку?..

Она сунула руку под майку и нащупала медальон. Уже лучше. Как средство психической терапии, эта вещица была в последние дни незаменимой. Тем не менее, Инга почувствовала сильное сердцебиение.

– Какой следователь?

– Обычный! – Голос Иды звенел. Инга представила ее в клубе перед самым отъездом. Смена кончилась, девчонки собираются по домам… – Слушай сюда. Следователь откопал в телефоне Соколова твой номер и звонил мне пятнадцать минут назад. Рановато, но да это неважно!

Инга поглядела на настенные часы. Шесть сорок. Может быть, Ида уже в дороге.

– Сказал, что обзванивает всех.

– Зачем?

– Ой, да я же не сказала! Соколов погиб. Погиб, понимаешь? Два дня назад, утром! Кажется, около девяти часов!

«Около девяти часов», – мелькнуло у Инги в голове.

Их разговор состоялся в половине девятого, это она хорошо помнит.

– Что с ним случилось?

– Следователь сказал, что Соколов разбился на машине. Ехал слишком быстро, под сто пятьдесят по скользкой дороге, и врезался в стоящий на обочине КАМАЗ. Ну, я объяснила, что я не Инга, что твой телефон у меня и все такое, ну и задала вопросы всякие…

Инга окаменела. Ее взгляд приклеился к часам на стене.

– Короче, от машины мало что осталось, «бумер» всмятку, Соколова частями выковыривали из кучи железа. Ты представляешь, Инночка, что это означает? Слышишь меня?

– Слышу.

– Понимаешь или нет, что ты теперь свободна? Ты свободна! Этот подонок свое получил! Все! Я же говорила, что отольются кошке мышкины слезы!..

Инга зажала рот рукой. Ее затошнило как только она представила обезображенный труп.

– Да ты там спишь, что ли? – спросила подруга.

– Не сплю, просто, сама понимаешь, неожиданно.

– Все, Соколова больше нет. А нет человека – нет проблемы. Он свое получил.

«Все ваши проблемы решатся», так написала Светлана Борисовна в записке?» – подумала Инга.

– Ты победила, золотце мое! – засмеялась Ида. – Уф, хорошо еще, что я не успела подкатить к Борову. Чудо! И никто ничего не знает.

Инга заплакала. Она уже настолько свыклась с мыслью о постоянной угрозе, что сейчас ей казалось, что какую-то часть ее уничтожили и превратили в пыль. Неожиданная легкость была тяжелей постоянных мыслей о приближающейся гибели.

– Дурочка, не плач, – сказала Ида. – Теперь-то в любом случае поздно. Скоро я приеду домой. Поговорим, винца выпьем. Да… Я назвала следователю наш адрес. Ему надо подъехать и поговорить с тобой.

– Зачем? – спросила Инга.

– Не знаю. Следствие и все такое. Просто ты была последней, с кем он говорил по телефону.

– А как я ему покажусь в таком виде? – простонала Инга, опрокидываясь на спину.

– Откуда он знает, что это взаимосвязано? Спросит, скажешь, что на тебя напали какие-то гопники в подъезде. Избили и попытались ограбить. Сплошь и рядом такое происходит! Ничего, мол, не знаю. Отношения были обыкновенными, но вы расстались… Ты поняла, что надо говорить?

– Да.

«Идка права. Никто не должен и полслова правды услышать!»

Поверить невозможно, что он мертв. Соколов в сознании Инги давно потерял человеческие черты и превратился в некую вечную бессмертную сущность. В демона ужаса, который будет преследовать ее до конца дней.

Как же он мог умереть?

Но вот это произошло. С ним, заядлым лихачем и опытным водителем.

Он разбивается насмерть. Его труп вырезают из обломков «бумера» по частям.

Инга снова схватилась за медальон у себя на шее. Так ей было легче.

– Короче, жди меня. Наверное, я успею приехать еще до появления следователя.

– Как его зовут?

Ида назвала имя.

– Если что, спросишь.

– Понятно.

– Ну, покедова. Скоро буду.

Инга вылезла из кровати в маленькой комнате, где ночевала уже третьи сутки, набросила халат и пошла умываться.

Звонок Соколова был в половине девятого. Инга даже не дослушала его бред до конца и упала в обморок. Лежала она на полу примерно полчаса, а за это время Соколов сел в машину (или уже был в ней) и куда-то поехал. Эта поездка оказалась для него последней.

Все очень просто, выглядит обыкновенным роковым совпадением. Дорожная авария со смертельным исходом. С точки зрения следователя не должно быть ничего подозрительного. Инга расскажет ему лишь то, что лежит на поверхности. Трудности могут возникнуть только с объяснением ее внешнего вида. С другой стороны, его это не касается. Не стала Инга подавать заявление в милицию, это ее право.

Приводя себя в порядок, Инга успела обдумать возможные ответы. К приезду следователя она была готова. Едва он переступил порог, как появилась Ида. Подруга взяла командование на себя. В конце концов, это был ее дом. Инга вздохнула с облегчением. Стесняясь своего синяка, она надела темные очки. Благодаря припаркам и мазям, синяк уменьшился, позволив теперь раскрыть левый глаз, но зрелище все равно было нелицеприятным.

Следователь, невысокий рыжий человек с толстым лицом, задал ей вопросы об их с Соколовым отношениях. О том, когда они расстались и при каких обстоятельствах. Во время разговора Ида сидела рядом с подругой, словно адвокат, следящий за допросом. Следователь не позволил себе ничего лишнего. Дело, по всей видимости, будет закрыто. Несчастный случай. Профессиональная деятельность тут ни при чем, сказал рыжий. Личная месть не находит подтверждения. У всех потенциальных подозреваемых алиби.

– Какие же тут могут быть подозреваемые? – спросила Ида. – Если это автокатастрофа?

– Ну, знаете, бывают, тормоза портят, горючее. Много способов, – ответил следователь.

– Но ничего не испорчено?

– Нет. Экспертиза говорит однозначно. На том участке дороги за пять дней произошло несколько аварий. Эта была самая тяжелая, со смертельным исходом. Широкий скользкий поворот. И грузовик стоял словно нарочно на пути БМВ. Если бы не он, машина просто вылетела бы в кювет, где полно снега.

– Бывают же такие совпадения, – сказала Ида, поглядев на Ингу. Та сидела со смущенным видом. Ей не терпелось поскорее закончить эту дурацкую беседу.

– А что с вами случилось? – спросил рыжий. Пару раз взгляды его были очень уж подозрительными. Инга боялась.

– Кто-то напал в подъезде. Я даже не разглядела их. Кажется двое.

– Вас ограбили?

– Нет. Не успели. Соседи спугнули.

Следователь покачал головой. Инга не была уверена, что ее слова прозвучали убедительно.

– Вы, конечно, меня не послушаете, но все-таки напишите заявление.

– Нет. Я не верю в вашу работу. Уж извините.

– Зря не верите.

Инга, разраженная, дернула плечами и отвернулась. Ее пальцы потянулись к сигарете.

Рыжие извинился за беспокойство и откланялся. Закрыв двери, Ида вполголоса пожелала ему поскользнуться на арбузной корке.

Через минуту она появилась в комнате с бутылкой шампанского в руке и двумя бокалами.

– Выпьем по чуть-чуть. Отметим наше освобождение. Повезло. Отлично!

Инга была измотана. Ее тянуло в сон – вчера и сегодня она вообще напоминала себе залегшего в спячку медведя.

– Есть все-таки справедливость, – сказала Ида. Пробка хлопнула, но ни капли не пролилось мимо.

– Есть, – вяло проговорила Инга. Что бы сказала на это Светлана Борисовна? Случайно ли ее медальон оказывает такое странное действие на нее? Существует ли связь между медальоном и смертью Соколова? Инга не знала, как ответить на такой вопрос. Он был слишком необычен и вселял страх.

Девушки чокнулись. Инге показалось, что лучшего шампанского она в жизни не пила.

По мере того, как жизнь входила в привычную колею, страшные сны приходили все реже. Инга замечала, что все больше улыбается. Воспоминания о пережитом больше не казались столь яркими, чтобы отравлять ей существование. Этому можно было только радоваться.

Спустя какое-то время, Инга поняла, что хочет работать. Надоело сидеть без дела на одном месте. Тело требовало движения. Танца.

Ида не торопила. Ни она, ни ее приятель не возражали, чтобы Инга переехала к ним насовсем.

– Я поеду на старое место. Может быть, удастся снова пожить в той квартире, – сказала Инга однажды вечером.

– Лучше поищи другую, – посоветовала Ида. – Там слишком много воспоминаний, по-моему. Опять же этот проклятый подъезд. Я бы не поехала на старое место…

– Не знаю. Надо подумать.

Ее лицо почти зажило, синяк напоминал о себе только полумесяцем желтизны под левой орбитой. Это можно замазать гримом – никто в мелькании световых бликов на сцене ничего не заметит. Тело стало таким же гладким, как раньше. Ссадины прошли, гематомы рассосались. «Словно на собаке заживает», – подумала тем же вечером Инга, разглядывая себя в зеркало в ванной комнате.

Однако была проблема, о которой Инга думала постоянно. Пока не истек положенный срок и тесты не показали отрицательный результат, она не могла отделаться от преследующей ее тени. Ингу пугала до полусмерти сама возможность аборта. Конечно, ей пришлось бы пойти на операцию, но судьба распорядилась по-другому.

– Ну что? – спросила Ида, видя ее увлажнившиеся глаза.

– Ноль.

– Поздравляю, золотце мое.

Они обнялись.

– Значит, есть справедливость на свете, – сказала Ида.

– Значит, есть, – ответила Инга.

Последнее время они часто повторяли это, и каждый раз рука Инги тянулась к медальону, подаренному странной женщиной. Светлана Борисовна иногда приходила к ней во сне и смотрела. Просто смотрела, ничего не говоря. Что было в этом взгляде? Просыпаясь, Инга не могла вспомнить. Где сейчас ее гостья, куда исчезла? Бывало, при воспоминании о ней, у Инги портилось настроение и нападала тоска. Что-то в глубине души мучило ее. Бесформенное, бессловесное, упрекающее. Оно чего-то ждало – и если бы знать, чего именно…

Боров приветствовал ее выход на работу так, словно от присутствия Инги напрямую зависело процветание клуба. Бедняга даже прослезился, не переставая расточать похвалы.

– Мы все тебя ждали, ждали, ждали – чуть не умерли. Ужасно, что эти подонки с тобой сделали! Бить женщину – немыслимо! Они грязные животные! – сказал он, лепеча.

Инга строго запретила подруге упоминать об изнасиловании. В клубе знали только то, что кто-то пытался ее ограбить и избил. Ахи-охи по поводу по этому поводу будут продолжаться еще долго, однако усугублять это нет необходимости. Девчонки, работавшие с Ингой, каждая да не по разу подвергалась наездам со стороны сумасшедших. Ей не хотелось выделяться таким образом.

Она сделала Борову намек, что обсуждать этот случай больше не намерена.

– Хорошо, умничка моя, не будем. – Он поцеловал ее в щеку. Ингу чуть не передернуло от отвращения. В силу своих наклонностей, Боров не был кандидатом в ухажеры и даже мужчиной его назвать было сложно, но инстинктивное отторжение Инга перебороть не могла.

Девчонки в тот же день устроили импровизированную вечеринку в честь возвращения Инги. Она и не знала раньше, что так популярна. Была ли в этом заслуга Иды, неизвестно. Та лишь улыбалась.

На то, чтобы придти в норму, понадобилось полторы недели. Походы в тренажерный зал, солярий, репетиции. Инга окунулась во все это с жадностью изголодавшегося по работе человека. Она рвалась на сцену и не понимала, откуда в ней такая любовь к стриптизу, который раньше был всего лишь способом не умереть в подворотне от голода. Настоящая жизнь началась лишь теперь – с обретением свободы, с исчезновением страха и с появлением робких надежд на будущее. Ингу тянуло летать.

Ее первые выходы на сцену сопровождались фурором. Многие завсегдатаи клуба не глядя осыпали ее деньгами, что не могло не радовать Борова и вышестоящее начальство. Инга включилась в эту игру с рвением, какого раньше за собой не замечала. С прошлым ее соединял только медальон с черным дешевеньким камешком, который она снимала перед выступлением и без которого не могла обходиться в любое другое время. Инга верила, что он приносит удачу. Теперь она убедилась, что слова ее странной гостьи не были обыкновенным пожеланием наподобие «Всего вам доброго». В них скрывалось нечто иное. Инга не пыталась разобраться, как действует медальон (если дело в нем). К чему? Ей было достаточно самого факта.

В одну из ночей, в свой третий выход, Инга столкнулась с тем, чего давно не было в ее карьере. Чокнутый посетитель. Один из тех, кто любит покачать права и, напившись, считает, что просто обязан полапать танцовщицу. Этого человека Инга увидела впервые. Он напугал ее чуть не до истерики. Когда его большая волосатая лапа высунулась из шеренги толпящихся у края помоста клиентов, Инга подумала, что видит перед собой Соколова. Здоровенный громила, действительно чем-то напоминающий ее бывшего любовника-садиста, полез за ней. Растолкав остальных, он зарычал и потребовал Ингу к себе. Он отскочила, прекратив танцевать. Возникла пауза. Охрана еще не заметила, что произошло. Музыка не прекращалась. Чокнутый полез на сцену, угрожая Инге описанием будущих развлечений – и наказаний в случае неповиновения... В его руке была пачка долларов. Ими он хотел заставить ее пойти с ним. Деньгами и потрясанием огромными кулаками.

Инга поняла – надо бежать. Оглядев зал, она увидела толпу размазанных орущих лиц. Кто-то свистнул, кто-то выругался. А она замерла в ступоре. Бежать… Но как, если не удается даже с места сдвинуться?

Громила влез на помост. Охрана уже пробиралась сквозь толпу.

– Иди сюда, – промычал чокнутый, протягивая к ней лапы.

Инга замотала головой. Беги! Невозможно – тело отказывалось подчиняться.

Охрана достигла помоста. Где-то вверху произошла вспышка. Инга подняла голову. Освещение стало гаснуть. Провод, соединяющий два плоских светильника, оторвался – будто его дернула невидимая рука. Сверкнуло еще раз. Распавшись на два половины, провод упал на громилу. И тот повалился на помост, словно подрубленный дубовый ствол… Больше Инга ничего не видела. Она убежала и оказалась за кулисами. Там ее встретил обескураженный взгляд Борова.

– Что случилось? – спросил он.

– Не знаю! – ответила Инга и помчалась в гримерку. Девчонки высыпали наружу. Спрашивали, в чем дело. Инга объяснила им, что какой-то ублюдок полез к ней, а потом произошло короткое замыкание. Большего она не знала.

– Ты белая как смерть, – сказала Ида, усаживая ее на стул и накрывая плечи халатом.

– Я испугалась. – Поглядев на свои руки, Инга увидел, что пальцы словно обрели самостоятельную жизнь. Девушка сжала кулаки, а потом закрыла лицо руками.

– Погоди, я схожу посмотрю, что там. – Ида выскочила в коридор, прикрыв дверь, в шум и гам.

Кто-то крикнул, что надо вызвать «скорую помощь». Инга подумала: поздно, он мертв. Его убило током. Провода упали и вышибли из него жизнь.

Могли они упасть сами собой, если крепились к потолку при помощи специальных скоб? Инга ощутила нахлестывающую ее волну ужаса. Она помнила, что провода отлетели и были разорваны, прежде чем упасть громиле на голову… Слишком хорошо помнила.

Сейчас на помосте лежит мертвец. На том самом помосте, на котором Инга работает. Как же теперь она сможет выйти туда?

Она почувствовала, что какой-то предмет касается ее левого предплечья. Оторвала руки от лица. На шее висел медальон. Инга взяла его и ощупала, чтобы убедиться: это он. Перед выход (и это стало традицией) она снимала его и прятала в сумку. А сейчас, выходит, забыла! Перебравший клиент позволил себе лишнего и теперь он мертв. Провода упали на него сами собой.

Совпадение?

Инга встала и заглянула в сумку. Естественно, второго медальона там не было.

После Нового года, спустя неделю, Инга въехала в новую квартиру. Поиск был недолгим, и она могла считать, что ей повезло. На работу теперь можно ходить пешком, позабыв о толкотне в транспорте и ожидании на остановках. Инга строила планы: в этом году сдать на права, купить подержанную машину, разобраться с долгами по учебе. Это самые большие вопросы, который ей надо будет решить в ближайшем будущем. Инга была уверена, что справится. Она многое пережила в последнее время и вправе рассчитывать на успех.

У случая в клубе была ожидаемая развязка. Громила, попытавшийся напасть на Ингу, умер от удара током, и в ту ночь заведение пришлось закрыть раньше времени. До сих пор никто не знал, каким образом провода отошли от положенного места, и почему произошел разрыв. Роковая случайность, говорили. Инга верила. Роковая случайность – точно такая же, как в случае с Соколовым. Он умер, пытаясь причинить ей вред. И тот пьяный клиент – разве у него имелись какие-то другие планы? Между этими событиями существовала какая-то связь, но какая… – ответ на этот вопрос Инге знать не хотелось.

Медальон, приносящий удачу, по-прежнему с ней. Теперь Инга выходит на помост с ним. На вопрос одной из девчонок, почему ты не снимаешь его, она отвечает: подарок близкого человека. Ида принимала эту байку, но не верила ей. По мнению подруги, не существовало на свете человека, который мог бы подарить Инге такую дешевую безвкусную безделушку.

Без двадцати двенадцать Инга вышла из своей новоиспеченной квартирки на шестнадцатом этаже и закрыла ее на два замка. Пустота. Шаги порождают громкое эхо. Неуютный звук. Инге не повезло в одном – жилье сдавали здесь только на самом верху. Пришлось смириться с этим неудобством, а также с мрачной и удушливой планировкой «свечки», с ее темными закоулками и внушающими трепет площадками. За удовольствие надо платить. Что ж, Инга согласна.

Подойдя к лифту, она надавила на кнопку вызова пальцем в перчатке. Пахло лежалым мусором. Инга поглядела на стены. Их вид мог надолго испортить настроение.

Грузовой лифт молчал, зато грохотал, поднимаясь, обыкновенный, пассажирский. В шахте что-то скрежетало и натужно пело. Инга всегда не любила лифты в высотных домах, но не спускаться же с шестнадцатого этажа по темным лестницам? Инга еще не привыкла ко всем этому, поэтому слегка нервничала.

Лифт остановился на ее этаже. Что-то шваркнуло за стеной, появилось длинное, уходящее вниз эхо.

Двери раскрылись. Инга собиралась сделать шаг внутрь, когда раздался голос:

– Тетенька, не скажете, сколько времени?

Инга вскрикнула и отскочила в сторону. Этот ребенок, мальчик в зимней куртке и шапке, появился будто из воздуха.

– Ты что? Как… ты почему людей пугаешь?

– Сколько времени, не подскажете?

Инга посмотрела в его карие глаза и увидела лишь вежливый интерес. Откуда он тут взялся? Она была на площадке перед лифтом одна…

Время? Угораздило же именно сейчас, когда она спешит! Инга посмотрела на раскрытый лифт, а потом на ребенка. Потом полезла в сумку за сотовым телефоном.

– Больше так не делай, понял? Нельзя подкрадываться к людям и кричать без предупреждения. Соображаешь?

Мальчик кивнул. Телефон не хотел доставаться. Инга дернула рукой. Двери лифта закрылись.

– Времени… пятьдесят три минуты двенадцатого, – сказала она, глядя на дисплей. – А тебе как бы не пора быть дома?

За дверьми лифта задался треск, после чего что-то с огромной скоростью поехало по металлической поверхности. Так Инге показалось. Звук удалялся, пока внизу не раздался грохот врезавшейся в дно шахты лифтовой кабины. Инга почувствовала шевеление волос на затылке.

Лифт сорвался. И если бы она вошла…

Ребенок исчез. Инга в панике оборачивалась по сторонам, уверенная, что ее посетила галлюцинация.

Лифт сорвался. Только эта мысль, четкая и сияющая, осталась в сознании.

Если бы ребенок не спросил у нее, сколько времени…

Инга выскочила на балкон, потом с него на лестничную площадку. Теперь она могла бежать по ступеням. Да, она предпочтет это, а не превратиться в изуродованный труп.

Утром она вышла из клуба на подгибающихся ногах. Ночь пронеслась почти не оставив в памяти следа о себе. Инга думала о происшествии с лифтом и о неизвестно откуда взявшемся мальчике, который спас ей жизнь. Он спросил, сколько времени и отвлек Ингу… Та стала копаться в сумке в поисках телефона. Таким образом, отсутствие наручных часов стало счастливым совпадением. Ни с кем не попрощавшись, Инга выскользнула из гримерки, прошла по коридору и очутилась во внутреннем дворе. Чурбан пожелал ей всего хорошего, но она его не заметила. Ее мысли занимало другое. Инга воскрешала в памяти сцену с лифтом, пока не почувствовала, что находится на грани истерики. Сжав медальон в кулаке, Инга пыталась придти в чувство.

«Только домой! Спать!»

Сначала она взяла неверное направление, остановилась, не понимая, в чем дело. Потом вспомнила, что эта дорога ведет к автобусной остановке. В голове помутилось. Инга забыла, что теперь живет в другой стороне. Сунув руку в карман куртки, прикоснулась к медальону. Что-то с ним было не так. Девушка вытащила руку из кармана и увидела, что вещица развалилась надвое, вдоль, по серебряному ободку.

Испугавшись, что подарок сломался, Инга подошла ближе к пятну света, что отбрасывал фонарь, и принялась разглядывать медальон. Внутри вещица была полая и напоминала яйцо. Почему же раньше Инга этого не поняла? Почему не попыталась раскрыть? Вот сейчас он распался по чистой случайности, когда давление в кулаке оказалось слишком сильным.

Инга смотрела на свою ладонь. Потом словно кто-то переключил в ее голове невидимый тумблер. Она моргнула, вернувшись в сознание. Из медальона выпал свернутый в крошечный рулон кусочек бумаги. Инга добралась до скамейки, села на свежий слой снега и развернула рулончик.

Там был адрес, написанный мелким убористым почерком. Улица, дом, квартира, этаж. И внизу – «Светлана Борисовна».

Внезапно ее пальцы сковало таким холодом, что стало больно. Ледяной ветер прикоснулся к щеке. Инга задрожала и стала дуть на руки.

Адрес той странной женщины все время был здесь. Она нарочно оставила ей эту записку. Некое указание… На что? Все просто – указание, где ее можно отыскать.

«А я-то бегала по улицам, – подумала Инга.– Ну хорошо, это адрес, но ведь она говорила, что родственники мужа выгнали ее из дома. Для чего же эту записку сюда вложили?»

Инга сунула части медальона с посланием в карман и пошла, почти побежала домой. Поднявшись на шестнадцатый этаж (пешком), она приняла решение. В ее руках единственная ниточка к разгадке тайны. Возможно, эта ниточка оборвется, если потянуть за нее, но попробовать стоит. Уже будучи бездомной, Светлана Борисовна, тем не менее, оставила Инге свой старый адрес. Почему? На этот вопрос Инге хотелось ответить больше всего. За ним следовал другой, уже знакомый, но не менее важный: что собой представляет медальон? Существует ли связь между ним и всеми теми ужасными событиями?

Инга еще раз осмотрела записку. Это была не ее бумага, не та, на которой Светлана Борисовна писала послание в то утро. Здесь более белая и гладкая.

А может, все это не имеет никакого смысла? Может быть, женщина просто забыла, что внутри медальона что-то есть и подарила его без задней мысли?

«Ну, по крайней мере, я знаю, где она когда-то жила», – подумала Инга.

Налив вина, она села в глубокое кресло и закрыла глаза.

Несколько следующих минут пролетели в тишине. Инга незаметно задремала. Ей приснилось, что она идет по едва освещенной аллее сквера. Душный летний вечер, стрекотание сверчков, тихий шелест листвы. Инга старается, чтобы ее шаги были как можно более мягкими. Ее окликает чей-то слабый голос.

Страх на грани обморока…

Инга оборачивается и видит стоящую в тени дерева женщину. Ее глаза невозможно не узнать. Те самые. Отчаянные, сочувствующие, но подернутые страшной смертной пеленой. От такого взгляда сознание начинает проваливаться в ничто. Инга отворачивается, чтобы не видеть эту женщину, которая манит ее за собой.

Она просыпается в кресле. Бокал с вином падает на пол. Инга кричит.

Выйти из дома в половине десятого. Собрать в кулак все свое мужество, чтобы осуществить задуманное. Не бояться. Только не бояться.

Ингу трясло. Вспоминался короткий кошмарный сон, от которого ее до сих пор бросало в ледяной пот.

«Я решу все сегодня. Я так больше не могу!»

Ничего страшного нет. Сон не может сбыться, да и с чего бы? Видения, пришедшие к ней во время дремоты, спровоцированы обычной усталостью. По сути, в них нет ничего, никакого смысла.

Почти час она добиралась до указанного в записке адреса. Мимо нее проплывали пришедшие в упадок бедные районы, серые улицы, припорошенные снегом. Дворы, носящие следы крайней разрухи. Инга углублялась в эту сонную страну, находящуюся на пороге смерти, в состоянии возрастающей паники. Наконец ей удалось найти нужный дом. Здесь было безлюдно и тихо. Вдали, правда, подвывала собака, но ее голос периодически прерывался.

Квартира, когда-то принадлежавшая Светлане Борисовне, находилась на третьем этаже. Инга поднялась по выщербленным ступеням. Две железных двери рядом, под углом. Серая и красная. Судя по номеру, Инге нужна серая. Итак, надо позвонить, рассказать заранее подготовленную легенду… а дальше действовать по обстановке. Вот это было самым сложным. Инга не знала, сумеет ли вообще выдавить из себя хотя бы слово.

Она позвонила пять раз подряд, заставляя себя ждать, но никто не откликался. Тем не менее, ей почудилось, что кто-то за ней наблюдает. Инга подождала еще немного, приложила ухо к двери. Кажется, никого нет. Что же делать? Видимо, придется попробовать на днях еще раз.

Она не успела отойти к лестнице, как дверь по соседству стала открываться.

– Девушка! Вы к кому?

Инга увидела невысокую старую женщину в домашней одежде. Она присматривалась к ней, к ее внешнему виду.

– Мне бы узнать, где Светлана Борисовна. Она здесь живет?

Инга поняла, что у нее от страха подгибаются колени.

– Жила, – подтвердила соседка. – А вам зачем?

Инга сжала в комок перчатки.

– Кое-что спросить. – Она покраснела до ушей. Соседка еще раз оглядела ее.

– Света жила тут, но ее давно нет. Милиция искала, больше двух лет уже прошло, понимаете? – Соседка вышла на лестничную площадку.

– Как это – искала?

– Никто не знает, куда она делась. Неприятная у нее вышла история. Дети погибли, а потом муж умер, болел долго… То да се. Мы вроде как дружили с ней. Я помогала, чем могла, да разве ее заставишь принять помощь? Уговаривала переехать жить ко мне… Упрямства в ней было хоть отбавляй.

– Так, значит, пропала. И не нашли?

– Не нашли, деточка. Света совсем сникла после смерти мужа. А потом приехали его родственники, все взяли на себя. Я думала, что сейчас-то дело наладится… Но эти нелюди сказали Свете выметаться из дома. На улицу выгнали, а от моей помощи она отказалась наотрез… Что поделаешь? Искали, да не нашли. А потом родственники мужа сдали эту квартиру кому-то. И здесь целыми днями никого нет, пустая стоит…

Инга посмотрела в окруженные морщинами глаза женщины. Вспоминался сон. Тяжелое чувство не проходило.

– Спасибо. Извините за беспокойство.

Они почти разошлись, но соседка сказала:

– Подождите. Как вас зовут?

– Инга.

– Подождите. – Женщина переменилась в лице. Оставив Ингу на лестнице, она ушла в свою квартиру, а потом вернулась с конвертом в руке. Обычный запечатанный конверт.

– Тогда это для вас.

– Для меня?

– Света дала мне это перед тем, как пропала… Сказала, что однажды про нее будет спрашивать девушка. Описала вас. И имя назвала. Дескать, надо передать ей конверт. Я спросила: что да почему, но Света не ответила. За два года я о конверте почти забыла. Хорошо, об имени вас спросила

Инга взяла конверт.

– Вы не знаете, в чем дело? – спросила соседка.

– Извините, нет. До свиданья.

Девушка повернулась и начала спускаться. Соседка что-то еще спросила, но у Инги не было желания отвечать.

На конверте знакомым почерком было выведено ее имя.

Не видя и не слыша ничего, Инга вышла из подъезда. Дважды чуть не выронила адресованное себе письмо. Все вокруг нее смазалось в нечто неопределенное, серо-черное. Разорвав конверт, Инга прочла сообщение. Она стояла посреди двора под падающим снегом, и ее глаза бегали по строчкам.

А потом побежала – мимо домов, вдоль пустыря на задворках, вдоль помойки. Бежала, не глядя под ноги. Казалось, что не успеет, хотя, конечно, это была неправда. Время не имело значения. А что имело? Инга не могла сказать. Только не могла остановиться.

Снег стал идти гуще, и хлопья приобрели великанские очертания. Инга петляла по дворам, путаясь в переходах и закоулках. Здесь можно было потеряться и никогда не найти выхода. Однако ей удалось не заблудиться. Что-то толкало ее вперед и исподволь указывало правильное направление.

Заброшенный парк, превращенный в помойку, куда сбрасывают строительный мусор. Где-то воет пес. Его голос летит в тишине и не встречает препятствий. Инга останавливается после долгого бега. Справа и слева от нее мусорные кучи, покрытые толстым слоем снега. Впереди – высокий умирающий тополь, дерево-чудовище с корявыми ветвями-щупальцами, которые в беспорядке торчали во все стороны. Инга смотрит на тополь. Идет к нему сквозь густой снегопад. Видимость падает – уже за десять метров все сливается в белый мрак.

Инга утирает со щек горячие слезы.

У подножия тополя она нашла широкую проталину. Снег в этом месте отступил, открыв овальный участок рыжей глинистой земли, из которой торчали камни и разный мусор. Снежинки облетали этот странный участок голой почвы.

Инга стояла возле проталины, не зная, что ей делать, а потом опустилась на колени прямо на землю. Раскопав совсем неглубоко, Инга нашла то, что искала. О чем догадывалась. Здесь конец ее пути, конец истории.

Из земли на Ингу смотрели забитые землей глазницы черепа. Выше лба еще сохранились остатки светлых волос, тронутых сединой. Место в письме было указано точно. За два с лишним года почва вытолкнула неглубоко зарытые кости к самой поверхности.

Два с лишним года, подумала Инга. В то время она и не помышляла ехать в большой город и тем более заниматься тем, чем занимается теперь. Медальон привел ее сюда. Мертвая женщина выбрала Ингу своим поверенным в делах – услуга за услугу, мера за меру… Она заранее написала все инструкции и оставила их до назначенного времени.

Инга вспомнила тот вечер, когда они рассказывали друг другу о своих неприятностях. И ее глаза, глаза женщины, стоящей в тени, глаза, подернутые смертной тоской.

Долги надо отдавать, подумала Инга, протянула руку, коснулась лба голого черепа и закрыла глаза. Падающий снег обходил проталину стороной. Земля была теплой, словно согревалось большим горячим сердцем, бьющимся под поверхностью.