"Кавказский след" - читать интересную книгу автора (Карасик Аркадий)

Глава 8

Следователь остановился возле лесенки, ведущей в вагончик. Машкин вынужден был тоже остановиться.

— С тобой, Федя, мы побеседуем позже… Могу только сказать — положение у тебя — не позавидуешь. Банкира убили ночью, когда на стройке, кроме тебя и охранника, никого не было. Убили Басова в подвале или вне участка, перетащив потом труп в здание — для тебя не так уж важно. Вы с охранником должны знать, как это произошло. Или — предполагать.

Тон монолога по родственному сочувственный, но дремлющая в Машкине боязнь проснулась и принялась тыкаться в него мокрой мордой. В сердце, в застонавший желудок, в пятки, в горло.

— Ты думаешь…

— Да ничего я пока не думаю, — с досадой поморщился следователь. — Знаю, ты не убивал. Если даже существовала причина для расправы. Потому-что — трус первостатейный. Прости за откровенность… Но ты должен мне помочь. Машкин принялся фантазировать. Естественно, про себя. Благо, для фантазирования имелась плодородная, удобренная почва. Инженер-чиновник воспитан на множестве детективов, которыми буквально забита стенка в его гостиной. Сейчас онрассуждает от имени и по поручению Бабурина, мгновенно придумывает подходящие версии и так же быстро анализирует их.

Похоже, Сергей замыслил хитрый ход, в котором Машкину предстоит сыграть заглавную роль. Нужно успокоить преступников: прораб находится под подозрением, дело за малым — отыскать веские улики для того, чтобы надеть на «убийцу» наручники. Иных версий у следствия нет и, похоже, не предвидится.

Неплохо упрятать подозреваемого на время в следственный изолятор. Но как это объяснить его супруге, своей сестре? Она же за любимого мужа все глаза выцарапает, такой поднимет шум — не возрадуешься.

Придется обойтись демонстративными допросами, с освещением их в прессе.

С точки зрения следствия — отлично, талантливо, перспективно. Хоть этот приемчик и потускнел от частого применения. Но вдруг сработает? Успокоятся преступники, перестанут таиться, позволят следствию спокойно разбираться и осторожно допрашивать новых свидетелей, которые непременно должны объявиться…

Наверняка, свояк пришел к этому решению, подумал инженер, испытующе глядя на упорно молчащего следователя. Сейчас он был полностью уверен в том, что Бабурин думает точно так же, как и его близкий родственник.

Единственно, что обижает Машкина — Сергей не спрашивает о его согласии «подставиться», не думает о том, как тяжко достанется главному герою задуманного «представления» в тюремной камере. Впрочем, почему именно в камере? Ведь в любом изоляторе имеются, обязаны существовать, более комфортабельные, желательно одиночные камеры…

Машкин все глубже и глубже тонул в созданной им самим «следственной» трясине. А ничего не подозревающий Бабурин задумчиво оглядывал территорию стройки. Будто надеялся высмотреть среди железобетонных плит и прочих стройматериалов бандита, убившего банкира.

— Прости, Серега, но это мне не под силу, — наконец очухался от детективного дурмана лысый «сыщик». — Не смогу. Сам провалюсь и тебя подведу, — неожиданно для самого себя жалобно признался он. — Понимаю, то, что тобой задумано — правильно и непременно выведет на след убийц, но…

Следователь окинул родственника недоумевающим взглядом. Ну, и достался же Татьяне малоумок! Мало того, что — квашня, прокисший кисель, облако в штанах, да еще и фантазер.

— Ты это о чем, своячек?

Успокоенный доброжелательностью следователя, Машкин принялся, захлебываясь, излагать пришедшую ему на ум версию с прорабом — убийцей. К сожалению, придется от нее отказаться. По причине абсолютной профнепригодности «актера».

Поняв, наконец, что замыслил и сам же героически отвергнул родственник, Бабурин залился веселым смехом. До икоты, до слез. Вот это придумал, вот это отчудил!

Отсмеявшись, задумался. Несуразица, конечно, детские игры на зеленой лужайке, но если отбросить шелуху, что-то останется. Сажать свояка, тем более, с широким оповещением через газеты и телевидение — глупость. Во всяком случае сейчас. А вот взять подписку о невыезде, тихо-мирно, без огласки… Вернее, с потаенной, выборочной оглаской.

Все равно шила в мешке не утаишь: кому нужно — узнает. Слишком уж часто сыскные секреты, надежно спрятанные в сейфах и в памяти компьютеров, неведомыми путями достигают настороженных ушей преступников. А в данном конкретном случае даже желательно, чтобы весть о человеке, заподозренном в убийстве банкира, достигла ушей организаторов и исполнителей убийства.

Пожалуй, поразмыслить над этим вариантом не помешает. Если накачать свояка, в меру напугать его — может получиться.

— Ладно, позже еще разок побеседуем. Сейчас пошли послушаем, что преподнесет нам водитель… Впрочем, — неожиданно остановился он возле входа в вагончик, — не резон тебе лишний раз засвечиваться. Посиди за стенкой, послушай, позже скажешь свое мнение. Брешет водитель или правду говорит. Не зря народная мудрость утверждает: устами ребенка глаголет истина. Вот и захотелось мне услышать мнение…"ребенка".

Конечно, ничего путного от этой размазни не получишь, а вот приманить его, заставить малость раскочегариться, почувствовать пусть мизерную ответственность — полезно для следствия.

По профессиональной привычке, прежде чем начать официальный допрос, Бабурин внимательно оглядел свидетеля. Пока что свидетеля. Уселся напротив него на самодельный, сколоченный неумелым плотником, табурет и мысленно принялся за составление словесного портрета басовского водителя.

Немолод — уже под пятьдесят. Лицо интеллигента, выхоленное, выбритое до синевы — видимо, недавно пользовался «автомобильной» бритвой. Либо механической, либо подключенной к бортовой сети машины. Телосложение нормальное: не атлет, но и не слабак. Во всяком случае, ему под силу перенести тело банкира от автомобиля к строящемуся зданию. Руки явно незнакомы с физическим трудом, ногти аккуратно подстрижены, мозолей не видно. Взгляд думающего человека, не затуманен излишними возлияниями. Курит — указательный палец с желтизной от табака.

— Что случилось? — хрипло спросил водитель. — Может быть, хватит рассматривать меня, как невесту перед свадьбой?… Разбудили, привели в эту камеру, — презрительно обвел он рукой стены и потолок прорабки. — Где хозяин? Спросите у него обо всем, что вам нужно. Я — молчок.

Действительно, замолчал. Смотрел в окошко, крепко сжав губы и наклонив голову.

Сидящий в стороне сотрудник уголовного розыска насмешливо вздернул брови. Ну, и фрукт попался! Видите ли, хозяина ему подавай, пусть тот дает показания. А хозяин, между прочим, сейчас перед архангелами отчитывается, исповедуется в многочисленных своих грехах.

— Ваш хозяин убит…

Водитель не удивился, не оторвал глаз от летающих за окном птиц. Только дрогнули в усмешке твердые губы.

— Не считай меня за дурачка, начальник. Разбудите хозяина. Он, наверняка, нажрался и теперь отсыпается в каком-нибудь закутке…

— Фамилие, имя, отчество…

— … год и место рождения, семейное положение, — подхватил опытный свидетель, судя по всему, отлично знающий процедуру допросов. — На понт меня все равно не взять… Давайте сюда хозяина, весь сказ!

— Повторяю: Басов Альфред Терентьевич убит, — внятно, почти по слогам, продекламировал следователь, задавливая в себе чувство раздражения. — Отвечайте на заданные вам вопросы.

Видимо, водитель понял — с ним не шутят и не пытаются обмануть. Посерел, осунулся. Заговорил резко, отрывисто, почти не думая.

— Федоров Евгений Максимович. Сорок девять лет. Родился в Курске…

Бабурин отложил ручку, мигнул сыщику — записывай ты. Терпеть не мог совмещать два занятия: допрашивать и фиксировать на бумаге ответы подследственного. По его мнению, одно исключает другое.

— Постарайтесь вспомнить все, что произошло с вами с момента выезда со стройки. Желательно — поминутно. В деле об убийстве мелочей не бывает. Учтите: вы — подозреваемый, от полной откровенности зависит ваша судьба. Поэтому — поточней… Пожалуйста.

Демонстративная вежливость при допросах тоже играет свою положительную роль — психологически раскрепощает подследственного, внушает ему уверенность в благополучном исходе расследования. Это — если допрашиваемый невиновен. А если виновен — тоже не станет отмалчиваться, попытается запутать ментов, выбраться из сотканной ими паутины.

Водитель заговорил. На этот раз — без резкости и отрывистости, более мягко, но максимально осторожно. Будто боялся споткнуться о случайно сказанную «опасную» фразу. Видимо, упоминание об ожидающей его судьбе изрядно напугало, заставило разговориться.

Бабурин слушал осторожное повествование, автоматически выделяя более или менее значимые места, на которые он нацелит последующие свои вопросы. В остальном полагался на помощника, который бойко работал ручкой, стараясь не пропустить ни единной малости. Позже следователь несколько раз прочитает написанное, подчеркнет интересные особенности, пропустит протокол через свой мозг. Сейчас — первая прикидка по горячим следам.

«Отчалили» они от прорабки часов в девять вечера… точнее, без пяти девять. Водитель то и дело поглядывал на часы — торопился домой. У жены — день рождения, соберутся гости, он пообещал не опаздывать. Черт нашептал боссу желание побывать в своем загороднем доме, пообщаться с вонючим прорабишкой, лысым малоумком. Теперь придется оправдываться перед родней, подлизываться к рассвирепевшей супруге.

Поэтому Федоров, то и дело поглядывая на часы, мчался на предельной скорости. Сидящий рядом телохранитель поохивал, а развалившийся на заднем сидении хозяин нахваливал лихача. Любил банкир быструю езду, когда захватывает дыхание, кажется — поднимаешься над землей.

Он вообще сегодня был в необычно хорошем настроении. Во время деловых и не деловых поездок молчаливый, перемалывающий в голове проценты, курсы валют, акции, недвижимость, Басов, похоже, сейчас отдыхал от многотрудной банковской деятельности.

— Что, Максимыч, к жене торопишься? — подтрунивал он над водителем. — Небось соскучился, целых пять часов не видел и не слышал…

— Работа такая, Альфред Терентьевич, — угрюмо отбивался от хозяйских подначек Федоров. — Нынче — как потопаешь, так и полопаешь… Вот и спешу. Жена и есть жена, никакого навару — одни хлопоты… Но сегодня — особая статья — моей Гальке тридцать пять стукнуло. Дядья и тетки соберутся, телки с ее работы…

— Тогда все ясно и понятно. Жми, авось, поспеешь!

Водитель снова утопил педаль газа.

Хозяин молчал недолго. Видимо, хорошее настроение требовало выхода наружу, подталкивало к общению с телохранителем либо с Федоровым.

— Как тебе дом? Нравится?

Федоров с удовольствием бы помолчал — ночная дорога таит в себе множество опасностей. Тем более, на бешенной скорости. Выскочит на перекрестке такой же, как он, лихач, или выползет пьяный в дым тракторист на допотопном драндулете — подавай заявку на кладбище. Но хозяин желает поговорить, откажешься — обидится. А обида банкира все равно, что высунувшийся в башмаке гвоздь — станет колоть и колоть, пока не образуется нарыв.

— Так дома пока нету, Альфред Терентьевич — одни кирпичи набросаны… Однако, должен быть красивым… Когда еще образуется.

— Хочу вокруг него посадить деревья, — размечтался Басов, прикрыв глаза тяжелыми веками. — Плодовый сад: яблони, груши, вишни… Хочешь, возьму садовником? — неожиданно предложил он. — По совместительству с водителем. Поселишься с женой и детьми во флигеле… Обязательно скажу Любоньке: пусть раздобудет проект удобного флигеля… Пойдешь?

— Почему не пойти… Только трудно и машину водить, и за садом ухаживать — двойная должность получается…

— Деньги станешь получать тоэе двойные…

Исчерпав тему о будущем доме и посаженном вокруг него саде, Басов поворочался на мягком удобном сидении и неожиданно захрапел. Даже для его могучего организма последние дни оказались тяжелыми.

Где— то около десяти часов, точнее сказать Евгений Максимович не может -не засек времени, призывно заквакал сотовый телефон. Хозяин снял трубку. О чем говорил и с кем — неизвестно, только Федоров заметил — скулы Басова обострились, мешки под глазами потяжелели. Отвечал односложно: да, нет, постараюсь.

— Поворачивай назад, Максимыч, — приказал он, отключив связь. — Появились новые дела на стройке. Придется твоей Гальке обойтись сегодня без муженька. Зато уплачу сверхурочные…

Переспрашивать, допытываться не принято, не за это платят немалые деньги. Отчаянно ругаясь про себя, водитель развернулся и поехал назад. О женином юбилее можно даже не вспоминать — дай Бог, добраться домой утром. Банкир непредсказуем, вполне может заночевать либо в вагончике, либо в ближайшем поселке, в гостинице. Одно слово — Хозяин.

Непонятно — какие дела могут быть у банкира ночью на стройке? Еще раз с лысым прорабом пообниматься? Или решил ради экзотики «оприходовать» в строительном вагончике какую-нибудь красотку?

Федоров исходил желчью и злостью. Не мог простить хозяину глупейшее, по его мнению, возвращение на ночную стройку.

Возле вокзала в городишке, расположенном приблизительно на полпути к загороднему дому, последовал новый приказ. Остановиться.

— Выметайся, — потрогал банкир телохранителя за плечо. — Поедешь домой на электричке, мне ты больше сегодня не нужен…

— Как же вы один? — не выдержал телохранитель. — Вдруг…

— Вдруг бывает только «пук», — скаламбурил Басов с невеселой улыбкой. — В возмещение потерянного вечера и затрат на транспорт возьми двести зеленых… И не теряй времени.

С подобной «компенсацией» Федоров бросил бы осточертевший лимузин и бегом помчался в столицу. Надо же — двести баксов, по курсу — больше шести тысяч деревянных, а хозяин взял да и выбросил их. Телохранитель — парень молодой горячий, за один прием профукает денежки. А для Федорова они просто необходимы — купить супруге ко дню ее рождения приятный подарочек…

Обрадованный парняга выскочил из машины, будто его ветром сдуло

— Теперь жми, — приказал босс. — Доедешь за полчаса — столько же отвалю.

Вот это настоящая удача! Федоров утопил педаль аксельратора до самого пола. Машина будто летела над асфальтом, изредка прикасаясь к выпучинам и карежинам. Встретится на такой сумасшедшей скорости какое-нибудь препятствие — после гаишники по кускам соберут тела водителя и пассажира.

— Быстрей, быстрей! — покрикивал разгоряченный хозяин. — Молодец, Максимыч, язви тебя в душу, жми, зарабатывай баксы! Сегодня я добрый…пока добрый — пользуйся, трудяга.

Альфред Терентьевич положил на панель стопку долларов. Дескать, гляди ради чего стараешься, воодушевляйся. Запел что-то бравурное, будто заскрипела давно не смазанная лебедка.

Подозрительная веселость, смахивающая на истерику.

Но тогда водителю было не до анализа душевного состояния босса — перед ним расстилалось пустынное шоссе, в которое, будто ручьи в реку, вливались второстепенные дороги. На ум снова пришел забалдевший либо пьяный мотоциклист с девкой за спиной.

Предусмотреть все варианты дорожных происшествий, конечно, трудно. Но Федоров старался изо всех сил, до рези в усталых глазах высматривал возможные опасности. И все же взгляд нет-нет да натыкался на новенькие доллары.

Басов, наконец, малость очухался, перестал подгонять водителя. Откинулся на спинку сидения. Устало проговорил.

— Все, Максимыч, успокойся. Баксы — твои. Сбрось скорость до сорока. Рановато на тот свет — нужно кой с кем разобраться на этом… Но ты не трусь, тебя эта разборка не касается. Никого не хочу в свои дела вмешивать — сам разберусь…

Кажется, банкир не прочь избавиться и от водителя, как недавно избавился от охранника, но не получится — не умеет чистюля водить машину, на первом же километре поцелуется с телеграфным столбом либо скатится в кювет. Тем более, ночь черная, разбойная, дорога трудная…

Возле въездных ворот на участок Федоров хотел было длинным гудком вызвать охранника, но Басов остановил его.

— Не беспокой людей. У меня есть ключ. Прижми машину к забору и покемарь. Освобожусь — разбужу.

И ушел, прихватив с собой обычно лежащий в бардачке пистолет.

Последовав доброму совету банкира, водитель задремал… Разбудили его оперативники.

Федоров замолчал. Вытер со лба выступивший пот. Видимо, нелегко далось ему слишком длительное повествование, не привык многословничать, раскрывать закрытую на замок душу. А может быть — другая причина? Убил хозяина, затащил в подвал, возвратился к машине и… уснул?

Дурость, а не версия, выругался про себя следователь, самый отпетый бандит, убийца десятков людей и тот не сможет безмятежно уснуть после очередного убийства.

Скверная привычка всех подозревать свойствена почти всем, связанным с расследованиями убийств, рэкета, грабежей и прочих преступлений. Поразил этот вирус и Бабурина. А как же иначе? Выстраивание и выращивание версий невозможно без «адресатов», а они, эти адресаты, всегда неизвестны, их предстоит вычислить и проявить.

— Все ясно… Сейчас дадите подписку о невыезде и можете отправляться в Москву. При необходимости вызовем повесткой.

— Подозреваете?

— А я сейчас, мил-человек, вынужден подозревать всех. Исключая, естественно, себя. Так что, не обижайтесь, не стройте из себя этакую святую невинность. Расследование покажет…

После того, как водитель покинул прорабку, Бабурин минут десять задумчиво рисовал на бумаге чертей с рожками и хвостами. Художник из него — никокой, но все же можно отметить отдаленное сходство чертячьих мордашек с характерным профилем лысого свояка, выхоленной физиономией Федорова, круглой внешностью банкира.

Между сатанинскими изображениями — короткие вопросы под порядковыми номерами.

1. Где пистолет?

2. Кто звонил?

3. Причина истерики?

Пункты походят на километровые столбы на дороге, ведущей к раскрытию преступления. Но Боже мой, сколько предстоит перелопатить фактов и фактиков, сколько пройти каменистых «тропинок» и преодолеть песчаных «холмов» пока доберешься до истины!

К тому же, следователь шестым-десятым чувством профессионала уверен — три вписанных им вопроса не охватывают ширину и глубину проблемы. Их придется, как минимум удвоить или даже утроить. Но на первых порах придется примириться с «дефицитом», исследовать то, что пришло в голову. Пункт за пунктом. Потом — возвратиться к первому, снова пройтись до конца и снова вернуться.

Вот один из них — водитель.

Никак не укладывается в голове — как можно так крепко заснуть в салоне машины, чтобы ничего не слышать и не видеть? Понятно было бы — опустошенная бутылка, неожиданный обморок. Тщательный обыск в салоне машины ничего не дал — бутылки не обнаружено. По внешности водитель — совершенно здоровый человек, следовательно, обморок тоже отпадает. Да и потом — «обмороков» длительностью в целую ночь не бывает.

Нет, нет, версия, героем которой — Федоров, далеко не исчерпана. К ней придется возвратиться. Возможно, не один раз…

Следующий на очереди — охранник. Авось, с его помощью удастся либо обнаружить лазейку к истине, либо хотя бы увеличить количество важных вопросов.

Сашка Деев вошел в прорабку, осторожно переставляя негнущиеся ноги. Будто ступал не по обычному половому настилу — по раскаленной металлической поверхности. На пороге сдернул с головы камуфляжную кепчонку. Если бы знал, как это делается, непременно согнул бы спину в старомодном поклоне. Дескать, к вашим услугам, господин начальник! Что прикажете поведать, в каком плане, кого заложить? Все исполню в точности и в соответствии с вашими желаниями.

Но Деев — современный парень, не знающий дворцового этикета. Поэтому он не поклонился и не излился в подхалимском монологе — ограничился сдергиванием с головы шапчонки и заискивающей полуулыбкой.

— Присаживайся, — доброжелательно кивнул на табурет следователь. — Устал? Дежурство тяжелое?

Сашка охотно присел, но спину попрежнему держал по стойке «смирно». Будто привязана к телу под курткой нестроганная, шершавая доска.

— Ничего, привык… Обычное дежурство…

— Тогда приступим. Фамилие, имя, отчество, год и место рождения…

Поднадоевшее заполнение «шапки» протокола вызывало у следователя, если не чувство досады, то — легкую головную боль. Ничего не поделаешь — требует узаконенная процедура. Когда недавний студент-юрист только приступал к самостоятельной работе, начальство не раз нашпиговывало его, на первый взгляд, бюрократическими наставлениями. Постепенно эти требования вошли в плоть и кровь следователя, превратились в своеобразный закон поведения.

Деев охотно отвечал на поставленные вопросы. Не иронизировал и не досадовал. Возможно, готовился к другим, более острым и опасным.

— Слышал, как подъехала ночью машина банкира? — отложил Бабурин ручку и снова просительно мигнул сышику. Дескать, выручи, друг, зафиксируй показания свидетеля.

— Слыхал… То-есть, нет…

Бабурин согнал с лица приветливую улыбку, нахмурился.

— Вот что, парень, перестань вертеть круги на тихой воде, со мной такие фокусы не проходят. Пока, слышишь, пока, я ни в чем тебя не подозреваю. В твоих силах не дать мне это сделать. Поэтому сам смотри, как вести себя и что говорить…Все же, слышал ты машину банкира или не слышал? А может быть, даже видел?

Деев поник. Пот на лице не просто выступил, как недавно у Федорова, потек ручьями, заливая глаза, капал с кончика толстого носа. Ненадолго хватило ражего парня на запирательство, не сработал заранее изобретенный замысел отделаться полупризнаниями, уйти в глухую защиту.

Впрочем, рановато поторжествовал Бабурин, зря снова ухватил положенную было на стол шариковую ручку. Деев признался в том, что… спал на дежурстве. Да, да, всю ночь благополучно прохрапел и по этой причине ничего не видел и не слышал. Так спал, что стреляй по соседству из пушек, громыхай рядом танковые колонны, играй духовой оркестр с добрым десятком во всю усердствующих барабанов — ничего бы не услышал. Тем более приглушенный рокот двигателя иномарки.

— Вечером пил?

Парень опустил повинную голову. Будто подставил шею под секиру палача.

— Да, малость выпил, — осторожно признался он. — Кто — не знаю, оставил в сторожке бутылку. Запечатанную по древнему — сургучем… Ну, я и… Приятная, зараза, крепкая… После уснул. Как провалился в черноту…

— Где бутылка? — встрепенулся следователь, будто речь шла вовсе не о примитивном стеклянном вместилище алкоголя, а о некой драгоценности. — Выбросил или кто-нибудь попросил?

Дай Бог, найти водочную тару, сделай так, господи, прояви свою власть — ничего больше просить не стану, истово молился неверующий Бабурин, пронизывая горящим взглядом потеющего свидетеля. Обычная бутылка превратилась сейчас для него в шнурок, один конец которого «привязан» к убийце, второй — в руке… вернее, в голове следователя.

— Кто ее знает, — помотал Деев окончательно одуревшей башкой. — Вроде, поставил в сторожке под стол… Там должна стоять, подлая…

Сыщики переворошили не только дежурку, но и всю территорию стройки. Как и предполагал Бабурин, бутылку не нашли. Кто-то подобрал ее… Кто? Точно так же исчез пистолет, который, по показаниям водителя, банкир взял с собой из машины.

А вдруг бутылка придумана Деевым, как пистолет — водителем. Запутать следователя, увести его подальше от других, более весомых фактов — обычная «дипломатия» преступников.

И все же, к прежним трем вопросам прибавился четвертый. В виде водочной бутылки с остатками сургуча на горлышке.

После ухода облегченно вздыхающего охранника Бабурин вспомнил о терпеливо ожидающем свояке и негромко постучал в стену. Лысый инженер торопливо вошел в прорабку и остановился на пороге.

— Что скажешь?

Машкин недоуменно развел руками. Извинительно улыбнулся. Он вообще ничего не понимал. Недавние пронизывающие его сознание предположения и догадки будто растворились в признании водителя. Остался привычный страх.

— Значит, рассказ Федорова не вызвал в тебе никаких воспоминаний? — недовольно спросил Бабурин и сам же себе ответил. — Похоже, никаких. Жаль, очень жаль… Тогда перейдем к твоему… допросу… Да не трясись ты, как выстиранное белье, вывешенное на просушку! — зло прикрикнул он. — Говори все, начиная с твоего устройства на работу!

Машкин заговорил. Сначала — неуверенно, запинаясь на каждом слове, потом — более четко и многословно. Снова его подхватила волна «детективного» азарта, вспомнились читанные и неоднократно перечитанные остросюжетные романы.

Все выложил! Красочно нарисовал портрет любвеобильной банкирши. Мазками изобразил страстного и настойчивого ее любовника, частного детектива. Упомянул о друзьях-приятелях Басова — сухощавом в золотых очках и толстом весельчаке. Рассказал о непонятных отношениях между банкиром и связистом. Вскользь — о ненависти охранника Баева. В конце передал непонятный визит на стройку какого-то Ханжи, по внешности — самого настоящего бандита, об его угрозах в адрес Басова.

— Значит, клубок змей, поливающих друг друга ядом?

— Вот именно… Знаешь, Сергей, иногда мне страшно становится. Вдруг Альфред Терентьевич — не единственный убитый, вдруг за ним последуют другие…

— Может быть, — задумчиво согласился следователь, отрываясь от блокнота, куда он записывал «показания» свояка. — Такое уж наше времячко — непредсказуемое, что ли?… Скажи, Федя, ты хорошо запомнил этого Ханжу? Я имею в виду не внешность — тут ты — на уровне, манеры разговаривать, ходить, жестикулировать…

Машкин наморщил лоб, ладонью помассировал загоревшую лысину. Ему ужас как хотелось показать себя наблюдательным человеком, способным быть необходимым уголовному розыску и прокуратуре. Но, как на грех, в голову ничего не приходило — маячили толстые, мокрые губы, поджарая волчья фигура, острый взгляд. Все это — осыпанное падающими под ноги баксами…