"…Со многими неизвестными" - читать интересную книгу автора (Адамов Аркадий Григорьевич)Глава 7 ЕЩЕ ДВА ДНЯ, ПОСЛЕДНИЕНакануне Володя Жаткин долго ходил по Новому проспекту. В центре его поисков находился злополучный телефон-автомат на углу, возле булочной. В самой булочной никакой Тамары не оказалось. Девушка с таким именем там не работала ни продавцом, ни в бухгалтерии, нигде. И Володя пошел дальше. Светлые, новые дома в семь, девять и даже одиннадцать, этажей тянулись вдоль прямого как стрела проспекта, отделенные от него широкой черной полосой деревьев и кустарников, сейчас заваленных снегом так, что от кустов осталась только короткая черная щетина, а пышные перепутанные ветви деревьев, казалось, росли прямо из высоких сугробов. Этот черно-белый вал прерывался только узкими траншеями в местах перехода, и сквозь них видны были проплывавшие по проспекту синие троллейбусы, красные автобусы и разноцветные легковые машины. Володя сначала прошел вперед квартала два или три. На этом отрезке ему попались продуктовый магазин, мастерская по починке холодильников и фотоателье. Никакой Тамары там тоже не оказалось. Тогда Володя пошел в другую сторону от телефона-автомата. Там были телевизионные ателье, пошивочная мастерская, которая сразу же очень его заинтересовала, и парикмахерская, которая после мастерской снова возбудила у него угасшие было надежды. Но, увы, никакой Тамары там тоже не оказалось. Вернее, в парикмахерской он обнаружил одну Тамару, очень хорошенькую и бойкую. Володя было оживился и так увлеченно повел разговор, что вызвал даже краску смущения на лице девушки. Но уже через несколько минут интерес его решительно иссяк. Стало очевидно, что это совсем не та Тамара, которую он разыскивал. Володя бродил по проспекту и прилегающим к нему улицам часа три. Окончательно замерзнув, он, раздосадованный, сел в троллейбус, чтобы ехать в управление и доложить о своей неудаче. …Вот уже два года, как Володя работал в уголовном розыске. Он пришел туда сразу после окончания юридического факультета, с блеском защитив перед этим свою дипломную работу по осмотру места происшествия. На недоуменные и скептические вопросы друзей Володя, смеясь, отвечал: «Ничего не поделаешь, сошлись характерами, – и неожиданно добавил однажды: – Очень я, понимаете, жалостливый». Три месяца практики в одном из отделений милиции наполнили его душу такой горечью и неутихающей яростью, что мать не узнавала в те дни своего веселого и жизнерадостного Володю. «Я не могу видеть, как она плачет, – говорил он по вечерам. – Посадили за хулиганство сына, правильно посадили, подонок он, скотина. Но ты бы видела эту женщину! Она за три дня старухой стала!…» В другой раз он за ужином рассказывал: «…В парке вечером, ты понимаешь? Они на скамейке обнявшись сидели, о жизни своей будущей мечтали! И пять хулиганов с ножами. Наскочили, как волки. И эту девушку… Она сейчас в больнице… Но мы их найдем! Мы весь город перевернем, но их найдем. Такое нельзя простить…» Они давно уже жили вдвоем. Володе было пять лет, когда погиб отец, летчик-полярник. Мать учила Володю музыке: у него были способности. Она мечтала, что он станет музыкантом., причем обязательно скрипачом. Скрипка вызывала у нее слезы. Мечтала, как будет сидеть на его концертах в притихшем, заколдованном зале… Потом, когда Володя подрос, она думала, что он станет летчиком. Он вдруг увлекся самолетами и был такой же отчаянный, как отец. Потом… она могла представить все, что угодно, но что ее Володя будет работать в уголовном розыске, это ей даже не снилось. Но она его поняла. Обостренное чувство справедливости – вот что привело его туда. …Когда троллейбус проезжал мимо рынка, Володя вдруг вспомнил о Сеньке и тут же стал пробираться к выходу. Его словно что-то толкнуло выйти здесь. На тротуаре ледяной ветер снова обжег ему лицо. Володя подумал: «А, собственно, что мне там надо, на рынке?» Может быть, он решил полюбоваться на Семенова? Или потолкаться у пивной, среди Сенькиных приятелей? Володя пожал плечами и улыбнулся… На рынке народу было уже совсем мало. За длинными опустевшими рядами кое-где еще торговали картошкой, виднелись золотистые горки лука и красная россыпь клюквы. Грязный, истоптанный снег хрустел под ногами. Володя уже миновал бесконечные серые ряды под навесами, когда вдруг заметил впереди девушку в светлой беличьей шубке и стал невольно следить за ней глазами. Просто он не мог уже пропустить ни одной беличьей шубки. А потом увидел того самого журналиста, Урманского. Этот длинный парень, безусловно, следил за девушкой, причем делал это так неумело, что Володя даже улыбнулся. Ситуация, однако, его заинтересовала. Когда же девушка уверенно пересекла небольшую площадь за рядами и направилась к палатке, где торговал Семенов, Володя окончательно насторожился. Девушка не подошла к прилавку, у которого толпились покупательницы, а обошла палатку и исчезла за ней. Неужели это та самая девушка? Он заметил, что Урманский, потоптавшись в отдалении, вдруг резко повернулся и чуть не бегом направился к выходу из рынка. Вид у него был одновременно встревоженный и растерянный. Володя решил подождать. При этом он не стоял на месте, а переходил от палатки к палатке, разглядывал выставленные там товары и даже приценивался к некоторым. Но мысль его напряженно работала, отталкиваясь от уже известных ему деталей и фактов. Да, скорей всего, это та самая девушка, о которой говорил Коршунов. Ведь они ее уже видели здесь однажды, у палатки Семенова. То есть ее видел тогда один Коршунов, а потом она вдруг исчезла, сколько они ее ни искали. Вероятно, она в тот раз тоже зашла в палатку. Но куда же она потом делась? На всякий случай Володя заглянул за одну из палаток невдалеке от той, где торговал Семенов. Он увидел длинный и узкий проход между линией палаток и ветхим забором, отделявшим рынок от улицы, и в этом заборе еле заметную, небольшую калитку. Володя огляделся. С того места, где он стоял, хорошо были видны и весь проход вдоль забора от палатки Семенова к этой калиточке, и площадь перед палаткой, а за ней и широкий прямой проход между рядами, тянувшийся к выходу из рынка. Словом, удобнее места для наблюдения выбрать было невозможно. Но и стоять здесь, не вызвав подозрений, было немыслимо. В этот самый момент кто-то стукнул его по плечу. Володя обернулся. Перед ним стоял, слегка покачиваясь, худой, небритый человек. На лице его между багровыми скулами пролегал длинный и белый, словно отмороженный, нос, припухшие глаза слезились. Верхние пуговицы обшарпанного, с какими-то затеками пальто были оторваны, и виднелось грязное, потерявшее все свои первоначальные краски кашне. Человек мутно посмотрел на Володю и с усилием произнес: – Сообразим? Твой рубль с полтиной… моя посуда… И Колька кинет рубль… А? О… о… и о… – Загнув три пальца, он большим и мизинцем нетвердо отмерил в воз духе три разных расстояния, долженствующих соответствовать доле каждого из участников предлагаемого мероприятия. И тут же, как из-под земли, появился упомянутый им Колька в виде низенького усатого человека со сбитой набок коричневой цигейковой «москвичкой» и болезненно выпученными глазами на толстом, отечном лице. «Вот это случай»; – подумал Володя и торопливо сказал: – Скинулись, братцы. Ты валяй неси. А мы тут с Колей обождем. И он полез в карман за деньгами. У толстяка в грязном кулаке был уже зажат рубль. Длинный, забрав деньги, мгновенно исчез, а толстяк, вздохнув, туманно пояснил: – Если б не эта вошь, так я бы… супротив него-то ого!.. В этот момент Володя увидел, как из палатки Семенова в узкий проход у забора выскользнула девушка в беличьей шубке. Он поспешно обнял толстяка за плечи и, пригнувшись, так же сбивчиво сказал ему в самое ухо: – Все они… сам знаешь небось… ого!.. Девушка между тем пробежала вдоль забора к калитке, мельком взглянула на две шатающиеся фигуры невдалеке и выскользнула на улицу. В тот же момент Володя выпрямился и торопливо сказал растерявшемуся толстяку: – Ну, будь здоров, Коля. Привет супруге… И вслед за девушкой устремился к калитке. «А зовут ее Тамара, – подумал он. – И она подруга этой самой Горлиной, которая исчезла. Ну и повезло же…» Следить за девушкой не составило большого труда. Она шла не оглядываясь, чем-то, видимо, взволнованная, лотом, торопясь, села в троллейбус. Володя сел вслед за ней. Ехали долго, затем снова шли уже по тихой заснеженной окраинной улице с маленькими домиками за низкими заборчиками. Девушка свернула к одному из таких домиков и поднялась на крыльцо рядом с застекленной террасой. Володя, не дожидаясь, пока она войдет в дом, с озабоченным видом миновал забор и, скрытый от девушки выступом террасы, свернул в узкий проулок. Дом оказался угловым. Ждать Володе пришлось недолго. Вскоре он услышал, как хлопнула дверь, по ступенькам крыльца простучали высокие каблучки меховых сапожек и через двор к калитке торопливо прошла девушка в знакомой шубке. Становилось темно, и лица ее Володя различить не мог. Затем снова ехали через весь город, но на этот раз девушка привела Володю уже по знакомому адресу, на Луговую улицу, к дому, в котором жил Семенов, и своим ключом отперла входную дверь. При этом она, видимо, сильно нервничала и не сразу попала ключом в замочную скважину. В пустой квартире Семенова – а Володя твердо знал, что квартира пустая, – Тамара пробыла недолго. Затем она поехала на автобусе снова в центр города. «Долго она будет еще бегать?» – устало подумал Володя. Наконец девушка свернула с большой оживленной улицы в какой-то переулок и, пройдя два или три дома, зашла в большой темный двор. Володя последовал за ней. По уверенным шагам девушки, по тому, как она уже на ходу стала расстегивать шубку, как потом привычно стряхнула снег в подъезде, Володя понял, что она наконец пришла домой. Секундой позже он услышал дробный стук каблучков, замерший на втором этаже, потом звук быстро открываемой и захлопнувшейся двери. Облегченно вздохнув, Володя еще с минуту постоял в темном подъезде, затем вышел во двор. Кажется, можно и ему теперь отправиться домой. Только сейчас Володя почувствовал, до чего же он устал, замерз и проголодался за этот бесконечно длинный, напряженный день. О, сейчас он приедет домой и навернет сразу и обед, и ужин, и еще крепкого горячего чая стаканов пять, не меньше. А потом ляжет на диван и будет читать. Столько накопилось книг… Но тут его обожгла новая мысль: «А что, если она пришла не домой? Что, если она сейчас снова выйдет?» Нет, уйти было невозможно, просто невозможно. Эта девушка им нужна до зарезу, сколько раз об этом говорил Коршунов! Выйдя во двор, Володя огляделся. В сгустившейся, непроглядной тьме лишь тускло горели одинокие лампочки у подъездов. В желтом свете одной из них Володя разглядел скамейку и чью-то сутулую фигуру на ней. Человек курил. Огонек его папиросы то вспыхивал, когда тот затягивался, то, описав дугу, мерк в невидимой, опустившейся руке. Володя устало направился в ту сторону, на ходу вытаскивая негнувшимися, замерзшими пальцами сигарету. – Разрешите прикурить? И тут он разглядел, что на скамейке сидел пожилой бородатый дворник в фартуке, надетом поверх полушубка, и в стоптанных подшитых валенках, неровно загнутых у колен. Рядом к стене была прислонена широкая металлическая лопата на длинной ручке. – Кури, милый, – старик протянул ему папиросу. – Чего дожидаешься-то? Володя прикурил и, опустившись рядом, смущенно сказал: – Девушка тут одна у вас живет… – Тамарка-то? – не задумываясь, со скрытой усмешкой спросил дворник. – И-их, милый… Несамостоятельный ты, я гляжу, вот что… Через минуту Володя уже знал все о жиличке из седьмой квартиры. При этом никаких подозрений у старика дворника он не вызвал, ибо был далеко не первым из тех, кто интересуется легкомысленной Тамаркой. Докурив, Володя все так же смущенно распрощался. Вот теперь можно было наконец идти домой, и Володя, не чувствуя под собой ног от усталости, поплелся к остановке троллейбуса. Итак, он узнал два новых адреса. Они, конечно, пригодятся, не могут не пригодиться, хотя бы потому, что Володя потратил на это столько сил. Еще не рассвело, когда Сергей, наскоро одевшись, выбежал из гостиницы. В ушах стоял тревожный голос дежурного: «Отравление. Снотворное». Черт возьми, что же происходит? В это воскресное утро улица была, как обычно, тиха и пустынна. Снежно-белый ее простор тонул в предрассветном, хрустальном сумраке. Кругом спали дома. У подъезда гостиницы пофыркивала знакомая зеленоватая «Волга», загадочно светились, словно щурясь, два желтых глаза ее подфарников. Улаживаясь рядом с водителем, Сергей еще осипшим от сна голосом сказал: – Давайте сразу на Луговую… – и досадливо закурил. Натощак он это не любил делать. Машина помчалась по пустынным и от этого казавшимся шире улицам, обгоняя редкие, только выползшие после сна, умытые троллейбусы. Около домика на Луговой уже стоял квадратный зеленый пикап с красной милицейской полосой и длинной антенной. К нему, урча, пятилась серая лобановская «Волга». «Только что приехал», – подумал Сергей. Окна домика ярко светились, точно там шла киносъемка. Сергей взбежал на крыльцо и рванул незапертую дверь. В передней снимал пальто Лобанов. – Прибыл, – удовлетворенно констатировал он, увидев входящего Сергея. – Видал, что творится, а? – Сейчас увидим… Ты хоть перекусил чего-нибудь? Лобанов только махнул рукой. Из комнаты вышел сотрудник и коротко доложил: – Прибыли двадцать минут назад. Обстановка не нарушена. Проводник с собакой работает вокруг дома. Эксперт и фотограф здесь. – Кто сегодня из экспертов дежурит? – спросил Лобанов, приглаживая ладонью светлые волосы. – Соколов. – А-а… Хорошо. Следователь прокуратуры здесь? – Сейчас будет. – Так. Ну пошли. В просторной, хорошо обставленной комнате было нестерпимо светло и жарко. Горели сильные переносные лампы на раздвижных штативах. Молоденький паренек-фотограф делал снимки. Он то приседал, то вставал на стул, аккуратно постелив на него газету. Над металлической ручкой двери, ведущей в следующую комнату, склонился толстый пожилой эксперт, лысина его и складки шеи побагровели от напряжения. У круглого стола посередине комнаты расположился еще один сотрудник и неловко, на самом краю его, что-то писал, стараясь не задеть стоявшие рядом стакан, тарелки и рюмку. – Викентий Иванович, – окликнул Лобанов эксперта. Тот с усилием выпрямился и, отдуваясь, поправил сползшие на нос очки с сильными стеклами. – Что успели установить? – спросил его Саша. – Да пока немного. Дверной замок, изволите ли видеть, в абсолютном порядке. Ну, пальчики кое-где… – Не бедно жил гражданин Семенов, – иронически заметил Сергей, оглядывая комнату. – Совсем не бедно. – И, обращаясь к Лобанову, предложил: – Начнем с пистолета? И все бывшие в комнате удивленно насторожились при этих словах. – Можно, – согласился Лобанов и спросил у фотографа: – Вы закончили? – Последний снимочек, – торопливо ответил тот, опускаясь на одно колено. – И перейду в спальню. – Только сначала, – вмешался Сергей, – снимите отдельно и покрупнее вон те два подоконника. – Сию минуту… – А где понятые? – обернулся Лобанов к одному из сотрудников. – Ребята уже пошли за ними. – Тогда подождем. И следователя тоже. Сергей подошел к столу и придирчиво его осмотрел, – А закусывал и выпивал тут всего один. Очевидно, Семенов. – На всех предметах пальцы одного человека, – добавил эксперт, близоруко щурясь и протирая платком снятые очки. – Кроме вон того графинчика. На нем, мне кажется, еще какие-то следы. Попробуем идентифицировать. – Это очень важно, – задумчиво произнес Сергей. – Снотворное было подсыпано, скорей всего, туда. И это сделал, конечно, не Семенов. Вскоре приехал следователь прокуратуры, пришли понятые – мужчина и женщина из соседнего домика, заспанные, торопливо одетые. – Господи, да чего же тут случилось? – испуганно проговорила женщина, оглядываясь по сторонам. В глазах мужчины светилось любопытство. Начался обыск. Сергей подошел к одному из подоконников. Он уже давно заметил, что тот явно сдвинут и на полу под ним виднелись следы ссыпавшейся штукатурки. – Что-то больно уж небрежно обращается гражданин Семенов со своим тайником, – усмехнулся Сергей. – Гм… Да… – покачал головой Лобанов. – Странно… Сергей ухватился руками за края подоконника и с силой рванул его на себя. Толстая доска с хрустом вылезла из боковых пазов в стене. Под доской, в кирпичной кладке, оказалось довольно большое неровное углубление. И все увидели на дне его пистолет. Старик эксперт осторожно, двумя пальцами, взял его, фугой рукой вытаскивая из кармана пиджака большую лупу на тонкой черной ручке. Подойдя поближе к ярко горевшей в углу переносной лампе, он стал внимательно исследовать находку. Осмотр квартиры тем временем продолжался. В спальне, под подушкой неразобранной постели, обнаружили коробочку с порошками снотворного, половины порошков там не хватало. А за широким полированным платяным шкафом, неровно придвинутым к стене, обои оказались разорванными, и за ними виднелось большое пустое пространство. – Весьма… странно… – пропыхтел старик эксперт, обследуя края обоев около пола. – Они легко и аккуратно… приподнимались… Зачем надо было их рвать?.. – Значит, лазил туда не хозяин, – опускаясь на корточки, заметил Сергей. – Посмотрите, что-то, мне кажется, там просыпано… Эксперт, держа в руке лупу, кряхтя просунулся за свисавшие края обоев. При этом складки шеи и затылок его снова побагровели. Из столовой на длинном шнуре принесли яркую лампу. Через минуту старик, отдуваясь, поднялся и отряхнул колени. – Гашиш… – запыхавшись, сообщил он. Потом так же тщательно и методично были осмотрены кухня, коридор, ванна, все двери и окна, каждая половица на полу, каждый сантиметр стены. Любой предмет, даже любая соринка, комочек грязи, обрывок бумаги – все могло нести на себе след разыгравшихся тут ночью событий, послужить единственной, может быть, ниточкой, ведущей к разгадке того, что произошло. Такой осмотр требовал времени и сил, но главное – он требовал нервов, требовал непрерывного напряжения. Только бы ничего не пропустить, даже самого малого и на первый взгляд не стоящего беглого, мимолетного внимания. Даже Сергей – уж на что он, кажется, привык к такому осмотру! – и тот ловил себя порой на невольном, желании что-то, совсем пустяковое, пропустить. Ну, подумаешь, в конце концов, край окантовки какой-то фотографии заклеен свежей полоской. Отклей! Ничего? Ну, вот теперь иди дальше. Полка с книгами? Посмотри книги. Нет, каждую в отдельности. Перелистай. И не спеши, не спеши… А вдруг между страницами… Ничего? Вот теперь иди дальше. Строго по часовой стрелке иди. Что там за веником, у стены? Кучка мусору? Нагнись, нагнись… Вот так каждую минуту командовал себе Сергей и при этом зорко следил за другими. В конце концов общая картина происшествия стала ясна. Она постепенно проступила, как на переводной картинке, после того как по ней осторожно поводили смоченным в воде пальцем. Итак, Семенов вечером вернулся домой. Он пришел один. Голодный. На кухне приготовил ужин, расположился за столом в комнате. Сначала, не утерпев, съел немного картошки с салом. Потом из графина налил себе водки, отравленной кем-то водки, выпил и тут же закусил шпротиной прямо из банки. Но больше ничего съесть не успел… Позже появился кто-то еще. Открыл наружную дверь ключом: никаких следов отмычки на вполне исправном замке не обнаружено. Пришедший или пришедшие очень торопились, и они знали, что им нужно. Они ничего не искали, не выдвинули ни одного ящика в серванте или в письменном столе, не притронулись к постели, не открыли шкаф, они сразу отодвинули его и торопливо выволокли что-то тяжелое из тайника в стене. В тайнике был гашиш, скорей всего – чемодан с гашишем. Но самые интересные данные принес осмотр пистолета. На нем были обнаружены отпечатки пальцев, по-видимому, разных людей. Разных! Это было очень важно. Оперативная группа работала в доме Семенова несколько часов. В то воскресное утро Георгий Урманский позволил себе спать сколько душе угодно. Ленивая дрема смыкала веки. Он то просыпался, то снова блаженно засыпал. Неспешно и путано возникали какие-то мысли, текли, обрывались, наплывали другие… Когда он открывал глаза, то видел стоявший рядом с диваном, на котором спал, низенький столик, лампочку а нем, как изогнутый на стебле цветок, строгий квадратик будильника, а рядом пепельницу и пачку сигарет. А в другой раз, приоткрыв глаза, он видел стоявший стороне журнальный столик, заваленный пестрыми номерами «Смены», «Науки и жизни», «Юности», «Экрана»… Чего он только не выписывал! А на ковре, под стоиком, высовывались из-за ножек кресла черные шары гантелей… Письменного стола видно не было, роскошного, светлого финского стола с красивыми, разной глубины ящиками, с выдвижной доской для пишущей машинки, который он привез в прошлом году из Москвы. Одно наслаждение работать за таким столом… Георгий сладко потянулся и снова прикрыл глаза… Нет, сон внезапно пропал. Какое-то неясное, тревожное чувство заставило окончательно пробудиться и посмотреть на часы. Ого! Одиннадцатый час! Георгий решительно откинул одеяло и, продев ноги в шлепанцы, в трусах и майке побежал в переднюю, к почтовому ящику. Вернулся он с узкой пачкой газет и немедленно развернул первую из них, жадно проглядывая заголовки статей и телеграмм. Увлекшись, он так и стоял посреди комнаты, пока не проглядел все газеты. Потом он нагнулся за гантелями и принялся крутить их, приседая, сгибаясь, выкидывая руки то вверх, то в стороны, пока бисеренки пота не проступили на лбу и не сбилось дыхание. В комнату заглянул отец. – Газеты ты уже, конечно, утянул? – спросил он. Георгий, с усилием выжимая гантели, кивнул в сторону стола. И отец, тоже высокий, в полосатой пижаме, неторопливо забрал газеты. Завтракали все на кухне – мать, отец и Георгий, завтракали неторопливо, по-воскресному, обмениваясь всякими новостями. Потом Георгий, закурив, ушел к себе. Надо было закончить рецензию для своей газеты на книгу одного местного автора. Георгий не спеша разложил на столе бумаги, придвинул к себе рецензируемую книгу с многочисленными закладками и. вдруг почувствовал, что ощущение тревоги и беспокойства, заставившее его проснуться, не проходит. Оно стало даже определеннее и острее. Нахмурившись, Георгий заставил себя не думать об этом и стал, просматривать начатую вчера рецензию. Потом быстро и, как ему показалось, эффектно закончил абзац: «…Но недостатки эти не могут заслонить главных достоинств повести – ее серьезности, искренности и взволнованности». Дальше следовало, пожалуй, вернуться к этим достоинствам. Так, так, значит, «серьезность» или даже лучше написать «проблемность»… Но тут вдруг он снова подумал о Марине, представил себе ее вьющиеся светлые локоны, глаза, такие глубокие, чистые и почему-то очень грустные, даже испуганные, представил всю ее легкую, изящную фигурку в простеньком сером платьице с красными карманами и отворотами на рукавах. Сердце его учащенно забилось, и он подумал: «Ну куда же ты делась? И что вообще у тебя происходит?» Георгий вдруг ощутил нестерпимое желание бежать куда-то, что-то делать, с кем-то немедленно поделиться своей тревогой. Он раздраженно отодвинул наполовину исписанный лист бумаги и, снова закурив, откинулся на спинку кресла. Ну что делать? Может быть, пойти к этому Семенову и потребовать… Или позвонить Коршунову? Неудобно. Воскресенье все-таки. Человек должен ведь когда-нибудь отдохнуть. Тогда что же делать? Ведь так тоже нет сил сидеть сложа руки!.. И все-таки, придется. Сейчас ничего, решительно ничего нельзя предпринять. Вздохнув, Георгий снова принялся за работу. Некоторое время он сосредоточенно смотрел на лист бумаги перед собой, машинально пробегая глазами только что написанные строчки, потом вычеркнул какое-то слово, вписал другое, и постепенно работа пошла. Неожиданно зазвонил телефон в передней, и Георгий, выскочив из-за стола, побежал к двери. – Слушаю, – нетерпеливо сказал он в трубку. – Это… Георгий? – раздался в ответ робкий девичий голос, заставивший его вздрогнуть. – Да, да! Это я! А это кто? Марина? – Да… – Мариночка! Где вы? – срывающимся голосом за кричал Георгий. – Я… я получила вашу записку. И хотела… – Сначала скажите, где вы! Откуда вы звоните?.. – Я не знаю… – еле слышно прошептала девушка. – То есть как не знаете?! – Я в одном доме… Адреса я не знаю… Я вам хотела сказать… – Постойте, постойте! Сначала приезжайте скорее домой! Мы вас так ищем! – Нет, нет, я не могу приехать! – испуганно воскликнула она. – Ну хорошо. А к вам можно позвонить? Туда, где вы сейчас? Какой у вас номер? – Я же не знаю, – с каким-то отчаянием ответила девушка и вдруг торопливо добавила: – Ой, идут!.. А я вам хотела сказать, чтобы вы меня не искали… – Марина! – вдруг закричал Георгий. – Что вы видите в окно? Он сам не понял, почему задал этот нелепый вопрос. – Я?.. – В голосе девушки прозвучало удивление. – Маленький зеленый домик… А за ним церковь… – И она прошептала, очевидно прикрыв ладонью трубку: – Прощайте, Георгий… Больше нельзя говорить… Послышались короткие гудки отбоя. Георгий машинально повесил трубку и потер лоб. Рука дрожала. Он отсутствующим взглядом окинул переднюю, стараясь собраться с мыслями, прийти в себя от этого разговора. Что же происходит с Мариной? Где она? Как ее найти?.. Ну нет! К черту! Подумаешь, воскресенье!.. Внезапно разозлившись, он снова сорвал трубку и поспешно набрал номер. Раздались длинные гудки. Георгий нетерпеливо ждал, барабаня рукой по стене. «Так и есть, ушел, – раздраженно думал он. – Гуляет себе, а тут…» Он нажал на рычаг и тут же набрал новый номер. Но и на этот раз никто ему не ответил. «Ну вот и на работе нет. Конечно, гуляет, – со злорадным удовлетворением констатировал Георгий. – А может быть, позвонить Александру Матвеевичу?» И он в третий раз стал торопливо крутить диск. Ему ответили почти мгновенно. – Александр Матвеевич? – обрадованно закричал Георгий. – Нет. Кто говорит? – Урманский говорит! – Позвоните позже. Идет совещание. Извините. – Но мне… – Извините, – решительно повторил незнакомый голос. Разговор оборвался. Ах, у них совещание! Тут такое происходит, а у них совещание! Ну хорошо же!.. Георгий яростно бросил трубку и кинулся к себе в комнату. У него продолжали дрожать руки, пока он одевался. Уже в передней, натягивая пальто, он приоткрыл дверь в комнату родителей и увидел их напряженные, взволнованные лица. – Я скоро приду! – торопливо сказал он. – То есть нет. Не знаю, когда приду! И, схватив шапку, он выскочил на лестницу, громко хлопнув дверью. – Звонит какой-то Урманский, – доложил сотрудник, прикрыв ладонью трубку. Лобанов махнул рукой: – Скажи, совещание. Пусть позже позвонит. Володя Жаткин доложил о своих вчерашних открытиях. О встрече с Тамарой рассказал Коршунов. – Кажется мне, что снотворное… – сказал Лобанов. Тут его и прервал телефонный звонок Урманского. Он нетерпеливо отмахнулся от него и закончил: – …подсыпала ему эта самая Тамара. – Днем мог прийти и еще кто-нибудь, – как всегда, невозмутимо произнес со своего места Храмов. И Сергей невольно отметил про себя, что тот, оказывается, может и поспорить с начальством. – Не всякому он ключ от дома дает, – упрямо возразил Лобанов. – Ей вот доверял. – А ночью тоже с ключом пришли, – не сдавался Храмов. – Она и отдала, раз уж снотворное подсыпала, – стоял на своем Лобанов. Но тут вмешался Жаткин. – Одна интересная деталь! – нетерпеливо воскликнул он. – Разрешите, Александр Матвеевич? – Ну давай, давай, какая там деталь? – Вот вы послушайте. Коробочка со снотворным лежала под подушкой. Так? Почему под подушкой? Он что, на ночь его принимал? Но на ночь принимают нембутал, димедрол, барбамил, мединал, наконец, люминал. Но… Его прервал общий смех. – Да ты кому это все прописываешь? – изумленно спросил Лобанов. – Кого сам-то усыпляешь? – Просто я в аптекоуправлении недавно побывал. Интересовался, – без тени улыбки объяснил Жаткин, – раз уж такое дело нам попалось, со снотворным. Вот я и говорю, – снова увлекаясь, продолжал он, – это снотворное Семенов не мог принимать. Понимаете? Значит, подложили коробочку. Ручаюсь, подложили. И второпях, не подумав. И еще знали, что спать он уже не ляжет. Значит, подложили не ему, а нам. Чтоб с толку сбить. – Выходит, Тамара эта говорила Сергею Павловичу про снотворное не случайно, – вставил кто-то из сотрудников. – Вот именно! – азартно подхватил Жаткин. – И вообще… – он на секунду запнулся, – это свидание мне очень подозрительно… И снова его прервал смех. – Нет, на самом деле, – смущенно попытался закончить Жаткин, поглядывая на улыбающегося Сергея, – потому что… – Ну верно, верно. Подозрительно, – поддержал его Лобанов. – Вообще, очень перспективная эта девчонка. Прямо скажем. И насчет того письма, которое Семенов будто бы сам себе послал. Ну, об этом экспертиза нам завтра скажет точно. – И еще одна деталь, – вмешался Сергей. – Обратите внимание. У Семенова не обнаружена записка Урманского к Горлиной. Выходит, Тамара ему ее не передала. – Вот видите! – не утерпев, воскликнул Жаткин. – Я же говорю! Опять эта девчонка! Между прочим, она могла передать записку в тот дом, куда заходила перед домом Семенова. – Ну, это как сказать, – заметил молчаливый Храмов. – Надо вот что сделать, – решительно произнес Сергей, и все умолкли. – Надо вам, Володя, сейчас же поехать по этому адресу, установить, кто там живет и все такое. Это что за место? – Окраинная улица, – ответил Жаткин. – Орловская. Прямо в деревню Орловку переходит. На другом конце города от Луговой, где Семенов живет. – Ну так вот. Поезжайте. А я, пожалуй, загляну к этой Тамаре. Надо продолжить свидание, – он улыбнулся. – Много у меня к ней вопросов… Телефонный звонок на этот раз прервал его. Лобанов снял трубку. – Да!.. А-а, это вы?.. Что?!.. Ну, ну, и… Стойте! Передайте трубку дежурному!.. Алексеев? Немедленно пропустить товарища ко мне. Все, умолкнув, недоуменно прислушивались к его разговору. Лобанов с треском положил трубку и сказал: – Урманский. Ему только что звонила Горлина, Новость эта ошеломила даже Храмова, и он обвел всех изумленным взглядом. На секунду воцарилось молчание. Георгий ворвался, в кабинет и остановился у порога, смущенный своей порывистостью. Здесь и в самом деле шло совещание. – Заходите, заходите, – нетерпеливо сказал ему Лобанов. – И рассказывайте. Что вам Горлина сказала? Да вы садитесь. Прикрыв за собой дверь, Георгий опустился на стоявший рядом стул. – Значит, так, – стараясь успокоиться, начал он. – Это час назад было… Говорил он торопливо и сбивчиво, поминутно откашливаясь, потом, словно спохватившись и продолжая говорить, жадно закурил. Все молча слушали. – …Воскликнула: «Ой, идут!» и бросила трубку, – взволнованно закончил Георгий, заново переживая весь этот короткий разговор. – Зачем же все-таки звонила? – спросил Сергей. – Ах да! – спохватился Георгий. – Она попросила ее не искать. Но это как-то даже в голове не укладывается. И пожалуйста… – Так, так, – задумчиво перебил его Лобанов. – Я считаю, вам сегодня хорошо бы дома побыть, может, она еще позвонит. – Ее искать надо! – Этим уж мы займемся. А вам сидеть дома, – твердо, как приказ, повторил Лобанов. Сергей согласно кивнул головой: – Так надо, Георгий. Вы и нам можете понадобиться. – Ну если надо… Я, конечно, могу… Когда ушел встревоженный и какой-то необычно вдруг притихший Урманский, Сергей сказал: – Обрати внимание: она видела из окна домик и церковь. Лобанов досадливо махнул рукой. – В городе еще не меньше двух десятков церквей и вокруг них сотни домов. Их можно видеть из тысячи окон. – Тем более если она смотрела с пятого или шестого этажа, – добавил Жаткин. – Так-то оно так. Но все-таки интересно. Совещание закончилось. Уехал на задание Жаткин, а еще один сотрудник за Тамарой – Сергей передумал и решил ее вызвать в управление. Лобанов сказал: – Да-а, а узелок затягивается еще туже, я гляжу. – По-моему, наоборот, – возразил Сергей. – У меня такое ощущение, что он вот-вот развяжется. Понимаешь, сейчас впервые наконец реально пересеклись две линии наших поисков – Семенов и… думаю, Прохоров. – Эх, допросить бы сейчас Семенова, – мечтательно произнес Лобанов и даже потер руки. – Давай-ка позвоним. Но из больницы сообщили, что Семенов все еще в тяжелом состоянии, хотя жизнь его теперь вне опасности. – И на том спасибо, – положив трубку, сказал Лобанов. – Своё он, значит, получит. Потом друзья вспомнили, что с утра еще ничего не ели, даже, собственно говоря, не с утра, а со вчерашнего вечера, и побежали в буфет: столовая по воскресеньям не работала. Сергей еще дожевывал у себя в кабинете бутерброд, прихваченный из буфета, когда в дверь заглянул сотрудник. – Банкина здесь, Сергей Павлович. – Кто? – в первый момент не понял Сергей. – Ну, Тамара, – усмехнулся сотрудник. – Пусть заходит, – сказал, Сергей, пряча недоеденный бутерброд в ящик и торопливо смахивая со стола крошки. Тамара вошла сразу, разгоряченная, злая, в распахнутой знакомой шубке, под которой виднелось легкое платье в каких-то ярких Цветах и разводах. – Это что же такое, а? – сразу перешла она в наступление. – Я что, виноватая, по-вашему? Присылаете тут всяких!.. Сергей холодно и подчеркнуто спокойно спросил: – Будете рассказывать? – А мне больше нечего рассказывать! Я вам все вчера рассказала! Вот я, как знала, что теперь таскать будете! Как знала!.. С вами только свяжись! Только палец вам сунь!.. – Значит, все сказали? – все так же спокойно переспросил Сергей. – Ну хорошо. Тогда я вас попрошу ответить на некоторые вопросы. Да вы садитесь. Тамара опустилась на стул и, прижав к груди руки, плачущим голосом сказала: – Ну что я такого сделала вам? Чего вы меня терзаете? – Кому передали записку для Марины? – Да вы что? Какую записку? Она всплеснула руками и с таким удивлением посмотрела на Сергея, что тот подумал: «Ну и артистка». – Ту, самую, которую Георгий вам дал. – Господи! Да я ее нарочно взяла, чтобы успокоить его. Никому я ее не передавала! – Где же она? – Где? Выбросила. – Так. Первая ложь, – невозмутимо констатировал Сергей. – Марина записку получила и два часа назад звонила Георгию. – Ну да?.. Тамара широко открыла глаза и изумленно посмотрела на Сергея. – Представьте себе, звонила, – подтвердил тот. – Ничего не понимаю. Своими руками ее выбросила. Может, кто подобрал?.. – Ах, вот как? Подобрал? Ну тогда я вам должен кое-что разъяснить, – строго проговорил Сергей. – Вы мешаете следствию. Вы даете заведомо ложные показания. За это наказывают, учтите. – Я что, воровка? Бандитка? – пронзительно закричала Тамара. – Ничего не крала!.. Никого не грабила!.. Я… Я… Слезы потекли у нее по щекам, и она, трясущимися руками расстегнув сумочку, достала платок. Сергей посмотрел на ее руки, на длинные, сильные пальцы с ярким маникюром, и ему в голову пришла неожиданная мысль. Он встал, прошел в угол кабинета, где на тумбочке стоял графин с водой, и, налив полный, до краев, стакан, подошел к девушке: – Выпейте и успокойтесь. Она почти вырвала у него стакан, расплескав воду, и, сделав несколько жадных Глотков, поставила его на стол возле себя. – Будете рассказывать? – Ну чего, чего вы от меня хотите? – умирающим голосом спросила она, прижимая ладони к вискам – Это же пытка какая-то. Мне сейчас плохо будет… – Не хотите говорить про записку, скажите: зачем вчера приходили к Семенову? – Я?.. А он сам велел! – Зачем? – Одну вещь взять… – Какую вещь? Сергей сам поражался своему терпению. – Какую?.. Ну, эту… – она запнулась, потом быстро добавил: – Костюм джерсовый, вот какую. Купил мне и сказал, чтоб взяла. Вот я и взяла. Могу показать, если хотите. – Покажите. А Семенов подтвердит. Впервые, кажется, смятение отразилось на её лице, и она пробормотала: – Я почем знаю, подтвердит он или нет… – Увидим. Ну, а вы что ему принесли? – Я?.. Н-ничего не принесла… – А вы припомните. – Говорю, ничего, значит, ничего!.. И хватит ко мне приставать! Я… я больше вынести этого не могу!.. Долго еще продолжался этот бессвязный, путаный разговор. Тамара то грубила, то начинала истерически рыдать, то хваталась за сердце и жадно пила воду. Лживые слезы текли по ее раскрасневшемуся, потному лицу. Она так взвинтила себя, что под конец, кроме' каких-то бессвязных выкриков, от нее уже ничего нельзя было добиться. И Сергей решил прекратить этот бесполезный, все нервы вытянувший из него разговор. Он чувствовал, что при всей своей выдержке вот-вот сорвется. – Ну ладно, – наконец произнес он, и Тамара сразу насторожилась. – Успокойтесь и идите домой. Подумайте там как следует. Нам еще придется встретиться. Телефона у вас нет? За угол бегаете, к автомату? Ну так вот. Сегодня уже не бегайте. И никуда не ходите. А если к вам придут… Что ж, это будет неплохо. Вам все ясно, надеюсь? – Куда уж яснее!.. Она вышла из кабинета, с силой стукнув дверью. Спустя некоторое время Сергей вызвал одного из сотрудников и, указав ему на стакан, из которого пила Тамара, хмуро сказал: – Отнесите его в НТО. Он нам в две минуты скажет больше, чем она за два часа тут наговорила. А главное, скажет правду. Утро понедельника выдалось ясное, солнечное и морозное. Сергей бодро дошагал до управления, чувствуя необыкновенный прилив сил и желание действовать. Первым делом он позвонил в НТО и узнал, что результаты всех экспертиз будут готовы к середине дня. Затем Сергей спустился на второй этаж, в уголовный розыск, и они с Лобановым выслушали рассказ Жаткина о его вчерашней поездке на Орловскую улицу. По установленному адресу проживал некий Звонков Василий Прокофьевич, старший официант ресторана в аэропорту, который, получив на работе отгул, вот уже второй день дома не ночевал, во всяком случае, жители соседних домов его в эти дни не видели. Поэтому, к кому приходила вчера Тамара, было неясно. Звонков оказался человеком скользким и подозрительным. Володя не поленился съездить в аэропорт и поговорить о Звонкове с сотрудниками ресторана. При этом говорил он, конечно, и о многом другом, так что в результате ни один из его собеседников не мог ответить на вопрос: что, собственно говоря, нужно было от них молодому и веселому сотруднику милиции? Из этих разговоров Володя сделал и еще один вывод: следовало особо поинтересоваться прошлым Звонкова. Что же касается дома на Орловской улице, то Володя осторожно обошел его несколько раз, заглядывая во все окна и чутко прислушиваясь. В конце концов он пришел к выводу, что дом пуст. Еще до разговора с Жаткиным Лобанов позвонил в больницу и поинтересовался состоянием здоровья Семенова. Ему ответили то же, что и вчера: опасность миновала, но больной очень слаб. Одновременно поступило сообщение, что Сенька сидит дома и никаких сношений с внешним миром не поддерживает, свято выполняя полученные указания. Видимо, беседа с Коршуновым произвела на него впечатление. Тамара Банкина тоже вела себя безукоризненно. Только один раз, зареванная и испуганная, она сбегала в булочную, при этом обошла будку телефона-автомата на таком расстоянии, словно та заминирована и вот-вот взорвется. Кстати, оказалось, что Тамара работает официанткой в том же самом ресторане, что и Звонков. Потом Лобанову принесли большой пакет, полученный из Москвы, со старым делом Прохорова, и они с Сергеем заперлись в кабинете последнего, чтобы досконально и спокойно ознакомиться с содержащимися там документами. В кабинете Лобанова этого сделать было немыслимо: туда каждую минуту заглядывали сотрудники. Однако друзья не успели дочитать до конца даже описи находящихся в папке документов, как на столе зазвонил телефон. – Меня, конечно, – проворчал Лобанов. – Разве от этих чертей скроешься? Но оказалось, что звонит начальник управления, и звонит Коршунову. – Сергей Павлович, – солидно пророкотал комиссар. – У меня тут сейчас один товарищ из Москвы, из учреждения, где работала Горлина. Не побеседуете ли с ним? – Конечно! – живо откликнулся Сергей. – Он может ко мне зайти? – Да, да. Сейчас направлю. Лобанов собрал разложенные на столе бумаги и торопливо ушел, бросив на ходу: – Займусь пока другими делами. До черта их скопилось. А через минуту в дверь кабинета постучали аккуратно, вежливо и спокойно. На пороге появился высокий пожилой человек в шапке из серого каракуля и в сером, модно сшитом зимнем пальто с узким тоже из светлого каракуля, воротником: Лицо у человека было широкое, грубоватое. Густые брови низко и сурово нависли над глазами. «Серьезный товарищ», – подумал Сергей. Человек неторопливо пересек кабинет, пожал Сергею руку и представился: – Сорокин. – Очень рад. Прошу. Сорокин опустился на стул возле стола, снял шапку, расстегнул пальто, при этом сдержанно улыбнулся. – Жарковато у вас здесь. – Да, у нас жарко, – усмехнулся Сергей, закуривай и протягивая пачку с сигаретами через стол Сорокину. – Прошу вас. И предупредительно щелкнул зажигалкой. Тот, чуть смущаясь, взял сигарету, прикурил и широко выпустил дым через нос. – Что же вы нам расскажете о Горлиной? – спросил Сергей. – Прежде всего объясню, почему я зашел, – покачал головой Сорокин и аккуратно стряхнул пепел. – У нас очень взволнованы происшедшим. Я проездом здесь, и товарищи просили меня зайти к вам, рассказать о Нине, то есть… о Горлиной. – Почему же именно к нам? – В Москве у нас были товарищи из милиции и сказали, что Горлина задержана тут, в этом городе. – Положим, еще не задержана, – заметил Сергей. – Ну так, очевидно, будет задержана. – Надеемся. – Вот видите. Товарищи просто опередили события. – Пожалуй, что так. – А раз так, – твердо произнес Сорокин, – то вы должны знать, кого задержите. – Кого же? – Честного человека, абсолютно честного. – Но деньги-то у нее пропали? И она скрылась? – Вот именно – пропали. А Нина, она копейки чужой не возьмет. Понимаете? Копейки. Она у нас целый год работала. Мы ее все любим, как дочь родную. – Но деньги все-таки пропали. И их надо искать. – Вот именно – искать деньги. Искать вора. Но не Нину. Она куда-то уехала и приедет. Тут уж не беспокойтесь. Может быть, и случилось у нее что-нибудь личное, так сказать. Дело-то молодое, знаете. Любовь и прочее… Словом, за Нину мы ручаемся. Это меня и просили вам передать. – М-да, – задумчиво произнес Сергей. – Ну, а вот, скажем, любовь. Вы не знаете, кто за Ниной ухаживал? – Понимаю, – усмехнулся Сорокин. – Но вы опять это дело с ней связываете. Так вот повторяю: ошибаетесь. Чужие деньги она и возлюбленному не отдаст. – Скажите, у Нины, кажется, родителей не было, она одна жила? – снова спросил Сергей. – Сирота, – сокрушенно вздохнул Сорокин. – К нам сразу после школы пришла. Мать у нее в тот год умерла. А отца и не помнит. И родных никого. Вот только совсем недавно какой-то родственник у нее, кажется, отыскался. – Кто такой? И где? – Никто не знает. Где-то далеко, не в Москве. Только все это, имейте в виду, крайне недостоверно. – Да, да. Понятно, – рассеянно согласился Сергей. Сорокин подробно рассказал о подругах и знакомых Нины Горлиной, о ее доброте и безусловной, порой даже наивной, честности. Сергей слушал его со вниманием, не позволяя себе взглянуть на часы. Под конец он спросил: – А где вас можно, в случае чего, найти, товарищ Сорокин? – У знакомых остановился. Денек еще тут побуду. Запишите телефон, – охотно ответил тот и вдруг спохватился: – Батюшки! Сколько же я у вас времени отнял! Да и у самого еще уйма дел. Проводив его до двери, Сергей задумчиво вернулся к столу. Нина, Нина… Что же с тобой случилось, девочка? Ведь я тоже думаю, что ты не брала этих денег… Но кто их взял тогда? Прохоров? Как же он встретился на твоем пути? И почему ты так испугалась? Почему скрылась? Это он тебя испугал? Но вокруг тебя было столько хороших людей. И все тебя там любили, я же вижу. Как же так все могло случиться? Ты растерялась, ты от чего-то совсем растерялась и чем-то дала себя запугать. Но чем, чем? И где ты сейчас?.. Сергей вдруг подумал об Урманском. Бедный парень. Как он вчера волновался, когда передавал свой разговор с ней. Как он сбивался, как он кашлял каждую минуту. Сергей еще ни разу не видел его таким растерянным. Да, он так волновался, что… В этот момент зазвонил телефон. Сергей досадливо поморщился. Какая-то мысль сейчас вертелась у него в голове, какая-то интересная мысль… За что-то он чуть-чуть не ухватился… Звонил дежурный по управлению. – Товарищ подполковник, вас по спецсвязи вызывает Баку Товарищ Ибрагимов Иду Сергей торопливо вышел из кабинета заперев за собой дверь Ну вот. Сейчас он услышит еще об одном растерявшемся, выбитом из нормальной колеи человеке. Алек. И Нина. Молодые, совсем молодые ребята, как легко их сбить с пути, испугать, соблазнить, запутать… Потому что в характере у них нет твердого стержня, нет прочного нравственного фундамента, каких-то неколебимых убеждений. И потому нет сопротивляемости плохому, нет готовности к борьбе с ним. Не встретится им это плохое или опасное, они будут хорошие, как были, а встретится – нет сил, нет умения побороть, устоять. Это дефект воспитания, глубинная причина жизненных катастроф. Сколько Сергей думал об этом… Да, совсем молодые, совсем внутренне не защищенные ребята.. В комнате дежурного Сергей поспешно взял трубку телефона. – Сережа? – услышал он веселый, чуть гортанный голос Ибрагимова. – Здравствуй, дорогой! Сколько лет я тебя не обнимал, а? Такое вино держу для встречи! Ну, а теперь слушай про этого непутевого парня. Мои ребята тут поработали… Слушай, дорогой. Значит так… Семья у Алека оказалась действительно хорошей. Отец старый нефтяник-бурильщик, сейчас на пенсии. Старший брат – тоже нефтяник, инженер, у него семья, живет отдельно. Сестра – врач, только что закончила институт. Алек – самый младший из детей. Уехал сдавать экзамены в университет, остался там, учится и работает. Часто пишет. В одном из последних писем сообщил свой адрес. – Стой, стой! Я сейчас запишу! – закричал Сергей, жестом прося у дежурного листок бумаги, и вдруг изумленно произнес: – А-а… это мы знаем… Интересно… Ибрагимов четко продиктовал ему адрес дома на Орловской улице. – Понимаешь, дорогой. Я сам это письмо читал. Все точно, – продолжал Ибрагимов. – Он даже комнату свою описал, даже вид из окна… – Это письмо еще у тебя? – А как же! – Нупрачти мне его, если не трудно. – Пожалуйста, дорогой. Сейчас принесу. Через минуту Ибрагимов уже читал ему письмо Алека. Одно место в нем он по просьбе Сергея перечитал дважды… – …Красиво написал, правда? – заключил Ибрагимов. – Теперь так. Установили мы все его связи в Баку… Нет, никаких подозрительных знакомств у Алека не было. Все хорошие, прямо отличные ребята. И он вел себя хорошо. Ну, горячий, конечно, парень, самолюбивый… Да, да, так себе Сергей вес и представлял, именно так. Пока кругом хорошие люди, и он хороший а встретил плохого и… – Сережа! – горячо прокричал Ибрагимов. – Ну, все. Когда отпуск? Ко мне приезжай, слышишь? С женой и сыном! Дорогими гостями будете!.. И Сергей, улыбаясь, поклялся, что непременно приедет. До чего же славный этот парень, Ибрагимов, до чего же хорошие там у него ребята, в Баку. И дело знают. Да, дело они знают… Сергей повесил трубку, поблагодарил дежурного и направился к себе. А все-таки какая же это мысль мелькнула у него перед тем, как позвонил Ибрагимов? Какая-то интересная мысль… И это письмо Алека… Да, надо обязательно… Но тут Сергей увидел торопливо идущего к нему навстречу по коридору Жаткина. Подбежав к Сергею, тот возбужденно сказал: – А я вас ищу. Идемте скорее в НТО. Александр Матвеевич велел срочно вас найти. – Что там? – Сейчас узнаете, – Володя лукаво рассмеялся. – Говорить пока не велено. – А я уже кое-что по вашему лицу узнал, – в тон ему ответил Сергей. Они прошли в другой конец коридора, где находились комнаты научно-технического отдела. Володя толкнул одну из дверей. – Вот сюда. К Викентию Ивановичу. Это оказалась дактилоскопическая лаборатория. На длинном столе были укреплены три микроскопа, на полках под стеклом стояли еще какие-то приборы, на стенах висели таблицы. Около стола разговаривали Лобанов и Викентий Иванович. Еще один эксперт в белом халате склонился над микроскопом. Увидев Сергея, Лобанов оживился и поманил его к себе. Тут только Сергей увидел на столе возле Лобанова уже знакомый ему пистолет, стакан и пожелтевшую, видимо, старую, дактокарту с четкими отпечатками чьих-то пальцев. – Ну-ка, Викентий Иванович, повторите все сначала, Сергей Павлович пришел, – попросил Саша и, обращаясь к Сергею, добавил: – Ну, открытия, я тебе доложу. На пистолете оказались отпечатки пальцев трех человек, как и предполагал старый эксперт. Одни из них принадлежали… Тамаре Банкиной. – …Сравнили с отпечатками на стакане, который вы прислали, – пояснил Викентий Иванович. Сергей невольно улыбнулся. – Вторые отпечатки совпали с этими, – Викентий Иванович кивнул лысой головой на лежавшую возле микроскопа старую дактокарту. – Прохоров, – многозначительно вставил Лобанов, – Из дела взяли. Так что Федоров твой отпадает. – Ну, а третьи… – продолжал эксперт. – Семенова, – быстро закончил за него Сергей. – Ошибаетесь! – Не может быть! – Представьте, может. Семенов к пистолету не прикасался. Это было так неожиданно, что Сергей невольно посмотрел на Лобанова, словно ища его поддержки. – Подложили, – деловито произнес тот. – А кто? – Банкина, – как что-то давно решенное, сказал Лобанов. – Больше некому. Он уже имел время все это обдумать. – Но третий. Кто третий? – вздохнул Сергей. – Если подложила Банкина. А она… постой, постой… – Он оживился. – Банкина, конечно, не хранила пистолет у себя. И тем более не носила по улицам. А в тот день ока зашла к Федоровым, потом на рынок к Семенову, потом к Звонкову, а от него сразу… – Вот именно! – сразу угадал ход его мыслей Лобанов. – Она получила его от Звонкова. А тот, скорей всего, от Прохорова. Итак, пистолет был подложен. Кто-то решил разделаться с Семеновым и свалить на него все подозрения, все улики. И этим «кто-то» был, видимо, Прохоров. Причем орудием в его руках – только орудием – была Тамара Банкина. «Ну, погоди же, – подумал о ней Сергей. – Теперь я, с тобой поговорю иначе». – Спасибо, Викентий Иванович, – сказал Лобанов и добавил, обращаясь к Сергею: – Надо идти к почерковедам. Оттуда уже звонили. Они вышли в коридор. Но дверь напротив оказалась закрытой. – Эх, – вздохнул Лобанов. – Ушли обедать. Придется пойти и нам. Кстати расскажешь, чего там Ибрагимов сообщил. Ты ему привет передать не догадался? Спускаясь по лестнице, Сергей опять попытался вспомнить, что же такое мелькнуло у него в голове перед тем, как позвонил Ибрагимов. О чем он думал в тот момент? Кажется, о Нине, о ее судьбе, о том, что ее кто-то обманул, запугал… Нет, нет. Это он уже уходит в сторону. Да, он думал о Нине. Девятнадцатилетняя девочка. Как можно брать таких кассирш? Впрочем, честность не возрастное понятие. Да, но она наивна, доверчива, неопытна. Это все-таки проходит с возрастом… А, черт! Он опять ушел в сторону… Итак, он думал о Нине… и еще о тех, кто за ней ухаживал… и тогда… Ну конечно!.. Он подумал об Урманском! Как он волновался, передавая свой разговор с Ниной. И все время откашливался. Так, так. А тут еще письмо Алека. И этот адрес! Да! Надо еще раз поговорить с Георгием!.. Он вздохнул с таким облегчением, что шедший рядом Лобанов невольно покосился на него и спросил: – Ты чего? – Да так, – улыбнулся Сергей. – Вспомнил кое-что. Мучился, мучился и вспомнил. У тебя есть телефон Урманского? – Есть. Но после обеда они вместе с Жаткиным прежде всего направились в НТО. Володя просто сгорал от нетерпения. – А я ручаюсь, что Семенов не мог написать сам себе письмо! – запальчиво говорил он, все время вырываясь вперед, пока они шли по коридору. – Ручаюсь! Она врет!.. – Ну, значит, Алек написал, – посмеиваясь, сказал Лобанов. – Кто же еще, по-твоему? – У меня, Александр Матвеевич, есть на этот счет… Но тут они подошли к лаборатории, и Володя рывком открыл дверь. Старший эксперт-почерковед вынул из папки лист с заключением экспертизы и протянул его Лобанову. – Прошу вас. Тут все написано, – сдержанно сказал он. Экспертиза подтверждала, что почерк, которым было написано письмо к Семенову, ни по одному признаку не совпадает ни с почерком самого Семенова, ни с почерком, каким написано объяснение Алека Гамидова. – Что и требовалось пока доказать, – сказал Лобанов, прочитав заключение, и посмотрел на Жаткина. – Кстати, – заметил эксперт, – возьмите уж и второе наше заключение по этому делy. – Это какое? – удивился Лобанов. – На прошлой неделе нам передали. Сравнение почерков телеграммы, письма в Волгоград и бланка в гостинице. Помните? – А-а. Помню, помню. Ну давайте. – Там, если не ошибаюсь, оказался один почерк? – спросил Сергей. – Да. И видимо, Прохорова, – подтвердил Лобанов, укладывая лист с экспертизой в папку, где уже лежало первое заключение. – Одну минуту, – Сергей остановил его руку. – Я вас попрошу, – обратился он к эксперту, – сравните этот почерк с письмом к Семенову. Прямо сейчас. Это не трудно? – Попробую, – уклончиво ответил эксперт. Это действительно оказалось нетрудно. Одного взгляда было достаточно, чтобы эксперт сказал: – Разные. Совсем разные. Вам это надо оформить в виде официального заключения? – Нет, нет. Не надо, – махнул рукой Сергей и весело посмотрел на Жаткина. – Понятно, Володя? Тот недоуменно пожал плечами. – Признаться, не очень. – Ну так вот. К вечеру мне нужен образец почерка Звонкова. Теперь ясно? – Вы полагаете… – Не полагаю, а предполагаю. – И, обращаясь к Лобанову, нетерпеливо сказал: – А ты мне телефончик нашего друга дай. …Урманский примчался немедленно, как только Сергей отыскал его по бесчисленным редакционным телефонам. Еще на пороге он нетерпеливо спросил: – Нашли?.. – Найдем, – ответил Сергей и сам удивился твердости, которая вдруг прозвучала в его голосе. Урманский тяжело опустился на стул, стащил с головы шапку и небрежно вытер вспотевший лоб. Потом настороженно посмотрел на Сергея: – Зачем же вы меня вызвали? – А вот зачем… Надо кое-что еще раз вспомнить, – с нарочитой неторопливостью произнес Сергей. – Только на этот раз спокойно вспомнить, не торопясь и не откашливаясь, – улыбнулся он. – Ну что ж, – вздохнул Урманский. – Давайте, если надо. Он был так подавлен, что даже не откликнулся на шутку: – Тогда закуривайте, сосредоточьтесь и перескажите мне снова, на этот раз слово в слово, весь разговор с… Мариной. Сергей чуть было не назвал девушку ее настоящим именем, а сейчас этого делать было нельзя, сейчас ничем нельзя было отвлечь Урманского, даже мелочью какой-нибудь. А уж если он узнает, что Нина назвалась чужим именем… Георгий между тем расстегнул пальто, удобнее уселся в кресле и, закурив, некоторое время молча и сосредоточенно следил, как тает в воздухе трепетное облачко дыма. – Значит, так… – наконец произнес он. – Я сказал: «Слушаю». Она спросила: «Это Георгий?» Я закричал! «Да, да. Это я!» Вы понимаете, я сразу узнал ее голос. Да я бы ее голос… – Понимаю. Дальше. – Дальше… Я ее спросил: «Где вы?» Она мне ответила… Нет, она мне сказала: «Я получила вашу записку». А я ее снова спросил: «Где вы? Откуда звоните?» Вот тогда она мне и ответила: «Не знаю». Тихо так, еле слышно… Урманский нервно затянулся сигаретой и на минуту умолк, забарабанив пальцами по краю стола. Сергей ждал. – Ну вот, – снова заговорил Урманский. – Тогда я спросил: «То есть как не знаете?» Я просто опешил от ее слов. Я… я не знал, что подумать! – Голос его вдруг сорвался, и он нервно откашлялся. – Не могу я это вспоминать спокойно! Не могу! Что-то случилось с ней! Вы понимаете?.. Сергей досадливо покачал головой. – Спокойно же, Георгий. Так дело не пойдет. Вы мне мешаете, а не помогаете. Я же думаю. Я же каждое ее слово с десятками других фактов пробую увязать. А вы мне мешаете. Мне сейчас наплевать на ваши переживания и предположения. Вы понимаете? Мне нужно знать каждое ее слово! Каждое! Вот и все. – Да, да. Извините, – виновато пробормотал Урманский. – Ну так продолжайте. Вы сказали: «То есть как не знаете?» Что она вам ответила? Спокойно вспомните, что она вам ответила. – Она ответила: «Я в одном доме. Но адреса не знаю». Это точные ее слова. Тогда я спросил: «Вы можете приехать к Степану Григорьевичу?» Вы понимаете? Я хотел… – Понимаю. Дальше. – Она… она сказала: «Не могу». И испугалась. Очень испугалась. Услышала, что кто-то идет. Так и сказала: «Идут!» И бросила трубку… Ах нет. Она еще сказала: «Я прошу вас меня не искать». Это уж, знаете… – Так и бросила? Даже не простилась? – Нет, сказала: «Прощайте, Георгий. Больше нельзя говорить». – Это сразу после «прошу не искать»? – Да… Ах нет. – Урманский виновато улыбнулся. – Я все-таки здорово волнуюсь. – Ну, ну. Я тоже волнуюсь, – кивнул головой Сергей. – Что вы сейчас вспомнили? – Я ей задал тот дурацкий вопрос… – После каких слов? – После «я вам хотела сказать, чтобы вы меня не искали». – Она, значит, так сказала? – Да, да, это точно. – Ну хорошо. А теперь повторите, какой вы задали вопрос? – Я спросил, что она видит сейчас в окно… Сергей с интересом посмотрел на Урманского: – Почему вы это спросили? Тот недоуменно пожал плечами. – Сам не знаю. – И что же она ответила? – Что видит какой-то домик… Ах да! Маленький зеленый домик. И за ним церковь… Сергей ел« справился с охватившим его волнением и с запинкой, чуть хрипло спросил: – Это вы… точно помните? – Ну конечно! – Так. А потом? – Потом сказала: «Прощайте. Больше нельзя говорить». И бросила трубку. «Если бы она услышала, что кто-то входит в квартиру, – подумал Сергей, – то сразу бросила бы трубку. Сказала: „Ой, идут“ – и. бросила. А тут… Значит, не услышала… Значит, увидела… Увидела из окна… Из окна…» Он вдруг схватился за телефон и поспешно набрал номер. – Лобанов?.. Это я! Быстро давай машину! Сейчас едем! Ты, я… Жаткин здесь?.. И он тоже! И Урманский. Он сейчас у меня. Быстро! По дороге все объясню! …Как только машина сорвалась с места, Сергей сказал шоферу: – Включайте сирену. Лобанов и Жаткин переглянулись. Машина помчалась по улицам города, сипло ревя на перекрестках, заставляя шарахаться идущие впереди машины, визжа тормозами на крутых, обледенелых поворотах, где ее заносило в сторону, и пассажиры валились друг на друга, чертыхаясь сквозь зубы, привычные к этим бешеным скоростям и охваченные, только одним желанием: скорее! Еще скорее! Когда влетели наконец на пустынную, тихую, заваленную сугробами Орловскую улицу, посередине которой извивались две глубокие и неровные колеи, Жаткин торопливо проговорил, указывая на один из домиков за низкой дощатой оградой: – Вон тот… Машина, надсадно ревя и поминутно ныряя в глубокие выбоины, тяжело подползла к дому. Сергей, Лобанов, Жаткин и Урманский, проваливаясь чуть не по колено в глубокий снег, пробрались к узкой тропинке у забора. Опередив всех, Жаткин толкнул незапертую калитку, и все четверо быстро направились к домику, стоявшему в глубине двора. – Володя, обойдите кругом, – распорядился Сергей. – Там ведь еще один выход. Жаткин, скользя, побежал вперед и скрылся за углом дома. Остальные поднялись на крыльцо, и Сергей нажал белую пуговку звонка в черном эбонитовом кружке. Потом с усмешкой посмотрел на Урманского. Тот растерянно топтался на маленьком крыльце, не зная, куда деть руки: то засовывая их в карманы пальто, то сцепляя за спиной. В доме словно все вымерло. Сергей позвонил еще раз, потом с силой постучал. — Наконец за дверью послышались легкие шаги и испуганный женский.голос спросил: – Кто там?.. – Откройте, Нина, – громко сказал Сергей. – Это мы. – Ой!.. Но… но у меня нет ключа… Урманский ошеломленно прошептал: – Какая Нина? – Молчите, – строго оборвал его стоявший сзади Лобанов. – Нет ключа? – переспросил Сергей. – А от задней двери, на кухне? – Ах да!.. Там, кажется, есть… За дверью послышались удаляющиеся шаги. – Пошли к той двери, – скомандовал Сергей. – А ты, – он посмотрел на Лобанова, – ты бы остался пока. Я сейчас Володю пришлю. Лобанов молча кивнул в ответ. Сергей и Урманский, соскочив с крыльца, чуть не бегом обогнули дом. Там они увидели Жаткина, который настороженно прислушивался к чему-то, сунув правую руку в карман пальто. Увидев Сергея, он предостерегающе махнул ему и указал на дверь. В этот момент она медленно приоткрылась, и Жаткин, отпрянув в сторону, выхватил из кармана пистолет. На пороге появилась худенькая девичья фигурка, закутанная в широкий темный платок. Урманский рванулся вперед, но Сергей остановил его за рукав и строго, не терпящим возражений тоном, сказал: – Вы останетесь здесь. Зайду я один. В большой запущенной комнате окна были плотно завешены. Неярко горела лампа под широким матерчатым абажуром, свешивавшимся с потолка на длинном шнуре. По углам темнота сгущалась. На пустом, без скатерти, столе, в бледно-желтом круге света, лежала раскрытая книга. Нина, зябко кутаясь в платок, приблизилась к столу и с испугом посмотрела на Сергея. Тот подчеркнуто деловито сказал: – Садитесь, Нина. Я вам должен кое-что сказать. Она безмолвно опустилась на краешек стула. Тут только Сергей заметил, как осунулось ее лицо и темные круги легли под глазами. – Так вот, – продолжал Сергей, тоже подсаживаясь к столу и машинально закуривая. – У вас на работе из кассы пропало одиннадцать тысяч двести рублей… Нина, вскрикнув, прижала руку ко рту. – Да, да, я знаю, – кивнул Сергей, изо всех сил стараясь говорить спокойно. – Вы их не брали. Но сколько вы взяли? И зачем? Девушка не отвечала. Оцепенев, она с ужасом смотрела на Сергея, прижимая ладонь ко рту, словно не давая вырваться душившему ее крику. – Зачем, Нина? – повторил Сергей. – Зачем они вам понадобились? – Одиннадцать тысяч…: – со стоном произнесла наконец девушка. – Значит… Но я… но у меня… не хватало… – Сколько? – быстро спросил Сергей. – Двести сорок… я вам все расскажу… – лихорадочно произнесла она. – Я все расскажу… Сначала он взял сто… И велел мне положить расписку… Обещал вернуть через два дня. Сказал, что надо послать дочке, что она заболела… И плакал… А потом взял еще сто… А мне велел взять сорок, чтобы я купила пальто… потому что стало очень холодно… И сказал, что я верну из получки… И… и я взяла… и опять положила расписку… на сто сорок… а потом… сказал, что завтра ревизия… и что не может вернуть… а я… мне за это тюрьма… и что надо скрыться… что он мне поможет… и дал чужой паспорт… – А когда вы скрылись, – закончил Сергей, – он украл из кассы все деньги. И конечно; подозрение пало на вас. Как он и рассчитывал. И между прочим, не было никакой ревизии. Его переполняла лютая и бессильная ненависть к человеку, который все это сделал, именно бессильная, потому что он не мог уже защитить эту девушку от всех страданий, которые тот ей причинил, от всего того ужаса и тех мук, которые она перенесла за эти длинные, бесконечные дни и ночи после бегства из Москвы. Эта кипевшая в нем ненависть мешала говорить, думать, мешала дышать. Он не помнил, когда еще ощущал что-либо подобное. – Как вы могли ему поверить?.. Вас там столько людей любит, Нина. Я же знаю… – И, сделав над собой усилие, проговорил уже твердо, с угрозой: – Он ответит за это. Кто он такой? – Он… он мой начальник. – Я понимаю. Как его зовут? – торопливо перебил ее Сергей. «Прохоров, Прохоров…» – стучало у него в висках. Да, сейчас Нина должна была назвать эту фамилию. Ведь Прохоров бухгалтер. Странно только, почему ребята из МУРа не натолкнулись на него… Но Нина назвала совсем другую фамилию, В первый момент Сергей от изумления чуть не вскрикнул. Он еле успел взять себя в руки. И.в ту же минуту он все понял. И снова изумился коварной хитрости этого человека. Но теперь изумление уже не помешало ему. Сергей быстро и напористо спросил: – Где он сейчас? – Я не знаю… Он велел мне ждать… Он обещал прийти за мной… – еле шевеля пересохшими губами, прошептала Нина. – А где этот… Звонков? – Он на работе. – Его там нет… Они сбежали. Они бросили, вас и сбежали. Что-то их, видимо, спугнуло… А впрочем… Нет, тут другое… Сергей задумался, потом провел рукой по лбу, словно прогоняя что-то мешавшее ему, и наконец сказал: – Вот что. Вам тут оставаться не нужно. – И, заметив мелькнувший в ее глазах испуг, поспешно добавил. – Никто вас не собирается арестовывать и сажать в тюрьму. Никто. Ну что вы, в самом деле! – он даже заставил себя улыбнуться. – Если хотите, вернитесь к Федоровым. Хотите, возвращайтесь в Москву. – Нет!.. – Ну и отлично. Вернитесь к Степану Григорьевичу и Галине Захаровне. Они вас очень любят. И не надо им ничего говорить. Хотели уехать, а теперь раздумали. Вот и все. И они ни о чем вас не будут спрашивать. Я им так посоветую. А потом, когда все кончится, вы им сами расскажете… Он говорил, говорил, стараясь не только словами, но и голосом, бодрым, уверенным тоном заставить Нину успокоиться, поверить ему. Нет, сейчас нельзя ее допрашивать даже в качестве свидетеля, нельзя заставить ее вспоминать все подробности того, что с ней произошло. Сейчас ее нервы не выдержат этого. Кроме того, Сергей все самое важное уже знает. А главное – он тут, этот человек, и тут, в этом городе, его надо ловить. Нина здесь ничем не может помочь. А вот потом она все расскажет и поможет его изобличить. Но это потом. А пока… – Значит, Нина, решили? Вы поживете пока у них. И еще… – Сергей улыбнулся. – Георгий тоже ничего не знает и знать пока не должен. Ну, разве только надо ему сказать, что вы не Марина, а Нина. А может быть, и этого пока не надо? Скажем, что я ошибся. Он обрадовался, что может отвлечь ее и заставить думать о чем-то другом, уже второстепенном. – Нет, пусть он меня зовет Ниной, – почти умоляюще произнесла девушка. – Ну и отлично. Тогда вытрите слезы и пойдемте. И знаете что? Улыбнитесь. Ведь все самое страшное кончилось. Вы мне верите? И Нина, кивнув головой, улыбнулась ему сквозь слезы. …В доме Звонкова оставили засаду. Было усилено наблюдение за Банкиной, предупрежден Федоров. Оперативная группа во главе с Храмовым направилась в аэропорт. Сергей срочно вызвал Москву. Гаранин был немало удивлен его вопросом, – Ты что? – возмущенно ответил он. – Наших ребят не знаешь? Конечно, никто этого сказать не мог. – Я так и думал, – ответил Сергей. – Но перестраховаться никогда не мешает. Будь здоров. И жду фотографию. Потом Сергей позвонил уже по городскому телефону. – Да, – ответили ему. – Вещи тут… Кажется, завтра утром… И еще по одному адресу немедленно выехала оперативная группа. Тем временем у Сергея состоялся срочный разговор с Волгоградом. Подполковник Проворов заверил его: – Будь спокоен. До вечера получишь. А вообще, скоро в Москве буду, увидимся. Я по тебе, чертяка, соскучился. Еще через час из Москвы по фототелеграфу была получена требуемая фотография. Ее тут же размножили. К вечеру ее получили сотни работников милиции города. Никто из них уже не ушел отдыхать. Еще бы! В городе скрывается опасный преступник! Участковые уполномоченные пошли по своим участкам. Вокзал, аэропорт, автостанция, рестораны, кафе, гостиницы были взяты под наблюдение. Фотографию увидели водители автобусов, троллейбусов, такси… Город насторожился. В это время из Волгограда была получена еще одна фотография. Лобанов пришел в научно-технический отдел и выложил перед экспертом три фотографии. – Вот, – сказал он, – глядите. Первая сделана в тридцать девятом году, в колонии. Вторая – в пятьдесят девятом, в Волгограде, третья – год назад, в Москве. Вопрос такой: один человек изображен на всех трех или нет? А в это время в кабинете у Сергея сидел невысокий человек в потертом пальто, с усталым лицом и перепачканными маслом руками. – …Замучила, проклятая, – говорил он, смущенно косясь на свои руки. – Просто никакой инициативы ездить на ней нет. – Ничего, Федор Михайлович, – весело ответил Сергей. – Будем за вас ходатайствовать. Значит, первый раз, говорите, вы его везли на аэродром? Это недели три тому назад было? – Точно… – И где посадили? – На Орловской. Засел еще там, помню, на своем гробе. Чуть к самолету не опоздали. А недавно вот снова ко мне сел. Как раз с этим парнем, – он кивнул на лежащую перед ним фотографию Алека. – Когда же это было? Где? – Когда? Да в прошлый понедельник. Вечером уже. Я, помню, у гостиницы стоял. Гляжу, он выходит. Чуть не бегом, понимаете. «Ну, – думаю, – сейчас возьмет». Мне б как раз последнюю ездку сделать и в гараж. Так нет. Не взял. Пехом попер. Ну, я постоял еще маленько и двинул себе. А квартала через два он мне и замахал. Уже, значит, с этим парнем встретился… «Прошлый понедельник, вечер, – отметил про себя Сергей. – И в тот же вечер в гостинице… А ведь он будет отрицать, что был в тот вечер в гостинице. Обязательно. Но теперь – шалишь: живой свидетель есть…» – …На подозрение он меня в тот раз навел, – закончил шофер. – Это почему же? – Да не пойму, кто такой. Пиджак не пиджак, шляпа не шляпа. А так, что-то смутное. Опять же, чегой-то беспокойный он был. До адреса не доехали, раньше сошли. И за угол свернули. Ну, я свой гроб, значит, маленько двинул и вижу: они во двор входят. – Это где же было? Шофер уверенно назвал адрес. «К Тамаре ехали», – подумал Сергей. Потом неожиданно позвонил Дмитрий Петрович Колосков. Смущаясь, сказал: – Ради бога, извините… Но… я, знаете, уезжаю. И хотел… так сказать, проститься. И покорнейше поблагодарить… Номер нам дали чудесный. – Ну что вы, Дмитрий Петрович! Это мы вас должны… – Нет, лет!.. – живо перебил Колосков. – Как можно! Мы с товарищем Дубко просто обязанными себя посчитали. И чем могли, так сказать… Он, кстати, тоже уезжает. И тоже хотел некоторым образом… поблагодарить… Да и вот еще… Может быть, соблаговолите мой телефон в Москве записать? На всякий случай, знаете… Поздно вечером экспертиза дала заключение: на всех трех фотографиях был изображен один и тот же человек – Прохоров. – Что и требовалось доказать, – удовлетворенно констатировал Лобанов. – Вышли мы, значит, точно. В первом часу ночи поступило сообщение: задержан пришедший домой Звонков. Сопротивление не оказал. У него обнаружена большая доза снотворного. Смертельная доза! К тому времени Жаткин уже достал образец его почерка, и было установлено, что письмо Семенову написано Звонковым. Вообще факты сейчас шли в руки один за другим. Так всегда бывает в сложном деле. Сначала все неясно и пусто, и каждую ниточку приходится добывать со страшным трудом, и она, эта ниточка, поминутно рвется или уводит в сторону. А перед глазами, стоит горе, причиненное людям, и требует возмездия, и торопит. Вот тогда надо зажать в кулак нервы, не суетиться, не увлекаться и не отчаиваться, а возвращаться назад и снова искать. Это самое трудное. Но зато потом, когда вышли наконец на правильный путь, факты идут к тебе вроде бы сами и на первый взгляд кажется: ну, что стоило обнаружить их раньше, ведь так ясно, где они лежали. К концу появляется радостное ощущение верности найденного пути, которое приходит, как награда, сменяя изматывающий, тревожный поиск и непрестанное ожидание промаха и ошибки. Итак, в первом часу ночи был задержан Звонков. Звонкова допрашивал Лобанов. Озлобленный, взвинченный, вконец растерявший свою обычную сонную меланхоличность, Звонков отказывался отвечать на самые, казалось бы, безобидные вопросы. – Ваша фамилия, имя, отчество? Будете вы говорить в конце концов или нет? – нетерпеливо спрашивал его Лобанов, которого все больше злило глупое упрямство арестованного. – Не желаю… – Звонков ваша фамилия, ясно вам? – Не желаю… – хмуро продолжал бубнить тот. – Ну хорошо. Фамилию свою и имя можете не называть. И место работы тоже, кстати. Все это известно. И многое другое тоже. Но вот откуда у вас этот порошок, кто вам его дал сказать придется. – Не желаю… Лобанов испытующе посмотрел в хмурое небритое лицо. – Ну что ж, – медленно произнес он, – тогда я вам скажу. Вы боитесь. Боитесь назвать… Прохорова… Так? Звонков, опустив голову, молчал. – И боитесь сказать, для чего он вам дал этот порошок, – продолжал с нарастающим раздражением Лобанов. – Тем хуже, Звонков. Тем хуже для вас же. – Хуже уж некуда… – пробормотал тот, не поднимая головы. – Что ж, оставим это пока. Скажите, где сейчас Прохоров? Звонков молча пожал плечами. – Тоже не желаете говорить? Звонков неожиданно поднял на него глаза, водянистые, тоскливые, измученные глаза совсем старого человека. – По мне бы, уважаемый… и вовсе его не было, – медленно произнес он, вздохнув. – Несусветные дела творить заставлял. Несусветные. Я-то что. – Он вяло махнул рукой. – Молодых заставлял. Молодым жизнь укорачивал. – Укорачивал? – с угрозой переспросил Лобанов. – А может, кого и вовсе прикончить хотел? Чужими руками на этот раз, а, Звонков? – И это тоже, – безвольно кивнул тот. – Так где же он сейчас? – Не знаю. Ей-богу, не знаю и не ведаю, – вдруг с надрывом произнес Звонков. – Одно тебе скажу: не дастся он вам добром. Не дастся. Терять ему уже, считай, нечего. Руки-то уже по локоть… Вот оно что. И еще… – Он огляделся и понизил голос чуть не до шепота: – Пистоль у него. А там шесть смертей, в пистоле. Понятно? Звонкова увели. Лобанов поднялся на третий этаж к Коршунову. Тот разговаривал по телефону, но, увидев входящего Лобанова, торопливо закончил разговор и повернулся к другу: – Ну что, Сашок? Лобанов устало потер лоб и рассказал о допросе Звонкова. – Та-ак, Пистолет, значит… – задумчиво произнес Сергей. – Как бы и в самом деле не ушел. Сергей нервно прошелся по кабинету, куря одну сигарету за другой, и сказал сидевшему на диване Лобанову: – Ты пойми, ему некуда деться. Все его связи здесь уже оборваны, все адреса перекрыты, все выходы из города заперты. Ну куда он денется? Лобанов согласно кивнул головой и, вздохнув, сказал: – Оно все так, конечно. Только невмоготу ждать. – Так иди спать. Завтра тоже день. – Ишь ты! Сам иди. И я погляжу, как ты уснешь. Потом они пили из термоса крепчайший чай и снова курили. Около трех часов ночи, не выдержав, поехали в аэропорт. Вместе с молчаливым, подтянутым Храмовым обошли огромный зал ожидания, всматриваясь в лица дремавших там пассажиров, улетавших первыми утренними рейсами, побывали на заправочной площадке, где готовились к вылету самолеты, в диспетчерской, осмотрели пустое помещение ресторана, даже кухни и кладовые. – Странно все-таки, что он ночевать не пришел, – заметил Лобанов. – Неужели учуял что-то? – Вряд ли, – ответил Сергей. – Не должен. Но тревога не покидала и его. Под утро они вернулись в управление. Дежурный радостно сообщил: – Опергруппа с Первомайской зафиксировала появление объекта, товарищ подполковник. Сергей и Лобанов переглянулись. – Все, – решительно объявил Сергей и, обращаясь к дежурному, добавил: – Передайте по рации: все свободны. Первомайской группе дальше действовать по инструкции. Выйдя из комнаты дежурного в тускло, еще по-ночному освещенный коридор, Сергей сказал: – Ну, так, Сашок. Теперь слушай. Сегодня я улетаю. Дело возбудили вы, вам тут и следствие вести. Сегодня арестуете Банкину. Роль ее теперь ясна. Звонков познакомил ее с Прохоровым, а тот с Алеком. Через нее Семенов, сам того не зная, сплавил паспорта тому же Прохорову. И порядком заработал на этом. Она же навела шайку Прохорова на поставщиков гашиша. Но гашиш все-таки оказался у Семенова. Взялись за него. Ни чего не вышло: он побежал к нам. И вот тогда Банкина подсыпала ему снотворное. Одновременно Прохоров подослал ее ко мне. Цель – переключить наше внимание на Семенова, мертвого Семенова, как они полагали, и все свалить на него. Этого прохвоста, когда он выйдет из больницы, немедленно арестовать. Через него надо выйти на торговцев гашишем. Дело это очень важное и опасное. – И особое. – Правильно. И особое. Им займемся отдельно. Скорей всего, не вы займетесь. Но ниточка потянется и отсюда, от Семенова. Важная ниточка, заметь. Лобанов, сморщив нос, лукаво посмотрел на Сергея. – Между прочим, интересное дело тебе в руки идет, а? – «Интересное», это не то слово, – покачал головой Сергей и, нахмурившись, добавил: – Ну, об этом после. А пока вот еще что. Береги Горлину. Чтоб не утопили. Вина ее пустяковая. Но сейчас ее будут топить. Все. И Прохоров, и Звонков, и Банкина. Увидишь. Лобанов усмехнулся: – Ты прямо как завещание оставляешь. Что кому из наследства. Не беспокойся. Все будет в лучшем виде. Неохота только, чтобы ты уезжал. Вот что. – Да, бросать тебя на произвол судьбы, конечно, рискованно, – озабоченно вздохнул Сергей. – Но, но, но! – возмутился Лобанов. – Не очень-то заноситесь, товарищ подполковник! Я и без вас… Сергей рассмеялся: – Ну слава богу! Вот таким я тебя уже люблю! Кстати, и себя, я наследством не обошел. – Он нахмурился. – В Москве уланку дело Федорова. Во что бы то ни стало улажу. Оно мне, знаешь, спать не дает. Честное слово. Они зашли в кабинет и успели еще выпить по стакану чаю из термоса, когда в дверь постучали. – Да! – крикнул Сергей, сразу меняясь в лице. На пороге появился разгневанный Сорокин в своей серой каракулевой шапке и сером пальто. – Можно? – Даже нужно, – откликнулся Сергей, выходя из-за стола. Сорокин торопливо подошел, протягивая руку – Это черт знает что, товарищ Коршунов! Тут недоразумение какое-то! Меня вдруг вздумали…. Но рука его повисла в воздухе. Сергей тяжелым взглядом смерил вошедшего и, отметив про себя, что Лобанов стоит правильно, сухо спросил: – Как вы предпочитаете, чтобы вас именовали, Сорокин или Прохоров? Вздрогнув от неожиданности, тот попытался отскочить назад, но наткнулся спиной на Лобанова. В кабинет вошли еще двое сотрудников. У одного из них в руке был портфель Сорокина. Сергей продолжал, словно ничего не произошло: – Пожалуй, лучше именовать вас по старой фамилии. Не возражаете? А как достали паспорт на имя Сорокина и устроились с ним на работу, объясните позднее. Вы вообще большой мастер по паспортам, Прохоров. Садитесь. Разговор будет длинный. Прохоров не пошевелился. Широкое лицо его словно окаменело. Только из-под густых бровей ненавидяще смотрели на Сергея глаза. – Значит, нашли девчонку?.. – Нашли. И Звонков, к счастью, ничего не успел сделать. Да, Прохоров. Больше всего вы боялись, что мы найдем ее. Только Нина знала вашу новую фамилию. Для всех остальных здесь вы были Прохоров. Поэтому вы подослали Банкину. А когда почувствовали, что не сбили нас, тогда пришли сами. Это была наглость, Прохоров. Правда, вы учли, что Нину мы еще не нашли и, кто такой Сорокин, не знаем… И говорили вы о ней сущую правду. Поэтому наша проверка ничего бы не дала. Но вы допустили один маленький просчет, Сергей заметил, как плотно сжатые губы Прохорова чуть искривила усмешка, но глаза его по-прежнему зло и неотрывно смотрели ему в лицо. – Да, просчет, – подтвердил Сергей. – Я кое в чём усомнился. И проверил. Сотрудники милиции там, в Москве, ничего не говорили вашим сослуживцам о Борске, где якобы задержана Горлина. Ну, а дальше узнать, кто такой Сорокин, было уже нетрудно. И без Горлиной. И мы узнали. Все до конца узнали, Прохоров. Так что садитесь. Я же вас предупреждал, что разговор будет длинный. |
||
|