"Инквизиторы" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Дональд)

Глава 14

Я очнулся в прохладном, затененном, упоительно спокойном месте. Кажется, перемена была настолько разительной, что я вскинулся от неожиданности, сел на телесную часть, природой приспособленную для сидения, принялся ошалело озираться.

Не могу сказать, будто вышеописанные действия благотворно сказались на моей черепной коробке. Или на ее содержимом. Я охнул.

Маленькая, высеченная в диком пещерном камне комнатка. Вернее, келья. Сводчатая, как и все прочие мельмекские постройки. Я, кажется, понемногу делался экспертом в области мельмекской культуры. Еще годок - и саму доктора Франческу Диллман заткну за пояс.

- Осторожнее, вас крепко хватили по виску, - раздался дружелюбный, спокойный голос.

Глория-Джин Патнэм заботливо присела со мною рядом; потом опустилась на колени. Я уставился на молодую женщину взором отнюдь не просветленным, и подумал, будто схожу с ума. Но это оказалось ложным впечатлением. Легко и просто объяснимым, кстати говоря.

Всемогущие и доблестные защитники трудящихся не пощадили ни вострых своих глазенок, ни трудов праведных. Глорию любезно избавили от капиталистических, буржуазных, упадочнических и тому подобных излишеств. А именно: содрали ожерелье ценою долларов пятнадцать, сорвали браслет, в лучшие времена стоивший не более двадцати; отобрали ремень, которому красная цена была пять.

Все творилось по высочайшим идеологическим соображениям, не извольте сомневаться.

- Кожа немного повреждена, - сказала Глория, - но кровь уже перестала течь. А лежать надобно смирно, подозреваем сотрясение мозга. Легкое, не волнуйтесь.

Я не волновался. Я просто лежал в этой окаянной пещерке и пытался вымолвить хотя бы слово. Слово не выговаривалось: чересчур пересохло во рту.

Я облизнул губы. Это стоило немалого усилия.

- Где...

- Здесь, - успокоила Глория. - В нашей келейке. Или камере. Не знаю. Номер четыре. Лабальская темница, ранее известная как Богадельня. Вентиляция чудесная, однако иные современные удобства отсутствуют, и мы обретаемся в милой компании двух крупных ящериц. Брр-р-р!

Голос женщины звучал оживленно, и даже чересчур.

- Если начинаете удивляться, с какой стати очутились вместе с нами, поясняю: никто иной не пожелал знаться с отвратительной личностью, по вине которой приключились все несчастья. Добро пожаловать, Сэм Фельтон, или как вас там...

Я тщательно постарался свести концы с концами, поскольку, если память не изменяла, мягкосердечие отнюдь не числилось главной добродетелью Джеймса Патнэма. Свел. Ужаснулся.

- Миранда?..

- Мне очень жаль, вашу подругу застрелили.

- Знаю, но...

- Джим и прочие копают ей могилу. Прямо сейчас, под вооруженным присмотром.

Глория потерла покрывшийся испариной лоб.

- Мистер Фельтон, или как вас по-настоящему кличут?

- Он самый...

- Понимаю ваше горе. Или простое огорчение. И все же прошу: не ввязывайте Джима в перепалку.

- Сорок процентов, - отозвался я.

- Что?

- Газетенки читайте. В Латинской Америке зарабатывают на жизнь преимущественно тем, что хватают заложников и требуют выкуп. Но по выплате оного остается в живых примерно сорок процентов похищенных. Всех прочих выводят в расход, независимо от получения денег либо наглого отказа уплатить. Сорок процентов. Полагаю, цифра немного завышена.

Женщина снова потерла вспотевший лоб.

- Думаете, нас пристукнут в любом случае?

- Да уже взялись пристукивать, разве не видели? Миранда была просто первой пташкой. Застрелили ее не только для того, чтобы предметный урок преподать, а ради вящей безопасности. Считали опасной личностью номер два. Ибо журналистка могла впоследствии опорочить немеркнущий идеал коста-вердианской революции, поведать всему просвещенному человечеству: захолустные последователи Карла Маркса, Фридриха Энгельса и Владимира Ленина просто крадут людей ради крупного выкупа. Думаете, остальных отпустят за здорово живешь? Безграмотных среди нас, кажется, нет; и когда Люпэ выплатят указанный миллион, парень просто не осмелится оставить живыми стольких свидетелей, способных повторить и распространить клеветнические измышления, изрыгаемые на освободительные силы кровавым наемником империализма, диктатором Армандо Раэлем.

Я очень осторожно шевельнул головой, предельно медленно уселся. Можете не верить, но сделалось ощутимо легче.

- До поры, до времени нас просто приберегают, потому как без Джима и его добровольного содействия миллион получить не удастся. Но уж потом... Франческа рассказывала, для чего служили в древности cenotes! Думаю, полтора десятка современных жертв наш милый водоем вместит без особого для себя ущерба. Из берегов не выйдет, не извольте сомневаться. Они, по слухам, бездонны, эти cenotes. А посему полагаю, миссис Патнэм, что немного сообразительности и решительности отнюдь не повредит ни вам, ни мне.

Свет померк. В дверном проеме возникла крупная, заслонившая солнечные лучи фигура.

- В чем же, собственно, состоит сообразительность? - осведомился Джеймс. - О решительности уже не говорю. Кстати, вам самое время перебраться на матрац. Вон туда, в дальний угол. Там спокойнее и ветром не тянет... Пожитки наши, Сэм, перетряхнули сверху донизу. Отобрали все украшения, какие сочли ценными, вынули ваши фотокамеры и наши - увы и ax! - аптечки. Видать, у ребят очень туго с медикаментами.

- А чемоданы тоже забрали?

- Нет, вежливо оставили. Сообщили, между прочим, что из гостиницы мы выписаны, автобус выехал по назначению и увез непонятное сборище - поди, попробуй, разгляди физиономии за темными стеклами! Но следует отдать мерзавцам должное: крышей обеспечили, постелями тоже, да и покормят, пожалуй, прежде чем расстреляют. Если не зарубят, - прибавил Джеймс, нехорошо ухмыльнувшись. - Ибо такая публика бережет патроны для грядущих сражений с наймитами капиталистов... Кампучию помните?

Еще бы не помнить. Мотыгами убивали.

- Мисс Мэтсон, - угрюмо сообщил Джеймс, - похоронили. Могилу выкопали общими силами, под заботливым присмотром стрелков.

- Земля Миранде пухом, - отозвался я. - Хороший друг погиб. Давний.

- Надобно дожидаться денег, - безо всякой видимой связи продолжил Патнэм. - Поэтому я и приволок вас в сию скромную обитель. Побеседовать надеюсь. Неделя-полторы в запасе имеется, а за такое время и заговор можно состряпать.

- Или нельзя, - промолвил я. Патнэм нахмурился, потом кивнул.

- По здравом размышлении, вы, пожалуй, правы. Но тем паче нужно поговорить прямо сейчас, в долгий ящик не откладывая.

Избавленный честными революционными руками от серебряных побрякушек, он, подобно жене, изрядно выиграл во внешности. Надо мною возвышался худощавый, крепкий, загорелый субъект весьма решительного вида.

Лицо Джеймса оживилось, приобрело выражение. Не могу сказать, чтобы очень уж доброе или мягкосердечное, но вряд ли хоть один из членов нашей злополучной группы воспылал нежной любовью к бойцам полковника Санчеса.

Джеймс опустился на корточки.

- Давайте рассуждать, Сэм. И скорее. Пускай не думают, будто мы военный совет держим, хотя так оно и есть. О какой решительности вы толковали Глории?

Посмотрев на парня пристальнее, я отозвался:

- Бежать - не штука, приятель. Черт возьми, до гостиницы всего-навсего пятнадцать миль по сравнительно удобной дороге! Даже если мерзавцы угнали все наличные джипы, можно прогуляться пешком. Это же не остров необитаемый, не пустыня Калахари. Джеймс немного нахмурился.

- Но...

- Вы не о том размышляете и заботитесь, - перебил я. - Не в самом побеге дело. Побег останется на закуску. Вот подготовить его будет сложнее. Потребуется маленькое кровопролитие.

- Поясните, Сэм, - вмешалась Глория-Джин. Я преднамеренно выдержал паузу, и своего добился. Джеймс понемногу начал расплываться в ухмылке. Весьма зловещей.

- Где ты шатался раньше, дружище? - полюбопытствовал он. - В маленькой заморской войне ох как пригодились бы несколько человек, тебе подобных! А уж во время военно-полевого суда и подавно.

- Тебя же оправдали, - возразил я. - Чего ты, собственно, дожидался, дедушка? Очередной награды? Или продвижения по службе?

Джеймс невольно вздрогнул, затем грустно усмехнулся.

- Честно говоря, да. С военной точки зрения, операция прошла безукоризненно... Святая простота - вот кем я был во Вьетнаме. Командовал ротой и совершенно искренне предполагал, что задача моя - сохранить как можно больше своих людей и ухлопать как можно больше врагов. Но выяснилось, что врагов надлежит всемерно беречь, а солдат разрешается гробить почем зря. Милая логика, ничего не скажу.

- Стало быть, - хмыкнул я, - у вьетнамской женщины под рубахой оказался младенец, а не связка толовых шашек? И поблизости ошивался длинноносый газетчик?

Джеймс брезгливо скривился.

- Примерно так. Выждал немного и продолжил:

- Чересчур много перевидал офицеров, которые поколебались не вовремя и погибли вместе с подчиненными. Не хотел становиться одним из них... А дома, в Америке, миролюбцы подняли гвалт, началась буча и кутерьма... Да сам, наверное, помнишь. Черт, ведь мы воевали, а не прогулку совершали увеселительную! Правильно, я велел открыть огонь! Сказал: при малейшем подозрении сперва стреляйте, а уж после выясняйте, в чем загвоздка. Ответственность принимаю на себя. Вот и принял.

Он опять нахмурился:

- Только вот чего ради расписываю все это вам, сударь, понятия не имею.

- А того ради, - ответил я, - что предстоит небольшая совместная работа, и обоим хочется знать: не пропадем попусту лишь оттого, что напарник будет маяться излишней гуманностью, когда стрелять понадобится... В чем дело?

Снаружи раздался шум.

- Погоди минутку, пойду погляжу. Он миновал дверной проем, исчез. Минуту спустя возвратился.

- Их превосходительство полковник Санчес изволят отбывать, и джипы забирают все до единого. Юный мерзавец Барбера и полдюжины ублюдков остаются на страже.

- Вот и чудесно. Подождем, пока не установят четкого распорядка службы, не утвердят караульный график. Тогда и обсудим подробный порядок действий.

Патнэм кивнул и начал было говорить, но вмешалась Глория:

- Посвятите, пожалуйста, и меня в порядок, а главное, в характер грядущих действий. Хотя заранее предупреждаю, что не одобрю.

Поколебавшись, Джеймс ответил:

- Сэм резонно утверждает: ускользнем без труда. Как только Санчес и все его люди погибнут. Поголовно. Глория побледнела.

- Да это же... чудовищно! Ведь нельзя учинять бойню!

- Разве? - спросил я. - Думаю, можно и даже необходимо! А если хотите вынести вопрос на голосование, прошу учесть и голос покойной Миранды... Сколько тебе требуется, Джим?

Патнэм уставился на меня с великим недоумением:

- Требуется? Мне? Чего?

И удивленная нотка тотчас же растаяла бесследно. Джеймс понял, воспрял, расплылся в ухмылке. Не скажу, чтобы она сулила доброе Санчесу и компании. Глаза молодого человека сверкнули огнем незнакомым, видимо, давно только тлевшим где-то в душевных глубинах, но не потухшим окончательно и сейчас разгоревшимся вновь.

- Кажется, понимаю...

- Ничего не понимаешь, - сообщил я. - Я, видишь ли, за долгие годы относительно беспорочной службы крепко привык драться в одиночку. Армейской операцией руководить не способен. По крайности, успешно руководить. Это уж, сударь любезный, ваша епархия, вам и карты в руки. Ваша епархия, капитан Патнэм! Теперь, исходя из предположения, что удастся наскрести пару-тройку субъектов, способных постоять за себя: какое оружие ты предпочел бы им вручить? Учитывая, конечно, все особенности создавшегося положения.

Джеймс отвечал без раздумий.

- Неизбежный минимум: три штурмовые винтовки, три-четыре гранаты, которыми эта сволочь себя украсила в изобилии. Но, повторяю: это минимум, возможный лишь при внезапной атаке, точном расчете и громадной удаче. Конечно, если Санчес возвратится во главе партизанской бригады, все ставки отменяем, деньги возвращаются к игрокам.

- Почему три винтовки, а не четыре, не пять?

- Я, ты, возможно, старый Гендерсон...

- Олкотт.

- Четыре, стало быть. И гранаты. Револьверы и кинжалы будут приниматься в любом количестве с огромной благодарностью. Когда шуметь нельзя, лучше до последней возможности орудовать клинками. Они, кстати, летать умеют весьма недурно... Я кивнул.

- Что ж, капитан, считайте меня своим поставщиком. В средневековье и во время второй мировой эдакие штуки называли "полночными реквизициями". Реквизировать буду сам. А твоя задача - изучить расписание караулов, запомнить расстановку часовых, желательно также подметить, по каким они движутся участкам.

- Да я ведь воевал, Сэм! Не излагай прописных истин, все понятно!

- Прошу прощения.

- Джим! Восклицание Глории заметно рассердило Патнэма.

- Дорогая, - произнес он с расстановкой, - по ту сторону океана я занимался именно этими вещами. О чем и предупредил будущую жену честно. И ты приняла меня таким, каков есть...

Он осекся, ласково положил на запястье Глории сухую сильную ладонь.

- Здесь, в отличие от Вьетнама, не мы нападаем, а нас безо всякого права задерживают, шантажируют и, сама видела, убивают. Самозащита - священное право человеческого существа. Мы защищаемся, маленькая.

В применении к Глории-Джин слово "маленькая" звучало забавно, и все же у меня достало здравомыслия и выдержки не улыбнуться. Те паче, что, невзирая на крупное телосложение и чересчур уж пышущий здоровьем вид, женщина была по-настоящему приглядна. Я вполне понимал супружескую нежность Джеймса. Невзирая на двадцатилетнюю разницу в возрасте.

Ибо, дорогие мои, коль скоро ваш смиренный повествователь не приелся публике, не надоел ей до полусмерти; коль скоро добрый привычный Мэтт Хелм еще не встал вам поперек горла и хоть что-то, да значит в глазах ваших; если вы доброжелательны к давнему своему Другу, доставляющему несколько часов развлечения в бессонную, дождливую и отменно скучную ночь, уведомляю: с того дня, когда я сидел в "бьюике" бывшей своей жены и гадал, не вернуться ли к прежним лихим занятиям, пролетело двадцать три года.

Мне пятьдесят восемь, господа читатели, хоть, по слухам, и кажусь несравненно моложе.

Пятьдесят восемь, дорогие мои.

Не шутка.

- Гендерсон и Олкотт.

- Надо учесть, - задумчиво сказал Джим, - что старик просто не выдержит рукопашной схватки. Да и долгих физических усилий тоже.

- Значит, не посылай Остина карабкаться на вершину теокалли, вот и все. А стрелок он отличный, поверь на слово. Нас обоих за пояс заткнет. Вместе взятых.

- Откуда?..

- Читал досье. Не забывай: разговариваешь с поганым наймитом преступного ЦРУ, где, как известно, всякого честного и прогрессивного берут на заметку. Попробуй, скажи, будто Остин Гендерсон человек не честный и не прогрессивный, что бы последнее идиотское словцо ни означало!

Джеймс развеселился и от восторга чуть не затряс меня, но вовремя вспомнил, что беседует с личностью, которую благословили прикладом по башке, и воздержался.

- Генерал... - продолжил было я.

- Генерал?!

- В отставке. Дрался против несравненного диктатора Франко, когда тебя еще и в проекте не было, так сказать. Против нацистов, когда ты еще соской пробавлялся. Против китайцев и русских в Корее, когда ты разбивал сверстникам носы и сам по носу получал. А может, в аристократических школах драться не принято?

- Принято! - осклабился Джеймс. - Неотъемлемая часть воспитания. Ox, как принято! Олкотт... Говоришь, охотник?

- Да, причем на горных баранов, что особо ценно. Ибо сие значит: умеет лазать по склонам, вынослив, способен стрелять метко даже после долгого напряжения. Впрочем, насчет стрельбы высказываться повременю: пудинг проверяют на обеденном столе и ни минутой раньше. Но, думаю, опытным ружейным приверженцем пренебрегать не стоит.

- Получается, четверо, - сказал Джеймс. - А ты нехудо изучил спутников, а Сэм?

- Старался, - ответил я со всей отпущенной по праву рождения скромностью. Патнэм призадумался.

- Кого еще завербовать? Уайлдер отпадает немедля: я скорее малышу пятилетнему вручу винтовку, чем этому недоноску. Вдобавок, залечивает разбитую пасть и ни о чем ином не помышляет... Как насчет Гарденшвар-ца, ваша наймитская просвещенность?

- Еще хуже. По моим сведениям, и сам он, и женушка ненаглядная возглавляют одну из окаянных организаций, требующих запретить свободную продажу оружия мирным гражданам. Знаешь, Джим, я субъект не злорадный, а все же ликую: поганый осел на собственной шкуре чувствует, каково безоружному штафирке в лапах у оголтелых бандюг! Привык, скотина провинциальная, возвращаться домой по тихим улочкам, где никто пальцем не трогает. Пожил бы в том же Чикаго!

- Значит, четверо, - уточнил Джеймс. - И ты, наймит беспардонный, обладаешь неплохой памятью, признаю.

- Всегда готов, - ухмыльнулся я. - Как бойскаут.

- Вы путаете, внучек, - запоздало и совершенно дружелюбно съязвил Джеймс: - Ибо Semper paratus - девиз Береговой обороны. - Я ухмыльнулся.

- Кажется, самое время чуток меня возненавидеть. Извергнуть из цивилизованного лона. Разъяриться на паскудного шпиона, вовлекшего честных людей в стычку с бравыми и доблестными поборниками человеческих прав... Санчес натравливал вас на меня отнюдь не случайно. Мерзавец знает, кто я такой; не знает, правда, где именно служу. Не в ЦРУ, Джим, поверь на слово... За нами вот-вот примутся наблюдать, поэтому явите высочайшее презрение к моей особе и выгоните на собачью подстилку, с глаз долой. Вы не желаете якшаться с грязными наймитами! Но будьте наготове: оружие может поступить в любой вечер. И тогда придется действовать немедленно. Теперь вот что...

Глория и Джеймс выжидали.

Я осторожно поднялся, дозволил стучавшим в голове молоткам немного угомониться и продолжил:

- Мы безобидны и сломлены. Помните об этом неустанно, всякий день, час, минуту. Помните крепко. Я просто не желает подставлять лоб и посему присмирел; а вы перепуганы, точно кролики в садке. У вас на глазах без малейшей пощады пристрелили Миранду. Вы получили предметный урок. И не выказываете храбрости, не ведете себя вызывающе - Боже упаси! Что бы ни случилось, повторяю: что бы ни случилось, хуже смерти или увечий в мире не бывает ничего. Помните об этом, и держитесь очень, очень смирно. Пускай другие дерут горло, если им позволят, пускай другие разыгрывают великих неукротимых! Мы держим головы опущенными, глаза потупленными и выжидаем своей минуты. Нельзя допустить, чтобы нас отколотили. Нельзя, чтобы ранили. Заперли. Связали по рукам и ногам. Короче, сделали непригодными для боя. Уведомь Гендерсона и Олкотта, но потихоньку. И настрого предупреди: с женами еще могут поделиться, но больше никому ни гу-гу!

Я перевел дыхание.

- Мы покорно съедаем все дерьмо, которое подсовывают, и еще похваливаем. И просим добавки: mas mierda, рог favor[7]. Дело может занять неделю, может занять и больше. Но вести себя нужно тише воды, ниже травы, сколько бы времени ни потребовалось, О`кей? Джеймс насторожился, быстро прислушался.

- Пошел вон туда, в дальний угол! - заорал он, состраивая свирепую физиономию. - Шпион паскудный! Из-за тебя, скотина, и влипли!

- Пожалуйста, мистер... - промямлил я, мгновенно уразумев, что случилось. - Вы полностью заблуждаетесь...

В келье сделалось темнее. Дверной проем загородили четыре человеческие фигуры, одной из коих был адъютант Рамиро Санчеса, Хулио Барбера.

- Эй, ты, - обратился он ко мне: - Шагать можешь?

- Да.

- Значит, пошевеливайся. Но помни: при новом неловком движении тебя уже не ударят, а убьют. У Эухенио, между прочим, правый указательный палец так и чешется. А вы, красавица, - обратился он к Глории, - следуйте за мной...

Поскольку я не услыхал ни выстрела, ни ударов, ни выкриков, следовало предположить: Патнэмы в точности поняли наставления и последовали им.

Эухенио ткнул меня стволом в спину. Для конвоирующего - надежный способ самоубийства. Только я вовсе не собирался учинять ненужный дебош. Да и сил еще было недостаточно.

Коставердианец доставил меня к последней по счету келейке. Двери у этих доисторических гостиничных номеров (или больничных палат, понятия не имею), по-видимому, отсутствовали изначально.

Я пригнулся, чтобы не стукнуться о каменную притолоку, проскользнул внутрь, волоча под мышкой небрежно скатанный матрац. Впереди, в сумраке, кто-то зашевелился.

- А, это ты! - сказала Франческа Диллман.