"Ни пенсом больше, ни пенсом меньше" - читать интересную книгу автора (Арчер Джеффри)10Проснувшись в половине восьмого — он никак не мог избавиться от этой привычки, — Харви позволил себе маленькую роскошь на отдыхе — заказал завтрак в постель. Через десять минут в номер вошел официант с тележкой, на которой стояли: половинка грейпфрута, яичница с беконом, тост, дымящийся черный кофе, вчерашний номер журнала «Уолл-стрит джорнэл» и свежие номера «Таймс», «Файненшл таймс» и «Интернешнл геральд трибюн». Харви не мог представить себе, как бы он жил во время европейских поездок без «Интернешнл геральд трибюн», известной среди профессионалов как «Триб». Эта единственная в своем роде газета издавалась в Париже и являлась совместной собственностью «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост». И хотя единственный ежедневный тираж ее составляет всего сто двадцать тысяч экземпляров, газету не печатали, пока не закрывалась Нью-Йоркская товарная биржа. Таким образом, американцам в Европе ничто не мешало спать спокойно. Когда в 1966 году «Нью-Йорк геральд трибюн» закрылась, Харви был среди тех, кто посоветовал Джону X. Уитни продолжить выпускать «Интернешнл геральд Трибюн» в Европе. И опять он не ошибся. «Интернешнл геральд трибюн» поглотила свою соперницу «Нью-Йорк таймс», которая никогда не пользовалась настоящей популярностью в Европе. С этого времени газета приобретала все большую и большую известность. Харви привычно пробежался по списку котировок товарной биржи в «Уолл-стрит джорнэл» и «Файненшл таймс». Сейчас его банк держал очень незначительное число акций. Как и Джим Слейтер в Англии, Меткаф подозревал, что индекс Доу-Джонса будет понижаться, и поэтому оставил у себя только активы, в ликвидности которых был почти абсолютно уверен, такие как южноафриканские золотые акции и некоторые другие тщательно отобранные ценные бумаги, относительно которых он получал сведения по собственным каналам. Из денежных операций на таком неустойчивом рынке он занимался только «короткими» продажами доллара и покупкой золота: доллар он поймал на пути вниз, а золото — на пути вверх. В Вашингтоне уже ходили слухи, что президент Соединенных Штатов рекомендовал министру финансов Джорджу Шульцу с конца этого года или с начала следующего разрешить гражданам США покупку золота на открытом рынке. В течение последних пятнадцати лет Харви и так покупал золото: единственное, что президент сделал для него, так это избавил от нарушения закона. Харви придерживался мнения, что, когда американцам разрешат свободно покупать золото, цена на этот драгоценный металл станет снижаться, настоящие деньги можно будет сделать, только пока спекулянты ожидают повышения. Харви собирался избавиться от золота задолго до его появления на американском рынке. Как только президент снимет запрет, заниматься золотом станет невыгодно. Харви изучил рынок металла в Чикаго. В прошлом году на меди он сорвал неплохой куш благодаря конфиденциальной информации, которую он получил от одного африканского посла. Кстати, посол разболтал эту информацию многим людям. Харви нисколько не удивился, когда прочитал, что посла отозвали на родину и расстреляли. Харви не удержался и проверил курс акций компании «Проспекта ойл»: они застряли на самой низкой отметке — одной восьмой доллара. О торговле этими акциями не могло быть и речи хотя бы просто потому, что все только продавали их, но никто не покупал. Акции компании «Проспекта ойл» буквально ничего не стоили. Харви язвительно ухмыльнулся и принялся читать спортивную страницу «Таймс». В статье о предстоящем Уимблдонском турнире в качестве фаворита Рекс Беллами называл Джона Ньюкомба, а о восходящей звезде Джимми Коинорсе, только что выигравшем Кубок Италии на открытых кортах, утверждал, что тот является лучшим запасным команды. Британская пресса хотела, чтобы победил тридцатидевятилетний Кен Роузволл. Харви хорошо помнил драматический финал в пятьдесят восемь сетов, разыгранный между Роузволлом и Дробны в 1954 году. Как и большинство зрителей, он болел за тридцатитрехлетнего Дробны, который после трех часов упорной борьбы в конце концов выиграл матч со счетом 13—11, 4—6, 9—7. Харви хотелось, чтобы на этот раз история повторилась и Кен Роузволл выиграл, хотя он чувствовал, что за те десять лет, когда профессионалам запретили выступать на Уимблдонском турнире, звезда популярного австралийца закатилась. Но в любом случае эти две недели — приятный отдых, и победа может достаться если не Кену Роузволлу, то кому-нибудь из американцев. За завтраком у Харви осталось время быстро просмотреть обзор художественных выставок, что он и сделал, разбросав газеты по всему полу. Изысканная мебель периода регентства, безупречное обслуживание и королевские апартаменты не исправили привычек Харви. Он прошел в ванную, где побрился и принял душ. Арлин говорила ему, что большинство людей поступают наоборот — сначала принимают душ, а потом завтракают. На что он ответил, что большинство людей и дела делают не так, как он, — и посмотрите, что у них получается. По заведенному обычаю в первое утро Уимблдона Харви отправлялся на Летнюю выставку Королевской академии на Пикадилли, затем посещал наиболее известные галереи Вест-Энда: «Агнюс», «Туутс», «Мальборо», «Вильденштейн» — все они располагались неподалеку от «Клэриджис». Это утро не явилось исключением. Харви был человеком привычек, о чем Команда быстро догадалась. Одевшись, Харви отчитал прислугу за то, что в баре недостаточно виски, и, спустившись, вышел через вращающуюся дверь на Дэвис-стрит. Он не заметил молодого человека с «уоки-токи» на другой стороне улицы. — Он вышел из отеля на Дэвис-стрит, — тихо произнес Стивен в маленький передатчик, — и направляется в твою сторону, Джеймс. — Перехвачу его, как только появится на Беркли-сквер. Робин, ты меня слышишь? — Да. — Свяжусь с тобой, как только увижу его. Оставайся у Королевской академии. — Понял, — ответил Робин. Харви обогнул Беркли-сквер и вышел на Пикадилли через Палладианские арки Берлингтон-хаус. С большим неудовольствием он встал в конец весьма разношерстной очереди, которая черепашьим шагом двигалась мимо Астрономического общества и Общества антикваров. Меткаф не заметил и еще одного молодого человека, стоявшего у входа в Химическое общество и погруженного в чтение журнала «Химия в Британии». Наконец Харви поднялся по красной дорожке в залы Королевской академии. Купив за пять фунтов сезонный билет — возможно, он захочет прийти сюда еще три-четыре раза, — Харви провел остаток утра, разглядывая 1182 картины, ни одна из которых, в соответствии со строгими правилами академии, еще ни разу не выставлялась нигде в мире. Несмотря на эти правила, комиссии, формирующей выставочный фонд, было из чего выбирать: в ее распоряжении имелось более пяти тысяч картин. Месяцем раньше, в первый день открытия выставки, Харви купил через агента акварель Альфреда Дэниелса «Палата общин» за 350 фунтов и две картины маслом Бернарда Данстэна, изображавших сценки из жизни английской провинции, по 125 фунтов каждая. Харви считая приобретение на Летней выставке выгодным: даже если ему не захочется оставлять себе все картины, они станут великолепными подарками по возвращении в Штаты. Дэниелс напомнил ему Доури, чью картину он купил в академии двадцать лет назад всего за восемьдесят фунтов: как выяснилось впоследствии, он очень проницательно разместил капитал, вложив деньги в это полотно. Харви специально проверил, есть ли на выставке картины Бернарда Данстэна. Как и предполагалось, их уже раскупили. Данстэн был одним из тех художников, чьи картины всегда распродавались в первые минуты вернисажа. И хотя в день открытия выставки Харви не было в Лондоне, ему не составило труда купить то, что он хотел. Он ставил своего человека в самом начале очереди, и тот, получив каталог, отмечал тех художников, картины которых, по его мнению, Харви мог бы сразу продать в случае ошибки или оставить себе, если они понравятся. Ровно в 10.00, когда открывалась выставка, агент направлялся прямо к столу продаж и приобретал пять или шесть картин из отмеченных в каталоге, еще до того как он сам или кто другой, кроме академиков, увидел их. Харви тщательно изучал сделанные агентом приобретения. На этот раз он с удовольствием оставил все картины у себя. Если же в партии находилась хоть одна картина, не подходившая для его коллекции, Харви возвращал ее для перепродажи, обещая выкупить ее, если не найдется другой покупатель. За двадцать лет он приобрел таким способом более сотни картин, вернув всего с десяток, причем они все ушли другим лицам. Харви выработал системы на все случаи жизни. В час дня, довольный тем, как прошло утро, он ушел из Королевской академии. Белый «роллс-ройс» ожидал его во дворе. — На Уимблдон, — распорядился Харви. — Дерьмо! — сказал Робин в микрофон «уоки-токи». — Что-что? — не понял Стивен. — Передаю по буквам: Д. Е. Р. Ь. М. О! Он уехал на Уимблдон, и весь сегодняшний день коту под хвост. Это означало, что Харви вернется в отель не раньше семи-восьми часов вечера. Компаньоны разработали график наблюдения за отелем, и Робин, сев в свой «Ровер-3500 V8» у парковочного счетчика на Сент-Джеймс-сквер, отправился на Уимблдон. Джеймс достал по два билета на все дни турнира на места напротив ложи Харви. Робин появился на теннисных кортах через несколько минут после Харви и занял свое место на трибуне центрального корта, затерявшись в море лиц. В ожидании начала соревнований атмосфера становилась все более напряженной. С каждым годом популярность Уимблдонского турнира возрастала, и трибуны центрального корта заполнялись до отказа. Принцесса Александра и премьер-министр заняли королевскую ложу, ожидая выхода «гладиаторов». На южном конце корта на небольших щитах уже вспыхнули фамилии Кодеш и Стюарт, а рефери занял свое место на высоком стуле над сеткой в центре корта. Зрители зааплодировали одетым в белое спортсменам, которые вышли на корт, каждый с четырьмя ракетками в руках. На Уимблдоне спортсменам разрешается одеваться только в белый цвет, хотя в последнее время правила немного ослабли, и спортсменкам разрешили цветную отделку на юбках. Робин с удовольствием наблюдал за матчем между Кодешем и американским теннисистом, который поначалу упорно сопротивлялся чемпиону, но в конце концов проиграл чеху со счетом 6—3, 6—4, 9—7. Робин даже немного расстроился, когда Харви решил в середине захватывающих парных сражений покинуть корт. «Труба зовет», — сказал себе Робин, пристраиваясь на безопасном расстоянии за белым лимузином. Так они и вернулись в «Клэриджис». Подъехав к отелю, Робин позвонил на квартиру Джеймсу, которую Команда использовала в Лондоне в качестве штаба, и доложил Стивену обстановку. — Пожалуй, на сегодня хватит, — ответил Стивен, — Завтра попробуем еще раз. У нашего бедного Жан-Пьера сегодня пульс подскочил до ста пятидесяти. Не стоит напрасные волнения растягивать на несколько дней. Покинув на следующее утро отель, Харви отправился через Беркли-сквер на Брутон-стрит, а оттуда на Бонд-стрит, остановившись всего в пятидесяти метрах от галереи Жан-Пьера. Но вместо того, чтобы повернуть на запад, он повернул на восток и заскочил в «Агнюс», где у него была назначена встреча с сэром Джеффри Агню, главой семейной фирмы. Меткаф собирался узнать о новостях на рынке произведений импрессионистов. Сэр Джеффри торопился на другую встречу и смог уделить Харви всего несколько минут. Стоящих картин импрессионистов у него тоже не было. Через несколько минут Харви вышел от Лгню, держа в руках маленький утешительный приз — макет статуи Родена, обычную безделушку за 800 фунтов. — Он выходит, — сообщил Робин, — и движется в нужном направлении. У Жан-Пьера перехватило дыхание, но Харви снова не дошел до него: на этот раз он остановился у галереи «Мальборо» — посмотреть последнюю выставку Барбары Хэруорт. На выставке он провел более часа, наслаждаясь великолепными полотнами художницы, но ничего не купил, решив, что цены просто возмутительные. Десять лет назад он купил две ее картины всего за восемьсот фунтов, а теперь галерея запрашивала от семи до десяти тысяч за одну картину. Харви продолжил прогулку по Бонд-стрит. — Жан-Пьер? — Слушаю, — послышался в динамике нервный голос. — Он подошел к углу Кондуит-стрит и сейчас всего лишь в пятидесяти метрах от твоей галереи. Жан-Пьер подготовил витрину, убрав из нее акварель Сазерленда «Темза и лодочник». — Повернул налево, вот гад какой! — произнес Джеймс, стоявший напротив галереи. — Идет по правой стороне Брутон-стрит. Жан-Пьер поставил Сазерленда обратно на мольберт в витрине и поспешил в туалет, бормоча себе под нос: — Я не могу справиться с двумя видами дерьма одновременно. Тем временем Харви зашел в ничем не приметный подъезд на Брутон-стрит и поднялся по лестнице в галерею «Туутс», ставшую известной именно благодаря картинам импрессионистов. Кли, Пикассо, две картины Сальвадора Дали — все это было не то, что искал Харви. Хотя Кли был и хорош, но не настолько, как тот, что висел в столовой его особняка в Линкольне. Кроме того, он не вписывался ни в один из замыслов Арлин, занимавшейся интерьерами их недвижимости. Управляющий галереей Николас Туут обещал следить за поступлениями и позвонить Харви в «Клэриджис», если появится что-нибудь интересное. — Он опять вышел на улицу, но, по-моему, идет обратно в отель. Джеймс стал мысленно уговаривать Харви повернуть назад и двигаться в сторону Жан-Пьера, но тот неуклонно шел к Беркли-сквер, только один раз отклонившись от курса — к галерее О'Хейна. Альберт, старший швейцар «Клэриджис», сказал ему, что там в витрине был выставлен Ренуар, — так оно и было на самом деле. Но полотно оказалось недоконченным. То ли Ренуар написал его просто так, чтобы потренироваться, то ли оно так не понравилось ему, что он не стал заканчивать работу. Харви захотелось узнать цену, и он вошел в магазин. — Тридцать тысяч фунтов, — ответил продавец на его вопрос, словно разговор шел о десяти фунтах и покупка этой картины во всех отношениях была выгодной. Харви даже присвистнул. Его всегда удивляло, как второсортная картина известного мастера может стоить тридцать тысяч, а великолепная работа художника без громкого имени принесет тому всего несколько сотен долларов. Поблагодарив продавца за беспокойство, Харви вышел из галереи. — Приятно, что вы не забываете о нас, мистер Меткаф, — донеслось ему в спину. Харви всегда льстило, когда люди помнили его фамилию. Но, черт побери, они обязаны помнить, что в прошлом году он купил у них Моне за 62 000 фунтов. — Он определенно возвращается в отель, — сообщил Джеймс. Харви зашел в «Клэриджис» всего на несколько минут, чтобы взять их знаменитую, специально приготовленную корзину сандвичей с икрой, говядиной, ветчиной, сыром и шоколадным тортом для более позднего ленча на Уимблдоне. По графику теперь настала очередь Джеймса наблюдать на турнире за Меткафом, и он решил взять с собой Энн. Почему бы и нет? Ведь она знала всю правду. Сегодня был женский день, и очередь Билли Джин Кинг, бойкой американской чемпионки, выйти на корт. Ее противницей была американка Кэти Мей, которая выглядела так, будто догадывалась, что ее ждут тяжелые времена. Аплодисменты, которыми встретили Билли Джин, были слабоваты для ее возможностей, но по непонятной причине она так никогда и не стала фавориткой Уимблдона. Харви сопровождал гость, которого едва можно было принять за уроженца Средней Европы. — И где ваша жертва? — поинтересовалась Энн. — Почти прямо напротив — разговаривает с мужчиной в светло-сером костюме. Его собеседник похож на чиновника ЕЭС. — Вот тот толстый коротышка? — спросила Энн. — Именно, — ответил Джеймс. Замечание, высказанное Энн, заглушил крик рефери, «Игра!» и внимание зрителей сосредоточилось на Билли Джин. Было ровно два часа дня. — Спасибо, Харви, что пригласили меня на Уимблдон, — сказал Йорг Биррер. — Сейчас столько работы, что позволить себе такой отдых я просто не могу. Рынок нельзя оставлять без присмотра больше чем на несколько часов: где-нибудь обязательно разразится скандал. — Если вас так волнуют скандалы, не пора ли подумать об отставке? — заметил Харви. — А кто займет мое место? Я уже десять лет председатель этого банка, и найти достойного преемника совсем не просто. — Первый гейм выиграла миссис Кинг. Миссис Кинг ведет в первом сете со счетом 1— 0. — Послушайте, Харви, мы с вами давно сотрудничаем, и, зная ваш характер, думаю, вы пригласили меня сюда не просто ради удовольствия. — Как вы обо мне дурно думаете, Йорг. — Иногда приходится. Работа такая, — Ладно. Я хотел узнать, в каком состоянии находятся три моих счета, а вы узнаете о моих планах на ближайшие месяцы. — Гейм выиграла миссис Кинг. Миссис Кинг ведет в первом сете со счетом 2— 0. — Официальный счет номер один составляет несколько тысяч долларов в приходной части. Номерной товарный счет, — Биррер задержался, чтобы раскрутить маленькую бумажку с напечатанным на ней аккуратным столбцом цифр, — в минусе на 3 726 000 долларов, но на нем размещены 37 000 унций золота по нынешней рыночной цене 135 долларов за унцию. — И что вы мне посоветуете? — Продолжайте в том же духе. Я так считаю, что ваш президент или объявит о новом золотом стандарте, или разрешит вашим соотечественникам покупать золото на открытом рынке не раньше начала следующего года. — Я тоже так считаю; и все-таки, думаю, начнем продавать его за несколько недель до того, когда на рынок хлынут массы. На этот счет у меня своя теория. — Пожалуй, Харви, вы, как всегда, правы. — Гейм выиграла миссис Кинг. Миссис Кинг ведет в первом сете со счетом 3 — 0. — Сколько возьмете с меня за овердрафт? — Полтора процента сверх межбанковской процентной ставки, которая сейчас составляет 13,25 процента. Следовательно, мой банк получит с вас 14,75 процента. Это учитывая, что цена на золото за год подскочит почти на 70 процентов. Конечно, цена не будет расти вечно, но пара месяцев в запасе у нас пока есть. — Отлично, — подвел итог Харви, — подождем до первого ноября, а там сверим нашу информацию. Как всегда, кодированным телексом. Не представляю, что бы мир делал без швейцарцев. — Будьте осторожны, Харви. Знаете, у нас в полиции специалистов по мошенничеству гораздо больше, чем по убийствам. — Занимайтесь своими делами, Йорг, а уж о своих я позабочусь сам. И если вдруг настанет день, когда я стану нервничать из-за нескольких чиновников из Цюриха, получающих нищенскую зарплату, я дам вам знать. А теперь давайте перекусим и будем наслаждаться игрой. О третьем счете поговорим в другой раз. — Гейм выиграла миссис Кинг. Миссис Кинг ведет в первом сете со счетом 4 — 0. — Похоже, они говорят о делах, — заметила Энн. — Не заметно, чтобы они вообще следили за игрой. — Наверное, Харви пытается купить Уимблдон по себестоимости, — пошутил Джеймс— Беда в том, что я наблюдаю за нашим подопечным уже несколько дней и даже в какой-то мере начал уважать его. Это самый организованный человек, с каким я когда-либо встречался в жизни. Если он такой во время отдыха, то какой же он во время работы, черт побери? — Не представляю, — ответила Энн. — Гейм выиграла мисс Мей. Миссис Кинг ведет в первом сете со счетом 4—1. — Неудивительно, что он такой толстый. Посмотри, как он заглатывает торт. — Джеймс поднял свой цейссовский бинокль. — Кстати, дорогая, а ты что-нибудь захватила для нас? Эни достала из корзинки листья салата и французские хлебцы для Джеймса, а сама стала жевать стебелек сельдерея. — Похоже, я немножко поправилась, — пояснила она. — На следующей неделе мне предстоит демонстрировать зимнюю коллекцию. А вдруг не влезу? — Энн коснулась коленки Джеймса и улыбнулась. — Наверное, эти килограммы от счастья. — Эй, не надо чувствовать себя такой уж счастливой. Я предпочитаю, чтобы ты осталась стройненькой. — Гейм выиграла миссис Кинг. Миссис Кинг ведет в первом сете со счетом 5—1. — Эта победа будет легкой, — сказал Джеймс. — На открытии так часто бывает. Люди приходят только для того, чтобы посмотреть, в хорошей ли форме чемпион, и, по-моему, Кинг будет трудно победить в этом году: похоже, она стремится повторить рекорд Хелен Муди на восьми Уимблдопских турнирах. — Гейм и первый сет выиграла миссис Кинг со счетом 6—1. Миссис Кинг ведет сет 1— 0. Пожалуйста, новые мячи. Подает мисс Мей. — Мы будем наблюдать за ним весь день? — спросила Энн. — Нет, мы должны убедиться, что он вернулся в отель и не собирается ни с того ни с сего менять свои планы. Если мы упустим шанс и он пройдет мимо галереи Жан-Пьера, то другой возможности у нас может и не быть. — А что, если он действительно изменит свои планы? — Бог его знает, или, вернее, Стивен знает — он у нас самый головастый. — Гейм выиграла миссис Кинг. Миссис Кинг ведет во втором сете со счетом 1— 0. — Бедняжка мисс Мей! Джеймс, по-моему, ей везет так же, как и тебе. А как продвигается операция Жан-Пьера? — Никак. Меткаф так и не появился у галереи. Сегодня он был в тридцати метрах от витрины, но развернулся и пошел в обратном направлении. У бедного Жан-Пьера чуть не случился сердечный приступ. Но мы очень надеемся на завтра. Кажется, он уже осмотрел все галереи на Пикадилли и в дальней части Бонд-стрит, а он человек обстоятельный. Рано или поздно он просто обязан и на нашу территорию зайти. —Вам каждому надо было застраховаться на миллион долларов, назначив остальных троих своими бенефициарами[27], — пошутила Энн, — и тогда, если кто-либо умрет от сердечного приступа, остальные получат все свои денежки обратно. — Это совсем не смешно, Энн. Знаешь, как действует на нервы, когда все время болтаешься рядом с ним и ждешь, что он в любую минуту возьмет и выкинет какую-нибудь штуку. — Гейм выиграла миссис Кинг. Миссис Кинг ведет во втором сете со счетом 2—0 и выиграла первый сет. — А как поживает твой собственный план? — Тоже никак. Бесполезно. А теперь, когда мы начали другие операции, у меня вообще нет времени думать о свеем плане. — А давай я его соблазню. — Идея неплохая, но тебе придется придумать что-нибудь совершенно особенное, чтобы вытянуть из него сто тысяч фунтов. Ему достаточно свистнуть у «Хилтона» или на «Шефферд маркет», и он получит то же самое за тридцать фунтов. Понимаешь, одной из особенностей этого господина, как выяснилось в процессе, является то, что за свои деньги он старается получить нечто особенное. А за тридцать фунтов за ночь тебе придется работать лет пятнадцать, чтобы вернуть мою долю. К тому же, уверен, мои компаньоны не согласятся столько ждать. Вообще-то, по-моему, они не согласны ждать и две недели. — Ничего, мы что-нибудь придумаем, — заверила его Энн. — Гейм выиграла мисс Мей. Миссис Кинг ведет во втором сете со счетом 2—1 и выиграла первый сет. — Так-так. Все ж таки мисс Мей удалось выиграть еще один гейм. Великолепный ленч, Харви. — Скажите спасибо «Клэриджис». Много лучше, чем сидеть в битком набитом ресторане, да и теннис там смотреть нельзя. — Билли Джин делает из бедной девушки отбивную. — Я так и предполагал, — ответил Харви. — Давайте-ка, Йорг, поговорим о моем счете номер два. Йорг опять извлек на свет в несколько раз сложенный листок бумаги со столбцами цифр. Это и была та самая обстоятельность швейцарцев, такая привлекательная для половины мира: им вверяли свои деньги и главы государств, и арабские шейхи. В свою очередь, швейцарцы сохранили одну из самых устойчивых финансовых систем в мире. А если система функционирует хорошо, зачем изобретать что-то новое? Биррер несколько секунд смотрел па цифры. — Первого апреля — только вы, Харви, могли выбрать этот день — на счет номер два переведены 7 486 000 долларов, где до этого уже лежали 2 791 428 долларов. Второго апреля вы распорядились перевести один миллион долларов в банк Минас-Жерайс на имена Силвермен и Эллиот. Затем мы заплатили 420 000 долларов компании «Ридинг и Бейтс» за аренду платформы и оплатили еще несколько счетов на общую сумму 104 112 долларов. Итого на счете номер два находится 8 753 316 долларов. — Гейм выиграла миссис Кинг. Миссис Кинг ведет во втором сете со счетом 3 —1. — Очень хорошо, — сказал Харви. — Хорошо что — теннис или деньги? — уточнил Биррер. — И то и другое. Теперь, Йорг, о планах. Я предполагаю, что в течение ближайших недель шести мне понадобится около двух миллионов долларов. Хочу купить в Лондоне пару картин. Я уже присмотрел одну работу Клее, но похожу еще по галереям. Если бы я знал, что авантюра с нашей «Проспекта ойл» окажется такой удачной, обязательно перебил бы у Арманда Хаммера Ван Гога на прошлогоднем аукционе в «Сотби-Парк Бернет». Еще мне нужны наличные на покупку новых лошадей: вы знаете, в Аскоте состоится аукцион чистокровок. Мой племенной завод несколько уменьшился, а так хочется выиграть скачки на Приз короля Георга и Елизаветы. (Если бы Джеймс услышал, как Харви перевирает название скачек, он бы, наверное, содрогнулся.)[28] Вы же знаете, мой лучший результат до сих пор — третье место, а это не очень хорошо. В этом году я выставил на скачках молодую кобылу Розали, лучшую за многие годы. Если проиграю, то придется полностью заново создавать завод, но, черт меня побери, в этом году я постараюсь победить. — Гейм выиграла миссис Кинг. Миссис Кинг ведет во втором сете со счетом 4—1. — Миссис Кинг тоже старается, — заметил Биррер. — Хорошо, я скажу старшему кассиру, что вы собираетесь в ближайшие недели снимать крупные суммы. — Но мне бы не хотелось, чтобы остаток лежал без движения, поэтому за эти месяцы прикупите еще золота, а в следующем году продадим его. Если цены начнут падать, я позвоню в Цюрих. Ежедневно, после окончания торгов, пожалуйста, все не предъявленные к платежу ценные бумаги кредитуйте «овернайт» первоклассным банкам. — Что вы собираетесь со всем этим делать, если ваши сигары не добьют вас раньше? — Перестаньте, Йорг. Вы прямо как мой доктор. Я уже сто раз говорил вам, что в будущем году ухожу в отставку, бросаю все, — Не могу себе представить, чтобы Харви Меткаф добровольно бросил крысиные бега. Я просто не берусь подсчитать, сколько вы сейчас стоите. — Я тоже, Иорг, — рассмеялся Харви. — По этому поводу Аристотель Онассис[29] однажды сказал: «Если вы можете сосчитать свои деньги, считайте, что их у вас нет». — Гейм выиграла миссис Кинг. Миссис Кинг ведет во втором сете со счетом 5—1. — А как Розали? У нас все еще лежит ваше распоряжение, что, если с вами что случится, все счета перевести на нее в Бостон. — С ней все в порядке. Сегодня утром позвонила мне и сказала, что работы у лее выше крыши и на Уимблдон она со мной не пойдет. Скорее всего она кончит тем, что выйдет замуж за богатого американца, и эти счета ей просто не понадобятся. К ней уже многие сватались. Только кто их разберет, любят ли они ее или мои деньги. Мы с ней крупно поссорились пару лет назад, и, боюсь, она до сих пор не простила меня. — Гейм, сет и матч выиграла миссис Кинг — 6-1, 6-1. Харви, Йорг, Джеймс и Энн вместе со всеми зрителями аплодировали, пока спортсменки покидали корт. Проходя перед королевской ложей, они сделали книксен президенту Всеанглийского теннисного клуба его королевскому высочеству герцогу Кентскому. Харви и Йорг Биррер остались посмотреть матч следующей пары, а затем вместе вернулись в «Клэриджис» пообедать. Джеймс и Энн остались довольны тем, как провели день на Уимблдоне, и, благополучно проводив Харви и его «континентального» друга до отеля, вернулись домой к Джеймсу. — Стивен, я вернулся. Меткаф устроен на ночь. На вахте с полдевятого утра. — Молодец, Джеймс. Может, он завтра клюнет. Услышав шум льющейся воды, Джеймс прошел на кухню. Энн, с руками по локоть в пене, оттирала железной мочалкой глубокую сковороду. Она повернулась и помахала мочалкой у него перед носом: — Дорогой, я ничего не хочу сказать плохого о твоей приходящей прислуге, но это единственная в моей жизни кухня, где нужно мыть посуду перед тем, как приготовить обед. — Знаю. Она всегда подметает пол только там, где чисто. С каждым приходом она делает все меньше и меньше работы. — Джеймс сел к кухонному столу и залюбовался стройной фигуркой Энн. — Потрешь мне спину, если я перед обедом приму ванну? — Да, железной мочалкой. Воды было много, и она была приятно горячая. Джеймс, наслаждаясь, лежал в ванне, позволяя Энн мыть себя. Когда наконец он вылез из ванны, вода струйками сбегала с него прямо на пол. — Дорогая, а тебе не кажется, что для банщицы ты чересчур одета, — заметил он. — Почему бы нам не исправить этот промах? Пока Джеймс вытирался, Энн успела снять с себя всю одежду. Когда он вошел в спальню, она уже лежала на кровати, свернувшись калачиком под одеялом. — Холодно, — пожаловалась она. — Не беспокойтесь, мисс, — ответил он, — сейчас в ваше распоряжение будет предоставлена двухметровая горячая грелка. Она заключила его в свои объятия: — Врунишка, ты же замерзший. — Зато ты восхитительна! — сказал он, пытаясь обнять ее всю сразу. — Как поживает твой план? — Пока не знаю. Поговорим о нем минут через двадцать. За следующие полчаса Энн не произнесла ни слова. Затем она наконец сказала: — Ну все, хватит, вылезай. Печеный сыр уже, должно быть, приготовился, и в любом случае надо перестелить постель. — Глупышка, оставь постель в покое. — Не оставлю. Сегодня ночью я совсем не выспалась. Ты стянул все одеяла на себя, а мне, замерзая от холода, оставалось только любоваться, как ты дрыхнешь, свернувшись, словно самодовольный кот. Заниматься с тобой любовыо — совсем не то, что обещал Гарольд Роббинс. — Женщина, когда кончишь болтать, поставь будильник на семь часов. — На семь? Но ты должен быть у «Клэриджис» в полдевятого. — Знаю, но хотелось еще поработать над яичницей. — Джеймс, тебе уже давно пора забыть свой студенческий юмор. — Я всегда считал эту шутку довольно смешной. — Несомненно, дорогой. Но почему бы тебе не одеться, пока обед не превратился в угольки? Джеймс подъехал к «Клэриджис» в 8.29. Какими бы ни были его собственные недостатки, он твердо настроился не подвести других. Он включил «уоки-токи», проверяя, находится ли Стивен на Беркли-сквер, а Робин — на Бонд-стрит. — Доброе утро, —сказал Стивен, — ночь прошла хорошо? — Лучше не придумаешь, — ответил Джеймс. — Я так понимаю, хорошо спалось? — снова спросил Стивен. — Глаз не сомкнул. — Хватит нас дразнить, — сказал Робин, — и сосредоточься на Харви Меткафе. Джеймс остановился у входа в меховой магазин «Слейтерс», наблюдая, как расходятся по домам дворники и первые клерки спешат на работу. Харви Меткаф закончил завтракать и отложил газету. Вчера он уже лег спать, когда из Бостона позвонила жена, за завтраком позвонила дочь. Наступающий день начинался хорошо. Харви решил сегодня еще поискать импрессионистов — в других галереях на Корк-стрит и Бонд-стрит. Возможно, ему смогут помочь в «Сотбис». В 9.47 он покинул отель и, как обычно, быстрым шагом направился в сторону Бонд-стрит. — Всем постам! Стивен и Робин встрепенулись, очнувшись от своих мыслей. — Только что прошел на Брутон-стрит, направляется к Бонд-стрит. Харви быстро шел по Бонд-стрит, не обращая внимания на галереи, где он уже побывал. — Жан-Пьер, он в пятидесяти метрах от тебя, — произнес Джеймс, — сорок метров, тридцать… двадцать метров… О нет, проклятие, он зашел в «Сотбис». А там сегодня в продаже только средневековые раскрашенные панели. Черт, не знал, что они могут заинтересовать его. Он поглядел на стоявшего в отдалении Стивена, выглядевшего более толстым от поддетой под пиджак одежды и чуть загримированного под солидного бизнесмена. Воротничок и очки без оправы делали его похожим на немца. В динамике послышался его голос: — Джеймс, я иду в галерею Жан-Пьера, а ты оставайся к северу от «Сотбис» на дальней стороне улицы. Будешь докладывать обстановку каждые пятнадцать минут. Робин, иди на аукцион и помаши перед носом Харви приманкой. — Стивен, этого нет в плане, — заикаясь, произнес Робин. — Импровизируй на ходу, а то тебе придется заниматься только состоянием сердца Жан-Пьера, но без всяких гонораров. Понял? — Понял, — нервно ответил Робин и вошел в галерею. Там он сразу же подошел к ближайшему зеркалу. Его действительно нельзя было узнать. Поднявшись наверх, он заметил Харви в задних рядах аукционного зала и сел в кресло за ним. Продажа средневековых панелей шла бойко. Харви понимал, что по идее они должны бы ему нравиться, но никак не мог заставить себя полюбить готическое пристрастие к мишуре и ярким позолоченным цветам. Собравшись с духом, Робин негромко заговорил со своим соседом слева: — Панели выглядят довольно красиво, но я совсем незнаком с этим периодом. Предпочитаю современное искусство. Но мои предпочтения не в счет, надо что-то написать и для наших читателей. Сосед Робина вежливо улыбнулся: — Вы освещаете все аукционы? — Почти. Особенно если там ожидаются сюрпризы. Во всяком случае, в «Сотбис» всегда можно узнать последние новости о галереях. Например, сегодня утром один из ассистентов сказал мне, что в галерее Ламанна появилось нечто совершенно особенное, из импрессионистов. Робин старательно прошептал эту информацию над правым ухом Харви, а затем, устроившись в кресле поудобнее, стал ждать, какой эффект она произведет. Вскоре его ожидания были вознаграждены: Харви поднялся со своего места и стал пробираться на выход. Робин подождал, пока продали еще три лота, скрестил пальцы и пошел за ним. Снаружи Джеймс продолжал терпеливо караулить Харви. — 10.30 — не появился. — Понятно. — 10.45 — не появился. — Понятно. — 11.00 — не появился. — Понятно. — 11.12 — всем постам, всем постам! Джеймс быстро заскочил в галерею Ламанна, а Жан-Пьер снова убрал из витрины акварель Сазерленда «Темза и лодочник» и заменил ее потрясающей картиной Ван Гога, какой лондонские галереи еще не видели. Сейчас или никогда: объект целенаправленно приближался по Бонд-стрит прямо к цели. Картину нарисовал Давид Штейн, достигшей скандальной известности в мире искусства подделкой более трехсот картин и рисунков широко известных импрессионистов, за которые получил в общей сложности 864 000 долларов, а позднее четыре года тюрьмы. Его разоблачили в 1969 году, когда он устроил в галерее «Нивея» на Мэдисон-авеню выставку своего Шагала. Штейн не знал, что сам Шагал в это время находился в Нью-Йорке в музее Центра Линкольна, где выставлялись две его самые знаменитые работы. Когда ему сообщили о выставке на Мэдисон-авеню, он с возмущением заявил в окружную прокуратуру, что эти картины являются подделками. Штейн уже успел продать одного поддельного Шагала Луису Д. Коэну почти за 100000 долларов. И до сегодняшнего дня в Галерее современного искусства в Милане имеются полотна Штейна-Шагала и Штейна-Пикассо. Поэтому Жан-Пьер не сомневался, что сможет повторить в Лондоне то, чего Штейн добился в Нью-Йорке и Милане. Штейн продолжал перерисовывать картины импрессионистов, но теперь подписывал их своей фамилией и благодаря своему бесспорному таланту по-прежнему неплохо зарабатывал на жизнь. Он давно знал Жан-Пьера и относился к нему очень хорошо, поэтому, услышав историю о Меткафе и афере с «Проспекта ойл», согласился за 10 000 долларов изготовить Ван Гога и подписать картину знаменитым «Vincent». Жан-Пьер хорошо изучил, какие полотна Ван Гога исчезли при таинственных обстоятельствах: Штейн мог бы возродить такую картину, а Харви заинтересоваться ею. Он начал с каталога шедевров Винсента Ван Гога La Failles и выбрал оттуда три работы, выставлявшиеся в Национальной галерее в Берлине перед Второй мировой войной. В каталоге они значились под номерами 485 Затем Жан-Пьер связался с профессором Вормитом из «Preussischer Kulturbesitz» — крупнейшим специалистом с мировым именем по исчезнувшим произведениям искусств, и тот исключил из списка Жан-Пьер также обратился в Гаагу к мадам Теллиген-Хоогендоорм из «Rijksbureau voo Kunsthistorische Documentatie». Мадам Теллиген, признанный специалист по Ван Гогу, постепенно прояснила ситуацию с исчезнувшими шедеврами. В 1937 году нацисты убрали их из Берлинской национальной галереи вместе со многими другими произведениями искусства, несмотря на энергичные протесты директора галереи д-ра Ханфштенгеля и хранителя живописи д-ра Хенцена. Картины, заклейменные обывательской косностью национал-социалистов как загнивающее искусство, были вывезены на склад на Копеникерштрассе в Берлине. В январе 1938 года Гитлер лично приехал в это хранилище и объявил об официальной конфискации картин. Какова дальнейшая судьба этих двух Ван Готов — не знает никто. Многие из произведений искусства, конфискованных нацистами, агент Германа Геринга Йозеф Ангерер тайно продал за границу, добывая для фюрера столь необходимую иностранную валюту. Кое-что продали на аукционе в Люцерне 30 июня 1939 года, организованном Галереей искусств Фишера. И тем не менее многие работы, находившиеся в хранилище на Копеникерштрассе, просто сожгли или украли — в общем, они исчезли. Жан-Пьеру удалось достать черно-белые репродукции Большей по размерам из этих двух картин была Штейн согласился с выбором Жан-Пьера и, прежде чем приняться за работу, долго и тщательно изучал и черно-белую репродукцию Заглотив приманку, Харви направился в галерею Ламанна, и не зря. Когда он был в пяти шагах от нее, то увидел, как картину снимают с витрины. Он не верил своим глазам. Все сомнения тут же развеялись: полотно Ван Гога, и к тому же в превосходном состоянии. В действительности, Харви почти вбежал в галерею. Жан-Пьер, Джеймс и Стивен сделали вид, что они настолько поглощены разговором, что никто из них не заметил его появления. Стивен произнес с немецким акцентом, обращаясь к Жан-Пьеру: — Сто семьдесят тысяч гиней есть высокий цена, но это есть великолепный экземпляр. Вы можете быть уверен, что картина есть тот, который исчез из Берлин в тридцать седьмой год? — Сэр, никогда нельзя быть ни в чем уверенным, но убедитесь сами: на обратной стороне полотна вы можете видеть штемпель Берлинской национальной галереи, а Бернхайм Жён подтвердил, что в двадцать седьмом году продал картину немцам. История этого полотна четко прослеживается до тысяча восемьсот девяностого года. И похоже на правду, что в разгар войны картину украли из музея. — Как вы стать хозяин картина? — Она попала ко мне из частной коллекции одного английского аристократа, который пожелал остаться неизвестным. — Великолепно! — воскликнул Стивен. — Я хотел бы резервировать ее до четыре часа дня, когда принесу чек на 170 000 гиней из Дрезднербанк А. Г. Можно так? — Конечно, сэр, — ответил Жан-Пьер. — Я поставлю на картину красную точку. Джеймс в умопомрачительном костюме и лихо заломленной фетровой шляпе крутился позади Стивена с видом знатока. — Это, несомненно, великолепный образец работы мастера, — льстиво заметил он. — Да, я показывал ее Джулиусу Бзррону, галерея «Сотбис», и он сказал то же самое. Джеймс семенящей походкой прошел в конец галереи, наслаждаясь своей ролью знатока. В этот момент вошел Робин, из кармана его куртки торчал номер «Гардиан». — Доброе утро, мистер Ламанн. В «Сотбис» прошел слух о Ван Гоге, который, как я всегда считал, находился в России. Хочу для завтрашнего номера написать несколько строчек об истории этого полотна и как оно попало к вам. Вы не против? — Я буду только рад, — ответил Жан-Пьер, — но, к вашему сведению, я только что за 170 000 гиней зарезервировал эту картину для герра Дроссера, известного немецкого дилера. — Весьма разумная цена, — компетентно отозвался Джеймс с другого конца галереи. — Со времен Жан-Пьер во все глаза смотрел на Джеймса. Он играл изумительно. Робин начал делать в блокноте заметки, надеясь, что со стороны его действия сойдут за стенографическую запись, затем снова обратился к Жан-Пьеру: — А у вас есть снимок картины? — Конечно. Жан-Пьер выдвинул ящик стола и, достав цветной фотоснимок картины с приложенным к нему описанием, вручил Робину. — Пожалуйста, проверьте написание «Ламанн», хорошо? Я уже устал оттого, что меня постоянно путают с французскими автогонками. Он повернулся к Стивену: —Простите, что заставил вас ждать, герр Дроссер. Как вы хотите, чтобы картина была доставлена? — Можете посылать ее мне в отель «Дорчестер» завтра утром. Номер сто двадцать. — Так и сделаем, сэр. Стивен направился к выходу. — Простите, сэр, — обратился к нему Робин, — не могли бы вы любезно уточнить, как пишется ваша фамилия? — Д. Р. О. С. С. Е. Р. — Вы разрешите мне упомянуть вас в моей статье? — Вы можете. Я с моей покупкой очень доволен. Всего хорошего, джентльмены. — Он резко кивнул и вышел на улицу. И тут, к ужасу Жан-Пьера, Робина и Джеймса, Харви, не задержавшись ни на секунду, тоже ушел. Жан-Пьер тяжело опустился на письменный стол из красного дерева в стиле короля Георга и в отчаянии посмотрел на компаньонов. — Господи Всемогущий, все провалилось! Шесть недель подготовки, три дня агонии, а ему наплевать — он уходит! — Жан-Пьер бросил злобный взгляд на — А Стивен уверял нас, что Харви останется и будет торговаться с Жан-Пьером. «Это в его привычках, — передразнил Джеймс. — Он никогда не выпустит картину из рук». — И кто, черт побери, придумал эту глупую затею? — пробормотал Робин. — Стивен! — в один голос вскрикнули они и бросились к окну. — Какая интересная статуэтка Генри Мура! — произнесла затянутая в корсет дама средних лет, и ее рука уверенно легла на бронзовый пах обнаженного акробата. Пока компаньоны недовольно бурчали, никто из них и не заметил, как дама появилась в галерее. — Сколько хотите за него? — Мадам, я подойду к вам через минуту, — извинился Жан-Пьер. — Смотрите, похоже, Меткаф идет за Стивеном. Робин, свяжись с ним по радио. — Стивен, ты меня слышишь? Только не оглядывайся. Кажется, Харви пошел за тобой — сейчас он в нескольких метрах от тебя. — Какого черта, пошел за мной? Он должен был остаться в галерее с вами и покупать Ван Гога. Чего вы там еще придумали? — Харви слегка изменил сценарий. Он сразу же пошел за тобой, и мы ничего не смогли сделать, что запланировали. — Очень умно. А что мне теперь прикажете делать? Инициативу перехватил Жан-Пьер: — Если он и в самом деле идет за тобой, лучше всего иди в сторону «Дорчестера». — Но я понятия не имею, где находится «Дорчестер»! — взвизгнул Стивен. На помощь пришел Робин: — Стивен, на первом перекрестке поверни направо, и ты выйдешь прямо на Брутон-стрит. Так и иди все прямо и прямо, пока не дойдешь до Беркли-сквер. Оставайся на связи, только не оборачивайся, а то вдруг превратишься в соляной столб. — Джеймс, — вдруг, хотя и не в первый раз, осенило Жан-Пьера, — хватай такси и мчись в «Дорчестер». Забронируешь там сто двадцатый номер на имя Дроссера. Как только Стивен войдет в отель, возьмешь для него ключ, а потом исчезнешь. Стквен, ты меня слышишь? — Да. — Ты все слышал? — Все. Скажи Джеймсу, пусть забронирует сто девятнадцатый или сто двадцать первый, если сто двадцатый будет занят. — Понял, — ответил Жан-Пьер. — Давай, Джеймс. Джеймс выскочил из галереи и бросился к такси, на котором приехала дама. Такого он еще никогда в жизни не делал. — В «Дорчестер», гони изо всей мочи! — заорал он. Такси рвануло вперед. — Стивен, Джеймс уехал, Робин пойдет за Харви и будет говорить тебе, как дойти до «Дорчестера». Я остаюсь в галерее. У тебя там как, все в порядке? — Ничего не в порядке, — буркнул Стивен, — начинайте молиться. Я дошел до Беркли-сквер. — Куда теперь? — Через сквер, а потом — по Хилл-стрит. Выскочив из галереи, Робин без остановки добежал до Брутон-стрит, переведя дух, только когда оказался в пятидесяти метрах от Харви. — Так как же Генри Мур? — напомнила о своем существовании дама в корсете. — Чихал я на вашего Генри Мура, — ответил Жан-Пьер, даже не взглянув в ее сторону. — Молодой человек, — возмущенно начала дама, — со мной еще никто никогда так не… Но Жан-Пьер уже добежал до туалета и запер за собой дверь. — Теперь перейди Саут-Одли-стрит и иди дальше до Динери-стрит. Никуда не сворачивай и, главное, не оглядывайся. Харви все так же в пятидесяти метрах от тебя, а я в пятидесяти метрах от него, — говорил Робин, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих при виде мужчины, что-то говорящего в маленькую коробочку. — Сто двадцатый номер свободен? — Да, сэр, освободился сегодня утром. Но я не уверен, что его уже приготовили для заселения. Скорее всего горничная все еще занимается уборкой. Если вы подождете, я уточню, сэр, — ответил высокий портье в смокинге, что указывало на его принадлежность к администрации. — Порядок меня не волновать. — Немецкий акцент Джеймса был намного лучше, чем у Стивена. — Я всегда иметь эту комнату. Этот раз на одну ночь. Моя фамилия — Дроссер, герр… гм… Гельмут Дроссер. И фунтовая банкнота пересекла стойку. — Конечно, сэр. — Стивен, ты вышел на Парк-лейн. Посмотри направо. Видишь на углу прямо перед собой большой отель? Это и есть «Дорчестер». Полукруг, на который ты смотришь, — главный вход. Поднимайся по ступенькам мимо толстяка в зеленой ливрее и иди в вестибюль через вращающуюся дверь. Справа стойка портье. Там тебя должен ждать Джеймс. Робин в который раз порадовался, что ежегодный обед Королевского медицинского общества в прошлом году проходил именно в «Дорчестере». — Где Харви? — промычал Стивен. — В сорока метрах за тобой. Стивен ускорил шаг и, взбежав по ступеням, толкнул вращающуюся дверь с такой силой, что несколько постояльцев, выходивших из отеля, оказались на улице чуть быстрее, чем им хотелось бы. Джеймс ждал его с ключом в руке. — Лифт там, — показал Джеймс. — Ты выбрал один из самых дорогих номеров отеля. Стивен посмотрел в ту сторону, куда указал Джеймс, и обернулся, чтобы поблагодарить его. Но Джеймс уже шел в сторону бара, чтобы не попасться на глаза Харви, когда тот появится. Стивен вышел из лифта на втором этаже и обнаружил, что «Дорчестер», в котором он никогда раньше не был, оказался таким же традиционным, как и «Клэриджис», а пушистая ковровая дорожка в королевских, сине-золотых тонах вела к великолепно обставленному угловому номеру, выходившему окнами на Гайдпарк. Оказавшись в номере, Стивен плюхнулся в кресло, не зная, чего ждать теперь. Все пошло не так, как они предполагали. Жан-Пьер томился в галерее, Джеймс сидел в баре отеля, Робин прогуливался в пятидесяти метрах от входа в отель перед зданием «Барклейс-бэнк» на Парк-лейн, занимавшем особняк в псевдотюдорском стиле. — В вашем отеле проживает некий Дроссер? Кажется, в сто двадцатом номере! — рявкнул Харви. Портье просмотрел список постояльцев: — Да, сэр. Он вас ожидает? — Нет, но мне нужно перекинуться с ним парой слов по внутреннему телефону. — Пожалуйста, сэр. Если вы будете так любезны и пройдете в вон тот небольшой проход слева от вас, там вы найдете пять телефонов. Один из них внутренний. Харви сделал, как было сказано. — Соедините с номером сто двадцатым, — сказал он сидевшему в кабинке оператору в зеленой дорчестерской униформе, с вышитым золотом замком на лацканах куртки. — Пройдите, пожалуйста, в первую кабинку, сэр. — Мистер Дроссер? — Слушаю, — ответил Стивен, с большим трудом вспоминая свой немецкий акцент. — Меня зовут Харви Меткаф. Мне хотелось бы подняться к вам и перекинуться парой слов. Это по поводу Ван Гога, которого вы купили сегодня утром. — Мне немного неудобный в настоящий момент. Собираюсь принять душ, и у меня назначено свидание. — Я задержу вас не дольше чем на несколько минут. Прежде чем Стивен успел ответить, в трубке щелкнуло и замолчало. Через несколько секунд раздался стук в дверь. От волнения у Стивена подкосились коленки. К счастью, он успел переодеться в белый дорчестерский халат; его темно-русые волосы были растрепаны и темнее обычного. Это все, что он смог придумать за такой короткий промежуток времени: первоначально его встреча лицом к лицу с Харви не предполагалась. — Простите за вторжение, мистер Дроссер, но я должен был срочно повидаться с вами. Мне известно, что в галерее Ламанна вы купили картину Ван Гога. Но вы же сами дилер. Может, согласитесь продать ее с хорошими комиссионными? — Нет, спасибо, — ответил Стивен, впервые за день почувствовав себя непринужденно. — Я хотел Ван Гог для моей галереи в Мюнхен много лет. Простите, мистер Меткаф, он не для продажи. — Послушайте, за это полотно вы заплатили 170000 гиней. Сколько это в долларах? — Где-то 435 000. — Давайте я плачу вам 15000 долларов, а вы переуступите картину мне. Все, что от вас требуется, — это позвонить в галерею и сказать, что картина теперь моя и я уплачу по счету. Стивен сидел молча: как бы закончить операцию, не испортив ее. «Думай как Харви Меткаф», — приказал он себе. — 20 000 наличные — и картина ваш. Харви заколебался. Ноги Стивена опять ослабели. — По рукам, — сказал Харви. — Сейчас же звоните в галерею. Стивен поднял трубку: — Соедините меня с галерея Ламанна на Бонд-стрит так быстро, как можно, — я спешить на свидание на ленч. Через несколько секунд в трубке послышался голос Жан-Пьера: — Галерея Ламанна. — Я хотел говорить мистер Ламанн. — Ну, наконец-то, Стивен. Как ты там? — А-а, мистер Ламанн, это герр Дроссер. Вы помните, я был ваша галерея сегодня утро. — Конечно помню, идиот. Что ты там болтаешь, Стивен? Это же я — Жан-Пьер. — Я имею мистер Меткаф со мной. — Святая Дева, прости, Стивен, я не… — И вы можете ожидать мистер Меткаф в несколько минут. — Стивен вопросительно взглянул на Харви. Тот тут же кивнул в знак согласия. — Вы должен передать мой Ван Гог мистер Меткаф. Он давать вам чек 170 000 гинея. — Отлично, дело пошло, — тихо произнес Жан-Пьер, — Я сожалеть, что не буду владелец картины сам, но я получить, как говорят американцы, предложение, от которого не могу отказываться. Спасибо за беспокойство. — Стивен положил трубку. Харви выписал чек на предъявителя на 20 000 долларов. — Благодарю вас, мистер Дроссер. Вы просто осчастливили меня. — Я тоже доволен, — честно признался Стивен. Он проводил Харви до двери, и они пожали друг другу руки. — До свидания, сэр. — Всего хорошего, мистер Меткаф. Стивен закрыл дверь и как в тумане добрел до кресла: сил не осталось даже на то, чтобы двигаться. Робин и Джеймс увидели, что Харви выходит из «Дорчестера». Робин отправился за ним; с каждым шагом в сторону галереи его надежды росли. Джеймс поднялся на лифте на второй этаж и, почти бегом добежав до сто двадцатого номера, замолотил кулаком в дверь. От неожиданности Стивен подпрыгнул в кресле. Отдавая себе отчет, что разговаривать с Меткафом еще раз свыше его сил, он тем не менее открыл дверь: — А-а, это ты, Джеймс. Иди откажись от номера, заплатишь за одну ночь, а затем приходи ко мне в бар. — Почему? Зачем? — За бутылочкой «Крюг Приве Кюве» шестьдесят четвертого года. Итак, одна операция закончилась, осталось еще три. |
||
|