"На Лазурном берегу" - читать интересную книгу автора (Хегган Кристина)

ГЛАВА 22

– Вот видишь, я опять все забыла!

Совершенно расстроенная тем, что ей никак не удаётся ухватить смысл сцены, которую репетировали уже добрых три часа, Карен швырнула на пол текст и без сил рухнула в кресло. Она работала над первым актом вот уже неделю, и, если не считать того блестящего озарения в день своего появления в театре, ничего путного пока не получилось.

– Да не забыла ты, – сказал Нейл, наливая в два стакана ледяную воду. – Просто слишком стараешься. И все время думаешь о зрительном зале, потому что он для тебя еще чужой.

– Ты имеешь в виду эту огромную черную дыру, которая через две недели заполнится четырьмя сотнями людей?

– Она пугает тебя?

– А тебя нет?

– Конечно, пугает. Но я не могу позволить себе испугаться. Я ведь актер. Люди приходят сюда, чтобы развлечься, а не есть меня заживо. И я должен дать им то, за что они заплатили, и им наплевать, испугался я или нет.

– Арчи уже сыт мной по горло.

– Арчи всегда сыт по горло чем-нибудь или кем-нибудь. Это его нормальное состояние.

– Он, наверное, уже собирается заменить меня кем-нибудь.

– Ничего подобного! – Нейл взял ее за руку и заставил подняться. – Пойдем, прогоним сцену еще раз, пока он не вернулся после перерыва. Попробуй не смотреть в зрительный зал. Все внимание только на меня. Вообрази вместо меня кого-нибудь, кто тебя больше волнует, если таковой имеется. Ну что, попробуешь?

Несмотря на свое напряжение, Карен улыбнулась в ответ:

– Ты великолепный рыцарь.

– Тогда покажи мне это. Говори со мной так же, как у тебя получалось на первой импровизированной репетиции. Откуда взялось тогда это волшебство?

Карен покраснела и открыла текст на втором акте.

– Наверное, потому что я увидела тебя. Вдруг очутилась совсем рядом с тобой. Я почувствовала себя девочкой-подростком, полной надежд и грез.

– В таком случае, ради Бога, верни опять ту прекрасную девочку.

– В том-то и загвоздка! Сомневаюсь, что у меня это выйдет. Тогда все случилось как-то совершенно неожиданно. И моя жизнь не зависела от моей игры.

– Да, а теперь, черт подери, зависит! Так что пошевеливайся и начинай как следует работать.

Она встала, хотя не была уверена, что сможет продержаться на ногах хоть минуту.

– Не читай по бумажке, – потребовал Нейл.

– Но как же я…

Он выхватил листы из ее рук и отшвырнул в сторону.

– Текст тебе не нужен. Ты прекрасно знаешь свою роль. Если забудешь, придумывай на ходу. Сейчас главное не текст, а твоя игра. Ну что, готова?

Она кивнула, изумляясь про себя, каким Нейл может быть сильным. Когда начали работать и Карен, освободив глаза и руки от текста, стала свободно двигаться по сцене, то вдруг с удивлением почувствовала, что ее раздражение улетучилось. Карен забыла и про зал, и про суетящихся вокруг рабочих. Голос ее окреп, а тело вдруг стало послушным и вытягивалось, словно струна, когда она обращала к Нейлу страстные речи Ундины.

– Ей-богу, у нее получается! – раздался вдруг голос из зала.

Между рядами кресел мчался Арчи. Его круглое лицо было сплющено непривычной для окружающих сияющей улыбкой. Он неожиданно легко вскочил на сцену и похлопал Карен по плечу.

– Так держать, и тогда мы откроемся точно в срок.

Они прошли весь спектакль с начала до конца. Арчи был так счастлив, что сразу отпустил всех домой, хотя было еще довольно рано.

– Спасибо, – сказала Карен Нейлу.

Был теплый майский день, и они не спеша шли по улице до того угла, где Карен обычно садилась на автобус.

– За что? – спросил Нейл.

– Ты прекрасно знаешь, за что. За то, что все время готов помочь мне. Что держишь меня за руку. Что веришь в мой талант больше, чем я сама. – И искоса посмотрела на него. – А ты всегда такой добрый с новичками?

Нейл пожал плечами:

– Нет. Только когда они сами делают меня добрым. – И подозвал такси. – Прокатимся вместе?

Она на секунду растерялась, а потом решительно покачала головой:

– Нет, я… мне еще нужно зайти в магазины.

Карен не хотела признаваться, что такси для нее – непозволительная роскошь. Но увидела по его сузившимся глазам, что Нейл и так все понял.

– Я плачу. Мне все равно нужно в город. Так что ты просто составишь мне компанию. Давай, – сказал он, открывая дверцу. – Садись.

В такси Нейл стал рассказывать ей о своих впечатлениях о Голливуде, о своей первой кинопробе, о своем стремительном прыжке в кинозвезды, о репортерах, которые охотились за ним днем и ночью.

– Ты, наверное, ненавидишь журналистов? – спросила Карен.

Он пристально смотрел в окно. А когда заговорил, в его голосе послышались ностальгические нотки:

– В то время ненавидел. Но, сказать по правде, сейчас мне этого не хватает. Не хватает фанатов, славы, возбуждения. – Нейл посмотрел на нее. – Я хочу, чтобы все это возвратилось, Карен. И я надеюсь, что «Ундина» поможет мне в этом.

Она удивилась горячности его слов, отчаянию, спрятанному под небрежной улыбкой.

– Я тоже надеюсь, Нейл.

Машина остановилась напротив особняка Петри, и под влиянием настроения Карен сказала:

– Не хочешь зайти к нам как-нибудь пообедать?

– А ты хорошо готовишь?

– В нашей семье главная по этой части Элизабет. Ее няня любит готовить что-нибудь вкусненькое, и Элизабет научилась у нее.

– Может, мне пообедать у няни?

Карен рассмеялась:

– Не вздумай. Элизабет мне этого никогда не простит. Завтра вечером тебе подойдет? Около семи?

– Приду с удовольствием. Что мне принести?

– Свой аппетит. Позаботься, чтобы он был огромным. Четверг у нас макаронный день.

Нейл прибыл к обеду ровно в семь с коробкой шоколадных конфет для Элизабет и бутылкой прекрасного вина для Карен. На нем были легкий бежевый пиджак, темно-коричневые брюки и белая спортивная рубашка с короткими рукавами. Элизабет, которая в ожидании гостя каждые пять минут подбегала к окну, увидев его, просто потеряла дар речи.

– Здравствуй, Элизабет. – Нейл пожал девочке руку и слегка поклонился. – Я давно хотел встретиться с тобой.

Она покраснела.

– И я с вами. – Потом, немного оправившись от смущения, добавила: – На девятом канале по телевизору в субботу показывали ваш фильм, и я смотрела.

– Правда? Какой же?

– «Пока, миссис Миллер».

– И тебе понравилось?

Карен из кухни с беспокойством поглядывала на дочь. В последние дни Нейл что-то был недоволен своей игрой и очень волновался перед премьерой. И ему совсем некстати было бы выслушивать критические замечания Элизабет, на которые та была большая мастерица.

– Да, он отличный. Но вы мне больше нравитесь в комедии «С днем рождения!»

– Элизабет! – предостерегающе окликнула ее Карен.

Нейл замахал рукой:

– Нет-нет, пусть говорит. А почему?

Элизабет, казалось, только и думала над этим вопросом.

– Ну, во-первых, этот фильм гораздо смешнее. И вы там получились забавнее. Особенно когда надеваете платье и являетесь на вечеринку в тунисское посольство. – Она захихикала. – А как вы танцуете на высоких каблуках и все время выворачиваете лодыжки!

– Постой-ка, не смейся. Если хочешь знать, я на самом деле вывернул себе лодыжку, когда снимался в этой сцене. И потом целую неделю не мог ходить. А поскольку мне ничего не оставалось, как только лежать и есть, я потолстел на целых шесть фунтов и когда вернулся на съемки, то это самое платье было уже мало и треснуло на мне по швам на глазах у всей съемочной группы.

Элизабет так и залилась смехом. За обедом они рассказывали друг другу всякие веселые истории: Нейл совершенно очаровал ее своими голливудскими сплетнями, а девочка рассказывала о школе, о подружках и о своей мечте стать художником по рекламе – как Дебби.

Карен смотрела на них. Короткий брак Нейла двадцатилетней давности был бездетным, но актер удивительно хорошо поладил с Элизабет. Он вел себя великолепно – был очарователен и внимателен, не пытался говорить назидательным тоном, как это делают большинство взрослых в разговоре с восьмилетними детьми.

– Замечательный обед, – сказал Нейл, отодвигая тарелку после второй порции.

– Я сама готовила соус, – сказала Элизабет.

– Да? Он просто замечательный. Интересно, мне это только показалось, или в нем и в самом деле есть свежий базилик?

Элизабет просияла.

– Да. Дебби выращивает его на подоконнике.

На следующий вечер он неожиданно пришел снова и преподнес Элизабет банку со свежим базиликом, которую купил на итальянском рынке. Девочка от удовольствия залилась румянцем. Вскоре он стал своим и у Петри. Частенько, пока Карен учила свою роль, они с Элизабет шли на кухню и вдвоем создавали редкие гастрономические шедевры: овощное рагу по-провансальски или мясо в горшочке с бобами и пахучими травами.

– Он очень милый, – сказала однажды вечером Элизабет, когда Нейл ушел. – И очень красивый.

– И слишком стар для тебя, – ответила Карен. – Так что не питай на этот счет никаких иллюзий.

Элизабет хитро посмотрела на нее:

– Я не о себе. Я думала о тебе. – Она взяла свою куклу Антонеллу и положила ее под одеяло рядом с собой. – Нейл ведь любит тебя, и ты это знаешь.

– Спокойной ночи, Элизабет.

Премьера подкралась незаметно. Ожидая своего выхода за кулисами и глядя, как Нейл свободно двигается по сцене, Карен замирала от ужаса. Что, если она пропустит момент своего выхода на сцену или перепутает слова? Или, хуже того, забудет их? Вообще все забудет?

– Он сегодня хорош, правда?

Карен в испуге обернулась. Позади стоял Арчи, вид у него был безмятежный и самоуверенный.

– Да, великолепен, – согласилась Карен и дрожащим голосом добавила: – Я боюсь, Арчи.

Он пожал плечами. Выказывать сострадание было не в его правилах.

– Ну и что, я тоже боюсь. Так же как и все остальные актеры. Так что вы не единственная, у кого дрожат коленки в день премьеры. – И прежде чем она успела что-то ответить, мягко подтолкнул ее к сцене. – Готовьтесь.

– О Боже мой, Арчи!

– Тс-с-с. Все будет отлично.

Она услышала громовой голос Нейла, произносящего сигнальную реплику перед ее выходом.

Набрав в легкие побольше воздуха, Карен вышла на сцену.

Нейл стоял за кулисами в тяжелых, душных доспехах рыцаря и следил, как она играет сцену с королем. Карен была великолепна. У нее вдруг появились особая осанка и чувство времени, которые отсутствуют у многих более опытных актрис. Она уже ничего не боялась и смело вела с залом игру соблазна и обольщения: обращалась к зрителям, привлекала к себе их внимание, заставляя то смеяться, то задерживать дыхание в предвкушении счастья. Это было похоже на любовь, любовь между настоящей актрисой и восхищенной публикой.

«Она многого добьется в этой жизни, – подумал Нейл Хаммонд. – Если только критики не похоронят ее заживо. – И почувствовал неожиданный холодок дурного предчувствия. – А что будет со мной? Станут ли они ко мне наконец благосклонны? Или так же ранят своими ядовитыми перьями, как и в прошлый раз?»

Он увидел, как гофмейстер сделал знак придворным выйти на сцену, и кивнул Арчи, который давал ему сигнал. «Может быть, сам Бог послал мне Карен? Может быть, рядом с ней счастье снова улыбнется мне?»

Карен имела шумный успех. Как только опустился занавес, зрители разразились бурными аплодисментами, и она еще три раза выходила на сцену под неумолкаемые овации и восторженные крики. На следующее утро ее разбудила Петри – она стояла в дверях сияющая, с охапкой воскресных газет в руках.

«Нью-Йорк Таймс» назвала игру Карен свежей и чарующей и предсказала спектаклю большой успех на ближайшие месяцы. «Пост» отметила, что она актриса несказанной красоты и изящества, подающая большие надежды, похожая на дыхание весны.

Единственным мрачным пятном во всем этом хоре восхвалений было единодушное недовольство рыцарем. Один из критиков вообще не упомянул его имени – будто бы Нейл уже умер, а другой назвал его стареющим, слегка потускневшим Ромео, чья ужасная игра подавляла весь спектакль. «Если бы не блистательная игра мисс Ричардс, которая искусно сгладила его несоответствие, – заявил третий комментатор, – мистер Хаммонд умер бы задолго до начала третьего акта».

– Зачем они все так ужасно врут про Нейла? – возмутилась Элизабет, когда они завтракали у Петри.

– Дело в том, малыш, – объяснила опытная актриса, – что все критики – безжалостные и жестокие люди. Если они восхваляют одного актера, то тут же должны уничтожить четырех других.

Петри поставила на стол блюдо с омлетом и только что выпеченный венгерский картофельный пирог.

– Но почему? – удивилась Элизабет.

– А потому что они делают то, за что им платят.

– Но ведь Нейл играл потрясающе! Мама, как ты думаешь, Нейл уже видел эти заметки?

– Вполне возможно. Но, насколько я знаю Нейла, он не станет обращать на них внимания. – Карен ободряюще потрепала дочь по руке и пообещала: – Я позвоню ему после завтрака.

Девочка просияла.

– Правильно. – И вонзила зубы в теплый кусок пирога. – А когда мы сможем позвонить дяде Джеку? – спросила она.

Карен посмотрела на старинные часы, висящие в углу столовой Петри.

– В Калифорнии слишком рано. Подождем еще часок.

В этот день ему исполнилось пятьдесят.

В окно гостиной барабанил проливной июньский дождь. Нейл допил остаток виски, с силой отшвырнул стакан и, закрыв глаза, услышал, как он вдребезги разбился о противоположную стену.

Все. Его добили. Эти ублюдки расправились-таки с ним, на сей раз окончательно. Нейл посмотрел на газеты, разбросанные по полу. Проклятые репортеры! Это были все те же ничтожества, жаждущие отмщения. Ничего не прощающие, безжалостные. Теперь они мстили ему за все несостоявшиеся интервью, от которых актер отказался, когда был голливудской звездой. За все телефонные звонки, на которые он не ответил, за собак, специально обученных отгонять представителей прессы, за его телохранителей, разбивших не одну камеру… Нейл тогда по горло был сыт известностью и славой. У него было все. Весь мир лежал у его ног.