"Око Силы. Третья трилогия. 1991–1992 годы" - читать интересную книгу автора (Валентинов Андрей)Глава 7. УзникиКорфа арестовали в самом центре Столицы в тот момент, когда Мик знакомил своего заокеанского кузена со знаменитой барахолкой на не менее известной площади – почти там же, где некоторое время назад Фрол участвовал в осаде здания госбезопасности. У барона попросили прикурить, и на руках, подносивших спичку, мгновенно клацнули наручники. Мик возмутился, но один из людей в штатском сунул ему под нос красное удостоверение, и полковника втолкнули в поджидавшую легковушку. Михаил Корф знал о «чеке» не понаслышке. Когда люди в кожанках попадались полковнику в руки, он ставил их к стенке без малейших колебаний, поэтому менее всего в жизни, и в прежней, уже далекой, и в нынешней, непонятной, барону хотелось оказаться на Лубянке. Впрочем, красной сволочи он положил немало, а посему счет, как считал полковник, все равно будет в его пользу. В машине Корфа первым делом обыскали, забрали револьвер и патроны, после чего некто в сером костюме прочел грамотку с упоминанием «Корфа Михаила Модестовича, 1891 года рождения». – Вы поняли? – поинтересовался гэбэшник, заметив, что барон смотрит куда-то в сторону. – Гражданин Корф… – Попался бы ты мне раньше, комиссарская шкура!.. – мечтательно вздохнул полковник и прикрыл глаза. В ответ он ждал чего угодно, но внезапно люди в штатском рассмеялись. Корф удивленно открыл глаза и сообразил, что смеются не над ним, а над «шкурой». Гэбэшник, молодой плечистый парень, обиженно засопел и спрятал грамотку в большую черную папку. – Господин полковник, – обратился к Корфу гэбэшник постарше. – Если вы дадите честное слово не сопротивляться, мы снимем с вас наручники. Честного слова барону давать не хотелось, но наручники жали страшно, и он, промолчав, все же протянул вперед руки. Гэбэшники переглянулись, старший кивнул, и железки были сняты. Корф скрестил руки на груди и вновь закрыл глаза. – Господин полковник! – неожиданно раздался голос «комиссарской шкуры». – Вы меня оскорбили. Немедленно извинитесь! – Лейтенант! – прервал старший, но «шкура» не успокаивался: – Я не комиссар! Мой прадед… у Врангеля. Потом на Соловках сгинул… – Интересно, а чего вы молчали, когда вступали в партию? – съязвил старший. – Помнится, вы писали, что ваш дед – беспризорный… – В партию… – буркнул лейтенант. – Провалитесь вы! Теперь до конца дней не отмоемся. Ехали недолго – барон сообразил, что Лубянка находится совсем рядом. Машина въехала в огромный двор, долго кружила, а затем мягко скатилась в подземный тоннель. Корфа провели коридором, и он оказался в длинном помещении без окон, где его еще раз обыскали, изъяв, как полагается, все, включая шнурки от туфель. Полковник не сопротивлялся, сберегая силы на будущее. Уже через несколько минут он стоял в небольшом кабинете, также без окон, освещенном лампой дневного света, где его встретил тот самый лейтенант с черной папкой. Угрюмо поглядев на Корфа, он велел ему сесть и, достав бланк протокола, поинтересовался анкетными данными. – Обычно мы комиссаров вешали, – охотно вступил в беседу барон. – Но в последнее время, господин чекист, мы их стали топить в нужниках… – Попрошу… – воззвал лейтенант, но Корф только вошел по вкус. – Возьмем, бывало, такую комиссарскую шкуру, как вы, господин немецкий шпион, наденем на голову этой гниде ленинской мешок и суем жидовского прихвостня в нужник, чтобы лишь ноги торчали… Гэбэшник вскочил, но Корф, отличавшийся мгновенной реакцией, успел схватить со стола бланк протокола, скомкать его и запустить точно в физиономию. «Сейчас двинет правой, – азартно подумал барон, – я перехватываю руку…» Но гэбэшник не полез в драку. Нажав какую-то кнопку, он пулей выскочил за дверь. Вместо него в кабинет вошел парень в форме и замер у двери, равнодушно поглядывая на полковника. – Что, тоже им служишь? – с брезгливой скукой поинтересовался Корф. – Продал Россию? Барон выругался и, заметив на столе пачку сигарет, закурил. Он успел сделать только пару затяжек, как дверь отворилась, и в комнату вошел давешний гэбэшник, предлагавший снять наручники. – И вас послать? Корф наконец-то почувствовал себя в родной стихии. В конце концов, погибнуть в «чеке», пусть даже в «чеке» далекого будущего – не худшая смерть для марковца. – Пойдемте, – хмуро бросил вошедший. Корф без всякой охоты поднялся, поинтересовавшись, куда поведут теперь – в пыточную или в кабинет Дзержинского. – Угадали, – отрезал гэбэшник. – Именно в кабинет Дзержинского. На секунду барон похолодел, но вовремя вспомнил, что Дзержинского давно нет в живых. Лунин даже успел рассказать полковнику, как этот людоед помер от кондратия на собственном диване. Но все же, все же… Кабинет оказался колоссальных размеров. Дзержинский все же присутствовал там, причем во множественном числе: в виде портрета в полный рост и бронзового бюста. Впрочем, за столом сидел вовсе не Первочекист, а сухощавый человек средних лет в хорошо сшитом штатском костюме. – Садитесь, господин Корф, – главный гэбэшник вежливо указал на огромное мягкое кресло. – Не желаю! – отрубил полковник. По его представлениям, арестованному офицеру и дворянину сидеть в кабинете Дзержинского было бы непростительным компромиссом. – Как хотите… Скажите, господин Корф, почему вы так странно себя ведете? По-моему, вы должны были давно прийти сюда сами. – Я?! – изумлено поднял брови Корф. – Сам?! Простите, господин Дзержинский… Менжинский… Ежов… или как-вас-там-знать-не-знаю, вы меня с кем-то изволите путать! – Ну что вы! – улыбнулся главный гэбэшник. – Я прекрасно знаю, кто вы. – Ну, тогда у вас жар, – рассудил полковник. – Хинину глотните! Или обратитесь к фельдшеру… к коновалу!.. – Это у вас, похоже, горячка, – гэбэшник покачал головой. – Вы уже забыли, каким образом оказались здесь, в нашем мире? У меня на столе ваши расписки. Несколько месяцев вы регулярно доставляли пакеты прямиком в наше ведомство, то есть сотрудничали, причем весьма результативно. На миг полковнику стало не по себе. Мысль о том, что пакеты доставляются не просто любителям отечественной истории, давно приходила на ум, но увидеть свои расписки на столе в кабинете Дзержинского было все же неприятно. – Нехорошо выходит, – вел далее сухощавый, неторопливо расхаживая по кабинету, – бродите по Столице с наганом – незаконное ношение, между прочим! – вмешиваетесь в наши дела, что тоже незаконно… – Это моя страна! – отчеканил Корф. – Это вы тут – незаконные! – Сомнительных знакомых заводите. Да и тех зачем-то подставляете. Вот товарища Лунина подвели, да еще как! Старик вас в доме, можно сказать, приютил, а вы его документы, извините… – Я?! – взъярился барон, позабыв, где находится. – Ах ты! Да разве я… Волков ваш! Сами разбойников плодите… – Значит, бумаги у Волкова? – совсем другим тоном, быстро и резко, спросил хозяин кабинета. – Вы уверены? И тут полковник понял, что рано начал чувствовать себя героем. Его разговорили простейшим приемом, который он сам неоднократно применял при допросе пленных. «Дурак я, – запоздало подумал барон. – Молчать надо было!» – Расскажите о Волкове, – велел главный гэбэшник. – Надеюсь, его-то выгораживать вы не станете? Полковник не собирался выгораживать краснолицего, но удовлетворять любопытство наследника Дзержинского тоже не хотелось. Гэбэшник попробовал продолжить уговоры, напирая на опасность, которую представляет собой беглый майор, но Корф упорно молчал. Хозяин кабинета покачал головой и заявил, что барон напрасно им не доверяет. – Вы были, кажется, знакомы с Прыжовым. Он нам тоже не верил, начал какой-то личный сыск – и что? И вас обратно переправить не смог, и сам голову сложил. А вот мы вам поможем, Михаил Модестович! Как только вернем скантр, тут же переправим вас к Деникину. Вы – офицер смелый, опытный, были разведчиком, так помогите нам! Ведь это и в ваших интересах. Полковник вздохнул: – Нет, Торквемада Красная, ты меня точно с кем-то путаешь! Чтобы я вам помогал? Нет, краснопузый, ты точно спятил! – А напрасно! – хозяин кабинета деланно зевнул. – Без нашей помощи вам не вернуться. Через месяц-другой рассыплетесь на молекулы, причем без всякого нашего вмешательства. А когда мы наладим связь по Второму каналу, то поступим следующим образом. У наших коллег из Красной Столицы имеется агент в белом штабе. Мы поможем им и организуем операцию прикрытия, фигурантом которой выступите вы, Михаил Модестович. Расписки ваши как раз пригодятся! Вы станете не только дезертиром-невозвращенцем, но и агентом ВЧК. Героем не умрете – не дадим! – Брось, краснопузый! – скривился Корф. – Меня дважды к стенке ставили, так что не пугай – не страшно! Чтобы мои товарищи поверили вам, а не мне! Ты забыл: я не из Совдепии, у нас доносам не верят. Тоже мне, Видок большевистский! А катился бы ты, да не просто катился!.. И барон обстоятельно уточнил направление. На этом аудиенция и завершилась. Вскоре Корф оказался в камере-одиночке, естественно, без окон. Полковник собрался было прилечь на откидную койку, но вертухай тут же вмешался, ибо днем лежать не полагалось. Корф обрадовался и предложил вертухаю зайти в гости, дабы обсудить проблему. Тот, однако, воздержался и больше о себе вестей не подавал, дав барону возможность улечься на запретное ложе и подремать. Корф слыхал, что в «чеке» допрашивают ночью, а потому решил набраться сил. Вечером его действительно подняли и куда-то повели. Полковник решил более не церемониться и при первой же оказии двинуть какого-нибудь чекиста в ухо. Дальнейшее он вполне представлял, но это устраивало барона больше, чем томительное ожидание неизбежных, по его мнению, пыток и кирпичной стенки в финале. К удивлению барона, он оказался не в камере и не в кабинете, а в небольшом зале, уже наполовину заполненном офицерами в форме и в штатском. Полковник понял, что намеченная драка пройдет с явным перевесом противника. Впрочем, этим пока и не пахло. Входившие в зал гэбэшники смотрели на Корфа как-то странно, – не с лютой ненавистью к классовому врагу, а скорее с крайним любопытством и даже почтением. Корф в явной растерянности стоял под охраной конвоира, когда к нему приблизились двое молодых офицеров – один в форме, другой в цивильном. Поздоровавшись, они представились – оба оказались капитанами. – Полковник Корф, господа, – кивнул барон. – Я бы даже сказал, что рад знакомству, но… Тут, вероятно, какая-то ошибка. Я, видите ли, арестованный… – Никакой ошибки, господин полковник, – отверг эту возможность капитан в цивильном. – То, что вы задержаны – глупое недоразумение. – То есть как?! – воскликнул Корф. – Как это недоразумение?! Я русский офицер! Я служил Государю Императору! Я два года давил красных, как вшей… – Вот именно! – горячо подтвердил капитан в форме. – Вы – настоящий русский офицер! Никогда не думал, что встречусь лицом к лицу с таким, как вы, героем… – Что-о?! – глаза Корфа округлились. – Право, господа, все это весьма странно. Может быть, вы объясните мне, что… э-э-э… намечается? – Господин полковник, – вступил «цивильный», – здесь собрались офицеры первого управления. От их имени мы просим выступить… Полковник вначале подумал, что над ним все-таки издеваются, но затем сообразил, что на издевательство это не похоже. – Расскажите о себе, – продолжал капитан, – о фронте, о белой армии. А то в книгах – сами знаете… Корф имел смутное представление о большевистской историографии, но понял. – Право, господа, – замялся он, – это несколько неожиданно. Я думал, если «чека», то полагаются допросы… пытки… – Но мы же не «чека», господин полковник! – возразил тот, что в форме. – То есть «чека», но… Время сейчас уже другое. Мы не за красных. Мы этих коммунистов, признаться… Поэтому так хочется послушать настоящего русского патриота! Барон ничего толком не понял, но возможность высказаться на всю катушку перед сборищем чекистов показалась ему забавной. Зал заполнился. Корфа усадили за стол президиума. Капитан в штатском, подождав, пока настанет полная тишина, возвестил: – Товарищи… то есть господа! Сегодня у нас в гостях ветеран белой… то есть русской армии полковник Корф Михаил Модестович. Он любезно согласился рассказать о своем боевом пути, о незабываемых страницах нашей российской истории. Прошу вас, ваше высокоблагородие… Барон нерешительно встал и подошел к небольшой кафедре. Внезапно зал взорвался аплодисментами, чем поверг Корфа в еще большее смущение. Но, решив, что ударять лицом в грязь нельзя, он превозмог себя, откашлялся и начал: – Господа чекисты! Я узнал о большевистском перевороте, когда находился в команде разведчиков Особой армии Юго-Западного фронта. Мы как раз вернулись тогда из рейда в окрестности Луцка… …Барона долго не отпускали, задали массу вопросов, интересуясь более всего способами расправы с комиссарами. Полковник, сообразив, что его тирада об отхожем месте уже получила известность, весьма смутился и пояснил, что пленных большевиков действительно выводили в расход, хотя обычно и не столь изысканным способом. В ответ по залу прокатился завистливый вздох, офицеры мечтательно улыбались. Наконец, капитан в цивильном заявил, что гость устал, после чего зал вновь ударил в ладоши, и Корфу, в довершение всего, преподнесли в память о встрече небольшой японский радиоприемник, после чего отвели в буфет и угостили ужином. – Признаться, я представлял «чека» несколько иначе, – заметил Корф, заедая кофе пирожным «мокко». – Здесь и было иначе, – неохотно откликнулся один из капитанов. – И сейчас еще остались некоторые… монстры. Господин полковник, я немного знаком с ситуацией. Ваше задержание совершенно незаконно, скоро вы будете на свободе. – Признаться, не уверен, – покачал головой барон, вспомнив беседу с главным гэбэшником. – Увидите, – со странной усмешкой пообещал собеседник. – Включите приемник в полночь – на средних волнах, где «Маяк»… Барона вновь отвели в камеру, где уже стоял столик с бутылками пепси-колы, а койка была накрыта теплым одеялом. Пепси барону не хотелось, и он прилег на койку, включив, как советовали, радиоприемник. Полночь приближалась. Отзвучали позывные, и диктор начал читать обзор новостей. Слушая, полковник качал головой: страна разваливалась на куски, губернии, именуемые теперь отчего-то «республиками», откалывались от России, кое-где уже стреляли, а политики никак не могли поделить власть. Затем пошли сообщения о поисках большевистских сокровищ, упрятанных в иноземные банки, о росте цен и разгуле преступности. Корф задумался и внезапно вздрогнул, услыхав собственную фамилию. – Президиум движения демократических реформ, – вещал диктор, – выступил с резким протестом по поводу ареста канадского гражданина Михаила Корфа, потомка известного дворянского рода. На пресс-конференции выступил двоюродный брат Корфа Михаил Плотников… Барон удовлетворенно хмыкнул – правнук не оставил его в беде. – Известная правозащитница Калерия Стародомская заявила, что арест Корфа – это позор для молодой российской демократии. Она также проинформировала, что на завтра назначен митинг на бывшей площади имени Дзержинского с требованием немедленного освобождения Михаила Корфа и всех политических заключенных в СССР… «Ну и ну!» – засыпая, подумал барон. Слова Келюса о революции теперь не казались ему преувеличением. Полковника освободили рано утром. Неизвестный и не представившийся офицер хмуро принес официальные извинения, посоветовав молчать обо всем виденном и слышанном, и проводил Корфа подземными коридорами к выходу. Освобожденному вернули вещи, за исключением револьвера. Барон запротестовал, но результатов это не возымело, и через несколько минут Корф уже стоял на совершено пустой в этот утренний час Лубянской площади рядом с магазином «Детский мир». Не успел он подумать о дальнейших планах, как откуда-то сзади неслышно подкатила белая «волга». – Прошу вас, господин полковник. Человек, сидевший за рулем, открыл дверцу, и Корф узнал знакомого уже капитана в цивильном. – Я вас подвезу. Барон решил не спорить и сел в машину. – Рад, что ваши неприятности позади, – начал гэбэшник, как только «волга» тронулась с места. – Когда приедем на Набережную, я верну вам револьвер. Вы же говорили, что он у вас еще с фронта. – Однако, господин капитан, – заметил барон, – хотел бы я знать, как это вы решились? В вашем-то ведомстве… – Это не я решился, – бледно усмехнулся офицер. – В наших интересах, чтобы вы были в безопасности – значит, вам требуется оружие… Корф, сообразив, что по-прежнему находится на чекистском «крючке», нахмурился и даже попытался отодвинуться в сторону, насколько позволяло место. – Прекрасно вас понимаю, – продолжал гэбэшник. – Налетели, схватили, еще и наручники, кажется… Вы уж, наверно, представляли себе дыбу? – Не представлял, – буркнул барон, – видел. И не только дыбу. – А-а-а! В славные деньки 18-го! Ну, при Феликсе еще и не то бывало!.. Вы думаете, почему вас так грубо, по-дилетантски раз – и в машину? Вас, который находится здесь, собственно говоря, по нашему приглашению, курьера Второго канала! Просто, господин полковник, у нас недавно была маленькая заварушка. Нам поставили нового главного, почти что демократа, а он, кроме романов господина Рыбакова, о нашей работе, боюсь, ничего не читал. Ему доложили, у него глаза на лоб полезли, и он передал ваше дело из внешней разведки черт знает куда! И вот результат: мало того, что операция под угрозой срыва, так еще и объясняйся со Стародомской… Корф в ответ лишь пожал плечами – это были не его заботы. Гэбэшник, кажется, понял и усмехнулся. – Верить нам вы, господин полковник не обязаны, сотрудничать не станете, но я все же кое-что расскажу. Хотя бы для того, чтобы вы не представляли себе нашу контору сумасшедшим домом… Барон по-прежнему молчал, что, впрочем, не смущало гэбэшника. – Итак, скантр. Скантров, как вы, наверное, знаете, несколько, но охота идет только за одним – из Института Тернема. Мы его ищем по долгу службы, вы – чтобы вернуться к Деникину. Волков, однако, всех опередил: нашел первым. Ему он, скорее всего, нужен, чтобы продать на Западе, хотя… Этот майор – фигура странная… – Это точно! – не выдержал Корф. – Познакомиться – удовольствие, признаться, немалое. Через двери проходить изволит, мертвецами командует… – Не мертвецами, – негромко поправил гэбэшник. – Он занимался программой «СИБ». Не слыхали? «Существа с измененной биологией» – то, что болваны-журналисты окрестили программой «Зомби». А сколько ему на самом деле лет, вы не думали? Мы тоже – пока в архив не заглянули. Ладно… Так вот, кроме нас с вами, скантр ищет еще одна команда. Догадываетесь о ком я, господин полковник? – Я, видите ли, здесь недавно, – ушел от ответа барон. – Значит, вы не в курсе, кто мог похитить Николая Лунина? Корф закусил губу – такого он не ожидал. Но ежели так… – Это… люди из Белого Дома. Они давно искали Николая. Он там что-то увидел… – Именно – «что-то», – кивнул капитан. – А быть может, и кого-то. Николай Андреевич Лунин совершенно случайно увидел мелочь, маленькую такую тайну. Но видел не он один, и если все это сложить в мозаику, тогда весь мир узнает, кто и почему победил в августе. Вдобавок Лунин знаком с документами, которые хранил его дед, плюс еще этот скантр… Просто удивительно, что до него добрались так поздно! – Он жив? – тихо спросил Корф. – Не знаю… Мой вам совет: берите своего кузена… Да, Плотников – действительно ваш родственник? – Правнук, – признался полковник. – Ух ты! – восхитился капитан. – Боевой у вас потомок… Так вот, идите к Стародомской или даже повыше, и шумите. Громко – очень громко. Лунина похитили люди полковника милиции Курбяко, непосредственно этим делом занимался какой-то капитан Цэбэков. Фамилии запомнили? – Курбяко… Цэбэков… – повторил Корф. – Запомнил. – У Волкова есть база. Но где – ума не приложу. Раньше он прятался на Головинском… Корф навострил уши. – Он был там, но ушел. К тому же на Головинском что-то произошло – стрельба, трупы, а Волков шума не любит… Есть одна зацепка – он может объявиться возле одной певички… – «Дорогой, ты улыбнулся», – процитировал Корф без всякого выражения. – А говорите, недавно прибыли! – покачал головой капитан. – Да, это Алия. Скоро ее большой концерт в «Олимпийском». Раньше в таких случаях люди Волкова ее охраняли. Точнее, не ее, а багаж… Что она там возит? Даже интересно… – Зачем вы мне это рассказываете? – не сдержался барон. – Что вам надо? – Скантр. И как можно быстрее, причем с условием, что он не попадет в Белый Дом. Если вы поможете достать скантр, мы первым делом едем вместе с вами в Теплый Стан, вручаем вам в подарок противопехотный гранатомет и полный комплект военной переписки Троцкого для вашей разведки. Думаете, шучу? Гэбэшник покосился на Корфа, и барон вдруг понял, что его вербуют – быстро и успешно. – Погодите, – прервал он капитана. – Вначале я хочу знать, что такое скантр. Иначе нет смысла разговаривать. – Ухватили главное, – согласился гэбэшник. – Скантр… Это источник энергии и, в некоторых случаях, преобразователь сильных электрических полей. Скантры незаменимы для ПВО, для программы «звездных войн». Но этот – «Ядро-7» – особый, Тернем конструировал его специально… Капитан прервался, взглянув на своего пассажира. Полковник молчал, поглядывая в окошко и делая вид, что его очень занимают городские пейзажи. – Вы, наверно, меня не поймете. Я и сам, признаться… Внезапно он заговорил быстро и горячо, что, в общем, совсем не свойственно лицам его профессии. – Слушайте, господин полковник! Те, из Белого Дома, победили не благодаря двум тысячам мальчиков на баррикадах и даже не благодаря измене. У них было еще что-то. Все эти фокусы, вроде пространственной связи – мелочь. Они связаны с некой Силой. Перед этой Силой устоять невозможно, мы даже не представляем толком, что можно от нее ждать. Тогда, в августе, она лишь, так сказать, дохнула… Они уже давно натворили бы дел, но эта Сила далеко. И скантр, именно «Ядро-7», дает возможность установить с этой Силой прямую связь. И если такое произойдет… Знаете, в этом случае я предпочту оказаться в вашей контрразведке. – Что за Сила такая? – поразился барон. – Вы, позвольте… не на марсиан изволите намекать? – Нет! – вздохнул капитан. – Уже думали! Нет, не Марс, не Луна, и даже не наши заклятые друзья с Тускулы. С ними бы мы всегда договорились, а с настоящими пришельцами разговор короткий. К этому-то мы готовы, но тут что-то другое… Вот чем мы занимаемся. Увы, идиотов в нашей конторе тоже достаточно, в чем вы и убедились. До сих пор диссидентов ищут… Железная когорта партии! Машина затормозила, и Корф увидел, что они уже на месте, возле самого Дома на Набережной. – Я с вами свяжусь, – капитан открыл дверцу. – Вот ваш револьвер, господин полковник, мы его почистили. И патроны, пожалуйста. – Если не секрет, господин капитан, – не выдержал барон. – Ваши предки во время гражданской… – Вот вы о чем? – удивился тот. – У меня тогда оба прадеда легли. Одного белые повесили, а другого красные к стенке поставили. Барона подмывало спросить и о «заклятых друзьях» с таинственной Тускулы, но понял, что этого ему не скажут. Машина уехала. Барон вздохнул и направился к знакомому подъезду. Было еще рано, и Корф решил посидеть полчасика на скамейке, чтобы привести мысли в порядок. Он закрыл глаза и задумался. Странные события последних дней складывались к невероятную мозаику, и полковник еще раз пожалел, что он не на фронте, где все так ясно и просто. Внезапно Корф почувствовал, что его одиночество нарушено. Открыв глаза, он с изумлением увидел на скамейке рядом с собой Кору. Девушка была в джинсах и в знакомой рубашке Келюса. – Я почувствовала, что вы пришли, – негромко проговорила она. – Здравствуйте, Михаил Модестович. – Здравствуйте, сударыня! – обрадовался барон. – Вы даже не представляете, как я рад вашему возвращению! А после, так сказать, узилища, повидать вас… – Мик был уверен, что вас освободят… Михаил Модестович, прежде чем вы встретитесь с остальными, я бы хотела… – Чем могу, сударыня? – встрепенулся Корф. – Все, что пожелаете… Девушка покачала головой. – Там, – она кивнула куда-то в сторону, и барон понял, что имеется в виду – вам, наверное, уже рассказали обо мне. Я и сама хотела, но все не решалась. Вы же, Михаил… Михаил Модестович, всегда хорошо ко мне относились… – Помилуйте, сударыня! – возмутился барон. – Да что бы мне краснопузые не наплели про вас, я бы им в жизни не поверил! Да и что эти ширмачи могут о вас сообщить? – Мне казалось, что это легко заметить, – покачала головой Кора, – но только Фрол понял. Он ведь сам – не человек… – Как?! – обомлел барон. – Господин Соломатин не… И что он увидел, помилуйте?! – Что я такая же, как Волков и его бандиты! Я мертвая, Михаил! Ярытница… погань… – Господь с вами! – испуганно пробормотал барон и перекрестился. – Не верите? – покачала головой. – Смотрите! То, что перед вами – только видимость… И тут черты девушки словно поплыли, сквозь легкий туман начала проступать черная высохшая кожа; исчезли губы, впали глазницы, вместо глаз… – Не надо! – Корф закрыл лицо руками. – Пожалуйста… Когда он открыл глаза, девушка вновь стала прежней, только побледнела, как полотно. – Кора, – тихо заговорил барон, – это неправда. Вы – не мертвая. У господ чекистов такое, как я понял, называется «измененной биологией». Какая-то научная пакость… Нельзя сдаваться! Меня тоже, признаться, пугать изволили… – Знаю, – девушка опустила голову, – Волков рассказывал. Странно, он никого не уважает, но о вас отзывался хорошо. Он говорил, что вы не успеете вернуться… – Я найду скантр! – Этого мало. Кроме скантра нужна установка. Волков хотел уйти по Второму каналу к Деникину, но узнал, что установка полностью отключена от источников энергии. Даже захват Института ничего не даст… Мне очень жаль, Михаил. – «Марш вперед, трубят в поход, марковские роты…», – усмехнулся барон. – Стало быть, сударыня, мы квиты. Перед вами – покойный полковник славной Добровольческой армии, трагически рассыпавшийся на молекулы аккурат на сто первом году жизни. Ничего, Кора, прорвемся! Господь нас не оставит. – Ему нет дела до меня, – вздохнула девушка. – Но вы правы, сдаваться нельзя. Хочу предложить вам вот что… Если мы захватим скантр, то спрячем его в безопасном месте, а затем поставим ультиматум: или вас отправляют домой, или мы просто уничтожим «Ядро». А для гарантии пригласим иностранных корреспондентов. Именно так хотел поступить Волков. – Умно, – кивнул барон. – Недурно придумал, разбойник! Но, сударыня, что может делать сей Волков у Деникина? Он не боится… на молекулы? – Он ищет еще что-то – то, что гарантирует ему безопасность. Какую-то вещь… – Ладно! – полковник хлопнул ладонью по колену. – Стратегический план принят… Ну, а что у наших? Где Николай? Келюс ожидал самого худшего, вплоть до обвинения в государственной измене – в хаосе, наступившем после августа, внуку старого партийного функционера легко было приписать любые грехи. Но события развивались странно. Милицейский автомобиль, покружив, выехал на какую-то пустую улицу, где уже стоял крытый военный фургон. Келюса вывели из «лунохода» и усадили в кузов, причем рядом оказался все тот же усмехающийся Китаец. Милиционеры откозыряли и отбыли. – Что происходит? – не понял Лунин. – Если я арестован, я требую… – Адвоката просить будешь? – покачал головой Цэбэков. – Поздно требовать, Лунин. Сиди пока… Прикажут – съездим в одно интересное место. Прикажут – я тебя здесь, прямо в кустах закопаю. Молись, если веришь в своего Христа… Китаец улыбнулся, но было видно, что убийца и не думает шутить. Лунин покосился на своего конвоира. В фургоне, никого не было, кроме них и шофера, но тот – далеко в кабине… – Не вертись, Лунин, – посоветовал капитан. – Не хочешь молиться? Ты атеист, Лунин? Плохо тебе будет умирать! – Сволочь! – не выдержал Келюс. – Фрол бы вас всех, бином… Морским узлом! – Большой человек – глупый человек, – покачал головой Китаец. – У вас даже йети уважают милицию. Как просто, Лунин! Твой йети перебил вард Волкова, а мы вас взяли голыми руками – стоило лишь надеть форму. Вы, люди Запада, смотрите только на внешность. Жаль, я не достал тебя, Лунин, тогда ночью! Был бы ты национальным героем. Хоть не так обидно… – Вы не сможете меня убить! – заставил себя усмехнуться Николай. – Меня Генерал знает. Я даже с Президентом знаком! Если я пропаду – будет шум… – Президент тебя знает, – закивал Цэбэков. – Генерал тебя знает. Известный ты человек, Лунин! И сам шибко много знаешь… Ничего, он решит, что с тобой делать. – Кто – он? Президент? – Зачем Президент? – удивился Китаец. – У тебя мания величия, Лунин! Президент – человек занятой. Он сказал: надо обеспечить секретность, наше дело – выполнять. А насчет шума – не бойся! Тебя убьют враги перестройки – или как сейчас у вас, русских, это называется? – А, ну да! – озлился Лунин. – У нас, значит? А ты? Вансуй-банзай? «Алеет восток, поднимается солнце»! Идеи чучхе всесильны, бином, потому что они верны! – Ай, Лунин! – губы Цэбэкова вновь растянулись в улыбке. – Ты, значит, расист? Не любишь нас, азиатов? Только я не китаец, ханьцев я и сам ненавижу. И не японец, так что «банзай» кричи сам. Я – бхот. Географию учил, а? Келюс неплохо знал географию, но о бхотах имел более чем смутное представление. – Если хочешь, зови меня Шинджа, – продолжал капитан. – Так меня зовет он. – Не хочу… Тем не менее Лунин постарался на всякий случай запомнить странное имя Китайца, оказавшегося не китайцем, а каким-то бхотом. Правда, Николай не был уверен, что эти знания ему пригодятся. Прошел час, может, даже больше. Цэбэков молчал и даже перестал улыбаться, глядя на свою жертву холодно и равнодушно. Дважды капитан доставал рацию, включал, но каждый раз, подождав несколько секунд, вновь цеплял ее на пояс. Наконец передатчик пискнул сам. Китаец быстро включил его и выслушал короткую команду и, удовлетворенно улыбнувшись, расстегнул кобуру. – Можно убить по-разному, Лунин. Нас учили убивать мгновенно – это очень просто. Но мне всегда было интересно стрелять так, чтобы пуля убила не сразу. На животе у человека есть одна точка, если попасть туда, ты умрешь через три минуты, но эти минуты покажутся годами… Келюс не стал отвечать. Страх сменился ненавистью. Николай еще ни разу не ощущал желания уничтожить человека, и теперь он понял, что это такое. – Но тебе повезло, Лунин, – Шинджа хлопнул рукой по кобуре и вновь усмехнулся. – У наших что-то не вышло, и ты нужен живым. Так что готовься – будешь отвечать на вопросы. Тебе придется очень постараться… Фургон тронулся с места. Ехали долго, окон в кузове не было, и Келюс никак не мог определить даже направление, в котором его везли. Только по толчкам он догадывался, что автомобиль проезжает по скверной грунтовке. Очевидно, они были за городом. Наконец машина затормозила. Китаец открыл дверцу и кивнул. Лунин осторожно выглянул: они остановились во дворе большой, окруженной забором дачи. Подошла охрана – молчаливые парни в пятнистой униформе. Николая провели к высоким, окованным железом дверям, за которыми оказалась лестница, ведущая вниз. Китаец, велев подождать, вновь связался с кем-то по рации, затем хмыкнул и указал рукой вниз. Спустившись по лестнице, Келюс оказался в темном сыром коридоре, освещенном слабым светом электрической лампочки. – Хорошо здесь, правда? – хмыкнул бхот. – Привыкай! Пройдя по коридору, они остановились у какой-то двери. – Кажется, здесь. Поздоровайся со старым знакомым, Лунин! Келюс с испугом подумал о Фроле или о Корфе, но, когда дверь открылась, увидел на полу нечто, совершенно не напоминающее человека. На голом цементе корчился кусок окровавленного мяса, засохшая кровь покрывала все тело; правой руки не было – из предплечья торчали обрывки мышц. Тело еще жило, подергиваясь, вздрагивая, но не издавая ни звука. Лунин невольно отвернулся. – Не узнал? – удивился Китаец. – Ай, Лунин, знакомых не признаешь! «Фраучи!» – вдруг догадался Келюс, и ему стало не по себе. Кем бы ни был бывший подполковник, такого Николай ему не желал. – Крепко дрался. Живуч! Ну, варды все живучи. Странно звучит по-русски, правда? Варды – живучи, а? Цэбэков провел Келюса в конец коридора, звякнул связкой ключей, и Николай оказался в небольшой камере с окошком, когда-то, вероятно, выходившим во двор, а теперь заложенным кирпичом. Лампочка освещала деревянный, похожий на пляжный, лежак, маленький столик и умывальник в углу. – Не скучай, Лунин! – посоветовал Китаец, закрывая дверь, и Николай остался один. Первые несколько часов он старался не расслабляться, вздрагивая при малейшем шуме в ожидании гостей. Но о Келюсе, казалось, забыли. Молчаливый охранник принес скудный ужин, а еще через пару часов лампочка погасла. Итак, тюремщики не спешили. Когда возбуждение спало, Лунин попытался рассуждать логически. Это оказалось нелегко: страх не отпускал, перемежаясь со смутной надеждой на помощь. Но кто мог добраться сюда? Фрол? Корф? Милиция? Но все же его не убили, хотя Шинджа был уже готов пустить в него свою «хитрую» пулю. Китаец ждал приказа, но вместо этого неведомый «он» велел доставить Николая в этот подвал. Зачем? Если он просто опасный свидетель, вопрос давно бы решился… Ответ был один – Волков! У его тюремщиков, как намекнул Китаец, что-то сорвалось. Но что? Наверное, налет на Головинское. Окровавленное тело Фраучи, похоже, оказалось единственным трофеем… Выводы оказались невеселыми. Из него вытрясут все, а потом Келюс исчезнет, падет жертвой «врагов демократии». Почему бы и нет? Ведь он защищал Белый Дом, был даже ранен… Почему-то собственное участие в этих событиях, которым Лунин так гордился, теперь вызывало только стыд. Приходило на ум то, о чем не думалось раньше, в августовской горячке. А что если Белый Дом атаковали бы по-настоящему? Сотни трупов? Танки прошли бы сквозь толпу, как сквозь масло! А может, как уже поговаривали неглупые люди, твердыню демократии никто и не думал штурмовать? Келюс уже знал, что колонна, которой они преградили путь, уходила из города. Что же было на самом деле? Спектакль? Масштабный, страшный, с настоящими жертвами, в числе которых Келюс не оказался совершенно случайно? А в это время в небольшой комнатке на восьмом этаже вершилось главное… Весь следующий день Лунин по-прежнему ждал допроса, но его не беспокоили. Охрана приносила еду, Келюса вывели на короткую прогулку во двор, но никто, даже Китаец, им не интересовался. Вначале это обрадовало, но затем Николай ощутил беспокойство и странное нетерпение. Он уговаривал себя, что задержка – лишь на пользу, время пригодится его друзьям, чтобы принять меры, но нетерпение росло. Хотелось одного – скорее! Не специально ли это придумано? Ожидание – не худший способ «размягчить» узника. Так прошли еще два дня. Завтрак, короткая прогулка, обед, ужин… В недолгие минуты, когда Николай оказывался вне стен камеры, он пытался осматриваться. Понять удалось одно: он на военном объекте. Часовые, проволока, охраняемые здания… Правда, все военные были без погон и знаков различия, в одинаковой пятнистой униформе. Постройки старые, еще довоенные, но где-то дальше, судя по всему, находилась вертолетная площадка. На бандитское логово все это никак не походило. Режимный военный объект? Значит, он узник не разбойничьей шайки, а той самой власти, которую защищал в августе? Вечером третьего дня, после ужина, Келюс внезапно почувствовал себя странно. Закружилась голова, в ушах послышался легкий далекий звон, все тело охватила слабость. Лунин присел на койку, затем, не выдержав, прилег. Мелькнула запоздалая догадка: что-то подмешали в еду. Значит, решили отравить? В голове начало мутиться, руки забило мелкой дрожью, дальний угол комнаты стал расплываться… Впрочем, никакой боли не чувствовалось. Напротив, неподвижное тело обрело странную легкость, слух, уже не улавливающий никаких реальных звуков, наполнился странными, нездешними голосами. Глаза еще видели, но словно сквозь небольшое круглое окошко, окруженное расплывающимся радужным туманом. Не слухом, а по какому-то колебанию воздуха Келюс понял, что дверь в камеру отворилась. Кто-то подошел – но тут перед глазами встала серая пелена. Лунин ощущал только взгляд – внимательный, любопытный. Это продолжалось долго, очень долго, наконец, когда пелена пропала, камера вновь была пуста. Потянулись долгие минуты, и вот снова кто-то вошел. На этот раз Лунин видел гостя. Желтоватое узкоглазое лицо, покрытое глубокими морщинами, темный плащ, похожий на балахон, маленькая круглая шапочка. Они уже встречались – в Белом Доме, возле комнаты на восьмом этаже. Старый тибетец… – Приветствую вас, Николай Андреевич. Голос звучал по-русски с легким акцентом, но чисто, без всякого выражения и эмоций. Келюсу даже показалось, что слова возникают сами собой в его сознании. Губы старика шевелились, но еле заметно, почти не разжимаясь. – Для начала я хочу кое-что уточнить. Это не займет много времени… Лунин хотел было возразить, что не намерен беседовать в подобной обстановке, но внезапно темные глаза гостя приблизились и словно выросли. Николай почувствовал, как звон в ушах переходит в глухой резкий гул… …Тишина – абсолютная, недвижная. Каким-то краешком Келюс продолжал ощущать себя, но время остановилось. Сколько это тянулось, понять было невозможно, но вот откуда-то издалека послышался резкий повелительный голос: – Очнитесь, Николай Андреевич! Вздрогнув, Келюс открыл глаза. Смуглое лицо смотрело бесстрастно и холодно. – Извините за подобный метод. Он, по крайней мере, не сопряжен с физическими страданиями. Итак, теперь я знаю все, и мы можем поговорить… Лунин понял: его заставили все рассказать! Для того и подмешали наркотик – чтобы ослабить волю… – Как я понял, вы уже догадались почти обо всем. Да, вы, Николай Андреевич – опасный свидетель. Вы увидели, как действует «Тропа». Это небольшая тайна, но мы ее очень бережем. К сожалению, благодаря оплошности других людей вы познакомились с некоторыми важными документами. Вы коснулись Тайны Больших Мертвецов и даже что-то знаете об Оке Силы. Это очень плохо – для вас. Есть два выхода, и оба вас не устроят. Первый – тот, которого вы так опасаетесь. Второй – не лучше, но об этом сейчас не будем. К вашему счастью, тот, кому я служу, не желает такого. Почему – не так важно. Скажем, вы родственник его очень давнего и упорного врага. Тот, кому я служу, по-своему справедлив, и не хочет, чтобы ваше устранение походило на месть… Лунин невольно удивился, но тут же пришла догадка. Старик говорил о его деде, старом большевике Лунине! Вот, значит, как? С кем же враждовал бывший нарком? – …Но вы слишком опасны, чтобы вас просто отпустить с миром. Итак, вы останетесь здесь и, боюсь, надолго. Через некоторое время вас переведут в более приличные условия, и мы встретимся снова. Меня зовут Нарак-цэмпо, запомните это имя… – А что будет с остальными? Это было первое, о чем решился спросить Келюс. – Забудьте о них. Впрочем, вы имеете шанс несколько улучшить свое положение. Нас беспокоит Соломатин. Он может быть опасен, а поэтому его следует обезвредить как можно скорее. Надеюсь, вы окажете нам помощь? Это зачтется… Лунин попытался усмехнуться. Они хотят «обезвредить» Фрола? Не выйдет, воин Фроат им еще покажет! – Подумайте. Вы, конечно, догадываетесь, что у нас есть способы убеждения. Некоторые из них вам не понравятся. До встречи, Николай Андреевич. Смуглое морщинистое лицо начало расплываться, и Келюс ощутил, что вновь теряет сознание. Странные голоса зазвучали в полную силу, свет перед глазами померк, и Лунин провалился в немую бездну. Тьма поглотила его; исчезли не только мысли, но и ощущение себя самого – последнее, что теряет человек… Когда он очнулся, камера была пуста, голова казалась свежей, и все случившееся в первую секунду представилось Николаю ночным кошмаром. Но кошмар был наяву: легкая дрожь пальцев еще не прошла, в ушах звучали отзвуки странного хора, и с каждой пульсацией крови в висках отдавалось эхом непонятное имя – Нарак-цэмпо… Первая попытка встать оказалась неудачной – слабость брала свое. Собравшись с силами, Лунин вновь привстал, и на этот раз дело пошло успешнее. Он сделал несколько шагов по камере. Одурь постепенно уходила, и, вспомнив Корфа, начинавшего каждое утро с неизменной гимнастики, Келюс принялся проделывать какое-то подобие зарядки. Впрочем, его хватило всего на несколько упражнений. «Нарак-цэмпо… Нарак-цэмпо…» – стучало в голове. Наконец-то все стало ясно! Его пока не убьют. Пока… Зато всех остальных ждет смерть. Вновь вернулся страх – безграничный, парализующий волю и чувства… – Не бойся, воин Николай… Келюс замер, затем обрадовано вскрикнул и оглянулся. Варфоломей Кириллович стоял посреди камеры – такой же спокойный и уверенный, как и той страшной августовской ночью. Почему-то в первый миг Николая совсем не удивило, каким образом старик очутился в его камере. – Здрав ли ты? – продолжал тот, улыбаясь уголками губ. – Как твой сосуд скудельный, что ты «черепушкой» величал? – Спасибо, уже не болит… – Лунин наконец-то обрел дар речи. – Варфоломей Кириллович! Вы… Вы знаете? Здесь они… – Ведаю, воин Николай, все ведаю… Пойдем! Это было сказано так просто, что Лунин лишь послушно кивнул. Варфоломей Кириллович неторопливо подошел к двери, и тут только Келюс вспомнил, что камера заперта, снаружи – охрана, пулеметы и проволока в несколько рядов… Но растерянность тут же сменилась изумлением: старик легко ударил рукой по двери – и та со скрипом приоткрылась. Николай лишь сглотнул и вышел вслед за стариком в коридор. Часового он увидел почти сразу. Крепкий парень в камуфляже, вооруженный короткоствольным автоматом, стоял под слабо горевшей лампой и откровенно скучал. Ни Варфоломея Кирилловича, ни Келюса он явно не видел. Старик оглянулся и, как показалось Николаю, слегка подмигнул. Приободрившись, Лунин ускорил шаг. Отчаяние и страх исчезли – те, кто грозил ему и его друзьям смертью, не были всесильны… У выхода из подвала им встретился еще один часовой, также не обративший на беглецов ни малейшего внимания. Вскоре они уже были во дворе, где сновали люди в пятнистой униформе, но Варфоломей Кириллович, казалось, не замечал их, впрочем, как и они его. Келюс, осмелев окончательно, уверенным шагом направился к воротам. Часовые смотрели куда-то в сторону, и беглецы уже были готовы переступить черту, отделявшую их от свободы, как внезапно Николай ощутил невидимый толчок в грудь. В висках застучала кровь: – Нарак-цэмпо… Нарак-цэмпо… Нарак-цэмпо… Тибетец стоял в воротах, подняв обе руки, словно пытался загородить путь. Варфоломей Кириллович тоже заметил его, но спокойно шел дальше, прямо в проем ворот. – Стой, старик, – ровным, без малейшего выражения, голосом проговорил Нарак-цэмпо, не опуская рук. – Ты нарушаешь закон. Это уже не твоя земля, ее люди много лет назад отреклись от твоего хозяина и разметали твои кости. Уходи, откуда пришел, и не мешай нам. Варфоломей Кириллович на мгновение задержал шаг. Правая рука поднялась в крестном знамении: – Прочь! Яркая вспышка, На мгновение глазам стало больно, но через секунду, когда он вновь смог видеть, Лунин облегченно вздохнул – в воротах никого не было, путь свободен, лишь легкий прах клубился под ветром на месте, где только что стоял Нарак-цэмпо. Они вышли наружу и не спеша двинулись вдоль высокой ограды, после чего свернули в лес. Тропинки разбегались перед глазами, и Келюс остановился в нерешительности. – Иди смело, воин Николай, – старик кивнул на одну из малозаметных троп. – Ведомы сии места мне. Прежде ходил я здесь, когда от пустыни нашей в Столицу добирался. – Варфоломей Кириллович! Извините, я… вы… столько раз меня выручали, а я даже спасибо не сказал! – Однако сказал же, – на лице священника вновь промелькнула улыбка. – Невелика моя заслуга. Ты бы и сам, воин, выбрался, да враги твои чернокнижием сильны. А тут и я пригодиться могу. Николай вновь кивнул. Конечно же, православные священники способны дать бой этим «черным». В атеистической душе Келюса шевельнулось что-то вроде раскаяния. – Спасибо… – вздохнул он. – А вы, значит, монах? Варфоломей Кириллович задумался. – И так сказать можно. Из Ростова семья наша. Батюшку моего сослали с женой да с нами, малолетними. В лесах и вырос. Там и в обитель пошел. – А-а! – понял Лунин. – Так вы из раскулаченных? Вот коммуняки, никого в покое не оставят! Варфоломей Кириллович, вы должны потребовать возвращения имущества. Сейчас закон вышел… – Хлопотно сие будет, – усмехнулся старик, – ежели мне, грешному, добро отцово востребовать. Да и ни к чему, лет прошло немало. Бог им всем судья!.. Не держи гнева на врагов, воин Николай. Тот, в Кого ты не веришь, учил прощать… – Ну, нет! – давняя атеистическая закваска сразу дала о себе знать. – Убийцам этим? Волкову? – И ему… Не только ненависти, но и жалости достоин тот, кого ты так зовешь. В давние дни был он воином славным, в граде великом правил, в битвах ратоборствовал, тайны многие постиг. Много ему дано от Господа. И кто знает, может, и не его вина, что стал он нелюдем… – А, все равно! – махнул рукой Лунин. – Колом его осиновым! А еще лучше – огнеметом!.. – Не в том огне гореть ему. Слыхал я, что, погубив душу свою, позабыл он имя, от Бога данное. Ежели вновь услышит его, то порвется цепь, что душу сковала… Услыхав такое, Келюс лишь недоуменно пожал плечами. Между тем старик, постояв, неторопливо зашагал по тропинке вглубь леса. Николай поспешил следом. – Я… Извините, конечно. Гипноз, экстрасенсорика и прочее, бином… Но с такими, как Волков, хороши другие средства – посильнее… К тому же его Всеславом зовут! – То не имя, – возразил Варфоломей Кириллович. – Не так его во Святом крещении нарекли. По крестному имени зовет человека Бог. Но пока своего имени Волков не вспомнит, а сие не под силу ему, да он и не тщится, ходить ему по земле яртом. И ему, и тем, кого он губит… – Кора! – вспомнил Келюс. – Варфоломей Кириллович, а как ей можно помочь? У вас… Ну, в монастыре, наверно, такое лечили? Старик остановился, покачал головой: – Не ведаю. Говорят лекари ученые, что сие – только болезнь, да только как лечить, не знают. А я так понимаю – не отпустит ее Волков. Но как только душа его в геенну изыдет, и ее душа от муки кромешной избавится. Но не впади в соблазн, воин Николай! Многое может чернокнижие, но, ее спасая, себя погубишь, а ее не вызволишь. Он пошел дальше, а Николай остался стоять в полной растерянности. Кора излечится, если убить Волкова? Странно, но какая-то логика в этом ощущалась. Спохватившись, Келюс быстро догнал старика. Несколько минут они шли молча, пока не добрались до небольшой поляны. Варфоломей Кириллович указал на одну из тропинок: – Ну, воин Николай, иди… Да не отымет Тот, Кого вспоминаешь ты так редко, от тебя десницы Своей! Старик ускорил шаг и внезапно свернул на боковую тропу, уходившую куда-то в лесную глушь. Келюс поспешил было за ним, но тут же остановился. Тропинка была пуста. |
||
|