"Крымская ракета средней дальности" - читать интересную книгу автора (Дышев Андрей Михайлович)

Глава 23 РАСТВОР ГЛЮКОЗЫ

Нас поместили в отделение интенсивной терапии, в двухместную палату с видом на парк. Было уже поздно, на ужин мы опоздали, и Ирэн, лежа на койке, стала вслух мечтать о гороховом супе и шашлыке. Я же метался от окна к двери и при этом гремел матросскими ботинками по потертому линолеуму. Я чувствовал себя в мышеловке.

– Успокойся, – посоветовала мне Ирэн и широко зевнула. Голос ее постепенно становился вялым и сонным. – Мы запрем дверь, как следует выспимся, а утром позавтракаем и убежим через окно. Давай поспим немного, ладно?.. Здесь так уютно… У меня нет уже никаких сил…

Я подошел к двери. В ней не только замочной скважины не было, но даже ручки, при помощи которой можно было бы запереться шваброй. Я тоже очень хотел спать, глаза мои слипались, но воля и разум еще подчинялись мне. Я прекрасно понимал, что если махну на все рукой и завалюсь на койку, то могу уже никогда не проснуться. Убийца вряд ли успокоится в эту ночь. Его намерения разделаться с нами еще тогда, на море, выглядели весьма серьезно. То, что мы остались живы, наверняка вызовет в нем бурю злобы. И его не остановят хлипкие больничные двери. При помощи полотенца он может устроить нам обоим асфиксию головного мозга. При помощи ножа – вскрытие сонной артерии. При помощи пистолета – сквозное отверстие в черепной коробке. Или еще проще, еще прозаичней: накинет белый халат на плечи, возьмет шприц с ядом и…

– Ирэн! – позвал я.

В ответ я услышал тихое ровное сопение. Она спала. Разбудить? Силой вывести из палаты, заставить незаметно выйти из больницы, поймать такси, подъехать к морю и провести остаток ночи на пляжных топчанах?

Этого было бы достаточно, чтобы избежать почти гарантированной смерти. Но бегство из больницы перечеркнуло бы редкую возможность познакомиться с убийцей ближе. Когда еще выпадет такой шанс – почти наверняка знать, что он придет, и заранее подготовиться к встрече с ним?

Я вышел в сумрачный коридор, освещенный только лампой на столе дежурной медсестры, свернул на лестницу и спустился на первый этаж, в приемное отделение. Белые халаты растаяли, как первый снег. В смотровом кабинете за партией в нарды коротали время два дежурных врача.

Распахнув двери, я выбежал на улицу. К проходной усталой походкой медленно шел лысый врач, и его обтянутый желтой кожей череп призрачно светился в лучах луны.

– Это вы? – удивился он, когда я догнал его и взял за руку. – Что-нибудь случилось?

– У меня к вам большая просьба, – как можно тише и спокойнее сказал я, но мое частое дыхание выдавало волнение. – Если вы назначили нам с женой какие-либо процедуры, то очень прошу вас отменить их.

– Отменить? – Врач вскинул вверх брови. – Но почему? Я назначил вам всего пару уколов, которые приведут в порядок ваши нервы и повысят иммунитет.

– Отмените все назначения, – твердо повторил я.

– Вы меня удивляете, – признался врач. – Почему вы отказываетесь лечиться?

– Тотальная непереносимость лекарств! – выпалил я.

– Так не бывает, – тотчас опроверг меня врач, но, не желая провоцировать меня на новую ложь, пожал плечами и холодно заметил: – Впрочем, это ваше право – принимать лекарства или нет. Никто не будет вас насиловать. Скажете медсестре, что отказываетесь от уколов.

Считая, что проблема решена, он повернулся к проходной, но я снова схватил его за руку.

– Нет, доктор, нет! – зашептал я. – Я хочу, чтобы вы персонально, своим личным указанием отменили все назначенные нам процедуры.

– Это для вас так принципиально?

– Крайне принципиально! – подтвердил я.

Врач вздохнул. Ему не хотелось возвращаться в больницу, которая за долгие годы врачевания ему осточертела. Он уже думал о квартире, о диване и традиционных ста граммах армянского коньяка.

– В таком случае вам придется дать мне расписку, что вы отказываетесь от лечения, – сказал он. – А это значит, что я снимаю с себя всякую ответственность за ваше здоровье. И даже за жизнь…

Черт подери! Мне показалось, что в этих словах врача скрыт какой-то недобрый намек. Я постарался внимательнее рассмотреть его глаза, но врач уже отвернулся и, глядя на желтые окна приемного отделения, выжидающе спросил:

– Ну, так как? Согласны?

– Согласен, – ответил я.

Мы пошли назад. Врач шел на полкорпуса впереди меня, а я, приотстав, озирался по сторонам и думал о том, не подпишу ли этой распиской смертный приговор нам с Ирэн. Впрочем, эта мысль была нелепой и ничем не обоснованной, просто моя психика, утомленная долгим соседством со смертью, бурно реагировала на всякое упоминание о старухе с косой.

Врач завел меня в ординаторскую, положил на стол лист бумаги, ручку и сказал:

– Пишите расписку, а я пока поднимусь к дежурному врачу.

Едва я поставил точку под распиской, врач вернулся. Он взял лист, больше половины которого занимала моя размашистая подпись «Мухин», внимательно прочитал, удовлетворенно кивнул и спрятал расписку в сейф.

– Что ж, – сказал он. – Я отменил вам все процедуры. Даже температуру вам не будут мерить. Не понимаю, однако, в чем теперь смысл вашего пребывания в больнице.

Он выпроводил меня из ординаторской, запер дверь на ключ и направился к выходу. У самой лестницы врач остановился и, смерив меня проницательным взглядом, сказал:

– У меня складывается впечатление, что вы просто симулируете. Потому что не хотите давать свидетельские показания.

Не ожидая от меня какой-либо реакции на эти слова, он повернулся и стал спускаться по лестнице. Я в некотором смятении пошел в свое отделение. Врач догадался, что мы симулируем потерю памяти! И теперь наверняка он сообщит о своих подозрениях в прокуратуру, которая занимается расследованием инцидента с самолетом. Если мы не сбежим из больницы до утра, то с большой долей вероятности сменим больничные койки на нары следственного изолятора.

Я зашел в коридор, залитый синим светом, стараясь ступать по линолеуму бесшумно, хотя сделать это в тяжелых матросских ботинках было практически невозможно. Ни в холле, ни за столом никого не было, и глухую тишину изредка нарушали лишь бессвязное бормотание больных да надрывный сухой кашель. Я осторожно приоткрыл дверь палаты и юркнул внутрь.

Луна спряталась за тополями, растущими напротив окон, и в палату не проникала даже малая толика света. Я решил не будить Ирэн. Что толку, если она будет вместе со мной бдеть всю ночь? Только измучит себя, и утром мне придется выносить ее на руках. А я сейчас загорожу вход табуретками, поставлю сверху графин, а на него надену стакан. И пусть кто-нибудь попробует сюда войти бесшумно.

Я на ощупь подошел к койке Ирэн, отыскал в потемках табурет и уже поднял его, как вдруг меня насторожил странный звук. Точнее сказать, меня насторожило отсутствие звука. Я не слышал дыхания Ирэн. Страшное подозрение, словно кипятком, ошпарило мое сердце. Я сел на край койки и тихо позвал:

– Ирина! Ирина, проснись!

Никакого движения! Я провел ладонью по простыне, схватил руку Ирэн и сжал запястье. Пульс не прощупывался! Меня прошибло холодным потом. Не может быть! Только не это! Только не это!

– Ирина!! – крикнул я и скользнул рукой по ее ледяному лицу. Холодные щеки, холодные губы, заостренный подбородок… Сонная артерия молчала… Это уже когда-то было! Все повторялось! Моя ладонь уже как-то сдавливала шею женщины, и жизнь не отзывалась под тонкой кожей, и чувство бессилия и безысходности разрывало мою душу. – О господи! – воскликнул я, и горячие слезы накатили мне на глаза. Почему я позволил ей заснуть! Как я посмел оставить ее одну, беззащитную, беспомощную! Ирина, милая, прости меня! Прости!

Я вскочил на ноги в безумной решимости крушить и ломать все вокруг себя, задел табуретку, которая с грохотом упала на пол. Тотчас в дальнем углу палаты скрипнула коечная пружина, и сдавленный женский голос с испугом спросил:

– Кто здесь?

Вспыхнул свет, показавшийся мне ослепительно ярким. Щурясь, я ошалело смотрел по сторонам. Палата. Две койки. На одной, стоящей в углу, перепуганная полная женщина с длинной косой натягивает на себя простыню и круглыми глазами смотрит на меня. А на второй неподвижно лежит седая до белизны сухая старушка с закрытыми глазами, заострившимся носом и подбородком, с серыми узкими губами и сморщенным белым лицом.

– Извините, – пробормотал я и вцепился рукой себе в волосы, чтобы быстрее прийти в чувство. – Я ошибся палатой… А это… кто эта старушка?

– Агриппина Васильевна, – прошептала женщина и перекрестилась. – Боже мой! Преставилась, несчастная! Так я и думала! Она еще вечером говорила, мол, слышу голоса умерших родственников…

Я что-то пробормотал и быстро вышел из палаты. Меня всего колотило от пережитого волнения. По коридору бежали сонные санитары. Кто-то с лязгом вез каталку. Прежде чем открыть дверь своей палаты, я долго пялился на ее номер, боясь опять ошибиться.

– Что там за шум? – сонным голосом спросила Ирэн, когда я зашел внутрь и зажег свет.

– Старушка умерла.

– Какая еще старушка?

Ирэн сидела на кровати и пыталась руками привести прическу в порядок. Я сел рядом с ней, сжал ее ладони и долго смотрел ей в глаза.

– Что с тобой? – заволновалась Ирэн. – Ты дрожишь! Где ты был?

У меня не было сил рассказать ей о том, что я только что мысленно похоронил ее.

– Нам нельзя засыпать, – пробормотал я. – Я выключу свет, мы ляжем и будем дышать тихо и ровно. Но не дай бог кто-то из нас сомкнет глаза!

– Почему, Кирилл?

– Потому что он обязательно придет.

– Кто придет, Кирилл?

Она спросонок плохо соображала. Я взял с тумбочки настольную лампу с тяжелой ножкой, отсоединил ее от розетки и поставил под своей койкой. Затем лег и несколько раз проделал одно и то же движение: левую руку опустил вниз, нащупал настольную лампу, схватил ее и нанес тяжелой ножкой удар по невидимому противнику, склонившемуся надо мной.

– Я придумала, где нам поселиться так, чтобы ни милиция, ни убийца нас не нашли, – бормотала Ирэн, глядя в потолок. – Мы купим палатку, спальные мешки и будем жить на берегу моря, среди «диких» туристов.

Мой взгляд упал на графин. Я вскочил с кровати, схватил его и примерил в качестве булавы. Если по какой-то причине я не смогу ударить убийцу левой рукой, то ударю его правой – графином. Потеснив судно, я поставил графин под койку. Что еще можно придумать?

Тут вдруг дверь в палату распахнулась, и к нам зашла миловидная медсестра в шуршащем накрахмаленном халатике, с небольшим подносом, накрытым марлей.

– А почему мы не спим? – пропела она. – Почему не гасим свет в палате? Ах, я буду ругаться, хорошие мои! Для кого распорядок дня написан, скажите мне на милость?

– Кто-то шумел в коридоре, – сказал я.

– Вас не должно это волновать. Вам надо думать о своем здоровье…

С этими словами она поставила поднос на стол и сняла марлю. На стерильной подкладке лежали два шприца в полной готовности к применению. Она изящно взяла один из них двумя пальчиками и подняла на уровень лица. Я невольно опустил взгляд. Загорелые ножки медсестры были безупречны.

– А какое место готовить? – спросила Ирэн и неуверенно взялась за ремень брюк.

Медсестра мило улыбнулась и шагнула ко мне.

– Только руку, только руку, – весело, словно исполняла задорную детскую песенку, произнесла она и села на край моей койки. Затем закинула ногу на ногу, взяла мою руку и положила себе выше колена.

– Расслабьтесь, не надо напрягаться, – промяукала она. – Я не сделаю вам больно.

Она легко пошлепала по моему локтевому сгибу, словно ребенка по попке, провела пальчиком по вспучившейся вене и вложила шприц себе в ладонь.

– Делаем вдох! – скомандовала она. – И останавливаем дыхание…

С этими словами она приблизила кончик иглы, на котором повисла прозрачная капелька, к моей вене. Совсем близко я видел ее разомкнутые губы, блестящий лоб, белую шапочку, прикрывающую край волос, светлые внимательные глаза и прикованный к моей вене взгляд…

Я успел ощутить холодное прикосновение иглы, резко согнул руку в локте и крепко схватил медсестру за запястье, заставив ее выронить шприц на постель.

Она испуганно вскрикнула. Не выпуская ее руки, я вскочил с койки и толкнул медсестру на стену. За моей спиной ахнула Ирэн.

– Кирилл, ты что делаешь?!

Медсестра истошно закричала, но я тотчас зажал ее рот ладонью, а вторую руку положил на ее горло.

– Кто тебе приказал сделать нам уколы? – зашипел я, едва не касаясь губами маленького розового уха медсестры.

Она замычала, покачала из стороны в сторону головой, отчего шапочка смялась и съехала набок. Я отнял ладонь от ее губ.

– Вы с ума сошли! – выкрикнула она, задыхаясь. – Это противошоковая терапия. Плазмозаменитель. Пятипроцентный раствор глюкозы…

– Я спрашиваю, кто приказал тебе сделать нам уколы?

– Врач, кто же еще!

– Ты лжешь, дрянь белоснежная! – зарычал я и невольно сдавил пальцами ее горло.

– Я сейчас позову санитаров! – захрипела медсестра и попыталась ударить меня коленом между ног.

Тут подскочила Ирэн и схватила меня за свободную руку.

– Кирилл! Успокойся! Это медсестра! Ты что, ослеп?!

Не хватало мне еще драться с Ирэн!

– Не мешай мне! – гавкнул я на нее. – А лучше подай шприц!

– У тебя поехала крыша, Кирилл! – с испугом выпалила Ирэн.

Почувствовав в ее лице союзника, медсестра попыталась высвободиться из моих рук и даже применила острые ногти, вонзив их мне в лицо. Но боль лишь придала мне злости. Я схватил медсестру в охапку, оторвал ее от пола и кинул на свою койку. Шприц упал на пол, расплескивая содержимое. Медсестра задрала кверху оголенные ножки и принялась крутить ими в воздухе, при этом она снова попыталась позвать на помощь, но я успел закрыть ее рот рукой. Вряд ли глухие удары и сдавленные крики, которые доносились из нашей палаты, могли привлечь внимание медперсонала, который был мобилизован на вынос тела опочившей старушки.

Я сел на сестру верхом. Шапочка окончательно слетела с ее головы, волосы разметались, халат смялся, и на нем уже не хватало двух пуговиц. Всю ее недавнюю привлекательность словно мочалкой смыло. Подо мной извивалась и корчилась змея.

– Повторяю вопрос: кто приказал тебе сделать нами уколы?

– Вра-а-аччч!!

Ирэн, испуганная моим необъяснимым поведением, схватила меня за плечи.

– Кирилл, родненький, успокойся! При чем здесь медсестра?!

Бедолага думала, что мой рассудок, не выдержав пережитых испытаний, помутился. Кажется, она была близка к тому, чтобы шарахнуть меня по голове графином. Ситуация была крайне неподходящей для объяснений, но я должен был попытаться убедить ее.

– Врач отменил нам все процедуры! – крикнул я Ирэн, продолжая удерживать дергающуюся подо мной медсестру. – Никто здесь не имеет права делать нам уколы!

– Может, произошла какая-то ошибка? Может, медсестра не в курсе?

– А вот это мы сейчас проверим! Подай второй шприц!

– Кирилл, может быть, не надо…

– Подай шприц!! – рявкнул я.

Ирэн уже не могла ослушаться. Она кинулась к столу, взяла шприц и с опаской поднесла его мне. Я схватил его. Медсестра начала брыкаться с удвоенной силой, и койка жалобно заскрипела.

– Держи ее руку! – приказал я Ирэн.

Ирэн медлила, движения ее были нерешительными.

– Руку!! – крикнул я.

Ирэн поймала руку медсестры и прижала ее к одеялу.

Вопль ужаса вырвался из груди медсестры. Ее глаза вылезали из орбит, они кричали и молили о пощаде. Я приблизил иглу к ее нежной коже, под которой едва можно было различить тонкие голубые вены.

– Нет! Нет! Умоляю вас! – вырвалось из-под моей ладони.

– Это противошоковый плазмозаменитель. Пятипроцентный раствор глюкозы, – наигранно слащавым голосом сказал я. – Тебе он пойдет на пользу.

Я чуть надавил на поршень, и тонкая струйка брызнула медсестре на локтевой сгиб. Она затряслась всем телом и зарыдала.

– Умоляю вас… Не убивайте меня… – давясь слезами, произнесла она.

– Кто?!! – крикнул я и коснулся иглой кожи.

– Я его не знаю! – хрипло выпалила медсестра. – Мужчина… черные очки… кепка… Я видела его первый раз в жизни!!

Тут силы покинули ее, она обмякла и затряслась в рыданиях. Воля ее была уже сломлена. Я отвел шприц, отпустил медсестру и сел на край койки. Ирэн, прижимая ладони к своему покрасневшему лицу, в немом шоке качала головой.

– Что это за гадость? – спросил я и помахал перед глазами медсестры шприцем. Заливаясь слезами, она отрицательно покачала головой и прошептала:

– Концентрат препарата, повышающего свертываемость крови…

– И что произойдет, если сделать инъекцию?

– Возникнут тромбы…

– Которые вскоре непременно оторвутся и закупорят легочные аорты. В итоге – смерть.

Медсестра кивнула. Я повернул голову и посмотрел на Ирэн тем строгим взглядом, которым учитель одаривает упрямого ученика, посмевшего усомниться в истинности основополагающих теорий.

– Понятно? – сказал я. – В криминальном мире специалисты подобного профиля именуются натуралами. Они умеют так умертвить свою жертву, что ни одна медицинская экспертиза не в состоянии обнаружить следы умышленного убийства. При вскрытии у нас с тобой обнаружили бы обширный тромбофлебит, вызванный стрессом. Грустное зрелище, правда?

– Да какая я специалистка! – простонала медсестра, размазывая слезы по щекам. – Первый раз я на такое решилась… Идиотка!

– Много заплатил?

– Много… Очень много, если сравнивать с моей зарплатой.

– Когда он появился в больнице?

– Через полчаса после того, как привезли вас.

– Возраст?

– Приблизительно ваш. Может быть, немножко старше.

– Прическа?

– Не видела. Он был в кепке, надвинутой на глаза. И в черных очках.

– Как одет?

– В черный спортивный костюм.

– Голос?

– Он говорил очень тихо, почти что шепотом. Я еще подумала, что у него больное горло.

– Еще что запомнила? Лицо какое? Челюсть? Губы?

– Челюсть обыкновенная. И губы обыкновенные…

– Черная щетина, да?

– Нет, он был очень гладко выбрит. Никаких бакенбардов и усов.

– И, конечно, запах одеколона?

– Да! – Медсестра опустила руки и посмотрела на меня с удивлением: мол, откуда я знаю? – Да, от него пахло хорошим одеколоном.

– Превосходно! – горько усмехнулся я и взглянул на Ирэн, к которой все еще не вернулся дар речи. – Два единственных свидетеля, которые общались с этим негодяем, в качестве особых примет отмечают запах хорошего одеколона. И все!

Я встал, кинул шприц под ноги, где валялся еще один, точно такой же, и наступил на них. Хорошие ботинки, однако, подарили мне матросы! Раздавливают шприцы словно тараканов!

– Пойдем! – Я взял Ирэн под руку и подвел к двери. На пороге я обернулся и посмотрел на медсестру.

– Он не сказал тебе, что с тобой сделает, если ты не выполнишь его поручение?

Наверное, медсестра обладала богатым воображением. Она в ужасе схватилась за лицо и громко, по-бабьи, завыла. Я пожелал ей спокойной ночи, и мы вышли.