"Эпоха бедствий" - читать интересную книгу автора (Мартьянов Андрей, Кижина Марина)

Глава десятая. День сегодняшний, день завтрашний

- Говорю вам, Асверус, в глубине захоронения кто-то прячется! Вы сами слышали шаги!

- Вам наверняка причудилось. Эхо, звук осыпающегося песка или, например, мелкие зверьки...

Драйбен откашлялся и недовольно произнес:

- Зверьки! Мыши полезли в кладовку за сыром! Только не уверен, что сыр сохранил мягкость и свежесть. Дорогой сюзерен, смею напомнить, что мыши невелики размерами и имеют четыре тоненькие лапки... Вот, слышите? Опять!

- Нет, это точно не шаги... Барабан? Мерные чередующиеся удары повторялись через краткие промежутки времени. Звук не усиливался, скорее отдалялся. Следовательно, в лабиринтах гробницы неизвестных существ постоянно передвигалось нечто живое и крупное. Нардарец мгновенно припомнил казавшиеся ему нелепыми легенды об оживших мертвецах, охраняющих некрополи, бессонных стражах в виде демонов Нижней Сферы, вызванных могучими волшебниками прошлого, чудовищах наподобие носферату или вурдалаков, поселяющихся на кладбищах, и прочих неприятных существах, порожденных фантазией крестьян или городского плебса. Безусловно ничего подобного в природе не встречается (по крайней мере, с начала нынешней эпохи), а "вурдалаки", разгребающие могилы и пожирающие мертвецов на кладбищах, в ста случаях из ста десяти принадлежат к миру животных-падалыциков. Рассказы о десяти последних встречах с "чудовищами" выпадают на совесть гробокопателей и грабителей саркофагов.

Но здесь, в этом заброшенном мирке, не видевшем живого существа долгие столетия, могло обитать все, что угодно. Огромная гробница, созданная задолго до Столетия Черного неба, не принадлежала людям. Как известно, наиболее сильная и действенная магия принадлежит отнюдь не человеческой расе, а ее предшественникам. Кто знает, что за сюрпризы оставили непрошеным гостям загадочные псиглавцы, создавшие этот некрополь?

Асверус Лаур был упрям, если не сказать хуже: бездумно настойчив. Если благородному сыну кониса приспичило вдруг осмотреть гробницу, значит, его желание для всех прочих закон. В роли "всех прочих" выступал Драйбен и несколько унылых пауков, спугнутых со своих ловчих сетей.

- Ничего интересного, - заключил Асверус, внимательно рассмотрев девять саркофагов черного камня. - Самое досадное - никак не забрать чаши. Они прикреплены к крышкам намертво. Драйбен, что вы все прислушиваетесь? Кроме нас и пауков, здесь нет никого живого.

- Никого живого? Этого я и боюсь. Потому что столкнуться с единственным неживым куда опаснее, чем с полусотней степных варваров. Мер-гейты нас просто нашинкуют саблями, оберут трупы и поедут себе дальше, а тут...

- Ерунда! - отмахнулся принц. - Надо обследовать вон тот проход. Не стоит бояться. Как погляжу, световые шахты проложены везде, и, хотя некоторые обвалились, света более чем достаточно. Заблудиться невозможно: после лестницы мостик, за мостиком этот зал, да и веревка не кончилась.

Асверус с уверенным видом дернул за шнур, моток которого тащил в руках. Веревка безропотно подалась. Нахмурившись, Лаур-младший потянул сильнее, и через какое-то время якобы привязанный наверху к каменному выступу конец оказался в его руках.

- Развязался, - самоуверенно заявил молодой нардарец, но Драйбен, отобрав веревку, осмотрел ее и нахмурился.

- Развязался! - непочтительно передразнил он компаньона. - Асверус, хоть иногда думайте головой и обращайте внимание не на красоты давно сгинувшего царства, а на реальность! Перерезан. Не перерублен, а именно перерезан, будто бритвой.

Конец тросика представлял собой идеальный ровнехонький срез - волокно вообще не успело распуститься. Ударь по веревке мечом или топором обязательно появятся бы отделившиеся от шнура ворсины.

- Возвращаемся, - беспрекословно скомандовал Драйбен и подтолкнул Асверуса. - Призрачных врагов мы пока не встретили, но наверху может дожидаться враг вполне реальный, из плоти и крови. Какие-нибудь местные гробокопатели - джайды или другие кочевники, решившие поживиться. Или мы по глупости забрались в чье-то святилище.

Асверус нехотя последовал за эрлом Кешта, то и дело с сожалением оглядываясь на черно-золотые саркофаги, и пересек мост через ущелье.

- Постойте-ка... Вот теперь и я уверен, что внутри кто-то есть.

Лаур заставил Драйбена приостановиться. Из недр подземного некрополя отчетливо доносился торжествующий бой нескольких барабанов, совершенно непонятный звук, отчасти напоминавший шепот некоего огромного существа, попискивания сотен летучих мышей, скрежет, щелчки и шорох. Не сказать, чтобы вся эта какофония была излишне громкой, наоборот - звуки воспринимались на излете слуха, но отрицать их существование было невозможно.

Драйбен хотел отвернуться и дальше бежать по лестнице к спасительному выходу в долину, но его остановило чувство приближения чего-то очень знакомого. Прохладный ветерок, явившийся из подземелья, ощущался не кожей или губами, а разумом. Магия, волшебство, колдовство, чаровничество - называйте как угодно. И магия эта была чужой.

Волна холодного ветра прошла через широкий проход за девятью саркофагами, распространилась по залу, нырнула в пересекаемое мостом ущелье и выплеснулась оттуда на двоих людей. Асверус ничего не чувствовал, а только недоумевал: почему, мол, стоим? Но Драйбен понял, что, если на них сейчас нападут, бежать бесполезно, равно как и противостоять неизвестному врагу, явившемуся из бездонной глубины времени. Волшебное дуновение было слишком сильным для его недостаточных и поверхностных знаний магической защиты - Драйбен мог использовать свои таланты для обороны от зримого и известного противника (например, изменить направление полета стрелы или удара меча одним движением пальца), но здесь...

В то же время он сознавал: чуждость не означает чужеродности. То, что поднималось сейчас из лабиринтов некрополя, принадлежало этому и только этому миру, являлось его порождением и составляющей частью. В пещере Хозяина Самоцветных гор Драйбен видел перед собой только непознаваемую радугу неизвестных людям чувств, желаний, сил и стремлений. Единый Творец, как говорят, дает своим детям частицу знаний обо всех созданных им существах. Человек может объять неким шестым чувством и загадки альбов, и тайны горных дэвов, - они все свои, они изначально принадлежали Творению. А существо из Самоцветных гор было само по себе, будто его никто и не создавал. Не было в нем частицы тварного мира.

Теперь Драйбен безусловно ощущал враждебность, исходящую от строений неизвестного народа, но твердо знал: если с этой силой невозможно договориться, то, по крайней мере, никто и ничто не запрещает с нею сразиться и, при удаче, победить. Надо полагать, в развалинах древнего святилища обитало нечто, слегка похожее по сути на знакомых Драйбену броллайханов - горных дэвов, или, к примеру, тварь Нижней Сферы, призванная охранять покой мертвых.

"Невероятно сильное волшебство, - напряженно думал он. - Тварь не скрывает своей мощи, значит, уверена в собственном могуществе. Если именно она уничтожала всех людей, когда-либо заглядывавших в Аласор, значит... Мы с Асверу-сом заведомо проиграли. Остается надеяться, что она не будет расходовать всю мощь на двух невзрачных смертных..."

Как здесь недоставало вельха! Кэрис с его беспримерным опытом, бесконечными познаниями о мире и существах, его населяющих, наверняка смог бы помочь. Да и следует помнить: броллайхан обладает силой, стократ превышающей людскую, в совершенстве владеет некоторыми видами волшбы и может уверенно дать отпор любому магическому существу. Но Кэрис был далеко, и, в конце концов, не может ведь он постоянно спасать своих незадачливых попутчиков.

- Да в чем дело-то? - нервно спросил Лаур-младший, замечая, насколько побелело лицо компаньона. - Только что орал: "Бежим, бежим!", а теперь застыл, будто мумия! Бежим или стоим?

- Стоим, - шикнул Драйбен. - Если ударимся в панику и бегство, оно одержит две трети победы. Нельзя показывать, что мы его боимся.

- Кого "его"? - схватился за голову Асверус. Он не видел ничего опасного в исходящих из лабиринта звуках, а магию почувствовать не мог. - Драйбен, ты спятил! Факелы горят, лестница свободна, я вижу пятно света наверху, значит, проход не засыпан и не перегорожен! Объясни, что случилось?

- Посмотрите туда, - коротко сказал нардарец. - И тотчас все поймете.

Посторонние звуки уходили, оставляя место усиливающемуся грохоту барабанов, перераставшему в некий новый звук, в котором смешивалась поступь тяжелой пехоты по мощеной дороге, отдаленные раскаты буйной грозы и мерный стук топоров. Пространство вокруг девяти старинных гробниц вдруг заполнилось чем-то, напоминавшим черную воду или "земляное масло", добывавшееся в Аррантиаде или на полуночи Нарлака, - горючую смолу, исходившую из земных пор. Единственное отличие состояло в том, что плещущаяся и постоянно двигавшаяся субстанция была живой или удачно подражала жизнеспособности. Волны превращались в размытые силуэты самых фантастических существ, вскипали мрачными фонтанчиками, на мгновения появлялись лица или звериные морды, деревца с угольной листвой... Все это мельтешило, изменяясь и трансформируясь, глаз никак не мог остановиться на чем-то определенном. Вокруг густой маслянистой черноты слегка посвечивал голубовато-белый ореол, отчего создавалось впечатление, будто здесь собралось превеликое скопище самых разнообразных и многоформенных призраков, постоянно менявшихся друг с другом обличьями.

- Это что такое? - недоуменно, но без особой боязни вопросил Лаур-младший. Он явно никогда прежде не сталкивался с волшебством, если не считать краткого знакомства с Кэрисом. - Как любопытно...

- Любопытно? - ощетинился Драйбен. - Да оно сожрет вас и не подавится! Это магия!

- Магия? - Асверус усмехнулся, а нардарец вдруг заметил, что волны на озерце темной слизи неожиданно начали угасать. - Дорогой друг, какая магия в наше время? Призрак - согласен, но я не верю в то, что призраки могут навредить человеку. Бестелесные существа не держат в руках оружия, не могут подлить яда в кубок или овладеть твоим разумом - душа живого человека сильнее любого морока. Выглядит неприятно, не спорю, но чтобы его бояться? Ха!

Драйбен не успел сцапать наследника кониса за одежду, ибо тот быстро сбежал по широким лестничным ступеням вниз, шагнул на мост и, не обнажая меча, прошел в сторону гробниц.

"Сейчас доиграется, молокосос! - решил нардарец, но пойти за Асверусом не решился. Его останавливала невидимая обычному человеку стена недоброй волшбы, колыхавшаяся за ущельем. - Либо он безрассудно смел, либо... О боги, он же не верит в магию! А действие любого закона природы зеркально: если ты не веришь, то и в тебя не верят".

Лаур-младший, конечно, опасался - все-таки в подземельях действовала сила давно исчезнувшего народа, а кто знает, какими знаниями обладали эти самые псиглавцы? - однако он был твердо уверен, что бестелесное не нанесет ему вреда.

Асверус остановился, только когда черное озерцо коснулось носков его сапог.

- Уходите оттуда немедленно! Вы с ума сошли!

- Оставьте, Драйбен, вы же видите - оно безвредно.

Лаур-младший стоял посреди озерца невесомой черной не то пыли, не то тумана, язычки которой лизали его сапоги, не достигая даже колен, - облачко закрывало его ноги до лодыжек. Асверус с интересом глазел на плещущееся у его ступней марево и вдруг нагнулся, попытавшись зачерпнуть ладонью частицу выползшего из подземелья колдовского мрака. Драйбен ясно увидел, как чернота, будто бы испугавшись теплой человеческой руки, расползлась в стороны, обнажив потрескавшийся каменный пол. Когда Асверус убрал ладонь, дыра в сплошном волнистом покрове затянулась.

- По-моему, оно боится людей, - сообщил нардарец. - Драйбен, перестаньте пугаться призраков, вы же взрослый человек и вроде бы учились магии!

"Но никогда не сталкивался ни с чем подобным, - мысленно дополнил эрл. - И явственно чувствую, что эта штука крайне опасна. Вдобавок..."

Драйбен знал, что неведомый покровитель некрополя начинает злиться, усиливалось ощущение холода, в воздухе поплыл запах приближающейся грозы. Как утверждали древние трактаты по магии, такой аромат всегда возникает при рождении сильных заклятий. Но раз существо, стерегущее пещеры, действительно намеревается изгнать или погубить непрошеных гостей, почему оно не в состоянии причинить хотя бы минимальный вред беззаботному Асверусу, разгуливающему прямиком в центре средоточия колдовской силы? Или магия нелюдей не действует на человека? Быть того не может, волшебство подчиняется одним и тем же законам, независимо от того, кто использует мощь магии - человек, альб или, к примеру, броллайхан.

Но похоже, Асверус не был подвластен древнему злу. Окончательно уяснив, что его никто не собирается убивать, превращать в рогатую жабу или бесхвостую крысу за осквернение гробницы, сын кониса просто пожал плечами, смачно сплюнул в озерцо черноты и, вздымая сапогами маленькие смерчи тягучей мрачной мглы, шагнул к саркофагу, вынимая из ножен кинжал.

У Драйбена сохранялось тревожное чувство. Он увидел, как Асверус - будь проклят этот охотник за необычными трофеями! - попытался подцепить острием клинка основание украшавшей саркофаг золотой чаши, а когда это не удалось, пристально оглядел ее со всех сторон и хлопнул себя ладонью по лбу.

- Догадался! Драйбен, мы с вами два круглых идиота! Чаша не приклеена, не вмурована и не держится здесь силой старинного колдовства! Она просто привинчена! А теперь мы делаем во-от так... - Принц крутанул золотой сосуд посолонь, что-то заскрипело, но чаша сдвинулась. - И еще разок... Радуйтесь, скоро мы получим замечательный сувенир и сможем пойти похвастаться перед аррантами!

Не будь черная масляная лужа чем-то бестелесным и аморфным, Драйбен сказал бы, что она просто обалдела от такой наглости. Волны отпрянули прочь от Асверуса, образовав вокруг него колышущееся кольцо, потом замерли, словно бы в удивлении, и снова рванулись в атаку, но теперь куда более яростную и агрессивную. И разумеется, безвредно разбились о толстую кожу сапог наследника кониса Юстиния, бессильно откатившись.

- По-моему, - прокашлялся Драйбен и повысил голос, чтобы Асверус издалека его услышал, - по-моему, не стоит этого делать.

- К чему мертвым золото? - громко крикнул Лаур. - Да и нам, собственно, подобный артефакт может служить лишь по прямому назначению, - как-никак, драгоценный металл, ценящийся во все времена и эпохи. Ну или как героический трофей. Будет что вспомнить: забрались в самое сердце зловещего и таинственного Аласора, не встретили ничего страшного, кроме этой вонючей лужи, да еще и унесли такую красивую вещь, созданную задолго до эпохи Черного неба! Вернусь домой, поставлю на камин - братья обзавидуются!

На этот раз чернота среагировала на голос Драйбена. То ли жидкость, то ли туман оставил в покое Асверуса, уже почти открутившего чашу от черного основания, и споро потек к мостику через ущелье. Драйбен невольно попятился. Как ни мало он знал о волшебстве, но шестое чувство мага-недоучки буквально вопило где-то в глубинах мозга: "Убирайся отсюда! Быстрее!"

Оставалось рассчитывать только на собственную смелость и прагматизм. Если это мрачное нечто не тронуло, не сожгло, не расплавило и не пожрало Асверуса, значит, можно сделать вывод: для людей оно действительно не представляет никакой опасности. Драйбен заставил себя стоять на месте, по возможности не шевелиться, а просто наблюдать.

Черная жидкость подползала к его башмакам медленно, будто бы злорадно и угрожающе. Лужа приобрела форму клешней, обходя нардарца справа и слева, наконец застыла и вдруг, после краткой паузы, с трех сторон рванулась к ногам Драйбена.

- Т-твою мать!..

Подошвы сапог зашипели, коснувшись черноты пополз удушливый дымок от жженой кожи, ступням вдруг стало невероятно жарко, а тело, наоборот, сковал чудовищный холод. Магия подземелья теперь почему-то действовала, и действовала вовсю.

Хвала всем богам этого мира за то, что они дали человеку способность в минуту крайней опасности не рассуждать, а принимать решения мгновенно. Отдельное спасибо Кэрису, который за время пребывания в Меддаи научил Драйбена кое-каким слабеньким охранным заклятьям, способным на краткое время отогнать нечисть, - а это была именно нечисть, Драйбен не сомневался. Только темное колдовство вызывает ощущение холода.

Нардарец буквально выдохнул краткое заклятье на языке вельхов, смысла которого не понимал сам, однако со слов Кэриса знал: оно отпугивает любую нечистую силу и дает очень немного времени для отступления. К тому моменту воловья кожа его сапог была прожжена почти насквозь.

- Драйбен, чего вы орете? - Асверус, уже державший чашу в руках, обернулся и застыл, наблюдая, как его компаньон и "оруженосец" сделал в воздухе кульбит, достойный лучшего нарлакского акробата в расцвете сил, неудачно приземлился на одну из ступеней лестницы, несколькими судорожными движениями сорвал с себя башмаки, после чего с быстротой зайца рванул наверх, к выходу из подземелья. Эй, вы куда? Подождите, я тоже иду!

Мрак слегка видоизменился, теперь он больше напоминал громадного овального слизня, неспешно втаскивающего свое тело по ступеням всхода. Нечто, без всякого вреда перенесшее слабенький магический удар Драйбена, ползло вслед за обидчиком.

Вот оно накрыло сапоги и два куска ткани, валявшиеся на лестнице, миновало их...

Асверус, быстро пробежав через мостик, не без удивления заметил, что лежавшая на всходе обувь Драйбена исчезла. Лаур пнул взбирающегося наверх червяка, однако его нога прошла сквозь черноту, как стрела через утренний туман. Где-то наверху пыхтел Драйбен, в панике стараясь протиснуться через щель завала.

Эрл Кешта тяжело перевалился за каменное нагромождение у входа, на несколько мгновений прикрыл глаза, ослепленный ярким солнцем, и уже было собрался бежать к лошадям. Левая ступня сильно болела.

- Эй, ловите!

Из черноты провала вылетела тяжелая золотая чаша, украшенная чеканкой и массивными ручками в виде оскаленных песьих голов, затем показалась встрепанная голова Асверуса.

- Может, объясните, в чем дело? - Из-под локтей нардарца, опершегося о камни, выползали струйки черной жидкости. Асверус глянул на нее чуть брезгливо, но равнодушно. - Странное поведение для дворянина. Бросаете своего друга в страшной мрачной гробнице, затем бросаете сапоги - кстати, где они, я их не нашел на лестнице? - и убегаете, будто пугливая газель от своры охотничьих собак. У меня есть повод обвинить вас в трусости, эрл!

Асверус запросто перебрался через завал, наступая ладонями и коленями прямиком в расползающиеся ленты черноты, встал на песок и, щуря глаза, отряхнулся.

- В трусости? - прохрипел Драйбен. - Я вас предупреждал! Смотрите, оно сейчас поползет за нами!

- И пусть себе ползет. - Асверус не понимал, почему Драйбен так напуган. Он обернулся, поднес руку к черному потеку, и тот сразу отпрянул. - По-моему, оно просто очень любопытное, хочет посмотреть на людей. Представьте, сколько веков оно там сидело - в темноте и одиночестве!

- Оно вас боится. - Драйбен выделил последние слова голосом. - А меня пытается сожрать!

К счастью, подземная тварь (если, правда, тварью можно назвать нечто, не имеющее тела, облика, а только цвет и жгучую силу) не пожелала выползать на солнечный свет, оставаясь в тени. Вдобавок между нею и Драйбеном стоял Асверус, которого она явно не удостаивала звания добычи. Драйбен нагнулся, разглядывая ступню, затем уселся на горячий песок и вытянул ногу.

- Ого! - поразился Лаур. - Это что?

- Ожог, - слегка дрожащим голосом пояснил Драйбен. - Эта мерзость спалила мои сапоги и добралась до ступни. Видите, какой пузырь? Останься я там подольше, она превратила бы меня в пепел.

Действительно, начиная от пальцев и заканчивая косточками лодыжки, на коже ступни нардарца красовался сильный ожог. Будто ногу опускали в котелок с кипятком. Покрасневшая кожа, несколько надувшихся пузырей... Асверус зло хмыкнул, вытащил меч и, взглянув на колыхавшееся у входа в подземелье непроглядно-черное марево, попытался ударить по нему клинком. Мрак съежился и отпрянул.

- Вот зараза! Почему же тогда...

- Не знаю почему! - рявкнул в ответ Драйбен и поднялся. - Стойте рядом, я попробую. Если что - вы его отпугнете.

...Судьба меча бывшего эрла Кешта оказалась весьма плачевной. Острие погрузилось в туманную субстанцию, нардарец вскрикнул и выпустил из ладони мгновенно нагревшуюся рукоять, а когда Асверус подхватил упавший меч, выяснилось следующее: лезвие до половины было разъедено ржавчиной, неприглядными коричневатыми кавернами и рытвинами, наконечник вообще исчез, а сталь выглядела так, будто не одну тысячу лет провалялась в каком-нибудь древнем захоронении наподобие Аласорского.

- М-да. - Асверус с подозрением поглядывал то на испорченный клинок, то на загородивший проход черный туман. - И как это понимать?

- Очень просто, - с нескрываемой злостью ответил Драйбен. - Вы хватаете свою вазочку или что это там, и мы сматываемся отсюда. Причем как можно быстрее.

* * *

Тускло поблескивающая золотая чаша из Аласорской гробницы стояла посреди шатра, принадлежащего нардарскому посланнику Асверусу Лауру, сам Лаур восседал напротив нее на потертых подушках, попивал вино из небольшого изящного кувшинчика и с неудовольствием созерцал Драйбена, перебинтовывавшего ступню обрезками чистых тряпок.

Путь от Аласорского кратера, где обнаружились гробницы, был благополучен: скелеты, валявшиеся у дороги, не поднялись, сжимая в руках ятаганы и сабли, песчаных бурь не случилось, призраки не являлись (да какие призраки могут быть посреди солнечного дня?), а стерегущее пещеру бестелесное чудище не пожелало отправляться вслед за нарушителями покоя старинного некрополя. Единственной неприятностью был ожог, полученный Драйбеном, и отсутствие у него сапог - в Саккареме стремена жесткие, кованые, а вовсе не ременные петли, в которых нога чувствует себя более комфортно. Вдобавок Драйбену предстояло добывать новый меч взамен уничтоженного стражем гробницы.

По дороге компаньоны условились никому пока что не рассказывать о странностях, сопровождавших этот "поход за сокровищами", да и посоветоваться было не с кем: Кэрис, способный хоть что-то разъяснить, уехал в Аррантиаду, а занимать время придворных мудрецов шада Даманхура не имело смысла - все равно они ничего не сумели бы растолковать. Аласор как был тайной, так ею и остался.

- Болит? - участливым тоном осведомился Асверус. В ответ послышалось буркнутое сквозь зубы ругательство. По приезде в лагерь пришлось обратиться к лекарю шада, чтобы тот выдал мазь от ожогов. Она, без сомнения, помогала, но еще несколько дней Драйбену предстояло мучиться и хромать. Кроме того, никакой сапог обуть было невозможно, да и не следовало, - пузыри тотчас загноятся, перепрев под кожей, сжимающей ступню и не пропускающей воздух. Асверус посоветовал сделать проще: взять аррантские сандалии, а лодыжки замотать тканью и закрепить ее ремнями. Несколько необычная мода, но кому какое дело, во что обут компаньон посла светлейшего кониса Юстиния?

- Еще бы не болело. - Драйбен закрепил корпию и ремешки сандалий. - Ладно, потерплю. Главное, мы остались живы и даже приволокли трофей. Между прочим, даже моих хилых способностей хватает, чтобы распознать: магия в нем напрочь отсутствует. Просто красивая и древняя золотая игрушка. Наверное, еще и очень дорогая. Вопрос в другом, мой дорогой Лаур: я впервые в жизни столкнулся с настолько мощным магическим воздействием, сохранившимся с доисторических времен. Я не рассматриваю сейчас пещеру Хозяина Самоцветных гор - он сам по себе и не принадлежит Большому Творению, - я имею в килу другое. Это было волшебство. Здешнее. Непонятное людям, но созданное в нашем мире. И оно хранилось в Аласоре многие столетия, не растрачивая силу!

- Подождите-ка. - Асверус неожиданно помрачнел. - Вы объясняли, будто древние расы всегда ставили охранников в своих гробницах, чтобы никто не побеспокоил покой мертвых. Не было таких случаев, чтобы хозяева некрополей ставили других стражей - берегущих мир живых от мира мертвых? Чтобы, упаси нас от этого Негасимое Пламя, покойнички наружу не полезли? Понимаете, о чем я?

- Мысль интересная, но совершенно нереальная, - с высокомерием, присущим только волшебникам-профанам, заявил Драйбен и потянулся за вином. - Это закон живой природы: если душа покинула тело, она никогда не вернется. Мертвые не воскресают. Все известные твари, которых мы считаем "умертвиями", то бишь живущими после смерти, являются не чем иным, как скоплениями магической энергии или вымыслом. Можно вызвать ушедший за грани мира дух и даже очень ненадолго вселить его в мертвое тело, но воскресить человека или любое другое живое существо нельзя. Подобное относится к разряду сказок или религиозных вымыслов.

- Людей или погибших альбов, допустим, воскресить нельзя, - настаивал Лаур. - Потому что мы родственны. Собственно, известно множество историй о метисах, в которых одновременно текла кровь человека, дверга, альба, вилии или иных существ, подобных нам... А если мы имеем дело с чем-то посторонним? Кто такие псиглавцы? Не более чем легенда? А другие создания, о которых нам известно хоть что-то? Кро мара или бохан ши, например? Они входят в конгломерат народов, населяющих или населявших этот мир, но абсолютно чужды людям и их сородичам. Откуда мы знаем, вдруг подобный псиглавец получал смерть не в качестве отдохновения и избавления от тягот телесного мира, а в качестве наказания? И смерть для них была не естественна, как для нас? Вдруг они хотят вернуться из царства теней? Или в этом некрополе замуровали таких тварей, что и вообразить тошно?

- у вас не по возрасту развитое воображение, - насмешливо фыркнул Драйбен. - Как снимать с гробницы золотые чаши, так вы первый, а как подумать об ответственности... Асверус, можете быть спокойны. Мы просто столкнулись с очень древним заклинанием, охраняющим от разграбления святилище древнего народа. Что характерно, даже оно вас не удержало от того, чтобы вывинтить этот сосуд и приволочь его с собой.

- Но погибшие караваны? - запальчиво вопросил потомок нардарской династии. - Жуткие легенды, окутывающие Аласор? Думаете, они создавались на пустом месте? А та огромная груда костей на дороге?

- Масса неприятных случайностей и совпадений, - уверенно и безмятежно ответил нардарец. - Припомните-ка историю родной страны: призрачный замок тана Вителькова, тайные пещеры в Самоцветных горах, чудовище с болот владения Ронин и так далее, и так далее. Все это существует, но оно не опасно. А ежели разбойники вырезают возле Ронинских трясин купеческий обоз, то какая сказочка загуляет по округе через седмицу? Правильно, из топищ выползло знаменитое проклятье эрла Ронина - помните тамошнего гигантского трехглавого пса? - всех пожрало и не подавилось. Плевать, что на самом деле везомые купцами товары угодили к перекупщикам, а тела убиенных грабители покидали в болото. Я достаточно ясно объяснил?

Некоторое время стояла глубокая тишина, только из-за матерчатых стен палатки доносились резкие саккаремские фразы разводящего да невнятное позвякивание оружия караула. Асверус, как видно, поразмыслил и собирался что-то добавить к сказанному, но вдруг полог шатра откинула чья-то рука. Свет масляных ламп выхватил смуглое бородатое лицо сотника личной гвардии шада.

- Благороднейший посол, - саккаремец быстро поклонился, - Солнцеликий Даманхур немедленно требует тебя к себе. Разъезды донесли, что войско мергейтов в одной ночи перехода отсюда. Говорят, его ведет сам нечестивый хаган Гурцат.

- Наконец-то, - непроизвольно выдохнул Драйбен. - Мы уж заждались.

* * *

В Альбаканской пустыне ночи прохладны, но возле Аласора после заката с гор начинал дуть постоянный теплый ветерок, относивший прочь от окруживших гряду небольших оазисов холодный воздух ночной пустыни. Гвардейская охрана лагеря шада привыкла к этим особенностям, и заступившие на очередную ночную стражу воины недоуменно ежились: на стоянку вдруг опустился настоящий мороз. Он, конечно, не шел ни в какое сравнение с зимними холодами где-нибудь на полуночи Нарлака или в предгорьях Самоцветного кряжа, но все равно от леденящих порывов ветра не спасали самые лучшие шерстяные халаты или принятое внутрь крепкое вино.

Звезды расцветили небо, как граненые стекляшки - черный халат дворцового астролога, и, казалось, поглядывали вниз с настороженным удивлением: что, мол, за чудеса происходят в мире смертных? Последняя и слабая розоватая полоска заката давно исчезла, задавленная мощью навалившейся на материк Длинной Земли холодной ночи, взошла тусклая и чудившаяся больной луна Сир-рах. Один ее край заметно потемнел в предвестии скорого затмения.

Десятник Калибб, служивший в отряде личных телохранителей Солнцеликого шада, вскоре после наступления часа Волка отправился в обход караулов. Сам государь Даманхур, вожди союзнических армий, саккаремские военачальники и высокородные послы чужедальних государств в это время совещались в шатре повелителя Саккарема, обсуждая последние тревожные новости: Гурцат, как всегда быстро и внезапно, форсировал Урмию, часть войска степняков пошла к полуночи, минуя Меддаи, и наверняка готовилась атаковать Нардар, а вторая и большая скорым маршем двинулась через пустыню к Аласору. Где-то поблизости находились не менее шести с половиной конных туменов - от шестидесяти до семидесяти тысяч безумных мергейтов и саккаремских кочевников. Силы были приблизительно равны, вдобавок Гурцат не имел в своем распоряжении пехоты, в которой могла бы завязнуть конница противника... Если битва состоится, то остается лишь молить Атта-Хаджа о даровании победы.

Калибб являлся человеком придирчивым и аккуратным. Коль на его совести этой ночью лежит командование всей полуночной стражей, значит, он должен лично осмотреть каждый пост охраны, проверить, не задремал ли кто (подобное преступление каралось беспощадно), а в случае надобности усилить караулы. Спаси и помилуй Атта-Хадж от злого разума хагана мергейтов - за время этой войны не раз случалось, когда командиры степного войска посылали вперед летучий отряд смертников, предназначенный лишь к одному: под покровом темноты ворваться во вражеский стан, нанести как можно больший урон и по возможности уничтожить предводителей.

За много дней, проведенных саккаремской армией и шадом возле ноздреватых Аласорских скал, Калибб наизусть разучил всю хитрую систему постов вокруг лагеря Даманхура и его тысячников и теперь мог ходить по оазису с закрытыми глазами или в кромешной тьме. Здесь нужно пройти шесть шагов в сторону от озерца, образованного родником, повернуть чуть правее и через двадцать шагов четыре раза хлопнуть в ладоши - три раза быстро и один после паузы. Тогда четверка гвардейцев поймет, что приближается свой, и не начнет палить из самострелов в темноту.

Никто не ответил Калиббу, хотя вымуштрованные воины обязаны были его окликнуть. Десятник нахмурился, повторив сигнал.

Тишина.

Калибб слегка оторопел. Впервые за двадцать лет беспорочной службы в охране самого шада, где звание десятника было почти равнозначно армейскому тысячнику, выставленный караул - будь то в мельсинском дворце, охотничьем лагере шада где-нибудь под Кух-Бенаном или в военном становище - не пожелал ответить. Это могло означать две вещи. Первое и наиболее невозможное: охрана самовольно покинула пост. За подобные выверты виновные карались немедленной смертью. Второе: напал хитроумный враг и перебил всех. Однако уничтожить сразу четверых отлично владеющих оружием телохранителей шада крайне сложно. Хотя бы один мог поднять шум и переполошить прочие посты охраны.

"Их могли срезать одновременными выстрелами из нескольких самострелов, напряженно прикинул Калибб, без сомнения принимая вторую версию, объяснявшую молчание караула. - Но в такой кромешной тьме невозможно попасть одновременно четверым в сердце или горло. Если, правда, у тебя нет зрения волка или рыси..."

Десятник принял самое простое решение - не поднимать панику, а пойти и глянуть самому. Благо двигаться он умел тише белого барса, выслеживающего муфлона на снежных склонах. Света было недостаточно - луна Сиррах закрылась черным пятном затмения, но блеска звезд хватало для того, чтобы смутно разглядеть происходящее в окружности семи или десяти шагов.

Ужасно мешали колыхавшиеся из-за ледяного ветра Аласора листья тощих оазисных пальм, создававшие шевелящиеся неприятные тени, складывавшиеся то в пасти чудовищ, то в силуэты крадущихся к середине лагеря мергейтов с обнаженными саблями в руках. Однако Калибб недаром много лет охранял саккаремских повелителей - вначале шада Бирдженда, а затем его сына Даманхура. Он знал, что любое движение должно сопровождаться звуком. Пусть очень тихим, незаметным, но все-таки звуком. Тени безмолвны, и бояться их не следует. Если впереди крадется степняк-смертник, то под его мягкими сапогами непременно зашелестит трава или осыплется песок, будет слышно его дыхание, появится запах... А сейчас все тихо, будто в склепе.

Калибб почувствовал, что его колотит. Нет, вовсе не от страха - проживший на свете сорок два года, из которых два десятка лет было отдано ремеслу меча, десятник давным-давно отучился бояться телесного противника, а бестелесные твари, как известно, вреда человеку нанести не могут. Руки и колени дрожали от холода. Калибб с удивлением отметил, что изо рта идет густой пар. Не мгновенно рассеивающиеся язычки призрачного тумана, какие обычно выдыхаешь во время холодной пустынной ночи, а настоящие клубы нагретого человеческими легкими воздуха.

Подойдя на расстояние пятнадцати шагов к караулу, он заново повторил сигнал - три удара и еще один.

Абсолютное, гробовое молчание. Даже широкие пальмовые листья не издают обычного жесткого похрустывания, хотя продолжает дуть довольно сильный ветерок. По крайней мере, он колыхал полы халата десятника.

Калиббу ничего не оставалось делать, как обнажить саблю и выйти на то место, где должны были стоять стражники седьмого караула внешней охранной цепи.

Пусто. Никого. Не брошены на сухую почву вещи или оружие, нет трупов, и только в звездном свете на темной траве виднелись какие-то беловатые силуэты. Поначалу Калибб просто скользнул по ним взглядом, осмотрел близлежащие заросли черной осоки, окружавшей текущий по оазису ручеек, и свободной левой рукой сдернул на всякий случай с пояса маленький, укладывавшийся в ладонь, пятизарядный самострел - идеальное и бесшумное оружие. Когда один стальной болт выбрасывается тетивой с ложа, достаточно большим пальцем руки взвести механизм ворота, одновременно натягивающий металлическую струну и выдавливающей из полой внутри рукояти новую стрелу, готовую отправиться по назначению. Пять мгновенных выстрелов тяжелыми стержнями размером с калам писца.

- Стража Солнцеликого шада, - почему-то неуверенным и тихим голосом провозгласил Калибб. - Если кто меня слышит, требую отозваться, иначе умрешь!

Порыв ветра зашелестел в осоке. Палец десятника непроизвольно нажал на медный крючок спуска. Болт с визгом улетел в траву и было слышно, как он ткнулся в прибрежный песок ручейка.

- Все демоны Нижней Сферы и зубастая их мамаша! - процедил сквозь зубы Калибб, заново взводя самострел. Бронзовый, смазанный лучшим маслом болтик выполз и затаился в желобе под тетивой. - Ну, вылезайте!

Это уже было ошибкой. Ни в коем случае не следует провоцировать возможного противника. Десятник был обязан закричать и поднять общую тревогу. Или продолжать разведку в тишине.

Калибб завопил, но вовсе не в попытке созвать остальную стражу, которая должна будет уничтожить врага. Десятнику вдруг почудилось, что его ноги оказались в огне - в самом жарком сердце кузнечного горна.

Он попытался подпрыгнуть, это не удалось. Калибб грузно завалился на левый бок и тотчас учуял отвратительный запах горящего хлопка и шерсти, а левый локоть будто бы погрузился в расплавленный металл. Прямо перед глазами обезумевшего от боли десятника запрыгали волны кромешной мглы, он заметил, что лежит в чем-то наподобие довольно большой лужи разлитого масла из черных оливок. Только это озерцо не было спокойным и гладким, а волновалось и кипело брызгами, словно в ярости. Последним, что увидел Калибб, была внезапно поднявшаяся из черной жидкости трехпалая лапа, с размаху накрывшая его лицо.

"Силуэты на траве, - в самый последний миг телесной жизни подумал Калибб. - Прах сожженных этой мерзостью караульных..."

Небольшая черная лужица, завершив свое дело и оставив на полянке оазиса еще одну горку пепла в форме человеческого тела, приостановилась, будто раздумывая, и поползла куда-то в глубь оазиса. То, что крики пожранного человеческого существа встревожили соседние караулы, ее ничуть не беспокоило.

* * *

- Государь, диспозиция крайне проста: центр составит пехота Аррантиады и сегванов, за ними и по флангам расположатся конники, а за скалами на полуденном восходе встанут резервные десять тысяч тяжелой кавалерии нарлакские, саккаремские и халисунские отряды. Без всякого сомнения, мергейты вначале ударят по более легкой добыче - пешим воинам, однако дорогу им перекроют тяжеловооруженные латники, замаскированные рвы и приготовленные для лошадей колья. Даже если степняки прорвутся, они намертво увязнут в битве с пехотой. В это время слева и справа их обойдет наша конница. Войску резерва останется только завершить разгром...

- Послушать вас, благородный Гермед, так выиграть сражение с мергейтами куда проще, чем выпить чашу шербета. Спрашивается, почему мы всегда проигрывали?

- Солнцеликому должна быть хорошо известна тактика варваров. - Аррантский посланник, входивший в военный совет шада Даманхура, говорил снисходительно, балансируя на той границе, где вежливость рискует превратиться в изощренное хамство. - Вначале в атаку идут один-два тумена, завязывают битву, после чего изображают паническое отступление. Естественно, противник бросается их преследовать и попадает в ловушку... Мы поступим иначе. Военачальники дождутся, пока в сражение не вступит хотя бы половина конной армии Гурцата, и только затем начнут обходные маневры, замыкая кольцо. К закату победа будет нашей.

В отличие от своих тысячников и командиров чужеземных отрядов, шад не стоял над расстеленным на ковре подробнейшим планом Аласорских взгорий и примыкавших к ним областей пустыни, а полулежал, - рана, полученная в Меддаи, все еще сильно беспокоила, однако присутствие сакка-ремского властителя на большом совете было необходимо. Даманхур сам не пойдет в бой - гвардию Полуденной державы поведет наследник Абу-Бахр. Между прочим, нынешним вечером шад, по наущению Энарека, составил еще одно завещание, в котором трон Саккарема переходил отнюдь не к Абу-Бахру (во время битвы всякое может случиться), а ко второму сыну, Туринхуру, сейчас являвшемуся наместником Дангары. Если первый наследник не погибнет, это завещание немедленно отправится в огонь.

Абу-Бахр тоже находился в шатре, стоя справа от своего отца, - невысокий, но сильный молодой человек с бесстрастным смуглым лицом молчал, предоставляя право принятия решений Даманхуру и его советникам. За его спиной маячила клиновидная бородка дейвани Энарека - царедворца, наиболее близкого к шаду Даманхуру и являвшегося первым управителем государства. Как ни странно, именно Энареку, который в жизни не брал в руки сабли, предпочитая возиться с пергаментами и архивами, Даманхур доверил командование засадным полком, насчитывавшим более десяти тысяч лучших кавалеристов Саккарема и дворян Нарлака, по своему желанию решивших принять участие в войне.

Вот, кстати, и нарлаки - расцвеченные эмалевыми гербами на доспехах и вышивкой на широких плащах мрачные светловолосые подданные великого нарлакского кенига. Старший над ними - конис Борживой из Тархова, суровый высоченный мужчина лет сорока пяти. Нынешняя война на полудне интересовала его только потому, что древнее и обширное владение Тархов ныне пребывало в упадке, и конис здраво надеялся подправить свои денежные дела с помощью добычи. Окружавшая его молодежь явилась в Саккарем утолить жажду подвигов - в последние лет двадцать Нарлак стал на редкость спокойным, если не сказать безмятежным государством, управляемым железной рукой кенига, собравшего множество небольших полунезависимых княжеств под единое управление. Нарлаки твердо верили: мергейты никогда не сунутся в их леса, не смогут преодолеть полосу болот, отделявшую Империю от Вольных конисатов, а следовательно, их жизнь останется скучной и унылой: ратную удаль можно будет показать только на ограниченных множеством правил турнирах да при усмирении холопских бунтов. А тут - величайшая война эпохи!

Тысячники наемного войска старались не вмешиваться в разговор. Они исполнят приказанное тем более Даманхур исправно платит созванным почти со всего света искателям удачи в золоте и серебре, - ни разу не случалось, чтобы выплата наемникам была задержана или позабыта. Сег-ваны, мономатанцы, арранты, горцы из Шо-Ситайна, галирадцы, горные и равнинные вельхи, маны из Аша-Вахишты, воинственные кочевники-джайды Альбаканской пустыни, д ангарское ополчение... Каждый народ представлен в шатре Да-манхура своим вождем и лучшими воинами. Нет только нардарцев, слишком озабоченных обороной собственных границ. Юный Асверус Лаур и его новый приятель - знакомый шаду по долгому разговору в Меддаи Драйбен из Кешта - не в счет. Они отвечают только сами за себя. Тем более что голубиная почта из столицы Нардара не приходит уже более полутора лун.

Более всего шада беспокоил всегда такой сдержанный и рассудительный Энарек. В последние дни с ним что-то случилось - дейвани стал раздражителен, излишне суетлив и зол, а не далее как вчера случилось и вовсе необычное: Энарек бросился в ноги шаду, заявив, что хочет сам командовать резервным отрядом и его сердце разорвется от горя, если Повелитель откажет. Энарек, видите ли, желает постоять с саблей в руке за свое отечество и его монарха, ибо больше не может видеть, как война уничтожает цветущий Сак-карем. Даманхур согласился, - в конце концов, дейвани отнюдь не обделен разумом и хваткой, а если его будут окружать опытные вояки-тысячники, худощавый и слабосильный управитель завоюет свою частицу славы. Энарек не помчится на белоснежном аргамаке впереди отряда, он просто будет отдавать приказы от имени шада. Пускай его...

Однако Даманхур насторожился. Что вдруг взбрело в голову его верному слуге и фактически правой руке? Патриотизм - отличное чувство, но всего должно быть в меру. Есть воины и те, кто ведет их, и вовсе не следует смешивать эти два понятия.

- И что ты об этом думаешь? - Когда облагодетельствованный Энарек ушел, из-за занавески, разделявшей собственный шатер Даманхура, показалась фигура женщины, вернее - девушки. Шад с доброй улыбкой поприветствовал ее кивком, но продолжал вопрошать - лучшей советницы ему было не найти. - Я не могу понять причины, толкнувшей Энарека на столь серьезную просьбу.

Фейран с детства приучили быть заботливой и внимательной к мужчинам, а потому она молча поправила подушки на ложе Даманхура, налила из кувшина шипучего напитка, основанного на сладком белом вине, меде и пряностей, и только потом ответила:

- Он показался мне... - Девушка сделала паузу и сдвинула тонкие брови, решая, как поточнее выразить свои мысли словами. - Странным. В его душе царит смятение, но в то же время он уверен, что поступает правильно.

Это высказывание Фейран можно было истолковать как угодно, однако шад предпочел удовлетвориться его прямым смыслом:

- Кто нынче не пребывает в смятении? Ну что ж, пусть Всесущий Атта-Хадж поможет ему... Ты не могла бы сделать мне перевязку?

...Все началось еще в Меддаи, после покушения. Энарек проводил тщательное следствие, пытаясь найти злодея, осмелившегося выстрелить в Солнцеликого, однако поиски не приносили никаких результатов до тех пор, пока у входа в небольшой дворец, послуживший пристанищем Даманхуру, не появилась странная компания: нардарец благородного происхождения, совсем юный мардиб по имени Фарр атт-Кадир, варвар с полуночи - самый настоящий патлатый вельх - и тихая девушка-саккаремка. Как ни был любопытен дейвани и как ни оберегал здоровье и покой своего господина, настырная четверка прорвалась к шаду и имела с ним длительную беседу. Мужчины затем ушли, а вот Фейран осталась. И никто, кроме нее самой, Даманхура да приятеля Фейран атт-Кадира, не знал, какие причины побудили ее остаться при раненом саккаремском монархе.

Кэрису девушка сказала просто: "Так надо".

Надо, значит, надо. Вельх не стал расспрашивать.

Даманхур получил заботу и уход, которые могут дать только женские руки, отдохновение от постоянного общества пахнущих сапожной кожей и пылью военных, а заодно и нежданного советника, обладавшего к тому же редкостным для человека даром - чувствовать и предсказывать.

Но в случае с Энареком Фейран не могла сказать ничего определенного. Завтра, когда на рассвете запылится пустыня на восходе и солнце будет бить в глаза войску Даманхура, Энарек поведет в бой десять тысяч отборных кавалеристов. Завтра. Завтра все решится.

Интермедия. О вечерней беседе между двумя взаимоуважающими друг друга людьми

- Госпожа, а вам не кажется, что...

- Не кажется, мой дорогой Луций. Отнюдь не кажется. Согласитесь, он почти недееспособен. Если бы наш Божественный только исполнял роль почитаемого плебсом символа Аррантиады и больше никуда не совал свой нос, то мы могли бы не беспокоиться. К сожалению, он рвется командовать. При всей своей глупости.

- Не скажите... Именно Тиберис придумал эту авантюру с переселением черни из крупных городов на материк. Он умен, но ленив и непостоянен. И у басилевса всегда наготове запасной ход.

- Это меня и беспокоит. Допустим, дело пойдет не по задуманному и проработанному нами плану. Плебс взбунтуется, начнет жечь города и убивать патрициев, выйдут из подчинения военные, - не забудьте, часть легионеров набрана именно из плебеев, и они не потерпят такого надругательства над своими вонючими сородичами. Кто будет виноват? Нет, не басилевс. Исполнитель! Сиречь вы. А если центурионы его личной стражи и этот монстр Агрикул, не отходящий от Тибериса ни на шаг, пронюхают и о моем участии...

- И что вы предлагаете, госпожа?

- Взять все в свои руки.

- Проще говоря, устранить основную причину беспокойства? Вы правильно заметили: Тиберис - это символ. Неожиданная смерть басилевса вызовет волнения в народе и недоумение в армии. К тому же у него нет прямого наследника мужского пола, только дочери.

- И вы женаты на старшей и любимой. Не забудьте, история помнит не менее десятка случаев, когда трон Божественных занимали женщины и счастливо правили долгие десятилетия. Сенатор Луций, вам не следует забывать, что и вы тоже принадлежите к ветви Аврелиадов. Династия не прервется.

- А брат Тибериса? А его бесчисленные дяди? Говорите, нет сыновей?.. У него куча незаконных детей, а по аррскому уложению девятьсот шестнадцатого года стоит им доказать родство - и они могут также претендовать на дворец Хрустального мыса.

Женщина парировала:

- Никто из перечисленных вами зажравшихся бездельников не держит в руках эпархию Арра, Сенат и стражу крупнейших городов. Большинство легатов и трибунов войска - ваши друзья. А если не друзья, то, по крайней мере, чем-то обязаны. Все знают, кто правит страной. Не Тиберис Аврелиад, а сенатор Луций Вителий.

- Допустим, вы меня убедили... Но мне не верится, что вы станете участвовать в столь опасном предприятии бескорыстно.

- Луций, вы любите свою жену? Так я и думала. Люди смертны, а на материках, да и в самой Аррантиаде делают отличные яды. После того как вы нацепите тиару аррантских кесарей, ваша супруга может тихо скончаться. Безусловно, вы будете тосковать и страдать, может, даже устроите жертвоприношения в ее память. Построите храм с выбитой на фронтоне надписью: "Драгоценной Аликриде Вителий от скорбящего мужа".

- Однако... Впрочем, Аликрида бесплодна. Вы смелы, госпожа. И, как я думаю, предполагаете, что истосковавшийся по женской ласке кесарь Луций Вителий женится снова?

- Предполагаю.

Сидевшая напротив сенатора невысокая молодая патрицианка скрывала лицо под прозрачным лиловым покрывалом, и Луций не мог разглядеть выражения ее глаз. Наверное, как всегда, хитрые и чуточку томные.

- Да перестаньте же бояться, сенатор! - выдержав долгую паузу, за время которой Луций отпустошил вместительный кубок с вином, воскликнула женщина. Неужели вам не надоело вечно быть вторым? Все почести, весь блеск, слава...

- ...Все заговоры, все отравители, все заботы и тяготы, - в тон продолжил Луций. - И вы в придачу. Замечательный набор. Но, если подумать...

- Сколько можно думать? - Женщина в лиловом тяжко вздохнула и вздернула плечики. - Когда начнется переселение, именно вы будете командовать стянутыми на Остров легионами. Если случится худшее - бунт и недовольство в армии, - нам же и лучше. Вы объявите народу и Сенату о вероломстве басилевса и поднимете мятеж. Хрустальный мыс незащищен... А одна ваша знакомая позаботится о том, чтобы стража не проявляла излишнего рвения. Помните события пятисотлетней давности? Свержение прежней династии?

Луций помнил. Тогда Сенат, недовольный правлением басилевса Герия Аргистиса, спровоцировал народные возмущения и посадил на престол Божественных первого кесаря из семьи Аврели-адов. Крови было пролито изрядно, однако патриции, в кои веки объединившись ради единой цели, достигли своего - правил не басилевс, а Сенат.

- А если переселение состоится и пройдет гладко? Знатнейшие семьи и обеспеченные горожане будут славить Тибериса. Именно он окажется избавителем Острова от несчетной орды дармоедов, основателем новых обширных колоний и войдет в историю под каким-нибудь пышным имечком наподобие Тиберис Собиратель Земель.

- И коротенькой строчкой в анналах будет упомянуто: "Приказы басилевса и его волю, продиктованную мудростью богов Киллены, исполнял сенатор Луций". Скажите спасибо, если еще имя правильно напишут.

- Хуже другое, - нахмурившись, сказал сенатор. - Меня очень беспокоит материк. Вы, госпожа, не хуже меня знаете, в чем причина моих сомнений. Мне не хотелось бы однажды узнать что мы воспользовались услугами силы, с которой не имеем возможности совладать.

- Ерунда! - махнула рукой патрицианка. - Вы собрали лучших ученых мужей Острова, они день и ночь корпят в библиотеке Хрустального мыса и, думаю, знают, что делать. Не стоит заботиться о пустяках!

- О пустяках-то как раз и стоит, - возразил Луций. - Сколько серьезнейших дел и замыслов проваливалось из-за глупых случайностей!

- Пусть каждый занимается своим делом. Я займусь Тиберисом, вы - созданием подходящего настроения для мятежа... У меня более выгодное положение - каждый знает, что я не интересуюсь политикой и интригами, предпочитая несложные радости жизни. Никто ничего не заподозрит.

Госпожа внимательно посмотрела на Луция и, поняв, что внятного ответа сегодня не дождется, вдруг засуетилась:

- Ой, уже стемнело, я и не заметила. Послезавтра праздник жертвоприношения, а я хочу немного отдохнуть в столице.

Она поднялась, подошла к сенатору и, приподняв покрывало, целомудренно чмокнула его в щеку:

- Решайтесь, Луций. Второго такого случая не представится.

- Подумаю, - бросил хмурый сенатор. - А вы... Будьте осторожны в городе. Если вас ненароком зарежут в гавани или вы подхватите болотную лихорадку от какого-нибудь мономатанца, я не смогу на вас жениться.

- Не беспокойтесь, - уже стоя в дверях, усмехнулась женщина. - Я уже две луны не хожу в Нижний город. Прощайте, сенатор. Увидимся через день в храме Молнемечущего.

И она ушла, оставив первого Всадника Сената наедине с запретными, но в то же время столь притягательными мыслями о порфире басилевса, золотом лавровом венце, касающемся его седеющих волос, недосягаемой пока вершине власти и, не в последнюю очередь, о самой красивой женщине Аррантиады.