"Каменное эхо" - читать интересную книгу автора (Имранов Андрей)

ГЛАВА 4

И опять Малик Локай

С самого начала мне не нравилась эта идея Анри. Вообще Ломак обладает удивительным даром по любому поводу генерировать дурно пахнущие идеи, втягивать в их реализацию кучу народа, а потом, когда настает время неприятных последствий, чудесным образом оказываться в стороне. А уж если еще и повод не надуманный…

Прошлый его день рождения мы, помнится, встречали сначала в будуаре веселого заведения мадам Хильды, а потом, когда выяснилось, что наше посещение сей обители греха никем не оплачено, – в окружной кутузке. Но на этот раз Ломак превзошел самого себя – его заявление, что он заказал на ночь столик в «Голове вепря», было встречено всеми студентами гробовым молчанием. У меня даже появилась надежда, что на этот раз Ломака никто не поддержит.

Тщетная надежда – уже через час желающих принять участие в празднестве было хоть отбавляй. И с чего это я решил в этом участвовать? Знал же, что из всех обещавших и трети не придет.

«Голова вепря» располагался на границе между доками и трущобным районом, где и стражники-то меньше чем группами по десять человек не ходили. Репутация у этого кабака была самая что ни на есть мерзкая. Ночи не проходило, чтобы очередной его посетитель не обнаруживался поутру в какой-нибудь окрестной канаве с перерезанным горлом. Содержал «Голову вепря» небезызвестный тип по кличке Висельник Сай. Кличку, кстати, он носил неспроста: он и в самом деле восемь лет назад был амнистирован по праву мертвеца, сорвавшись с виселицы, и с тех пор гордо щеголял шрамом от веревки на шее. Народец, как нетрудно догадаться, в кабаке собирался соответствующий.

– Маги – это силища! – разорялся Анри. – Один маг сотни бойцов стоит, любому известно. А уж про этих крыс портовых и говорить нечего. Да я один могу эту халабуду пеплом на ветер пустить. Но мне одному скучно будет. Ну что, магистры, устроим праздник? Самая фишка-то в чем: можно все! Хочешь – жги, хочешь – топи, хочешь – молниями кидайся. Никакой стражи, никаких проблем в магистрате. Даже наоборот, спасибо скажут, если мы этот гадюшник слегка поджарим.

– Кретин, – негромко, но внятно прокомментировала Ирси, вставая. – И идея дурацкая. Малек, ты идешь?

– Да, – отозвался я, – сейчас тоже пойду.

– Я у Марты поужинаю, – сказала Ирси, идя к выходу. – Поторопишься, и тебе что-нибудь останется.

Анри проводил ее насмешливым взглядом. Хлопнула дверь, Ломак обернулся к оставшимся:

– Это и к лучшему. Девчонкам в таком заведении и в самом деле не место. Ну что, есть тут еще бабы?

Разумеется, уйти после такого заявления я уже не мог. А вот что заставило меня и в самом деле припереться в «Голову вепря» к заходу солнца, я не понимаю.

Пара стоявших у входа дегенеративного вида личностей окинула меня пронзительными взглядами, когда я, ежась от неприятных предчувствий, нырнул под вывеску, очень натурально изображавшую здоровенную кабанью башку. Отрубленную и лежащую в луже крови. Запах в кабаке стоял такой, что я непроизвольно начал дышать ртом. Огляделся, надеясь, что никого из знакомых не увижу и можно будет со спокойной совестью смыться. Не тут-то было.

– Малек! – окликнул меня кто-то из дальнего угла, и я повернулся на возглас. За угловым столиком в компании еще троих студентов сидел широко скалящийся Анри и махал мне полупустой кружкой эля. У остальных, однако, выражения лиц были менее жизнерадостными. Я присел на табурет, и вынырнувший из дымной мглы плечистый детина в замызганном фартуке бухнул передо мной кружку эля и деревянную тарелку с полосками строганины.

– Хо! – воскликнул Анри. – Я знал, что ты тоже мужик что надо. Щас, наши подтянутся, гульнем от души.

– А я говорю, что валить отсюда надо, – сказал невысокий, но жилистый парень с соседнего факультета. По-моему, его Валеем зовут, я его редко видел. – После захода солнца сюда уже никто не придет. Надо сваливать, пока не поздно. Тут народу еще всего ничего, а я уже чувствую пару амулетов со Щитом Воздуха, уровня так третьего, и какую-то гадость из стихии Воды, я в ней плохо разбираюсь. Ломак, ты сможешь пробить тройной Щит Воздуха?

– Да хоть пятер… пятикр… да хоть пятого уровня! А если что, то Малек мне поможет. – Анри хлопнул меня по плечу. – Ведь поможешь, а, Малек? Ты ж догадался свои штучки с собой прихватить?

– Какие штучки? – раздраженно спросил я, стряхивая руку Анри с плеча.

– Да ладно. – Анри подмигнул и широко осклабился. – Так все и поверили, что ты из Мертвого города не прихватил на память чего-нибудь убойного.

– Я тебе сто раз говорил, что никак…

Но Анри меня уже не слушал. Похоже, он уже навеселе. Плохо дело. Вообще-то, чтобы свалить Анри, вина требовалось больше, чем чтобы его утопить. Но осторожность у него отшибало напрочь после первой-второй кружки. Я встретился взглядом с Валеем.

– Может, пойдем отсюда? – шепнул он тихонько.

Я подумал и покачал головой.

– Поздно уже. Солнце зашло, на улице сейчас опаснее, чем здесь. Да и разделяться не стоит. Если только силком Анри отсюда вытащить…

Мы переглянулись уже вчетвером. Анри поставил кружку на стол и насторожился.

– Э, вы чего… – начал он, но тут от дверей донесся радостный возглас:

– Ломачище! Вон ты где! Привет, ребята!

Мы одновременно повернули головы к входу, уже зная, кого там увидим – Шалима и Форку. Эти всегда смотрели Анри в рот и готовы были делать все, что он скажет. Проклятье, теперь его отсюда уже не вытащишь. Новопришедшие, весело болтая, уселись за стол, получили свои кружки и принялись перешучиваться с Анри в своем привычном стиле. Валей посмотрел на весело гомонящую троицу и негромко выругался. Я вздохнул:

– Да ладно, может, еще обойдется. Нас уже семеро, вряд ли кто на нас полезет.

– Лишь бы Анри сам задираться не начал, – мрачно ответил Валей. Вот-вот, у Ломака это запросто.

– Надо только за ним приглядывать, – пожал я плечами и потянулся к своей кружке. Эль оказался на удивление хорошим, строганина – в меру соленой и в меру сушеной, и я немного расслабился. В самом деле, глядишь, и досидим до утра без проблем. Представляю, какие с подачи Анри потом легенды об этой ночи ходить будут.

А таверна тем временем заполнялась народом. Выглядели здешние посетители в большинстве своем пренеприятно, но на близкое знакомство с нами никто не претендовал, ограничиваясь парой-другой косых взглядов. Анри, правда, пару раз порывался пойти «пообщаться с представителями городского дна», как он выразился, но мы его вовремя останавливали. К счастью, в этом не было ничего сложного: следовало только спросить его о каком-нибудь подвиге с его участием, и он моментально забывал все намерения и принимался самозабвенно рассказывать, обставляя свой рассказ все новыми и новыми невероятными подробностями.

Кухня в «Голове вепря» была, к моему удивлению, на уровне. Принесенный поросенок был хорошо прожарен, без углей и сырого мяса, источал сладкий запах пряностей и был превращен в кучку блестящих костей в мгновение ока. А ржаные хлебцы с сыром оказались вообще выше всяких похвал. В конце концов я начал думать, что мрачная репутация этого заведения в основном надуманная. Тем более что посетители на совершенное отребье никак не тянули, и попадались даже вполне прилично одетые и опрятно выглядевшие господа, которые не вызвали бы удивления своим видом и в королевской библиотеке. Так что я успокоился совершенно и принялся тихонько разглядывать сидящих за столиками, пытаясь определить, кем они являются.

Вон тот смуглый до черноты тип в богатой, но аляповатой одежде, несомненно, капитан или первый помощник. Троица хорошо вооруженных господ, скорее всего, чья-то личная стража…

В то время, пока я разглядывал публику, высокий человек с плотным мясистым лицом поднял на меня взгляд, и я замер, не в силах оторваться от его угольно-черных глаз. Бывают такие люди – вроде не уроды, все у них в лице на месте и вполне пропорционально, однако же они привлекают к себе внимание странной необычностью. Таков был и этот тип. Но сильно встревожиться я не успел – он перевел взгляд в сторону, громким басом позвал слугу и, припечатав к столу монету, поднялся. Я не ошибся, мужчина оказался и в самом деле очень высоким. Вообще странный тип. Одежда его – суконные брюки и шерстяная куртка – больше подошла бы какому-нибудь ученому, лекарю или служке. В то же время люди такого телосложения редко занимаются умственным трудом. Еще у него была густая волнистая шевелюра, а вот борода подкачала – длинная, но реденькая и клочковатая, словно бы у него была привычка периодически за нее хвататься и дергать. Я усмехнулся, представив, как этот тип, в приступе ярости, рвет себе бороду, и приложился к кружке. Тип тем временем прошел к выходу, и, бросив на него последний взгляд, я вдруг заметил, что у него недостает мочки левого уха. Я сразу вспомнил один из романов Бирмы Алакеса, где он описывал путешествие по городам-королевствам Изменчивого моря. Так вот, в одном из них – кажется, в Малой Лорке – жрецам при посвящении отрезают мочки ушей. Я покачал головой. Неужели? Далеко же его занесло, если так. Я допил кружку и постучал ею об стол.

– Еще эля. И корюшки соленой, если она у вас есть, – потребовал я у подскочившего слуги.

– Я бы порекомендовал вам морских ящериц, – вкрадчивым голосом отозвался подошедший, – но чуточку позже, после того, как вы поговорите с одним господином.

Я удивленно поднял взгляд: перед столом стоял худощавый усатый мужчина в кожаном камзоле поверх кольчуги. На слугу он не походил ничуть.

– Чего-о? – удивленно протянул я, внутренне холодея. Разговор за нашим столом замер.

– Эй, ты, – возмущенным голосом начал Анри, привставая, но внезапно появившийся у него за спиной субъект быстро усадил его обратно. Из дымного тумана вышли еще трое и обступили наш стол. Мы быстро переглянулись.

– Ке'йель-са… – вытянув руку в жесте Наведения, выкрикнул Анри, но тут же заткнулся: рукав его неожиданно оказался прибит к столешнице коротким широким кинжалом. Второй такой же кинжал замер у его горла. Мы тоже замерли, постреливая глазами по сторонам. Двое из врагов были защищены какими-то амулетами, но у остальных вроде ничего не было. Если я свалю Словом Связывания того, который держит кинжал, и если Анри воспользуется… Но тут к столу подошли еще двое, и я о сопротивлении думать перестал – мало того что один из них нес активированный Круг Отражения, у второго на груди, видимый только истинным зрением, горел знак гильдии магов Мекампа. Я вздохнул:

– Что вам надо, господа?

– Так-то лучше, – улыбнулся усатый. – Всего лишь поговорить.

– Так говорите, я слушаю.

– Не со мной. Ваш собеседник ждет вас в квартале отсюда.

Я затравленно огляделся.

– Мы пойдем все вместе, – сказал, вставая, Валей.

– Сядьте, – мягко сказал усатый, кладя руку на рукоять меча. – Ваш товарищ пойдет со мной один, а вы посидите здесь с моими друзьями. Я правильно понимаю, что вы отмечаете день рождения? Так вот, мои друзья – приятные собеседники и отличные собутыльники. Вы отлично проведете время. – И усатый аккуратно, но твердо взял меня за плечо и потянул из-за стола.

– Послушайте, – сказал я, вставая, – у меня совершенно нет денег, и я не знаю ничего для вас интересного. Так что я…

– Нам не нужно от вас денег. – Усатый потащил меня к выходу. – А знаете вы что интересное или нет, это уже не я буду решать.

Возле выхода я обернулся, но из-за плотного дыма лиц своих друзей разглядеть не смог – только напряженные силуэты, замершие вокруг стола.

После спертого дымного воздуха «Головы вепря» обычный не слишком свежий воздух портовых трущоб показался мне райским ароматом. Я полагал, что идти придется довольно далеко, но не успел сделать десятка шагов, как мой провожатый развернул меня и подтолкнул вперед, к смутно видневшейся в темноте фигуре какого-то грузного мужчины. Я споткнулся и чуть не упал.

– Вот, как заказывали, – прозвучало за спиной.

– Хорошо. А теперь исчезни, – сиплым голосом ответил стоящий передо мной мужчина.

– Слушаюсь, – слегка насмешливо ответил голос за спиной, и я услышал удаляющиеся шаги.

– С кем имею честь? – Моему самообладанию немало способствовало то, что я уже держал в голове собранную связку Стрелы Огня. И мне понадобится меньше мгновения, чтобы привести ее в действие.

– Ты меня знаешь. – Я почувствовал, как собеседник широко улыбнулся. – Меня зовут Урс Ахма Кайел, но ты можешь звать меня просто Урсай.

Я вздрогнул, теряя концентрацию, и Стрела Огня в моем мозгу рассыпалась серебряными искорками, отозвавшись резким приступом головокружения и пульсирующей боли в висках.

– Ага, – сказал голос удовлетворенно, – вижу, и в самом деле знаешь. Теперь ответствуй, откуда знаешь и как ты меня узнал?

– Я вас не узнал, милорд, – сказал я, лихорадочно подбирая слова, чтобы говорить правду, и только правду, таким способом, чтобы у собеседника сложился ложный образ – только так можно соврать сильному магу. – Мне знакомо ваше имя, это правда, мне его сказал друг нашего ректора… я в Академии магии учусь, вот…

– Хо-хо, – сказал Урсай, наклоняясь ко мне так, что я увидел его глаза и понял, почему ему не нужно света, – белки его еле виднелись в уголках глаз, большую часть которых занимали чудовищно расширившиеся зрачки.

– Хо. И что же он еще обо мне сказал?

– Что вы – тот самый маг, который наложил смертельное заклятие на Азу. Что вы в одиночку перебили всю… – Я замялся, подыскивая подходящее слово. – …всю армию врагов.

– Еще что он сказал?

– А еще, – я перешел на взволнованный шепот, – он сказал, что вы – Посвященный Тьме!

Урсай быстро схватил меня за подбородок, приподнял мне голову и пристально всмотрелся в лицо.

– Славно, – сказал он удовлетворенно, – не врешь.

Отпустил меня, склонил голову и о чем-то задумался.

– Я пойду? – несмело спросил я.

– Если ты меня не узнал, то почему так пристально разглядывал?

Я смешался, не зная, как ответить.

– Ну… – начал я, но Урсай меня перебил:

– Впрочем, теперь неважно. Теперь-то ты меня точно узнал.

Признаться, сердце у меня екнуло.

– Что вы собираетесь со мной делать? – спросил я, и голос у меня определенно подрагивал.

Урсай хмыкнул.

– Ты ведь маг?

– Учусь. Третий год обучения.

– Ментал?

– Да. В идеографии тоже немного разбираюсь.

– А почему ты не Светлый? Вы ж, бесова дурь, всех не-Светлых под корень вывели, нет?

– Мы на четвертый год Представление Свету проходим.

Урсай хмыкнул еще раз, и, как мне показалось, одобрительно. Посмотрел на меня задумчиво:

– Некоторые вещи… сложно делать одному. Да и вообще – мне нужен слуга. Я решил. Считай, что я беру тебя в ученики.

– Но я не хочу идти в ученики, – запротестовал я, – я и так учусь, и…

– Я не спрашиваю, хочешь ты или нет, – жестко сказал Урсай, – я ведь могу и передумать…

Что будет со мной, если он передумает, видимо, предлагалось решить мне самому. Я подумал и заткнулся. Задача номер один – остаться в живых. Не сможет же он за мной вечно присматривать. Как-нибудь подам знак, а то и сбегу. Приободрившись, я кивнул.

– Я буду вашим учеником.

– Славно.

Урсай негромко свистнул, и из темноты сзади послышались шаги.

– Слушаю, милорд, – сказал знакомый чуть насмешливый голос, я обернулся и увидел смутно различимый силуэт усатого бандита.

– Отведи его ко мне в хибару, – равнодушно сказал мой неожиданный учитель, – со всем почтением.

Силуэт пожал плечами.

– Пошли, – грубо буркнул бандит, выводя меня на дорогу и подталкивая вперед.

– Со всем почтением, – с настойчивостью повторил голос Урсая у меня за спиной.

– А-а-а, – отозвался усатый, – я сразу и не понял. Ну, со всем почтением, так со всем почтением.

Что-то коротко свистнуло у меня над ухом, и в голове вспыхнул огненный шар. Потом стало темно.

Так я оказался в этом доме на улице Ткачей. То, что меня никто из проходящих мимо не видит и не слышит, я понял в первый же день. Сколько я ни бесновался за совершенно прозрачным стеклом, сколько ни орал, ни бился в окно и ни кидал в него всякие тяжелые предметы – никто из многочисленных прохожих и ухом не повел в мою сторону. В дверь я выйти тоже не мог – на ней не было замка, истинным зрением я не видел никаких наложенных на нее заклинаний, но дверь не открывалась. Она даже не шевелилась, когда я наваливался на нее всем телом, словно была единым целым со стеной. Я бы так и подумал, если бы не видел, как Урсай проходит сквозь нее по десятку раз в день, причем не совершая над ней никаких подозрительных действий.

Недели на две Урсай словно забыл обо мне и не замечал моего присутствия. Впрочем, я и сам старался особо не попадаться ему на глаза. Но однажды это кончилось. Я сидел у себя в комнатке и предавался любимому в последние дни занятию – тоске. И в этот момент до меня донесся голос, негромкий, но свободно проникающий сквозь все стены в этом доме.

– Локай, подойди.

Я вздохнул, встал и отправился искать мага. Даже с некоторым облегчением – тоскливое бездействие мне порядком надоело. Урсай сидел в комнате, определенной мною как часовня, и вроде как медитировал – сидел, поджав ноги и закрыв глаза, под странным и жутковатым узором на стене.

– Локай, – сказал он мне, не открывая глаз, как только я появился в дверях, – завтра весь день ничего не ешь. И пей поменьше.

– Почему? – спросил я. Тяжелые предчувствия зашевелились у меня в том месте, где полагается шевелиться всяким предчувствиям.

– Чтобы полы не пачкать. При Представлении такое иногда случается.

При Представлении? Чему? Сердце у меня ухнуло куда-то далеко, а недавний обед запросился наружу, не дожидаясь завтрашнего вечера. Может, он шутит? То, что я ни разу не наблюдал этого явления, еще не означает, что оно невозможно в принципе.

– Как… Что? Но я не могу… Нет!

– Иди к себе и готовься, – железным голосом ответил Урсай.

Я повернулся и в ужасе убежал. Может, сейчас дверь подастся или, может, сегодня какой-нибудь прохожий меня заметит? Но тщетно. Дверь оставалась такой же неподатливой, а прохожие – столь же глухими и слепыми. Я до самого вечера простоял у окна, уже не стараясь привлечь ничьего внимания, а просто бездумно глядя на столь близкую и столь бесконечно далекую беспечную уличную жизнь. Пока походка очередного прохожего не показалась мне знакомой. Это же… Ирси!

Клянусь, я ничего не сказал (по крайней мере, вслух) и даже не пошевелился, но Ирси вздрогнула, остановилась и посмотрела прямо мне в. глаза. Я затрепетал. Предвкушение скорого освобождения и страх за Ирси, которая вполне может сама полезть в дом и попасться Урсаю, боролись во мне с равной силой. Ирси отвела взгляд, посмотрела по сторонам (ищет, кого позвать на помощь?), потом зажмурила глаза и, покусывая губы, принялась крутить головой.

Она всегда так делала, когда сканировала ауры. Я замер. Сейчас она увидит… Ирси открыла глаза, посмотрела на меня с легким недоумением, потом нахмурилась и перевела взгляд себе на грудь. Чего она там увидела? А… ожерелье. Оно слегка светилось, но мне понадобилось довольно много времени, чтобы сообразить, что это за ожерелье и что означает его свечение.

Ирси, ты же помнишь, что это значит? Наверняка помнишь, соображалка у тебя всегда работала быстрей, чем у меня, и уж если я вспомнил… ну же!

Ирси сняла ожерелье и уставилась в него гипнотизирующим взглядом. Ну да, разумеется, с чего я решил, что она меня услышала? Тут за день по десятку полноценных магов проходит, и никто из них ничего не заметил. Да и Урсай небось не дурак – живет в доме посреди наполненного Светлыми Джубана, и наверняка защита, скрывающая дом, запросто может выдержать самый пристальный взгляд да хоть магистра Белого Круга.

– Ирси Нассен, не дури! – заорал я. – Тебе не показалось, и ожерелье не зря светится! Оно светится, потому что черный-черный маг творит свою черную-черную магию… Ирси, подойди ближе…

Девушка мотнула головой – она всегда так делала, отгоняя какую-нибудь назойливую мысль, надела ожерелье обратно и отвернулась от окна.

– Ирси, – сказал я испуганно, – не уходи… если ты уйдешь…

Она задумалась на мгновение… и пошла по улице в том же направлении, куда шла до этого.

– …то я стану черным магом, – закончил я, сползая у окна на пол. – Ирси…

Рыжая головка еще пару раз мелькнула среди высоких деревьев в конце улицы и скрылась совсем.

Проклятие.

Я сел в отчаянии, но тут же вскочил. А ну не раскисать! У меня есть еще один день. Ирси не из тех, кто видит только то, что хочет видеть, и не видит того, чего не хочет. Насколько я знаю ее, она этот феномен так просто не оставит, В самом деле, чего я удивляюсь? Это. для меня реакция ожерелья не была неожиданной, как-никак, я уже больше двух недель живу в одном доме с Вошедшим во Тьму. Скорее всего, она удивилась неожиданному свечению и наверняка пошла разбираться с ним. Она обязательно разберется, почему оно светилось, и сделает правильные выводы. Думаю, у нее хватит ума пойти к ректору – скорее всего, так она и сделает. Поэтому завтра мне надо быть готовым. Если наши решат штурмовать дом, то… «непреодолимая сила» – это с одной стороны. А с другой – неуязвимых не бывает. Пусть даже его убивать нельзя, найдутся и другие варианты.

Если на то пошло, то уже дважды современникам этого мага удавалось нейтрализовать его, не убивая. Точнее, второй раз он сам себя нейтрализовал. Что, кстати, тоже вариант – если вынудить его применить эту… как ее… ах да – Остановку Времени, то есть шанс, что он опять сам себя заморозит. А может, просто поймать момент и шарахнуть его чем-нибудь тяжелым по башке?

Одним словом, надо не отчаиваться и быть готовым к любому повороту событий. Я вздохнул. Даже к такому, при котором никто сюда завтра не придет. Я выпрямился, развернул плечи и улыбнулся своему отражению в стекле. Первым делом надо поесть – за переживаниями я совсем забыл про ужин, а мне завтра понадобятся силы. И еще – надо как следует выспаться, по той же причине. С первым вопросом я разобрался быстро, а вот насчет второго у меня были определенные сомнения. Вряд ли я смогу быстро уснуть после таких треволнений; скорее наоборот, проворочаюсь полночи, а весь завтрашний день буду изображать курицу на куче зерна. Определенно без снотворного не обойтись.

Я осторожно высунулся за дверь своей комнаты, убедился, что Урсая нет поблизости, и прокрался в погреб. Если вдуматься, мои предосторожности не имеют никакого смысла – мой хозяин отлично знает, где я нахожусь в любой момент времени, даже и не пользуясь выделенными природой пятью чувствами. Но все равно до погреба и обратно, уже с добычей, я шел на цыпочках, замирая при каждом шорохе. Представляю, как этот гад угорал, глядя на мои попытки быть незамеченным.

Зашел в свою комнату, облегченно вздохнул и выудил из-под полы пузатую пыльную бутыль темного стекла. Порядком помучился, выковыривая пробку, пока не догадался ее проткнуть. По комнате разлился терпкий аромат, напомнивший о жарком лете, дубовых рощах и теплых дождях. Я вынул пробку, втянул носом распространяющийся от горлышка божественный аромат и сделал хороший глоток.

Ммммм! А Урсай-то, похоже, выпить не дурак и денег на это дело не жалеет. Настоящее гарайское медовое вино мне до этого довелось пить всего-то два раза. В ярмарочный сезон оно стоило на рынке по полторы сотни за бутылку, а сейчас его можно купить только в винных лавках в два раза дороже. Я на секунду даже испугался: вряд ли Урсай будет доволен, если я выпью на ночь бутылку стоимостью в пару лошадей. Но потом подумал и рассмеялся: а пошел он! Я к нему в гости не напрашивался, так что пусть не жалуется – не хватит этой, еще за одной схожу.

Этой хватило. По смутным воспоминаниям, бутылку я допил и даже собрался было идти за новой, но до двери не дошел – силы оставили меня на половине дороги в десять шагов от кресла до двери. Еще пару шагов я прополз на четвереньках, потом остатками ума сообразил, что слегка переоценил свои возможности, и, ползком же, направился к кровати. И даже добрался! Торжественно поздравил себя со свершенным подвигом, сунул голову под кровать, да так и заснул.

Анри частенько с видом знатока утверждал, что от хорошего вина похмелья не бывает, сколько его ни выпей. Правда, в ответ на вопрос, какого и сколько хорошего вина ему доводилось выпивать, Ломак начинал с вдохновенным видом нести такую чушь про изредка приезжающих богатых знакомых из других городов и про случаи на званых ужинах («да так, приглашала меня одна… не буду называть имя, но вы все ее знаете»), что сразу становилось ясно – врет. Лично я всегда полагал, что похмелья от хорошего вина не бывает только потому, что хорошее вино не хлещут бутылками, а пьют вдумчиво и размеренно, под обильную и вкусную закуску. И совершенно правильно полагал. Не знаю, доведется ли мне когда еще встретить Ломака, но, если доведется, у меня будет возможность поставить точку в этом споре. Разумеется, после того, как я объясню ему всю его неправоту с этим дурацким днем рождения.

Похмелье было знатным, давненько я себя так паршиво не чувствовал. Пожалуй, быть полным сил и готовым к неожиданностям у меня сегодня не получится, но в данный момент это меня не волновало. Сейчас меня вообще ничто не волновало, кроме боли в голове и странных процессов в желудке. Испустив протяжный стон, которому позавидовал бы самый матерый выворотень, я попытался подняться на четвереньки.

Ошибка. Я совсем забыл, что над головой у меня находится кровать, а конкретнее – некая ее деревянная деталь. Вдобавок удар пришелся на то самое, еще не зажившее место, к которому проявил «все почтение» тот милейший усатый бандит. К сожалению, на этот раз сознания я не потерял, лежал, страдающий и обессиленный настолько, что даже простонать сил не хватало, и хотел лишь одного: чтобы эта пытка наконец закончилась.

Если бы Урсай сейчас зашел и сказал, что превращение в Темного избавит меня от головной боли, я бы потребовал сделать это немедленно… если бы смог членораздельно это высказать. Впрочем, я думаю, Урсай бы понял, что я хочу сказать – как-никак, сильнейший маг современности. Правда, до алтаря (или где там в Темного превращают) ему бы меня пришлось нести.

Некоторое время я лежал, мечтая о подобном развитии событий, потом мой мочевой пузырь решил, что я непозволительно расклеился, и взял на себя заботы по приведению меня в дееспособное состояние. Всю дорогу до сортира я задавался вопросом: что происходит с вином и элем, которое бочками выпивают персонажи героических романов? Видимо, все настоящие герои хранят свой ливер где-нибудь на другом плане реальности. В пользу этой версии говорит еще и то, что, получив рану в живот, настоящий герой зажимает ее рукой и держит так пару абзацев, пока она сама собой не заживет.

Еще одна неприятность подстерегала меня в самом сортире: я совсем забыл, что в этих местах, случается, неприятно пахнет… и вышел я оттуда не скоро. Короче, не выйдет из меня героя – это точно. В кусты ходить героям еще пару раз в год случается – исключительно, чтобы в такой ситуации повстречать виверну и задушить ее голыми руками, не вставая с корточек. Но вот чтобы героя после обильного возлияния наутро выворачивало в сортире – этого просто не может быть.

Опорожнив все свои внутренности, тяжело дыша и потея, я направился в обратный путь. Против ожидания, теперь я чувствовал себя определенно лучше. Еще бы с головой что-нибудь сделать… то же, что с желудком, например. Добрался до своей комнаты и рухнул в кровать. Мне вспомнился плакат, который долгое время украшал холл в общем доме академии, пока его не сняли по личному указанию ректора: «Вино – молоко Тьмы». Поколений двадцать студентов потихоньку посмеивались над этим перлом, и, наверное, я сейчас был первым, кто задумался над этим высказыванием всерьез. Нет, в самом деле – вышло-то все на руку кому? Правильно, темнецу окаянному. На еду я до вечера смотреть не смогу, как он и хотел; сил предпринимать что-либо у меня нет – пусть хоть стены рушатся, я разве что под кровать заползти смогу; соображалка тоже работать отказывается наотрез. А вот что мое состояние ничуть не помешает богопротивному обряду, который собирается надо мной учинить Урсай, я почему-то ничуть не сомневался. Не удивлюсь, если, наоборот, окажется, что такое состояние только улучшает восприимчивость к Тьме.

Я устало вздохнул, завернулся в одеяло (что-то меня знобить начало) и потихоньку задремал.

Проснулся я резко, толчком, от осознания того, что случилось что-то непоправимое. Я скинул одеяло, вскочил и прислушался. Самочувствие было нормальным, хотя общая слабость наличествовала – перекусить бы не мешало. Но это ерунда, главное – голова не болела. Я осмотрелся: все на местах… точнее, наоборот – все не на местах, но этот бардак я сам вчера устроил… вроде бы. Никакого постороннего шума слышно не было, так откуда же это ощущение беды? Я посидел некоторое время, ожидая какого-нибудь события, но не дождался и решил пойти осмотреться. Вышел в коридор и пошел по направлению к выходу, заглядывая во все открытые двери. В столовой было пусто – я всегда пропускал время выхода к столу, чтобы лишний раз не встречаться со своим «учителем», и мои тарелки с едой так же всегда дожидались меня. Но на этот раз длинный дубовый стол был девственно чист, хотя завтрак, а то и обед я пропустил. Желудок согласился с моими выводами задумчивым бурчанием… Кстати, сколько я спал?

Я шагнул в главную залу и сразу понял причину своих тревог – свечи не горели, и все помещение было погружено во тьму по причине глубокой ночи за окнами. И значит это, что я проспал весь день, и – что важнее – никто не пришел меня спасать. Или… приходил, но я этого не слышал, поглощенный сном.

Я подошел к окну и, приставив ладони к вискам, прижался к стеклу, надеясь увидеть там… что? Изготовившихся к атаке архимагов Белого Круга или руины домов, оставшиеся после неудачного штурма? Но что бы я там ни надеялся увидеть, за окном расстилалась обычная спокойная осенняя ночь. На улице горели все фонари, накрапывал Дождь, временами проезжали повозки; подняв воротники и сгорбившись, быстрым шагом проходили прохожие. Ничегошеньки там, похоже, не намечалось… Когда, интересно, Урсай собрался меня в темнавца обращать? Тут я услышал, как за спиной у меня отворилась дверь, и вздрогнул. Тень Шихара, легок на помине.

– Локай, ты готов? – ну разумеется, кто же еще.

– Нет, – сказал я твердо, оборачиваясь и чувствуя твердую решимость всеми силами воспротивиться обращению в адепта Тьмы. Любым способом… Гор всемилостивый, да лучше помереть, чем стать Врагом Света. Я заозирался в поисках чего-нибудь, чем можно лишить себя жизни… или хотя пригрозить это сделать. И почему мне это сразу в голову не пришло? Надо было хоть нож в кармане припрятать… но поздно, и я только вздернул голову, стараясь всем видом показать, что умру, но не дамся.

Урсай, склонив голову, молча наблюдал за мной, потом прошел к столу и сел. Щелкнул пальцами, по всей зале зажглись свечи. Я зажмурился, прикрыв глаза ладонью.

– Сядь, – сказал мне маг спокойным голосом, – поговорим.

Я осторожно присел на край стула, не убирая, однако, непреклонного выражения с лица – пусть видит, что намерение мое твердо.

– Я не понимаю, – продолжил он слегка раздраженным тоном, – почему ты ведешь себя так, словно я тебя как минимум собираюсь лишить девственности противоестественным способом? Представление Тьме – это то, чего алкали многие, но получали лишь единицы. Во все века Темное посвящение ценилось намного выше Светлого…

– Не во все, – буркнул я под нос, но он расслышал.

– Я не говорю про ваши времена, они совершенно ненормальны, и к ним я еще вернусь позже. А пока – да будет тебе известно, что, когда адепту предоставлялся полноценный выбор между Светом и Тьмой, огромное большинство выбирало Тьму. Свет выбирали только те, которым и выбирать-то, в принципе, было нечего, – святоши из монастырей с промытыми мозгами да те, у кого денег на Темное посвящение не хватало.

Я против желания удивленно вскинул брови. Денег не хватало? О чем это он?

– Да, да, – заметив мое удивление, продолжил Урсай. – Представление Тьме всегда и везде проводилось только за плату, и немалую, между прочим, – ведь ритуал требует редких и недешевых ингредиентов. Но желающих всегда хватало, даже за очень большие деньги. А вот Светлые, наоборот, частенько проводили Представление даром или за символическую плату. Они, разумеется, поднимали вокруг этого факта кучу пыли, вещая о жадности Темных и бескорыстии Светлых, совершенно упуская из виду то обстоятельство, что для Представления Свету ингредиентов не требуется вообще никаких. Ну да, люди просвещенные всегда знали цену этим россказням и предпочитали заплатить побольше, но получить товар качественный.

Урсай постучал пальцами по столу, пожевал губами.

– Я понимаю, тебе с рождения долбили голову уверениями, что адепт Тьмы – суть враг каждого доброго человека и что темная магия – однозначное зло. Но разве у тебя своей головы на плечах нет? Почему ты так настроен против Темного посвящения?

Что, он меня совсем за тупицу зашоренного держит? Какое может быть преимущество в том, чтобы после смерти из могилы выкапываться да на людей бросаться?

– У Света канал шире, – сказал я зло.

– Чушь! – воскликнул Урсай, хлопнув ладонью по столу. – Канал у обеих сил одинаковый. Другое дело, что Свет прикрепляется к тебе сразу в трех узлах… В каких, знаешь?

Нет, он точно меня за несмышленыша держит. Я поджал губы и неохотно кивнул. Маг хмыкнул.

– Именно – через голод, сексуальность и волнение духа. И что из этого вытекает, тоже знаешь? Плотно покушал или выпил – канал прикрывается, спектакль посмотрел или просто с друзьями повеселился – канал прикрывается, переспал – канал прикрывается. А если уж покушал, повеселился и переспал – вообще без источника останешься, пока узлы снова не откроются. Так оно же еще и наоборот работает, – торжествующе воскликнул Урсай, – если будешь часто и помногу силу из канала черпать, аппетит пропадет, умение радоваться жизни – тоже, да и морковка завянет. – Маг усмехнулся. – И станешь ты тощим желчным старикашкой, как каждый второй из Светлых. Чего же тут хорошего? А Тьма – она через одну чакру входит…

Урсай уставился на меня выжидательно. Я молчал. Где-то я об этом читал, но внимания не обратил, поэтому не помнил.

– Через боль.

– Но… – вскинулся я.

– Никаких «но». Чем больше ты черпаешь сил из Тьмы, тем меньше чувствуешь боль, и я не усматриваю в этом ровным счетом ничего плохого, скорее наоборот. Все легендарные боевые маги были темными, множество простых бойцов – немагов – покупали Представление Тьме только из-за этой особенности. Ты можешь в любой момент замкнуть канал, вообще перестав ощущать боль, и биться в таком состоянии до тех пор, пока тебя буквально на куски не разрубят. Так что, как ни смотри, – выбирая между Светом и Тьмой, любой здравомыслящий человек выберет Тьму.

Урсай поднял руки ладонями мне навстречу:

– Я знаю, в качестве возражения ты скажешь мне про посмертие. Но вдумайся: так ли уж тебя волнует, что с тобой будет после твоей смерти? Мне так совершенно безразлично не только что со мной будет после моей смерти, но даже что будет со всей остальной вселенной – какая разница? Но уж если ты так боишься причинить после своей смерти кому-нибудь вред – так есть множество способов предотвратить это. Например, простенький амулетик из лунного серебра, носимый на шее. Тебе он не повредит, а зомбака убьет сразу на месте, он даже выкопаться не успеет.

Вообще-то как раз перспектива превращения в ходячий труп меня не сильно пугала, но вот…

– Я в ад попаду, – сумрачно заметил я.

Урсай мелко захихикал:

– А так ты куда собрался? В рай? К крылатым одалискам и медовым рекам? Хочешь сказать, ты свято блюдешь заветы всего вашего сонма богов?

Я смутился:

– Ну… так у меня хоть шанс на перерождение есть, пока я еще… совсем не…

Темный взглянул на меня с сожалением.

– Шанс у него, поглядите-ка. Ваша религия вообще меня поражает до глубины позвоночника. Соблюдаешь заветы всех Девятерых – попадаешь в рай. Не соблюдаешь все или обратишься к Тьме – навечно в ад. Нарушил какой-либо завет один раз либо нарушал постоянно все, кроме одного, – переродишься… ну, разумеется, если не обратился к Тьме. Ну не смешно ли? Послушай, вот есть у меня один местный знакомый – душегуб, насильник и хам, какие редко встречаются. Таких в дни моей молодости прилюдно на площади четверкой лошадей разрывали. Так он сейчас с грехом чревоугодия борется – жрет только отруби да овес и водой запивает. Да и то – лишь чтобы с голоду не умереть да с ног не свалиться. И всерьез уверен, что ад ему не грозит, хотя душ на нем загубленных столько, что он уже сам давно со счету сбился.

– Ну и переродится он какой-нибудь глистой, – с жаром воскликнул я. Урсай запнулся, посмотрел на меня недоуменно, потом откинулся на спинку сиденья и громко, с удовольствием расхохотался.

– Глистой, надо же, – сказал он, хлопнул себя по боку и опять засмеялся. – Ну, повеселил. – Посерьезнел и продолжил: – За свою жизнь, которая растянулась, право же, намного длиннее, чем я предполагал, я видел столько религий, что всех уже и не упомню. Никто сейчас не помнит богов моей молодости, и, поверь мне, через тысячу-другую лет никто не вспомнит нынешних. О какой вечности может идти речь, если эти боги живут меньше некоторых людей? И вот еще: мне несколько тысяч лет от рождения, я самый сильный маг в этом мире, а так и не встретил ни одного бога. Изначальные Силы – есть. Есть Свет, есть Тьма. Есть Сумрак, хотя я порой в этом сомневаюсь. Но богов я не видел ни одного… Хотя нет, встречался мне один… богом себя называл, храмы ему строили, молитвы возносили, все честь честью. Крепкий был тип, почти столь же сильный, сколь и безумный, но все же не сильнее меня. И что? Похож я на бога?

Я вздохнул и попробовал зайти с другой стороны.

– Но ведь Представление Изначальной Силе вовсе не обязательно нужно магу. Даже наоборот, если получить доступ к постоянному источнику Силы, не получив достаточно знаний, это замедлит последующий прогресс. Поскольку зачем совершенствовать заклинания, если можно просто побольше Силы черпнуть?

(Куратор наш в академии постоянно по этому поводу разорялся. Обычно дальше следовала тема оставления на второй год.) Темный усмехнулся понимающе:

– Хитришь? Ну так ведь у вас в академии, если не ошибаюсь, как раз на четвертом году Свету представляют? Разве нет? Ну будет у тебя Представление чуточку раньше, что такого.

– Понимаете, – сказал я проникновенным тоном, – на самом деле здесь Белый Круг преследует иные цели. Они просто подстраховываются, чтобы знания, даваемые на четвертом и пятом году обучения, не попали в руки магов, не являющихся Светлыми, а значит, могущих потенциально стать Темными или Сумрачными. Представление Свету на третьем году обучения продиктовано скорее политическими мотивами…

– Так почему бы мне не воспользоваться Представлением Тьме с политическими мотивами? А? Станешь Темным, по крайней мере, перестанешь муху у окна изображать. Потому что на свободе ты тогда пробудешь до первого встречного светляка, который запросто и пришлепнуть тебя может с перепугу. Так?

Я понурил голову.