"Океан" - читать интересную книгу автора (Андреев Леонид Николаевич)Картина 2 – Нони! – – Капитан! Нони! Вставай! – Нони пьян и спит. Ну, и пусть спит. Ух, какая холодная ночь, в ней нет тепла даже настолько, чтобы согреть нос. Мне холодно! Мне холодно и скучно, Нони, я не могу так пить, хотя я пьяница и это всем известно. Но одно дело пить, другое дело утопать в джине, это совсем другое дело, Нони: становишься утопленником, просто мертвецом. Мне стыдно за тебя, Нони. Вот я выпью сейчас и… – Хороший ветер. Они называют это бурей – ты слышишь, Нони? Они называют это бурей. А как же они назовут бурю? – Хороший ветер! – Ни одного огня ни в море, ни в поселке: спрятались и спят, ждут, пока пройдет буря. Брр, холодно. А я бы их всех выгнал в море, это подло ходить в море только в тихую погоду. Это значит надувать море. Я морской разбойник, это правда, меня зовут Хорре и меня давно нужно повесить на рее, и это правда, но я никогда не позволю себе такой мерзости: надувать море. Зачем ты привел меня в эту дыру, Нони? – Я тебя люблю, Нони. Вот я зажгу огонь, чтобы согреть твои ноги, я ведь был твоей нянькой, Нони – но ты с ума сошел, это правда. Я умный человек, но я ничего не понимаю в твоих поступках. Зачем ты бросил корабль? Тебя повесят, Нони, тебя повесят, и я буду болтаться рядом с тобою. Ты с ума сошел, это правда! – Ты что скажешь, когда проснешься? «Огонь». А я отвечу: «есть». Потом ты скажешь: «пить». А я отвечу: «есть». А потом ты опять напьешься и я напьюсь с тобою, и ты будешь городить чепуху – до каких же пор будет это продолжаться? Два месяца мы так живем, а может быть два года, двадцать лет – я утопаю в джине, я ничего не понимаю в твоих поступках, Нони. – Или я сошел с ума от джина, или поблизости погибает корабль. Как они кричат! – Нет, пусто. Это ветер скучает и играет сам с собою. Он много видел крушений и теперь сочиняет: сам кричит, сам бранится и плачет, и сам же хохочет, плут! Но если ты думаешь, что эти лохмотья, которыми я завесил окно, парус, а эта развалина трехмачтовый бриг – то ты дурак! Мы никуда не идем! Мы стоим на мертвом якоре, слышишь? – Вставай, Нони. Мне скучно. Если пить, так вместе – мне скучно, Нони! – Огонь. – Есть. – Пить. – Есть! Хороший ветер, Нони. Я смотрел в окно и море плеснуло мне в глаза. Сейчас прилив и брызги летят до башни. Мне скучно, Нони, я хочу с тобой говорить. Не сердись! – Холодно. – Сейчас разгорится огонь. Я не понимаю твоих поступков. Ты не сердись, Нони, но я не понимаю твоих поступков! Я боюсь, что ты сошел с ума. – Ты уже пил? – Пил. – Дай сюда. – Не сразу, Нони! Не сразу! – – Болит. Что это за крик: разбился корабль? – Нет, Нони. Это ветер плутует. – Хорре! – Капитан. – Дай бутылку. – Ни одного огня. Темно и пусто. Кому нужно было погибнуть, тот уже погиб, а осторожные трусы сидят на твердой земле. – Когда я бываю пьян, я слышу голоса и пение. С тобою не бывает этого, Хорре? Кто это поет сейчас? – Ветер поет, Нони, только ветер. – Нет, а еще? Как будто поет человек, женщина поет, а другие смеются и что-то кричат. И это только ветер? – Только ветер. – Зачем же он обманывает меня? – говорит Хаггарт надменно. – Ему скучно, Нони, как и мне, и он смеется над людьми. Разве ты слыхал когда-нибудь в открытом море, чтобы он так лгал и издевался? Там он говорит правду, а здесь – здесь он пугает береговых и издевается над ними. Он не любит трусов, ты знаешь. – Я слышал недавно, как играл в церкви их органист. Он лжет. – Они все лжецы. – Нет! – – Есть. – Дай трубку. – Есть. – Не сердись, Нони, – – И там есть говорящие правду, – – Как тебе сказать, Нони? – – Это ты сам придумал? – Я так думаю, – – Ловко! И стоило для этого учить тебя священной истории. Тебя поп учил? – Да. В каторжной тюрьме. Тогда я был невинен, как голубица. Это тоже из священной истории, Нони: там всегда так говорится. – Он был глуп! Тебя надо было не учить, а тогда же повесить, – – Тебе нравится эта неподвижная штука? – Я хотел бы, чтобы подо мною плясала палуба. – Нони! – – Тоска! – – Тоска, понимаю. С тех пор?.. – С тех пор. – С тех пор, как мы утопили тех? Они очень кричали. Хаггарт. Я не слыхал их крика. Но вот это я слышал: в груди у меня оборвалось что-то, Хорре. Всегда тоска, везде тоска! Пить! – Тот, который плакал – уж не боюсь ли я его, Хорре? Вот было бы хорошо! У него текли слезы и он плакал, как несчастный. Зачем он делал это? Может быть, он из такой страны, где никогда не слыхали о смерти, как ты думаешь, матросик? Хорре. Я его не помню, Нони. Ты так много говоришь о нем, а я не помню. Хаггарт. Он был глупец. Себе он испортил смерть, а мне испортил жизнь. Я его проклинаю, Хорре. Пусть он будет проклят. Но только это ничего не значит, Хорре – нет! Хорре. Хороший джин на этом берегу. Оно наладится, Нони, пройдет полегоньку. Уж если ты проклял, так ему нет никакой задержки: пройдет в ад, как устрица. – Нет, Хорре, нет! Тоска. Ах, матрос, зачем я остановился тут, где я слышу море? Уйти бы мне туда, в глубину земли, где совсем не знают моря, где никогда о нем не слыхали на тысячу миль, на пять тысяч миль! – Такой земли нет. – Есть, Хорре. Давай пить и смеяться, Хорре. Этот органист лжет. Спой ты мне, Хорре, ты поешь хорошо. В твоем хриплом голосе я слышу скрипение снастей, твой припев – как разорванный бурею парус. Пой, матросик. – Нет, я не буду петь. – Тогда я заставлю тебя молиться, как тех! – И молиться ты меня не заставишь. Ты капитан, и ты можешь убить меня, и вот тебе твой пистолет. Он заряжен, Нони. А теперь я буду говорить правду. Капитан! От лица всего экипажа с вами говорит Хорре, боцман. – Оставь это представление, Хорре. Тут нет никакого экипажа. Мы двое. Выпей лучше. – Но он тебя ждет, ты это знаешь. Капитан, вы намерены вернуться на корабль и снова принять командование? – Нет. – Капитан, вы не намерены ли пойти к тем береговым и жить с ними? – Нет. – Я не понимаю твоих поступков, Нони. Что же вы намерены делать, капитан? – Не сразу, Нони, не сразу. Вы намерены, капитан, торчать в этой дыре, пока придут полицейские собаки из города и потом нас повесят, даже не на рее, а просто на ихнем дурацком дереве? – Да. Ветер крепчает. Ты слышишь, Хорре, ветер крепчает? – А золото, которое мы зарыли тут? – – Золото? Возьми его и иди с ним куда хочешь. – Ты плохой человек, Нони. Ты только что ступил на землю и уже у тебя мысли предателя. Вот что делает земля! – Молчи, Хорре. Я слушаю. Это наши матросы поют, ты слышишь? Нет, это вино бьет мне в голову. Я скоро буду пьян. Дай бутылку. – Не пойдешь ли ты к попу? Он отпустит тебе грехи. – Молчать! – – Зачем ты запер ветер? Теперь так, теперь хорошо – иди сюда. – Ты был грозою морей! – – Да. Я был грозою морей. – Ты был грозою берегов! Твое славное имя гремело, как прибой, по всем побережьям, где живут только люди. Они видели тебя во сне. Когда они думали об океане, они думали о тебе. Когда они слышали бурю, они слышали тебя, Нони! – Я жег их города. Подо мною колышется палуба, Хорре. Подо мною колышется палуба! – Ты топил их корабли. Ты пустил на дно англичанина, который гнался за тобой. – У него на десять пушек было больше, чем у меня. – И ты зажег и потопил его. Помнишь, Нони, как смеялся тогда ветер? Ночь была черна как сегодня, а ты сделал из нее день, Нони. Нас качало огненное море. – Боцман! – Есть, – – Свисти всех наверх. – Есть. – На ванты! – Взять лиселя. – Носовые готовься! – Цель в снасти, я не хочу топить его сразу. Направо руля, ложись на бейдевинд. Вторые готовься… А, огонь! А, ты уже горишь! На абордаж! Готовь крючья. – Есть. Есть. – Смелее, дети. Не бойтесь слезть! Эй, кто плачет там? Не смей же плакат, когда умираешь, я на огне высушу твои подлые глаза. Огонь! Везде огонь, Хорре-матрос! Я умираю. Они влили мне в грудь расплавленную смолу. Ой, жжет! – Не плошай, Нони. Не плошай! Вспомни отца. Бей их в лоб, Нони! – Я не могу, Хорре. Силы оставили меня. Где моя сила? – Бей их в лоб, Нони. Бей их в лоб! – Возьми нож, Хорре, и вырежь мне сердце. Корабля нет, Хорре, – нет ничего. Вырежь мне сердце, товарищ, предателя выбрось из моей груди. – Я хочу еще играть, Нони. Бей их в лоб! – Корабля нет, Хорре, ничего нет, все обман. Я хочу пить. – Смотри, матрос: тут заперты и ветер, и буря; и ты, и я. Все обман, Хорре! – Я хочу играть. – Тут заперта моя тоска. Смотри! В зеленом стакане, как вода, но это не вода. Будем пить, Хорре, там на донышке я вижу мой смех и твою песню. Корабля нет и нет ничего… Кто идет? – Стой! – Тише! Оставь оружие. Я здешний аббат. – Стреляй, Нони, стреляй! За тобой пришли. – Я пришел помочь вам. Оставь же нож, глупец, а то я без ножа переломаю тебе все кости. Трус, испугался женщины и попа! – Женщина и поп! – А разве есть что-нибудь еще страшнее? – Извините моего матроса, господин аббат, он пьян, а пьяный он очень неосторожен и может зарезать вас. Хорре, не верти ножом. – Он пришел за тобою, Нони. Аббат. Я пришел, чтобы предупредить вас: башня может упасть. Уходите отсюда! Хаггарт. Ты что прячешься, девушка? Я помню как тебя зовут: тебя зовут Мариетт. Мариетт. Я не прячусь, и я помню как вас зовут: вас зовут Хаггарт. – Это ты привела его сюда? – Я. Хорре. Я говорил тебе, Нони, что они все предатели. Хаггарт. Молчать. Мариетт. У вас очень холодно, я подброшу сучьев в камин. Можно мне сделать это? Хаггарт. Сделай. Аббат. Башня вот-вот упадет. Часть стены уже обрушилась, под вами пустота. Послушай. – Куда же она упадет? – В море, я думаю! Замок распадается на камни. – Слышишь, Хорре? Эта штука не так неподвижна, как тебе казалось: ходить она не умеет, но умеет падать. Сколько еще людей пришло с тобою, поп, и где ты их спрятал? Мариетт. Мы пришли только двое, отец и я. Аббат. А ты груб с попом, я этого не люблю! Хаггарт. А ты пришел незваный, я этого тоже не люблю! Аббат. Зачем ты привела меня сюда, Мариетт? Идем. – А нас вы оставляете для гибели? Это не по-христиански, христианин. – Я хоть и поп, но плохой христианин и Господу Богу известно об этом, – Хорре. Капитан? Хаггарт. Молчи, Хорре. Ты вот как говоришь, аббат… так ты не лжец? – Пойдем со мною и увидишь. – Куда же я пойду с тобою? – Ко мне. – К тебе? Ты слыхал, Хорре – к попу. А ты знаешь, кого ты зовешь к себе? – Нет, не знаю. Но я вижу, что ты молод и силен, я вижу, что лицо твое хоть и мрачно, но красиво, и я думаю, что ты можешь быть работником не хуже, чем другие. – Работником? Хорре, ты слыхал, что сказал поп? – Вы оба пьяны. Хаггарт. Да, немного! Но трезвый я смеялся бы еще больше. Мариетт. Не смейся, Хаггарт. – Я не люблю лживых поповских языков, Мариетт, смазанных сверху правдой, как приманка для мух. Уводи его и уходи сама, девушка: я забыл как тебя зовут! – Он тебя не знает, отец! Скажи ему о себе. Ты так хорошо говоришь, если захочешь – он поверит, отец. Хаггарт! – Нони! Капитан! – У него тоска. Скажи попу, девица, у него тоска. – Вот так и вышло дело – послушай-ка ты, голова, как вышло дело! Она говорит, что ты меня еще не знаешь. Я и говорю ему: это моя дочь! А он и говорить: как! ты поп, у тебя не может быть дочери. Мариетт. Это папа из Рима так сказал. Аббат. Да, папа. Как же не может, когда есть? Раз! – Раз! – – Ты, рожа, молчи, это я не для тебя говорю. Думаешь, он опомнился – нет. Вдруг присылает опять: молись по-латыни. А они не понимают. Два! Ну, Христос с тобой – это он так сказал, папа – молись хоть по-китайски, только своих молитв не сочиняй, нельзя. А какие же? А те, которые ты учил. А я их забыл. Выучи опять! Это он говорит… Мариетт. Папа… Аббат. Да, папа. А я говорю: не хочу выученных молитв, там не мои слова. Тут мы и начали проклинаться: он меня, а я его, он меня, а я его. Распроклялись совсем. Только как я его проклинал? О, ты еще не знаешь, какой я хитрый! Он меня по-латыни, да и я его – по-латыни. А то скажет: не слышу! – Поповское дело трудное, сынок. Это и она тебе скажет. Мариетт, скажи ему! – Хаггарт! Ты слышишь, Хаггарт. Это я говорю, Мариетт. – Посмотри на мое лицо, поп. Но не смейся, я не люблю, когда надо мною смеются. Видишь ли, поп: у меня было хорошее лицо. Оно было холодно и дышало ветром, как туча. Как вода, оно было горько-соленым и крепким, и чистым полюбить меня могла бы и чайка. А теперь смотри! – какое плохое лицо. Мариетт. Нет. Аббат. Молчи, Мариетт. Хаггарт. Молчи, девушка! Оно отвратительно – или ты еще не видела мужского лица? Оно мягко и тепло, как стоячая лужа, оно пахнет тиною и землей, подернуто сном, как болото. Хорре. Это от джина, мальчик. Я так думаю, что это от джина, Нони! Он неумеренно пьет, девица. Хаггарт. Это очень страшно, что я скажу: однажды солнце зашло как всегда, и больше не встало. У вас это бывает на берегу? Если бывает, то вы должны знать, как это страшно. Мариетт. Бывает. Солнце заходит и больше не встает. Хаггарт ( – Так, так, Нони! У него тоска, поп. – И много я видел черных ночей, а солнце – не всходило. Ветер ломал мои мачты, я ставил новые; падал ветер и вот этих я сажал за весла, как каторжников. В сутки мы подвигались на кабельтов… – И того меньше, Нони. Мы все с тобою сошли с ума, если уж говорить по истине! – Ты знаешь по-латыни, поп, а вот этого ты еще не знаешь: почему люди не смеются, умирая? Им было бы лучше тогда, это верно, поп, это я говорю правду! Ах, девушка! Я видел, как горел человек, привязанный к мачте – подумай, у него уже трещали волосы, а он пел и смеялся, как на свадьбе. Вот был человек! Я на коленях принял его силу, стал на колени и принял его силу… Джину, матрос! – Крепи паруса, Нони. Бей их в лоб. – Хочешь, он споет тебе песню, Мариетт. Спой, Хорре! Он поет хорошие песни. – Не ты ли, юноша, тот авантюрист, тот разбойник, знаменитый по всем морям и побережьям, который зовется… – Тебя узнали, Нони. Берегись! – Не верти ножом, Хорре. Это был мой отец, аббат. – Где же он? – Убит. Но я взял его имя. И это за мою голову назначена награда, которой можно воскресить Иуду. Слушай, Мариетт! – Это музыка, под которую пляшут предатели. Не так ли, Хорре, матросик? – Как их откачнуло, – знатный же ты развел норд-ост! Ведь они думают, Нони, что мы с тобой тоже аббаты, а мы вовсе и не аббаты. Все они лжецы и предатели, Нони, их души черны, как земля на закате. Когда поднимается буря, ты куда идешь, Нони? – в море все глубже, все дальше от их проклятых берегов. В море, капитан! – Идем, матрос. Но только вместе с башней. Трубку! – Ну, и корабль! С ума ты сошел, Нони; это правда, да и я с тобою. – Идем! Идем же, Хаггарт. Сейчас все упадет, уверяю тебя, Хаггарт, сейчас все упадет. Хорре ( Хаггарт ( Хорре. Это они такой продают, Нони. Мошенники. – Или ты забыл, как меня зовут? Меня зовут Мариетт. Хаггарт! Хорре. Все тебя кличет, Нони, а обо мне ни гугу. Хаггарт ( Мариетт. Нет, хотела бы я знать: что вы делаете все? Или это так надо: сидеть и ждать, пока все упадет! Что же ты молчишь, отец? Я тебе говорю, отец – где твой голос? Или я ошибаюсь и ты не мой отец? Аббат. Потише, Мариетт! Мариетт. Кого же мне просить, когда вы все молчите? Хорошо, я попрошу эти камни, я ветер попрошу, я бурю назову матерью и стану на колени. Не этого ли ты ждешь, Хаггарт? Хаггарт! – Идем, Хаггарт. Это я тебе говорю. Хорре. Он лжет, Нони. Хаггарт. Я знаю, Хорре. Аббат. Я все забыл, что ты открыл мне юноша. Идем! Я все забыл! Ты слышишь – я не хочу знать, кто ты был. Скажем так: ты был никто. Да идем же, сумасшедший! Хорре. Она сейчас скажет, что любит тебя. Ах, Нони, как чудесно было в каторжной тюрьме: я тогда был невинен, как голубица! Мариетт. Он слов не слышит, отец. Аббат. А что же он слышит? И чему ты смеешься, Мариетт? Смотрите на нее: она смеется. – Хаггарт! Уступи место отцу: он твой гость. Садись, отец: ты устал стоять у порога. Хорре. Это она командует? Зажми ей рот, Нони! Хаггарт. Молчать. – Нет, вы слыхали, как она сказала: отец, сядь, ты устал стоять у порога! Отец, у тебя ноги начинают дрожать, так долго стоял ты у двери! Ну, так вот же: я сел, Мариетт! – Матрос. Рожа! Трубку. Хочу и я покурить с вами. А может быть ты все-таки ушла бы, Мариетт? – я побуду с ними. Я не уйду. – Нет. Хаггарт. Поторопись, Хорре: аббат наш гость. Наш табак может не понравиться вам, аббат, мы курим очень крепкий. Аббат ( Хаггарт. Около двух месяцев. Кажется так, Хорре? Хорре. Так. Хаггарт. Да, около двух месяцев. А как в нынешнюю зиму улов, господин аббат? Вы довольны? Аббат. Не похвалюсь. Нет, не похвалюсь! Очень мешали бури. А здесь вам неудобно было жить? Холодно, я думаю. Хаггарт. Да, продувало. Скажите, пожалуйста, чей этот замок? По виду он очень стар и уже давно необитаем. Я заметил его с моря. Хорре. Ой, Нони! Якорь-то уже поднят. Бегите-ка, девица, пассажирам пора выходить. Тащи ее, поп! Аббат. Не пойти ли тебе, дочь? – я побуду здесь. Мариетт. Нет! – Я боюсь утомить вас вопросами, господин аббат. Но вы так предупредительны, что невольно является желание… Аббат ( – А! Ну, и хорошие же вы люди, ну, и хорошая же ваша страна – с вами можно умереть от смеха! Эй ты, храбрый лжец, поп, отвечающий на все вопросы, ответь-ка еще на один: не отдашь ли ты мне дочери своей, вот этой, Мариетт? Я хочу взять ее в жены. Может быть, я люблю ее. Ты этого еще не слыхал? Ага! Ты молчишь, храбрый лжец! Так вон же отсюда! Гони их, Хорре – мы будем умирать одни! – Кто же здесь лжет, Хаггарт? Уж не я ли, та, которую только для тебя звали и зовут Мариетт? О, Хаггарт, – о, безжалостный Хаггарт! |
||
|