"Свет обратной стороны звезд" - читать интересную книгу автора (Петров Александр)

Глава 16 ПРИЕМ НА "СЕРЕБРЯНОМ ВОРОНЕ"

Федор проснулся оттого, что входная дверь пронзительно скрипнула. Также скрипела дверь в маленькую комнату, в доме, где они с братом жили детьми. И действительно, открыв глаза, Конечников обнаружил себя лежащим на старинной деревянной кровати, которая, возможно, еще помнила тех, кто 300 лет назад выбрался из теплого чрева горы на продуваемую всеми ветрами холодную равнину, поставив самые первые, похожие на землянки дома поселка.

Восхитительно знакомо пахло старым домом, вкусным, непередаваемо приятным запахом родного жилья, память о котором не перебили ни железные запахи звездолета и портяночная вонь казармы, ни тонкие ароматизаторы спецпомещений для комсостава, ни запахи, приносимые тетками, с которыми он спал, из своих домов.

— Кто здесь? — на всякий случай спросил Федор, нашаривая под подушкой ножик.

— Я, — раздалось от двери.

Голос принадлежал женщине. В проеме, светящемся слабыми отголосками далекой, еле горящей свечи, появилась абсолютно черная фигура. Федору на мгновение стало жутко. Ему показалось, что пришелец состоит из вещества чернее антрацита. Вернее из нереальной, жуткой пустоты, прорехи в пространстве, абсолютного ничто.

— Кто ты?

— Федя, ты что, с ума сошел? Это же я, Лара, — сказала женщина. И действительно, в следующую секунду, черная фигура обрела знакомые по видениям и кошмарам черты.

— Ты скучал по мне? — спросила Лара.

— Если честно, нет, — ответил Федор. — Я тут чуть кони не двинул.

— Ну, конечно, — с легкой досадой сказала девушка. — Знаешь, не оправдывайся. Я вовсе не хочу, чтобы ты превратил свою жизнь в траур и ожидание нескорой встречи. Живи, развлекайся, на то она и жизнь.

— А ты все еще оплакиваешь себя? — вдруг, неожиданно для себя спросил Федор.

— Что? — не поняла Лара, потом, ответила: — Нет. Ты знаешь, нет. Глядя на то, кем мне нужно было стать, я почти рада, что ты избавил меня от этого.

— Значит, ты уже не сердишься на меня?

— А я и не сердилась никогда, — ответила девушка. — Если ты думаешь, что я прихожу позлорадствовать и полюбоваться твоими страданиями, то сильно ошибаешься. Наши чувства пережили тогдашние тела и прежние личности. Когда-то ты был добр ко мне. Я хочу снова встретить тебя во плоти, чтобы снова познать удовольствия вашего мира. Оттого то и я пытаюсь помочь тебе.

— Спасибо, я уже справился, — в словах Федора промелькнул упрек.

— Ты сам хотел, чтобы у тебя было время все осмыслить в одиночестве.

— Правда? — поинтересовался Федор, но иронии не получилось. Он помолчал, размышляя, стоит ли говорить, и продолжил. — Я тут корявые стишки нашел. Для бессмертия…

— Милый, если хочешь дожить до дня, когда я снова появлюсь на свет, если вообще хочешь жить, — не читай их никогда, — попросила Лара.

— Это почему? — с подозрением спросил Конечников.

— Первое, что сделали Управители Жизни придя к власти — это перестроили энергоструктуру человека. Теперь, при правильном прочтении той мантры, наступает практически мгновенная смерть.

— Зачем?

— Бессмертных не должно быть слишком много, — усмехнулась девушка. — Но не в этом суть. Я принесла тебе то, что работает в теперешнюю эпоху. Тебе нужно немедленно проснуться, пока не рассеялось написанное. Не веришь мне — проверь. Ты уволок из хранилища пару дисков. Обязательно посмотри, отчего умер предыдущий хранитель.

Федор подскочил на койке. Стояла глубокая ночь. Окна палаты были задернуты плотными портьерами, не пропускающими с улицы слабый свет фонарей. В этом абсолютном мраке он увидел, как слабый свет пробивается из кармана его больничной пижамы. Он вытащил оттуда свое удостоверение.

Свет шел сквозь толстый непрозрачный пластик обложки. Федор, помня слова Лары, быстро вытащил бумажку с мантрой. Ниже написанного им текста призрачным, холодным огнем сияли другие 12 слов.

Федор, не мешкая, обвел светящиеся буквы карандашом, потом включил свет и проверил, что действительно, он сделал видимым послание любящей его призрачной девушки.

Крок уже не знал, спит ли он или бодрствует, что происходит на самом деле, а что в воображении, — слишком много случилось с ним с того момента, как на гарнизонном балу появилась нововладимирская принцесса. Федор уже устал удивляться и просто принимал все как должное. В конце-концов, кто определил, что есть "норма", а что "патология"… Надеясь, что утром солнечные лучи разгонят морок, оставив только истинную реальность, Конечников снова уснул.

Утром Федор проснулся рано. Первым делом он взялся за клочок бумаги. И действительно, под четкими, вдавленными в бумагу буквами были написаны другие слова, такие же непроизносимые, как и предыдущий вариант заклинания вечной жизни, совпадая только в первой строке.

Крок подивился логике призрачной спутницы, которая, судя по всему, всегда была рядом, но вмешивалась, когда складывались крайние обстоятельства или когда Федор сам вплотную приближался к разгадке и небольшая помощь уже ничего не меняла. Но сейчас, он был в замешательстве, выбирая, поверить или нет…

Конечников долго изучал и тот и другой тексты, пока не понял, что до жути боится произносить эти мантры, одна из которых могла оказаться смертельной.

Федор, со вздохом, отложил до лучших времен испытание, пока он не наберет данных и не решит, кому поверить в этом деле, в котором были четко обозначено альтернативы — вечная жизнь или быстрая, и судя по всему, запредельно мучительная смерть.

Конечников долго ждал смены. Наконец, в дверь деликатно постучали. Это была не Виктория. За дверью, поправляя легкомысленно короткий халатик, стояла Елена.

— Здравствуйте, Федор Андреевич, — поприветствовала она его.

— Здравствуй, Леночка, — с наигранным радушием поприветствовал ее пакадур.

— Федор Андреевич, разрешите, я у вас немного уберусь. Сейчас обход будет. Борис Николаевич станет ругаться, если увидит беспорядок.

— Пожалуйста, — махнул рукой вокруг Федор. — Палата в вашем распоряжении. Делайте, что хотите.

Конечников убрал книгу в сейф, включил на нем охранную сигнализацию и выехал в коридор, чтобы не мешать девушке. Спрашивать напрямую, отчего Елена дежурит не в свою смену, Конечников, после некоторых колебаний, не стал.

Далее было все как всегда. Доктор, потом особист. Борис Николаевич, как всегда чуткий к своему подопечному, сообщил, что Виктория заболела, умудрившись простудиться в жару. Федор пожал плечами. Заболела — значит заболела.

Федор подумал, как удачно все складывается. Значит, у него есть еще один день.

Потом был обычный, ничем не примечательный завтрак, капельница, томограф, биорезонанс. Около 11 все закончилось.

Конечников взял книгу и выехал на кресле в парк. Выбрал маршрут по самым глухим местам и снова принялся за чтение.

Он наскоро пробежал взглядом по страницам, где описывались самые изощренные способы совокупления, которые практиковали в свободный день Максим и Ирина.

Читать такое, не имея рядом доброй девочки Вики, готовой быстро удовлетворить его при помощи рта, было просто мучительно. Дальше пошел более содержательный текст.

"… В субботу, после обеда, у Максима зазвонил телефон. Он, размышляя, кто бы мог его беспокоить в выходные, ответил на вызов.

На экране был сам джихангир. Князь — император располагался за столом на фоне окна, за которым над темнеющей землей плыли далекие, подсвеченные розовым облака и светило красное, низкое стоящее солнце. Вид был характерен для большой высоты.

— Здравствуйте, Ваше Величество, — приветствовал владыку Обитаемого Пространства историк.

— Здравствуйте, Максим Александрович, — с неизменной рассеянной улыбкой отозвался князь князей. — Как вам отдыхается?

— Спасибо, хорошо, — ответил Максим.

Фраза эта получилась не слишком любезной. Историк и сам это чувствовал, поражаясь, зачем он так реагирует. Но впитанный с молоком матери рефлекс — избегать власть имущих и недовольство от необходимости общаться с практически незнакомым, требующим почтения и необходимости следить за своими словами человеком, неожиданно выплеснулись наружу.

— Максим, ну что вы право же, сразу в штыки, — огорчился император. — Надеюсь, я не оторвал вас от важных и серьезных занятий?

— Нет, Ваше Величество, — тон Максима, взявшего себя в руки, стал доброжелательным.

— Никуда сейчас ехать не планировали?

— Нет.

— А давайте ко мне, на "Серебряный Ворон", — предложил император. — Мы тут скоро будем пролетать мимо вас. Маленькая вечеринка для своих. Мы движемся уже часов 30 и у нас все время закат. Приезжайте и вы на пару часиков. Пригласите от моего имени Ирину. Возьмите купальные костюмы.

— Хорошо, Ваше Величество.

— Я пришлю за вами люгер. Примерно через один час двадцать минут он будет у вас. Будьте готовы ко взлету.

— Буду, Ваше Величество.

Кто это был? — поинтересовалась Ирина, когда Максим вернулся в спальню.

— Император, — ответил тот

— Что хотел? — поинтересовалась она.

— В гости приглашает, — с усмешкой ответил Максим.

— Это же здорово, — загорелась Ирина, но тут же вспомнив ревнивую Рогнеду, погасла. Она подняла глаза на Максима и спросила — Скажи, а правда, что за убийство амазонке бреют голову? И этим все и ограничивается?

— Да, — отвели историк.

— И часто это случается? — поинтересовалась женщина.

— Бывает… На моей памяти было 2 раза. Я имею в виду — за то время пока я работаю во Владимире. В ВИИРе эти случаи довольно бурно обсуждали. Вообще, — стараются, чтобы никто не узнал.

— Твари, — вздохнула Ирина. — Каста безголовых.

— Мы можем не ехать, — попытался разрядить обстановку Максим.

— Максим Александрович, — ответила Ирина, — совсем врать не умеешь. Ты хотел сказать — "Можешь не ехать".

— Нет. Но можешь не ехать, если не хочешь.

— Вот уж дудки, — ответила женщина. — К этим сучкам я тебя одного не пущу.

— Хорошо, — ответил Максим…

Набрав высоту 25 километров, люгер императорской охраны помчался с шестикратной скоростью звука. Пилот несколько раз поинтересовался, успевает ли аппарат Максима за его машиной, но после того как "Корсар" историка сделал каскад бочек, мертвую петлю и после легко, как стоячего, обошел имперский "лапоть", пилот перестал спрашивать об этом.

Мощная машина легко неслась в разреженном воздухе стратосферы. В кабине было тихо, несмотря на громадную скорость, движение практически не чувствовалось.

Максим любил полеты на высоте, когда горизонт раздвигался на сотни километров, а обширные пространства вокруг и 2–3 десятка километров пустоты под ногами вызывали чувство непередаваемой свободы, восторга от победы над пространством, силой притяжения и временем.

Внизу быстро темнело, полутень наползала на горб земли. Скорость вращения Земли складывалась со скоростью полета глайдера, заставляя ночь наступать с удвоенной скоростью. Но на высоте Солнце оставалось. Его лучи, пройдя сквозь насыщенную водяными парами приземную воздушную толщу, теряли свою слепящую жгучесть, становились оранжевыми, осязаемо плотными.

Казалось, что воздух от них становился жидкой огненной субстанцией, в которой можно плыть и которую можно вдыхать как чудесное, необжигающее, греющее изнутри пламя.

Ирина сидела собранная, сосредоточенная. Она упорно глядела перед собой в одну точку. Максим знал, что на самом деле она смотрит внутрь себя, настраиваясь на что-то. Может на победу в столкновении, может, убеждала себя потерпеть. А, скорее всего, просто уговаривает себя не бояться. Историк, поглощенный пилотированием машины, почти не обращал на нее внимания.

Скоро солнечный диск повис над самым горизонтом. Земля под глайдером стала сумрачной массой. На ее фоне вдруг обозначился маленький пульсирующий огонек.

Пилот люгера стал сбавлять скорость. Огонек вдруг обнаружил длину и ширину, вырастая в размерах. Светлое пятнышко превратилось из точки в черточку, обозначенную цепочкой огней, потом в серебристое эллипсообразное тело с рыбьим хвостом, похожее на расцвеченное огнями небольшое облако.

Корабль быстро пролетел мимо, подмигнув ярко освещенными громадными блистерами теневой стороны, сквозь которые было видно все богатое внутренне убранство. Люгер сделал поворот, убедился, что ведомый им "Корсар" тоже развернулся и пошел вслед за кораблем.

Исполин, похожий на громадный светильник или рождественскую елку, снова стал увеличиваться в размерах, сияя в морозном воздухе оранжевыми бликами солнца на обшивке и огнями 9 палуб.

Прогулочный барк императора был огромен: 350 метров от носа до кормы, 60 в ширину и 30 в высоту в самой широкой, практически полностью застекленной части.

Его размеры впечатляли, казались нереальными, не укладывающимися в мозгу, даже когда воздушный колосс плыл буквально под ногами, в сотне метров под брюхом глайдера. Блестела керамика иллюминаторов и ребристая обшивка корпуса, горели ходовые огни и лампы внутри помещений.

Барк скорее походил на модерновый детский воздушный шарик, надутую газом резиновую рыбу, сочетающую в себе черты ската, камбалы и акулы, нежели на мобильную резиденцию главы Обитаемого Пространства.

Корабль шел широкими галсами в сторону заходящего Солнца, подставляя по его лучи, то один, то другой бок.

Максим почему-то вспомнил, что эта громадная летательная машина, несмотря на обилие прозрачных элементов в обшивке, делающих барк несерьезным, похожим на игрушку, рассчитана на условия космического пространства и даже на 30-ти кратные перегрузки.

Еще историк заметил, что корабль хорошо вооружен — незаметные с первого взгляда батареи лазеров и массометов размещались так, чтобы обстреливать любую точку окружающего пространства сразу с нескольких направлений.

Максиму стало немного не по себе. Он увидел, что несколько прозрачных башенок со скорострельными картечницами отслеживают полет приближающихся аппаратов, целясь в них своими толстыми, короткими, похожими на выдолбленные бревна стволами.

В воздухе загорелся огненный коридор, обозначенный рамками плазменных разрядов. Его провожатый отвернул в сторону, на прощание, помахав короткими крыльями, а Максим стал аккуратно, по центру обозначенного пространства приближаться к гигантскому кораблю. Очень скоро, к облегчению историка они миновали последнюю светящуюся рамку и глайдер подхватили невидимые поля причального комплекса барка. Силовые захваты втянули "Корсар" внутрь корабля.

— Вот и прилетели, — сказал Максим, с трудом разжимая крепко сжатые на штурвале пальцы.

— Надеюсь, у ее Величества сегодня хорошее настроение, — зло ответила Ирина, — и нас отпустят домой целыми и невредимыми.

— Увидим.

Их уже встречали. У стены стояла амазонка с приветливым, но совершенно непроницаемым выражением на лице. Увидев, что историк со своей спутницей вышли из глайдера, она двинулась к ним.

— Максим Александрович? — спросила она.

— Он самый, — сказал Величко, с улыбкой глядя в совершенно детское, с широко раскрытыми наивными голубыми глазами, лицо амазонки.

— Мне поручено вас встретить, — серьезно сказала девушка. — Вы и ваша спутница — гости князя-императора на борту барка "Серебряный Ворон".

— Очень хорошо, — ответил Максим. — Что мы должны делать?

— Отдыхайте, — сказала амазонка, — Веселитесь. У нас на борту есть все для приятного времяпрепровождения: бассейн, танцевальные залы, фуршет — зал, рестораны. Есть аттракционы, игральные автоматы, карточные столы, бильярдная. Для гостей проводится лотерея. Вы планируете остаться на ночь?

— Нет, — ответил Максим.

— Позвольте спросить, планируете ли вы отдых в кровати?

— Не знаю.

— На всякий случай в вашем номере приготовлена постель. Если будете плавать в бассейне, рекомендую сначала принять душ. На борту принято соблюдать нормы общественной морали в вопросах оголения тела и проявления чувств.

— Мы это учтем, — ответил Максим.

— Нужен ли вам гид для знакомства с кораблем? У меня заканчивается смена, и я могла бы…

— Спасибо, не надо, — несколько поспешнее, чем этого требовала формальная вежливость, отозвалась Ирина.

Амазонка вопросительно посмотрела Максима, тот кивнул, подтверждая слова своей спутницы. Девушка улыбнулась, стараясь, чтобы это не выглядело невежливым. Она протянула историку ключи, коснувшись ладони мужчины своими длинными, прохладными пальцами.

— Вот ключи для вас и вашей спутницы. Ваш апартаменты номер 26 на седьмом уровне кормовой жилой зоны. Вас проводить?

— Спасибо, — улыбаясь, ответил Максим. — Попробуем разобраться сами.

— Если у вас есть оружие, оставьте его в номере. Оно никуда не пропадет. Всего вам хорошего, — отозвалась амазонка и, повернувшись, направилась к своему посту.

Максим проводил ее задумчивым взглядом, разглядывая девичью фигурку, скрытую серым армейским комбинезоном, потом подхватил Ирину под руку и направился к лифту.

Перед тем, как двери кабины закрылись, Максим, увидев ненавидящий взгляд своей подруги, обернулся. Амазонка смотрела им вслед.

— Джиханская шлюха, — пробормотала Ирина.

Максим сделал вид, что ничего этого не слышал.

Номер был действительно большим. 3 комнаты, обставленные добротной мебелью из блестящего металла и темного пластика, громадная ванная, бар с напитками, линия доставки, голографический экран — все говорило о том, что для своих гостей джихан не скупился.

За окнами все также горел закат над погруженной в тень землей, создавая совершенно особое, непередаваемое освещение комнаты. Максим поразился тому, как плавно идет императорский корабль. Сверхзвуковая скорость абсолютно не ощущалась, не было ни вибрации, ни раскачки, которые говорили бы о движении. Казалось барк, замерев, просто висит в пустоте.

Историк сел к окну, заворожено глядя на красно-оранжевый диск, висящий в узкой полосе света над горизонтом, между темно-фиолетовым небом высоты и далекой сумрачной землей, прикрытой сверху редкими розовыми заплатками облаков.

По едва заметным деталям, за бортом угадывался царящий вокруг холод стратосферы. Но в помещении было тепло, даже жарко. Цифры на термометре показывали 28 градусов тепла. Все было сделано для того, чтобы люди комфортно чувствовали себя без одежды

— Ты пойдешь купаться? — отвлекла Максима Ирина.

Женщина уже скинула с себя все, и вертелась перед зеркалом, с удовольствием разглядывая свое точеное тело.

.— Я так думаю, что не придется, — ответил Максим. — Не для того был приглашен.

Подтверждая его слова, в дверь аккуратно постучали. На пороге стояла все та же амазонка.

— Император просит вас заглянуть к нему на пару слов. Я провожу.

— Хорошо, — ответил Максим. Я только предупрежу Ирину.

Амазонка кивнула, историк прикрыл дверь.

— Я к большому боссу, — сказал он.

— А что буду делать я? — с упреком поинтересовалась женщина.

— Запереться и сидеть в каюте будет невежливым. Не думаю, что тут на каждом углу народ режут.

— Как скажешь, милый, — отозвалась Ирина. — Буду везде шататься одна и делать вид, что безумно счастлива.

— Ну, вот и славно, — сказал Максим, целуя подругу и делая вид, что не замечает иронии ее слов.

— Маленькие секреты, — объяснил Максим, появляясь в коридоре.

— Пойдемте, Максим Александрович, — предложила амазонка. — Даниил, то есть Его Величество, попросил меня устроить небольшую экскурсию по кораблю, прежде чем привести на горку.

— На горку? — удивился Максим.

— Это наш местный фольклор, — пояснила девушка. — На верхнем ярусе есть большая площадка с прозрачным потолком для наблюдения звезд. Она и зовется лунной террасой или горкой. По совместительству это банкетный зал и место совещаний. Но обычно там валяется барахло из бассейна: матрасы, круги, шезлонги.

— Вот это да, — поразился Максим. — Отчего?

— Джихан ругается, но ничего не может поделать. На террасу ходит подъемник. Платформа у него большая, при уборке туда удобно покидать вещи и убрать их с глаз долой на верхний уровень.

— Здорово, — Максим засмеялся.

— Это еще что, — сказала довольная произведенным впечатлением амазонка. — Там любят спать наши тигры. Днем там немноголюдно, никто не мешает.

— Тигры? — удивился историк.

— Они смирные, ручные. Пара больших, ленивых белых кошек. Обычно они днем наедаются до отвала и дрыхнут. А по ночам несут охранную службу, — на совершенно законных основаниях спят в передней комнате апартаментов джихана, — амазонка рассмеялась.

— Здорово, — улыбнулся Максим. — У меня тоже есть кошка.

— И давно она у вас? — поинтересовалась девушка.

— Лет сорок, — не стал запираться Максим.

— Кошки столько не живут, — грустно сказала амазонка, и тут же спохватилась. — А, я вспомнила… Максим Величко, психолог и историк… Вы тот, кто первый придумал читать мантру для зверей.

— Да, совершенно верно.

Девушка привстала на цыпочки и поцеловала Максима. На какое-то время историк потерял ощущение реальности, захлестнутый совершенно непередаваемыми ощущениями от близости свежего, молодого тела и прикосновения нежных, теплых губ.

— Спасибо, — немного смущенно сказала амазонка. — Раньше они так быстро умирали. Было так жалко… Теперь наши полосатые ребята, Шерхан и Барсик, живут уже лет пятнадцать, а сканер стабильно определяет их биологический возраст в полтора года. Жалко Карат не дожил…

— Может быть, он вернется, — сказал историк.

— Может быть, — задумчиво сказала девушка. — Пойдем, Максим.

— Пойдем, — ответил он, вдруг поняв, что не знает имя девушки.

— Меня зовут Яна, — сказала амазонка.

— Очень приятно, — ответил историк, преувеличено любезно склоняясь в шутовском поклоне. — А я Макс…

Девушка засмеялась.

— Пойдем, а то не успеем все осмотреть. Даниил просил, чтобы ты был через десять минут.

— Яна, так давай не будем. Я скажу, что меня задержали.

— Есть идея получше, если ты не возражаешь. Умеешь лазить по лестницам?

— Легко, — ответил Максим.

— Давай за мной, — девушка открыла люк в стене и нырнула в темноту.

Максим последовал за ней. В тесном, круглом колодце не было ничего, кроме лесенки наверх и маленького уступчика на ширину ноги. Стоять можно было только тесно прижавшись друг к другу. Яна, повисая на Максиме, протянула руку и захлопнула люк.

— Я первая, — сказала она, ставя ногу на перекладину.

Автоматически включился тусклый свет. Амазонка полезла наверх. Максим двинулся за ней, стараясь не смотреть в темную бездну под ним.

Мужчина и девушка благополучно преодолели 25 метров подъема, и вылезли из люка, который располагался на полу. Максиму показалось, что он стоит прямо на наружной обшивке фюзеляжа. Он, на какое-то мгновение, испугался, — поток воздуха со скоростью 2500 км/час, размазал бы их по керамике корпуса и сбросил остатки вниз, с 20 километровой высоты. Историк приказал себе успокоиться. Опасности не было никакой.

Вид, который открывался из треугольного, прозрачного коридора, был совершенно потрясающим. Впереди под лучами солнца, как драгоценный камень, переливалась сотнями бликов и отражений центральная, прозрачная часть аппарата.

За стеклами неширокого коридора обводы корпуса круто уходили вниз, создавая ощущение узкого скального гребня, тропинки, на которой любой неверный шаг мог стать последним. Далеко внизу виднелось широкое основание корабля, снабженное похожими на поплавки цилиндрами антигравитаторов.

Перепад высот, величиной в многоэтажный дом, волновал сильнее, чем далекая, темная, кажущаяся нереальной поверхность земли. Позади, справа и слева, как неприступные скалы, возвышались башни причального комплекса.

— Здорово? — спросила Яна.

— Здорово, — согласился Максим. — Когда сидишь в кресле пилота, рассматривать времени не остается.

— А тут?

— Тут все воспринимается по-другому.

— Это потому, что страшно, — сказала амазонка и легонько подтолкнула историка боком. — Пойдем.

Максим опять испытал странную смесь страха и влечения к этой девушке.

— Ага, — сказал он.

— Этот корабль император сам спроектировал и построил. Он чрезвычайно гордится этой машиной и любит, когда его творение хвалят.

— Я восхищаюсь "Серебряным вороном" совершенно искренне, — ответил Максим.

— Ну и отлично. Там впереди ступеньки, коридор имеет уклон до 45 градусов.

Амазонка двинулась, Максим за ней.

— Здесь хорошо бывать, когда летишь в облаках. Полное ощущение того, что стоишь на вершине горы.

— А что, бывает, что вы летаете так низко? — удивился Максим.

— Конечно, — ответила девушка. — Даниил большой выдумщик проводить выходные. Каждый раз что-то особенное. То парим на малой высоте над морем, так, что можно спуститься на тросе в воду и искупаться в настоящей морской воде, то устраивает полеты в облаках, то выбирает место для воздушной стоянки где-нибудь в Гималаях, чтобы полюбоваться заснеженными громадами гор. Ты не представляешь, какие они красивые: розовые, золотистые и при этом неуловимого голубого оттенка льда.

— Это красиво, — согласился Максим. — А почему в этот раз так?

— Джихан давно грозился устроить три дня вечерней зари. В четверг вечером мы вылетели из Мертвого Города, нагнали закат и уже второй раз совершаем виток вокруг Земли.

— Так это был не модуль? Я имею в виду за кинотеатром, — спросил Максим.

— Нет, отчего. И модуль тоже. Не размещаться же в этих ужасных, тесных постройках. Я поражаюсь, — теснота, холод, сквозняки, никакой звукоизоляции. Неужели и в правду наши предки так плохо жили? — спросила амазонка.

— Да, Яна. И это считалось очень неплохим жильем. Похоже, наши предки были крепче своих хилых потомков, — пошутил Максим.

— Ладно тебе, про хилых потомков рассказывать, — серьезно ответила амазонка. — Пусть попробуют эти "крепыши" пробежать за сутки 250 километров по лесу на лыжах в 30 градусный мороз.

— А кто бегает, зимой, в мороз, по лесу, на лыжах, да еще и так далеко? — удивился Максим.

— Есть ненормальные тетки, которые, живя у Мраморного моря, ездят тренироваться зимой в холодильник средней полосы.

— Обалдеть, — сказал Максим.

— Я считаю себя чокнутым оттого, бывает, делаю десяток километров по лыжне. Но ездить из Царьграда и так над собой издеваться… — историк с улыбкой покачал головой.

— Вот и я не знаю, зачем нас мама так гоняет, — усмехнулась девушка.

За этим разговором они спустились к миделю.

— Макс, тебе прямо. Дверь в конце коридора, потом лесенка и ты на лунной террасе, — сказала амазонка. — А я, пожалуй, немного поплаваю. Рада была познакомиться.

— Жалко, — непроизвольно вырвалось у историка. — Я думал ты мне весь корабль покажешь.

— Тебя все равно джихан ждет, — ответила девушка. — Надеюсь, не в последний раз видимся.

Яна нырнула в люк, помахав рукой на прощание.

"Она ведь не джихана имела в виду" — пронеслось в голове у Максима.

Максим открыл дверь. Узкий коридор неожиданно закончился пустотой. Прозрачный колпак открывал громадные пространства до далекого горизонта. Но страшным было не это. Он оказался практически в зените эллипсоида центрального сектора, так, что мог без труда дотронуться до прозрачной керамики остекления, и под ним было метров 20 пустоты.

Внизу плескалась вода, в которой виднелись изрядно уменьшенные высотой тела купающихся, а прямо под ним шла неширокая галерея, скорее похожая на навесной мост через пропасть, который, дойдя до противоположной стороны, плавно расширялся, образуя почти правильный круг метров семи в диаметре.

До этой, внушающей уверенность площадки нужно было пройти галерее, а главное, преодолеть метров пять по вертикали над двойной бездной.

Максиму стало дурно, он застыл в ужасе на узкой площадке, похожей скорее на птичью жердочку. Площадка соединялась с галереей крутой лестницей, ступеньки которой состояли из тонких трубочек, вдобавок ко всему, без перил.

Это был единственный путь вниз, и историк, замирая от накатывающих приступов страха, стараясь не смотреть вниз, стал переставлять ватные, онемелые ноги. Он двигался боком, держась рукой за ступеньки.

Облегчение Максим почувствовал, когда снова оказался на твердой и относительно широкой поверхности, огороженной от пустоты вокруг легкими перилами.

Терраса была шире, чем казалось сверху, но все равно не слишком большой — 2–2,5 метра. Как понял историк, пролегала она над трубой центрального коридора корабля, вернее той его части, которая соединяла разделенные прозрачной линзой бассейна носовые и кормовые отсеки корабля.

Амазонка оказалась права. Большая часть поверхности была занята всевозможным снаряжением: надувными матрасами, лодками, спасательными кругами, мячами, ластами, масками, лежакам, шезлонгами — всякой всячиной для отдыха и физических упражнений. Стояла даже парочка аквабайков, неизвестно каким образом затесавшихся в пляжный инвентарь.

Более-менее свободно было лишь в самом начале, в широкой части галереи. Там, под круто изогнутым наружным остеклением корпуса сидел человек на легком табурете и сосредоточенно смотрел на закат.

Одет он был в простой серый комбинезон, который подчеркивал его широкие плечи и сухощавую фигуру. Снизу доносились заглушенные высотой голоса и плеск воды. Но мужчина не обращал на это никакого внимания, погруженный в свои мысли.

Максим двинулся к нему через завалы. Подойдя поближе, он увидел, что это действительно император, только какой-то непарадный, лишенный всякого величия, обыкновенный человек, размышляющий о не слишком приятных для себя вещах.

— А, это вы, господин Величко, — сказал император, даже не взглянув в сторону вошедшего.

— Я, Ваше Величество.

— Присаживайтесь, — предложил он, указывая на свободные табуретки.

— Спасибо, — ответил Максим, усаживаясь.

Повисла долгая, неловкая пауза. Максим, глядел на закат и поражался, как можно вынести это зрелище 32 часа подряд.

— Ну и как вам, Максим Александрович у меня? — спросил император Даниил, прервав свои размышления.

— Спасибо, замечательно, Даниил Андреевич.

— Я и не сомневался, что вам понравится, — иронически сказал джихан. — И что вас увлекло больше всего?

— Девочка Яна, разумеется, — в тон ему ответил историк.

— Браво, юноша, — ответил император. — А я уже думал, что будет банальная сценка с неискренними восторгами и лизанием зада большому боссу.

— Как скажете, господин император. Можно и сеанс чинопочитания.

— Не стоит, — сказал Концепольский. — Вы не находите огорчительным тот факт, что люди, которые открыто, свободно и даже резко выражаются в близком кругу, прячут языки в задницы, в обществе того, над кем так остроумно потешались?

— Я бы нашел огорчительным тот факт, что упражняются в остроумии таким образом. А все остальное понятно. Ведь на самом деле смеются не над живым человеком, скорее над образом, который, как правило, сами себе и придумали.

— Иными словами, джихан это объект мифотворчества?

— Да, такова уж природа выделенного положения.

— Ну ладно, — с кривой гримасой сказал Концепольский. — Как вы думаете, Максим, за что меня ненавидят?

— Кто? — удивился Максим.

— Да хоть эта ваша Ирина, — ответил император. — Если бы вы ее не остановили, то она бы непременно вылила бы мне в лицо воду из стакана. И тогда пришлось побрить кого-то из моих девушек… Или не побрить… Ведь это действия, угрожающие здоровью и жизни охраняемого объекта. А еще скорее, мне пришлось бы ее ударить. Я вам очень благодарен. Ненавижу бить женщин.

— А разрешите полюбопытствовать, что же этому предшествовало? — осторожно поинтересовался Максим.

— Психолог, историк, дипломат, — и до сих пор не в Царьграде, — усмехнулся император. — Я оценил вашу деликатность. Она приняла меня за одного из гостей. Я успокоил девушку и предложил посидеть со мной в баре. Ирина, конечно же, согласилась. Там ваша подруга стала рассказывать о своем… эээ — джихан замялся, подбирая нужное слово — знакомом.

Император прервался, наблюдая за реакцией Максима.

— Совершенно верно, знакомом, — продолжил император. — Она рассказала об его странной, неустроенной жизни. Я встречался как-то с ним, если вы знаете.

— Толик говорил мне об этом. Вы награждали его за храбрость после аварии в тоннеле…

— Да, было. Считаю, что в долгу я не остался. Толя Копылов получил все, о чем мог бы мечтать разумный человек в такой ситуации: крупный несгораемый бонус, пожизненное содержание по второму имущественному классу и даже целый остров на теплой, курортной планете в собственность.

— Это его и убило, — отозвался Максим. — По крайней мере, так говорит психологическая наука.

— Психология — наука о человеческой ублюдочности, — недовольно ответил император.

— Вы тоже согласны, что именно это преждевременно лишило его жизни? — вежливо поинтересовался историк, скорее утверждая, чем спрашивая.

— Да, — спокойно ответил джихан. — Вы искусный дипломат. Ирина, та сразу вспомнила о Корпусе Теней.

— Свалившееся буквально с неба богатство усугубило уже развившийся синдром ненужности, — сказал Максим.

— Смерть при помощи ребят в черной форме от синдрома ненужности и других нарушений психического равновесия, — лидирует в Обитаемом Пространстве, — несколько огорченно сказал император. — Это самый массовый вид смерти. Как правило, ушедшие таким путем, не возвращаются. Что говорит по этому поводу теория?

— Которая из? — поинтересовался Максим. — У нас в ВИИРе — сколько людей, столько и моделей реинкарнации.

— Я знаю, — сказал джихан. — Но я подумал, что вы не будете рекламировать разработки ваших конкурентов.

— Мне кажется, все они, даже мои расчетные таблицы — частные случаи, крутящиеся вокруг чего-то целого, которое мы до сих пор не поняли.

— Не скромничайте, господин историк, — прервал его император. — Именно ваши расчеты позволили выловить золотую рыбку, которая спасла жизнь институту и вдохнула новую кровь в исследования.

— Ну, в общем-то, да. Я, конечно, ошибся, но корректировка данных показала, что я выходил на требуемые параметры, стоило мне немного внимательней отнестись к интерполяции, использовав разные алгоритмы. Мне повезло.

— Нет случайностей, а есть скрытая закономерность, — отреагировал джихан. — Мы отвлеклись…

— Моя теория говорит, что никуда эти бедолаги не пропадают. Стертая смертью тела личность, откладывает отпечаток на духовную, бессмертную часть, тем больший, чем больше была степень неудовлетворенного желания. Новая персона, созданная этим духом будет еще более настойчивой в достижении своей цели.

— Да какого рожна им еще надо?! — не выдержав, разгорячился джихан. — Сытая жизнь в свое удовольствие, развлечения, путешествия, секс.

— Получение других чувственных удовольствий, — ответил Максим. — Тяжелой работы, лишений, страха, почитания, поддержки, лидерства, радости выстраданной, заслуженной победы.

— Да знаю, — скривился и заметно сник Концепольский. — Но вы то хоть сами понимаете, что это все игры?

— Так и мир — иллюзия. Я тридцать лет смотрел в клинике на этих несчастных и убедился, что они без этого действительно не могут. Это очень глубокая программа.

— Да, это так. Сотни тысяч, возможно миллионы лет даром не проходят даже для духа. Видеть доблесть в преодолении того, что сам же себе и устроил… Сущности Тонкого Мира привыкли, что здесь отхожее место, сюда очередь уже выстроилась на многие тысячелетия вперед, — раздраженно произнес император, вставая. — И никому нет дела, что кто-то не хочет жить в свинарнике, терпя игры шумных и раздражающих соседей, которые к тому же часто заканчиваются массовым выкосом игроков.

— Но ведь они и в правду страдают, — сказал Максим.

— Ерунда, — ответил император. — Надо же им как-то выполнить свою жизненную программу.

— Через страдание?

— Страдание — это жизнь, получение чувственных переживаний, возможность бороться, напрягать силы, добиваться, побеждать или проигрывать. Они к этому весьма настойчиво стремились, и теперь снова и снова будут реализовывать это несмотря ни на что… — император нервно выдернул из пачки сигарету и жадно закурил. — Мне бы 20 тысяч лет стабильности… Я бы смог все поправить.

Они опять долго молчали. Даниил Концепольский курил, глядя на закат, а Максим, который не мог терпеть ганджубасовой вони, отворачивал нос, насколько это было возможно.

— Не делайте вид, будто вам интересно помещение. Я уже закончил портить воздух, — сказал пришедший в благодушное состояние император. И продолжил, имея в виду, о чем они только что говорили. — А вы что, этого не знали?

— Я много лет облегчал страдания людей. Они искренне были мне благодарны. Я видел, как они страшно мучились. Особенно те, у кого психическая неуравновешенность перешла в соматику, в болезни тела.

— Не портите себе настроения. Лучше я его вам испорчу. Все те ужасы, которые не поддаются современной медицине и которые были совершенно неведомы в доисторические времена непуганых идиотов — всего лишь средство обрести нечто абсолютное, твердо реальное, независящее от собственного желания и воли. Вы поговорите хотя бы с Ириной. Она наверняка вам расскажет о чудовищной трясине неопределенности, от которого есть одно спасение — играть роль человека.

— Значит, вы хотите сказать, что слабый разум моих пациентов спасался от лавины сверхчеловеческих возможностей эпилептическими припадками, язвами, соматическими дисфункциями и опухолями?

— Совершенно верно, Максим Александрович, — удовлетворенно ответил император. — А вы выступали в роли их убийцы, поддерживая эту игру.

— Почему убийцы? — пораженно спросил Максим.

— А все очень просто. Игра только тогда имеет остроту и привлекательность, когда ставки непрерывно растут. А что им собственно терять? — усмехнулся джихан. — В нынешнюю эпоху каждый твердо знает, что дух бессмертен.

— Знаете, господин император, — зло сказал Величко. — Я понимаю, почему Ирина захотела облить вас.

— А что же вам мешает, Максим Александрович? — иронически поинтересовался Концепольский. — Ну, смелее.

— Вы наслаждаетесь тем, что чувствуете себя в полной безопасности в окружении своей охраны?

— Напротив. Тут нам никто не помешает решить это дельце. Валяйте, юноша, — с угрожающими нотками в голосе ответил император.

— Нет, Ваше Величество, я не так глуп.

— Ну, тогда давайте пофехтуем, выпустим пары, — предложил император. — В инвентаре, наверняка, есть легкие тренировочные мечи и средства защиты.

После короткой подготовки к схватке, историк за 20 секунд боя пятнадцать раз получил гибкой фибергласовой палкой по всем частям тела, после чего был сбит и обезоружен. Император, как джентльмен, помог ему подняться.

— Полегчало? — спросил у Максима Концепольский. — В реальном бою ты был бы изрублен в мелкий винегрет.

— Сила есть, ума не надо, — пытаясь отдышаться, ответил тот.

— Я не силой тебя одолел, а умением, — сказал император. — Учись и ты, при дворе это нужно.

— Первое и наиважнейшее качество власть имущих — творить насилие, — сказал историк с усмешкой.

— Не буду отрицать. Но ты не совсем прав. Умение постоять за себя, настоять на своем, имеет мало общего со сворачиванием челюстей, отрубанием голов и пытками в застенках.

— Да ладно, в основе та же угроза причинения страданий, — отрубил Максим.

— Так правят плохие правители. Как правило, их власть длится недолго и страшно заканчивается. Настоящая власть — это тонкая игра, умение убедить, что именно предложенное отвечает глубинным чаяниям, использование внутренних запретов и знание очерчиваемых человеком для себя границ.

— Что-то не сильно в это верится, — ответил Максим. — Если вспомнить, как орудуют шлемоголовые.

— Кстати, сними шлем и фуфайку, — посоветовал император. — Иначе потом изойдешь.

— Спасибо, — сказал Максим, и поспешно избавился от доспехов.

— Пойдем, присядем, — предложил император. — Соку хлебнем. Или чаю.

— Хорошо, — согласился Максим.

— А с каких это пор тебя стал волновать Корпус Тени? — вдруг спросил император. — С тех пор как сошелся с Ириной?

Он посмотрел жестко и прямо в глаза историка.

— Да, — ответил Максим.

— А отчего? — продолжая просверливать зрачки Величко своим взглядом, спросил джихан.

— Оттого, — ответил Максим, дотронувшись до идентификационного браслета.

— Понимаю, юноша. Было все хорошо. Была любимая работа, хороший дом, любимая кошка, удовольствие от жизни.… Пока не появилась она. Так?

— Не совсем.

— Понимаю, — сказал император поднимаясь.

Он дошел до терминала доставки и набрал заказ. Через пару минут с характерным звуком дверцы раскрылись. Концепольский взял поднос и двинулся обратно к столику. Максим, который провел это время в напряженном ожидании, думая, что еще может учудить этот странный, непредсказуемый человек, и вовсе оторопел от изумления.

— Я бы и сам… — начал он, беря стакан.

— Ты знаешь коды пищеблока? — перебил его император. — Мы не закончили.

— В ВИИРе "шлемоголовые" людей не брали, а в лечебнице они страдали так, что право же быстрая и безболезненная смерть за мыслепреступление была бы воспринята как благо. Просто я вдруг стал задумываться, что это не атавизмы, это не болезнь. Это сама система убивает людей.

— А задавал ли ты себе вопрос — зачем?

— Да, и много раз. И отвечал: — Засорение пространства разрушительными мыслеформами должно пресекаться.

— Да, — согласился император. — А зачем?

— Чтобы не было повторения Большого Голода, — ответил Максим, вдруг почувствовав себя студентом на экзамене.

— Катастрофа началась, когда людей на Земле перевалило за шесть миллиардов. Теперь во всем Обитаемом Пространстве живет лишь чуть больше шестидесяти миллионов человек. Может все же дело не в этом? — хитро улыбаясь, поинтересовался Концепольский.

— Если все время лить в бочку, когда-нибудь она все равно наполнится, — ответил историк, чувствуя, что действительно не знает настоящего ответа на вопрос, который был подробнейшим образом расписан и растолкован во всех учебниках: по экономике, социологии, психологии.

— Это хорошо, что ты понимаешь, — сказал император. — Но если у тебя вызывает живой протест судьба Толи Копылова, то, получается, что самого главного ты и не понял. Попробуем вместе восполнить твой пробел в образовании.

— Давай, — неожиданно для себя, назвал Максим императора на "ты".

— На какие группы делятся люди? — спросил император.

— На четыре основных и шесть имущественных, — озадаченный тем, что джихан спрашивает такие простые вещи, ответил Максим.

— Хорошо, — ответил император. — А чем же они все же различаются?

— При равенстве основных средств положенных каждому человеку на жилье, одежду, еду и медицинское обслуживание, имущественные классы отличаются дополнительными суммами кредитования, которые также имеют различные для каждого класса сроки действия, от двухмесячных для низшего, шестого класса, до несгораемых у первого и второго. Психическое разделение на 4 типа, происходит от старинного принципа деления на гуны или как их сейчас принято называть психические полярности.

— Ну а если обобщить? — император нахмурился, давая понять Максиму, что недоволен его несообразительностью.

— Ну, что еще остается? — историк пожал плечами. — Есть ориентация на мир или на себя. Раньше это называлось экстраверсия или интроверсия.

— В яблочко, — сказал император. — Один понимает мир таким, каков он есть, другой изменяет мир под себя. Как правило, люди из первой группы спокойны и рассудительны, их все устраивает. А если что-то не нравится, они ищут причины в себе и добиваются желаемого. Люди из второй — неудовлетворенные действователи. Они верят, что могут изменить мир, только силой своих рук или разума, не изменяясь при этом сами. А поскольку сие невозможно по определению, эти несчастные сублимируют свое раздражение во все новые и новые авантюры.

Как правило, эти люди стремятся достигнуть уважения других членов группы и через это повысить собственную самооценку. Или добиться чего-то недостижимого, а по большей части и ненужного, чтобы на некоторое время заглушить внутренний голосок, нашептывающий об их собственной никчемности.

— Даниил Андреевич, ты описываешь пациентов, с которыми я много лет работал. Как будто сам их лечил…

— И еще? — подсказал император.

— Толика Копылова, Ирину и им подобных.

— Да, просто ответил джихан. — Даже Ирину, которая вознамерилась добиться собственной значимости, став любимой богатым и могущественным человеком. Не тешь себя надеждой, что индикатор на браслете снова зеленый. Жизнь длинная. В ней все имеет свойство становиться обыденным. И подтверждения требуются постоянно. Готов ли ты приносить свою жизнь в жертву чужой психической неуравновешенности?

Максим помотал головой, намереваясь сказать, что все, что нарисовал ему джихан, к Ирине и к нему лично не относится.

— Не говори ничего сейчас, — посоветовал император. — Просто подумай об этом на досуге. И имей в виду, что чистых типов не бывает, все перемешано.

— Хорошо, — ответил Максим.

— А теперь скажи, чем они так опасны? — с хитрой улыбкой поинтересовался император.

— Рискну предположить, что для размеренной системы, в которой уже второе тысячелетие войн, катаклизмов, опасных катастроф и прочих событий, требующих предельного напряжения сил не случается, субъекты, желающие перемен, опасностей, страданий — серьезная проблема, поскольку они в силу своей природы притягивают это к себе.

— Браво, психолог, — восхищенно сказал император. — Но ведь это еще не все.

— А что может быть еще? — удивился Максим.

— Не буду тебя больше мучить, — сказал Концепольский. — Если бы ты подумал подольше, то, скорее всего, пришел бы к этому. Все просто. В древности говорили: "все мы одно целое". Они даже сами не понимали, насколько были правы. В каждом из нас дремлет желание перевести внутренние битвы и испытания, которыми мы все тут себя развлекаем, в плоскость окружающего мира, да еще и заставить других лить воду на собственную мельницу.

Эмоционализм заразен. Но и это еще не все. Главный грех эмоционалей состоит в том, что нарушители психического спокойствия ослабляют действие мантры. Оттого-то я и объявил их мыслепреступниками, людьми, посягающими на священный миропорядок. Про мантру я умолчал, чтобы не возникло сомнений в силе ритмических вибраций, дающих вечную жизнь духу и телу.

— О, — только и смог сказать Максим, поняв, насколько прав император. — Но зачем такое нужно? Даже этим, желающим сильных ощущений.

— Раньше их называли экстатиками и даже адептами исступленного экстаза. Я их называю эмоционалями, — подсказал джихан. — Дам небольшую наводку. Ты смотрел доисторические фильмы?

— Да, конечно.

— Внимательно?

— Наверное, насколько это возможно при убогом, скучном, притянутом за уши сюжете. Особенно в этих, как их там, боевиках.

— Не обращал внимания, как часто герои легко теряют положение в обществе, должность, состояние? Их подставляют и загоняют в угол всеми возможными средствами. На худой конец, если все уже исчерпано, сценаристы просто придумывают, что герои потеряли память.

А все для того, чтобы снова и снова, герой проходил сквозь, милое зрителю тогдашней поры, тупое мочилово. И в конце-концов, получил то, что имел в самом начале. Или взять всякие там романтические комедии. Считалось, что хеппи-энд — это пышная свадьба или просто сцена предложения мужчиной руки и сердца и согласие прекрасной дамы.

Но в продолжении мы узнавали, что герои снова расстались. И все по — новой: — напряжение сил и очередное красивое признание в любви до гроба.

— Я понял, — в крайнем волнении сказал Максим. — Им так хочется чего-то, что они готовы это делать, меняя декорации эпох и тела, забывая о прошедшем, чтобы воспоминания не мешали раз за разом повторяться. Этим, как ты их называешь, эмоционалям, не нужна ни долгая жизнь, ни опыт. Лишь возможность вечно наступать на одни и те же грабли.

— А еще более счастливыми они стали, если бы каждый год из-за обострения маразма их память обнулялась, — усмехнулся джихан. — И нет им числа. И эмоционали давно бы взяли верх, если бы большинству не было по-сердцу то, что я предлагаю.

Как бы не называли это большинство неудавшиеся любители африканских страстей: стадом свиней, хрюкающим в луже, которым нет дела до высокого, тупыми мещанами, одноклеточными, биомассой, — пока большинство стремится жить сыто, сонно и долго, эмоционалям места в истории нет.

Пусть люди сетуют, что большинству из них не дают завести детей, но все понимают, что без этого нельзя. В муравейнике свобода стесняется автоматически, только по факту многочисленности. Жизнь бесконечна, и надо думать, как провести ее с пользой для себя. Секс, творчество, научные исследования, вялотекущее философствование и просто удовольствие от разумно устроенной сытой и долгой жизни в проявленном мире — вот, что предлагает система вместо подвигов, горения, испытаний, отречений, тяжелой жизни и ранней смерти.

— А нарушители, по этой логике, очевидно — вставил историк — потенциальные наполеоны, для которых не нашлось энное количество дураков, чтобы стать марионетками в походных колоннах их армий, финансовые воротилы, у которых была отнята сама возможность эксплуатировать чужой труд, демагоги разнообразных видов, которым для счастья нужно проехать по мозгам миллионов.

— Женщины, которые не стали жозефинами этих наполеонов, — с усмешкой поддержал император. — Пахари всех мастей, которые ради значимости своего труда готовы устроить тотальный дефицит.

— А все-таки жаль, что их уму и энергии не нашлось места в нашем мире, — вставил Максим.

— Чего жаль? — удивился Концепольский. — У нас не будет больших чайников, из которых можно напоить невкусным чаем сразу 100 000 человек пригнанных строем? Или никогда не будет распахана Антарктида и обводнена пустыня Сахара, чтобы несметные толпы ненужных людей смогли запихивать жрачку не только в рот, но и в анальное отверстие?

Главное — спокойствие и гармония. Стабильность — это правильное решение задачи о втекающей и вытекающей из бассейна воде, а катастрофа — это когда бассейн или пустеет или переполняется.

Был в древности один китаец, который все это красиво обосновал в короткой книге на 5 тысяч слов. Слава Богу, я уже полторы тысячи лет удерживаю систему от крайностей.

— А может дать им это, пусть попробуют? — осторожно поинтересовался историк. — Убедятся на собственной шкуре, что они сейчас живут намного лучше.

— Поверь моему опыту, будет только хуже, — печально сказал император, и вдруг предложил, круто меняя тему разговора: — А не позвать ли нам девочек?

Он подошел к огороженному краю террасы, поманил за собой Максима. Тот приблизился.

Внизу, метрах в пятнадцати под ними плескались амазонки. Молодые, привлекательные девушки плавали и брызгались в подсвеченной солнцем воде, напоминающей янтарную патоку. Их крепкие тела были прикрыты лишь условно, оставляя открытыми гладкую кожу, соблазнительные изгибы и округлости, позволяя мужскому глазу домыслить то, что было небрежно скрыто.

Максим узнал в одной из девушек свою провожатую.

— Правда, она хороша? — спросил император.

— Которая из? — уточнил историк.

— Не прикидывайся, — сказал император, внимательно наблюдая за реакцией Максима. — Та, к которой твои глаза тянутся помимо воли, та, которая чувствует, как ты ласкаешь ее тело глазами.

Яна подняла голову, словно услышав слова джихана. Максим сделал движение головой, приглашая девушку подняться наверх. Амазонка кивнула в знак согласия.

— Да, благородная лань поразительно отличается от тощей коровы… — прокомментировал император. — У тебя хороший вкус. Девушка выросла на мантре бессмертия. Она слышала эти 12 слов еще в утробе матери, потом молитву Трехокому владыке много лет транслировали через специальные биоэнергетические генераторы. Изменения наступили даже на генетическом уровне.

— Зачем? — поразился Максим. Ему стало жаль, что такая красивая, юная девушка была объектом каких-то странных экспериментов.

— Зачеркивали результат 90000 лет инволюции, который превратил человека в краткоживущее смертное существо. Теперь Яне не нужна мантра.

— Ох ты, — вырвалось у историка. — Значит, бессмертие было изначально присуще нашему виду?

— Да, — довольно улыбаясь, сказал император.

— А причем тут я? — недоверчиво поинтересовался Максим.

— А вот зачем, — сказал император. — Когда-то она была другой. Только сейчас ничего не помнит о том своем существовании на заре этого мира. Я бы хотел, чтобы ты заставил ее вспомнить и сделал эти воспоминания гармоничной частью теперешней личности.

— А какой в этом смысл? — осторожно поинтересовался Максим.

— Она была моей дочерью в прошлой жизни, — поколебавшись, стоит ли говорить, все же ответил император. — И еще меня интересует твоя Ирина. Пожалуй, только она с ее уникальным опытом прошлых воплощений, сможет сделать город, который я строю живым, а не картонной декорацией, ненатуральность которой видна за версту.

— Вот в чем дело, — с облегчением сказал Максим.

— А ты что подумал? — не преминул вставить император. — Неужели я похож на дешевого сводника?

Историк сконфужено промолчал.

— Что-то не идет Яна, — наконец выдавил он, что бы заполнить паузу.

В ответ, сзади еле слышно заработал механизм подъемника. По полу зацокали каблучки. Судя по раздающимся звукам, женщин было несколько. Максим повернул голову и обомлел.

Девчонки явились в мокрых купальниках, которые, намокнув, лишь подчеркивали то, что должны скрывать.

Императрица и Ирина, явившиеся незваными, так горели желанием высказать императору нечто неприятное, что не оделись в более подходящее для нервного выяснения отношений.

Они шли решительно, энергично и свободно. Выражение их лиц совершенно не гармонировало с сексуальностью тел, не предвещая ничего хорошего. Вернее, боевой настрой был только у двоих из трех девушек. Яна, двигалась за ними, явно недоумевая, из-за чего началась буча.

Княгиня Владимирская, жена императора и подруга Максима, бывшая журналистка, из-за общего выражения лиц ставшие похожими друг на друга как сестры, летели, чтобы не остыл кипяток язвительных и обидных слов, приготовленных для джихана.

— Здравствуй князь ты мой прекрасный, — иронически приветствовала императрица Даниила, растягивая губы в приторно сладкой улыбке и просверливая его насквозь ненавидящим взглядом.

— Здорово, коли не шутишь, — мгновенно сориентировавшись в настроении своей жены, ответил император.

— Что ты на этот раз придумываешь мой хороший? — тем же внешне спокойным, но полным убийственной иронии тоном поинтересовалась женщина. — Может быть, ты размышляешь, как на всех твоих подданных одеть энергошлемы или заставить их слушать мантры по 24 часа в сутки?

— Нет, исключительно о том, как заставить молиться на свое величество как на живого бога, — в той же манере ответил Концепольский. — А еще, как всех заставить жить тяжелым трудом и приносить каждый день в клювике по 1/12 своего заработка в качестве дани за то, что солнце светит.

— Ты намекаешь, что я именно этого хочу? — вдруг с горькой обидой спросила Рогнеда.

— Нет, — уже почти нормальным тоном ответил император. — Тебе хочется, чтобы на тебя падал отблеск славы твоего героя, к которому трепещущие обыватели каждый день приползают на коленях и униженно благодарят за то, что еще живы.

— Вот именно, — с мукой в голосе, сказала девушка. — Славы, а не позора и ненависти.

— Ты хочешь сказать, что я делаю вещи, за которые меня все ненавидят и презирают? — удивился джихан. — Я думаю, что это не так. Да и время для выяснения отношений ты выбрала не лучшее. Может, избавим посторонних от домашних сцен?

— Это не домашняя сцена, — упрямо сказала Рогнеда. — Ко мне приходят люди и рассказывают о том, как твои шлемоголовые болванчики хватают и убивают людей, вся вина которых состояла в том, что они имели несчастье думать не так, как предписано великим и ужасным Князем Князей.

Даже в самые черные дни, самых страшных деспотий, никто не казнил за потаенные мысли и чувства, которые никогда не станут действием. Ты стал чудовищем, Даниил, и я жалею о том, что когда-то помогла тебе.

— Как трогательно, — иронически сказал император. — Какая прелесть. Жить в построенном на крови дворце. Есть с добытого кровью золота, купаться в крови. Пользоваться добытыми ценой смерти невинных благами. А после этого еще и не отказывать себе в маленьком удовольствии — ткнуть все это в нос тому, кто все это дал. Воистину благословен жребий, выпавший тебе, Ганя.

— Мне ничего этого не надо, — решительно сказала девушка. — Я вернусь к себе во Владимир и установлю в княжестве справедливые, человеческие порядки.

— Вот как? — Концепольский резко поднялся и пошел навстречу Рогнеде. — Ты уже лет пятьсот об этом вспоминаешь, когда мы ссоримся.

— На этот раз я говорю серьезно, — упрямо сказала императрица. — Тебе не удастся меня отговорить на этот раз. Это просто бесполезно. Всему есть предел.

— Хорошо, — с усмешкой сказал Князь Князей. — Если хочешь, устрою я для тебя и таких, как ты, резервацию. Обнесу колючей проволокой, заградительное поле поставлю, чтобы и не воняло от вас, отключу энергию, транспортные магистрали, заблокирую терминалы распределительной сети.

— Давай, давай, — зло сказала императрица. — Это будет лучше для всех. Наконец-то нормальные люди, которых ты вынуждаешь жить сонными мухами, почувствуют то, зачем появились на свет. Никто не будет давить, вычеркивать, унижать, запрещать. Обойдемся.

— Тогда ты откажешься еще от кое-чего, — зловеще усмехнулся Концепольский, подойдя к жене вплотную. — Ты откажешься от своего бессмертия, раз это дар злобного, кровавого тирана.

Император протянул руку к золотому медальону на груди девушки. Рогнеда инстинктивно закрыла драгоценность ладонью.

— Нет, отдай, — настойчиво сказал Концепольский. — Это ведь неправильно — жить вечно. Неправильно с точки зрения тех, кого ты защищаешь. Ведь это их главное правило: короткая, полная лишений жизнь и безвременная смерть. Все ради того, чтобы немного развлечься сильными страстями.

Император захватил цепочку и потянул к себе. Рогнеда схватила его руку, не давая сорвать медальон.

— Ну что же ты? — хриплым от напряжения голосом, спросил Концепольский. — Будешь читать мантру каждый день часа три подряд или стареть, как обычные люди. Представляешь, каково это, куколка. Что ты там говорила про болванчика без мыслей и желаний, после чтения мантры бессмертия?….. А какая роскошная альтернатива… Секущиеся тусклые волосы, седина, морщины, тонкая пергаментная кожа с пигментными пятнами, отсутствие желаний, немощь, смерть без надежды вспомнить себя в следующей жизни. Ты этого хочешь?

— Нет, — крикнула девушка, вырываясь из рук Даниила. — Не дам…

— Как знаешь, — пожал плечами Даниил, потом, помолчав, поинтересовался: — Поорала, — отошло?

Рогнеда ничего не ответила, повернулась и убежала.

Концепольский проводил глазами ее ладную фигурку, вздохнул и предложил:

— Максим, а не треснуть ли нам винца?

— Не возражаю, — ответил тот.

— А кто нас обратно домой повезет? — поинтересовалась Ирина, подпустив в голос скандальных интонаций.

— Мы вас прямо у дома высадим, — пообещал джихан.

— Ну, вы пейте, а я пойду, если позволите, — сказала бывшая журналистка.

— Ирина, ну чего ты, останься, — предложил Концепольский. — Максим тут пока побудет, Ганю ты не найдешь, а сидеть одной в каюте скучно. Ты ведь со мной не ссорилась.

— Как вам будет угодно, Ваше Величество, — ответила Ирина.

— Яна, будь другом, сообрази, что в таких случаях полается, — попросил амазонку император. — А я пока с Ириной побеседую. И Максима, если он не против, возьми себе в помощь.

Он бросил девушке связку ключей. Она легко их поймала.

— Пойдем, — Яна легонько потянула историка за собой.

Максим не стал ерепениться, хотя мог бы. Прохладные пальцы девушки лишили его речи. Он с удовольствием последовал за амазонкой. Они молча прошагали весь путь до подъемника. Историк, перед тем, как механизм привел в движение платформу, бросил взгляд на свою подругу, которая, изогнувшись всем телом, с наряженным вниманием слушала императора, не отрывая от него, подчеркнуто восторженных глаз.

— Не беспокойся, — заметила Яна. — Это самый наихудший из возможных вариантов завлечения императора.

— Я и не беспокоюсь, — с досадой, которую ему так и не удалось скрыть, ответил Максим.

— Не переживай, — посоветовала ему Яна. — Скоро Ганя вернется. И будет цвести, словно майская роза, дарить милому улыбки и знаки восхищения так, как этой бывшей журналистке и не снилось.

Платформа плавно остановилась. Максим в последний раз посмотрел наверх. С этого ракурса галерея для наблюдения Луны казалась исполинской тарелкой, нахлобученной на особо толстую трубу внутрикорабельных коммуникаций, проходящих под потолком бассейна. Яна повела его дальше, мимо практически раздетых амазонок, загорелые тела которых в свете закатного Солнца казались сделанными из красного дерева. Воительницы с подозрением смотрели на незнакомого мужчину, вторгшегося в их личное пространство, но, увидев, что его ведет одна из них, не говоря ни слова, просто провожали оценивающими взглядами.

— А ты привлек внимание наших барышень. Теперь будут задавать вопросы, и строить всяческие домыслы… Макс, подержи ключи и отвернись, — попросила девушка, протягивая связку.

Величко повернулся лицом к закату, чувствуя, что в этом, длящемся уже вторые сутки схождении Солнца с небосвода есть что-то неправильное, противоестественное. Он слышал и чувствовал, как девушка стянула с себя тряпочки купальника и стала натягивать комбинезон прямо на голое тело. Больше всего Максиму хотелось резко повернуться, чтобы увидеть амазонку совсем без одежды. Но он героически преодолел искушение. Когда, как ему показалось, Яна закончила переодевание, он спросил:

— Можно уже повернуться?

— Пожалуйста, — ответила амазонка, задергивая до самого верха молнию на комбинезоне. — Пойдем. Она выхватила у историка связку с ключами и убрала в карман.

Девушка опять потянула его за руку.

Вскоре они покинули бассейн и оказались на общедоступной территории. Закат здесь был почти не виден за притемненными иллюминаторами. Горели лампы. Максим вдруг почувствовал, что соскучился по нормальному, незатейливому освещению.

— Камень с души? — с улыбкой поинтересовалась девушка.

— Да, — улыбкой признался историк. — Я не успел пробыть на барке и часа, а зрелище неподвижного Солнца достало вконец.

— Ты не понимаешь, — ответила амазонка. — Вечный закат, — это символ нирваны, состояния безмятежной божественной благодати.

— Нирвана для меня — это взгляд прекрасной незнакомки, запах ее духов, ласкающая глаз пластика ее походки, шелест платья.

— Или комбинезона, — иронически вставила Яна. — Макс, ты просто поэт.

— Стараемся, — тем же тоном, ответил ей Максим. — А иначе в это вертепе нельзя.

Действительно, обстановка вокруг была соответствующей. Зал был стилизован под старину: красное дерево, бронза, тяжелый красный бархат портьер, настоящие свечи на столах и люстрах.

Играла тихая музыка. Прохладный ветерок раскачивал язычки пламени, создавая трепетный полумрак. Декольтированные дамы и их мужественные кавалеры, разгоряченные шампанским и гашишем, напропалую флиртовали и кокетничали друг с другом, сплетались в танце, потом снова пили и очаровывали друг друга, медленно подогревая свою страсть.

— А чем им еще заниматься? — снисходительно сказала Яна. — Пускай будут счастливы и свободны, пусть у них будет изысканная еда и привлекательные спутники. Этажом выше танцевальные залы и игровой клуб с рулеткой, лотереями и карточными столами.

Потом идут библиотеки и хранилища электронных копий редких документов. Еще выше прозрачная прогулочная палуба и бассейн для гостей.

Тут каждый находит для себя занятие. Не знаю, как Даня добился, но даже в наш пресыщенный век, все устройство этих приемов вызывает эйфорию у приглашенных. Эти сорок восемь часов счастья накрепко врезаются в память, люди очень дорожат такой честью — провести выходные на "Вороне".

— Я думал, что все гости сидят в томительной скуке, внимая усыпляющему бормотанию лектора на трибуне, — усмехнувшись, сказал Максим. — Честно говоря, я колебался, стоит ли сюда ехать.

— Какой ужас, — иронически сказала девушка. — Это из-за профессии?

— В смысле? — поинтересовался историк.

— Ощутимо чувствуется нафталин. Нынче все по-другому. Хоть джихан и любит представления в историческом духе, взгляды его совершенно современные. В том числе и на светские мероприятия.

— А на отношения с женой? — поинтересовался Максим.

— О, увы, тут полная архаика. Даня и Ганя живут вместе почти 2000 лет, не удивительно, что им периодически требуются встряски для остроты ощущений.

— И куда смотрят на станциях прослушивания? — адресуя пустоте, поинтересовался Максим.

— Что положено Юпитеру, то не положено быку, — ответила Яна. В мягкости и отстраненности ее слов прозвучало железное требование остановиться.

Историк не стал развивать дальше эту тему.

Девушка открыла дверь служебной лестницы. Прошагав пару лестничных маршей, амазонка и еe гость оказались на первом уровне, где помещались энергетические, хозяйственные, сервисные службы корабля. Все это было автоматизировано, скрыто за переборками и не требовало вмешательства человека. Там же, поближе к главным коммуникациям распределительной сети помещались кладовые и кухни. Яна и Максим двигались по узким коридорам. За тонкими стенами, временами угадывалось присутствие мощных агрегатов.

Но вскоре стало тихо, начались кладовые.

Наконец, девушка нашла нужное хранилище.

В помещении было прохладно. Вначале Максим подумал, что попал в библиотеку, но, приглядевшись, понял, что тут держат бутылки.

— Ну и как тебе? — поинтересовалась амазонка. — Винный погребок Его Императорского Величества.

— Я впервые вижу, как хранят вино, — с улыбкой ответил историк.

— А ты думал, что для императора его тоже делают из синтетики?

— Большинство того, что пьют, едят, одевают на себя обычные люди, производят на расположенных где-то под землей универсальных автоматизированных модулях сразу после поступления заказа, — сказал историк.

— Хочешь попробовать то, что употребляет, сам джихангир Цареградский, Князь Князей, император, владыка? — предложила девушка.

Тон этих слов был самым невинным, но Максим явно почувствовал скрытый подвох.

— Давай, — осторожно согласился он. — Если можно.

— Мы по глоточку, он и не заметит…

Девушка зажала в станке бутылку, вкрутила штопор в мякоть пробки, потом нажала на рычаги и бутылка чпокнув, открылась.

Максим остолбенело глядел, как это делается. Раньше о таком он только читал.

— Я бы сам, — сказал он. — Это ведь мужское дело.

— Когда научишься — пожалуйста, — с улыбкой ответила амазонка.

Она достала из зажимов бутыль, пошарила на полке и достала пару стопок.

— Разливай, — сказала она, показав, сколько можно отлить.

Максим серьезно, с осторожностью, чтобы ни капли не пролилось, налил вино в посуду.

— Ну, давай, — серьезно сказала девушка.

— За знакомство, — предложил Максим и отпил темно-красную жидкость.

Вино оказалось поразительно невкусным, похожим на уксус. Историк, сделав над собой усилие, проглотил пойло, почувствовав, как пошло оно по пищеводу к желудку. В голове пронеслось: "Как бы не обоср*ться".

— Ну, как? — с преувеличенным волнением, поинтересовалась девушка.

— Своеобразно, — сделав над собой усилие.

Амазонка рассмеялась.

— Не надо быть таким дипломатичным, — сказала она. — Ведь, правда, жуткая дрянь.

— Действительно, крайне невкусно, — согласился историк. — Ты решила надо мной подшутить?

Он испытующе посмотрел на нее, напряженно размышляя, как ему ко всему этому относиться.

— Попался, — девушка снова засмеялась.

Максим вдруг неожиданно для себя схватил девушку за запястья и прижал к стене, подняв ее руки над головой. Яна, смеясь, пыталась вырваться, и Максим чувствовал, что делает это она для проформы, тщательно дозируя усилия, давая историку справиться с ней.

Ему было приятно ощущать крепкое, свежее тело амазонки, упругую тяжелую грудь, чуть выпуклый живот, сильные бедра и волнующую ложбинку между ног.

Яна перестала сопротивляться. Максим потянулся своими губами к губам девушки, но тут острое ощущение того, что это неправильно, заставило отпустить ее.

— Побаловались — и хватит, — сказала девушка. — Вот уж не думала, что вино на тебя так подействует. Пойдем, отнесем бутылку к терминалу.

— Это? — удивился Максим. — Император будет пить эту отраву?

— Конечно, — спокойно сказала амазонка. — Натуральное вино. Двадцать пять лет выдержки.

Она заткнула бутылку пробкой, положила в корзинку с деревянными стружками и вручила ее Максиму.

— Макс, работай.

— С удовольствием, — ответил историк. — А корзинка зачем?

— Бутылка из силикатного стекла, хрупкая — объяснила Яна.

— Удивительно, — сказал Максим. — Силикатное — это если я не ошибаюсь то, которое научились делать еще в первобытное время.

— Да, — сказала девушка. — А знаешь чего, давай возьмем еще одну…

— И выпьем? — поинтересовался Максим.

Помимо воли, его лицо исказила гримаса.

— Нет, конечно, — не удержалась от смешка амазонка, посмотрев, на кислую физиономию историка. — Чтобы во второй раз не бегать.

— А я подумал для нас, — с облегчением сказал Максим.

— Мы, если хочешь, можем посидеть в кафе на прогулочной палубе со стандартным меню. Для тех, кто не пил ничего кроме искусственно ферментированных смесей, сделанным Бог знает из чего, императорский погребок не самое желанное место…

— Как тебе наш Даня? — спросила амазонка, когда они затолкнули корзину в окно приемника транспортного терминала. — Он тебя не слишком отделал?

— В каком смысле? — поинтересовался историк.

— Вы ведь фехтовали.

— Да, император показал мне пару приемов, — признался Максим.

— В смысле, разделал под орех, — лукаво улыбнувшись, спросила Яна.

— Не без этого.

— Связался бы он с кем-то своего роста, — вздохнула амазонка, нахмурясь. — Если вспомнить длительность его практики боя на мечах, то выходит, что он поразительно бестолковый ученик.

Максим удивленно посмотрел на амазонку.

— Не слишком почтительно ты отзываешься об императоре, — сказал он.

— Но ведь правда, он такой неуклюжий, когда дело доходит до ближнего боя. И его "оловянные", такие же. Герои стрельбы по бумажным мишеням.

— Ты имеешь в виду имперский корпус Тени?

— Оттого то он и держит батальон "диких кошек", потому, что знает, — когда дело дойдет до рукопашной, его лучшими ангелами — хранителями станут озверелые бабы с мечами, — глядя куда-то далеко, за линию горизонта задумчиво произнесла амазонка.

— Тебе виднее, — дипломатично ответил Максим.

— Будь, по-твоему. То, зачем он нас послал, мы сделали. Теперь мы свободны. Даня, когда выпьет и не вспомнит, что были еще какие-то люди. К тому же императрица наверняка уже вернулась.

— После того, как убежала в слезах?

— Женские слезы, как легкий грибной дождик, — сказала амазонка. — Приходят ниоткуда и также уходят в никуда.

— Серьезно? — несколько преувеличено удивился Максим. — Вот уж не думал, что кто-нибудь из женщин в этом сознается.

— А я не женщина, я амазонка, — засмеялась Яна. — Мне все можно.

— А что еще тебе можно, чего другим нельзя? — поинтересовался историк.

— Когда-нибудь ты об этом узнаешь, — с загадочной улыбкой ответила девушка. — Макс, мне бы не хотелось пугать гостей формой. Поднимайся наверх или, если хочешь, пойдем со мной.

— Пойдем, конечно, — с готовностью отозвался Максим.

— Ты думаешь, что твое присутствие заставит меня быстрее собираться? — с иронией спросила амазонка.

— Нет, — ответил Максим. — Просто хочу побывать в носовой части.

— Моя каюта в 40 метрах от передней кромки бассейна. Немного ты увидишь…

За этим разговором они приблизились к двери сейфового типа, с серьезными замками, за которой коридор стал особенной узким — 2 метра, не больше. Пройдя совсем немного, девушка показала глазами наверх:

— Сидят, голубчики, — произнесла она. — Как бы за третьей посудиной идти не пришлось.

— Кто сидит? — не понял Максим.

— Шведская семья — здоровая ячейка общества, — совершенно серьезно сказала Яна.

Максим приложил усилие, чтобы не расхохотаться.

— Хорошо, — заметил он. — Это всегда лучше, чем чемпионат по выдиранию волос.

Историк и амазонка вышли по сторону "фонаря". Проход приобрел нормальные размеры, из окон в световых залах снова заструился красно-оранжевый свет закатного Солнца.

— Подожди меня тут, — попросила девушка. — Я скоро.

Величко с огорчением подумал, что Яна могла пригласить его к себе. Но тогда…

Максим представил, как амазонка слегка наклонив к плечу и откинув назад голову, глубоким, прозрачным взглядом смотрит на него, а он, не слишком понимая, что делает, протягивает к ней руки… Кладет ладони на тонкую талию, страстно целует девушку в губы, жадно хватает ее за грудь, которой Яна дразнила его весь вечер, касается зада, нетерпеливо подталкивает амазонку к кровати…

Максим вздохнул, подумав при этом: — "Нельзя… Нельзя сразу так все запутывать".

В некотором смысле он был благодарен девушке за то, что она не заставила делать его мучительный выбор между тем, что хочется и тем, что должно.

Вдруг неплотно прикрытая дверь тихонько скрипнула и подалась вовнутрь. В открывшемся проеме стала видна часть девичьей комнаты, с разбросанными по синему ковролину пола мягкими игрушками, белыми жалюзи, закрывающими окно во всю стену и трюмо в котором отражалась сама хозяйка.

Яна была без одежды. Она посмотрела на себя, разглядывая внимательным и оценивающим взглядом с головы до ног, затем провела руками по груди, словно анализируя, приятно ли это ей. Потом быстро повернулась корпусом влево и вправо, заставив свои тугие груди упруго колыхнуться. Девушка, по-видимому, осталась довольна увиденным.

Она надела маленькие прозрачные трусики, легкомысленный, блестящий как змеиная чешуя короткий топик на бретелях, после чего повернула голову и встретилась глазами с Максимом, который не успел сделать вид, что смотрит совсем в другую сторону.

Амазонка покачала головой, сделала руками жест, точно бросала слепленный из воздуха мячик. Дверь пришла в движение и мягко захлопнулась. Максим успел увидеть, что девушка довольно улыбалась, радуясь, какое впечатление произвела ее нагота на мужчину.

Историка вдруг пронзило сладкое предчувствие того, что однажды все то, о чем он мечтал здесь перед закрытой дверью, когда-нибудь сбудется.

Амазонка не заставила себя долго ждать. К короткому, облегающему тело как вторая кожа топику, девушка выбрала низко сидящие на бедрах штаны защитного цвета из плотной материи и короткие сапожки с маленьким каблучком.

Амазонке этот наряд был к лицу, выигрышно подчеркивая ее белую кожу, крепкие, прекрасной формы руки, тугую, полную грудь, тонкую талию и круглую, упругую попку. Максиму подумалось, что так девушка выглядит еще более возбуждающе, чем без одежды.

Если Яна сделала все, чтобы подчеркнуть красоту своего тела, то по странному капризу с прической не стала заморачиваться, заплетя две совершенно детские косички, которые превратили девушку в рано развившуюся школьницу.

— Ну и как я тебе? — спросила она.

— Супер, — сказал Максим, пытаясь не слишком пялиться на сильно открытую грудь.

— А на голове? — поинтересовалась она.

— С хвостом было лучше, — честно признался историк.

— А вот так? — спросила Яна, нахлобучив на нос круглые черные очки.

— Ужас, — действительно ошарашенный ее превращением из положительного и благожелательного офицера охраны в девчонку — хулиганку.

— Даньке особенно не нравится, когда я делаю такую прическу, — довольно сказал девушка. — Пойдем, примем для храбрости и порадуем пресветлого князя-императора.

— Не слишком ты его любишь, — заметил Максим, когда они поднялись на второй прогулочный уровень, состоящий из 2 остекленных проходов около занимающей весь центр этажа емкости бассейна.

Это место популярностью не пользовалось. Люди предпочитали находиться тремя метрами выше, где располагались публичное купальни с настоящим песком, вышками для ныряния, открытыми кафешками, кабинками для переодевания и прочих интимных дел.

Там кипела жизнь, а тут было тихо и безлюдно. Широкая галерея пустовала. Шаги раздавались неестественно громко, эхо заставляло приглушать голос.

— Было бы за что, — заметила Яна. — С моими желаниями он не считается. Я сначала думала, что он в меня влюблен, даже подумывала предложить ему себя, чтобы он успокоился. Но, увы, все оказалось гораздо хуже… Добрый дядя Даня, видимо, не хочет заниматься этим ни с кем, кроме своей жены. Однако он заботливо подсовывает мне кавалеров, в надежде осеменить, и посмотреть, какую неведомую зверушку вырожу.

— Странно это… — сказал историк, прилагая все усилия, чтобы не сболтнуть лишнего.

— А он тебе разве не говорил? — невинным тоном поинтересовалась девушка. Она остановила его, взяла за руки.

— Нет, — несколько рассеяно ответил Максим.

— Врешь ведь, Макс.

Амазонка прижалась к нему грудью, с улыбкой заглядывая мужчине в глаза.

— Правда, не знаю, о чем ты.

— Молодец, — сказала девушка. — Это у тебя что — профессиональное?

— Ей Богу, не понимаю.

— Ладно, — сказала Яна. — Если тебя выгонят из ВИИРа, перебирайся к нам, будешь помогать мне, за зверями ухаживать и мантру им читать.

— Спасибо, я подумаю, — ответил Максим.

— Соглашайся, — уже почти серьезно предложила ему девушка. — Мы с тобой чем-то похожи. Оба мы ненормальные, не от мира сего, и только у нас, получается, читать эту абракадабру так, чтобы она действовала на животных.

— Неужели? — искренне удивился Максим.

— Увы.

— Хочешь, я по вечерам буду приезжать? — сам того от себя не ожидая, спросил Максим.

— Приезжай. Но только читать мантру, — серьезно сказал девушка. — А к тому, о чем ты подумал, мы вернемся через год — полтора.

И еще… Хочу, чтобы ты об этом знал. Я просто маленький эксперимент императора, еще одна надежда загнивающей империи. Так что ты, немного подождешь, успеется выполнить общественно полезное дело…

— Зачем ты так об этом говоришь? — удивленно-обижено поинтересовался Максим.

Он отвернулся от девушки, глядя на пылающий горизонт.

— Я не умею любить, — сказала амазонка. — Я не чувствую привязанности ни к кому, кроме больших, пушистых полосатых зверей живущих при дворе. Император сделал меня такой, когда дал мне то, что я имею.

Теперь он ждет, какой практический результат будет из этого. Бессмертные существа, неспособные в случае необходимости размножаться, — это нонсенс. А больше всего, доброго Даню интересует, передается ли способность к вечной жизни по наследству.

Наш император имеет так мало настоящих сторонников, что с удовольствием завел бы расу, преданную на генетическом уровне его джиханскому величеству.

Так что мне вменено в обязанность, найти подходящего кавалера, позволить поставить себе маленькую противную клизму. А затем дать мерзкому червячку внутри меня превратиться в противную, беспомощную, орущую обезьяну, — самую большую обузу из тех, что может взвалить на себя женщина.

Яна стала рядом, глядя на колдовской, вечный закат.

— Я никогда раньше не слышал, чтобы женщина такое говорила, — качая головой, словно пытаясь не дать словам амазонки войти себе в уши, сказал Максим.

Помимо своей воли он почувствовал, какая обида и боль исходят от девушки.

— Я ценю, что в свои 455 лет без всяких усилий выгляжу шестнадцатилетней девочкой. Ценю, что могу делать то, что ты, мой миленький даже представить себе не в состоянии. Я радуюсь тому, что чем дальше, — тем совершенней я становлюсь.

Но, черт возьми, временами я чувствую себя жестоко, подло обокраденной. В такие моменты особенно… Когда понимаешь, что даже все мое кокетство и непосредственность — идущая от головы, хорошо отрепетированная постановка.

— Зачем ты мне об этом сказала? — чувствуя, как обрушивается что-то внутри, спросил историк.

— Ты сумел задеть что-то внутри, а значит, сделал больно. Но не расстраивайся, это ненадолго. Извини, что вообще заговорила об этом. Не тешь себя напрасно надеждой. Но ты, пожалуй, лучший из всех, кого предложил мне император.

Девушка легонько дотронулась своими губами до щеки историка, потом замерла, положив голову ему на плечо.

Максиму пришлось вспомнить, что он был профессиональным психологом и не должен обижаться на больных.

— Пойдем уже куда-нибудь, — предложил он, и девушка с готовностью подчинилась.

Они, не говоря ни слова, бесцельно побрели по коридору к подъемнику, чтобы забраться на этаж выше.

Максим периодически чувствовал на себе виноватое внимание Яны.

— Знаешь, давай не будем тусоваться среди гостей, — вдруг предложила амазонка. — Лучше вернемся в верхний коридор и послушаем, как император развлекает своих подружек.

— Давай, — согласился Максим.

Ему подумалось, что брести в виде памятника мировой скорби мимо празднующего праздник жизни народа выглядело бы нелепой просьбой о помощи, обращенной к тем, кому принципиально нет до него никакого дела.

Они опять полезли в трубу тоннеля. На этот раз у Максима уже не кружилась голова от прикосновения к телу девушки.

Яна, казалось, была огорчена переменой к ней своего нового знакомого. Она выглядела задумчивой и печальной. Величко вдруг ощутил, что все его навыки профессионального психолога в этом случае просто непригодны — красивая, сексуально привлекательная девушка, по — сути, не была человеком, всего лишь плодом генетических и психоволновых манипуляций с рожденным женщиной существом.

Какое-то время эта мысли преследовали историка, ставя заборы вокруг очевидной привлекательности амазонки, пока Максим не сообразил, что дело здесь совсем не в Яне.

Пока в историке кипела жестокая внутренняя битва с раздражением и досадой, девушка тихонько открыла дверь и уселась на узенькой площадке без перил, беззаботно свесив ноги над двадцатиметровой бездной.

Амазонка знаком пригласила Максима присаживаться. Историк, совершенно забыв, как он боится высоты, устроился рядом.

Величко было все равно. Его разум активно боролся со злобой, гася поднимающийся от глубин существа негатив. Эта война закончилась тем, что историк вынужден был признать, что ничего умного в его построениях, уличающих и обвиняющих "джиханскую сучку", нет — тут все дело в умело уязвленном чувстве собственной значимости.

Уязвленном в той сфере, где каждый, даже самый плюгавенький мужичонка втайне считает себя первым, лучшим, достойнейшим.

Поразмышляв еще немного, Максим понял, что со стороны девушки это была просто демонстрация какого-то беспросветного отчаяния, совершенная не с целью обидеть его лично, а получить сочувствие и понимание.

Пока эти мысли пробились в замутненный эмоциями мозг бывшего психолога, он как автомат уселся рядом с Яной на жердочке над бездной, механически взял у девушки из пачки сигарету, затянулся пару раз.

Понимание того, что он не курит, тем более не курит марихуану или что там, у ненормальной амазонки было набито в сигареты вместо ганджубаса, как опасно он сидит, и что сейчас ему будет плохо, пришли вместе с раздирающим кашлем, который стал его колотить.

Эти звуки привлекли внимание сидящих внизу, где джихан неторопливо, под шашлычок из молодого барашка и красное вино из личного погребка, беседовал с Ириной и Рогнедой. Императрица успела переодеться в какую-то растянутую, линялую майку и шорты до колена, а Ирина оставалась в своем минимальном одеянии.

Бывшая журналистка сидела, эффектно положив ногу на ногу. Временами она поднимала руки к голове, поправляя волосы, демонстрируя почти голую грудь и слепя мужчину своими бездонными зелеными глазами.

Император с улыбкой, скрывающей неподдельный интерес, разглядывал прелести своей гостьи.

Услышав сдавленные звуки, Концепольский поднял голову и сделал приглашающий жест. Уже по одному движению руки было видно, что император изрядно пьян. Его собеседницы тоже были навеселе: лица раскраснелись, глаза блестели, голоса были резкими, с характерными нетрезвыми интонациями.

— Яна, ты куда смотришь, — прокричал император, оценив ситуацию. — Не видишь разве, что он сейчас упадет.

— Пьяный придурок, — тихо сказала девушка.

Она взяла Максима за руку. Опора ушла из-под пятой точки историка. Сначала Максиму показалось, что это плод отравленного наркотиком восприятия, но потом, по изменению перспективы, историк понял, да, точно, он медленно планирует вниз.

Вернее, планирует девушка, а он придерживается такой траектории лишь потому, что Яна держит его руку. Но не оттого, что амазонка неимоверно сильна. Просто из руки девушки исходит та же сила, кто не дает упасть ей самой. От страха Максим даже перестал кашлять.

Амазонка плавно опустила его на твердую поверхность. Историк на остатках моторных рефлексов сделал несколько шагов к ближайшему креслу, тяжело плюхнулся, запрокинув голову назад и закрывая глаза. Но даже с закрытыми глазами Максим чувствовал, как мир вращается вокруг него.

— Готовченко, — произнес император.

— Что с ним? — встревожилась Ирина.

По голосу чувствовалось, что она обеспокоена, но не настолько, чтобы встать и заниматься своим обкурившимся приятелем на глазах у джихана, которому она строила глазки на протяжении всей беседы, и которого считала почти завоеванным.

— Давайте уложим его, чтобы он не задохнулся, — предложил Даниил. — Рыся, давай.

Максиму не пришлось долго ломать голову, кого джихан называет "Рысей". Яна подхватила его с одной стороны, император с другой. Они отволокли Максима к куче барахла, и положили его на пляжный лежак.

— Живой? — тормоша потерявшего форму историка, спросил Концепольский.

— Да, — еле слышно, не открывая глаз, ответил Максим.

— Хорошо, — сказал император. — Полежи, подыши глубоко. Минут через пятнадцать оклемаешься.

Максим лишь кивнул в ответ.

Он провалился в тяжелое забытье, балансируя оцепенелым сознанием на грани сна, красочной, бликующей неземными цветами галлюцинации, продолжая держаться сильно разогнанным, отравленным наркотиком мозгом за реальность.

— Ты что, обалдела? — вполголоса спросил император девушку. — Хочешь отравить мужика?

— Я как-то не подумала, — растеряно сказала девушка. — Он так уверено взял сигарету.

— Не забывай, Яна, что те убойные психоделики, которые ты заряжаешь в свои самокрутки, слона с ног собьют.

— Кто виноват, что на меня ничего другое не действует, — еле слышно произнесла девушка и добавила: — Хорошо, я буду осторожней.

— Надеюсь, — сказал Концепольский.

За этим разговором они вернулись на место.

— Нет, ты видела? — обратился император к Ирине, довольный тем, что у него есть слушатель, новичок, для которого чудеса Дома Вечности в диковинку. — Аки птица. И воде, как посуху. А я так не умею. Все, что у меня получается — это вот…

Даниил издал кряхтящий звук, точно поднимал тяжесть, причем совершенно точно угадывалось, что он просто дурачится, и повис в воздухе, подогнув под себя ноги.

Ирина удивленно-восторженно взвизгнула.

— Как ты это делаешь, Даниил Андреевич? — старательно выпевая свои сильным, глубоким голосом, каждую нотку в партии безудержного восхищения, спросила бывшая подруга Толика.

— Это еще что, — сказал джихан. — Рыся, однажды спрыгнула с башни, прямо в толпу нападающих. Ты не поверишь…

— И что из этого получилось? — сладко пропела Ирина.

— А вот как раньше показывали взрыв бомбы, так и здесь, — весьма довольный успехами своей любимицы, ответил император. — Всех разметало, только отрубленные руки и головы полетели.

— Подумать только, — ненатурально восхитилась Ирина.

— Даня, ты еще скажи, что все мясо мы потом собрали и пустили на шашлыки, — сказала Яна.

— И сейчас человечинкой балуемся, — вставила императрица.

— А… — растеряно пролепетала Ирина.

Ее лицо исказилось и она, борясь с рвотными позывами, побежала к подъемнику, отчаянно стуча каблуками.

— Не забудь, выход по карточке, — напутствовала ее Яна, что скорее прозвучало как: "Пошла вон, дура".

Снизу раздались звуки, сопровождающие опорожнение желудка через верх. Потом неритмичные, цокающие звуки шпилек на босоножках помойной тетки затихли в отдалении.

Император переглянулся со своими женщинами и расхохотался. Его веселье передалось Гане и Яне. Троица смеялась долго, временами останавливаясь и снова закатываясь, смеялись до боли в животе, исходя слезами.

— Ну, все, ну все, хватит, — произнес джихан, уговаривая скорее самого себя, чем, предлагая это сделать своим спутницам.

— Да уж, — сказала императрица. — Давно я так не веселилась.

— Хреново жить человеку без чувства юмора, — подвел итог Концепольский. — Яночка, а ты не могла бы еще раз сходить в подвальчик за бутылочкой?

— Хорошо, — без тени неудовольствия согласилась девушка.

Она встала и спокойно прыгнула вниз.

— Нет, это просто невозможно, — раздраженно сказал император. — Для чего подъемник нужен?

— Не придирайся, — осадила его Рогнеда. — Не нравится, — так сходил бы сам.

— Что это с ней сегодня? — спросил джихан. — Она ведь никогда раньше не пыталась убить кандидата в кавалеры.

— Ты думаешь, она пыталась убить? — возразила ему императрица. — Скорее просто попытка отбить память. Что-то она ему не то сказала…

— Вот бы узнать что…

— Не трогай пока бедную девочку, — попросила Рогнеда. — Я вообще поражаюсь, как ты мог уговорить Анну проделать такое со своим нерожденным ребенком. Мне временами так жалко ее. Это же надо было додуматься…

— Зато она по-настоящему бессмертна, — возразил император. — Ты, моя милая, была бы такой же, если бы читала мантру по физиологической потребности для полного восстановления тела.

— В каком смысле? — поинтересовалась Ганя.

— Кой-какие рецепторы в мозгу бы заблокировались… Которые на эстрогены реагируют.

— Тогда, милый мой, ты бы со мной только здоровался, — пожав плечами, ответила императрица.

— Для того ты и носишь эту штуку, — Даниил дотронулся до медальона на груди жены.

Его руки пошли дальше.

— Не надо, Даня, — попросила Рогнеда. — Нас слышат.

— Хорошо, подождем. Но берегись, девчонка… — тоном театрального злодея пообещал Концепольский.

— Не раньше, чем зайдет Солнце, — в тон ему ответила императрица.

— Сейчас сделаем, — отреагировал император.

Он пошарил в кармане, нашел пульт автопилота и нажал несколько кнопок.

— Правильно, — согласись Рогнеда. — Гости просто обалдели от нескончаемого заката.

— А ты? — уже серьезно спросил император.

— О чем ты? — попыталась увернуться Ганя.

— О том… Слишком много в последнее время мы ссоримся. Ты слишком много времени проводишь со своими прилипалами. Ну, там, своими амазонками из ультра… Подумать только: — "Назад, к природе". И этими гнусными демагогами — Андреем — Пастушонком, Мишей и им подобными. Вот уж кто действительно нуждается в визите спецкоманды Теневого Корпуса.

— Они мои друзья, — возразила императрица. — С ними я отдыхаю от того фашизма, который ты устроил.

— Фашизма? — искренне удивился джихан.

— Даня… То государство, которое ты создал…

— Нет никакого государства, — перебил ее император. — Под землей автоматы клепают товары и продукты, которые народ достает из люков распределительной сети. Народ — это куча людей, которые ничего не умеют, кроме как заказывать блага цивилизации по Интернету. Оплачивается все это реально несуществующими кредитами, которые большинство получают за то, что с 11 до 15 в будние дни бездельничает на рабочем месте.

Есть несколько человек, которые следят за установленным порядком распределения. Есть наполовину роботизированная армия, которая готова дать отпор тем, кто готов оспорить такой способ дележа полностью халявного продукта.

В последнее время, возможность существования таковых все больше и больше кажется скорее гипотетической, чем реальной. Пахать — это им не мечты о том, как джихана укокошить. Пахать — уметь надо.

Есть подчиненный лично мне Корпус Тени, который состоит из накачанных энергией мантры до полной потери всяких желаний существ, вычисляющий при помощи мыслепрослушивания тайных врагов и просто портящих ноосферу своими эмоциями людей. Нет никакого государства.

— И все равно это государство, — возразила императрица.

— Ну, Бог с тобой, государство, — согласился джихан. — Только если раньше правителям от народа что-то надо, то сейчас все наоборот. Даже низший имущественный класс снабжается так, что из горла лезет.

— Хороший правитель ослабляет волю и укрепляет кости, — процитировала Ганя. — Я тоже читала. Вот именно это и нужно тебе от людей. Чтобы жили тихо и умерли, не оставив роду — племени.

— Нет, чтобы все имели возможность понять себя и развить свои способности, — возразил император. — Тебя не удивляет хотя бы тот факт, за последнюю тысячу лет скорость восприятия повысилась, по меньшей мере, в 5 раз?

— Кто стал счастливее от приобретенных сверхспособностей и понимания иллюзорности всего, что окружает? — горько сказала Ганя. — Ты знаешь, отбросив всю идущую от лукавого мишуру, можно сказать, что просто боишься сыграть в ящик, чтобы не лишиться такой комфортной иллюзии, которой ты окружил себя.

— Упрощенно и грубо, — ответил император. — Ты ведь не думаешь так сама.

— Зато так считают многие.

— Какое мне дело до того, что обо мне думают, — досадливо отмахнулся император.

— А до Анны, Вероники, Татьяны, Николь и многих других, которые умерли, защищая твое величество от заговорщиков, которых не удержали хваленые системы безопасности Дома Вечности?

— Ты меня и этим попрекнешь? — зло спросил император.

— Нет, — ответила девушка. — Это было их судьбой. Но ты лишил предначертанных им судеб десятки поколений людей. Для них осталось выразить свое предназначение лишь самым позорным способом — через бесплодные метания, больничную койку или скорую и безвременную смерть от пустоглазых зомби со шлемами на головах.

— Кто им мешал заниматься любимым делом, наукой, собой, наконец? — поинтересовался джихан.

— Во все времена в обществе были те, кто вел за собой других…

— Нет никакого общества, — возразил джихан. — Есть кучка практически невзаимодействующих людей, не имеющих никакой общей цели, ничего, что бы объединяло, кроме умения вынимать из приемных бункеров шмотки и жрачку. А значит, не нужны и те, кто действует от имени сверхчеловеческой общности, сиречь общества.

— Но это же ужасно. Тысячи поколений людей учились жить вместе, учитывать желания и интересы друг друга, невообразимо долгое время умение подчинять других, использовать убеждения и желания было залогом успеха.

Напряженно работал интеллект, свободно текли эмоции, люди жили, страдая и радуясь, получая то, за чем пришли на грешную землю. Общество выработало этические, моральные нормы, законы, дипломатию, ораторское искусство, да много чего, — императрица с досадой покачала головой. — А теперь что, отбросить?

— Да, — просто согласился джихан. — И не потому, что я такой садист, устроивший преисподнюю для энергичных, страстных носителей устремлений прошлой эпохи и рай для неприспособленных дурачков всех мастей, бывших тихих пьяниц и городских сумасшедших. Просто мантра такая капризная штука. Она в обуреваемой страстями толпе не работает…

— Ты боишься умереть? — поинтересовалась Ганя.

— Нет, просто я сделал то, к чему стремились сотни поколений людей.

— Верится с трудом, — ответила Ганя.

— Во все времена, мечтали о царствии небесном. Вот я и сделал так, что царствие небесное пришло в каждый дом.

Мир светлых, легких снов и простой, ничем не замутненной жизни, похожей на сон.

Мир запредельной мудрости и исполнения желаний. Хотели — получите.

А меня, мягко говоря, за это не любят.

Одни отдают должное за то, как все организовано и не видят во мне никакого толка, будто бы все и вправду происходит само собой.

Другие просто ненавидят из-за того, что я смог внушить всем бессмысленность и позорность страстей, связанных с удовлетворением потребностей низкой психики в плотном мире. И подкрепить весьма занятной приспособой…

Император с усмешкой поднял руки к голове, изображая шлем.

— Милый, — ну скажи мне, пожалуйста, попросила императрица с максимальной убедительностью, на которую была способна. — Отчего нельзя, таким как Толик, дать хоть какое-нибудь занятие? Как мне жалко их всех, желающих послужить, быть нужными, а в оплату желающих получать всего лишь небольшое подтверждение своей значимости. Они пошли бы в огонь и в воду за тебя, император.

— Ей Богу, это тот случай, когда лучше с умным потерять, чем с дураком найти, — сказал Концепольский.

— Ты не ответил мне Данька.

— Вода снесет всю плотину, найдя самую тоненькую щелочку. Не может быть стабильного промежутка между полярными состояниями.

— Но есть искусство балансировки, — возразила императрица.

— Результат не гарантирован, всегда можно потерять равновесие и сломать себе шею. Я, признаться, несколько смухлевал, когда закладывал фундамент нашего государства, максимально облегчив себе задачу.

Экономики нет, политики нет, идеологии и демагогии нет, психологии нет. Есть мантра — путь и награда.

Есть читающие ее, всем довольные, спокойные и радостные существа.

И есть широкая дорога духовного совершенствования, приобретения запредельных способностей и небесной мудрости.

— Скажи, что ты просто боишься даже тени неудачи.

— Нет. Больше всего я боюсь потерять тебя, девочка моя, — ответил джихан, глядя на диск Солнца, который, наконец, коснулся линии горизонта. — Помнишь, о чем мы мечтали перед рассветом в холодном лесу, наполненном разыскивающими нас ратниками суздальского князя?

Мы сидели спина к спине, потому, что опасность могла прийти с любой стороны, и вглядывались в молочно-белый туман.

Наши автоматы, готовые в любое мгновение огрызнуться огнем, лежали у нас на коленях, а мысли были далеко, в чистом мире без горя и слез.

Ганя подошла к Концепольскому, положила ему руки на плечи. Девушка долго смотрела ему в глаза, пытаясь понять, издевается или говорит серьезно этот человек.

— Знаешь, оказывается, есть еще один способ быть бессмертным, — наконец, сказала она, мягким задушевным тоном, будто пытаясь утешить или уговаривая. — Я сама об этом недавно узнала. Он позволяет примирить желающих все новых и новых ощущений эмоционалей и твое стремление видеть, как растут и уходят в песок города, потребность нести в своей голове тысячелетнюю мудрость, сочетая ее с удовольствиями смертной жизни.

— Продолжай, — взволновано попросил Ганю джихан.

— Не нужна никакая мантра. Если взять избыток жизненной силы пассионарного эмоционаля…

— Но это же грязь, — удивился император. — Жрать, совокупляться, давить — вот что захочется от такого угощения.

— Это легко преобразуется в силу и мудрость, — так же мягко ответила девушка. — Нам не нужно будет стоять на пути потока, перегораживая реку жизни, чтобы можно бы существовать, опираясь на хрупкую конструкцию из 12 слов. Миллиарды существ дадут нам вечную жизнь, в обмен на позволение получать то, к чему они так стремятся.

— Иными словами кучка мудрых бессмертных и море погрязших в сансаре примитивных существ? — удивленно спросил император.

— Если хочешь, да — ответила императрица.

— Ну и кто из нас фашист? — откровенно веселясь, спросил джихан.

Он сбросил ее руки с плеч, остро просверливая Рогнеду насквозь своими зрачками.

— Даня… — горько сказала девушка. — А я поверила тебе… Быстро ты пробежал эту дорожку… От "Белого Тигра" до "Серебряного Ворона"".

… Федор от удивления выпустил книгу, и она упала ему на колени. Перед глазами стали быстро проноситься страшные картинки бесконечной эпохи войн:

толчея сражений, тяжелые корабли упорно бомбардирующие друг друга на параллельных курсах, вспышки попаданий и ослепительные взрывы полного распада;

абордажные команды на броне чужих звездолетов, косимые очередями пушек;

штурмовики и транспорты с десантом над горящими городами;

экипажи скаутов, дорого продающие свои жизни в отчаянных, неравных схватках с тяжелыми крейсерами;

молодые девочки-медсестры, раздающие таблетки для эвтаназии;

раскромсанные трупы на палубах санитарных кораблей.

Как кульминация перед глазами возникли вечные льды Амальгамы и взрыв "Эстреко" над Гало, завалы из горелых трупов и страшное, похожее на чудовищную пытку существование уцелевших.

"Вот откуда ноги растут", — подумал Федор. — "Вот где истоки этой бесконечной кровавой корриды. А за все это расплачиваются такие же простые люди как он, участники и жертвы чудовищно алогичного процесса".

Мысль о том, что его смерть нужна кому-то, чтобы не только вкусно жрать, сладко спать, но и просто, чтобы жить его смертью показалась просто невыносимой для пакадура.

Федор почувствовал, насколько ему стали ненавистны гладкая, ладная, благостная княжна Александра и ее подельники из клана бессмертных.

Конечников вдруг понял и простил свою смерть и гибель любимой женщины в прошлом одинокому, ненавидимому всеми человеку, заклейменному неблагодарными современниками позорной кличкой "Проклятый", единственному, который сдерживал весь ужас последующих эпох, жесткими, но такими необходимыми мерами, казавшимися в спокойные, почти райские времена, верхом жестокости.

Конец 16 главы.

21 Апреля 10564 по н.с. 19 ч.13 мин. Единого времени. Искусственная реальность "Мир небесных грез".

По мере того, как разворачивались события в книге Колывана, Управители погружались в давно забытую атмосферу прошедшей поры. Девушка смягчилась, разогнала туман и выпустила солнце, которое согрело мокрую чащу.

Живой Бог потерял большую часть своей вальяжной, напыщенной уверенности, возвратясь к основательно позабытой роли веселого и компанейского парня.

Рогнеда, казалось, стала прежней, женой великого мужа, хозяина Обитаемого Пространства, строптивой фрондеркой, первой после величайшего из величайших, сияющей, как луна светом отраженного величия, исходящей от Самого Почитаемого и Проклинаемого.

Богатый сильный голос машины создавал иллюзию того, что реальность переместилась в иной временной пласт существования.

Словно и не было долгих эпох взаимной грызни за власть, разборок и интриг. Весь груз сожалений, ошибок и обид скрылся в Непроявленное грядущее, создав иллюзию того, что все могло бы быть иначе.

Прохладительные напитки стояли нетронутыми, мороженное растеклось в вазочках. Управители сидели молча, захваченные своими воспоминаниями. Колдовской оранжевый свет, который так любил Проклятый, разливался в помещении.

Рогнеда увлеклась повествованием так, что почти не замечала, как по ходу чтения непроизвольно создает иллюзорные интерьеры дома Вечности, лица и тела людей тех времен.

Но когда, прозвучали слова, "конец 16 главы", Управители опомнились.

Андрей со вздохом выключил чтеца.

— Все Колыван обосрет. — довольно грубо заметил Управитель.

— Узнаваемый, фирменный стиль, — усмехнулась Рогнеда.

— Ну его к черту… — подытожил Живой Бог. И мечтательно добавил. — Были времена…

— Да, — с грустной улыбкой, согласилась девушка. — Мы не ценили того, насколько комфортным и спокойным было наше существование в тени Князя Князей, под его защитой, в стерильном мире, где возможно было выполнение любых желаний.

— Ты ли это говоришь? — с усмешкой поинтересовался Пастушонок.

— Да, мы хотели самостоятельности, страсти, значительности, а, получив, не смогли воспользоваться ими так, как нам мечталось, — печально заметила девушка. — Думалось, что все будет также здорово, но просто немножко лучше. Острее, более живо, более насыщенно.

— Но ведь именно ты… — начал Управитель. — Ты пришла однажды и предложила сделать с ним это. Лишить его старой формы и снова возродить уже безо всех ужасных заморочек видевшего смерть мира человека.

— Да, — согласилась Рогнеда. — Ее губы стали подергиваться от сдерживаемых рыданий. — Ты как раз кстати напомнил мне об этом. Это было сразу после этого разговора с Данькой.

— А может все же зря? — продолжил Живой Бог. — Очень скоро мы подвели мир к предколлапсному состоянию, и так усилили взаимную ненависть противоборствующих сторон, что они готовы были взрывать планеты противника и выпускать кишки всем, кто говорит на непохожем языке.

Наступил черед Живой Богини с подозрением вглядываться в лицо собеседника.

— Так было надо, — твердо сказала Управительница, немного подумав.

Ее слезы высохли, не успев пролиться.

— Не понимаю.

— Наш мир, всего лишь один из многих миров в цепочке восхождения духа. Он и должен быть таким, иначе его существование теряет всякий смысл. Всплеск страстей был закономерен. Но потом уже мы сами их поддерживали и усиливали, добывая себе пропитание. Знаешь, отчего джихана стали называть Проклятым?

— За шлемоголовых, наверное, — ответил, пожимая плечами, Андрей.

— Нет, — просто люди чувствовали, что наш мир утратил свое предназначение, стал таким же, как и Дом Вечности Князя Князей, изолированным куском реальности, окруженным несокрушимой прозрачной стеной композита и защитного поля лишенным всякой возможности перемен.

— А может — древний герой имел право на место, в котором все было бы, так как он хотел? Как любил, как привык. В конце-концов, это многих такое выхолощенное существование устраивало.

А все остальные нашли бы новую лужайку для игр, где можно ломать ветки и топтать траву, играя в войнушку.

— Мы действительно мало знаем об истинном устройстве Вселенной, — сказала Живая Богиня, покачивая в раздумье головой. А тогда знали еще меньше и считали, что по факту неисполнения кармической задачи, небо непременно рухнет на землю и наступит конец света. Мы были горячими, искренно заблужающимися людьми, а не теми корыстными жирными свиньями, которыми стали за последующие тысячелетия.

По мерзости мы превзошли существ Первой Эпохи, которые впервые поставили "общее благо" выше блага каждого.

— Первая Эпоха? — удивился Живой Бог.

— Не знаешь, Пастушонок… — с удовольствием отметила девушка. — Кроме ВИИРа, был ВИИР -2, для которого "шарага джихана" была всего лишь прикрытием.

Успехи в настоящем институте исторической реконструкции были куда более значительными. В своих опытах со считыванием информации о прошлом, ученые Князя Князей дошли до начала времен. Колыван об этом не пишет, хотя он читал об этом в книге, которую цитирует.

— Не знаю, — согласился Андрей. — Кто в состоянии одолеть, все, что написали за бездну времени? Так же как и ты не знала про неоконченную рукопись Колывана.

— С моронскими болотами много чего пропустишь, — покривившись, ответила девушка. — Самая первая раса живущих в альфа-реальности была цивилизацией тонкоматериальных существ. Этакие разумные энергетические вихри, остатки которых до сих пор воспринимаются нами как галактики и звезды. Основной задачей они поставили отделение нашего мира от Непроявленности. Для этого им пришлось придумать иерархию, угнетение, принудительный труд и самопожертвование. Куда там матросовым, камикадзе и исламским террористам — смертникам доисторических эпох.

Они даже пожертвовали своим бессмертием ради этой идеи — фикс.

До сих пор в глухих уголках Космоса можно натолкнуться на заплатки из их эманаций и даже куски их собственных тел, которыми Первые завалили порталы, связывающие наш мир с Непроявленным.

Кстати, наша, людская цивилизация собиралась повторить судьбу Первых. Такое впечатление, что везде, где появляется организация, государство, живые существа, высосанные сверх-индивидуальной структурой, мельчают как в плане телесных размеров и возможностей, так и сроков жизни.

Если бы не планетарная катастрофа из-за отказа механизмов очистки земной энергетики, мы бы благополучно превратились в тварей размером с кошку, с таким же коротким сроком воплощенного существования и интеллектом, недотягивающим до интеллекта семилетнего ребенка времен последнего века доисторической эры.

Хоть Князя Князей и называли исчадием ада и тираном, Данькин "имперский клоповник", который он устроил, служил противоположной цели.

— А ты бы хотела вернуть его обратно с той стороны? — пытливо поглядев Рогнеде в глаза, спросил Управитель.

— Там нет опоры живому телу. Там ужасающие демоны, пропасти огня и льда. Там нет времени. Если ад и есть, то он там, — убежденно ответила Управительница.

— А может там вечное "сейчас" и свет небесной гармонии в лучах Абсолюта? А наши миры, — просто мыльные пузыри, где мы с тупым упорством поддерживаем ублюдочные условия жизни. Условия, принятые в начале времен, еще не слишком понимающими, что они творят душами?

И твой герой лишь поблагодарит за миг вечного блаженства, отдых от условностей не слишком удачного пространственно-временного континуума.

— Мне странно слышать это от тебя, — нахмурясь, настороженно ответила Живая Богиня.

— Ладно, давай еще почитаем, — предложил Управитель.