"Свет обратной стороны звезд" - читать интересную книгу автора (Петров Александр)

Глава 15 СИЛА ДВЕНАДЦАТИ СЛОВ

— "Вот это да", — непрерывно крутилось у Конечникова в голове. — "Эти мантры делали бессмертными даже кошек".

Федор подумал, что с удовольствием попользовал бы этими дикими, сложно произносимыми сочетаниями звуков своего деда, чтобы он снова стал молодым и здоровым. А еще он сам бы читал эту мантру, какие бы кошмары не приходилось ему при этом терпеть, лишь бы прожить тысячи лет, наполняясь знаниями и мудростью, наблюдая, как встают и рассыпаются прахом города, как брошенные зерна идей, слов и действий дают всходы.

Медсестра закончила. Федор, рассеяно поблагодарив девушку и заперев за ней дверь, продолжил чтение этой невозможной книги, имея целью найти полный текст когда-то известной всем и каждому, а ныне отошедшей в забвение мантры бессмертия.

"Оранжево-красные лучи утреннего Солнца, теплые, ласковые, проникали на кухню дома через громадное, во всю стену окно. Если не смотреть на заваленный снегом лес и тяжелые белые шапки на елях и соснах, можно было бы решить, что наступило лето. На кухне, несмотря на включенную вентиляцию, было тепло. Максим не любил с утра прохладу, его еще не проснувшийся организм требовал расслабленной неги. Однако, на этот раз рассеянного состояния, наполненного мыслями ни о чем, не получилось.

Едва Ирина возникла на кухне, Мара преувеличено энергично начала тереться об ноги хозяина, требуя завтрак. Обычно она так не делала, с достоинством ожидая, когда Максим приготовит ей еду.

Гостья Максима, без зазрения совести соревновалась с кошкой, выцарапывая свою долю внимания, отвлекая мужчину на всякие глупые затеи, видимо считая это вполне заслуженным после нескольких половых актов и полночного разговора "за жизнь".

Младший научный сотрудник впервые не знал, что ему делать. Бывшая любовница Толика свалилась ему как снег на голову, не имея за душой ни единого кредита, потратив все на перелет от Эпсилона Короны до Солнца.

Табло информации о внешних условиях показывало, что за стенами дома стоит мороз в 35 градусов.

Утро в лесу под Владимиром выдалось солнечное и очень морозное. Максим с неудовольствием понимал, что вцепившаяся в него тетка, в декоративной обуви и негреющей шубейке на тараканьем меху, в которой она приехала, сегодня, вне теплого помещения просто даст дуба.

А ее нужно было довести хотя бы до института, а там можно было бы спихнуть на руки начальства, пусть думают, куда ее определить.

Оставить Ирину у себя, пусть даже после хорошего секса и разговоров по душам означало бы плюнуть в душу Ксении, совсем неплохой девчонке, вызвать неудовольствие Мары, а главное, поставить с ног на уши весь налаженный быт.

Однако не использовать женщину в программе "Город", отправить обратно из-за проблем морального порядка, означало не только лишить ВИИР бесценных данных, но и погубить Ирину, которую наверняка уже взяли под постоянное наблюдение ребята в черной форме.

Это, и еще смутное чувство жалости к неглупой, но совершенно запутавшейся тетке, заставили Максима предложить ей обновить гардероб, выбрав что-то подходящее для здешнего климата.

Услышав это, Мара скользнула по лицу хозяина насмешливым взглядом. Ирина, забыв обо всем, самозабвенно занялась шопингом.

"Главное — довезти", — повторял Максим, глядя, как Ирина роется в каталогах магазина, листая клавишами просмотра страницы. Из одежды на женщине были одни маленькие, едва прикрывающие причинное место трусики, позволяющие рассмотреть ее всю. Ирина была хороша. Много лет заботы о собственном совершенстве сделали ее тело неотразимо привлекательным. Движения были подчеркнуто гибкими, пронзительно, первобытно сексуальными. Они будили что-то глубоко скрытое в подсознании мужчины. Максим ловил себя на мысли, что снова готов наброситься на свою гостью, плюнув на то, что они тогда точно опоздают. Однако помойной женщине не по силам было обмануть врача-психиатра с многолетним стажем. На экране плыли модели одежды, которые придирчивая покупательница с негодованием отвергала. Через неравные промежутки времени, но всеже, с какой-то явно прослеживающейся закономерностью, Ирина останавливала просмотр и одевала своего виртуального двойника в каталожную модель. Она долго придирчиво разглядывала результат, крутилась в рецепторной зоне, двигала руками и ногами, отчего женщина с лицом и телом Ирины совершала на экране те же движения.

При этом она отвлекала Максима, который наконец-то устроился перекусить на скорую руку, заказав в автомате яичницу и салат и уже принявшуюся завтракать Мару, которая, брезгливо косилась на каждый возглас непрошенной гостьи, поневоле отрываясь от совершения сложного ритуала поглощения пищи.

На столе лежала сервисная карта Максима, которой тетка, доставшая историку в наследство от безвременно почившего приятеля, собиралась сделать легкое кровопускание.

— Котик, ты думаешь, мне это подойдет? — спросила она, наверное, в сотый раз.

— Не знаю, как тебе, а мне понравилось все, что ты померила. Выбирай сама. Если ты не остановишь свой выбор на чем-то конкретном, я опоздаю на работу.

— А что, у вас за этим следят? — удивилась женщина. — Когда я работала в редакции, у нас отсутствия просто не замечали.

— ВИИР — режимный институт, — объяснил историк.

— А сколько ждать заказа? — поинтересовалась женщина.

— Для верхней одежды — полчаса… Остальное — гораздо быстрее… — ответил Максим. — Центральная планета Обитаемого Пространства все-таки.

— А до работы сколько добираться?

— Чистого времени, от порога до порога — 20 минут. Это с прогревом глайдера.

— Макс, я закончила, — сказала Ирина, — Введи, пожалуйста, свой код, милый.

Сумма была изрядной. Максим совершенно не беспокоился о том, сколько съест эта женщина, благо он снабжался по третьему имущественному классу, но при этом тратил всего лишь десятую часть кредитования, так, что значительные суммы кредитных баллов ежегодно сгорали по прошествии стандартного срока в 13 лет.

— Вот оборжутся операторы в магазине, когда увидят, что Максим Величко, солидный человек, историк, накупил женских лифчиков и заказал доставку домой, — с усмешкой сказал Максим.

— А что, у вас женщины сами себя обеспечивают? — удивилась Ирина. — На Гелиосе никого не удивляло, что толстый, пузатый мужик шестьдесят восьмого размера заказывает изящные женские маечки и кружевные трусики, которые ему и на нос не налезут.

— А Бог его знает, — признался Максим. — Десять миллионов человек на одной планете — солидное количество. Всякое может быть.

— Целых десять миллионов, — мечтательно сказала женщина. — Сложно даже представить. Но ты ведь знаешь, что в доисторические времена столько людей жило в одном только Мертвом Городе.

— А теперь там развалины и заросли дрянка. В центре поменьше, на окраинах побольше.

— А дрянк это что?

— Милое растение, кустарник с шипами как у терновника, иглами как у кактуса, колючими, жгущимися листьями и ядовитой пыльцой. Иногда его называют терновой или тернавью.

— Откуда же такая пакость взялась? — поразилась женщина.

— Бог его знает… — ответил Максим. — Говорят — мутация. На развалинах долго ничего не росло. Потом появилось оно. Кто-то придумал красивую легенду, что это из земли вышло древнее зло. На раскопах приходится эту пакость жечь огнеметами, а самим, как космонавтам, залезать в защитные костюмы с ультрафильтрующими респираторами. Но, я думаю, ты скоро все сама увидишь.

— Ты возьмешь меня в место, где все началось? Спасибо, милый.

Скоро по трубе контейнерной доставки для Ирины пришло 7 объемистых тюков. Времени оставалось совсем мало.

Максим пошел готовить машину к взлету, оставив женщину выбирать одежду для посещения института. Максим сказал Ирине, что ждать ее, если та задержится, не будет. Но это была пустая угроза. Историк никогда бы не оставил свою кошку и свой дом в распоряжение этой ненормальной.

Максим завел машину и вышел на мороз, полюбоваться чистым, нетронутым снегом, пронзительно голубым небом, почувствовать на лице теплые лучи Солнца, которые обещали, что скоро холода пойдут на убыль. Максим стоял так довольно долго, пока не почувствовал настоятельную необходимость подвигаться. Он стал энергично ходить взад и вперед, выпуская клубы пара от дыхания, которые тут же намерзали на шапке и ресницах, делая их холодным и тяжелыми. Историк хотел было вызвать свою гостью по телефону, но тут женщина показалась в дверях.

Одета Ирина была весьма добротно, по крайней мере, сверху. Максим оценил теплую шубу, меховую шапку и сапоги на меху. В общем-то, все было по погоде, красиво, удобно и очень шло Ирине, делая ее похожей на красавицу древних, былинных времен.

Яркое солнце играло в каждом волоске меха, светилось в чистых, пронзительно зеленых глазах. Несмотря на непривычную одежду, Ирина двигалась с грацией дикой кошки, точно выросла и всю жизнь прожила в холодном краю. О том, что женщина — пришелец из жарких миров можно было догадаться лишь по загорелому лицу.

Бывшая любовница Толика со счастливой улыбкой, обнажающей ровные, белоснежные зубы, подошла к Максиму, повернулась, показывая обновки, обхватила руками за шею и поцеловала.

Максиму очень хотелось узнать, что же надето на женщине под шубой, чтобы не краснеть на работе за свою спутницу. Однако, Величко не стал проверять, чтобы женщина не посчитала это требованием заняться с ним любовью прямо в машине.

Перед взлетом Ирина нацепила очки с блестящими стразами в оправе, что серьезно подпортило принятый женщиной образ.

На стоянку ВИИРа, глайдер младшего научного сотрудника приземлился уже без двадцати двенадцать.

Идя по коридору к своему кабинету, Максим отметил, что позади раскрылась дверь, и какая-то девчонка из секретариата, у которых на всех была одна наружность: — черные, длинные, прямые, крашенные волосы, траурный макияж, и непременные темные очки с удлиненными линзами "под кошку", открыв рот от изумления уставилась вслед спутнице Максима.

Едва историк вошел в кабинет, как зазвучал зуммер вызова. Младший научный сотрудник нажал клавишу ответа. На экране появился его непосредственный начальник, Дмитрий Абакумов.

"Микрошеф" хотел что-то сказать, но, увидев, что Максим не один, отключился. Историк заметил, как вытянулось лицо начальника в удивленно-осуждающей гримасе.

— Ну, сейчас начнется, — покачивая головой, сказал Максим.

— Что?

— Воспитательная работа, — ответил он.

— Мне уйти? — спросила Ирина.

— Нет, оставайся. Посиди на диванчике. Вдруг пронесет.

Максим помог спутнице снять шубу и просто оторопел. Под верхней одеждой обнаружилась короткая, кожаная юбка коричневого цвета, открывающая стройные ножки и трикотажная, зеленая блузка с меховыми вставками, но зато с громадным вырезом, в котором нахально красовалась большая часть высокой, крепкой груди Ирины.

Дело довершали сапоги выше колена, которые, несмотря на функциональность, больше бы подошли для танцовщицы стриптиза.

— Атас, — сказал Максим.

— Что — нибудь не так? — встревоженно спросила Ирина.

— Нет, ничего, просто у нас так не ходят.

— А разве плохо? — обеспокоенно спросила женщина. — У меня туфли есть.

Ирина наклонясь, и балансируя на одной ноге, стала стягивать сапог, отчего Максим смог рассмотреть всю ее грудь и даже увидеть пупок. Женщина быстро поменяла обувь, надев туфли на высоченных шпильках.

— Как я тебе? — спросила она, поглядев в глаза Максиму и опустив взгляд ниже, туда, где из штанов рвался его детородный орган.

Она подошла своей фирменной, модельной походкой к историку и протянула руку к этому самому месту, наслаждаясь его упругостью и готовностью к действию.

В этот момент дверь распахнулась, по всей видимости, от пинка ногой. На пороге стоял руководитель отдела визуализации, старший научный сотрудник, доктор исторических наук Дмитрий Иванович Абакумов.

Увидев, как проводит время его подчиненный, Дмитрий Иванович растерялся.

— Это черт знает что такое, — пробормотал "микрошеф", захлопывая дверь.

Через некоторое время он деликатно постучался, поинтересовавшись:

— Если вы закончили, то могу я войти? — почему-то на "вы" спросил Абакумов.

— Входите, Дмитрий Иванович, — пригласил его Максим.

Начальник вошел. Ирина к этому времени сидела на диване, эффектно положив ногу на ногу и листая журнальчик с ангельски-невинным выражением на лице. Максим нажал на кнопку, и задняя часть кабинета утонула в дымке маскировочного поля.

Он жестом пригласил начальника садиться, прервав его ступорообразное состояние. Дмитрий Иванович с трудом оторвал взгляд от места, где только была женщина.

— Максим Александрович, потрудись объяснить, что это такое, — потребовал "микрошеф", протягивая планшет, на котором светился лист рапорта начальника регионального отдела Теневого Корпуса. — Кроме того, ты вчера монопольно израсходовал 4 часа машинного времени. Я понимаю, что других пользователей не было, но плановые работы были сдвинуты, из-за того, что, пользуясь отсутствием контроля, ты объявил первый приоритет для своих расчетов.

— Дмитрий Иванович, взгляни, — Максим повернул монитор компьютера и запустил расшифрованные данные.

— Мне не говорили, что ты задействовал вчера вечером большой считыватель, — сказал начальник, едва на экране появились первые кадры.

— Это всего лишь стандартная обзорная программа. Я бы хотел это сделать сегодня. А все, кто претендует на вычислительные ресурсы, могут пойти домой отдохнуть.

Начальник не отвечал. Он, не отрываясь, глядел в экран. Было слышно лишь его взволнованное дыхание.

— Где носитель? — отрывисто спросил он. — Боже мой, это что… она?

Дмитрий Иванович кивнул головой в сторону маскировочного поля.

— Да.

— Я уж подумал, что ты дроида на работу привел, — усмехнулся начальник. — Главный компьютер в твоем полном распоряжении. Тебе нужна помощь? Сам справишься? Хочешь, сканирование и обработку сделает Алевтина?

— Спасибо, нет, — донеслось от невидимой за полевой завесой женщины. — Я буду работать только с Максимом.

— Извините, мы не представлены, я не знаю, как вас зовут… ВИИР не частная лавочка, — возразил начальник. — Сведения имеют неоценимое научное значение. Неужели вы не понимаете?

— Я тупая, необразованная баба, — ответила Ирина. — Мне все равно. Я могу собрать свои вещички и отбыть на историческую родину.

Это было блефом, но Абакумов поверил.

— Как угодно, — сказал он, меняя тактику. — Максим, проверь, свободен ли какой-нибудь из гостевых домиков, направь в кредитный отдел заявку на снабжение по четвертому, нет, по третьему имущественному классу, предоставь машину из институтского транспортного парка, что-нибудь получше, из последних поступлений. Сошлись на меня. Я сейчас подготовлю распоряжение.

— У меня есть, где жить… — донеслось с другой стороны.

Абакумов проигнорировал реплику женщины.

— Максим, ты нас познакомишь? — спросил он подчиненного.

— Пожалуйста, — ответил Величко. — Ирина, это начальник моего отдела, доктор исторических наук, старший научный сотрудник Дмитрий Иванович Абакумов.

— Рада с вами познакомиться, — ответила женщина, выходя из маскировочного поля. — Ирина Кузнецова, в прошлом журналист, ныне просто праздно и бездарно тратящая жизнь особа.

— Очень рад, — ответил Абакумов.

Он, безо всякого интереса, посмотрел на ее ноги, талию, грудь и уцепился взглядом за лицо женщины, складывая на своей физиономии дежурную радушную улыбку.

— Я буду работать только с Максимом, — повторила она.

— Пожалуйста, кто вам не дает, — ответил Дмитрий Иванович. — Я просто беспокоюсь, что Максим Александрович у нас человек новый, он у нас всего 10 лет. К сожалению, у него мало практики.

— Ну, надо же когда-то начинать, — ответила Ирина.

— Ваш оптимизм заразителен. Что, будь, по-вашему. Единственно, что я бы хотел, — чтобы у вас было свое жилье, пока вы будете гостьей нашего института. Вы там можете не жить, это ваше право, но…

— Хорошо, — ответила женщина. — Лицемерие — это плата, которую платит порок добродетели. Уже не помню, кто из древних это сказал.

— Пойду, сделаю необходимые приготовления, — продолжая держать на лице приклеенную улыбку, сказал Абакумов. — Не прощаюсь, мы еще увидимся…

— Ты знал? — спросила Ирина, когда они снова остались наедине.

— О чем? — поинтересовался Максим.

— Не притворяйся. Я спрашиваю серьезно.

— Знал, конечно, — ответил Максим. — И что из этого?

— Ты потому пустил меня к себе? — внимательно изучая его лицо, спросила Ирина.

— Ты не оставила мне другого выбора, — ответил историк.

— Вызвал бы Службу Спасения, — устало сказала она. — Все так поступают. Через 5 минут прилетели бы, через 10 избавили бы тебя от обузы.

— Бог его знает… Может, так и надо было сделать, — согласился с ней Максим. — Все равно я не рассчитывал, что мне, молодому сотруднику, отдадут курицу, которая несет золотые яйца.

— Сам ты курица мокрая, — ответила ему женщина. — Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Значит, ты не рассчитывал…

— Да, — ответил Максим. — Но не мог же я дать тебе околеть на улице.

По лицу женщины пробежала целая гамма эмоций, прежде чем она вновь овладела собой.

— Ладно, проехали, — сказала Ирина устало. — Где тут у вас главный компьютер?

К "суперу" нужно было спуститься на лифте. Тот, кто совершал это путешествие, попадал из уютного офисного помещения, с приглушенным, мягким светом бра и продуманным богатым интерьером, в жесткое царство тоннелей с тюбингами из сверхпрочной керамики, энергетических магистралей и автоматических охранных систем.

По сути дела, главный компьютер в режиме считывания представлял собой гибрид сверхмощной вычислительной машины и информационных матриц, настраиваемых чувствительной электроникой при помощи резонаторных демпферов.

Их огромные размеры были вызваны наличием волновых магистралей и линейных ПВ усилителей, которые на частотах человеческого мозга обладали поистине чудовищными размерами.

К 4142 году устройства без активных управляемых диэлектриков были анахронизмом. Однако только такой способ расшифровки не вносил искажений в получаемую информацию, позволяя воскрешать прошлое во всех красках, деталях, делая его зримым, осязаемым, живым.

Вычислительная часть комплекса преобразовывала информацию продольных волн в трехмерное голографическое изображение высокой четкости, позволяющее моделировать окружение источника информации практически со 100 % достоверностью, отсекая шум, помехи, посторонние мысли и образы внутреннего кино индуктора воспоминаний.

Главный компьютер, пожалуй, справился бы и с воспоминаниями Толика, но непутевый бедолага и в те времена не имел привычки отмечать красоты окружающего пейзажа, а предпочитал заглядывать женщинам под юбки и в декольте. Еще он травил себя нескончаемым верчением в голове ненужных слов, пытаясь жить по тем несложным, усвоенным еще в детстве вербальным командам, полученным им в возрасте некритичного восприятия действительности. А оттого и был совершенно не нужен.

Но, тонко структурированные воспоминания бывшей московской художницы, были для института манной небесной. Институт исторической реконструкции, уже многие годы топтался на месте из-за отсутствия качественного материала, который позволил бы продолжить работы, ради которых цареградский владыка много лет назад и создал это учреждение.

— Смотри-ка, — сказала Ирина Максиму, — какой мы переполох тут наделали.

— Да уж, — согласился тот. — Просто удивительно. Наверное, из волноводов спешно выметают паутину и мышиные какашки. В этом режиме "супер" уже не использовался лет пять.

По транспортным тоннелям, отделенным от пешеходных зон, решетчатыми ограждениями с тихим шелестом пролетали универсальные ремонтно-диагностические модули на колесном ходу. Некоторые из них были даже укомплектованы экипажами работников технической службы.

Расчеты техников, в спешном порядке затребованные с различных объектов, заполняли обычно пустующие залы контрольно-измерительного комплекса и разворачивали мобильные терминалы, беря под наблюдение все участки сложных коммуникаций суперкомпьютера.

Мужчина и женщина наблюдали все эти приготовления через панорамные блистеры и мониторы слежения из наглухо перекрытого броней и защитными полями ядра установки. Там сходились финальные резонаторные камеры сложной трехмерной сети чувствительной матрицы, располагались приборы управления полевыми диафрагмами и усилителями. Время от времени следовали доклады, адресованные начальнику группы техников.

— Макс, мне страшно, — сказала Ирина. — Долго еще?

— Нет, — ответил историк. — Уже скоро. Мы давно бы уже начали, но большой шеф страхуется. Он не хочет промахов с самого начала.

— А это долго? — спросила женщина.

— Считывание? Да, долго. Часа по полтора в день.

— В день? — удивилась Ирина. — Ты хочешь сказать, что это будет не один раз?

— Нет, конечно. Не раз и не два. И даже не десять. Ты попала по полной программе, — ответил ей историк.

— Сколько? — настойчиво спросила Ирина.

— С учетом полезной для ВИИР информации в твоей энергоинформационной сущности, скорости считывания и декодирования с нужным качеством и детализацией…

— Не тяни, — подстегнула его Ирина.

— Короче, минимум год, максимум четыре. Я смог бы уложиться в два.

— А в десять? — поинтересовалась женщина.

— Это нужно постараться, — с усмешкой ответил историк.

— А где я буду жить? — спросила Ирина.

— "Микрошеф" предлагает отдельный дом, примерно такой же, как у меня, только побольше и получше, снабжение по 3 имущественному классу, лодью в личное пользование. Как правило, машину потом просто списывают и передают носителю данных. Возможно, будут подъемные. Будут организована перевозка твоих вещей с Гелиоса и обратный перелет. Жилище на родной планете резервируется за тобой на все это время. По результатам работы выдается несгораемый кредитный бонус.

— Да нахрен мне все это надо, — устало сказала Ирина. — Ты сам что-нибудь с этого будешь иметь?

— Наберу, может, данных для докторской диссертации…

— Негусто, — ответила женщина.

— А у меня все есть.

— Бессмертная кошка?

Максим не стал злить женщину в такой момент, поэтому сделал вид, что не слышит.

— Первый пост — 2-х минутная готовность, — прохрипело радио.

— Ирина, пошли, — пригласил ее Максим.

— Куда? — спросила она.

— Вот сюда, — ответил Максим, показывая на маленькую дверцу.

За ней была овальная комната, в которой было лишь одно кресло, перекресток восьми волновых магистралей. Максим усадил в него Ирину. Женщина заметно дрожала.

— Макс, мне страшно, — повторяла она. — Макс, давай поедем домой.

— Потом, девочка, — ответил историк. — Вот сделаем дело и поедем. Я буду рядом.

Ирина сдалась и позволила надеть на себя датчики телеметрии и зафиксировать себя в кресле.

Максим вдруг поймал себя на мысли, что женщина, связанная ремнями, смотрится крайне эротично. И вдруг почувствовал, как в голову пришла дикая мысль, овладеть Ириной во время того, как интерферирующие продольные волны будут входить в резонанс с ее давно прошедшими жизнями.

Провожаемый жалобным взглядом Ирины, историк скрылся в тесной каморке управления, отделенной от камеры считывателя сорока миллиметрами прозрачного изолирующего композита.

Управление большой установкой сильно отличалось от портативного меморидера и требовало большой осторожности ввиду чрезвычайной мощности линейных усилителей. Историк, начал осторожно увеличивать выход энергии на резонаторах.

Полевая сущность Ирины отозвалась включением в теле защитных механизмов бегства от реальности: сердцебиением, холодным потом и, наконец, криком и слезами. Было видно, как женщина раскрывает рот в беззвучном крике. По движению губ явственно прочитывалось: "Макс, не надо!".

Максим тут же сориентировался, добавив мягких, спокойных мозговых ритмов во внешнюю принудительную модуляцию. Женщина перестала кричать, сваливаясь в зыбкий, изменчивый мир собственных фантазий. Это было не страшно.

Усилители вышли на расчетный режим, призрачный фиолетовый свет разгорелся в прозрачных трубах волноводов, заполнил туманом камеру считывателя. Стоячая волна стала настолько мощной, что начала излучать в видимом невооруженным глазом диапазоне.

На мониторе прокатилось кольцо огней, показывая, что датчики информационной матрицы до самых дальних уголков получают устойчивый сигнал.

Историк послойно, уровень за уровнем стал изменять настройку резонаторных камер, стараясь направить энергоинформационную сущность своей любовницы против потока времени.

Это у него получилось. Затем алгоритм временной регрессии подхватила электроника. Теперь Максиму не было необходимости самому манипулировать диафрагмами отсекателей и изменять тонкую настройку торцевых отражателей продольной волны.

По прошествии некоторого времени, электроника стала выводить индуктора из забытья, возвращая ясность сознания, но уже не в мире, где гудели линейные ускорители, и в волноводах плескалось море светящейся эктоплазмы.

Это была уже не Ирина. Это была совсем другая женщина, по-другому чувствующая и думающая. Но связь между их сущностями оставалась, оттого давно прошедшая жизнь стала заполнять сознание Максима"…

Следующие 10 страниц автор несколько неуверенно, всячески извиняясь за противоречие здравому смыслу, описывал тот мир, который открылся историку через глаза и мысли молодой художницы, вынужденной малевать на продажу пейзаж, открывающийся со смотровой площадки какой-то Воробьевой или Воробьиной горы.

То, что не могло уложиться в голове занимавшегося этим периодом историка, было предельно ясно его далекому потомку, который читал и словно глядел в зеркало: несмотря на то, что поменялись декорации, все было до боли узнаваемым, виденным Федором его собственными глазами.

Единственно, в этом мире было чуть больше свободы и уважения к человеческой личности.

Столоначальники еще (уже) не били своих подчиненных по физиономии, не загоняли их за Можай, по крайней мере, в массовом порядке и безнаказанно.

Еще существовали опереточные органы, гарантирующие соблюдение прав трудящегося люда.

Правителей страны уже давно назначала верхушка, но еще устраивались представления, называемые "выборами".

Ветераны еще ходили на улицы требовать человеческого к себе отношения. Они уже не слишком верили, что смогут чего-то добиться, но безысходность и желание хоть что-то сделать для признания давно списанных заслуг, гнали их на улицы. Им пока — что давали такую возможность, поорать и выпустить пары, стесняясь признать, что прежние безумные правители пережевали, высосали все соки и выплюнули их за ненадобностью, а теперешней власти они и подавно не нужны.

Новая знать еще помнила, хоть и старалась забыть всеми доступными средствами, об оставшихся в недалеком прошлом "свободе, равенстве, братстве".

Еще не было законодательного разделения на классы, хотя декларируемая равноценность всех членов общества, доставшаяся в наследство от периодов лишений, войн, репрессий и утопических экспериментов с массовым смертельным исходом, была уже чисто пропагандистским трюком.

Большая война со свирепым, сильным и вероломным врагом уже осталась в прошлом. Однако, отравленные сытой жизнью поколения "детей, не знавших войн", быстренько устроили себе ряд маленьких, но чрезвычайно горячих по накалу страстей конфликтов, на которых, как и на большой войне убивали и калечили по-настоящему.

Удавка "единомыслия" еще не была накинута на шеи людей, при помощи тяжелых условий жизни и тотальной "охоты на ведьм" обязывая всех думать одинаково.

Был там и ответ, объясняющий, зачем все это делалось, который был ясен как дважды два литературному персонажу и совершенно не укладывался в голове капитана ВКС.

По мнению автора, древние люди таким образом "не позволяли душе лениться". Люди заполняли свое существование эмоционально значимыми событиями, строя бледное подобие настоящей жизни вокруг самими же созданных препятствий по материальным ресурсам, свободе перемещения и, чему больше всего поражался персонаж романа — ограничению в пище, которая для многих, с легкой подачи писателей рассмаковывающих ужасы голода, стала фетишем, мерилом ценностей, самой желанной наградой.

Федор долго думал о прочитанном, поражаясь, что ничего не меняется. Потом он в расстроенных чувствах выкурил сигарету и улегся спать, благо время было позднее.

Но в голове бывшего пакадура, по воле случая вынужденного прикидываться Управителем Жизни, еще долго крутился собачий вальс из поколений, то изнурявших себя "самодельными" трудностями, то скучающих без лишений.

И вращала этот дебильный хоровод та самая сила, которая заставляла людей сходить с ума от скуки, когда по странному капризу календаря нерабочих дней набиралось больше 3 подряд.

Утро Федора пролетело просто мгновенно. Пришел лечащий врач, затем полковник, потом были процедуры. Из младшего персонала дежурила Бэла, которая ему нравилась меньше всего из-за крашеных волос и неприятного диковатого взгляда карих глаз. Конечников почти не обращал на нее внимания. Наконец, он, оставив медсестру в палате, Конечников выехал на природу, в парк.

Его аппарат, повинуясь заданной программе, медленно плыл по аллеям, неся на себе погруженного в чтение высокопоставленного пациента. Федор читал все подряд, забыв о первоначальной задаче — найти сочетание звуков, которое делало человека бессмертным. А невозможная книга подбрасывала пакадуру факты один занятней другого.

"В небе было еще светло. Машина историка с мягким шорохом неслась сквозь воздух. 700 км/час практически не ощущались в герметичном салоне, как в вату обернутом эластичным коконом поля. Помимо защитных функций, барьерная разность потенциалов обладала еще и свойством гасить воздушные вихри, что резко снижало сопротивление воздуха и шум. Земля была темной, пустой, нереальной, сумрачным двойником темнеющего неба, на котором уже загорелись острые, колючие, безжалостно яркие звезды. Глайдер Максима, скользил между этими темными безднами в полоске света от вечерней зари.

— Будет холодно, — сказал историк.

— Да, — грустно сказала женщина, отрывая голову от стекла.

Ирина, наконец, вернулась из своих невеселых мыслей, сопровождаемых созерцанием однообразного снежного пейзажа за блистерами скоростного антигравитационного снаряда.

— Еще минут 10 и мы на месте, — сообщил ей Максим.

— У тебя хороший аппарат, — также грустно сказала женщина. — Он такой, такой…

Ирина замялась, не найдя нужного слова. Женщина показала на консоль управления, где переливались огоньки индикаторов и приглушенно светились темно-синие цифры табло.

— Он будит инстинкты, — подсказал ей историк. — Он одного вида этого глайдера хочется дать полный газ и уйти к звездам.

— А это можно?

— Спрашиваешь, — улыбнулся Максим. Он любил свою машину. — Моторы "Корсара" позволяют ему делать 6 Махов на границе тропосферы без форсажа. Глайдер может разгоняться с ускорением до 10 g в безвоздушном пространстве. Мы могли бы долететь до Луны и вернуться обратно, прежде чем кончится ресурс системы дыхания. Хочешь?

— Не в этот раз, Максим, — грустно сказала женщина. — Есть странное несоответствие. Этот аппарат по заложенным в него возможностям больше подходит для спасателей и военных.

Его судьба была носить пушки и ракеты, ходить в атаку на тяжелые, неповоротливые туши крейсеров, уворачиваться от перехватчиков, маневрировать в роях обломков, спасая себя и пилота… А жизнь проходит в полетах от работы до дома на прогулочной скорости. Да еще вот в таких вылазках.

— Ну почему, — возразил Максим. — Я регулярно летаю на побережье Флориды. Бывал в Австралии, Мексике, Китае, южных островах. Выходил на околоземную орбиту и даже добирался до Луны.

— А к кому ты летаешь во Флориду? — поинтересовалась Ирина.

— К женщине, — ответил Максим.

— Ну, разумеется, — с досадой сказала Ирина. — Не заниматься же онанизмом.

— А если заниматься, то с партнером, — в тон ей ответил Максим.

— Вот именно… Онанизм вдвоем — как зеркало нашей эпохи.

— Кто виноват, что люди, подходящие друг другу, как правило, разделены не километрами, а парсеками пространства.

— Нет, не в этом дело. Люди разделены тем, что совершенно, ни сколечко не нужны друг другу. От этого хочется выть.

— Ты имеешь в виду себя? — осторожно спросил Максим.

— И себя тоже, — глухо, с досадой ответила женщина. — Смотри, впереди появились огоньки.

— Я давно их заметил, — сказал Максим. — Это наше цель, Мертвый город.

— Не называй его так, — попросила Ирина.

— Хорошо, просто город.

Историк повел машину вниз, одновременно отклоняясь влево. Когда глайдер опустился настолько, что воздушные вихри от его стремительного полета стали обозначать его путь на снегу, Максим, привычным движением, довернул штурвал вправо и двинул его от себя. Снежная равнина внезапно ушла вниз под брюхом машины, "Корсар" ухнул почти до самого дна и помчался в каком-то неглубоком, петляющем овраге, поднимая за кормой целую снежную бурю.

Женщина от неожиданности взвизгнула, схватилась руками за своего спутника.

— Мы подберемся так, что локаторы нас не увидят, — пояснил Максим. — Сейчас мы летим в сухом русле реки. Мы вынырнем за метромостом.

— Зачем? — почти прокричала Ирина, возбужденная и напуганная.

— Появимся эффектно. Так подкрадывались к цели древние штурмовые машины, — с внешним спокойствием, наслаждаясь скоростью и чувством опасности, пояснил Максим. — Кстати, кричать прямо в ухо совсем не обязательно.

— Извини, — уже нормально сказала Ирина. — Может не надо?

— Отчего? — спросил историк.

— Если хочешь хорошенько меня завести, прибереги это для возвращения, — ничуть не смущаясь, ответила она.

— Ну, как скажешь, — ничуть не выдал своего удивления Максим.

Ему вдруг подумалось, что он начинает привыкать к этой помойной женщине и даже принимать во внимание ее желания.

Историку это совсем не понравилось. Что-то происходило между ними как бы, между прочим, самой собой, помимо его желания.

Максим снизил скорость и поднялся на 200 метров. Цель полета была совсем рядом. Посреди снежной равнины сияла огнями улица большого города. На здания были налеплены сотни лампочек, которые сияли в темноте ночи, очерчивая контуры сооружений. С ними соперничали оранжевые уличные фонари, заливавшие неживым светом расчищенное от снега пространство. На проезжей части садились лодьи и глайдеры гостей.

Историк сделал круг, показывая изнанку этой почти с идеальной точностью смоделированной улицы — торчащие наружу внутренности недостроенных зданий, перекрытия, страховочные балки из композита, подпирающие стены фасадов. Все это выглядело как с размахом выполненные фанерные декорации.

Максим прошел над коробками домов, лишенных крыши и заваленных почти доверху снегом внутри, зашел на посадку и технично посадил машину на свободный пятачок. Вылез из глайдера и помог выбраться Ирине.

Иллюзия того, что они оказались в настоящем старинном городе, из которого непонятным образом исчезли все жители, была полной.

На занесенной снегом улице сияли огнями фонари, светились витрины магазинов, предлагая зайти. Море света плескалось на вывесках казино. На крайнем доме, граничащим с Садовым кольцом, медленно вращался огромный глобус. Впечатление портили беспорядочно брошенные летательные машины.

Мало того, что глайдеры принадлежали к совсем другому времени, они были натыканы, где попало, довершая впечатление странной катастрофы, которая заставила людей покинуть это место налегке, бросив и дома и транспорт.

Ирина огорченно вздохнула.

— Я много думала, как это выглядит, надеялась, что будет похоже, но увы…

— Почему? — удивился Максим.

— Никакого эффекта реальности.

— Вроде все сделано, как должно было быть, — в раздумье произнес историк.

— Нет, — покачала головой Ирина. — Несмотря на размах, есть масса деталей, которые выдают новодел, даже с этой стороны, не говоря уже о заднике.

— Тебе виднее, — согласился Максим.

За этим разговором они подошли к зданию. У входа, за огораживающим проход толстым бархатным шнуром, грудой мерзлого железа стояла пара "паксов", летающих боевых роботов. Как заметил Максим, они были дезактивированы и просто таращились на проходящих линзами видеодатчиков, пугая людей одним своим присутствием.

Сочлененные тела, делающие роботов похожими на гибрид паука, змеи и велосипедной цепи, занимали характерное для транспортировки положение. Биодетекторы, способные засечь живое существо с заданными психопараметрами были выключены, и висели на гибких кронштейнах, будто короткие усики.

Историку пришло в голову, что боевые механизмы просто привезли и бросили тут давным-давно, даже не удосужившись проверить их работоспособность.

— Кошмар какой, — сказала Ирина, проходя мимо механических стражей.

— Абстракционизм, — усмехнулся Максим. — Неработающий элемент интерьера. Хотя кого бояться здесь, в запретной зоне…

У дверей стояла пара девушек из личной охраны императора. Они считали информацию с идентификационных браслетов и оставили Максима с его спутницей в покое.

Помещение было маленьким, тесным, несмотря на то, что реконструкция проводилась с учетом увеличения за прошедшие эпохи среднего роста людей более чем на 70 см.

Привыкший к имперскому размаху Максим всегда удивился, как же можно так было жить. После того, как они сдали верхнюю одежду в гардеробе, оказалось, что в помещении прохладно.

Дуло из дверей, холодом тянуло от окон и вообще, маленькие, водяные радиаторы не в состоянии были дать столько тепла, чтобы нагреть щелястое здание до комфортной температуры. Ирине, одетой в короткую юбку и блузу с огромным вырезом, стало откровенно холодно.

Максим предложил ей свой шарф, но она стоически отказалась. До начала просмотра оставалось еще довольно много времени, и историк со своей спутницей решили пройтись. Публика уже собралась, очевидно, решив, что лучше приехать заранее, чем лихорадочно спешить в случае каких-либо форс-мажорных обстоятельств.

Приглашенные занимались своими делами, реагируя на окружающих доброжелательно, но абсолютно индифферентно. Кое-кто надиктовывал данные в речезаписывающее устройства, кое-кто разговаривал по вмонтированным в идентификационные браслеты телефонам. Большинство пользовалось портативными компьютерами для блуждания по сети. Огни вмонтированных в стандартную гарнитуру экранчиков отражались в спокойных, ничего не выражающих глазах.

Люди были одеты, в основном в черное и серое. Попадались экземпляры в рабочих комбинезонах — техники главного компьютера допоздна проверяли работоспособность механизмов считывателя и приехали сюда, в чем были.

Кое-где кучковались военные в черной форме, к которой воображение помимо воли дорисовывало серебристый энергошлем.

Прочая публика их старательно обходила. Офицеров Корпуса Теней избегали даже конченые "ботаники" императорской "шарашки", как называли ВИИР.

"Шлемоголовых" не боялись, нет. Просто рядом с этими лишенными тормозов существами нужно было внимательно контролировать себя, чтобы не сделать чего-то, что могло быть истолковано их начисто промытыми энергошлемом мозгами как агрессия. Естественно, по доброй воле во внерабочее время люди напрягаться не хотели.

Также народ избегал амазонок. Амазонки — личное подразделение владимирских принцесс, созданное в незапамятной древности, остались такими же дикими и необузданными, как и в те далекие времена.

Ходила злая шутка про то, отчего амазонкам не кладут ножей и вилок — кушать ими они все равно не умеют, но непременно используют не по назначению. Глядя на этих светловолосых девочек, одетых в серую форму, в это не сильно верилось.

Но это было абсолютной, без прикрас правдой. За похожими на ангелов воительницами тянулась дурная слава неуравновешенных и злобных фурий, пускающих в ход оружие по любому поводу.

Несколько офицеров военной полиции напряженно следили за тем, чтобы все прошло без эксцессов.

Ирина выделялась из толпы. Ее откровенный наряд, цокающие шпильки, красивое тело, медный загар и рыжие волосы обращали на себя внимание. Спутница Максима выглядела штучкой со страниц цареградского журнала мод, неизвестно каким ветром занесенной в запретную зону холодного континента.

Появление гостьи с Гелиоса вызвало неявный, но хорошо заметный для опытного глаза психиатра переполох. Публика бросила свои дела и переключила на Ирину большую часть внимания.

Дамы искоса кидали на нее оценивающие взгляды, амазонки недоброжелательно щурились, мужчины откровенно таращились на ту, которая так отличалась от сложившегося местного стандарта. Не реагировали только "шлемоголовые", которые по-сути, давно уже не были людьми.

Обычно здесь женщины одевались в серые и черные цвета, носили длинные юбки или свободные брюки. На ноги они надевали тяжелую обувь наподобие туристических ботинок, а верхняя часть костюма, как правило, состояла из наглухо застегнутого френча или толстого свитера под горло с жилетом обычной траурной расцветки.

Кое у кого на плечи были накинуты темные платки или пончо. Волосы старательно красились дамами в черный цвет и распускались по плечам или прятались под бандану, чтобы не дай Бог вызвать ассоциации и с конским хвостом девушки — воина. На нос цеплялись притемненные очки, если там раньше не оказывалась компьютерная гарнитура.

Смысл этих странных манипуляций со своей внешностью заключался в том, что ученые тетки не хотели иметь ничего общего с тенденциями моды, копирующими стиль принятый "дикими кошками" на службе и вне ее.

Рядиться под императорскую амазонку имело смысл где-нибудь далеко: на Тау, Кассии, Алой. Но делать это, имея батальон оригиналов под боком — было просто смешным.

Но переполох по большому счету вызвало не это. Уже давно никто не старался привлечь к себе внимания, не заявлял, хотя бы таким способом, что нуждается в обществе себе подобных.

Максим также догадывался, что кое-кто совершал туже ошибку, что и его начальник, принимая Ирину за сексдроида, которого хозяин из-за избытка дурного, низкопробного остроумия привел на мероприятие и выдает за человека.

Историк даже увидел, как его приятель Миша, стараясь, чтобы никто этого не заметил, деликатно проверил на своем браслете, не отзовется ли встраиваемый в каждого робота маячок в спутнице Максима.

— Макс, а что, кто-то умер? — несколько растеряно поинтересовалась Ирина.

— С чего ты взяла? — удивился историк.

— Почему все в трауре?

— Так принято, — пожав плечами, ответил Максим.

— И ты мне ничего не сказал?! — с негодованием воскликнула женщина. — Я же выгляжу как белая ворона.

— Ты все равно бы мне не поверила, — ответил Максим. — А потом, — посмотри. Ты произвела фурор. Теперь много дней будут разговоры про медноволосую богиню.

— Да, — сказала она, — я и представить себе не могла, что в центре Обитаемого Пространства, самом ядре цивилизации народ одевается как в забитой деревне, — усмехнулась Ирина.

— Не путай Царьград и Владимир, — ответил Максим. — И потом. Все эти цветущие девочки и мальчики — в большинстве своем — неимоверно старые существа. За их долгую жизнь было много всего: людей, событий, мыслей"…

… Фeдор вдруг ощутил, что жить в этом мире было его судьбой, что именно он должен был спокойно и неторопливо прохаживаться по фойе бутафорского кинотеатра в фантасмагорическом, призрачном городе. Именно он должен был читать мантру и улыбаться пролетающим мимо десятилетиям, оставаясь молодым и сильным впитывать мудрость эпохи спокойного и сильного разума. "Что сделано, то сделано", — со вздохом подумал Конечников, возвращаясь к чтению.

"… — Иными словами, этим их не проймешь. Ты это ведь хотел сказать? — спросила Ирина.

— И это тоже. А еще то, что у нас люди мало нуждаются друг в друге.

— Как же вы можете так жить, — с досадой произнесла женщина. — А впрочем, наверное, как везде. Просто у нас в провинции это не так заметно. Скажи, что же заставило этих моральных развалин притащить задницы сюда?

— А разве я не сказал? — удивился Максим.

— Нет.

— И ты поехала неизвестно куда, неизвестно зачем? — поразился историк.

— Ты мой мужчина. Куда ты, туда и я, — ответила Ирина.

Максим оторопело посмотрел на женщину, пытаясь понять, правду говорит она или издевается. Ирина глядела на него с мягкой чувственной улыбкой, словно предлагая себя всю своему господину и повелителю.

На какое-то мгновение все воронье сборище перестало существовать для Максима. Он ошалело потряс головой, стряхивая с себя наваждение.

— Тут показывают древние фильмы, плоские движущиеся картинки доисторических времен. Мероприятие закрытое, только для своих. Собирается институтская элита, рободелы, строители. Приезжают ностальгирующие личности из цареградского дворца. Иногда просмотры изволит посещать даже сам джихан.

— Ты часто здесь бываешь? — с уважением поинтересовалась Ирина.

— По правде говоря — в первый раз, — пряча смущение за усмешкой, ответил Максим.

— Все когда-нибудь бывает в первый раз, — не стала иронизировать по этому поводу женщина. — Главное, чтобы не в последний. На этих вечерах только смотрят?

"Атавизмы, атавизмы", — подумал Максим, чувствуя, что ему все равно приятно исходящее от женщины восхищение.

— Обычно тут решаются все серьезные вопросы. Теоретически можно улучшить карьерное положение.

— Максим, это же здорово. Постарайся использовать эту возможность.

"На кой мне это нужно", — подумал Максим.

— Хорошо, — сказал он, с улыбкой. — Пошли, уже можно.

Максим с Ириной уселись под балконом левой стороны, подальше от экрана в темном уголке.

Очень скоро тягомотина с посадкой закончилась, и в зале погас свет.

Максим по долгу службы изучил немало обработанных при помощи современных технологий исторических материалов, но настоящий фильм, причем так, как его могли видеть далекие, доисторические предки смотрел впервые.

С самого первого кадра стало ясно, что видеоряд состоит из множества неподвижных картинок. Хотя частота смены изображений была оптимизирована под современную скорость восприятия и составляла 120 кадров в секунду, глаз историка, избалованный недискретными мониторами замечал ощутимое подергивание экрана.

К этому добавлялось несовершенство картинки с недостаточно резким изображением — следствие старинной технологии образования цвета при помощи 3 монохромных слоев.

Максим, конечно, был готов к убожеству зрелища. Он много знал про те времена. Но эти бледные тени на на экране, заставили историка задуматься, каково было этим людям жить, если сидение в неосвещенном, холодном и душном зале на неудобных креслах, было одним из желанных развлечений.

Ирина, несколько напряженная сначала, наоборот, с удовольствием растворилась в том, что было неправдой вдвойне. Бывшую любовницу Толика захватила не слишком реальная история о не существовавшей женщине, приглаженная и выхолощенная режиссерами и сценаристами давно разрушенной "фабрики грез" до состояния розовой водички, предназначенной для выжимания слез из сентиментальных неврастеничек.

Как психолог, Максим понимал, зачем князь-император собирает людей в строящемся по его прихоти городе-фантасмагории, городе-призраке.

Собственно говоря, младший научный сотрудник института исторической реконструкции, непосредственно участвовал в создании мегаполиса древности. Но одно дело печь блины, другое дело давиться тем, что напек. Одно дело быть зрителем и охотником, другое — самому подвергаться тому, как жили предки.

Максим догадывался о тех чувствах, которые мог переживать император: от легкой ностальгии по давно прошедшим временам, до желания убедиться в правильности того курса, которым он, цареградский владыка, вел 63 миллиона своих подданных, разбросанных по Обитаемому Пространству Галактики.

Историку вдруг подумалось, что Даниил Концепольский, чем-то похож на одного из героев этого фильма. Он смеялся и отрицал ценности ближних своих, но в глубине души завидовал тем, кто по разным причинам, от трусости и глупости до твердого убеждения в правильности своими жизнями утверждал то, чему их учили родители.

"Выдохся наш император", — вдруг подумалось Максиму. — "Устал рубить топором великого мастера. В конце-концов, нет ничего вечного".

Экранная героиня вовсю праздновала свою любовь к напичканному предрассудками остолопу, который разрывался между спокойной, удобной и скучной теткой и пышущей африканскими страстями девчонкой, по тем временам совсем лишенной моральных запретов.

Ирина, не отрываясь, глядела в экран. На ее щеках блестели слезы. Она совсем забыла про своего спутника, забыла про необходимость играть в любовь.

Когда пресный блондинчик в очередной раз отказал огненной чертовке, Ирина, издавая какие-то невнятные звуки, поднялась со своего места.

"Ира, ты куда?" — успел только спросить Максим. Женщина сдавленным голосом сквозь слезы на бегу пробулькала, чтобы он за ней не ходил, и выскочила из зала.

Глубоко внутри что-то подталкивало Максима встать и бежать следом, но весь опыт практикующего психиатра противился этому. Сделать это означало показать слабину, поддаться на провокацию, уступить самодеятельной актерке, разыгрывающую как пьесу свою жизнь.

Историк посидел еще немного, разглядывая темный зал, освещенный лишь дергающимся изображением на экране. Кое-где торчали редкие головы зрителей. Большинство из них продолжало заниматься своими делами.

Время шло, Ирина не возвращалась. Прошло примерно полчаса, действие перенеслось из мирной довоенной идиллии в жуткую реальность военного времени.

Максим подумал, что подопечную уже точно нужно идти искать. Удовольствия от просмотра не было никакого, а, дав выплакать женщине в одиночестве самую острую, горькую обиду на жизнь можно успеть к фазе, когда напряжение спадет, и сочувствие будет принято с благодарностью.

Зачем ему это нужно Максим анализировать не стал, отметив для себя, что может быть, тетка продемонстрирует по этому поводу какой-нибудь особенный номер в постели.

Однако фойе и галерея второго этажа были пусты. Максим проверил туалеты, но никого, кроме парочки, занимающейся любовью в кабинке сортира, не обнаружил.

Историку стало немного страшно — неужели эта дура в расстроенных чувствах выбежала на улицу без одежды. Несмотря на общую закаленность, южанка там долго не протянет.

С чувством близким к легкой панике, Максим пару раз обошел здание, на этот раз, дергая все двери.

На втором этаже он неожиданно обнаружил не предусмотренный планом, незаметный проход на галерею, явно не относящуюся к доисторической эпохе.

Сделана галерея была из идеально прозрачного, практически невидимого материала. Слабое свечение поверхности пола указывало путь. Поверхность имела наклон, идти приходилось в горку.

Максиму сразу же вспомнилась темная масса со стороны бывшего Трубниковского переулка, которая на мгновение закрыла огни кинотеатра.

Действительно, судя по всему, там стоял замаскированный модуль, — громадный, неуклюжий аппарат, снабженный собственными двигателями, с грехом пополам приспособленный для коротких самостоятельных полетов в космосе и посадок на поверхность небесных тел.

Такие модули использовались в основном при освоении новых планет в качестве убежищ, командных комплексов и исследовательских центров.

На Земле, тем более в запретной зоне, он мог принадлежать только одной из служб князя-императора. Возможно, это был опорный пункт "шлемоголовых" или хуже того — амазонок.

Сталкиваться с этими усердно лижущими зад своему хозяину суками, тем более находящимися при исполнении служебных обязанностей было просто неприятно.

Нет, они не грубили, не хамили, но от них исходило нечто первобытное, нечто среднее между раздражением, озабоченностью, даже страхом. В сочетании с тем, что большинству людей до джихана цареградского не было никакого дела, эта служебная паранойя вызывала желание избегать связанных с высшей властью мест, где все так непросто.

Делать было нечего, и Максим двинулся над домами, используя в качестве опоры под собой лишь слабо светящуюся туманную дорожку. Ему очень хотелось, чтобы проход с той стороны был заперт, тогда ему не придется искать ненормальную подругу там, где ему меньше всего хотелось быть.

Проход оканчивался ничем, дорожка просто обрывалась в воздухе. Историк, однако, знал, что это совсем не так, но инстинкт самосохранения все равно вопил об опасности.

На всякий случай, Максим оперся руками о невидимые стены и высунул голову за край дорожки. После мгновенного всплеска черноты перед глазами от пересечения границы маскировочного поля, историку открылся довольно большой, темный зал с висящими в воздухе над холодными февральским сугробами столами, стульями и даже барной стойкой.

За столами сидели люди, нисколько не обращая внимания на то, что парят на высоте, — к прозрачным полам и стенам давно привыкли. На столах горели плоские свечки, плавая в керамических плошках с водой. Материал, из которого был сделан корпус и сам горючий состав, тоже были прозрачными, отчего казалась, что огонек горит прямо на поверхности воды, бросая причудливые блики на стол и окружающее пространство.

Максим почувствовал облегчение. Никаких казарм, никаких командных пунктов. Просто небольшой, уютный ресторанчик, где гости, которым надоело сидеть в холодном зале, могли погреться, перекусить и обсудить впечатления.

Историк сделал пару шагов. Обнаружился еще один любопытный факт, — в стены были вмонтированы голографические проекторы высокого разрешения, которые, если не очень приглядываться, создавали иллюзию окон, за которыми горит ночными огнями большой город.

Максим узнал кадры из мнемозаписи, сделанной им сегодня. Кто-то из техников оперативно воспользовался полученной информацией.

Точка взгляда была несколько изменена, согласно высоте расположения зала. За спиной Максима полыхал Новый Арбат, виднелась река из белых, красных и желтых автомобильных огней на Садовом. Перспективу слева загораживали громады жилых домов с россыпью звезд освещенных окон.

Пространство вне экранов, без прикрас, показывало то, что было на самом деле: снег, пустоту, темноту ночи. Историку стало немного не по себе от сюрреализма картины, сочетания того, что было и как это все выглядит теперь.

— Максим Величко? — поинтересовалась неизвестно откуда возникшая девушка.

— Это я, — ответил историк. — Чем могу быть полезен?

— Если вы ищете Ирину, то она за 4 столиком, беседует с Даниилом Андреевичем. Однако, император особо просил, чтобы его во время этого, крайне важного разговора, не беспокоили.

— Передайте императору, что я по мере возможности удовлетворю его пожелание.

Глаза Максима нашли этот столик. Ирина сидела к нему спиной. Судя по напряженности ее спины, по жестикуляции, разговор был нервным и злым. Историк вдруг испугался. В голове возникла картина того, как женщина хватает со стола стакан с водой и выплескивает его содержимое в лицо владыки Обитаемого Пространства.

— Император просил передать, что последствия могут быть самыми печальными.

— Знаете что, милая барышня, — сказал Максим, решительно отодвигая девушку и направляясь к столику, — Ирина моя пациентка, и я не позволю, чтобы она нарушала необходимый режим.

— Стойте, — испуганно вскрикнула служащая, пытаясь его остановить, хватая его за руку.

Историк вежливо, но решительно стряхнул руки девчонки и сделал еще шаг.

— Ну, ведь вам же человеческим языком говорят — "нельзя", — снова повысила голос девушка, решительно хватая Максима за свитер.

На шум обернулись все, даже Ирина, хоть она уже практически не контролировала себя. Максим, совершенно не задумываясь, что ему за это будет, показал пальцем на ее спутника, потом поднял растопыренную ладонь к голове, изображая корону.

Глаза Ирины расширились от ужаса. Она все поняла.

Джихан призывно помахал рукой.

Максим подошел. Служащая семенила сзади, и от нее тянуло запредельным, невыносимым страхом.

— Здравствуйте Даниил Андреевич, — приветствовал Максим джихана, согласно правилам вечеринки.

— Здравствуйте Максим Александрович, — иронически ответил император.

Историк впервые видел своего владыку так близко. Повелитель Обитаемого Пространства, на своих официальных изображениях, стараниями стилистов, выглядел как представительный, подавляющий своей харизмой мужчина. Но в жизни, глядя на свежую, гладкую кожу и рассеянную улыбку на лице, трудно было вообразить, что он и есть тот самый, вызывающий ужас джихангир.

— Я говорила, я предупреждала, — вклинилась в разговор служащая.

— Вы свободны, Мария, — несколько раздраженно оборвал ее император. И, обращаясь к историку, предложил, — Садитесь, Максим, составьте нам компанию.

— Спасибо, — ответил тот.

— Выпьете что-нибудь? — поинтересовался джихан.

— Спасибо, нет. Не могу. За рулем…

— Тогда сок, — посоветовал император.

— После холодильника внизу, я бы с удовольствием выпил чаю с лимоном, — после секундного раздумья ответил Максим.

— Вот и славно. Разрешите вам предложить настоящий, высокогорный, — сказал император. — Мария, вы слышали?

— Да, Ваше Величество.

Служащая ушла.

— Что вас так удивило? — спросил император. И сам же ответил. — Общение без чинов — только для моих гостей, тех, кого я приглашаю. Не все, к сожалению, понимают, что это всего лишь форма общения…

— Ваше Величество намекает на меня? — желая напоследок поерничать, спросила Ирина.

— Ирина Евгеньевна, ты это… Потом острить будешь, — довольно грубо посоветовал ей джихан.

— Нет, меня удивило другое, — сказал Максим. — Не думал, что вы знаете о моем существовании.

— Кто не знает хозяина бессмертной кошки? — усмехнулся Даниил. — Рапорты присылали каждый день много лет подряд, пока на самом высоком уровне не было решено, что в этом нет ничего страшного.

— Не думал, что на такие, в общем-то, интимные дела обращают внимание.

— Люди всегда считают, что про них знают только то, что они показывают наружу, — с улыбкой ответил император. — Вот, например, сейчас вы лихорадочно пытаетесь сообразить, как заставить этого цареградского дядьку рассказать о том, что Ирина успела наговорить.

— Ну, да, меня это интересует.

— А напрямую спросить неудобно…

— Совершенно верно.

— И вы пытаетесь обойти это, в надежде, что потенциально оскорбительные моменты я забуду или сочту несущественным?

— Речь идет о другом человеке. По поводу своей персоны я бы не стал миндальничать.

— А вы думаете, что если бы меня что-то не устраивало, ваша подружка бы сидела тут, празднуя собственную значимость?

— Я не знаю, — ответил Максим. — Никогда раньше не общался с власть имущими.

— Честный ответ. Это хорошо. Я думаю, Ирина после сама расскажет. Меня всегда удивляло, отчего так не любят и боятся того, кто все это организовал: достойную, долгую жизнь в каждом воплощении, непрерывность существования, возможность развития…

— Люди стремятся считать, что сами всего добились, — ответил Максим.

Повисла долгая, неловкая пауза, в течение которой император отчаянно боролся с чем-то внутри себя. Что это было гнев или веселье стало ясно, когда джихан разразился смехом. Он смеялся долго, до слез.

— Вот что значит профессиональный психолог, — наконец, произнес он. — В самую точку. Максим, бросайте вы свой ВИИР и перебирайтесь ближе к морю.

— Спасибо, я подумаю, — ответил историк.

— Скромность украшает, когда нет других достоинств, — с улыбкой произнес император. — Были психиатром, были историком, самое время стать царедворцем. Мне нужны при дворе энергичные молодые люди правильного направления, ученые, аналитики. А то ведь, знаете ли, вокруг вьются все больше рубаки и интриганы.

— В любом случае, на ближайшие 2–3 года я занят. А там видно будет, — дипломатично ответил Максим.

— Ну да, конечно. Через 2 года мы вернемся к этому разговору, — согласился император и тут же, не давая опомниться, спросил: — А каким вы видите будущее своей спутницы?

— В смысле? — сделал вид, что не понял историк.

— Все просто, — конечно, пристально глядя Максиму куда-то чуть выше глаз, в середину лба, — сказал джихан. — Имейте только в виду, что женщину переделать невозможно. Грубые энергии могут послужить хорошим ускорителем, но это лишь для тех, кто умеет стоять на гребне волны. Но меня больше интересовала, — профессиональная деятельность госпожи Кузнецовой в ее прошлых воплощениях.

— Даниил Андреевич, об этом лучше спросить у нее самой.

— Тоже верно, — согласился джихан. — Однако, если задуматься, как много невостребованных знаний подспудно живет в человеке и как неожиданно они могут пригодиться…

— Вы говорите о том, что случится, если память прежних жизней сделать устойчиво доступной для теперешней личности?

— Совершенно верно.

— В общем и целом подобная регрессия ведет к тяжелым невротическим конфликтам личностей, откровенной шизофрении и даже случаям одержимости. В работе сканер-оператора это тяжелейший брак, сравнимый только со смертельной ошибкой хирурга, — пояснил Максим.

— Страшнее чем синдром ненужности? — просто спросил император, посмотрев на желтый огонек на сигнальном браслете Ирины. — А впрочем, давайте переменим тему. Как вы думаете, зачем все это?

— Что? — мягко поинтересовался Максим.

— Не притворяйтесь, что вы не поняли, юноша, — строго сказал император. — Разумеется реконструкция.

— Я не задумывался, — ушел от ответа историк.

— Да Бог с вами, — усмехнулся император. — Все говорят об этом. Бытует мнение, что Данька на старости лет сошел с ума. Есть такое?

— Да, — согласился Максим.

— А что вы сами думаете?

— Я работаю в ВИИРе.

— Отлично, — император улыбнулся, оценив емкость фразы. — А не приходилось вам слышать о чудовищных затратах на постройку практически бесполезного города?

— Слышал и такое.

— Что вы об этом думаете?

— Что кому-то выгодно, чтобы считалось, будто нами руководит ностальгирующий маразматик.

— А кому выгодно, чтобы считалось, будто нами руководит ностальгирующий маразматик? — поинтересовался император, практически слово в слово, повторив ответ Максима

— Тому, кто хочет прикинуться ностальгирующим маразматиком.

Джихан удивленно встряхнул головой.

— А что же скрывает этот самый деятель под вывеской маразматических затей? — серьезно поинтересовался Концепольский.

— Все, что угодно, — в раздумье ответил Максим. — Проработку изменений в геноме человека, проверку технологий управления личностью через психосемантику и волновую психотехнику, разработку методов радикальной психокоррекции и сшивки личностей из разных кусков памяти, собственных или наведенных.

— Да, — сказал император, вставая. — Фантазия у вас могучая. Попридержите ее. Годика через 2 ей найдется достойное применение. Рад был познакомиться.

Он протянул руку, и историк спешно пожал ее.

— Это большая честь для меня, Ваше Величество, — сказал Максим.

— Я была очень рада познакомиться, — встряла Ирина.

— Ну, разумеется, — ответил джихан. — И я. Приезжайте запросто, будем пить и предаваться печали о том, что уже прошло, но скоро вновь выйдет из бездны времени. Вы единственная, кто любит этот город, также как и я.

Император удалился. Следом, из — за соседнего столика, встала девица явно секретарской внешности: убранные под бандану волосы, темная, закрывающая тело одежда, черные очки на носу.

Она на мгновение приблизилась к Ирине, что-то прошептала ей и, не спеша, направилась вслед за хозяином Обитаемого Пространства.

Подопечная Максима замерла, пытаясь вытолкнуть застрявшие в глотке слова, растеряно хлопая глазами. Так она стояла довольно долго.

— Что она тебе сказала? — поинтересовался Максим.

— Ерунда, — ответила Ирина, наконец, выйдя из ступора. — У тебя дома есть этот фильм?

— Дома — нет. В спецхране можно заказать.

— Поехали тогда домой, — предложила женщина.

— Поехали, — согласился Максим.

Помойная подруга Толика резво засеменила к выходу нервной, раздраженной и одновременно испуганной походкой, потеряв всю стать величавой богини.

Ирина успокоилась только тогда, когда "Корсар" поднялся на 200 метров над Мертвым Городом.

На Ирине это сказалось следующим образом. Она сложила пальцы в бессмертный, идущий из доисторических времен жест, называемый когда-то в этой местности "факом" и визгливо крикнула, обращаясь к кому-то внизу:

— А вот это видела, сука? Пугало черное!

— Что случилось? — обеспокоено поинтересовался Максим.

— Ты знаешь, что она мне сказала? — гневно спросила историка женщина.

— Откуда?

— Эта тварь сказала: — "Приезжайте, мои амазонки будут вам рады".

— Прямо так? — поразился Максим. — Похоже, это была сама…

— Ну, я это и без тебя поняла, — зло ответила Ирина.

Некоторое время они летели молча.

— Милый, о чем это вы с джиханом говорили? — заглядывая историку в глаза, спросила женщина.

— Вместе вроде были, — ответил Максим. — За одним столом сидели.

— Максик… Максимушка, — просительно произнесла женщина, ластясь к нему, как большая кошка. — Ты такой умный, а я дурочка.

— Ну, хорошо. Начну издалека. К середине 27 века, то есть к моменту нового появления в мире пророка в виде Даниила Концепольского, тогда еще не императора, а просто сына княжеского архивариуса, Земля представляла собой практически ту же чистую доску, которой она стала после Большого Голода.

— А был ли Большой Голод? — поинтересовалась Ирина. — Церковники в каждой проповеди поминают его. Иногда мне кажется, что это или сказка или преувеличение, аналог упраздненного ада и вечных мук.

— О, если бы, — нервно усмехнулся Величко. — Ты бы видела, сколько костей лежит в туннелях метрополитена и под развалинами.

— Но ведь правда этому есть какое-то объяснение, кроме Божьей воли.

— Да, конечно. Несмотря на то, что живы непосредственные свидетели, мы до сих пор не знаем, как все случилось. А экспериментировать… Ну, ты сама понимаешь.

— Да уж… — зябко повела плечами Ирина.

— В наши дни это уже практически невозможно. А все случилось так. Когда население этой планеты стало приближаться к 7 миллиардам, сработали защитные механизмы. Образно говоря: "Усталость сковала Землю".

Катастрофы случались и раньше. У древнейших народов погибшей доисторической цивилизации, оставались смутные предания об их высокоразвитых предках, бороздивших небо на летательных аппаратах и достававших до Луны при помощи бесконечно удлиняющейся лестницы. Чтобы там не было, — кометы, смещение оси, чудовищные извержения, войны с использованием высокомощного оружия, эпидемии, — жизнь на Земле много раз обновлялась.

— А как это все случилось в этот раз? — с обожанием глядя на него своими зелеными глазами, спросила Ирина.

— На этот раз все было без всякой помпы. Для того, чтобы жизнь могла существовать на поверхности нужен не только свет и вода. Все гораздо серьезнее.

Говорят, что ни одно живое существо не может выжить в своих отходах. А самыми страшными, как оказалось, для Земли были не отравляющие вещества, не промышленные выбросы, не радиация. Самыми страшными для Земли оказались мысли и эмоции живущих на ней людей.

— Да, я слышала про это, — скучнея, ответила Ирина. — Этой тягомотиной нас пичкают все религиозные каналы. Но ведь это чушь, полная чушь. Земля — это просто невообразимо большой кусок дерьма, летящий в пространстве. Как на нее могут влиять мысли ничтожно мелких существ, обитающих на ней?

Максим некоторое время молчал, подбирая подходящий пример.

— У тебя бывало, что ты опаздываешь, торопишься, нервничаешь, а техника как назло начинает барахлить. То вызов телефонный срывается, то компьютер виснет, то лодья никак не встает в рабочий режим?

— Сколько угодно раз, милый. Это у меня пожизненное.

— Так вот, с Землей случилось то же самое.

— Да брось, она ведь большая.

— Как оказалось не настолько.

Женщина отвернулась и с неудовольствием стала глядеть в окно на снежную равнину.

— Ты смотришь и думаешь, что назначение этого "куска дерьма", безропотно носить людей на себе, выращивать ему пропитание, держать его жилища, прятать в себе мертвые тела?

— Ладно, я все равно ничего в этом не понимаю, — с досадой ответила Ирина.

— Давай по-другому, — предложил Максим. — Вот представь жил доисторический человек, страдал, мучился, болел, потом помер. Закопали его в землю. А куда делись все эти эмоции, мысли, боль, страх?

— А вправду, куда? Когда у меня бывал в гостях Толик, я просто физически чувствовала его присутствие, даже спустя много дней.

— А те времена каждую секунду развоплощались 2–3 человека, оставляя всю грязь на Земле. Есть у нее, у земли — матушки есть свойство — обезвреживать отходы. Гниющие тела становятся травой и деревьями, энергия успокаивается, становится нейтральной, годной для нового цикла. — Максим сильно упрощал, но это было необходимо, чтобы его поняла Ирина. — Что будет, если в раковину наливать больше воды, чем сливается? Представь, — слив засорился?

— И ты хочешь сказать, — размышляя, произнесла женщина, — случился засор, и дерьмо поперло наружу?

— И испортило всю систему тонких энергоинформационных связей. Мертвая информация задушила живых. Это называлось синдромом Х.

Выработка тонкой энергии на поверхности была остановлена. Растения и животные погрузились в спячку, которая продлилась три года. Те, кто выжили, навсегда запомнили этот чудовищный урок.

— От этого, джихан цареградский навешал на орбите генераторы стерилизующего излучения? От этого, для рождения ребенка нужно пройти семьдесят шесть комиссий? От этого только 5 женщин из ста получают свое законное право — быть матерью, — гневно спросила Ирина. — Ты еще про вампиров вспомни. Монумент Славы в Киржаче, колыбели цивилизации. Тьфу.

— Наверное, можно и про Киржач. Что бы тогда с нами было, если бы джихан не отстрелялся тогда от мутантов? — ответил Максим.

— Не слишком ли высокая цена — полная власть для мизантропствующего психопата за 3 недели пострелюшек в незапамятной древности? — негодующе сказала Ирина. — И как закономерный итог "праведного курса" — 10 миллионов жителей на всю центральную планету. На целую планету, по прошествии почти трех тысяч лет!

— А зачем больше? — поинтересовался Максим. — Пролетев Галактику вдоль и поперек, я понял, что наиболее комфортно живется в мирах, где население не больше 3–5 тысяч человек. Тишь, гладь, Божья благодать.

— Ладно, деревянный мальчик, — с досадой произнесла Ирина, понял, что может вдрызг разругаться с мужчиной. — Скажи, что эта курица кудахтала? Про то, что она там сказала, когда ты вошел…

— Она передала, что джихан просил не мешать.

— И ты не послушался? — с неподдельным ужасом и восхищением произнесла женщина.

— А что мне оставалось делать, если у меня баба — дура…

— Ах ты, гад… — произнесла Ирина, впиваясь ему в губы своими пухлыми чувственными губами.

У них был долгий и совершенно чумовой секс в кружащем над лесом глайдере. Примерно через час, историк собрался с духом и посадил "Корсар".

Максим и Ирина продолжили заниматься любовью в доме, прикипая друг к другу в совершенно невозможных, запредельных ощущениях.

Потом, во втором часу ночи, обуреваемый чувством вины перед заждавшейся хозяина кошкой, историк поволок сонную Мару в комнату для медитаций, испытывая облегчение оттого, что завтра пятница, выходной день.

Максим очень хотел спать. Сознание временами отключалось, однако, губы сами произносили затверженные тысячами повторений, известные каждому человеку с детства слова.

Вдруг в один из моментов просветления, когда увлекаемое вселенскими вибрациями сознание снова вернулось к Максиму, он обнаружил на коленях рядом с мурлыкающей кошкой голову Ирины. Помойная женщина безмятежно спала, поджав под себя ноги и по-детски положив под голову сложенные ладони. На сигнальном браслете горел чистый зеленый огонек……."

Федор по инерции пробежал взглядом еще несколько строк после мантры, как вдруг что-то с силой развернулось у него в голове. "Есть" — пронеслось в сознании. "Я не умру, теперь я никогда не умру", — колотилась в сердце, стучала в виски сумасшедшая радость освобождения от главной кары человеческого рода — краткости жизни.

Ощущение было удивительным — никуда не нужно было больше торопиться, вдруг потеряли силу все вехи расставленные людьми на пути к смерти.

Те привычное ориентиры, которыми простые люди руководствовались на своем жизненном пути: детство, взросление, экзамены, испытания, любовь, свадьбы, рождения детей, постройка дома, первые седые волосы, морщины, служебный рост или трудное постепенное накопление богатства, медленное угасание жизни в распадающемся теле, старческая немощь тела и разума — это было теперь не для него, потеряв всякий смысл.

Жизнь капитана ВКС Федора Андреевича Конечникова простиралась теперь без конца и края в грядущие века. Времена, которые волновали Федора лишь абстрактно, стали близкими, достижимыми, осязаемыми.

Все это было чудесным образом заключено в 12 труднопроизносимых словах. К радости Конечникова примешивался холодок неизвестности. Но недаром у пакадура было это желание — взглянуть на обратную сторону звезд. И как когда-то в звездный океан, Федор решительно направил свой путь в океан времени.

Подводя черту под своими сомнениями, Федор аккуратно, сильно надавливая на карандаш, переписал мантру из книги в блокнот, вырвал листок и спрятал его между корочкой и пластиковой обложкой удостоверения личности.

Конец 15 главы.