"Судить Адама!" - читать интересную книгу автора (Жуков Анатолий Николаевич)

X

Утро обрушилось на Ивановский залив шумным, быстро нарастающим обвалом.

Первыми примчались на попутной машине и сразу кинулись смотреть, жива ли рыба, Парфенька с Витяем. Вслед за ними прибыл из совхоза во главе с Мытариным весь его наличный грузовой транспорт – тридцать шесть бортовых машин, включая самосвалы. Суетливо гудя, они маневрировали и выстраивались на дамбе, готовясь пойти за рыбовозкой Витяя. Затем приехали с бригадой плотников и слесарей Сеня Хромкин и длинноносый инженер Веткин. Плотники под руководством Сени стали сбивать из тесовых досок легкие длинные желоба, а Веткин со слесарями начал отлаживать на холостом ходу работу ленточных транспортеров. Потом на «рафике» приехали связисты Примака. Проволочники с телефонными аппаратами и переносными катушками кабеля за спиной потянули связь от ветлы вдоль поселка на Хмелевку. Радисты быстро вырыли неподалеку от той же ветлы окоп, установили рацию, забросив провод антенны на самую макушку дерева, и стали кричать: «Хмелевка! Хмелевка! Я – Ивановка. Как слышите? Прием». Один покричит-покричит, потом другой – на переменках. Примак стоял, как главнокомандующий – форма одежды повседневная полевая, на широкой груди бинокль, высокий, стройный, пятки вместе, носки врозь, – на бугре, слушал радистов и наблюдал за удаляющимися проволочниками. Автономная связь – это вам не шуточки.

На «скорой помощи» приехал с молоденькой медсестрой старый Илиади, а за ними в крытом грузовике быстрая Клавка Маёшкина, нарядная накрашенная, с веселым транзисторным приемником. Помахав всем рукой – «Привет, труженики!» – она скрылась за дверью своего заведения, и в следующую минуту голубая «Лукерья» ожила: распахнулись оба окна, освободившись от ставень, запел звонче транзистор («Ах ты, душечка, красна девица»), застучали ящики, зазвенели бутылки, вносимые двумя грузчиками. Старый Илиади указал сестре место медицинской палатки рядом с кафе и пошел на дамбу к шоферам, чтобы провести беседу о природе человека. Но и шофера торопились к веселой «Лукерье» и ее хозяйке. Никакие уговоры Илиади о пользе знаний не действовали. Вскоре у раздаточного окошка выстроилась большая и веселая очередь. Красивая Клавка притягивала мужиков как мощный магнит, хотя обжуливала их и они это знали. Правда, работница она была что надо, всех мер.

Илиади подумал, поглядел и стал оклеивать плакатами кафе, ствол ветлы, борта машин, стенки транспортеров – помните о личной гигиене, о желудочно-кишечных заболеваниях, мойте руки перед едой, овощи и фрукты – перед употреблением, не перегревайтесь на солнце и т. д.

На «уазике» прикатили редактор районки Колокольцев с Мухиным и Комаровским, чтобы сверить вчерашние впечатления на месте – слишком уж необычным был исходный материал подготовленного газетчиками очерка. Напечатаешь, а потом смех на всю Хмелевку, иди на ковер к начальству.

Красивый и румяный, как девушка, Анатолий Ручьев привез бригаду самодеятельных артистов во главе с работницей райплана Еленой Веткиной, молодящейся примадонной драматического кружка.

И еще приехали на машинах и мотоциклах для предварительного ознакомления с местом работы милиционеры и дружинники Сухостоева, прибыла на грузовике отдела культуры музыкальная артель Столбова, прикатил на мопеде Сидоров-Нерсесян, пришагал со своей фермы Голубок, встревоженный исчезновением кормачей Лапкина и Бугоркова, забежали поглазеть на этот базар ивановские колхозники, а за ними и председатель Семируков. И продолжали прибывать грузовики из окрестных колхозов, мобилизованные районным штабом, – машины с тесом, рабочий и отдыхающий люд.

Весь косогор у залива до утиной фермы колхоза, вся дамба до самого леса на том берегу, уставленные транспортом, кишащие возбужденными людьми, стали великим табором, который разноголосо шумел, гудел, окликался зычными командами Примака и Сухостоева, допрашивался раскатистыми (через мегафон) краткими фразами Феди-Васи.

На этом обширном пространстве выделялись три плотных скопления людей и техники: на дамбе, где сосредоточился весь грузовой транспорт; на косогоре, где вытянулась рыба, и возле кафе «Лукерья», куда собрались все успевшие налюбоваться рыбовидным чудом, чтобы за чашкой чая, кофе или за кружкой пива обсудить это событие и проверить свои личные впечатления.

Самой оживленной и многочисленной была, конечно, двухколонная очередь вдоль рыбы. Эту очередь сдерживали, давали пояснения, предостерегали, увещевали охрипшие уже Сидоров-Нерсесян, Парфенька, Витяй, Федя-Вася и сам директор Мытарин, который помогал Веткину у транспортеров.

– Ну куда ты тянешь лапу, слушай, – сердился рыбнадзор. – Хочешь получить ответный удар, да?

– Граждане, соблюдайте порядок! – разносилось из мегафона. – Рыбовидный организм какой? Неизвестный, электрический. И, значит, надо делать что? Соблюдать технику безопасности. Как соблюдать? Во-первых, не трогать голыми руками и ногами, во-вторых, не подходить на близкое расстояние…

– А здоровущий зверь, правда?

– Ой, девочки, какая же у этой рыбы длинная шея! Мне бы такую…

– А голову такую тебе не надо? – не удержался Веткин, досадуя, что его жена и здесь показывает свою глупость и кокетливость.

– Не надо, – сказала она без обиды. – Слишком. удлиненная. Правда, с золотым ободком, изумрудная, а это самый обещающий, самый красивый цвет – цвет надежды.

– Надежды на что?

– На счастливую любовь, милый мой!

– Да ладно, не собачьтесь хоть здесь.

– Как ладно, когда ей о душе пора думать, внуки растут, а ей все любовь, старой вешалке.

– Внуки внуками, а душа без любви не бывает, миленький.

Веткин с безнадежностью опустил нос в нутро транспортера и зазвенел там срывающимся ключом. Что тут скажешь, когда и возраст ее не образумил.

А Мытарин неожиданно заступился:

– Знаешь, а у ней неплохая интуиция. Кристаллографы утверждают, что изумрудный камень поглощает красную малоэнергичную зону спектра и пропускает волны зеленого цвета. А это цвет надежды – цвет растительности, цвет фотосинтеза, энергетической основы жизни.

– Черт с ней, пусть надеется.

Подошел присадистый хлопотун Семируков, поправил указательным пальцем очки и дернул Мытарина за рукав рубашки:

– Хочешь за счет моего колхоза в передовики выйти? Шалишь, братец. Залив на моей земле, и Лукерья – моя. Она, сволочь, больше полтыщи утят слопала.

Мытарин распрямился во весь свой рост, посмотрел на него сверху, сказал сочувственно:

– Два твоих кормача сидят в пожарной машине – арестованы ночью за разбойное нападение на рыбу. Ты послал?

– Что-о? Какие кормачи?

– Такие. Иди попрощайся, пока Сухостоев не увез.

Председатель, ругаясь, поспешил к пожарной машине, возле которой толпились милиционеры, а Мытарин, по знаку Веткина, нажал пусковую кнопку: транспортер мягко вздрогнул, и широкий его ремень, перегнутый желобом, поплыл, неся на себе брезентовые рукавицы Веткина.

Они опробовали еще два транспортера, поставленные цугом, – оба работали хорошо.

– Шабаш, – сказал Мытарин. – Можно начинать подъем.

И будто узнав, что наладка закончена, приехали Балагуров и Межов. Самый ответственный момент необычной кампании начался.

Описание тут будет неполно и неточно, как всякое описание крупного события, в котором участвуют много людей, машин и механизмов, действующих одновременно, – тут нужен показ, нужен зрительный ряд, движущаяся картина, панорама, где пусть мелким планом, но в динамике видны сразу все действия участников великого свершения. К сожалению, в нашем распоряжении только традиционный метод описания, но и тот мы нарушаем, уходя от множества подробностей, чтобы они не замедляли восприятия, не нарушали драгоценной динамики. Потери при этом значительные, но в данном случае не бедственные, потому что часть их будет восполнена Колокольцевым, Мухиным и Комаровским, которые опросили многих присутствующих здесь и теперь наблюдают за развитием события с разных ключевых точек. Они решили отвести событию целый газетный номер и сделать его в основном читательским, многоголосым, полифоничным, мы же рассказываем только то, что видим сами. Причем стараемся быть краткими.

Итак, заметив прибытие начальства, Мытарин взял у Феди-Васи мегафон и, бася на всю округу, расставил людей по основным пусковым участкам.

Витяй Шатунов сел за руль своей водовозки, на боку которой уже белело крупно «Живая рыба-мясо», и запустил двигатель. Как водитель головной машины он стал вроде бы начальником колонны, которая вот-вот сформируется.

Вторая команда была для инженера Веткина и слесарей – они встали у транспортеров, чтобы переложить тело рыбы с берега на ленту транспортера и нажать пусковые кнопки.

Третья – для Сени Хромкина. Он хоть и механик, но руководил плотниками, поскольку дощатые желоба делались по его мысли: чтобы рыба лежала ровно, а не вздымалась из кузова грузовика на его кабину, с кабины не опускалась на капот двигателя, не поднималась опять в кузов следующего грузовика и т. д. Желоба клали по правому борту каждой машины и прихватывали в двух местах проволокой.

И последняя, самая короткая команда шоферам грузовиков – внимание, приготовиться.

Все присутствующие замерли в ожидании. В настороженной тишине Балагуров влез на столик у кафе и сказал короткую, хорошо продуманную речь. Ее предполагалось дать в очередном номере районной газеты. Затем подождал, когда стихнут бурные аплодисменты, и повелительно вздел над собой руку – всем внимание!

Музыкальная артель Столбова надела на плечи сверкающие трубы и припала к черным дудкам, Столбов дирижерски поднял обе руки, Мухин и Комаров-ский – один с крыши кафе, другой с берега залива – нацелились фотокамерами. Даже деловитая Клавка Маёшкина раскрыла рот, но глядела почему-то на инструктора райисполкома Митю Соловья. И когда тишина стала напряженной, звенящей, Балагуров резко опустил руку.

– Начали! – рявкнул в мегафон Мытарин.

Дружно взревели двигатели грузовиков, колыхнулись и задвигались люди у транспортеров, у машин, у штабеля желобов, заплакали дудки, заохали трубы духовой артели, а толпа зевак у «Лукерьи» закричала «ура!». Дружно закричала, заслуженно – работа началась хорошо.

Рыбовозка Витяя тронулась сразу же после пуска транспортеров с рыбой, за ним пристроился грузовик с некрашеным сосновым желобом, выступающим далеко позади и впереди кузова. В этот желоб, как и задумал хитроумный Сеня, и ложилось тело рыбы, подаваемое транспортерами. И едва грузовик отъехал, за ним под транспортер пристроился, не останавливаясь, другой, затем третий, четвертый… Плотники, сбивавшие здесь желоба, направляли тело рыбы, если шофер подъезжал немного неточно.

– Терпи, родимая, терпи! – шептал Парфенька, торопясь за грузовиком и не поспевая. Он опять был в брезентовой робе, заячьем малахае и тяжелых резиновых броднях – мало ли что придется делать рабочему человеку.

– Стой! – закричал в мегафон Мытарин, увидев, что Балагуров повелительно машет руками, хотя никаких видимых неполадок нет, рыба идет ровно, не беспокоясь.

Прыгая, как лось, он подбежал к Балагурову, который распекал краснорожего Столбова, и услышал с досадой ничтожную причину остановки.

– Вам Ручьев марши велел играть, а вы что дудите?

– Перепутали, – пробурчал Столбов. – По привычке вострубили, простите.

– По привычке!

Мытарин нетерпеливо оглянулся.

– Минутку, Иван Никитич, – сказал он решительно. – За организационную сторону дела отвечаю здесь я и прошу не останавливать по пустякам всю работу.

– Да ты что? Какой пустяк, когда «Реквием» играют.

– По мне, так пусть хоть совсем не играют.

– Это по тебе, Мытарин, а кроме тебя здесь сотни людей, музыка должна помогать работе.

– Извините, но сейчас мы не работаем именно из-за вашей музыки. А у нас впереди встретится столько трудностей, что я не представляю, что мы станем делать. Особенно при таком вот отношении…

Это уж было слушком, Мытарин сам почувствовал, что переборщил, но остановиться не мог. Его выручил спокойный Межов:

– Случайность, недоразумение, Степан Яковлевич. Командуй продолжение. – И обернулся к Балагурову, но Мытарин уже не слышал их разговора: он рванул на бугор к конечному транспортеру и дал команду продолжать движение.