"Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды" - читать интересную книгу автора (Аллор Ира)Глава 2— Аллор! — проник в его сознание безмолвный зов, голос показался знакомым. Неужели? Откуда? Впрочем, ясно. — Аллор! — Голос вновь звал, отвлекая от воспоминаний. «Зачем я ему понадобился? Еще раз услышать, что он обо мне думает? Что встал на сторону Света? Так, похоже, подумают и в Валмаре». И правильно, кому какое дело до того, что наплевать ему было на Свет и Тьму, что сломан, что ничего уже не хотел, только уйти — хоть в небытие. И слабая надежда была — вдруг ждет еще? Теперь уже все. Не вырваться. Попал из не-жизни в не-смерть… — Аллор, ты слышишь? — Зов был почти отчаянным. Ну что еще ему надо? — Сомнений в том, кому принадлежал голос, уже не осталось. — Да, слышу. — Это я, Гортхауэр… — Слышу. — Где ты? — Песни в хоре ваниар распеваю, разумеется. А как ты думаешь? — Я не думаю, я догадываюсь — в Мандосе? — Проницательно. Сам догадался? — Почти. Но я не думал… — Не думал… Что же, ты добился цели — уничтожил во мне человека настолько, что я все еще здесь. Можешь радоваться — свободы я не достиг. Доволен? — Да я не за тем тебя звал, чтобы злорадствовать. — Ах, не за тем? А зачем, позволь поинтересоваться? Тебя разве не тошнит от бесед с предателем? — Развоплощенных не тошнит. — А-а-а… Ну тогда продолжим. — Аллор, я, на самом деле… Я во многом был не прав, но я изменился… — О, конечно… — Ты же не знаешь, каким я был когда-то, в Предначальную эпоху… — Добрым и наивным. — Тебе бы только издеваться… — А что еще делать? Я же ничтожество. — …Неженка, сволочь нуменорская, майарский ублюдок и так далее — да, я так говорил и думал… — Почему в прошедшем времени? Все правильно, так и есть. — Ну я много чего сказал и сделал, кое-что зря, наверное… — Так ты дотянулся до меня, чтобы порассуждать о ходе истории? — Нет, просто… коль скоро это удалось… — То? — Ну вкратце — прости за это… — За что? — За нее… И за всю эту историю… — Я же сказал, что прощаю. Поделом мне — при чем тут ты? Разве можно ненавидеть погоду или дерево, придавившее тебя насмерть? Не стой под грузом… — Спасибо, снизошел… — Чего ты хочешь наконец?! — Уже ничего. Учитель хотел поговорить с тобой… — Учитель…Тебя мне мало… — Ты его не знаешь! Он… Я тебе еще тогда о нем рассказывал. — Не только мне. Может, Ар-Фаразон тебя лучше понял? — Ох… — Что? Что-то не так было? — Ты ничего не знаешь — ведь кроме моих рассказов, ныне для тебя ценности не представляющих, ты только с Книгой Судеб да с «Сильмариллионом» знаком…. — Я знаю несколько больше, чем ты думаешь. — То есть? — Неважно. Что же могло вызвать интерес Властелина Тьмы к моей скромной личности? Чем обязан? Ты ему не все рассказал? — Он рассказал немало, и еще больше я узнал… м-м… непосредственно… — Это был другой голос, низковатый, глубокий, хотя и слабый. — Ну и что еще хотел бы услышать Учитель моего Господина? — Не надо так… Меня зовут Мелькор. — Очень приятно. Аллор. — Знаю. — Еще бы. Чем обязан вниманием? — Интересно стало поговорить с тем, кто умудрился так насолить Ортхеннэру. — Я только помог тем, кто мог сделать это. А я просто хотел свободы — неважно, какого рода и какой ценой… — И теперь ты здесь? — А как же? Я же теперь майа — во всяком случае, не настолько человек, чтобы покинуть это осиное гнездо. — Да, это тяжело — утратить Дар… В свое время моим ученикам удалось получить его. Не всем, правда… — Эльфам Тьмы — Эллери Ахэ? — Откуда ты знаешь? — Что-то в лучшие времена Гортхауэр рассказывал, и не только… — Неужели ты видел Книгу Памяти? — Прочитал. — Прочитал?! — Да, Намо дал. Не знаю зачем — может, чтобы не скучал. — А ты… почему ты все еще у него? — А куда я денусь? Я не стремлюсь жить. — Вот как… Но ты же, как я понял, майа — и не можешь умереть и уйти. — Знаю, Намо говорил. Пусть что хотят, то и делают, вдруг когда-нибудь да удастся. — Ты так хочешь уйти с Арды — тебе нечего терять здесь? — Думаю, что нечего. Впрочем, все, наверное, в любом случае бессмысленно — сколько можно ждать? — Чего? — Не чего, а кого. Меня… — Подожди… Я что-то узнал от Ортхеннэра, но, возможно, не все. Эта девушка — она ушла? — Разумеется — хоть это я мог для нее сделать. И видел, что она свободна. На это сил хватило. — Ты убил ее? — Убил. А лучше было бы вечно видеть ее призраком, да еще подчиненным кому-то безраздельно?.. Будь я проклят! Я погубил ее. Что я мог принести ей? Ни радости, ни защиты, ни покоя… Только на болтовню и годился, — не смог защитить, не смог даже помешать ей прийти в Мордор. — Думаешь, это было бы возможно? Она же любила тебя. Историю Берена и Лютиэнь помнишь? — Ох уж эти предки… Да, я виноват. Недооценил ее. Не предполагал. — А если бы представил? — Не знаю. Я впервые испугался так — не за себя… Но что делать — не знал. Все было так безнадежно. — А посоветоваться с кем-то из побратимов? — А чем бы они помогли? Только втягивать… — А с Ортхеннэром? Может, он понял бы, помог чем-то… — Понял?! — Аллор на мгновение вышел из себя: издевается, что ли, мятежный Вала?! — О да, он бы понял… После всего, что он мне наговорил, с ним — советоваться? Он бы посоветовал… Конечно, я предоставил ему в конце концов возможность повеселиться от души, но, видит Эру, я к этому не стремился. И вообще, Мордор явно не был подходящим местом для порядочной девушки. — Ты хорошо разбирался в этом? Насчет порядочности? — Неплохо. Со стороны виднее: себя к таковым я никак не мог отнести. — Да-а, нашел же Ортхеннэр себе на голову ученика… — …слугу. — Ты никогда не считал его учителем? — Вот еще. Этот тип отношений не для меня. Учиться — люблю, но учеником быть — не получается. — Слугой, похоже, тоже не очень-то… — Рабство — не то состояние, когда интересуются, получается у тебя или нет. Я утратил свободу — пришлось служить. Мне объяснили, где мое место и чего я стою. Доказательства были весомые. — Рабство… — Аллору показалось, что Мелькор вздохнул. — У вас в Нуменоре, похоже, этого хватало… — Еще бы. У меня хорошая школа — не привыкать. — Ты же, насколько мне известно, принадлежал к высшему обществу. — Ну и что? Все мы были слугами Золотоликого короля… И за любым могли прийти ночью. — Тебя минуло. — Да. Помог милейший Аннатар — по дружбе, видимо. Это я, дрянь такая, не оценил… — Да, ехидства тебе не занимать… — Ну и что с того? Как был ничем, так и остался. — Да уж, мелочи какие. Всего только с твоей помощью от Мордора камня на камне не осталось. Ну еще сохранил память там, где нельзя не забыть себя, полюбил, будучи призраком, отказался от любви ради той, которую любил, — чепуха… — Когда на хвост наступают, даже умирающая собака укусит… — Ну тебе-то порядком хвост прищемили. — Тут уже цепочка прослеживается — и тянется, похоже, от твоей Ангайнор… — Что? — Гортхауэр озлобился. Я тоже не понял его. Такой, какой я был (да и есть), холодный эстет, ищущий только развлечений, — да ни в жисть! И ему из меня что-то человеческое вытягивать — некогда было и уже незачем. Ему же совершенное орудие нужно было — зачем какие-то чувства? — Ты понял это? — Теперь. Я же сказал, что простил его. Понять — это ведь наполовину простить, так говорили. — Наполовину… — Я не уверен, простила ли она… — Не теряй надежду. Может, вы еще встретитесь… — Встретимся — в конце Времен… — А ты будешь дожидаться, сложа руки, в развоплощенном состоянии? — Так ближе… — Короткий путь не всегда самый краткий. Не теряй веру. С твоей родословной — что Лютиэнь, что Эльвинг… — С чего ты вообще взялся меня утешать?! Кто я тебе? — Не знаю. С тобой интересно побеседовать. — О чем со мной беседовать… — О многом. Ты видел гибель и разложение оплота Светлых в Средиземье, ты видел, как кончается эпоха магии… И, как это ни странно тебе покажется, у нас много общего… — У недомайа с Валой? — Меня тоже называли рабом… — Но я им — был… — Прости… Но, право же, различие несущественное. — Ничего. Не стоило обращать внимания. Видишь ли, мне нечего особенно рассказать. Да и грядущая эпоха людей не внушает оптимизма. Так что… Невелика радость от бесед со мной — а тебе и так несладко. — Я привык. — Если вас дракон задавит, вы тихонько вскрикнете. Раз задавит… — Два задавит, а потом — привыкнете… — Аллор явственно расслышал усмешку в голосе Мелькора. — Именно. Откуда? — Не помню, еще в Аст Ахэ кто-то сказал… Вот что я тебе скажу: воплощайся. Не дожидайся, пока заставят — а они заставят. Зачем тебе нарываться? — Это я слышу от Валы-мятежника? — Ты умеешь быть гибким — называй это как хочешь. Не всегда проще идти напролом. У тебя есть цель, а добиваться цели ты умеешь. — Ну и куда я сунусь? Мне надоело служить… — В крайнем случае, назовись учеником Намо или Ниэнны. Или Ирмо. Они не будут дергать тебя. Ирмо мечтателен, Ниэнна не злая, а Намо, похоже, уже проникся к тебе приязнью. А там… Раздались шага. Аллор обернулся. На пороге стоял Намо. — Приветствую тебя, Намо, — сказал он вслух. — Удачи тебе, Вольнодумец, — послышался в сознании голос, которому почему-то хотелось доверять. — О чем задумался? — спросил Намо. «…В мысли лезть не пытается», — отметил Аллор про себя. — Так… Осмысливал прочитанное — грустно. Не смог я в свое время понять Гортхауэра… Может, он был бы хоть немного другим… — Ты тоже был другим. Да и вряд ли тебе это могло быть по силам… — Учитывая, насколько мне было на всех наплевать, кроме собственной персоны… — Не верится. Может, ты наговариваешь на себя? — Хочешь, поройся в памяти — той, нуменорских времен? — Не боишься, что лишнее вычитаю? — Мне показалось, что доносы — не твоя стихия… — Спасибо. Что же, прикрой глаза… Намо положил руку на голову призрачного майа и углубился в тайники памяти. За секунду до этого Аллор попытался облечь недавний мысленный диалог в форму размышлений — мало ли что пригрезиться может… Перед Намо проходили картины Нуменора. Роскошные замки, море, сверкающие мрамором пристани… Рабский труд за блестящими фасадами, утонченный разврат, почти невинная — по степени невосприятия ее как чего-то из ряда вон выходящего — жестокость. Странные не то игрища, не то действа — вызывающие, бесшабашные. Стражники, разгоняющие дерзких, — и они же, униженно извиняющиеся: «…Простите, ваша светлость, не признали». Картины, полные странных тварей, линии — в них какая-то болезненная жесткость… Менельтарма, усеянная причудливо одетой публикой, пьяной и одурманенной, пытающейся изобразить нечто, напоминающее поклонение Валар. Горы фруктов, пьяные голоса, исполняйте хвалебные гимны вперемешку с чуть ли не уличными куплетами. Красивые, но какие-то безумные танцы. Среди бешеной пляски мелькает лицо со знакомой насмешливо-надменной улыбкой. Холодные, опустевшие от дурмана глаза… Помпезный храм — толпы жертв, кровь, льющаяся в золотые чаши, изящный серп, перерезающий горло. Палец, на котором простое, но элегантное кольцо с обсидианом, окунается в кровь и скользит к узким, чувственно изогнутым губам. Высокомерно-отстраненно взлетевшие брови. Брезгливая гримаса. Мрачный взгляд Золотоликого… Причудливые оргии. Фигуры, летящие с башен… И наконец усталый, потрепанный жизнью человек, распростершийся у ног нечеловечески красивого создания в окружении темных силуэтов… Намо прекратил чтение: в конце концов, сколько можно копаться — захочет, сам еще что-то расскажет. Взглянул на Аллора — тот сидел, опустив голову. Почувствовав взгляд Валы, поднял глаза: — Располагающая личность, не правда ли? — Сейчас ты иной. И нечего тебе сидеть тут как в заточении: из тоски это тебя не вытащит, к цели — не приблизит. С плотью ты обретешь новые силы, и может, кто-то еще в Валиноре постарается тебе помочь. А жить можешь у меня, если захочешь, — хоть здесь. Правда, это было некогда местом заключения Мелькора — но тебя это, похоже, не смущает? Впрочем, ты чем-то напоминаешь его… Так или иначе, я буду рад помочь. — Отчего же? — Не знаю пока. Какое-то предчувствие… — Наверное, ты прав. Хватит отсиживаться — будь что будет. Я смогу сделать это сам? — Я подскажу. Сосредоточься, вспомни себя. Готов? Произнеси заклятие образа — повторяй за мной. Аллор повторял странные слова, казалось, рождавшиеся в глубине сознания, кажущиеся удивительно знакомыми. Что-то менялось, возвращались ощущения. Хорошая зрительная память услужливо вызывала к жизни многочисленные отражения в зеркалах — все отчетливей. — Ну вот, теперь — закрепление… — донесся голос Намо. Произнеся заклинание, Аллор открыл глаза. Вокруг все неуловимо изменилось: он давно уже не видел — так. И волна забытого навалилась, закрутила его, как обрывок пергамента. Резанул легкие воздух, холодным дуновением сквозняка обожгло кожу, тело словно вырезали из окружающего пространства… Даже тусклые цвета и приглушенные звуки старой темницы обрушились на голову градом пестрых осколков. Майа снова зажмурился и сжался в комок на полу, стиснув руками виски. Впрочем, спустя мгновение он уже вполне овладел собой и встал. Комната качнулась перед глазами, и майа оперся о край стола. Намо хотел поддержать его. — Спасибо, я справлюсь… — Аллор стоял перед ним, непринужденно облокотившись на спинку стула, — нагота, похоже, нуменорца не смущала. Намо усмехнулся: — Как себя чувствуешь? — Чувствую… вот именно: чувствую. А… зеркала здесь нет? — Отчего же. — Вала указал на стоящий в углу овал. Это и впрямь было зеркало, только пыльное. Да и будь оно чистым, новоиспеченный майа до этого момента не углядел бы там ничего — по известным причинам. Аллор придирчиво осмотрел себя, словно примерял обновку. Удовлетворенно кивнул: — Похож… — Ты не польстил себе, — улыбнулся Намо. — Впрочем, это было бы нелегко. Бывший человек действительно был красив необычной, несколько болезненной красотой — изящно-хрупкая, стройная фигура, узкое лицо с заостренными аристократическими чертами, несущими печать утонченного вырождения, хищно и в то же время иронично изогнутые губы, причудливо изломанные брови, временами придающие лицу выражение высокомерного удивления, и — приподнятые к вискам глаза, похожие на редкий камень, меняющий цвет от светло-голубого до почти фиолетового, кажущиеся холодными и насмешливыми, чуть прикрытые веками и длинными густыми ресницами. Пышные, волнистые черные волосы облаком окутывали голову, падая на плечи. Кровь Перворожденных ясно читалась в облике последнего нуменорца. — Честно говоря, всю эту новообретенную роскошь не мешало бы прикрыть… — все же чуть смущенно проговорил Аллор. — Ой, да, я как-то задумался… — Намо тряхнул головой. — Ты же в первый раз это сделал… И в последний, я надеюсь. — Как будто тень пробежала по лицу Валы. — Тирзэ! — позвал он. На зов в проеме двери возник майа. Острыми линиями лица он походил на Намо, только волосы были вьющиеся, с золотистым отливом. — Он? — вопросительно глянул Тирзэ на Намо. Тот утвердительно кивнул. — Проводи к себе и подбери, пожалуйста, что-нибудь из твоего гардероба. Заходи потом ко мне, — кивнул Вала Аллору. — Непременно, — улыбнулся тот в ответ. Тирзэ махнул рукой, приглашая следовать за собой. Они прошли рядом длинных коридоров, углубляясь в чертоги Мандоса, и наконец приблизились к небольшой двери. Тирзэ открыл ее, и они оказались в просторном помещении. — Добро пожаловать! — обвел он шутливо-хозяйским жестом покой, обставленный скромно, но со вкусом. Стол был завален бумагами и рисунками, на стенах висело несколько ковров, сюжет некоторых изображений показался Аллору знакомым — прочитанным навеяно, что ли? Тирзэ тем временем принес ворох одежды — цвета были вариациями пурпурно-фиолетового — гамма Намо. Неторопливо порывшись, Аллор выбрал свободную рубашку с прямым вырезом, узкие штаны и мягкие остроносые сапоги чуть ниже колена. Наборный пояс с серебряной пряжкой завершил наряд майа. Одеяние элегантно сидело на нем, делая сходство с эльфом еще более разительным. Непривычным было отсутствие оружия, — словно поймав его мысль, Тирзэ виновато улыбнулся: — У меня ничего нет. — И не надо. Такие вещи как деталь костюма не подбирают. Понадобится — найду. — Улыбка смягчила нечто надменное, почти хищное, скользнувшее по лицу Аллора, и Тирзэ не мог не улыбнуться в ответ. — Может, какие-нибудь украшения? Колечки, цепочки, браслеты… — Ну нет, хватит с меня колечек, — рассмеялся бывший кольценосец. — Слушай, ты и вправду был назгулом? — поинтересовался Тирзэ. — Что ты, разумеется, дивным эльфом, разве не видно? — Аллор усмехнулся. — Да, был. — Вас действительно все Средиземье боялось? — Ага, детей пугали: прилетит, мол, назгул и унесет. И недалеко от истины, между прочим. — Наслышан я о черных всадниках-призраках… — Да уж. Пятно тьмы под черным плащом… Любимые герои баллад и анекдотов. — И чем вы в основном занимались? — Убивали, например, — лениво проговорил Аллор. — Неужели Гортхауэр стал таким? — грустно спросил Тирзэ, помолчав. — Впрочем, его и Мелькор часто укорял за… жестокость… — Всегда получается, что кто-то берет это на себя. В Средиземье бывает не до сантиментов. Аргор это хорошо понимал… — Аргор? Ваш предводитель? Кем он был? — Воином. Полководцем. Нуменорцем… Тирзэ помолчал, потом вдруг спросил: — Все же удивительно: твои побратимы смогли уйти, когда их души перестало держать кольцо. А как тебя оно могло удерживать — еще раньше? Ты же… — Я не был майа. Я был человеком. Просто у них душа сохранилась — людская, а у меня ее, видимо, вовсе не было… Нечему уходить — осталась некая сущность. — Глаза говорившего нехорошо сузились. — Извини. Тебе тяжело вспоминать? — Глупости. Просто неприятно. — Неприятно… — Тирзэ с сомнением покачал головой. — Ума не приложу, что можно с человеком сделать, чтобы осталось только то, что в пределах Арды неуничтожимо… — В Средиземье это называют преисподней. Туда попадают несвободные души, отягощенные злом, — если они не могут уйти за Круги… Меня держало Кольцо — почти эпоху, — тускло проговорил Аллор. Глаза его на мгновение стали неподвижными, чуть дрогнули тонкие длинные пальцы. Тирзэ показалось, что отблеск огня мелькнул на лице собеседника; впрочем, все быстро исчезло, как наваждение, тем более что новый майа успел найти на столе гребень и теперь невозмутимо расчесывал густые пряди волос. — Это Гортхауэр так с тобой поступил? За что? — За все хорошее. Личные дела. Тирзэ понимающе кивнул, прекращая расспросы. — Послушай, — вдруг спросил Аллор, — а у тебя нет… чего-нибудь черного — из одежды? Я очень уважаю Намо, да и Тьма успела надоесть — как мне казалось, но… Я, наверное, слишком долго был там: неуютно как-то, непривычно, что ли. Тирзэ задумался. Потом тряхнул головой, видимо, приняв какое-то решение. — Подожди, я сейчас, — и нырнул в соседнюю комнату, откуда вскоре вернулся, бережно неся темный сверток. Встряхнул черную ткань — это был плащ, длинный и широкий, с пурпурно-фиолетовой подкладкой. Черная, как ночное небо, материя на ощупь напоминала одновременно и бархат, и шелк, была легкой и в то же время плотной, складки мягко струились. Майа накинул плащ на плечи Аллору — ткань почти касалась земли, хотя он был высок, — и застегнул изящную серебряную застежку в виде ящерицы с небольшими крылышками, с глазами из золотистого, с искрой, камня. Аллор осторожно закутался в плащ, вопросительно взглянул на Тирзэ: — Откуда это? Твое? — Теперь — твое. Носи — тебе, наверное, нужнее. Это его плащ. — Его? — Аллор понял, о ком речь. — Но… мне? — А кому? Мне, что ли? Где? Здесь? — Тирзэ стоял, опустив голову. Аллор положил ему руку на плечо: — А собственно, откуда он — у тебя? — Мелькор подарил когда-то. — Ты был у него? Так этому плащу… — Тебя еще на свете не было. Люди только пробудились. — А что ты там делал? — Я с ним познакомился, еще когда он в первый раз в плену был. Здесь, в Залах Мандоса. Намо к нему заходил, ну и я… подслушивал… — Тирзэ вздохнул. — А потом я отпросился к нему, в Средиземье. Там было так интересно… Красиво. И народ славный. И я все думал — может, Валар просто не видели этого, просто какое-то непонимание… — И если всем все объяснить, то настанет мир и всеобщее ликование… — А почему — нет?! — взвился Тирзэ. — Теперь-то я понимаю, что если на самом деле каждый только и думает, как власть удержать или чтобы по голове не получить, то эти мир и взаимопонимание никому даром не нужны! Некоторым вообще скучно, когда никого не режут… — Майа расхаживал по комнате, размахивая руками от волнения. — И ты все же попытался? — Попытался… С Таникветиль открывается прекрасный вид… вот только падать неприятно — даже для майа… — Тирзэ поморщился. Глаза Аллора стали ледяными. Майа продолжал — как будто выговаривался за многие годы: — Сказали: врагу продался, сволочь!.. А ведь я действительно Свет тоже любил… — А Намо… — А что — Намо? Что он против всех сделать мог? — Но ты ведь был посланником… Впрочем, о чем это я? С вражескими пособниками ни к чему церемониться… — Вот именно. Меня судили как отступника. А Намо… сидел как окаменелый… До сих пор себе простить не может — я-то простил… — И с тех пор ты здесь? — Да. А куда я отсюда? Как очнулся, плащом этим накрытый, думал — убегу. Туда. А потом представил виноватую физиономию Мелькора… А у Намо такие глаза были… Он мне, конечно, сказал, что я его могу своим Валой не считать, что он трус и ничтожество, раз не смог меня защитить, и что поможет мне бежать из Валинора… А я остался. Не смог его бросить. Вот и «живу» потихоньку. — Тирзэ усмехнулся. — Чертоги Мандоса велики, кто меня среди призраков искать будет? Так что… общаюсь, новости разные узнаю, с Намо и Вайрэ сидим, беседуем — иногда. Пишу вот, рисовать порой берусь… Ты ко мне заглядывай — даже если выйдешь отсюда… Аллор взял со стола один из рисунков: — У тебя хорошая рука. — Спасибо. А ты в этом смыслишь, я вижу… — Почему ты так думаешь? — Ну ты смотришь как-то правильно… — При жизни меня называли арбитром изящества. И вообще я люблю… любил рисовать… Может, у тебя литок найдется? И для письма что-то… Тирзэ протянул ему лист бумаги, кисть и баночку с тушью. В первом наброске майа узнал себя, потом возникли драконы, странные деревья, сплетающиеся в танце фигуры… Еще один быстрый росчерк, явно в задумчивости — на бумаге появилось девичье лицо с большими приподнятыми к вискам глазами, слегка вздернутым носом и насмешливой улыбкой. Пышные кудрявые волосы обрамляли его. — Слушай, это лицо мне знакомо. Кто это? — Так… некто… Тирзэ наморщил лоб, что-то вспоминая. — Но я видел ее. Здесь. В Залах Людей. Аллор резко повернулся к нему, оторвавшись от листа. Капля туши сорвалась с кисти, одев плечи нарисованной девушки черным плащом. Тирзэ вздрогнул от неожиданной реакции. — Где? — прошептал Аллор. — В Залах Людей. Давно… около трех тысяч лет назад. Да, это она. — Три тысячи… И? Рассказывай все, подробно! — Майа стиснул кисть Тирзэ с неожиданной для хрупких на вид пальцев силой. — Отпусти, больно, ты что?! — Пальцы разжались, Тирзэ высвободил руку. — Что с тобой? — Рассказывай, — повторил Аллор. — Она появилась в Залах Людей. Я сначала подумал, что это мальчишка, подросток. Одежда пыльная, рваная. Окликнул — обернулся, вижу — девчонка. Хмурая. — Это, говорит, чертоги Мандоса? — Да, отвечаю. — Можно гут присесть? — Отчего же нет? Она села, прислонившись к стене, и прикрыла глаза. Странным мне это показалось. Я вышел: она явно была не в духе. Ладно. Захожу через день-два — люди обычно уходят дальше, а она сидит. Только в дальний от выхода угол перебралась. Тут я не выдержал. Почему ты еще здесь? — спрашиваю. — А что, нельзя? — Тебе придется уйти. Люди здесь не задерживаются. — Обычно. Но… может быть, все-таки можно? — Не сможешь, — говорю. — Ты и так долго удерживаешься. Людей как бы уносит течением — туда, на Пути. — Я не могу сейчас уйти на Пути. — Невозможно. — А как же Берен? — Он бы вынужден был уйти. Приди Лютиэнь днем позже — и все. — Днем… — И голову опустила. — Нет, мне долго придется ждать… Может, до конца Времен… — Что у тебя стряслось? — спрашиваю. Хотел по голове погладить — вздрогнула, отодвинулась. — Ничего, — говорит, — особенного. Просто ждать мне долго придется — оттуда быстро не возвращаются… — Откуда? Ты хоть расскажи. — Из преисподней, — отвечает, а глаза застывшие. Тирзэ взглянул на Аллора. При последних словах его пальцы сжали подлокотник так, что тот хрустнул. — Так она знает… знала… — Послушай, Аллор, объясни, кто она? — Девушка, которую я полюбил и которая полюбила меня, — вот кто. — Она продолжала любить тебя, даже когда ты стал призраком? — Когда мы познакомились, я им был уже давно. Брови Тирзэ поползли вверх. — Это не из-за нее ты с Гортхауэром разругался? Аллор неопределенно кивнул: — Значит, она видела. Конечно, душа ведь не сразу покидает тело. А дальше — что? — Она не могла оставаться дольше — ее сносило все дальше к выходу. У нее уже не было сил задерживаться в этих залах. Я ничем не мог ей помочь. Намо… тоже… Как можно удержать в руках воздух или свет?.. Она спросила: — Как ты думаешь, на Путях есть обочина? — Обочина? — удивился я. — Ну да — сидя на обочине, видишь всех проходящих. И я никому не помешаю. Когда он вырвется, — а когда-нибудь это произойдет, — мы уйдем вместе… Она встала и решительно пошла к проходу. Перед тем как шагнуть за порог, — я мельком видел клубящуюся серо-белесую пустоту, а за ней, не знаю, что-то, — она обернулась: — Прощай, Тирзэ, спасибо за компанию. Я вдруг понял, что даже не спросил, как ее зовут. — Меня зовут Эльдин, — сказала она, словно прочитав мои мысли, — передай ему, что я жду — ТАМ, — и сделала шаг… Наверное, ей казалось, что она называла имя, и неоднократно. Значит, это ты… Тирзэ замолчал. Аллор встал, обнял его за плечи: — Спасибо тебе. — За что? Я же ничего не сделал… — Ты запомнил. Теперь я уверен, что эти тысячелетия она не провела… в иных местах. А что касается ожидания… Говорят, на Путях забывают… Хорошо бы. — Ты до сих пор ее любишь… — Да, как это ни странно. Наверное, развоплощение и преисподняя — идеальные средства от склероза. — Может, все же сумеешь уйти… Хотя жалко будет — только познакомились… — Не горюй, скоро это у меня не выйдет. — Возможно, у тебя впереди — вечность… — Вечность — это очень долго. — Знаешь, я почему-то верю, что у вас получится. Не у тебя, так у нее — она девчонка с характером. — Да уж, — улыбнулся Аллор. Эльдин… странное имя. В Арноре, построенном потомками Верных, квенозвучащие имена были в моде. Проблема заключалась в том, что языком этим никто давно уже не пользовался и имена часто подбирались по звуку. Вот и получилось: красиво, как звон капели, льдинкой на языке: эль-дин… Когда, проболтав с ним всю ночь, она, вспомнив, представилась, он долго смеялся: «Не обижайся, но тебя назвать «звездным молчанием»… Впрочем, наверное, все же «звездная искра»». И улыбнулся. Она вообще была немного странной. Так говорили. Читать выучилась рано, и после этого хлопот с ней не было — только в библиотеку пустить. Проблемы начались позже — даже не тогда, когда, вместо того чтобы играть с девчонками в дочки-матери, она убегала с приятелями в лес и возвращалась поцарапанная, в пропахшем костром платье, или когда на день рождения попросила в подарок меч. Просто через несколько лет товарищи по играм стали иначе смотреть на нее, а подружки начали шептаться по углам о взрослом — ей неинтересном. Отношения мужчин и женщин не были для нее тайной и, может быть, поэтому не вызывали у нее горячего интереса, да и объект приложения теории как-то не вырисовывался. Парни оставались для нее приятелями, интересными — по возможности — собеседниками; к их немалому огорчению, ибо она «пользовалась спросом», как это иногда называли: маленького роста, но стройная, с пышной шапкой кудрявых темно-рыжих волос, не признающих благопристойных причесок, что подобают девушке из хорошей семьи. На тонком лице блестели большие светло-зеленые глаза, и его не портило ни то, что рот был чуть великоват, ни россыпь почти незаметных веснушек — наоборот, это сообщало некое дополнительное очарование: таков был приговор общественного вкуса. Отчет в этом она себе вполне отдавала, но практических выводов не делала: в книжках все было интересней. К тому же хоть и понятно было, что многое там — вымысел, но неужели — все? Она не видела иных существ, хотя никто в Арноре не отрицал существования тех же эльфов, например. И ходили слухи, множились легенды об ужасных черных всадниках, призраках Тьмы, сгустках ночи, не ведавших жалости похитителях и убийцах, бывших некогда великими воинами. Грозно вырастал Мордор, Тьма была вполне реальной — слухи сплетались с рассказами очевидцев. Но разве это могло помешать своевольной девчонке бродить в окрестных рощах и вересковых пустошах? — Кому я нужна? — риторически вопрошала она испуганную ее очередным возвращением за полночь мать. Что может быть красивей сумерек, когда все кажется смутным и таинственным? Казалось, вглядишься внимательней, успеешь поймать тень, мелькнувшую на краю взгляда, — и иной, странный, придуманный или угаданный мир оживет, обретет реальность, откроются его призрачные ворота, а там… Что — там, можно было фантазировать сколько угодно, она была уверена в одном: скучно не будет. Смеяться над ее фантазиями не решались — язычок Эльдин, длинный и острый, ничего хорошего не сулил насмешникам. Последнее слово она умудрялась оставить за собой, а смельчаки, надеявшиеся, что для них насмешливый блеск ее глаз сменится на томное влюбленное мерцание, скоро понимали безнадежность затеи. Особо непонятливым окончательно разъясняли положение вещей острые кулаки, умудрявшиеся метко попадать в чувствительные места. А среди замшелых валунов, причудливо искривленных северных деревьев было несравнимо интересней — размышления никто не прерывал, сказки и легенды оживали в воображении без помех. И когда повеяло странным холодом и в сумерках перед ней возникла высокая фигура, казавшаяся вырезанным из ночи сгустком тьмы, она забыла испугаться: уж очень это было занятно — ожившая легенда. То, что представитель сказочного мира был явной нежитью, причем недоброй, ее не смущало… Только когда небо стало еле заметно светлеть, до нее внезапно дошло, что они проболтали всю ночь — и было о чем. То есть о чем придется — перескакивая с темы на тему, с невольными паузами — исключительно чтобы отсмеяться. Он оказался ироничен и ехиден — до цинизма, священных тем для него не существовало. Впрочем, знал он немало — хорошо, что ее знаний хватало, чтобы отслеживать ссылки на источники. Говорить с ним оказалось исключительно легко, и как-то очень быстро она перестала обращать внимание на мертвый, глухой голос и неживое свечение глаз из-под черного капюшона, откуда оный голос доносился. Посему спросить о месте и времени следующей встречи показалось ей вполне естественным. Впрочем, ее собеседник поинтересовался тем же самым… — …Чтобы назвать тебя звездным молчанием, нужен был парадоксальный ум… извини, впрочем. — А тебя-то как звать? — Аллор. — Хм… тоже мне, мечта, — продемонстрировала она познания в высоком наречии. — Один-один, — ухмыльнулся он. Ей было интересно. Ей было весело. У нее появилась тайна — вполне реальная. Видимо, утром ее взгляд был загадочен, ибо подружка Лаура, девушка в делах любви искушенная, спросила: кто он? — и сделала понимающее лицо. Эльдин расхохоталась — ее ночное времяпрепровождение со вздохами при луне не имело ничего общего. Это просто интересный собеседник — и все. Ей было интересно. Картины истории, незнакомые места вставали перед глазами, как живые, — рассказывал он мастерски. Помог перевести на квениа сочиненную ею песенку — высоким наречием призрак владел свободно. Попросила показать известные ей по книгам приемы владения мечом — изящно продемонстрировал, поставил кисть… Могильным холодом повеяло сквозь перчатку — но… ее почему-то бросило в жар… …В тот вечер он как будто разучился облекать мысли в отточенную, изысканную форму — какие-то обрывки фраз, сбивчиво — про свои жестокость, равнодушие и трусость, про пустоту, про… Прощай. Зачем? Только нашла хорошего собеседника, друга… Друга? — Зря, не стоило — плащ слился с ночью, только топот копыт его коня звучал еще какое-то время — и все. Почему? Чем-то обидела? Что-то не так? За что? День за днем ее тянуло к тому же месту — вдруг? Нет. Разве бывает так — исчезать, как в воду канул. Что-то не то… — Ты с кем-то поссорилась? — заглянула в глаза мать. — Да нет — просто не в духе… Как ползут дни. А в голове — сумерки и приближающаяся тень в развевающемся плаще. Крутятся в памяти разговоры — где было что-то не так? Перерыла все материалы о Тьме, какие только можно было достать — легально и нелегально… Как-то, проснувшись утром, поняла — надо идти. Придет, отыщет и спросит: в чем дело? Страшно — вдруг высмеет, отвернется, отречется… А вдруг… Только ее там не хватало… А что? Просто увидеть — и все. Она поймет. И сразу уйдет. Или не уйдет. Знала почему-то, что — нет. Выйдя за ворота и оглянувшись, поняла — не вернется. Тяжело уходить. Но не усидеть уже дома — никак. А Мордор найти несложно… Эльдин вздохнула, глядя в бесконечную даль, усеянную светильниками звезд и миров. Уже не первое тысячелетие за спиной клубилась пустота, а перед глазами переливалась светом и обволакивала тьмой бесконечность — и смотреть не надоедало. Звезды пели, разговаривали, их хор лечил и утешал — но слабо. Одиноко как… Как было бы замечательно идти вместе по блестящей тропе, слушая музыку Эа. — Ведь те, чьи судьбы сплелись на Арде, не разлучатся?! Она ждала. Боялась оторваться от призрачного порога: на Путях забывали. Она — не хотела, она должна была помнить. Она знала, что Кольцо утрачено — прошла хмурая, мрачная тень Исилдура, поминавшая нелестно вражью поделку, виру — предательскую добычу… По крупицам восстанавливала она картину событий в Средиземье — обрывки разговоров и мыслей, иногда удавалось побеседовать — не все торопились навстречу сияющей неизвестности… Такое уж состояние было: будь что будет — наплевать, только какая-то непривычная волна жаром прошла по телу, когда в тронный зал Властелина вошел неуловимо скользящей походкой он… «…Он же отрекается, чтобы — выгородить…» Запретным это было, или — ненормальным, или — дерзостью? Как знать… Подвела… Почему-то не удалось испугаться восьми черных теней вокруг трона — и темной фигуры на нем. А за того, девятого, как-то сразу боязно стало. И почувствовала в какое-то мгновение его страх — за нее. Он даже не глянул в ее сторону, но — она поняла. Ощутила: сейчас он упадет на колени — ради нее… будет молить о помиловании. «Не надо унижаться!» — эта мысль была яркой, отчаянной. И мелькнул заклятый клинок у горла Владыки… Последнее слово все же осталось за ней — как всегда. Точнее — за ними. Она верила: что-то он все же сможет сделать… Если ничего другого уже не осталось. Как холодно и больно было ощутить в теле светящуюся злую сталь… И наслаждением было покинуть бесполезную уже оболочку. Она знала, что произошло с ним. Душа не сразу устремилась в чертоги, ждущие всех живших когда-либо на Арде. Опалило огнем. Последнее слово: ненавижу! Последняя мысль — на краю безвременной бездны: люблю! — дотянулась до нее… Она подождет — оттуда скоро не возвращаются. Но ничто не вечно. Звезды баюкали ее бессонницу — безрезультатно. Она ждет… |
||
|