"Возвращение воина" - читать интересную книгу автора (Коул Аллан)

Глава 2. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ОРИССУ

Когда я достигла устья реки Ориссы, был конец лета.

Я приближалась с максимальной осторожностью. Мне уже приходилось укрываться от назойливых, как осиный рой, патрулей, плавающих под флагом Птицы Лиры. Эти суда ощетинились оружием. На каждом патрульном судне имелся свой заклинатель, чтобы распознавать магическую контрабанду. Но я очень хорошо знала дельту реки. Знала, где располагались отмели, закрытые в то время года туманом, бухточки, служившие мне убежищем еще в юности; знала, в каких местах дельты берег обычно пустынен и дает возможность спрятаться от посторонних глаз.

Я короткими бросками перебиралась от одной туманной отмели до другой, от одной бухты до следующей. Несколько раз, проскользнув в очередное убежище, я почти сразу сходила на берег и поднималась на ближайший холм, чтобы посмотреть, нет ли поблизости вражеских патрулей. Однажды я стала свидетелем того, как патруль захватил мелкого контрабандиста. Его судно было тщательно обыскано, небольшой груз, обнаруженный в трюмах, конфискован.

Это не показалось мне столь уж необычным. Все цивилизованные государства имеют законы, призванные защитить их торговлю от нежелательного вмешательства. По законам Ориссы — той Ориссы, которую я знала пятьдесят лет назад, — судно, капитан и команда подвергались в таких случаях аресту и должны были впоследствии предстать перед судом. Наказание, которое грозило контрабандистам, изменялось от очень больших штрафов до тюремного заключения. В отдельных случаях — вплоть до ссылки, если нарушившие закон были гражданами Ориссы.

Однако то, что произошло вслед за изъятием груза, было не только необычным, но и пугающим. С помощью подзорной трубы я увидела, как патрульный заклинатель приказал спрятать отобранные у контрабандиста товары в специальное помещение, которое он опечатал личной печатью. После этого капитан и команда захваченного судна были обезглавлены на месте, их трупы — спрятаны в трюме, а корабль — сожжен.

В течение ближайших двух дней я следовала неотступной тенью за другим патрулем. Наблюдала, как они берут на абордаж одно судно за другим. Почти никому не было причинено вреда и многим дозволили плыть дальше после того, как завершился досмотр судов. Но я видела, что отдельным беднягам не повезло, и они разделили судьбу первого контрабандиста.

Чтобы избежать подобной фатальной встречи, я должна была приблизиться к Ориссе по суше. От дельты до города была неделя пешего пути. Четыре дня — на лошади. Я приняла дополнительные меры предосторожности и изменила свою внешность, что смогла без труда миновать многочисленные контрольные пункты.

При обдумывании дальнейшего продвижения по суше труднее всего было принять мысль оставить корабль. Поблизости не было ни одного укрытия, за которое я была бы спокойна. Если на корабль кто-нибудь случайно наткнется, то вскоре заклинатели Новари будут прочесывать окрестности, быстро подхватят мой магический след, в отношении принадлежности которого Птица Лира не ошибется.

Поразмыслив, я получше разогнала корабль и выбросила его подальше на берег. От мачты я отрезала небольшую серебряную полоску. Если мне посчастливится уцелеть, я смогу с помощью этой полоски восстановить корабль и полететь домой, к Салимар. Тогда я не думала, что обстоятельства складываются в мою пользу, вероятность того, что я останусь жива, была незначительна, но я все равно запаслась этой полоской и хорошенько припрятала ее.

После этого я попросила прощения у души корабля и создала заклинание, которое его уничтожило. Корабль охватило холодное голубое пламя. Дыма не было, но, как только он загорелся, воздух замерцал. А когда корабль исчез, раздался резкий звук, как будто бы взорвалась шаровая молния.

К тому моменту, когда я отправилась в путь, в том месте, где я выбросилась на берег, оставался только неглубокий след от киля.

Через два дня пути я выбралась из непрерывной череды холмов и увидела главную дорогу, ведущую в Ориссу. Я была верхом на старой боевой лошади, лучшие дни которой остались далеко позади. Она великолепно подходила к той маске, которую я для себя придумала.

Я изображала из себя стражницу, которая была уволена по ранению, полученному в сражениях за Ориссу. Для того чтобы лучше соответствовать принятому образу, я сняла золотую руку, завернула ее в чистую белую тряпку и спрятала в седельной сумке. Культю я прикрыла специально вырезанной деревянной чашкой. На внешней поверхности чашки имелось приспособление, позволяющее крепко удерживать лук, который был перекинут за спину. Я приказала своей магической латке принять вид лоскута кожи темно-коричневого цвета и втерла немного румян в шрам под ней, чтобы он стал более заметным.

Я понизила себя в звании до сержанта, а для того чтобы полностью исключить досадные оговорки, сохранила свое старое имя — Рали. Мне не нужно было беспокоиться по поводу возникновения каких-либо подозрений. Если уж на то пошло, очень многие орисские девочки были названы таким именем после победы над Архонтом. Если даже кто-нибудь и подумает об этом, то, по всей вероятности, посчитает, что я одна из тех девочек, которым довелось стать стражницами Маранонии вслед за знаменитой тезкой.

Мой костюм представлял собой подходящую смесь: армейский плащ и сапоги, обычная сорочка и брюки, на голове потрепанная шляпа лучника с широкими полями. Я сформулировала заклинание, с помощью которого заставила меч и остальное мое оружие выглядеть соответственно чину. Кроме меча и лука, у меня были удобно припрятанные различные ножи и кинжалы. А в седельных сумках и в тюках с вещами были припрятаны неприятные сюрпризы для тех, кто может стать неумеренно любопытным.

Стараясь постоянно чувствовать реку до левую сторону от себя, я не спеша ехала в течение часа, произвольно выбирая дорогу. В этот короткий промежуток времени я почувствовала сладкий вкус свободы. Это был тот редкий момент в моей жизни, когда, несмотря на враждебное окружение, я внезапно ощутила, как все тревоги улетучиваются и душа обретает умиротворение.

Я продвигалась вперед под теплым орисским солнцем. До меня свежим бризом доносился знакомый с детства запах орисской реки. Несколько рыбаков усердно работали сетями, стараясь раскинуть их пошире. Над рыбаками непрерывно кружились и кричали птицы, как будто бы подзывая своих многочисленных сородичей побыстрее прилететь и принять участие в предстоящем пире.

Справа от меня раскинулись поля, за которыми виднелся лес. Встречались фермы. Земля была заботливо обработана. Иногда из ближайшего куста выскакивали то заяц, то косуля, в течение неуловимого мгновения, застыв, смотрели на меня, а потом стремглав бросались обратно в заросли. Фермерские буренки подходили к самой ограде и, слегка опустив головы, провожали меня, пока я проезжала мимо. Запахи оливок, винограда и апельсинов смешивались с речным воздухом, образуя в результате неповторимый аромат — запах родного дома.

Я нежилась в этом аромате, как какое-нибудь животное, которое получает удовольствие, всякий раз когда жизнь предоставляет ему такую возможность. Затем я заметила фермерскую повозку, которая направлялась прямо ко мне, и на меня вновь обрушилась действительность.

Но как раз перед тем как приблизиться к путникам, я прошептала себе: «Добро пожаловать домой, Рали».

Тяжело нагруженную телегу тащил обиженный мул. Фермер с седой бородой шел рядом, время от времени подгоняя его палкой. Всякий раз мул кривил губы, как бы собираясь укусить, из-за чего его погонщик приходил в ярость и больно бил животину.

— Доброе утро, дедушка, — сказала я.

И старик и мул резко вскинули головы. Они так увлеклись выяснением взаимоотношений, что не заметили моего приближения. Оба встревожено посмотрели на меня.

— Доброе, — односложно ответил фермер.

— Скажите, дедушка, есть ли какое-нибудь жилье поблизости? — спросила я. — Место, где старый сержант мог бы отдохнуть, промочить пересохшее горло, если вы не забыли, как это делается?

К этому времени фермер успел рассмотреть мои боевые шрамы и узнал сержантскую форму. Внезапно он дружески улыбнулся и ответил:

— Приблизительно в часе езды отсюда есть подходящее место, сержант. Но будь осторожна с хозяином, он бывает груб с незнакомцами.

— Пусть только попробует отнять у меня законное, — угрожающим тоном произнесла я, — и без него на моем пути было столько лжецов и обманщиков. Когда-нибудь Тедейт накажет всех этих толстозадых подонков, которые крадут у старых солдат последнее.

— Знаю, о чем ты толкуешь, сержант, — сказал фермер, — мне пришлось послужить. Я был тогда еще совсем молод. По-моему, нет ничего более почетного, чем быть стражницей, как ты. Но я свое отбарабанил. Все по чести. А когда срок кончился, я не имел ничего, кроме нужды.

— Проклятые казначеи, — громко продолжала я, — вычеркнули меня из списков тех, кому полагается повышенная пенсия.

Я подняла культю.

— Рассчитывала получить добавку вот за это. — Я потрогала латку на глазу. — И еще чуток за потерянный глаз. Теперь я наполовину слепа, уважаемый! Нет, конечно, те жалкие гроши, которые я смогла бы получить, не способны возместить потери. Но это хоть что-то, понимаешь? — Я насупилась. — Поэтому я направилась в Ориссу, чтобы вправить хорошенько мозги казначеям. Но пока у меня достаточно денег. На обратную дорогу хватит. И, может быть, еще на пару выпивок для успокоения нервов. Так что хозяину постоялого двора, о котором вы говорили, лучше будет сразу же налить мне полный стакан. Потому что я все думаю об этих казначеях и пенсии, которую мне недоплатили. Клянусь, я не отвечаю за последствия, если он вздумает недолить или отказать.

— Мне не в чем винить тебя, сержант, — сказал фермер, — мне даже захотелось поехать с тобой и убедиться, что он все сделал правильно. — Потом крякнул и продолжал: — И посмотреть, что произойдет, если этот сквалыга откажется.

У фермера к поясу была пристегнута фляга. Он приподнял ее, отстегнул и протянул мне.

— Тут есть глоток-другой. Промочи горло, сержант. А то путь дальний.

Усмехнувшись, я поблагодарила фермера и сделала глоток. От души. Жидкий огонь разлился по внутренностям. Потом ударило в голову.

— Вот это да! — произнесла я, расплываясь в широкой улыбке. — Но горло я не промочила, оно горит!

Фермер засмеялся, а я тем временем приложилась к фляге второй раз.

— Этот ром годится для самого короля демонов, — сказала я, — не приходилось пробовать ничего подобного в течение долгого времени.

— Все говорят, что я наливаю хороший ром, — сказал фермер.

— Тот, кто утверждает обратное, — лгун. И будет иметь дело со мной, уважаемый. А я с лжецами не церемонюсь.

Фермер внимательно посмотрел на меня. Он, казалось, колебался, потом пришел к решению.

— Ты поосторожней там, в Ориссе, сержант, — предупредил он, — ты в курсе, что сейчас не все в порядке?

— Вы намекаете на негодяев, которые управляют страной? — спросила я.

Несмотря на то что в радиусе нескольких миль вокруг нас никого не было, фермер рефлекторно оглянулся. Потом сказал:

— Что-то вроде этого, сержант. Послушай, тебе лучше бросить этот тон, когда приедешь в Ориссу. Не гневи богов, называя правителей негодяями.

Я презрительно фыркнула, но опустила голову, как бы сдерживая эмоции.

— Обещаю, дедушка, что попридержу длинный язык, — сказала я, — хотя, честно говоря, не понимаю, к чему катится наш мир, в котором даже солдат не может пожаловаться на тяготы судьбы. Черт побери, ведь это наше право!

— Но не с такой командой наверху, попомни, — настаивал фермер. Потом вздохнул и продолжал: — Я стараюсь уйти в сторону. Прячу урожай и скотину, когда приходят налоговые агенты. Плачу им только за то, с чем им удается меня захватить. И улыбаюсь. Так широко улыбаюсь им, как только могу. Потому что эти парни шутить не любят. Они очень любят чужие деньги. Я слышал, что они поймали нескольких фермеров и повесили на городских площадях, так чтобы до каждого получше дошла суть дела. Мне стало ясно, как следует себя вести. Не высовывайся. Плати по счетам. Помалкивай.

— Я не боюсь драки, — сказала я, — казначеи еще услышат обо мне. Настучит кто-нибудь или нет — все равно.

— Хорошо-хорошо, только не называй, ради богов, хозяев казначеев подонками, — умоляющим голосом попросил фермер. — А когда ты будешь возвращаться, я с радостью налью тебе рома, и ты все подробно мне расскажешь.

Я по-военному отдала фермеру честь, взметнув пальцы под широкие поля шляпы со словами:

— Благодарю вас, дедушка, за предостережение. Благодарю вас также за выпивку и за обещанную — тоже.

Я протянула ему флягу. Фермер махнул рукой и сказал:

— Оставь себе. Кто знает, свидимся ли… Если я случайно не встречу тебя на обратном пути, то совесть у меня будет чиста.

Я еще раз поблагодарила его и попрощалась.

Я торопилась, поэтому проехала мимо постоялого двора, о котором говорил фермер, и мне весьма пригодилась фляга с ромом, великодушно им подаренная. И вскоре состоялась моя первая встреча с патрулем.

К счастью, я вовремя заметила патруль и у меня было время подготовиться. Всадники легким галопом выехали из-за поворота, такого резкого, что казалось, будто дорога упирается в реку. Первым предупреждением мне явился трепет голубого с позолотой знамени с изображением Птицы Лиры. Вслед за этим я услышала лязг доспехов и стук копыт, и в поле зрения появился патруль. Я увидела, как всадник, несущий знамя, указал в мою сторону, повернулся и что-то громко прокричал остальным.

Солдаты пришпорили лошадей и галопом направились ко мне.

Всего их было десять человек. Восьмеро всадников, в том числе и заклинатель, и двое на открытой тележке, запряженной лошадью и доверху нагруженной дорожными заграждениями. Не составляло труда догадаться, что патруль направлялся к какому-нибудь перекрестку, чтобы установить там очередной пост.

За знаменосцем ехали командиры патруля — седовласый сержант и наглого вида молодой заклинатель. Пока они приближались, я внутренне собралась, откупорила фляжку и сделала большой глоток. Потом покачнулась в седле.

Сержант приказал патрулю остановиться, и они вдвоем с заклинателем быстро направились ко мне.

Я неуверенно отдала честь, чуть не свалившись при этом с лошади.

— Привет, сержант, — произнесла я заплетающимся языком, — я вот тоже сержант. Как видишь. Так приятно с тобой по-знак… познак… ик… ну, в общем, здрасте.

Я пьяно икнула и еще раз отхлебнула из фляжки, что привело почти к полной потере равновесия, и мне пришлось судорожно замахать руками, чтобы вновь выпрямиться в седле.

Потом я сделала вид, что только сейчас заметила заклинателя. Я вытаращила глаза, изображая изумление.

— … звините, ваше святейшество, с-с-разу не заметила, — сказала я и потрогала латку на правом глазу, — с одной гляделкой немудрено.

Юный заклинатель был явно новичком, но у него были жуликоватые, блестящие, как у старого сутенера, глазки. Он цинично ухмыльнулся, как могут ухмыляться только испорченные дети.

— Вы только посмотрите на фляжку, в которую она вцепилась, — сказал заклинатель сержанту, — старуха точно наполовину слепа… И так пьяна, что не видит дальше носа.

Он засмеялся.

Сержант слегка ежился, как будто бы его силой заставляли слушать этот раздражающий слух полувизжащий-полускрежещущий смех.

— Именно на пенсии вот таким, как она, мы тратим большие средства, — произнес заклинатель.

Он снисходительно посмотрел на меня. Я снова икнула, постаралась выпрямиться и звонко ударила себя по лбу, пытаясь отдать честь.

Заклинатель снова издал радостное повизгивание. Сержанта передернуло, но он быстро изобразил на своем лице слабую улыбку и кивнул в знак согласия.

— Это присуще всей ее породе, заклинатель Джейхенс, — сказал он, — как вы точно указали нам приблизительно месяц назад.

Молодой колдун нахмурился, поэтому сержант быстро продолжал:

— Конечно же, это для нашего просвещения, заклинатель Джейхенс. И все парни были так тронуты тем, что вы проявляете такую заботу о нас. И повторяете свой маленький урок всякий раз, когда представится подходящий случай. Поэтому мы ничего не забудем.

Сразу вслед за этим сержант сильно пришпорил лошадь, оказался совсем рядом со мной и рявкнул:

— Какая твоя забота, сержант?

Но я знала, что эта грубость была показной. Я смогла прочитать симпатию в усталых глазах старого служаки.

— Он сказал, — ответила я, кивая на заклинателя и мучительно икая.

Сержант удивился:

— Напиться — и все?

Отрицая услышанное, я так сильно затрясла головой, что едва не скатилась на землю.

Кобыла выпустила с испугу вибрирующую струю газов и немного подвинулась, чтобы помочь мне восстановить равновесие. Старая кляча была явно раздражена внезапным изменением моего поведения.

— Нет, кое-что другое, — ответила я сержанту, — эт-та… кас-с-сается пенсии. И солдата, который д-должен получить, что ему п-причитается.

Заклинатель Джейхенс вновь засмеялся. Смех был отвратителен.

— Ты что-нибудь понимаешь, сержант?

Я успела выпрямиться в седле. Мое чувство собственного достоинства было чрезвычайно оскорблено.

— Эт-т-т-о оч-ч-чень просто, — сумела выговорить я, — мне урезали п-пенсию. Не д-дали, что п-причитается. С-собираюсь свидеться с казначеем в Ориссе и в-в-вправить ему мозги!

Джейхенс захохотал.

— Пьяная дура, — сказал он, быстро становясь серьезным, — твоя попытка приведет к тому, что ты просто поймешь, какую огромную ответственность несут наши лидеры. Директор Като и богиня Новари являются наиболее великодушными из всех правителей. И получается, что похожие на этого пьяного солдата первыми пользуются всеми преимуществами, вытекающими из этого великодушия.

— Вы уже не раз говорили об этом, заклинатель Джейхенс, — заметил сержант, — и ваши слова сейчас звучат так же мудро, как и тогда, когда вы произнесли их в первый раз.

Изнеженное лицо Джейхенса засветилось от самодовольства. Но я обратила внимание, что некоторые из патрульных закатывают глаза и прячут усмешки, втайне наслаждаясь скрытой издевкой, умело замаскированной старым сержантом.

— Так что же решим с ней, заклинатель Джейхенс? — спросил сержант. — Я прикажу отпустить ее восвояси? Она напилась и не представляет опасности.

Заклинатель пожал плечами и начал разворачивать лошадь.

— Думаю, что ты прав, сержант, — презрительно бросил он, — до тех пор, пока у нас не будет более строгих законов относительно бродяг и других маргиналов, мы повязаны по рукам и ногам необходимостью церемониться с отбросами общества, которые встречаются на дорогах владений богини Новари.

Я постаралась сдержать облегчение. К сожалению, оно было слишком непродолжительным, потому что заклинатель Джейхенс помедлил и повернул назад. Я тут же почувствовала предупреждающий укол его магического поля и поняла, что он намеревался проверить мою ауру, а также мои вещи на предмет колдовской контрабанды.

— Может быть, мне все-таки следовало бы сначала посмотреть… — бормотал он, приближаясь ко мне.

Я мгновенно превратила содержимое моих седельных сумок и тюка с вещами в заляпанное рвотной массой тряпье закоренелого забулдыги. Я почувствовала, как Джейхенс запустил туда щупалец, буквально выстрелил заклинание отвращения и быстро отпрянул.

Лицо заклинателя Джейхенса выглядело так, как будто бы он случайно попал рукой в нечистоты. Он посмотрел на меня. Я встретила этот взгляд с широкой улыбкой окончательной идиотки, спрашивающей всех встречных: «Как меня зовут?» Затем я рыгнула прямо ему в лицо, он резко отвернулся, крикнув:

— Пусть едет, сержант!

Из оттопыренного кармана сержант достал стопку замусоленных пропусков. Вытащив один из них, он протянул его мне.

— Это поможет тебе, сержант, добраться до цели путешествия, — сказал он тихо, — счастливо тебе!

Потом показал в сторону дороги, ведущей в Ориссу, и произнес:

— Тебе лучше двигать отсюда, сестра. Пока их придурковатое святейшество не передумало.

Пьяным голосом я промямлила слова благодарности, еще раз приложилась к фляжке и пришпорила кобылу.

И поехала прочь от патруля, качаясь, отхлебывая из фляжки и горланя любимую кабацкую песню одного из старых моих приятелей:

По бурному морю скиталась братва, Пристала к таверне у Глейда. Плясали и пели они до тех пор, Пока не иссякли бочонки, А их небывалый и смелый напор Запомнят надолго девчонки…

В течение ближайших нескольких дней я поменяла этот пропуск на несколько других, пока сумела добраться до столицы. В прежние времена свободные, ныне дороги моей родины охранялись патрулями на всех главных перекрестках. У каждого поста необходимо было доказывать, что идешь по делу, и предъявить пропуск, который удостоверял законность проезда от предыдущего пункта. Потом этот пропуск погашали и выдавали следующий, который также внимательно изучали на очередном контрольном пункте. Поэтому жест старого сержанта оказался гораздо более полезным, чем мне представилось поначалу.

Большинство патрульных бросали на меня беглый взгляд и сразу же становились равнодушными и слегка недоброжелательными, как только я начинала вновь докладывать о своих заботах, изливая желчь на «этого негодяя казначея из Ориссы». Некоторые из стражников держались настороженно. Но небольшая магическая маскировка, которая скрывала все чувства, кроме благородного негодования незаслуженно обиженного пенсионера, всегда помогала мне благополучно пройти очередной досмотр.

Чем ближе я подъезжала к Ориссе, тем более удручающие картины появлялись перед моим взором. Ни разу за всю свою историю Орисса не попадала под пяту тирана. Несколько раз враги были близки к тому, чтобы одолеть нас, но нам всегда удавалось найти силы и возможности отбить агрессоров.

На этот раз мы не просто проиграли, нас атаковали изнутри. Повсюду я встречала незарубцевавшиеся шрамы гражданской войны, которая продолжалась около двух лет. Сожженные деревни. Вытоптанные поля, искореженные и местами сгоревшие леса, которым был нанесен непоправимый ущерб боевыми действиями. И в довершение всего — голубое с позолотой полотнище Птицы Лиры, венчающее каждое учреждение.

Однако самым печальным было то, что гражданская война сделала с людьми. Обычно орисситы были радушным и открытым народом, отличавшимся гостеприимством. Сейчас же все куда-то озабоченно спешили, сгорбив от страха плечи и бросая на встречных подозрительные взгляды. Короткие разговоры состояли из тщательно продуманных фраз.

Когда тебя непрерывно буравят жадные и злые глаза доносчиков, когда каждое твое слово улавливают их уши, дергающиеся от садистского наслаждения, самое разумное — показывать всем постоянно сомкнутые губы. Именно я это чаще всего и видела на постоялых дворах и рынках. Убедительным подтверждением разумности такого поведения были трупы мужчин и женщин, которые болтались на виселицах, расставленных на площадях и рынках. Но наиболее ошеломляющее впечатление произвели на меня бригады закованных в цепи невольников, которых стражники Новари кнутами заставляли работать. Сейчас, когда правили Новари и Като, потеря свободы была самым мягким наказанием для отступников, а по количеству трудящихся осужденных я поняла, что законы теперь могли нарушаться с пугающей простотой.

У меня сложилось твердое убеждение, что дело не ограничилось полным уничтожением моей семьи, было ликвидировано главное достижение, которое Антеро ценили выше всех остальных благ, — отсутствие рабства как элемента государственного устройства Ориссы.

Я не слышала никаких новостей о сражении при Галане. Даже деревенский простак не решился бы сейчас обсуждать эту тему. В особенности с незнакомцем. Поэтому у меня не было никаких свидетельств, подтверждающих или опровергающих слухи, о которых мне поведала провидица Хана. Могли ли возглавляемые Квотерволсом остатки защитников Галаны и Стражи Маранонии в действительности сдаться Като и Новари? Была ли Эмили захвачена и убита? Или она все еще жива? Продолжается ли битва за Галану?

Пальмирас, как я узнала из книги Амальрика, являлся не только способным заклинателем, но и достаточно хитрым, как большинство представителей его профессии. Из всего того, что я сумела вычислить и вспомнить, я сделала вывод, что именно благодаря его усилиям была создана магическая защита, позволяющая держать Новари на расстоянии.

Я хорошо понимала, что не смогу получить ответы на мучившие меня вопросы, пока пробираюсь по опаленной пожаром земле.

Час ответов настанет, когда я достигну Ориссы.

Когда я наконец попала в город, был рыночный день. Все въезды в столицу усиленно охранялись. Я растворилась в потоке фермеров, жителей окрестных деревень, которые трижды в неделю наводняли Ориссу. Я спрятала лошадь и большую часть своих вещей, поэтому при входе в город не привлекла внимания.

Стоял теплый солнечный день, но небо казалось грязно-серым от зловонных испарений, поднимавшихся от реки. От нее воняло отходами и канализацией. В прежние времена ни один мало-мальски уважающий себя ориссит не потерпел бы этого ни минуты. Загрязнение реки считалось святотатством. Я увидела, что и улицы Ориссы теперь заполнены давно не убиравшимся мусором, то и дело попадались лужи нечистот — для меня это было еще одним свидетельством того, что нынешнее правительство не справляется со своими прямыми обязанностями. Сборщики мусора и старьевщики всегда получали дотации от городских властей, и это позволяло содержать город в чистоте. Заваленные хламом и залитые помоями улицы означали, что даже это простое и эффективное средство теперь не действовало.

Неприятные впечатления на этом не закончились. Я увидела, как неестественно покорно, с опущенными головами толпа молчаливо вливалась сквозь ворота. Мне не составило труда догадаться, в чем дело, когда проходила вместе со всеми между двух огромных статуй, стоящих с двух сторон главной рыночной дороги.

Одна из них была фигурой закованного в броню высокого, мускулистого молодого мужчины, который в одной руке держал знамя, а во второй — поднятый меч. На знамени был изображен символ Птицы Лиры. На постаменте были выбиты слова: «КАТО — ЗАЩИТНИК БОГИНИ НОВАРИ».

Другая статуя изображала саму Новари. Она сидела, играя на лире. Каменное лицо было задумчивым и мягким, пальцы изящно изогнулись, перебирая струны.

Когда я проходила мимо статуи Новари, мое сердце неистово забилось.

Вслед за этим я почувствовала, что над толпой пролетел сгусток магического поля, несущий в себе заклинание. Источником его являлась статуя Новари, которая сканировала толпу в поисках скрытой магической угрозы. Я поставила непроницаемую защиту, пробиться сквозь которую не сумел бы никто, но чувствовала себя все еще неуверенно, ожидая, что вот-вот кто-нибудь из солдат, выслеживающих злоумышленников, с грубыми криками бросится ко мне. Но я прошла благополучно. Мое заклинание сработало. На этот раз я была хорошо подготовлена к встрече с Новари.

Мне следовало обращаться осторожнее с собственными магическими способностями. Я не должна была проявлять их слишком открыто, но при этом должна была иметь доступ к магической силе по первому желанию. Поэтому я сформулировала маскирующее заклинание, которое полностью экранировало меня от всех энергетических воздействий со стороны Новари, кроме, может быть, самых мощных прямых ударов.

Я придерживалась главного людского потока, который неуклонно увлекал меня к центральному рынку. Даже животные замолчали, когда мы проходили мимо Дворца Заклинателей.

Ни один цыпленок не пискнул, ни один осел не заревел. Несмотря на то что день был солнечный, дворец казался темным, от него веяло холодом. Окна мерцали, а в воздухе ощущался неприятный запах озона. Слегка наклонив голову, я внимательно посмотрела на дворец с помощью своего волшебного глаза. И увидела все в темно-красных тонах. Вокруг кружились призрачные силуэты, часть которых издавала стоны, а часть смеялась. Я сосредоточилась и услышала очень слабые звуки лиры. На тон ниже звучал непрерывный, низкий гул, напоминающий отголосок огромного пожара, бушующего за десятки километров отсюда.

Я вновь переключилась на обычное восприятие, позволяя запахам и шуму толпы вновь вернуть меня к действительности. Однако за короткое время, проведенное в магическом мире, я получила весьма определенные свидетельства того, что Новари что-то затевает. Птица Лира была так же могущественна, как и прежде. Возможно, даже стала еще сильнее. Но у меня сложилось впечатление, что ее внимание сосредоточено на чем-то, не относящемся к городу.

Город был охвачен скрытым негодованием. Многие магазины и жилые дома были разграблены, а то и разрушены в ходе недавней гражданской войны. Люди держались настороженно. Я видела совершенно голых детей, стоявших на улицах, как в пустыне, и плачущих без видимой причины, видела, как солдаты избивали старика. Толпа зевак молча наблюдала за этим, никто не вмешивался, но во взглядах горожан тлела ненависть.

На главной площади перед рынком был установлен эшафот с виселицей. С нее свисали закованные в цепи тела как напоминание о том, что может произойти, если позволишь себе оказать сопротивление новым правителям.

Толпа инстинктивно ускорила шаг и вскоре влилась в ворота центрального рынка.

Хотя было заметно, что многие еще дрожат от только что увиденной картины, я ощутила, что напряжение толпы уменьшается. Мы попали в более приятное окружение. Суета, шум и запахи огромного орисского базара вскоре вытеснили чувство опасности. Атмосфера Центрального рынка казалась наэлектризованной гораздо в большей степени, чем обычно. Это напоминало мне истерический срыв.

Пока я шла по рынку, со всех сторон кричали зазывалы, расхваливающие тот или иной товар:

— Пироги! Свежие мясные пироги! Отлично пропеченное тесто, вкусное мясо, бесподобная подливка!

— Мед! Апельсиновый мед! Прямо из улья!

— Груши! Вы только попробуйте мои груши! Шесть штук за медяк!

Последний призыв пришел от старой плутовки, и я задержалась около ее прилавка, чтобы схватить сочную грушу и устранить отвратительный кислый привкус во рту. Груши она держала во льду, и я выловила одну большую, понравившуюся мне и тут же вонзила в нее зубы. Заплатив за удовольствие медной монетой, я отказалась от сдачи и двинулась дальше по рынку, стараясь выглядеть обычно, не выдавая своих намерений и уплетая грушу.

Специально для визита в Ориссу я слегка изменила свою внешность. Я была по-прежнему отставным сержантом, тяжело израненным в битвах и жестоко обиженным чиновниками из пенсионного департамента. — Но теперь я открыто демонстрировала, что мои требования частично удовлетворены. Перед визитом в Ориссу я помылась, надела более качественную одежду и придала деревянной чашке, которая прикрывала обрубок моей левой руки, надлежащий блеск. Мой кошелек был набит монетами. Я имела вид человека, который намеревается хорошо провести время после того, как им так долго и незаслуженно пренебрегали.

Протискиваясь сквозь толпу толстолицых фермеров, деревенских парней и девушек с широко раскрытыми от возбуждения глазами, я изучала толпу в поисках заветной цели. И вскоре была вознаграждена.

Я увидела, как двое мальчишек, толкавших ручную тележку, наполненную товаром, врезались в пьяного мужика. Фрукты рассыпались по земле. Упал и пьяный. Один из мальчишек бросился поднимать его, непрерывно извиняясь за свою неловкость. Помогая пьяному встать, мальчик стряхивал пыль с его одежды. Я увидела, как он ловко подцепил кошелек и быстро передал его напарнику, а тот мгновенно спрятал кошелек в кармане.

Это было проделано столь профессионально, что, кроме меня, никто ничего не заметил, даже сам пьяница, которого к этому моменту подняли на ноги и подтолкнули в нужном направлении, дружески похлопывая по спине. Это движение избавило жертву от шелкового носового платка.

Отрадно было наблюдать за тем, что, по крайней мере, некоторые из орисских традиций все еще сохранялись, несмотря на все усилия Новари и ее марионетки Като положить им конец. Орисские воры по-прежнему были в теле, как мухи в старой Писидии. Сейчас моя судьба в значительной степени зависела от способности преступного мира Ориссы противостоять диктату Новари. Я не имела ни малейшего представления о том, кто именно остался в живых из партнеров и друзей моего брата. Я была готова пожертвовать чем угодно ради того, чтобы хотя бы один из них оказался достаточно хитрым и изворотливым и выскользнул из магических сетей, расставленных Птицей Лирой.

Такой человек существовал, и он однажды спас брата, прибегнув к услугам своей преступной братии. Я не представляла, где смогу найти его. Но знала, в каком направлении двигаться и кого следует расспросить.

Я последовала за мальчиками, с усилием прокладывая путь по рынку. В течение получаса они столкнулись еще с четырьмя посетителями. Дальний конец центрального рынка венчал знакомый многоквартирный дом, которым было отмечено начало трущоб, где воровские кланы процветали с самого основания Ориссы. В те дни, когда я была молодым солдатом и любила иногда отлучаться со службы, я частенько захаживала в этот район, пировала с друзьями, и мне часто доставалось на орехи.

Именно в трущобах я поклялась, что обязательно заплачу сторицей за те дорогостоящие уроки, которые получила в воровских малинах. Для достижения заветной цели мне потребуются все преступные навыки, которые я смогу извлечь из подсознания, помноженные на волшебство, и это должно заставить обитателей трущоб исполнить мою волю. Чем ближе я приближалась к району, тем хуже становились дороги. Повсюду виднелись торговые ряды, ломившиеся от разнообразных товаров, по большей части — домашней утвари. Товар был превосходного качества. Я знала, что все это ввезено контрабандным путем, за время регулярно повторяющихся ночных набегов на богатые соседние районы. И там проживало немало негодяев, втайне потирающих ладони в предвкушении от потерь тех, на кого они навели воришек. И здесь, как и на центральном рынке, зазывалы непрерывно расхваливали свой товар или же повторяли без устали названия известных всему городу и пользующихся дурной славой кабаков и домов терпимости.

Парни с тележкой направились к столу, за которым десять или двенадцать подвыпивших мужиков плотно окружили долговязого наперсточника. Наперсточник быстро передвигал по столу три половинки от скорлупы грецкого ореха, а потом предлагал кому-нибудь из возбужденной аудитории угадать, под какой из них спрятана горошина. Мальчишки с фруктовой тележкой остановились около этого стола и вступили в переговоры со скользкого вида кричаще одетым типом. Слова произносились тихим шепотом. Этот тип явно наблюдал за действиями наперсточника. Такие вот ребята, снующие с тележками по улицам и рынкам, являются глазами и ушами владык преступного мира Ориссы. Беспрепятственно перевозя фрукты или другую поклажу от места к месту, прихватывая по случаю плохо лежащее имущество или выуживая из карманов кошельки, они собирают информацию, представляющую интерес для хозяев.

Цветисто одетый мошенник очень внимательно выслушал то, что ему прошептали мальчишки, кивнул, сунул каждому по монете и отпустил. Я не стала более следить за ними и метнулась к столу наперсточника, врезавшись в разодетого наблюдателя, чтобы наверняка привлечь его внимание. Он выразительно на меня посмотрел, отряхнул пыль с одежды. Его лицо в этот момент было преисполнено величия.

Отлично, подумала я. Ты именно тот человек, которого я ищу. Этот разодетый мошенник будет первым звеном той цепи, которая, как я надеялась, приведет меня к тому, кто руководит здешними ворами.

— Дайте мне взглянуть на скорлупки, ребята! — заорала я, изо всех сил протискиваясь к столу. — Кладу новый полтинник на то, что угадаю с первого захода, где горошина!

Я рыгнула прямо в лицо наперсточнику, так что он отчетливо почувствовал, что от меня несет перегаром. Я потрясла кошельком перед его носом.

— Меня зовут сержант Рали, приятель, — прокричала я, — сделай мне игру. Начинай!

Наперсточник пребывал в нерешительности. Он уже успел наметить жертву. Его мозг был не в состоянии быстро переключиться на другую мишень. Я с силой шлепнула серебряной монетой по столу, чтобы улучшить его сообразительность.

— Давай, приятель, не медли, крути скорлупки! — произнесла я.

При виде серебряной монеты его глаза заблестели. Для пущей убедительности я еще раз тряхнула кошельком. Услышав звон, он широко улыбнулся, до самых своих обрезанных ушей преступника.

— Щас изобразим, точно как в аптеке, сержант, — ответил он сальным голосом, — ну я враз растаю, когда ты влепишь в десятку. Просто обязан отдать тебе всю казну, усекаешь? Эк как тебя уделало ради нашей старушки Ориссы!

Он положил руку на сердце, а все собравшиеся громко захлопали в ладоши, услышав слова, звучащие весьма искренне.

— Давай начинай, — произнесла я, — и поглядим, улыбнутся ли сегодня боги своему любимому старому сержанту Рали.

И наперсточник начал игру. Показал три пустые половинки скорлупы ореха, перевернув их на столе. Артистично взмахнул зеленой горошинкой, зажатой между большим и указательным пальцами. Скороговоркой произнес свою считалку:

— В первую постельку идет-ложится она. Теперя во второй, потому как первая холодна. А вот и с третьим парнем спит, бо второй тюфяк. Но у третьего сосиска мягка, и она прыг-скок взад в холод, но туда, где твердо.

Я смотрела, как горошинка переходила от одной скорлупки к другой. У меня не было необходимости следить за тем, куда она в конце концов попадет. Я могла совершенно отчетливо видеть горошинку с помощью волшебного глаза. Кстати, я предвидела, что наперсточник позволит мне выиграть первый раунд, чтобы я сразу не утратила интереса к игре.

Сразу, как только он прекратил тасовать горошину, я прокричала:

— Вот здесь она!

И, хлопнув рукой по среднему наперстку, добавила:

— Ждет меня, хорошая, послушная горошинка! Наперсточник приподнял скорлупу, открывая горошину всеобщему обозрению, и с силой шлепнул себя по лбу, как будто бы был так же изумлен, как и все остальные.

— Она взяла меня тепленького, парни! — прокричал он собравшимся.

Толпа ответила радостными криками, одобряя мой выигрыш.

— Рискни еще раз, сестренка, — сказал наперсточник, — не смотри, что у тебя только один глаз, не дрейфь, сержант, ты зыришь так, что и фраера с двумя лампочками не могут.

Я засмеялась, сгребла выигрыш, после чего высыпала на стол и добавила еще несколько серебряных монет из кошелька.

— Сегодня, приятель, Тедейт мне улыбается, — с пьяным ликованием произнесла я, — заставила этого проклятого казначея отстегнуть по-хорошему, что мне причиталось. — Я высоко подняла кошелек, так чтобы все его видели, и продолжала с пьяным упорством: — Сидела на мели еще два часа назад. Но теперь вода высока. Четыре года я ждала… ик… когда же мне вернут должок, ребята. Четыре года, черт побери! — Я грохнула кулаком по столу и крикнула: — Как насчет того, чтобы удвоить ставки? Покажи горошину!

Наперсточник пожелал мне удачи, забормотал какое-то подобие молитвы, ни на секунду не переставая перемещать горошину от одной скорлупы к другой. Однако на сей раз он действовал нарочито медленно. Неуверенно. Так, как будто бы старался сделать так, чтобы я наверняка угадала, где именно осталась горошинка после того, как он прекратит тасовать скорлупки. Волшебный глаз ясно показал мне, что наперсточник прикрыл горошинку ладонью после последнего круга. Но его умело наработанные движения уверяли нетренированного наблюдателя в том, что и на этот раз горошина попала под средний наперсток.

— Давай, не робей, сержант! — громко крикнул наперсточник, сделав свое дело. — Сорви куш! Угадай, где горошина!

Я снова сильно шлепнула по центральному наперстку.

— Вот здесь! — крикнула я. — Прячется в той же постельке! К тому моменту, когда наперсточник протянул руку, чтобы перевернуть расположенный посередине наперсток, его лицо уже почти успело принять выражение сожаления о моем проигрыше.

Я знала, что он незаметно протолкнул горошину в одну из крайних скорлупок почти одновременно с моими словами. Но в тот момент, когда он приподнял наперсток, на который показала я, под ним на столе лежала горошина, которая, казалось, весело мне подмигнула. Зрители, собравшиеся на этот спектакль, взревели от восторга. Я увидела, как наперсточник инстинктивно сжал кулак, все еще предполагая, что в нем спрятана настоящая горошина. Его изумление стремительно приблизилось к состоянию шока, когда он убедился в том, что горошина исчезла. В течение нескольких секунд наперсточник тупо таращил глаза на горошину, не находя объяснения своему промаху.

— Вот те на! — крикнула я. — Счастье все еще улыбается старине Рали! Давай еще раз! Ну как — слабо?

Собравшиеся вокруг нас подвыпившие зеваки единодушно решили, что необходимо продолжить игру. Но наперсточник, который до сих пор пытался выяснить, где совершил ошибку, казалось, не слышал. Он начал было подниматься от стола. Я заметила, что одетый в яркие одежды тип приблизился к нам, пытаясь понять, что происходит. Потом он кивнул наперсточнику, разрешив ему продолжать. Собравшиеся начали заметно негодовать из-за его медлительности. Прежде чем опустел кошелек наперсточника, я четыре раза точно угадывала, где спрятана горошина. Каждый раз ставка на кону и количество зрителей резко возрастали.

В конце концов хозяин стола поднял руки:

— Все, ребята, продулся вчистую!

Он попытался изобразить на лице легкую ироническую усмешку, но походил скорее на улыбающуюся змею.

— Тем не менее, — продолжал он, — я сегодня вечером обязательно поставлю свечу в храме, клянусь богами, парни! Деньги уплыли, но — на стоящее дело.

Наперсточник похлопал меня по спине.

— Пусть тебе это будет на пользу, сержант. Ты — прирожденный игрок.

Толпа начала постепенно таять, а наперсточник протянул мне кувшин.

— Ну, это мне сейчас вовсе не помешает, уважаемый! — сказала я и сделала глоток.

— Как насчет того, чтобы потолковать тут с одним моим корешом, а? — спросил наперсточник, кивая в сторону ярко одетого типа. Тот обнажил в улыбке выступающие, как у лошади, зубы.

Когда он приблизился, я улыбнулась в ответ. Тип выглядел миролюбиво, но был смертельно опасен: одну руку он протянул для рукопожатия, а другую в этот момент держал у бедра, где в кармане наверняка был спрятан острый клинок. В то мгновение, когда наши ладони соприкоснулись, я почувствовала, что он пристально и бесцеремонно меня разглядывает, внимательно изучая мои физические недостатки. Но самое пристальное внимание он уделил качеству моего оружия.

— Меня звать Легг, — произнес он довольно дружелюбно, неделовым тоном, — я тоже, как и ты, сержант Рали, азартный игрок. Однако наперстки не моя игра. Нужна слишком острая интуиция и железные нервы, чтобы успешно охотиться за горошиной. Поэтому прими самые теплые поздравления, сержант. И похвалу твоей выдержке. Смотреть было — одно удовольствие.

Я осушила кувшин и протянула его наперсточнику. При этом я ухмыльнулась — пьяная и счастливая.

— Никогда раньше не ш-шлепала по скорлупе! Выигрыш не имеет никакого отношения к опыту. Слепая солдатская удача. Которая всегда проходила мимо меня в прошлом.

Для подтверждения сказанного я потрясла деревянной чашкой, прикрывающей культю.

— Я случайно узнал, что тут неподалеку есть небольшое, но вполне пристойное заведение, — сказал Легг, нервным движением выдергивая длинную нитку из своей цветастой одежды, — там можно перекинуться и в кости, и в карты.

Я колебалась, как будто бы взвешивая все «за» и «против». Потом тряхнула головой и сказала с задумчивым лицом, но покачиваясь, как и полагается пьяному сержанту:

— Я стараюсь не заходить в незнакомые кабаки, Легг. Там имеют обык… ик… новение раздевать догола бедных солдат, в особенности когда рядом никого нет. Нет друга, чтобы прикрыть спину.

— Тогда можешь считать, что я твой друг, сержант Рали, — заметил Легг, похлопывая меня по плечу, — и вот что я тебе скажу. Сегодня тебе здорово везет. Я готов даже допустить, что ни я, ни один из моих корешей не сравнится с тобой в удаче.

Я уставилась на него подозрительным взглядом и спросила:

— Ты давай, это, не темни.

— Почему бы не пропустить по маленькой и не потолковать о деле в более подходящей обстановке? — спросил Легг и кивнул в сторону небольшой забегаловки под открытым небом, расположенной недалеко от нас. — Если тебя не устроит дельце, которое я обрисую, то сразу завяжем — и никаких фокусов. У тебя останется только веселое воспоминание о крутой шараге и легкий балдеж от забуханного подогрева.

Немного подумав, я приняла предложение, и мы направились к столикам. После четырех-пяти тостов мы с Леггом и наперсточником стали лучшими друзьями. Я поведала им о своих злоключениях. О том, с каким трудом пробиралась в столицу от дельты Орисской реки, чтобы получить наконец причитающуюся мне по закону пенсию, которой я была так несправедливо лишена. О том, как в конце концов этот проклятый казначей смилостивился и выплатил почти все, но только после того, как потребовал и получил изрядную долю моих кровных в качестве вознаграждения за доброту. Собеседники активно сочувствовали мне. Вместе со мной переживали по поводу того, что добытой с таким трудом суммы не хватит на долгий срок и вскоре я вновь стану бедной. Потом мы условились о том, как обеспечить мне более сносные условия жизни после выхода на пенсию.

Мы должны были внести равные доли в общую казну. Те суммы, которые смогли себе позволить мои «компаньоны», по невероятному стечению обстоятельств были в точности равны сумме денег, которая находилась в моем кошельке. Содержимое кошелька перед этим подверглось быстрой профессиональной оценке в несколько мимолетных, но жадных взглядов. Я должна была держать общую казну. Так сильно мне доверяли. И мы направились в игорный дом. Меня постарались убедить в том, что это пристойное место, после посещения которого такая счастливица, как я, без сомнения, уйдет с выигрышем, достаточным, чтобы удовлетворить всех троих.

Я согласилась. И пошла вместе с новыми знакомыми, подвесив и их кошельки к поясу. Легг и наперсточник обнимали меня за плечи с демонстративным дружелюбием. Однако я заметила, что, как только я начинала медлить или делала вид, что хочу повернуть в сторону, их объятия мгновенно камелели, чтобы не предоставить мне ни малейшей возможности дать деру с деньгами. «Небольшое, но вполне пристойное заведение», о котором сообщил мне Легг, оказалось игорным притоном самого низкого пошиба. Он располагался в одном из боковых проходов темной, тесно застроенной улицы, напоминающей кроличий садок, которая в дни моей юности была известна как Смертельный ряд и поэтому, по сути дела, была идеальным местом для того, чтобы без свидетелей перерезать горло жертве и потом утопить раздетый догола труп.

Потрепанная вывеска извещала о том, что мы добрались до цели. Вход представлял расшатанную лестницу, ведущую в подвальное помещение старого многоквартирного дома. Безвкусно наляпанные буквы вывески складывались в название, которое можно было прочитать с некоторым трудом: «ДЫХАНИЕ ДИКОГО КАБАНА». Название полностью соответствовало обстановке, потому что именно такой аромат захлестнул меня сразу после того, как мы вошли. Потолок был низким, закопченным до черноты испарениями кухни. Сквозь этот смрад я увидела, как по стенам снуют ящерицы, охотясь за жуками, тараканами и клопами. При этом мне показалось, что корм для ящериц был в изобилии, так как их упругие бока лоснились. Несмотря на непереносимую вонь и удручающий интерьер, это место, похоже, было излюбленной воровской берлогой. Я увидела, что за столами собрались практически все представители этого крысиного племени, чтобы за рюмкой дрянной водки похвастать последними «достижениями». С легким раздражением я почувствовала, что со своей нынешней внешностью — с латкой на глазу и деревяшкой вместо кисти — я вполне подхожу к этому окружению. Половина помещения была заставлена столами для игры в карты и кости. От остальной части игорного дома ее отгораживал низкий парапет. Мужчины и женщины, выпятив зады, перегнулись через него, толкали друг друга локтями и громкими криками одобряли или порицали действия тех игроков, за кого болели.

— Так это здесь нам и предстоит приступить к делу? — спросила я, обращаясь одновременно к Леггу и к наперсточнику.

Легг кивнул.

— Ты, как всегда, чрезвычайно проницательна, сержант, — сказал он. — Теперь так — почему бы вам вдвоем не пойти не посмотреть, что там творится, а я раздобуду чего-нибудь выпить и потолкую с приятелями?

Наперсточник слегка подтолкнул меня в сторону игровых столов, а Легг принялся быстро шептать на ухо плотно сбитому мускулистому типу, явно воровскому авторитету, который был обвешан совершенно безвкусными украшениями из золота и драгоценных камней. В каждом его ухе болталось по четыре-пять серег, еще две серьги были продеты сквозь ноздрю, одна свисала из щеки, не менее дюжины тяжелых серебряных и золотых цепочек оттягивали шею, а его короткие толстые пальцы были унизаны перстнями и кольцами. Услышав то, что Легг нашептал ему на ухо, авторитет кивнул и улыбнулся мне, и я увидела, как блеснули два золотых зуба с брильянтовыми вставками. Такое впечатление, что они подмигивали, когда он улыбался.

Наперсточник потащил меня вперед, и мы начали прокладывать путь, бесцеремонно расталкивая завсегдатаев воровского притона. Впечатление было такое, будто я случайно наткнулась на тайник старой вороны. Казалось, что добрая половина богатства Ориссы выставлена напоказ мужчинами и женщинами, собравшимися в этом логове. По умолчанию принималось, что второй половине постоянно грозит опасность со стороны негромко разговаривающих друг с другом профессионалов, которые непрерывно замышляют что-нибудь новенькое.

Зарабатывающие себе на жизнь свободной любовью красотки и красавчики держались тесными группками. Они выглядели настолько вульгарно, были одеты так неестественно и безвкусно, что попавший сюда впервые деревенский парень с иссеченным ветром и снегом лицом, мозолистыми руками тут же грохнулся бы в обморок.

Профессиональные душители с каменными лицами сбились в тесный круг за одним из столов и о чем-то глубокомысленно толковали. Пьяные посыльные и возчики ручных тележек плясали под фальшивую мелодию, которую наигрывало трио обливавшихся потом музыкантов. Посетители, за исключением душителей, непрерывно кричали, били кулаками по столам, размахивали руками, толкались и требовали дополнительной выпивки от суетящихся слуг.

Около одного из карточных столов мы слегка задержались, чтобы немного вникнуть в игру. За этим столом играли в «Демонов и Заклинателей». На столе уже лежал солидный банк, и с дюжину плутоватого вида мужчин и женщин в поте лица делали ходы, повышали ставки, наотмашь шлепали картами, на пределе возможностей голосовых связок выкрикивали карту и масть:

— Король Демонов бьет Дракона!

— Призрачный охотник поймал Короля Демонов!

— Заклинатель войны захватил всех!

Крупье, казалось, не обращал абсолютно никакого внимания на играющих. Два круга он все поднимал ставки в ожидании того момента, когда кто-нибудь выиграет. Я угадала, что на третьем круге крупье распорядится удвоить ставки. После этого игра приобретет действительно захватывающий характер.

Я прошептала заклинание и вызвала образ той карты, которую собирался бросить крупье. Это была простая Рыночная Ведьма, которую модно было побить любой другой картой, кроме самых младших карт — Бедняк и Крестьянин. Вслед за этим я заметила, что крупье шевельнулся, его рука пошла вниз, как будто бы ему потребовалось почесать колено. Неуловимо мелькнули пальцы, и Рыночная Ведьма была заменена на всемогущего Арлекина, козырную карту, которая гарантировала выигрыш всего банка. То, что я увидела, было отработанным до совершенства профессиональным приемом карточного шулера, который пускался в ход при исключительных обстоятельствах, когда овчинка стоила выделки: в течение всей игры карта оставалась зажатой между нижней поверхностью стола и ногой игрока. Ему оставалось только незаметным движением колена приблизить к себе козырную карту и заменить на нее явно проигрышную, находящуюся на руках. В тот момент, когда ни у кого не останется ни одного старшего козыря.

Кивком я привлекла внимание Легга и сказала:

— Слушай, приятель, я не чувствую, что в картах мне повезет. Почему бы не попытаться кинуть кости?

Не успела я услышать ответ, как сдающий громко объявил:

— Арлекин обставил всех! Банк остается у заведения!

Заявление крупье сопровождалось громкими стонами проигравших. Когда наперсточник услышал это, он изобразил крайнее изумление моим отказом от участия в игре. Но выражение его лица мгновенно преобразилось, и он сказал, что я должна поступать в согласии со своими чувствами, и повел меня к площадкам, где играли в кости. Легг присоединился к нам у центральной площадки, где собралась самая густая толпа, наблюдавшая за тем, как игроки долго трясли кости, потом с силой швыряли их в стену, на полу под которой были нанесены деления. На этот раз Легга сопровождал обвешанный украшениями авторитет, с которым он несколько мгновений назад о чем-то шептался.

— Сержант Рали, — произнес он, — рад видеть в тебе доброго своего друга, а я, видишь ли, владелец этого замечательного уголка. — Он усмехнулся, демонстрируя золотые зубы, и продолжал: — Звать-то меня Фиорокс, сержант Рали, уж поди десять годков, как владею-то… К военным мы — завсегда с уважением, никто не даст соврать… Гордимся этим, хотя, если честно, не можем обслужить по заслугам доблестных защитников столицы.

Я дыхнула на него перегаром, когда он протянул руку, чтобы поприветствовать доблестную защитницу, и скомкала слова в невнятную скороговорку, выражая искренний восторг по поводу встречи с Фиороксом. Он еще шире улыбнулся, показывая язык с татуировкой, изображающей обнаженную женщину.

Я решила, что Фиорокс будет моей второй мишенью.

Он сказал:

— Легг тут вякал, что ты и Динк-кидала хочут сыграть с нами?

Легг захихикал и произнес:

— Все в лучшем виде. Всегда гордился спортивным азартом и следил за соблюдением правил.

— Конечно, конечно, — сказал Фиорокс, посмеиваясь. Наперсточник присоединился к нему и тоже начал смеяться.

Довольно скоро мы вчетвером громко ржали, хотя было совершенно очевидно, что единственное, что воспринималось как шутка, — был мой вызов жуликам.

— Каков предел ставки? — спросила я Фиорокса.

— Каков твой интерес? — ответил он.

— Мой интерес, — сказала я, — взять все, что у тебя есть! Боже, как они смеялись надо мной!

Четыре часа спустя я была единственной, кто был способен смеяться. Почти все посетители заведения собрались около нашей площадки, громкими криками подбадривая меня и выражая восторги по поводу кучи золота, скопившегося в моем банке. Фиорокс, владелец заведения, был мрачен. Он то и дело бросал злые взгляды на не менее мрачного Легга, а наперсточник не переставая шептал что-то утешительное ему на ухо.

Я только что сделала не идущий в зачет бросок, и женщина-крупье, сильно накрашенная стерва с длинными ногтями и одетая в платье, которое до отвращения выпячивало ее нарумяненные груди, возвратила мне кости.

— Шесть! — объявила она. — Пять палок, и точка!

Она достаточно громко выкрикнула ставки, соответствующие моему выбору, так что все слышали.

— Любая комбинация дает выигрыш. Прямой удар удваивает. Твой выбор?

Я игнорировала советы, которые стали доноситься из толпы собравшихся зрителей, и немного помедлила, размышляя. Окружающим я продемонстрировала со всей очевидностью «размышления» вдребезги пьяного сержанта, как следует при этом в очередной раз приложившись к своей кружке, которая каким-то невероятным образом оказывалась всякий раз наполненной крепким напитком, состав которого трудно было определить.

— Д-давай п-прямой удар! — произнесла я. — Пять и одна! Вот так… я решила!

Мое решение вызвало еще несколько дополнительных вздохов и упреков толпы. Ведь я претендовала на то, что выбью шесть очков самым трудным из всех возможных способов, — так что на одной костяшке выпадает пять полосок, или палок, а на другой — одна точка. Для того чтобы взвинтить и без того разгоряченную публику, я широким жестом показала на мой предыдущий выигрыш, чуть не повалившись навзничь.

— Ставлю все! — объявила я. — И будь все проклято!

Толпа заверещала от восторга. Моя смелость произвела впечатление. Я поняла, что новость о небывалой ставке передается из уст в уста, так чтобы все, кто не мог уже подобраться поближе, услышали и узнали. Женщина-крупье нахмурилась, потом вскинула глаза на Фиорокса. Он был в нерешительности. Легг что-то прошептал ему, и в конце концов он кивнул в знак согласия. И тут же сказал:

— Заведение настаивает на смене костей. Собравшиеся вокруг меня жулики хором выдохнули стон разочарования. Они хорошо знали, что это значит.

Все были уверены, что на сей раз мне подсунут специально обработанные кости. Некоторые даже прокричали мне предупреждение о грозящем полном провале.

Я покачнулась и, делая вид, что ничего не слышала, крикнула, слегка подбрасывая на ладони новые кости, которые мне только что вручила накрашенная стерва:

— Д-давай-ка нач-чнем!

При первом же беглом взгляде на кости я догадалась, что к костяшке-бобышке прикреплена фальшивая поверхность с нарисованной на ней неестественно большой точкой, и заметила восковой блеск на костяшке с палочками.

Я пьяно усмехнулась и произнесла, покатывая кости в кулаке:

— В-выглядят ду-достаточно… ик… х-хорошо, чтобы с-сде-лать работу.

Со всего маху я ударила этими подложными костяшками о самую высокую отметку на стене, выкрикнув при этом:

— Дайте мне шесть, милашки-костяшки, — удар прямой! Мысленно я направляла их во время полета, делая так, чтобы в момент приземления все встало на свои места — и палочка и точка. Кости ударились об пол, и я тотчас же почувствовала, что от одной из них отвалилась, лишая меня начисто выигрыша, фальшивая отметина, прикрепленная воском. Сжав зубы, я заставила ее встать на прежнее место. Кости замерли. Наступила томительная пауза, пока толпа пыталась осознать невероятность происшедшего. Пять зарубок на одной кости. Одна точка на другой. Ведьма-крупье вскинула на меня изумленно-озлобленный взгляд.

Затем чей-то голос, полный суеверного ужаса и восторга, произнес:

— Шесть, клянусь всеми богами, шесть! Пять палок и точка в придачу!

И весь игорный зал взорвался, как вулкан. Я заметила, как Фиорокс что-то яростно шепчет Леггу и наперсточнику. Они неистово трясли головами, полностью отрицая свою причастность к происшедшему. Я знала, что они убеждали хозяина в том, что именно меня нужно пришить как единственную и главную виновницу краха выгодного дела.

Я запихала выигрыш в сумку и перебросила ее через плечо. Со стороны я была похожа, видимо, на пьяного клоуна. Я сделала вид, что с трудом выдерживаю груз денег, к невероятному восторгу моих доброжелателей и к смертельной злобе обвешанного драгоценностями Фиорокса.

— Устала-т… костей, — объявила я пьяным голосом, — теперь пора домой! Иду спать!

Раздались стоны разочарования. Лицо Фиорокса побагровело от гнева. Легг и наперсточник, перепрыгнув через низкое ограждение зала для игры, оказались рядом со мной.

— Ты не можешь сейчас просто так уйти, сержант, — умоляющим голосом произнес Легг.

— Так какого ж хрена нет? — спросила я. — Мы уже и так достаточно богаты. Или ты не согласен? Разделим сразу, как только выберемся отсюда.

Легг похлопал меня по плечу, потом слегка пожал его, как будто бы стал моим старым мудрым дядюшкой, и сказал тоном старого хитреца, умеющего убеждать:

— Подумай только о той жиле, сестренка, о невероятной фарте, которые сопровождают тебя. Ты не можешь прекратить игру просто так — это будет… будет настоящим потрясением для богов. Ведь они так благоволят тебе!

Я отчетливо понимала, что на самом деле Фиорокс настолько разъярен, что готов пойти на убийство. Несколько киллеров присоединились к нему, как только он метнул несколько откровенных взглядов на Легга и наперсточника.

Вслед за этим, к великому облегчению моих компаньонов, я громко произнесла:

— Не хотела бы п-просто так п-посылать богов… п-подальше. Я подняла изувеченную руку, показывая всем чашку, прикрывающую культю, и продолжала:

— Вот так, е-мое, со мной поступили раньше. Но теперь платят. Сполна.

Фиорокс и его киллеры замерли. Я хорошо понимала, что происходит на самом деле. Легг и наперсточник затащили меня в «Дыхание дикого кабана» для того, чтобы неплохо нажиться. Я не сомневалась в том, что уже были согласованы условия получения ими немалого дивиденда за предоставление выгодного клиента. Но Фиорокс воспринял итоги игры как заговор его бывших компаньонов — со мной и против него. И ему не представляло особого труда расправиться с нами. Его киллеры в одно мгновение могли бы перерезать нам горло, завладеть кошельками и без следа ликвидировать трупы. Однако внушительная толпа завсегдатаев притона была слишком сильно возбуждена моим невероятным везением в игре, поэтому у Фиорокса не было никаких шансов на успех. Те, кто симпатизировал мне, могли бы в случае такого исхода дела вдребезги разнести заведение.

Я сделала вид, будто поворачиваю назад и готовлюсь снова приступить к игре в кости, но внезапно изменила решение и тронулась прочь от площадки, что немало обеспокоило моих компаньонов.

— А мне до хрена, — объявила я, — старина Рали сыта по горло костями. Эти долбаные костяшки затрахали мне все мозги.

Сказано — сделано. Толпа болельщиков радостно сопровождала меня, пока я выбиралась с игрового поля и приближалась почти вплотную к Фиороксу, неотступно сопровождаемая двумя обеспокоенными компаньонами.

Усилием воли Фиорокс изобразил улыбку. Пришлось пересиливать себя, так как ситуация была для него бесповоротно проигрышной и он уже отчаялся получить деньги.

— Невероятное везение! — сказал он. — Никогда не видел ничего подобного. — Он почти дружески пожал мне руку и предложил: — Однако ты, блин, должна дать мне шанс отыграть хотя бы часть денег.

— Если откажешься, сержант, — тебя не поймут, — поддакнул наперсточник.

— Да, было бы несправедливо отказать такому джентльмену, как Фиорокс, в еще одной попытке, — согласился Легг.

Пьяно рыгнув, я произнесла:

— Ска-ик… зала же, что костяшки осточертели.

— А почему бы нам, дорогой друг, не попробовать перекинуться в карты? — предложил Фиорокс. — Не сомневаюсь, что и здесь удача не оставит тебя.

Я тряхнула головой и сказала:

— Не люблю карты. Не моя игра. И никогда не была моей.

Киллеры Фиорокса приблизились настолько, что я могла отчетливо различить их кинжалы, спрятанные под одеждой.

— Давай сыграем, сержант, — попросил Фиорокс, — я сам раздам. Все будет чисто, без фокусов.

Фиорокс улыбался, но в его глазах горел огонь смертельной угрозы. Он взял меня за руку и повел к одному из игорных столов.

— Ла-а-дн-о-о, — неохотно согласилась я.

Потом рассмеялась, хлопнула его по спине и сказала:

— А ты так… ниче… с-себе. Ты зас-с-служил игру. Дарю.

Казалось, все присутствующие сопровождают нас к центральному столу, который был заблаговременно очищен от играющих громилами Фиорокса. Кто-то помог мне сесть за стол как раз напротив него. Кто-то услужливо подал мне кружку с очередной порцией выпивки. Я почувствовала острый запах сногсшибательной смеси, который поднимался от этой посудины.

Я подняла ее повыше и произнесла пьяный тост в честь Фиорокса:

— Пью за тебя!

В то же самое время я сформулировала заклинание, которое применяла до этого на протяжении всей ночи, чтобы превратить дьявольское пойло, которым меня потчевали, в воду, и немного усилила его, чтобы нейтрализовать подмешанное снотворное. Под одобрительные крики собравшихся я опрокинула в себя содержимое кружки. Зрители были изумлены не столько моим везением в игре, сколько моей способностью пить и оставаться на ногах.

Затем я грохнула весь свой выигрыш на стол.

— Ты такая лапа, — сообщила я Фиороксу, — что я ставлю эт-т-то се. Даю т-тебе лучший ш-шанс.

Фиорокс был ошеломлен моим поступком. Он тупо посмотрел на кучу золота, большая часть которого не так давно принадлежала ему. У меня сразу возникло устойчивое подозрение, что во всем этом притоне не осталось достаточно средств, чтобы покрыть мой банк. Я увидела, как Фиорокс поднял голову, глазами начал сканировать толпу зрителей. На самом краю толпы стоял высокий малый с внешностью состоятельного вельможи. Богатая одежда, властный облик и обширное пространство, которое было ему предоставлено окружающими, ясно свидетельствовали о значимости этого владыки Чипсайда.

Я едва сдерживала улыбку, мысленно представив себе, как раздену до нитки следующую жертву. Никто из зрителей и не подозревал, как близко я подобралась к цели.

Воровской пахан кивнул Фиороксу. Он решил поддержать его и оплатить ставки. Бородатый киллер, вероятно наемник разодетого пахана, принес увесистый кошелек. Он открыл его, и толпа ахнула при виде струи драгоценных камней, которая, сверкая в неярком свете, вылилась на стол.

Фиорокс не скрывал своей радости, пока сгребал довольно большую горку в центре стола.

— Пора приступать к делу, сержант, — торжественно объявил он.

И начал в две руки сдавать карты для игры в «Демонов и Заклинателей» — в самую жесткую и остроумную, самую изнурительную для участников азартную карточную игру в Ориссе. В высших сферах общества в нее проматывались не только целые состояния. В прежние времена некоторые весьма состоятельные вельможи проигрывали свободу своих семей всего одним роковым карточным ходом, обрекая на рабство всю родню, вплоть до третьего-четвертого колена.

Я пьяно ухмыльнулась и начала по одной брать карты. Настроив латку на волшебном глазу, я получила отчетливое изображение руки Фиорокса. Мой противник был довольно искусным мошенником, и, несмотря на то что мои карты были довольно крупными, у него оказались все-таки крупнее благодаря его незаметному скользящему движению коленом под столом. Я сконцентрировалась настолько, что почти полностью отключилась от внешнего мира, и изменила свой расклад так, чтобы при достаточно умелой игре можно было побить Фиорокса.

Мне пришлось вспомнить все свои старые навыки, приобретенные в годы службы в Страже Маранонии. Тогда, в казармах, я была довольно опытным игроком. И сейчас я шаг за шагом, с каждой новой картой, незаметно подталкивала противника к ловушке. Я филигранно проводила Фиорокса до самого шабаша ведьм. Я пошла с простой Рыночной Ведьмы, и он с радостью ударил ее Прислужником Дьякона. Но я защелкнула челюсти капкана, выложив Заклинание Успеха, внезапно увеличив силу Ведьмы и блокируя действия Фиорокса.

После этого я позволила игре идти с переменным успехом на протяжении нескольких часов. Иногда Фиорокс вырывался вперед. Но большую часть времени я лидировала, не забывая при этом исправно выпивать все, что мне подсовывали, и делая вид, что мой глаз уже почти ничего не различает и вот-вот совсем закроется. Фиорокс тем временем все больше сатанел. Перед каждым новым кругом он требовал принести новые карты. То и дело без видимых причин начинал неистово орать на своих людей. Несмотря на то что мы оба хорошо были осведомлены в том, что карты, которыми я играла, отличались от тех, которые мне сдал Фиорокс, он никак не мог взять в толк, каким образом мне удавалось каждый раз их незаметно заменить. Поэтому ему оставалось только дождаться того момента, когда я упаду без чувств от избытка выпитой дряни, которой меня непрерывно потчевали его люди. То, что я была совершенно нечувствительна к этому пойлу, тоже выводило беднягу Фиорокса из равновесия. Ведь он потратил немало времени, чтобы придумать это убойное снадобье и хорошенько его приготовить. Но я заставила его играть в течение очень длительного времени, когда он был бы прочно прибит к столу собственной жадностью и страхом, порожденным угрозой со стороны тех, кто находился у него за спиной и взирал, как Фиорокс подсыпает все новые и новые порции красиво сверкающих драгоценных камней, — только для того, чтобы снова проиграть!

И каждый раз я шла ва-банк. Каждый раз я возрождала его надежду на то, что ему удастся наконец вернуть деньги и честь.

Воровской пахан стал наблюдать за игрой. Он стоял возле Фиорокса. По одну сторону от него устроился бородатый киллер, по другую — незнакомый мне мрачный тип. Каждый раз, когда Фиорокс проигрывал очередной раунд и его алмазы становились моей собственностью, лицо этого типа искажалось гримасой, и он слегка похлопывал Фиорокса по плечу. После каждого такого прикосновения мой противник становился все бледнее и бледнее. И испуганнее. И еще более настроенным на то, чтобы отыграть все, что он потерял, потому что теперь на кону стояла и его жизнь.

Но наступил решающий момент игры. Я довела ставки до такого уровня, что у Фиорокса и тех, кто его поддерживал, не оставалось за душой ни гроша. Весь центр стола был завален золотыми монетами и драгоценными камнями. Фиорокс пошел на крайнюю меру, чтобы наконец прикончить меня. Он сдал мне нарочито слабую карту. И я изумила его, играя из рук вон плохо, как никогда. Впервые за всю игру те карты, которые я бросала на стол, были именно такого достоинства и масти, как он и вычислил и предполагал увидеть. Фиорокс мгновенно стал уверенным в себе и даже прошептал пахану, что на этот раз он меня сделает. Пахан кивком дал ему знать, что согласен. Я знала цель, которую преследовал Фиорокс, пожелав пошептаться с паханом. Ему надо было отвлечь мое внимание, чтобы беспрепятственно исполнить коронный финт и с помощью мягко скользящего по нижней поверхности стола колена достать козырную карту, которая принесет победу. Между его коленом и столом давно был зажат Арлекин, который долго ждал своего часа.

После того как Фиорокс закончил обсуждение дальнейших действий с паханом, он позволил игре продолжаться еще два круга, при этом весьма эффектно удваивал рискованные ставки.

И снова я прибегла к ходу с Рыночной Ведьмы и к Заклинанию Успеха, чтобы блокировать противника. У меня оставалась только одна карта, простая Пастушка Гусятница. Фиорокс прекрасно знал об этом, потому что преднамеренно сдал мне эту младшую карту в самом начале игры. Благодаря волшебному глазу мне было достоверно известно, что на руках у Фиорокса осталась именно такая же Пастушка, что делало нас равными в игре. Но в такой игре, как «Демоны и Заклинатели», победа должна была остаться на стороне заведения. Поэтому Фиорокс чувствовал себя в безопасности. Все, что ему предстояло сделать, — заменить Пастушку на Арлекина, и со мной было бы покончено.

Мы почти одновременно бросили наши последние карты мастью на стол. Я посмотрела прямо в глаза Фиорокса и усмехнулась, когда начала переворачивать свою карту. Он победно засмеялся, переворачивая свою. И, не удостоив взглядом ни одну из карт, потянулся к банку.

— Не т-так б-бб-ыстро, друж-жочек, — пьяным невнятным голосом произнесла я и высоко подняла свою карту, так чтобы всем показать ее достоинство.

— У меня Арлекин, ус-с-сек, приятель? — объявила я. — А Арлекин производит с помощью Заклинания Успеха Рыночную Ведьму в Главного Заклинателя.

— Ты пьяна, — огрызнулся Фиорокс, — у тебя всего-навсего Пастушка Гусятница.

Он ткнул пальцем в мою карту, хотя его глаза все еще не воспринимали истину.

— Видишь, — продолжал он, — долбаная Гусятница. Вслед за этим нижняя челюсть Фиорокса отвисла. Вместо Пастушки я показывала Арлекина. Челюсть опустилась еще ниже, когда он посмотрел на свою карту и увидел, что на ней изображена белолицая девушка, хворостинкой погоняющая гусей на рынок.

— Действительно долбаная Гусятница, — удовлетворенно произнесла я, — но у тебя, Фиорокс!

То, что произошло в дальнейшем в «Дыхании дикого кабана», можно сравнить, пожалуй, только с бунтом. С восстанием, которое не стихало всю ночь. После моей победы толпа буквально взбесилась. Выигрыш был до единой монеты собран и заботливо положен в мою дорожную сумку, после чего я была триумфально поднята на плечи свидетелей небывалого события и увлечена к бару. В одно мгновение ока я превратилась в героя, то и дело слышалось «сержант пошел так» или «сержант побил этак» и самое главное — «дай-ка я подолью тебе еще чуток, сержант, никогда в жизни не видывала такой игры!».

Я весело смеялась и с радостью выпивала предложенное — почему бы немного не выпить в честь знатного выигрыша, а потом, глубоко опустив руку в свою дорожную сумку, запускала в толпу горсть монет и драгоценных камней, чтобы показать всем, насколько великодушна. Вскоре я разбрасывала свой выигрыш, с возрастающей частотой доставая из сумки очередную порцию золота. Но одновременно я постаралась достать с ее дна круглый сверток и незаметно опустить его в карман плаща.

Вслед за этим наступил момент, который я предвидела, и, когда я в очередной раз подняла бокал и произнесла громкий тост, последовало гробовое молчание.

Быстро осмотревшись по сторонам, я поняла, в чем причина столь внезапного изменения настроения собравшихся.

Выход загораживали шесть-семь киллеров. Их вид не предвещал ничего хорошего. Во главе стоял разодетый пахан. Толпа молча смотрела на них. Некоторые нервным движением облизывали внезапно пересохшие губы. По внешнему виду моих недавних почитателей я сразу поняла, что эти киллеры были достаточно хорошо известны. Пахан с важным видом продолжал стоять в окружении своих подчиненных. Они молча переводили глаза с одного человека из толпы на другого, на секунду-другую задерживая оловянный взгляд, не выражающий ничего, кроме смертельной угрозы. Толпа начала редеть. Поначалу очень медленно, иногда с оправданиями по поводу позднего часа или внезапного приступа слабости или дурноты. Потом, как неуверенная, редкая капель превращается в сплошной ливень, так тонкий ручеек отдельных струсивших превратился в поток желающих поскорее исчезнуть, спрятаться, убежать с опасного места.

И вскоре в «Дыхании дикого кабана» не осталось никого из моих недавних почитателей. Фиорокс захлопнул двери и подпер их стулом. Легг и наперсточник оказались по обе стороны от меня. Они стояли, прислонившись к стойке бара.

Фиорокс что-то прошептал своему пахану, который тут же ему кивнул. Сразу вслед за этим он двинулся вперед в сопровождении киллеров. Легг и наперсточник моментально отступили от меня в разные стороны, подняв руки и жалобно бормоча что-то о том, что они совершенно не виновны.

— Никогда в жизни не видели ее, поверь, Эриз, — сказал наперсточник пахану.

— Я так и не знаю, что она затеяла на самом деле, Эриз, — жалобно заныл Легг, — но в одном я уверен — она хитрая, коварная сука. Обвела меня вокруг пальца. А меня, как ты знаешь, довольно трудно одурачить.

Эриз не обратил на их причитания ровно никакого внимания и встал напротив меня.

— Кто ты? — требовательно спросил он. — И кто поддерживал тебя во время игры?

Он приблизился настолько, что его нос почти касался моего лица. Я с отвращением ощутила неприятный запах гнилых зубов, который он попытался замаскировать мятной пастилкой.

— Послушай, служивая, у тебя есть время не более чем на два вздоха, или ты ответишь, — грубым голосом произнес Эриз, — или же я сам выколю тебе второй глаз.

— Не хотелось бы доводить до такого безобразия, — сказала я, — и так тяжело ковылять с одной моргалкой.

Я сунула руку в карман плаща. Эриз закаменел. Киллеры подвинулись вперед.

— Не суетись, — сказала я, поднимая здоровую руку, — то, что ты ищешь, лежит у меня в кармане. Вот. Смотри сам.

Я широко развела руки в стороны. Эриз помедлил, потом резким движением сунул руку в карман моего плаща. Его пальцы нащупали и извлекли круглый сверток. Эриз тупо уставился на ком тряпья. Потом с презрительной усмешкой взглянул на меня.

— Это что — твой обед?

— Разверни, — почти приказала я.

Он подчинился. Медленно. Осторожно. Не спеша размотал тряпку. Остальные еще немного приблизились. Некоторые стояли на цыпочках, чтобы не пропустить чего-либо важного.

Наконец тряпка упала на пол, и взорам предстала моя золотая рука. Волшебный материал блестел даже в тусклом освещении этого кабака.

— Какого черта… — начал было говорить Эриз, но я крикнула:

— Рука! Взять его!

Эриз отпрянул, но было уже поздно. Золотая рука бросилась вперед, ее пальцы схватили Эриза за горло. Раздался общий возглас изумления. Эриз был легко поднят высоко над полом и начал конвульсивно дергаться, когда пальцы немного сжались.

— Все назад, — проревела я, — или я убью его!

После этого я позволила волшебным пальцам немного расслабиться, чтобы позволить Эризу хриплым, визгливым голосом призвать своих подчиненных к послушанию.

— Сделайте как она говорит, — прохрипел Эриз. Бандиты мгновенно отступили.

— Теперь бросьте оружие, — приказала я. Послышался звон металлических предметов, бросаемых на пол. Громилы подчинились.

Мысленно я приказала своей волшебной руке опускаться до тех пор, пока ноги Эриза не коснулись пола. Со стороны он выглядел как подвыпивший клоун, который никак не мог принять устойчивое положение.

Скользящим движением вытягивая из плаща припрятанный кинжал, я подошла к нему, по дороге срезая с деревянной чашки, прикрывающей мою культю, тонкую стружку. Кинжал был достаточно острым.

— Мне очень нужен один человек, — произнесла я совершенно трезвым голосом, — мне хотелось бы, чтобы твои парни нашли его и привели сюда.

Вслед за этими словами я прикоснулась острием кинжала к вздутию на штанах Эриза. Он завизжал и задергался.

— Мелкота, — презрительно бросила я.

Я слегка нажала на кинжал, и Эриз резко отпрянул, как будто его прижгли каленым железом.

— Человек, о котором я говорила, нужен мне через час, — приказала я, — иначе твой приятель станет еще короче.