"Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары" - читать интересную книгу автора

Глава 5

В Плошт въехали без проблем. Йеми, приодетый под местного жупана, чуть опередил свою свиту и, лихо осадив коня перед самым носом стражника, грозным голосом поинтересовался, в городе ли его милость городской вистиарник жупан Дроко Малина.

— Не знаю, вроде был, — растерянно заморгал воин.

— Что значит — не знаю? — изумился Йеми. — Ты кто такой есть? Стражник или молодой дубок, на которого шлем напялили?

— Был его милость, был, когда на стражу заступали, — торопливо заговорил воин, чувствуя за собой непонятную провинность и лихорадочно пытаясь понять, чем грозит ему гнев незнакомого жупана. С детьми едет, вистиарника спрашивает. Не иначе как свойственник.

— То-то, соображай быстрее, город не позорь, — хмыкнул всадник и, ударив пятками в бока коня, заехал под арку ворот. Вслед за ним двинулась и укутанная в плащи свита. Остановить их для досмотра никто не решился: и так уже неприятностей не миновать, зачем же лишнего на свою шею ещё вешать.

— Здорово их Йеми обработал, — одобрительно шепнул Балис, наклонившись к Мирону.

— Молодец. Я бы его с удовольствием к себе в отдел взял, — согласился Нижниченко.

— А кто это — вистиарник? — поинтересовался Сашка, когда до ворот было уже далеко, и стражники не могли расслышать его вопроса.

— На нашем языке — казначей, — пояснил кагманец. — При господаре — большой человек. А под властью Империи… Считай, что ещё один сборщик налогов…

Плошт почти не отличался от Альдабры. Как и там окраинные улочки утопали в грязи и воняли нечистотами. Одноэтажные деревянные хижины, крытые соломой, создавали ощущение беспросветной нищеты. Ближе к центру дома пошли побогаче, а воздух стал почище. Тот тут, то там появлялись лавки. Наконец, копыта зацокали по булыжной мостовой, а окружающие постройки выросли до двух этажей, причём у доброй половины домов первый этаж был каменным и только второй — деревянным.

Йеми, уверенно ориентируясь в хитросплетении плоштских улиц, вёл отряд к намеченной цели. Вскоре всадники остановились возле крепких тесовых ворот, за которыми возвышался большой трёхэтажный особняк: над вторым этажом хозяин надстроил пару симпатичных башенок по краям и мезонин в центре. Не слезая с лошади, кагманец постучал по доскам рукояткой хлыста.

— Что надобно? — донеслось из-за ворот на местном наречье.

— Жупана Дроко. То жупан Йеми со свитой к нему в гости пожаловал.

По обычаю, надлежало, чтобы переговоры с привратником вёл кто-нибудь из слуг. Но в данном случае Йеми приходилось всё делать самому: здешний язык кроме него знала только Рия, а поручить разговор нечке означало смертельно обидеть хозяев: Восьмиградье влилось в Империю Мора добрых полторы сотни вёсен назад, и местные жители давно усвоили мысль о превосходстве людей над остальными народами.

Услышав, кто прибыл в гости, во дворе всполошились. Не прошло и минуты, как ворота распахнулись.

— Пожалуй, твоя милость, — почтительно склонился привратник в белой опочке. Почтительно, да не очень низко. Понятное дело: жупан, конечно, господин, только супротив вистиарника невелика фигура.

Балис с профессиональным интересом окинул взглядом двор, но ничего особо примечательного не обнаружил. С правой стороны к забору лепился какой-то хозяйственный сарай, слева — конюшня и небольшая кузница. Двое подростков чуть постарше казачонка стремглав кинулись принимать поводья у Йеми и Сашки, безошибочно определив, кто здесь главный.

— Мир и процветание этому дому, — важно произнес кагманец, слезая с лошади. Двустворчатые двери с шумом распахнулись, наверняка, что от доброго пинка. Из дома на крыльцо вышел вистиарник Дроко: невысокий крепкий мужчина лет сорока, в белом таларисе с квадратной проймой, украшенной по краю узорчатой синей вышивкой, светло-зеленых штанах и мягких кожаных сапогах. Кончики чёрных с лёгкой проседью усов были лихо закручены вверх.

— Йеми, чтоб меня грифон разорвал! — воскликнул Дроко, распахивая объятья. — Йеми, плут эдакий. Вот это удача!

— Дроко, старина, — кагманец уже спешил через двор. — Рад видеть тебя в добром здравии.

Мужчины стиснули друг друга в объятиях до костного хруста. "Совсем как на Земле", — подумалось Балису.

— Да ничего, копчу ещё небо понемногу, — усмехнулся Дроко, когда они с Йеми отпустили друг друга.

— Понемногу? Ты хочешь сказать, что уже перестал быть первым копьём Восьмиградья? — поинтересовался Йеми, переходя на морритский.

— Ещё чего, — фыркнул бан, и тоже заговорил на морритском. — Вёсен через дюжину, пожалуй, кто-то из нынешних молокососов и сможет меня превзойти. А пока что, место занято.

И звучно расхохотался.

— Плишек, поди-ка сюда, — поманил Сашку Йеми. Тот послушно подошел к старшим.

— Вот, Дроко, знакомься. Этот малец — сын друга моего Кишиша из Высоких Пихт, что в Хланде.

Сашка, как учили, легонько поклонился.

— Рад, твоя милость, быть представленным такому знатному и благородному воину.

— Да быть не может, чтобы кто в Хланде знал жупана Дроко, — явно деланно изумился хозяин. Женька нагнулся к башмакам, чтобы никто не мог заметить его кривую усмешку. По мнению маленького вампира, хозяин явно переигрывал, изображая из себя эдакого д'Артаньяна на покое.

— Хланда хоть и не близко от Восьмиградья, а только про воинов доблестных из дальних земель и в наших горах слава идёт. Его милость Йеми мне много о тебе рассказывал.

Мирон одобрительно кивнул. Способный всё же парень — Сашка Волков. Неполные две недели, которые были у Йеми, чтобы обучить мальчишку на юного жупана — не такой уж и большой срок: в настоящих-то жупанов правила поведения годами вкладывают. Но подросток схватывал всё буквально налету, и, главное, работал в охотку. "Когда вернусь, в лепёшку разобьюсь, а в Симферополе открою кадетский корпус для таких Сашек", — в который раз пообещал себе генерал. Проект такого корпуса разработан был ещё в середине девяностых, намного раньше, чем подполковник Нижниченко возглавил Крымское Управление Службы Безопасности. Но бороться с собственным Министерством Просвещения оказалось сложнее, чем со спецслужбами «дружественных» стран. После войны с Румынией военные организовали училище имени Богдана Хмельницкого в Киеве, а моряки, не утруждая себя изобретением чего-либо нового — училище имени Нахимова в Севастополе. По горячим следам Минпрос возражать не осмелился, но все последующие попытки силовиков как-то поучаствовать в воспитании подрастающего поколения натыкались на стену непонимания и отрицания. Как полагал Мирон, всё упиралось в деньги: на детей, которые, как известно, "своё будущее", в ЮЗФ средств не жалели. В то же время, генерал Нижниченко не мог не признать, что работа с сиротами и неблагополучными детьми была поставлена толково. В отличие от "большого соседа", в городах которого на каждом вокзале ютились стайки малолетних бомжиков, беспризорность в Федерации была сведена практически к нулю.

— А это сестра Плишека, Анья, — продолжал представление Йеми.

— Странное имя, — заметил Дроко.

— Это старинное и редкое имя, твоя милость, — ответила Анна-Селена, сделав безупречный книксен.

Хозяин немного смешался.

— Не держи обиды на старого вояку, юная госпожа.

— Что ты, твоя милость, какие обиды? Я счастлива, что оказалась в гостях у такого достойного и знаменитого человека.

Дроко улыбнулся, подкрутил кончик уса.

— Однако, что же мы тут стоим во дворе? Тьюмаш, Ёон, Шибаш, бездельники эдакие… Живо помогите перенести вещи.

Слуги выбежали из дома с таким проворством, словно в ожидании приказа стояли сразу за дверями.

— Богата у тебя свита, — заметил хозяин, оглядывая прибывших.

— Да мне-то, сам знаешь, свита не к чему. Но вот за детьми и вправду присматривать надо. Вот Кишиш в помощь мне Балиса и отрядил. А остальные — слуги. Дети есть дети.

— Видно добрый воин этот Балис, — уважительно протянул бан, окинув внимательным взглядом отставного капитана.

— Неплохой. Только, сам знаешь, горцы — народ своеобразный. Топором он не шибко владеет, да и копьём тоже. Зато на ножах или голыми руками биться — равных нет.

— Так уж и нет? — Дроко горделиво расправил плечи, давая понять, что готов испытать незнакомого воина в деле прямо здесь и сейчас.

— Дроко, дружище, — Йеми умоляюще обнял хозяина за плечи, — дай нам хоть отдохнуть немного с дороги. Ежели твоя милость нас со двора не сгонит, то мы поживем у тебя несколько дней, и ты сможешь убедиться, сколь хороший воин Балис.

— О чём ты говоришь, Йеми? Мой дом всегда готов принять моих друзей. Гостите хоть до Илока.

— До Илока нам будет долговато, но на половину осьмицы, надо думать, задержимся. Позволь, твои слуги покажут нам комнаты, нам и вправду нужно отдохнуть с дороги.

— Так уж показывают. Весь первый этаж в правом крыле для твоей милости. Только вот нечек куда твоих загнать, ума не приложу. Разве что в сарай?

— Дроко, нечкам мы выделим отдельную комнату.

— Комнату в доме? — изумился вистиарник. — Помилуй, Йеми, держать этих тварей под одной крышей с человеком просто неприлично.

— У горцев свои причуды, — извиняющимся тоном произнёс Йеми. — Конечно, если ты станешь настаивать, то их придётся отправить в сарай, но этим ты чрезвычайно огорчишь своих гостей.

— Рия не будет спать в сарае, — капризно протянула Анна-Селена. — Это нечестно. Йеми мне обещал, что моя служанка будет всегда при мне.

— Анья не капризничай, — шикнул Сашка. — Что о нас подумает его милость бан? Мы его гости, а гостям надлежит слушаться хозяев.

— Ещё того не хватало, чтоб знатные жупаны огорчались за нечек. Тьфу! Да пусть живут в комнате, если вам так нравится. Потом мои лентяи всё отмоют и дымом можжевеловым окурят, чтоб и запаха поганого в доме не было, — милостиво соизволил Дроко.

— Спасибо, твоя милость, — Анна-Селена улыбнулась самой милой улыбкой, которой в былые дни удостаивался только добряк Олаф.

— Да не стоит за то благодарить, юная госпожа, — улыбнулся хозяин. Йеми, доподлинно знавший, насколько сильно Дроко брезгует нечками, поразился тому, как легко девочка добилась от вистиарника уступки. Не иначе как вояку совсем замучила скука, что он готов исполнять столь нелепые просьбы маленькой девочки.

— Значит, сейчас вы позавтракаете, а потом мы…

— Прошу прощения у благородного жупана, но у нас с Балисом есть в городе одно небольшое дело. В общем, пока тут готовят завтрак, мы с ним ненадолго отлучимся, как я это обычно делаю.

— С заднего крыльца? — понимающе покачал головой Дроко.

Кагманец только руками развёл.

Вошедшие в харчевню сразу привлекли внимание завтракающего Шеака. Точнее, один из них, высоченный детина в коричневом плаще. "Не обошлось в роду без огров", — подумалось купцу, хотя на лицо незнакомец выглядел чистокровным человеком: эдакий молодец двух с половиной дюжин вёсен от роду, смуглый, черноволосый, выбритый по морритскому обычаю.

Спутник же его был добрую голову ниже, возрастом на полдюжины вёсен помладше, да и вообще взгляд на нём не задерживался. Явно на подхвате при верзиле. Он и держался как-то робко, скованно, вперёд не лез, лишь молча выглядывал из-за спины дружка.

Коротко переговорив у стойки с хозяином харчевни, странная парочка направилась прямо к столику работорговца.

— Доброго здравия, почтенный, — приветствовал Шеака верзила, без лишних церемоний опускаясь на лавку напротив купца.

— И тебе не болеть, почтенный, — хмуро ответил Шеак, подхватывая с тарелки очередной рулетик из обжаренной сырокопченой ветчины, фаршированный плодами смоквы.

Низенький как-то бочком присел в стороне, кутаясь в тёмно-зелёный плащ и не осмеливаясь встрять в разговор.

— Ты, стало быть, почтенный купец Шеак, верно? — продолжал детина.

— Я-то Шеак, а вот ты, почтенный, кем будешь? Что-то я тебя не знаю.

— Точно, не знаешь, — невозмутимо кивнул собеседник. — Балис имя моё. Зовут ещё иногда Балис с лугов. Может, слышал?

Работорговец честно напряг память. Где-то в её глубине бродили смутные воспоминания. Но попробуй, упомни всех, ежели у наёмников каждый шестой, наверное, либо с лугов, либо с гор, либо ещё из-под какой коряги выполз…

— Нет, извини, почтенный, что-то не вспомню.

— Не такие уж вы с Меро друзья, выходит дело, — осмелился вставить слово второй наёмник.

Верзила смерил его нехорошим взглядом, отчего тот сжался ещё сильнее, и снова повернулся к купцу.

— Ваш караван охранял Меро со своими ребятами, верно?

— Верно. И что?

— Да приятель он мой, вот что. Работенку ищу, а тут прослышал, что дружок мой поблизости. Ну, я на коня и из Тырговища прям сюда и рванул. Уж он-то меня в свой отряд возьмет.

— Не повезло тебе, почтенный фар, — вздохнул Шеак, отхлебнув из кружки кислого квасу. — Меро подряжался довести караван до побережья. Работу свою сделал, нам он более не надобен.

— Вам не надобен — иным пригодится, — усмехнулся Балис. — Добрый топор всегда в цене.

— Дык, ради богов. Только ты опоздал: нет Меро в городе.

— А где же он?

— В море.

— Это в каком смысле? — напрягся верзила.

"Настоящий наёмник: тупой и решительный", — усмехнулся про себя Шеак. Похоже, воин вообразил, что караванщик убил Меро, да и выкинул труп в море. Наверное, чтобы денег за работу не платить. Всяк по себе о других судит…

— В прямом, почтенный, в прямом: сел на корабль — и уплыл.

— Не понимаю, — Балис сокрушенно развел руками. — На какой корабль? Как уплыл?

Нет, всё же изрядно туповат детинушка. Видать, когда боги раздавали людям разум, этот парень второй раз встал в очередь за силой.

— Не видел, почтенный фар, как корабли по морю плавают?

— Эх…

— Пошли, — спутник потянул Балиса за плащ. — Если, конечно, почтенному торговцу не нужны услуги двух наёмников…

— Сейчас — не требуются. Через осьмицу заходите, может, и понадобитесь.

— Нет, погоди, — уже поднявшийся было, верзила снова склонился над столом. — Может, знаешь, почтенный, куда он поплыл?

— Откуда мне знать?

— А давно?

— Третьего дня вечером.

— А…

Махнув рукой, верзила удручённо поплёлся к выходу.

— Удачи тебе, почтеннейший. Пусть Кель благословит твою торговлю, — задержался на мгновение маленький.

— Удачи и вам. Да пребудет с вами благословение Ренса, — добродушно усмехнулся вслед Шеак.

Морской порт — слишком серьёзное предприятие, чтобы Император мог позволить там командовать местным «аристократам». Разумеется, самым главным в порту был смотритель — не просто старший гражданин, а даже благородный лагат с безупречной родословной. Разумеется также, что особыми заботами сей почтенный муж себя не обременял. Порт своевременно платил в казну наместника установленные сборы — чего же более?

Юний Саридий, разменяв пятую дюжину вёсен, отлично знал, что во вверенной его попечению гавани ошивается великое множество воров, душегубцев и прочих преступников, что купцы и капитаны утаивают от портовых чиновников часть груза, что в кабаках ежедневно случаются поножовщины, а по ночам их обитатели придаются разнузданным оргиям (разумеется, в меру своей платежеспособности). Так и префекту это было отлично известно, и императорскому наместнику в Восьмиградье, и эдилу — всем, кого это касалось. Разумеется, негласно, государственные бумаги таких сведений не содержали.

Известно, а что делать? Выкорчевать эту заразу было чрезвычайно трудно, а главное — совершенно бессмысленно. Потому что не пройдёт и месяца — и порт заполнит новая погань. Ничего с этим не поделаешь. Варвары — они и есть варвары. Быдло, выродки, позор человеческого рода. Придёт время и Император очистит от них благословенные земли Вейтары, тогда и в портах воцарится чистота и порядок. Но пока что Мора не могла обойтись без варваров, приходилось терпеть и их, и привносимые ими неприятности.

В конце концов, не дело благородного лагата самому ловить преступников — на это есть городская стража. Она же и за порядком в кабаках глядеть должна. Ежели в этом нужно ей как-то посодействовать, то благородный Юний всегда готов потрудиться к вящей славе Императора Кайла. Равно как и самолично досматривать торговые суда — тоже занятие неблагородное. Есть на то чиновники. Ежели кто обвинит их в том, что они долг свой исполняют недобросовестно и интересам Империи ущерб наносят и представит убедительные доказательства — лагат Саридий проследит, чтобы мерзавцев примерно наказали. Но Юний управлял портом уже более дюжины вёсен — и никто никогда чиновников не обвинял. А сборы порт отдавал в казну всегда в полной мере и в срок. Какой же тут ущерб божественному Императору?

Понятно, почему Саридий был несказанно удивлён, когда незадолго до обеда его аудиенции попросил некий благородный лагат Порций Паулус. Имя соплеменника Юнию ничего не говорило, но, разумеется, моррит был немедленно приглашен в кабинет смотрителя порта.

Порций оказался совсем молодым человеком, наверное, едва отпраздновавший круглую дату — две дюжины вёсен. Видимо, он давно путешествовал вдали от дома: вся одежда была местной, лакарской. Но достаточно было глянуть на гордую осанку, чтобы сомнения в благородном происхождении гостя отпадали. Впрочем, проверить последнее было нетрудно.

— Слава Императору! Да прибудет с тобой благословение богов, благородный Юний! — приветствовал он хозяина.

— Слава Императору! Да не обделят боги своей милостью и тебя, благородный Порций! — поднявшись с кресла, как того требовал этикет, ответил Саридий. — Присаживайся, расскажи, что тебя привело в эти стены.

Паулус с недоумением окинул взглядом предложенный ему табурет.

— Правильно ли я тебя понимаю, благородный Юний? Ты предлагаешь мне сесть на табурет, в то время как сам будешь сидеть на стуле со спинкой?

— О, прошу простить меня. Здесь, вдали от Моры, иногда забываешь…

— О правилах приличий?

— Прошу, не гневайся. К тому же, я должен был проверить, не самозванец ли ты…

Брови на лице молодого лагата удивленно поползли вверх.

— Самозванец? Неужели кто-то дерзает…

— Увы, — вздохнул смотритель порта, — в позапрошлую весну некий негодяй осмелился выдавать себя за благородного лагата.

— Полагаю, он получил по заслугам?

— Разумеется, всё было в соответствии с законом. Однако, достойно сожаления, что находятся такие закоренелые преступники, которые не страшатся справедливой кары. На моей памяти не было ни одной весны, чтобы в этом городе кого-то не приговорили к сожжению в печи за преступления против Империи. А бывало, что за одну весну приговор выносился не одному, а нескольким преступникам.

— Согласен, на окраинах Империи почитание законов оставляет желать лучшего.

— Тебе виднее, благородный Порций: ты ведь путешествуешь по свету. Я же, обремененный службой, не покидал Плошта уже больше дюжины вёсен.

— У каждого из нас своя служба, — многозначительно произнёс молодой человек, чем вызвал в душе Юния Саридия немалый трепет: ежели служба посетителя как-то связана с контролем исполнения смотрителем порта своих обязанностей, то ничего хорошего от визита ждать не приходится. Проверки никогда не устраивают для того, чтобы похвалить проверяемого.

— Мне бы желательно узнать, какие корабли покинули гавань третьего дня, — продолжал лагат.

— Какие корабли покинули гавань третьего дня? — недоуменно переспросил Юний.

— Именно, — молодой человек подтвердил просьбу энергичным кивком. — И побыстрее, если можно.

— Отчего же нельзя, — с явным облегчением выдохнул смотритель. Учёт кораблей вёлся аккуратно и точно, здесь ему опасаться было нечего. — Сейчас выясним.

Из-под груды лежащих на столе свитков он извлёк толстую книгу, в деревянном, обтянутом кожей, переплёте.

— Так, вот, пожалуйста… Третьего дня, то есть в десятый день до ладильских календ из Плошта отбыло три судна.

— Какие? Куда?

— Вот. «Сирена», принадлежащая сообществу кожевников Плошта, отбыла в Тампек с грузом выделанных кож. Пошлина в размере…

— Это меня не интересует, — поспешно заметил молодой человек, чем ещё больше обрадовал собеседника. Первой обязанностью смотрителя порта было именно взимание пошлины. Если визитёра это не интересовало, значит, его служба была далека от контроля добросовестности Юния Саридия.

— Дальше. "Морская звезда", судно почтенного купца Кейеса из Толы — отплыла в Толу же с грузом зерна. И «Быстрый» — бирема Имперского Флота вышла на боевое патрулирование.

— Военные суда ни коим образом не могут меня интересовать. Я спрашивал только о торговых судах.

— В таком случае — два корабля, которых я назвал.

— Благодарю, благородный Юний, ты мне очень помог. Не смею тебя более задерживать.

— Мой долг — трудиться на благо Императора и Империи.

— Слава Императору!

— Слава Императору!

С лёгким полупоклоном Порций покинул кабинет смотрителя порта. Через открытую дверь Саридий успел заметить, как пожилой слуга почтительно подал благородному лагату тёмно-зелёный плащ. Юний тяжело опустился в кресло, приходя в себя после напряженной беседы. Только сейчас он почувствовал, как пересохло во рту.

Подрагивающей рукой смотритель нашарил на столе маленький бронзовый колокольчик, позвонил. В кабинет торопливо вбежал слуга.

— Вина, живо…

Жадно осушив чашу, лагат почувствовал, что волнение немного улеглось. Разговор, вроде, закончился успешно, таинственный посетитель ушёл удовлетворенным. Во всяком случае — не разгневанным. Вот только на кой имп благородному лагату сдались вонючие кожи или варварское зерно, было решительно непонятно. Уж не контрабанду ли запрятали в трюмы ушлые кожевники или пронырливый толиец? В таком случае, отвечать, конечно, придётся ему, Юнию Саридию. Если только…

Если только не принять заранее мер предосторожности. Кто предупреждён — тот вооружен. Надо будет сегодня же вечером посетить плоштского эдила, благородного лагата Калера Гравиция, дальнего родственника Юния по материнской линии. И между делом напомнить ему, что он, смотритель порта Юний Саридий, уже не раз делился с эдилом своими подозрениями о том, что не все портовые чиновники безупречно служат Императору Кайлу. Конечно, варвары они и есть варвары, требовать с них, как со старших граждан невозможно, но и поощрять безнаказанность — тоже не дело. Пора бы уличить пару-тройку чиновников в мздоимстве и потворстве контрабандистам, да и быстренько осудить к виселице. И наместник сможет отметить рвение смотрителя порта, и, если вдруг и впрямь молодой лагат идёт по следу, то к моменту его возвращения в Плошт виновные будут уже давно выявлены, осуждены, и, главное, казнены. Ежели дело касается меньшего, чем злоумышление против особы Императора, а в этом Саридий сомнений не испытывал, то никто не станет требовать со жрецов Аэлиса проведения обряда вызова душ казнённых преступников с целью посмертного допроса. Слишком уж хлопотное это действо…

Да, несомненно, именно так и следовало поступить.

— Всего лишь два судна. Нам несказанно повезло.

— Я бы так не сказал, — скептически сощурился генерал Нижниченко. — Судна-то два, но на каком из них увезли Серёжу, мы понятия не имеем. А искать на удачу — это всегда риск отправиться совершенно не туда, где ты нужен.

Спутники сидели за угловым столиком небольшого портового кабачка, обсуждая сведения, только что добытые Йеми от смотрителя порта.

— Даже если искать мыша в горшке, то лучше, если этих горшков будет два, а не шесть, — пожал плечами кагманец.

— И, тем не менее, знаем мы маловато. Можно ли выяснить точно, на каком из кораблей уплыл этот наёмник?

— Можно попробовать, — неопределённо покрутил рукой в воздухе Йеми.

К столику подошел хозяин заведения. Стандартное пожелание "вина и чего-нибудь там" обернулось парой чарок, и большой деревянной тарелкой с куском какой-то пищи, залитой густой белой массой.

— Держи, кормилец, — кагманец барственным жестом протянул хозяину серебряную монету.

— Благодарствую, господин хороший, — угодливо улыбнулся «кормилец», надо понимать — на сдачу.

— Ну, давай выпьем за нашу удачу. Чтобы нашли мы нашу потерю с первого раза.

Мирон скопировал жест Йеми, поднявшего чарку до уровня лба, а затем пригубил её содержимое. Внутри оказалось белое вино весьма скверного качества, совсем немного не дотягивавшее до почётного звания столового уксуса.

— Кислятина, — сморщившись, Нижниченко поставил чарку на стол.

— А чего ты хотел? Может, чёрного вина? Так кто тут за него заплатит? И потом, им, — Йеми легонько кивнул на зал кабачка, — сойдёт. Это для них ещё, можно сказать, благородный напиток. А вообще здесь чаще наливают такое пойло, что…

Достав кинжал, кагманец умело разрезал пополам «закуску». Насадив на острие свою половину, опробовал.

— М-м-м, неплохо.

— А это что?

— Чулама из какой-то рыбы.

— Чулама?

— Ну, рыба, запеченная под мучным соусом.

Управляться за столом одним кинжалом было непривычно, но Мирон всё же справился с непростой задачей, разве что посадил на плащ пару крупных пятен от соуса. Чулама ему понравилась намного больше вина: и рыба свежая, и приготовлена вкусно.

— И всё же, что теперь будем делать?

— Ты тут посидишь немного, а я пробегусь по порту, есть у меня кое-какие знакомые. Потом вернемся к Дроко, надо с ним обсудить один вопросец. Дальше — договариваемся с каким-нибудь капитаном, судно которого идёт на север, чтобы взял нас пассажирами. А потом уж, до отплытия, можно пытаться уточнить, на какой именно корабль сел этот Меро.

— Хорошо, — кивнул Нижниченко. — А теперь давай каждый пункт твоего плана разберём более детально.

— Зачем это, Мирон? Разве ты мне не доверяешь?

— Странный вопрос. Если бы я тебе не доверял, то не забрался бы вместе с тобой вглубь Моры, верно?

— Тогда — в чём дело?

Нижниченко усмехнулся, вспомнив культовый сериал.

— Один наш коллега в моём мире на подобный вопрос ответил: "Не выношу, когда меня держат за болвана в старом польском преферансе".

Два последних слова пришлось сказать на русском, аналогов в местном языке, разумеется, не оказалось. Да и «болван» перевёлся весьма приблизительно. Но суть высказывания Йеми понял. Глотнув вина, поинтересовался:

— А если бы я оказался в твоём мире, Мирон, ты бы посвятил меня во все свои тайны?

— Разумеется, нет. Но я ведь и не прошу рассказать мне всё. Достаточно, если ты поделишься со мной некоторыми деталями. В своём мире я бы сделал это без колебаний. Особенно, учитывая, что здесь есть личный интерес.

Кагманец поднял взгляд на собеседника.

— Кстати, о личном интересе. Серёжа ведь не сын Балиса, верно?

— Почему ты так думаешь?

— Потому что он не разу не назвал мальчишку своим сыном. Будь он отцом, тревога о сыне вырывалась бы из него постоянно. А утаивать родство у него причин нет. Я же не скрываю того, что Риона — моя племянница, хотя, в отличие от вас, у меня для этого есть основания.

— Всё верно, Серёжа Балису действительно не родственник.

— Даже не родственник. Тогда почему он так беспокоится об этом мальчишке? Я понимаю тебя — Балис твой друг. Понимаю Наромарта, точнее, верю ему, что он действительно хочет спасти этих детей, хотя и не думаю, что у него это получится. Но Балис… Почему?

— Лучше было бы спросить у него.

— Возможно. Но ты его друг, значит, должен понимать, что им движет.

Мирон помедлил с ответом. Поведение Балиса было легко понять, но трудно объяснить.

— Как ты думаешь, Йеми, на что сейчас надеется Риона?

— На то, что её освободят.

— Кто?

— Я… или кто-то ещё.

— А вот Серёжа сейчас надеется только на Балиса. "Кого-то ещё" для него не существует. И Балис это понимает.

Несколько секунд кагманец сосредоточенно дожёвывал чуламу.

— Хорошо, Мирон. Это против правил, но я попробую выполнить твою просьбу. Во-первых, Тампек находится на морском пути из Плошта в Толу. Таким образом, если один след ложный, то нам не понадобится много времени, чтобы взять второй.

— Это действительно важно. И очень удачно.

— Во-вторых, ни на одном, ни на другом судне не упомянуты пассажиры. Одно из двух: или капитан скрыл это от чиновников, или же Меро устроился на судно охранником. Вернее — второе.

— Почему?

— Потому что скрывать пассажира — большой риск и маленькая прибыль.

— Хорошо, предположим, что Меро — охранник. И что это нам даёт?

— Можно потыркаться среди наёмников. Если повезёт, кто-нибудь вспомнит, на какой именно корабль нанялся Меро…

Жупан Дроко уже второй раз присылал слугу справиться, не вернулся ли из города его друг. Сашке приходилось выдавать трафаретно-вежливую фразу, после которой слуга тоскливо удалялся огорчать своего господина. То, что Йеми заходил поменять себе спутника, подросток решил не уточнять. В крайнем случае, сидя в своей комнате, он мог этого и не увидеть.

Вернувшись из города, Балис первым делом расправился с оставленным для него завтраком, после чего решил поговорить с Наромартом. По прошествии времени ситуация со снами казалась не такой уж и страшной, но капитан знал, что давать задний ход ни в коем случае не следует. В конце концов, у Гаяускаса было твёрдое желание разобраться во всех этих странностях, так почему бы ни заняться этим сейчас, когда делать всё равно нечего.

Эльфу и вейте слуги отвели маленькую угловую комнатушку типа рабочего кабинета. Когда Балис вошел в комнату, Рия, свернувшись в калачик и укрывшись плащом, сладко спала на сдвинутой в угол шкуре какого-то большого мохнатого зверя. Наромарт, сидя за столом, погрузился в чтение своей магической книги.

— Нар, мы могли бы поговорить, или ты очень занят? — поинтересовался морпех.

Эльф отложил книгу.

— Проходи, Балис. Конечно, мы можем поговорить. Присаживайся.

Проходя к столу, отставной капитан бросил ещё один взгляд на Рию. Ящерка никак не отреагировала на его появление в комнату. Светло-зелёный плащ мерно колыхался в такт дыханию. Похоже, сон вейты был глубок и безмятежен.

— Умаялась, бедняга, — ласково произнёс Наромарт. — Для неё такие путешествия в диковинку.

— А Анна-Селена не устаёт? — поинтересовался Гаяускас, усаживаясь на круглый табурет с гнутыми ножками.

— Не устаёт, — серьёзно ответил Наромарт. — В этом плане она намного ближе к мёртвым, чем к живым.

Повисла неловкая пауза.

— Ладно, Наромарт. Я ведь не об Анне-Селене пришёл говорить… Этой ночью я снова видел сон.

— И что же на этот раз?

По возможности подробно и точно Гаяускас пересказал ночное сновидение.

— И в итоге сбылось: мы действительно опоздали, Серёжу увезли из города и именно морем, — задумчиво подвёл черту эльф.

— Наромарт, я понимаю, что эти сны — не случайно. Но почему? Ты можешь мне дать простой и ясный ответ?

— Простой и ясный — не могу. Здесь многое непросто, а, кроме того, мне кое-что ещё не ясно.

— Что же?

— Например, твой перстень, Балис.

Капитан недоуменно посмотрел сначала на свою левую руку, указательный палец которой украшало массивное золотое кольцо с гравировкой в виде переплетающихся змеек и крупным золотисто-зелёным камнем, потом — на собеседника.

— При чём здесь перстень?

— Откуда он у тебя?

— Наследство, от деда.

— А у него откуда?

— Понятия не имею.

— Может, от его предков?

— Вот уж вряд ли. Дед потерял родителей совсем мальчишкой, воспитывался в приюте… К тому же, он из бедной семьи, откуда там такое сокровище… И вообще, какое это имеет отношение к моим снам?

— Я же говорю, это мне пока не очень понятно. Но этот перстень — волшебный. Я понял это сразу же, как встретил тебя. Мы, эльфы, способны чувствовать магию там, где её очень много.

— Очень много?

Наромарт положил на стол свою искалеченную правую руку. Поверх чёрной бархатной перчатки, обтягивавшей кисть, на безымянный палец было надето золотое кольцо с тёмно-красным камнем. И размерами кольца, и размерами камня перстень эльфа уступал перстню Балиса.

— Это кольцо падающих звёзд. Должен сказать, очень мощная магия. Но до силы твоего перстня мой не дотягивает.

Гаяускас задумчиво потёр подбородок.

— Совсем недавно я бы просто сказал, что это — чушь.

— А сейчас?

— А сейчас, возможно, я смогу в это поверить. Что делает мой перстень?

— Что делает? — недоуменно переспросил Наромарт.

— Ну, я не знаю. Желания исполняет? Превращает в невидимку? Ещё чего-нибудь там…

Чёрный эльф улыбнулся. Если бы его лицо не было обезображено ожогом, улыбка, наверное, была бы красивой. Сейчас же получилась гримаса, но отставной капитан уже привык не обращать внимания на увечье спутника.

— Ты слишком многого от меня хочешь, Балис. Чтобы разобраться, что именно делает это кольцо, нужно проводить сложные опыты. Да и маг нужен посерьёзнее, чем я.

— Но ты же сказал, что эльфы чувствуют…

— Эльфы чувствуют общую магическую силу, но не определяют её свойств. Когда ты видишь свет, то это не означает, что ты видишь и то, как действует его источник. У магии очень много проявлений, Балис. Полагаю, намного больше, чем ты себе представляешь.

— То есть, что делает перстень, ты объяснить не в состоянии?

— Нет.

— Значит, мы никак не можем проверить, волшебный ли он на самом деле? Можешь ты провести какой-нибудь простенький опыт, который бы показал, что это — не просто золотое кольцо?

— Это не трудно. Будь любезен, сходи на задний двор, там у нашего гостеприимного хозяина кухня. Попроси пригоршню муки.

— Муки? Какой муки? — изумился Гаяускас.

— Всё равно какой, лишь бы помельче. Подойдёт и сахарная пудра, но она здесь наверняка дорогая. А потом загляни к Олусу, попроси его кольцо.

— А оно-то тебе зачем?

— Для большей убедительности. Его кольцо не волшебное, это я знаю точно. Ты у нас человек недоверчивый, если я просто покажу тебе, как ведёт себя волшебное кольцо, ты можешь мне не поверить. А так ты сам сможешь сравнить и увидеть разницу.

— Хорошо, — улыбнулся Балис.

Задний двор, как и полагается, был отдан под хозяйственные нужды. В дальнем углу двое слуг пилили дрова. Искомая кухня занимала изрядную часть двора: печь, жаровня и большой стол под навесом. У печи хлопотала толстенькая пожилая женщина. На натянутых поперёк двора верёвках сохла сменная одежда путешественников: о стирке Йеми договорился в первую очередь. Разумеется, слугам отдали только то, что было привычным для здешних мест, благо, ещё в Шофе Йеми озаботился тем, чтобы у каждого путешественника было по два комплекта подобной одежды. Чуждые этому миру костюмы, а так же морритский наряд благородного сета, естественно, никому здесь показывать не стали.

Стараясь не задеть мокрое бельё, Гаяускас прошел к кухне и вежливо попросил:

— Хозяйка, дай мне немного муки.

Стряпуха настороженно глянула не него и, коверкая слова, произнесла:

— Я не говорить по-морритски.

Балис едва удержался от горького смеха. В Вильнюсе ему не раз приходилось видеть, как местные жители демонстративно не понимали обращения на русском языке. "Как ето по-русски…" Балис всегда в таких случаях старался объяснить незадачливому приезжему вместо человека, не пожелавшего ответить на вопрос. И непременно добавлял при этом в сторону непонимающего: "Kaip tau ne geda"[1]. Или просто: "Geda"[2]. Реагировали на его слова по-разному, но Балис ни разу не усомнился в правоте своей точки зрения: прикидываться, что ты ничего не понимаешь — в первую очередь унижать себя. И не надо этих баек про "внутреннее сопротивление". Кому сопротивление? Голодным шоферам-дальнобойщикам, не способным сориентироваться в незнакомом городе? Приехавшим на каникулы посмотреть Тракай московским школьникам? И вот теперь, словно в насмешку, судьба поставила его в положение тех людей, которым он помогал.

Только вот никакой нарочитости в поведении кухарки не было: она действительно не знала «государственного» языка, а Балис не владел языком жителей этой местности. Тупик?

— Тьюмаш! Тьюмаш!

Один из слуг, бросив пилу, поспешил к навесу.

— Извини, уважаемый, наша Парба говорит только на языке здешних земель. Других языков она не разумеет.

— Не стоит извинений. Мы, горцы, к этому привыкли — наше наречие и свои, равнинные хландцы редко понимают. Но будь уж любезен, попроси её дать мне пригоршню муки.

— Муки?

— Да, пригоршню муки.

Удивлённый Тьюмаш перевёл, женщина кивнула. Взяла со стола глиняную плошку, сдвинула крышку с одного из стоящих у стены ларей и зачерпнула содержимого.

Поблагодарив, Балис понёс плошку с сероватой мукой в дом.

Раздобыть кольцо сета удалось тоже не без усилий.

Благородного Олуса Гаяускас обнаружил крепко спящим. Разумеется, привычного к путешествиям моррита, в отличие от ящерицы, не дорога утомила. Просто, не зная чем себя занять, сет решил отоспаться впрок. С точки зрения отставного капитана решение было вполне здравым, на его месте и сам Балис, наверное, поступил бы точно так же.

И точно так же бы сразу проснулся, едва кто-то приблизился бы к его кровати.

— А, это ты, Балис.

— Я. Почтенный Олус, не мог бы ты дать мне на некоторое время твоё кольцо?

— Моё кольцо? — сет сел на ложе. — Зачем оно тебе?

— Наромарт хочет произвести небольшой опыт над моим перстнем. Твоё же кольцо нужно нам для сравнения. Поверь, через несколько минут мы вернём его тебе в целости и сохранности.

— Э-э-э… Видишь ли, Балис, наши обычаи никак не могут мне позволить выполнить твою просьбу. Кольцо благородного сета — такой же символ его статуса, как и шарф, пурпурная кайма на тоге или двуручный меч. Отдать его в чужие руки для каких-то непонятных опытов — недостойный поступок. Я никак не могу на это согласиться.

— Что ж, если это так важно, то мы сможем обойтись и без твоего кольца.

По правде сказать, Гаяускас вообще не понимал, зачем Наромарту понадобилось ещё и кольцо Олуса. Как ведут себя не магические кольца, капитану было отлично известно, сравнения, на его взгляд, были совершенно излишними.

— Я бы мог пройти с тобой и сам поучаствовать в этом опыте. В таком случае, ничего неблагородного не совершится, — предложил сет.

Капитан на мгновение задумался. Обсуждать свои проблемы в присутствии Олуса он, конечно, не собирался, но в опыте Наромарта ничего секретного Гаяускас не видел.

— Почему бы и нет? Приходи в комнату Наромарта. Только осторожно, не разбуди ящерицу, она спит.

— Хорошо.

Пока Балис ходил за мукой, эльф расстелил на столе свой плащ, на который положил свой перстень.

— Вот мука. Что дальше?

— Сними своё кольцо и положи рядом с моим. Так… А третье кольцо где?

— Олус сейчас принесёт.

— Хм…

Наромарт хотел что-то добавить, но не успел: в комнату уже входил наскоро накинувший одежду благородный сет.

— Здесь предстоит какая-то волшеба?

— Простенький тест на магию, не более того.

— Пусть так. Что от меня требуется?

— Положи своё кольцо рядом с нашими… Нет, лучше вот так.

Наромарт передвинул перстни так, чтобы они образовали равносторонний треугольник, затем зачерпнул в горсть муку и подкинул вверх над кольцами.

— Ну что, убедительно?

Мучное облако осело на плащ большим грязно-белым пятном. Кольцо Олуса равномерно припорошило мучной пылью. А вот перстни Балиса и Наромарта оказались в центре тёмных пятен, куда не упало ни пылинки.

"Может, электричество или магнетизм?" — подумал Гаяускас, но тут же отверг это предположение. Физика его никогда серьёзно не интересовала, но всё же он точно помнил, что золото никак не относится к ферромагнетикам, а значит, не проявляет свойств магнита. А если это электростатический заряд, то совершенно непонятно, почему муку не оттолкнуло кольцо Олуса: тоже золото, тоже человек… Приходилось признать, что его с Наромартом перстни обладают какими-то необычными свойствами. Волшебными? Пусть волшебными. Ведь колдовством часто называют то, чему не умеют дать научного объяснения.

— Так просто? — изумился благородный сет. — С помощью пригоршни муки любой человек может определить, является ли волшебной вещь или нет? А проклятые чародеи берут за такую работу огромные деньги…

— О нет, благородный Олус, всё отнюдь не так просто. Этот тест способен распознать только некоторые волшебные вещи, но никак не все.

— Вот как… Ты многое знаешь о волшебстве, Наромарт. Ты сильный колдун?

— Я вообще не колдун, благородный Олус. Я собираю знания, не более того. Знание того, как сражаться мечом, не делает человека воином: мало знать, надо ещё и уметь. Вот и для того, чтобы стать магом, мало знать, как магия действует, надо ещё и уметь её использовать. Я — не умею.

— Хм… И всё же, в Море дозволяется изучать магию только людям и только по специальному разрешению. Я вижу, ты всего лишь хотел оказать услугу почтенному Балису, но прошу тебя с большим уважением относиться к законам. Благородному Порцию ещё предстоит отчитываться за все совершенные проступки перед Императором, и ни к чему осложнять ему эту и так не лёгкую задачу.

— Конечно, благородный Олус. Мне стыдно, что я не подумал об этом. Обещаю, что впредь я не поступлю столь опрометчиво.

Олус кивнул, забрал кольцо и вышел из комнаты. Повисло неловкое молчание. И человек и эльф чувствовали себя виноватым друг перед другом, хотя ни тот не другой не могли бы внятно сказать, в чём заключается его вина.

— Плащ надо выбить, — задумчиво произнёс, наконец, Наромарт, глядя на закрывшуюся за сетом дверь.

— Я выбью, — заверил его Балис. — А то можно подождать до Йеми: он вернётся и в стирку здешним слугам отдаст.

— А в чём мне ходить? — грустно улыбнулся эльф. — У меня останется только волшебный плащ, но надеть его после такого разговора будет просто издевательством по отношению к Олусу.

— Да уж, лучше не надо, — согласился Балис. — Ладно, Йеми с Мироном скоро должны вернуться.

Разговор по душам с Йеми привёл Нижниченко в отличное настроение. Мало того, что из скуповатого на информацию кагманца удалось выжать изрядное количество интересных фактов и версий, так ещё и договорились о том, что пока Йеми будет наводить справки о наёмниках, Мирон самостоятельно побродит по порту.

Найти какую-то важную информацию генерал не рассчитывал: слишком плохо ещё он ориентировался в этих краях и этих людях. Но и "поведением экскурсанта" уже пора было завязывать. В последнее время Мирону всё чаще вспоминался анекдот из старых советских времён: на космическую станцию «Салют» прибыл экипаж, включающий в себя космонавта из очень дружественной, но и очень неразвитой страны, каковых в то время кормилось вокруг СССР изрядное множество. Прибыл, значит, экипаж, поработал, отбыл. Космонавт-исследователь вернулся в свою родную очень не развитую стану.

— Ну, и как там, в космосе? — спросили у него соотечественники.

— Очень интересно, только вот руки теперь болят, — ответил новый национальный герой.

— А почему болят?

— Да как чуть что: "Не трогай!", "Не лезь!"…

При рассказе последняя фраза сопровождалась характерной иллюстрацией: рассказчик робко тянул вперёд левую руку и тут же безжалостно хлопал по ней с размаху сверху правой ладонью.

Конечно, при надлежащем присмотре, в космос можно было практически безопасно отправить не только дилетанта-туриста, но даже обезьяну или собаку. И отправляли, особенно в первое время. Но специалисту-то под ним каково? Знаешь, что ты способен на многое, а за тобой следят, как за той самой обезьяной. Каким бы спокойным человеком ты ни был, но очень скоро злость начинает зашкаливать.

А всего-то и нужно дать человеку возможность почувствовать себя свободным, ответственным и принимающим самостоятельные решения. Если он умный, то лишнего на себя не возьмёт. А если, дорвавшись до самостоятельности, начнёт тут же демонстрировать всем встречным собственную крутость… Значит, никакой он не профессионал и до свободы не дорос. Пусть пока на поводке погуляет.

Словом, никого не задевая и ни о чём не расспрашивая. Мирон Нижниченко просто гулял по порту, рассматривая происходящее вокруг. Посмотреть было на что. Порт Плошта ничуть не походил на с детства знакомые Мирону крымские порты, хотя, во времена древних греков они, наверное, примерно так и выглядели.

Прежде всего, акваторию не ограничивали молы-волнорезы, наверное, их ещё просто не умели строить. Или до этого ещё не додумались, хотя, наверняка штормы всякий раз причиняли порту немалый ущерб: склады-то стояли совсем уж близко от воды. Маяк — круглая каменная башня метров пятнадцать высотой, возвышалась прямо посредине порта, среди складов. Всюду сновали работники: полуголые, в лохмотьях, растрёпанные, чумазые, они всё время что-то катали, таскали, волокли, словно мураши в гигантском муравейнике. Над портом стоял постоянный гомон, в котором, наверное, нелегко было расслышать собеседника. А ещё запросто можно было не услышать крик и оказаться на пути у очередных носильщиков. Мирон уже успел пару раз чувствительно задеть плечом какие-то ящики, а один раз едва не был сбит с ног огромной бочкой, причём катившие её ребята не только не соизволили извиниться, но и, судя по интонации, обругали чужемирного генерала на чём свет стоит.

У причалов легонько покачивались на легких волнах корабли. К удивлению Нижниченко, вёсел, которые он считал непременным атрибутом античного флота, нигде не было видно. В остальном же суда были очень похожи на картинки в книжках по древней истории или в музеях. Одномачтовые, с приподнятыми носом и кормой, на которой у большинства располагались два длинных рулевых весла, и с опущенными на середине бортами, через которые на причалы перебрасывали трапы. Мирона очень удивляло, что перекладина для паруса на мачте находилась не на верхушке, а внизу, у самой палубы, да ещё и сориентированная от носа к корме, а не поперёк. Похоже, аборигены так и не додумались, как облегчить себе жизнь, и, всякий раз, желая поднять парус, сначала подолгу кружились вокруг мачты. "Надо посоветоваться с Балисом и подсказать Йеми", — подумал генерал и продолжил обход порта.

Теперь он сильно забрал вправо, причалы остались позади, а здесь были лишь склады. Людей вокруг стало намного меньше. Мирон свернул на идущие вдоль кромки воды узкие мостки. Слева — море, справа — стенки построек. Он уже прочти прошел своеобразный «переулок» насквозь, как вдруг впереди дорогу заступил чернобородый мужик в жилетке на голое тело и заляпанных какими-то чёрными пятнами шароварах, с кривым кинжалом в руке.

"Этого ещё не хватало", — Мирон повернулся назад, но и тут идти было некуда: путь к отступлению преграждал второй оборванец, так же вооруженный коротким клинком. "Попал", — мрачно подумал Мирон, выхватывая из-под плаща свой кинжал. Надеяться на то, что, увидев оружие в его руках, налётчики разбегутся в стороны, было слишком наивно. Намечалась драка, в которой предстояло отстаивать свою жизнь — на полном серьёзе. Нижниченко прижался к стене сараев, чтобы видеть одновременно обоих нападающих и защитить спину, взмахнул рукой.

Правое запястье тут же оказалось зажато чьими-то сильными пальцами, под подбородком Мирон ощутил чужое предплечье: третий нападающий, наверное, распластался на крыше постройки и теперь тянул жертву вверх. Двое первых с гортанными криками устремились к попавшему ловушку страннику…

Что нужно делать дальше, отлично знал не только Мирон, но и любой его ровесник, родившийся с Нижниченко в одной стране: фильм "Белое солнце пустыни" был у советских мальчишек начала семидесятых одним из самых популярных. Забросив наверх левую руку, Мирон крепко обхватил лежащего на крыше за шею, подтянул колени к груди, а потом, резко распрямив ноги, сильными ударами снёс двоих бандитов с мостков в воду. И, на инерции движения, разгибом попытался бросить лежащего наверху туда же. Тот, не ожидавший такого оборота дела, не успел сориентироваться и заскользил животом по гладкой крыше. Уже в полёте он отпустил запястье, но было слишком поздно. Красиво пронесясь над головой генерала и на каких-то пару сантиметров разминувшись затылком с краем мостков, мужик плюхнулся спиной в воду, подняв тучу брызг.

Нижниченко не отказал себе в удовольствии немного поиграть: медленно вытер рукавом потный лоб, тяжело выдохнул и ласково, с луспекаевскими интонациями произнёс:

— Умойтесь, ребята!

А потом торопливо зашагал подальше от места стычки: «ребята» вполне могли повторить попытку нападения, или, что ещё хуже, навести на него других «ребят», числом поболее, ценою… да нет, не подешевле, а, наоборот подороже.

"Всё, хватит строить из себя крутого оперативника", — твёрдо сказал себе Мирон, оказавшись снова посреди портовой толчеи, где ему могли угрожать воры, но никак не бандиты. — "Поиграл немного — и будет. Каждый должен заниматься своим делом. Есть Йеми, есть Балис — вот пусть они информацию и собирают. А самому без крайней необходимости соваться чёрти куда незачем. Второй раз может ведь и не повезти".