"Занофа" - читать интересную книгу автора (Ремизов Алексей Михайлович)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Хорошо на Батыеве[1] – веселое село. Всего вдоволь: и лесу кругом, река под боком. В реке рыба, – не выловишь, в лесу зверь, – чего хочешь, все есть. Одно – жутко. Не больно разгуляешься. А разгуляешься, не пеняй зря: если что недоброе после окажется, сам виноват.

Как стоит село Батыево и Спасская церковь построена, не переводится нечисть, и нет на нее никакой потравы: живуча, что черви. Сгинет одна, смотришь, другая уж действует. Иной раз не успела ведьма передать своего ремесла, все равно, где-нибудь другая проявится и почище, не ученая, а роженая. Роженая – это, которая просто от матери какой ведьмою на свет родится. Ученая – так себе, а эта свое возьмет, с роженою шутки плохи, пустяками заниматься не станет, живо такое сделает, век свой вечный не отмоешься.

И роженых и ученых на селе водилось не мало. Старики не запомнят, когда бы их на селе не было, и не было человека, кто бы додумался, откуда они и где корень их таковский.

А столько народа в могилу сошло, погибли задарма несчастные: с этою нечистью лучше не начинай делов, изведут, а сами как ни в чем не бывало жить будут и живут человеку на страх, Рогатому на угождение его злой воли дочери.

Такое, право, нечистое место.

Гомит гом, шумит молва по Батыеву, гремит слава по всему Черноречью: нет страшнее от гор до моря ведьмы Занофы.

Были старые: Арина да Устинья, каждая сто и побольше годов на плечах носила, а эта молодая – всего тридцать минуло. Те, хоть и портили, да все-таки меру знали, сами же после и выпользуют, а эта ни на какую стать. Известны были Занофе самые страшные порчи, умела она засекать. Возьмет так окружит кольцом человека, и тот человек, сколько бы он ни бился, никогда и никуда из круга не выйдет, будет плутать у себя под дверью, а в дом не войдет, будет стоять на пороге и не двинется. Те ведьмы как ведьмы, с первого взгляда и малому ребенку приметны: нос крючком, сухопарые, хвост, а эта – такой красивой, обойди весь свет, не найдешь, но и такого уродца с сотворения мира не слыхано: тело и все настоящее, как у самой здоровой, а ноги ребячьи, – ходить не могла Занофа, только ползала. И пускай бы себе ползала, а то, говорят, летает: подымется птицею и летит. И увидеть Занофу никогда не увидишь, разве ночью. Ну, от этого избави Бог всякого, лучше на месте три раза провалиться да в Пасху у заутрени не стоять, чем такую увидеть.

Отец Занофы – купец, развозил товары по ярмаркам, и товар не залеживался, – покупатель напролом шел: не проведет Чабак, гнилья не подсунет. И не прими старый греха на душу, ей-богу, записали бы его в угодники.

Мать Занофы – бродячая, цыганской крови, плясала да пела – вой-да! Ударит, бывало, звонкие ладони – пропадай голова, только бы глазком взглянуть да и Богу душу отдать. Другой такой Степаниды не бывало.

Не сразу Чабак встал на ноги. Спервоначала купец едва концы сводил, держал он на селе лавчонку, ею и пробавлялся. Детей полны углы, всех накормить да обшить – чего-нибудь да стоит. Мужиками жили.

Родилась Занофа – и перемена пошла.

Повалило Чабаку счастье, стал богатеть, расторговался и настоящим купцом заделался. Покупатель так со всех сторон и валит в лавку, – никаких товаров не напасешься. Разбогател купец. Барышей хватало на все: дом выстроил, сад развел, повыдал дочерей замуж, а сына в город по торговле пристроил. Пожертвовал Корней колокол на церковь, и удался колокол звонкий и гулкий: как ударят ко всенощной, по всему Черноречью гудит и до самой Москвы до Ильинки хватает.

И не искал Чабак богатства, само оно в руки шло.

Умные люди и тогда уже смекали, что замешалось тут нечистое, да про себя держали: болтать зря не годится, – и человека ни за что опозоришь и самому на том свете тоже не пройдет даром. Один Митрошка, – парень такой был, ничего не боялся, – бывало, как начнет болтать и доказывать, все, бывало, на девчонку кажет на Занофу и ей все приписывает.

Не обращали внимания: разняла человека хмелина, нечего с него и спрашивать.

А девчонка была, действительно, Бог ее знает!

Родилась Занофа в Купальскую ночь в петухи последней у матери. Родилась она в счастливой сорочке и с родимым пятнышком у большого пальца на левой ладони.

Сорочку Занофину бабка припрятала, а после к себе унесла. Потужили Чабаки, да делать нечего: назад такую вещь не возьмешь: кому досталась, тот и пользуйся.

Слух же пошел по селу.

Странники и богомольцы толпились у Чабаков. Заходили в дом странники получить у Занофы с ее левой руки счастье. И счастливая рука щедро раздавала счастье, никому не отказывала. Доходили странники и богомольцы до святых мест и возвращались во всем благополучии. Никто не жаловался.

И из дальних сел и деревень приезжали к Чабакам за счастьем и возвращались восвояси довольными. Ни с кем беды не случалось.

Росла девочка разумная и, как птичка, чирикала день-деньской: все ей покажи да расскажи и увяжется за большими, ничего не боится.

Однажды на первую траву взяла ее Степанида в хоровод постоять. Любила девочка в веселом хороводе постоять. А когда пошел хоровод по улице, поднялся вдруг ветер, сшиб ее с ног, и упала она на землю. С той поры онемели у ней ноги, не могла ходить.

Не бегала Занофа, а лежмя лежала.

И странное дело: все тело ее росло, а ноги в одном и том же положении оставались: ребячьи, маленькие.

Еще больше народа сходилось в дом к Чабакам и разливалось Занофино счастье по всему свету.

Но, видно, шила в мешке не утаишь.

Одна захожая старица заметила в Занофе на счастливой руке крестики, и какие-то совсем не простые крестики, а тут после Занофиной руки вышел Фома на богомолье целым, а назад пришел без ноги, а у Еремы глаз вышибли, Катерину, Старостину внучку, замуж выдали, пожила с год Катерина хорошо, а на другой год запила, тоже ходок Барабан пошел в Петербург и не вернулся, а у того самого Митрошки ни с того ни с чего выросло вроде хвоста что-то.

А тут еще такое случилось, и дураку толковать не требуется.

Чем старше становилась Занофа, тем тяжелее у Корнея забота росла. Хотелось старому еще при жизни дочь пристроить и умереть уж спокойно. Посылал Корней сватов. И женихи приезжали. Много зарилось на богатство: богаче Чабака во всем Батыеве не было. Да ничего из сватовства не выходило. Другой бы и рад-радешенек, да в последний срок решимости не хватало. Уж очень жуткий взгляд у невесты, взглянет, как ножом полыснет, от таких глаз не спрячешься. Ну, дело и разойдется.

Не любила Занофа женихов, пеняла отцу, а со стариком и сам черт не сговорит, упрямый, стоял старик на своем.

Приехал как-то к Чабакам купец один из города по делам. Красивый и весельчак, все село перемутил. Бабы и теперь всплакнут, как про Родионова рассказывать примутся. И полюбился Родионов Занофе. Сама она отцу открылась. Обрадовался старик, сейчас же к купцу – к Родионову. Любил старик дочь, душу продал бы, вот как любил! А купец шалый, море ему по колено, высыпал шуток с три короба и по рукам ударили. Все честь-честью: благословились, смотрины справили и все, что в таких случаях полагается, на то уж баба – первая заводница. Гуляли, аж обезножили. И подошел венчальный день, обрядили Занофу к венцу. Поехали в церковь. Народу собралось – все село: всем любопытно. А жениха нет. Думали, случилось что. Туда-сюда. Одного послали, другого послали, а жениха все нет. Нигде Родионова разыскать не могут. Поохали, поахали, а ничего не поделаешь – по домам надо. Занофа – ни с места. Уж и уговаривали ее, и просили, и силой взять хотели, не соглашается, не хочет она ехать назад. И как была в подвенечном платье, легла она на землю и поползла, да так и ползла по земле до самого дома, сама вся, что бумага, белая, а глаза – да если бы все громы разразились и вся молонья попадала, такой грозы не бывало бы, – раскаленные глаза жгли. Кто, как стоял, так и остался, а она все ползла.

Наутро Родионов отыскался. Нашли его у Чабаков в хлеву удавленного. Опоросилась у Чабаков свинья и стояли в хлеву старые плетеные ясли для поросят. Так он и забился в поросячью плетенку, а вожжи за осокорь натянуты. Уж мертвый.

Началось следствие. Доказали на Корнея. Клялся Корней, что не при чем он совсем. Клятве не поверили и засудили. Пошел старик в Сибирь, да там, должно быть, и помер.

Вот оно какое дело.

Тут уж Митрошка с хвостом забрехал на всю улицу, и умные, которые раньше смекали да помалкивали, развязали язык.

И теперь всем стало ясно, какое это такое счастье Чабаковское и что это за счастливая рука Занофина с родимым пятнышком у большого пальца на левой ладони и с крестиками.

И хоть Корней задушил Родионова, про это всякий знал и не сомневался, но без Занофы не обошлось. Все – Занофа, все она – ведьма.

Всполошилось Батыево.

– Она еще и не то сделает, – говорили про Занофу, – она напустит град и выбьет поля, она нашлет молонью и сожжет хлеб, она уморит скот, она передушит ребят, она испортит баб, она погубит мужиков, она выпьет всю реку и с корнем снесет лес, она не оставит ни церкви, ни избы, не пощадит и завалящей щепки.

– Она еще и не то сделает, – шептали помертвевшими губами, перепуганные насмерть, – она обратит всех в сов и заставит жить в норах.

– Глаз у нее черный.

– Рука у нее проклятая.

– Ведьма она проклятая.

Фома и Ерема подговаривали прикончить ведьму, да не нашлось смельчака, руки у всех оказались коротки.

И все отшатнулись от Занофы, и брат и сестра отреклись от нее.

Что бы не случилось в Батыеве, всякий грех, всю беду, все валили на Занофу.

И осталась Занофа одна с матерью.

Косясь, проходили по селу мимо белого дома с синею дверью и синими ставнями, не пели песен, не говорили в голос, завидя вышку, где, как сторож на карауле, караулил аист ведьмино логово.

А она, хоронясь, лежала у окна, все видела – через три поля видела, все слышала – через лес слышала.

И видела Занофа и слышала, знобила сердце, а сама встать не могла.