"Посолонь" - читать интересную книгу автора (Ремизов Алексей Михайлович)Морщинка[184]В чистом поле жили-были две мышки: Алишка-кургузка и Морщинка-долгоуска. Старая Алишка ходила на промысел добывать себе на день пищу, а молоденькой наказывала, чтобы сидела себе дома, убирала постельки. Постельки у мышек были из листьев, подушки из цветочков, одеяльца из душистой травки. Хорошо было Морщинке в тесной норке, да не весело. Крошечное окошечко из мотыльковых крылышек пропускало чуть маленький желтый светик. Темно было в норке. Усядется мышка на сырой подоконник, грызет морковку и думает либо усиком по стеклышку выводит тонкими буковками Никогда не видала Морщинка чистого поля. В теплый полдень возвращалась с добычи Алишка, приносила еды, угощала Морщинку. Сидели мышки, в молчании кушали. А потом в постельки ложились. – Тетушка, тетушка, расскажи мне про чистое поле, – приставала Морщинка-долгоуска. – Про чистое поле? – зевала Алишка, трудно было кургузке рассказывать после обеда, – чистое поле просторно, в поле тепло и раздолье, за полем топкое болото, там живут незабудки, за болотом дремучий лес, за лесом быстрая речка, за речкой гора-курган, на горе Забругальский замок. – Ой, ой, как страшно, вот бы туда! – пищала Морщинка. – А Носатая птица?[186] – Какая Носатая?! – А такая, сидит на болоте. Словит тебя, да и скушает. – А я не поддамся! – Один такой не поддался! – отстраняла сердито сонная Алишка. В щелку дверки проходил ветерок, приносил с поля пыльцу душистую. Мышек морило. – Тетушка, а тетушка, расскажи мне про Носатую птицу! Но уж тетушка задавала храп по всю ивановскую. Раз замешкалась старая Алишка в поле. Морщинка одна осталась, убрала Морщинка постельки и скуки ради зубки точила. Точила-точила и выглянула из норки. И ей понравилось. Повела Морщинка долгим усиком – да в чистое поле. Вот она, листик за листик, кусток за кусток, мимо Носатой птицы, мимо чудищ, по болоту, по лесу, по речке на горку-курган и очутилась у Забругальского замка. Долго ли, коротко ли – пришла Алишка домой, принесла кулек разных съедобных, хвать-похвать, а Морщинки нет в норке. Не пила старая с горя, не ела, достала из-под подушки карты, стала гадать. – На кого ты меня покинула! – плакала Алишка, утиралась платочком из листьев. Выходило по картам такое, что страсть: и Клешня, и Носатая птица, и какие-то раки... – На кого ты меня покинула! – плакала Алишка, да так и проплакала вплоть до глубокой ночи. А Морщинка походила-походила вкруг страшного замка, шмыгнула в ворота и попала в чистую кладовую. А в чистой кладовой чего-чего не было: и пирожки слоеные сладкие, и ветчина с горошком, и мыло розовое, и разноцветные свечки. Всего Морщинка отведала. Досыта наелась, села в уголок, посидела, запела песенку да подумала. И уходить неохота. Не жизнь, а масленица! Взяла мышка свечку под мышку, да и за ворота. С горки по речке, с речки по лесу, из леса в болото, с болота по полю мимо Носатой птицы, мимо чудищ – прибежала домой Морщинка, говорит Алишке: – Тетушка, тетушка, что мы в этой своей противной норке холодаем да голодаем. Пойдем-ка в Забругальский замок. – Да ты что, с ума, что ли, спятила? – всплеснула руками Алишка. А Морщинка на тетушку: рассказала ей о замке, о зубчатых стенах, и какая остроносая башня, и какие ворота, рассказала про чистую кладовую и про все сладкие лакомства. Не тут-то было. Старую не уломаешь. Ела старая свечку, похваливала, на своем стояла. – А Носатая птица меня и не скушала! – хвасталась Морщинка. – А Клешня одноглазая? – Какая одноглазая?! – А такая, в речке живет. Сцапает тебя, защемит головку в колени да всю с косточками и проглотит. – Ан не проглотит! – пищала Морщинка. Утро вечера мудренее. Тихо лежали мышки в постельках. Тихий дождик в поле шел, кропил цветочки, да травки, да ягодки. – Тетушка, а тетушка, расскажи мне про Клешню одноглазую! А тетушка уж седьмой сон видела, горы городила. Еще до свету подняла Алишка Морщинку с постельки. Ночью старой сон снился: приходила к ней Коза – золотые рога, хороводилась. Видеть Козу во сне – хорошо, а Козла – неприятность. Принарядилась старая, и Морщинка принарядилась. Долго мышки вертелись у зеркальца, зеркальце у мышек – росинка, охорашивались мышки. Уж солнце взошло, когда вышли мышки из норки в свой опасный путь. Полем шли хорошо. Чистое поле просторно, в поле тепло и раздолье, от ночного дождя глазки у травок горели и развевались кудряшки на синих цветочках. – Тетушка, тетушка, чистое поле! – пищала Морщинка. Старая застилась лапкой. – Тетушка, сколько цветочков на поле! Старая думала думу: голубело под носом топкое болото. Мышки притихли, мышки согнулись. – Чего вы тут шляетесь! – окрикнула Носатая птица. Большие были передряги в болоте. Ползком ползли мышки. – Мы только в замок, – шептала Алишка: колотилось у мышек сердечко. – А! Так вы в замок... – разинула клюв Носатая птица. Едва улизнули от Птицы. – Наказание с тобою, – ворчала Алишка, оступаясь о кочки. В тревоге достигли мышки дремучего леса. Откуда ни возьмись Коза – золотые рога. – Куда, – говорит, – вы, мышки, путь держите? Сели мышки в холодок под кустик, все Козе рассказали. – Ну, идите, Бог с вами, только моих козляток не трогайте! – погрозила Коза пальчиком. – Да уж не тронем, что ты, Коза! – в голос сказали мышки, попрощались с Козой и пошли себе дальше. А дальше лелеялась быстрая речка. Сели мышки в лодочку, поехали. Ехали, мочили в воде лапки, перемигивались с рыбками. Хорошо на речке, вода студеная, любо поплавать под солнышком. Захотелось мышкам выкупаться в речке. И только что собрались они причалить к берегу, Клешня цап-царап! – прямо на мышек и защемила им хвостики. Восплакались мышки: – Пусти, – говорят, – пусти нас, одноглазая! – Не пущу, – говорит, – откупитесь. Мышки и серебра ей, и золота, и яхонтов. – Не надо, – говорит, – мне ни серебра вашего, ни золота, ни яхонтов. Насилу от Клешни отбоярились, пообещали ей полцарства отдать. Целое полцарство мышиное! Села Клешня на рака, нырнула в речку, а мышки на горку полезли. – Пес ее знает! – оправлялась Алишка: закрутили раки ушки у старой. – С тобой, Морщинка, еще и последний хвост потеряешь. А Морщинка торопит: – Тетушка, тетушка, вон замок белеет, вон остроносая башня! Карабкались мышки, карабкались, помаленьку и влезли. Обошли мышки вкруг страшного замка, изловчились – шмыгнули в ворота и прямо в чистую кладовую попали. А в чистой кладовой чего-чего не было. – Вон, тетушка, пирожки слоеные сладкие, вон ветчина с горошком, вон мыло розовое, вон разноцветные свечки... И только что успела Морщинка сказать о свечках, как защелкал замок в кладовую. И где-то над самой головой с треском распахнулась ставня, а из дыры с потолка стало вываливаться маленькими колбасками что-то ужасное: змея не змея, рак не рак, Бог знает что. Вывалилось чудовище, скалило зубы. – Опять эти противные мыши! Ищи их, Фингал, раздави, растопчи! – Хорошо, раздавлю, растопчу! – отвечал пес Фингал. Алишка в миску. Морщинка под миску, сели мышки ни живы ни мертвы, сидят. Вываливалось чудовище – колбаска за колбаской, кусок за куском. – Ну, пойдем, Фингал, мыши ушли. С треском захлопнулась ставня. Защелкнул замок. Час, и другой, и десятый высидели смирно ошарашенные мышки, не пискнули. Первая вылезла Морщинка из-под миски. – Тетушка, тетушка, пойдем скорее. Хоть бы нам сахарную голову сулили, больше никогда не пойдем в этот замок. А старая завязла в варенье, трясется: хвостик у бедняжки отвалился от страха. Кое-как выбрались мышки и давай Бог ноги. Бежали, бежали, а как скатились с горки-кургана, в лужу и сели. Едет Клешня на раке, раком погоняет. И защемила Клешня головки мышкам. – Подавайте, – говорит, – мне полцарства, сию минуту, мышиное! А на мышках лица нет, на все соглашаются. Видит Клешня, и без нее им попало, пощипала Клешня, попиявила мышек и выпустила. Покупаться бы теперь мышкам, да не до того уж. Сели мышки в лодочку, поехали. Переплыли речку благополучно, в лес вступили. Хотели они с Козой поговорить, а Коза козляток кормила, только глазами поздоровалась. А уж Носатая птица кричит с болота: – Давайте мне ваши головы на отсечение или сами полезайте немедленно в клюв! Струхнули мышки пуще прежнего, съежились комариком, закрыли глазки да драли куда попало. Бежали они, бежали, бежали-бежали, прибежали в норку общипанные, обглоданные, облупленные. Сели. И уж там и сидят, в своем мышином подполье, благодарят Бога. |
||
|