"Дурилка. Записки зятя главраввина" - читать интересную книгу автора (Меняйлов Алексей)

Глава двадцать третья из третьего тома «Катарсиса» — «Понтий Пилат: психоанализ не того убийства»

Как выясняется, оккультно-трансовый стержень истории Европы в нашей эре — копьё!

Конкретное.

Оно сейчас выставлено в Хофсбургском музее.

К этому копью, некогда одному из атрибутов инквизиторской госрелигии, притянуты красочные легенды. Что правда, что вымысел, приходится разбираться в каждом случае особо, но то, что многие высшие европейские вожди (императоры) средневековья за это копьё сражались, а величайшие из них выпускали его из рук только в момент смерти — это историей отмечено. Но в новое время (последние полтысячи лет), копьё «почему-то» оставалось невостребованным — за исключением двух случаев.

Загадочное копьё затребовали два императора, которых единственно и можно называть великими — Наполеон и Гитлер.

Наполеон сделал это после победного сражения под Аустерлицем — Вена, где хранилось копьё, теперь принадлежала ему. Но копьё это от сверхвождя кто-то из венцев спрятал: видимо, опасался, что с ним корсиканский коротышка захватит вообще весь мир.

А вот Гитлер за обладание копьём боролся много лет — и своего добился.

Сохранилось свидетельство некоего Штайна, что в бытность свою безвестным художником-копиистом Гитлер при виде этого копья немедленно впадал в транс. Штайн сообщает, что в этом состоянии Гитлер начинал излучать невероятной силы вождистскую энергию.

Кстати, Гитлер покончил с собой не когда-нибудь, а именно в тот день, — а может быть, и час? — когда копьё, обладателю которого тысячелетиями предсказывалась власть над миром, из-за роковой ошибки одного из эсэсовских офицеров попало в руки американских военных!

Могучий эффект созерцания этого копья Гитлер ощутил впервые в Зале Сокровищ Габсбургов Хофсбургского музея. Было холодно, шёл дождь, и Гитлер, жалкий оборванец, несостоявшийся средней руки художник, зашёл в музей просто погреться — вход был бесплатный. Так получилось — случайно? — что он услышал следующие слова экскурсовода: «С этим копьём связана легенда, согласно которой тот, кто объявит его своим и откроет его тайну, возьмёт судьбу мира в свои руки для совершения Добра или Зла».

Гитлер подошёл к стенду и, не заинтересовавшись другими символами власти германских императоров — скипетром, короной, драгоценностями и тому подобным, — стал жадно рассматривать кусок простого металла, который покоился на красном бархате кожаного футляра. Там было даже не копьё, а лишь его почти метровый наконечник и гвоздь, которым он крепился к древку.

Гитлер в тот момент, видимо, остался в зале один, во всяком случае, свидетельств о том первом трансе не сохранилось. Но с того самого дня Гитлер стал другим.

Это мнение Августа Кубичека, с которым Гитлер напару снимал комнату, подтверждается и характерным поведением Гитлера: он немедленно принял все меры, чтобы со своим соседом по комнате разъехаться. Так резко обстоятельства жизни меняют только тогда, когда собираются жизнь изменить… С точки зрения психологии, всё достоверно: если в Гитлере могла проснуться бастардная императорская кровь одного из прежних обладателей копья, точнее, «ожить» психоэнергетическая травма «властитель», то для её «включения» достаточно любого предмета-«символа могущества», принадлежавшего предку.

Характерно, что Гитлер сначала впал в транс, а уж потом стал по книгам вникать в смысл расплывчатых слов экскурсовода. Впрочем, возможно, что в Гитлере проснулась не кровь (активизировался невроз) германских императоров, а невроз какого-нибудь очень далёкого предкавластителя, у которого психоэнергетическая травма «властитель», давностью в несколько тысяч лет, тоже каким-то образом связана с копьём: ведь роскошные корона и скипетр Габсбургов, которые были изготовлены ремесленником, а не «императором», на Гитлера ровным счётом никак не повлияли.

Итак, на следующий день после перенесённого при созерцании копья потрясения Гитлер отправился в библиотеку, чтобы побольше узнать о копье и его обладателях.

В те давние времена, когда германцы, тогда ещё преимущественно «внешники», ещё не были унижены нашествием устроителей известных «иудо-внутреннических» порядков, называемых капитализмом, копьё уже принадлежало многим императорам. Но появление копья поддерживаемая инквизиторской госрелигией легенда относит, естественно, ко временам существенно более древним — им, якобы, обладали не только великие полководцы разных народов начала нашей эры и раннего средневековья, но и древние цари Израиля. Во времена Христа копьё каким-то образом оказалось у сотника из оцепления вокруг Голгофы. Называют даже имя того сотника — Гай Кассий; по легенде, именно этим копьём и был пронзён Распятый.

Разумеется, в приведённой легенде есть целый ряд деталей, психологически и духовно недостоверных. Например, считается, что «святой» Гай Кассий был не то начальником тайной полиции, не то начальником охраны дворца, скорее первое.

Сотник, больной катарактой обоих глаз, немедленно по пронзении был исцелён — судя по дальнейшей череде легендарных исцелений, не трупом, а копьём. Исцелился сразу, даже не «потратившись» на переосмысление жизненных ценностей. Занятно, что копьё, по этой католической легенде — а у них все легенды проиерархические, — стало не только исцелять, но ещё и возводить людей, якобы выбранных Провидением, на высшие ступени власти. В свою очередь, отпрыски правящей династии Габсбургов — не будем говорить: императоры христианские, но католические, — не останавливались ни перед какой подлостью, чтобы «копьём Гая Кассия» завладеть.

Сражение за копьё продолжалось до конца средневековья. Уроды Габсбурги окончательно выродились и вымерли, претенденты же на высшую власть из субстаи другого психотипа верить в чудодейственность копья перестали (выражаясь корректней: никто, подобно Гитлеру, не впадал в транс и не начинал при нём источать повышенную вождистскую энергию), а общедоступный музей, где это копьё могли увидеть бастарды, ещё не был открыт.

Но вот пришёл «внутренник» Наполеон. Он, как человек начитанный, видимо, размышлял об этом копье и до Аустерлица, поскольку, одержав победу над австрийскими войсками и тем завоевав доступ к личным вещам Габсбургов, затребовал себе копьё немедленно.

Но, как уже было сказано, не получил. И, видимо, особенно его и не добивался. С точки зрения теории стаи, это и понятно: он был не «внешником», но «внутренником», и впасть в транс при виде копья ему бы не удалось.

Гитлер же был «внешником», и, обойди он стороной в своих военных кампаниях Сербию и Россию, он бы, весьма вероятно, подчинил себе весь остальной мир.

Ближайшие подручные Гитлера на копьё смотрели спокойно (тем разоблачая себя как потомственных холуев средней руки), а один эсэсовский офицер даже перепутал копьё с «мечом святого Микаэля» — когда, согласно приказу, должен был перепрятать копьё в место, недоступное для наступавших американцев, весьма охочих до сокровищ (они вывезли, по некоторым подсчётам, 80 процентов произведений искусства, находившихся в Германии, в том числе и награбленных в России, и до сих пор ничего не вернули).

На американских офицеров захваченное копьё впечатления не произвело. «Взвёлся» лишь один. И какой!

Кто это был? Ну, естественно, лучший из американских генералов завершающего этапа Второй мировой войны — генерал Паттон. Он не обратил внимания на брошенные эсэсовцами сокровища, но долго не мог оторвать взгляда от неизвестной ему «простой железяки», а потом потребовал, чтобы ему рассказали об этом предмете хоть что-нибудь.

Копьё в Америку не уплыло. Высшие правители Америки — не стеснявшиеся грабить не то что немецкие трофеи, но и вообще весь мир, — к копью не взревновали… Сейчас оно вновь выставлено в Хофсбургском музее…

Адепты бытового суверенитизма толкуют все эти факты истории таким образом: императоры верили — по вере и получали. А сейчас-де век просвещённый, не тёмное-де средневековье, железо никого не интересует уже не первое столетие. Интересно только золото. Гитлер взвёлся? Ну так Гитлер он и есть Гитлер — исключение из правил, случайность, антисемит, бессребреник, — урод, одним словом…

Стал ли Гитлер, впав рядом с копьём в транс, — Копьеносцем?

Или даже Копьеносцем?

Рассмотрим возможные уровни носителя копья: кавалерист-военачальник, гиперженолюб, священнослужитель, воплощение Истины — по порядку. В той же последовательности, что и в главе «Первые четыре смысловых уровня имени „Пилат"…».

Хотя Гитлер во время Первой мировой войны служил пехотинцем, в историю военного искусства он вошёл как новатор — именно за ведение технически оснащённых войн в кавалерийском духе. Вспомним, как он использовал танки — наподобие кавалерийских соединений: компактные группы совершали стремительные рейды по тылам противника. Идеи о подобном использовании танков возникали у разных людей из разных народов, в том числе и в нашей стране, но как-то ничего существенного из этого не выходило. Кстати, кто не знает: в предвоенной Германии в танкисты шли… кавалеристы! Итак, первый уровень Гитлер, оказавшись во власти «невроза копья», освоил.

Был ли Гитлер гиперженолюбом? К счастью, в литературе (в т. ч. и в «КАТАРСИСе-1») очень подробно описаны его привычки — столь ужасающие читателей, — которые почему-то принято называть сексуальными. Во всём этом есть некая не то чтобы странность, но нелогичность, что ли… Гитлер для достижения удовольствия мог вполне довольствоваться услугами любого из мужчин или просто канализационной трубы, но он предпочитал женщин. Их у него была уйма. Словом, далеко не самое типичное поведение для копрофила. Необъяснимое — если не извлечь на поверхность застрявшее в его душе копьё могущества.

Был ли Гитлер священнослужителем? Уж если кто из европейских правителей XX века и был — в явной форме — священнослужителем своего народа, так это Гитлер. В советское время это от нас скрывали, сейчас публикации есть, но толпарям повелено ничего, кроме «бульвара», не читать. Ритуалы, шествия, оккультные ордена… А вспомните «фашистское приветствие»! Оно бытовало ещё задолго до Гитлера. Это почти тот самый жест, который воспроизвёл Пилат в колоннаде Иродового дворца. Гитлер мог выбирать из множества иерархических религий. Гитлер даже говорил, что для немецкого народа наилучшей религией был бы ислам. Немцы бы с радостью обрезались, скажи Гитлер хоть слово, но… сердце фюрера выбрало солярный культ. Повторим: не разум, не холодный расчёт, не соображения целесообразности, а сердце.

И последний уровень: то, что «иудо-внутренники» внушают нам, что Гитлер-«исчадье ада», для нас не аргумент; может, копрофил Гитлер был воплощением Истины?

Часто вспоминают слова Гитлера: на планете идёт борьба за власть между немцами и евреями — всё остальное обман зрения. Но мир не двухцентровый — сущность его неугодники, пусть они и не многочисленны. И Гитлер пытался их истребить.

Гитлер был магом-оккультистом высших ступеней посвящения, он не мог если не осознавать, то чувствовать, что на планете есть ещё Копьеносцы — с его, некрофилической, точки зрения, освоившие ещё более высокую ступень посвящения, ему, Гитлеру, недоступную. А без достижения этой ступени или уничтожения Копьеносцев Гитлер обречён был чувствовать себя лишь самонадеянным ничтожеством, всего лишь фюрером толпы, любимцем стадных самок. Буддой, как его почитают в наше время довольно многие.

Уничтожить Копьеносца…

Здесь открывается объяснение ещё одной загадочной неадекватности Гитлера: а зачем он, спрашивается, хотел уничтожить русских разве что не поголовно? Ведь комсомольцы сдавались миллионами и до изнеможения строили ему дороги; комиссары, невзирая на неминуемый расстрел, покидали окопы и уговаривали подчинённых сдаться фюреру (см. документы, приведённые в «КАТАРСИСе-2»); дивизии власовцев великолепно сражались за него даже в 1945-м… Зачем уничтожать такой народ? А затем, что Копьеносец как бы растворён в генах русского народа — отследить всех носителей невозможно. Невозможно потому, что исполнители отличить их в массе народа не в состоянии. Чтобы уничтожить Копьеносца, надо уничтожить весь народ поголовно.

Разгадка парадоксов 1941-го в том и состоит, что Недокопьеносец шёл против Копьеносца, не мог не идти. И эта скрываемая, возможно, неосознаваемая, причина не могла не отразиться в иррациональном — не только в приказах, но и в неких символах, скажем, в названии военной операции по уничтожению русских. Название, которое должно было показаться фюреру красивым.

Это название известно: план «Барбаросса».

Историки и публицисты пытались и пытаются объяснить, почему подсознание Гитлера выбрало именно это слово, имя именно этого человека. Но объясняют всегда в рамках бытового суверенитизма. И потому не умно.

Это произошло, когда я перечитывал книгу Николаса Гудрик-Кларка «Оккультные корни нацизма». Читаю и вдруг спотыкаюсь об упомянутую вскользь в тексте легенду о Фридрихе Барбароссе: он-де долго-долго спал в горе Kyfhauser, но, «однажды проснувшись, волной тевтонского гнева прокатился по всему миру, подчинив его немецкой гегемонии…» и т. п.

Позвольте-позвольте, но ведь и Илья Муромец тридцать лет и три года просидел на печи, а потом встал… и т. п. Но Илья Муромец не прокатывался волной общерусского гнева, он защитник-одиночка…

«Должно было быть копьё и у Барбароссы! — решил почему-то я. — Не может не быть!»

Почему-то на ум пришло название виденной мельком в книжном магазине книги «Копьё судьбы», впрочем, я никогда в руки её не брал. С трудом я дождался утра, на работу не пошёл, а отправился в магазин и «Копьё судьбы» Тревора Равенскофта приобрёл. И там, действительно, среди прочего сообщалось, что император Фридрих Барбаросса не выпускал из рук копья Гая Кассия, с копьём этим в руках и утонул.

Всё верно.

Гитлер оказался Недокопьеносцем.

Это — последний недостающий штрих к военной части «КАТАРСИСа-2». Наполеон не был личностью, а лишь Ганнибалом из обуреваемого жадностью торгового Карфагена. Но в «КАТАРСИСе-2» не было ответа на вопрос: архетипическим повторением кого был бессребреник Гитлер?

И ещё небольшой штрих. Фридрих Барбаросса вступил на престол императора Священной Римской империи в то время, когда папе римскому дали пинка под зад. Он даже бежал во Францию. Добровольно. Дискомфортные условия создали ему те, которых впоследствии называли вальденсами. На самом деле, движение существовало и прежде рождения Петра Вальдо. Во времена бегства папы интеллектуальным символом неугодничества был монах Арнольд.

Верхушка папской иерархии в то время была целиком «внутреннической». «Духовные отцы», утопавшие в мерзостях разного рода, не только готовы были сжечь кого угодно за десятину, они не только додумались продавать Божью благодать порциями (знаменитые индульгенции), но ещё и пропагандировали антиевангельское учение о чистилище: в таком случае появлялось оправдание введения хорошо оплачиваемых молитв за мертвецов. Арнольдисты всю эту мерзость отрицали и призывали к евангельским принципам.

Итак, «внутренники» были слабы (вождь слабоват, были факторы, деструктурирующие их субстаю), заискивали перед независимым и сильным «внешником» («когортой»?) Фридрихом Барбароссой и изо всех сил науськивали его на Арнольда. И Барбаросса-фюрер внял, монаха сожгли, тем возвысив «иудо-внутренников».

Вскоре Барбаросса об этом горько пожалел, потому что через некоторое время оказалось, что уже он должен пресмыкаться перед католической верхушкой (Генри Чарльз Ли. История инквизиции. Т. 1. Гл. II).

Да это же психологическая схема Второй мировой войны! Гитлер должен был бы сдержать свою ненависть к неугодникам, и тогда перед ним открылись бы великие просторы — в том числе, как это ни парадоксально, и во власти тоже.

Гитлер, испытав все прелести этого положения, предпочёл кончить жизнь самоубийством.

Но так ли уж случайно было утопление Барбароссы при переправе? А может, это тоже было самоубийством?

Так что Гитлер, великий маг, долженствующий уметь видеть элементы будущего, вдвойне не случайно выбрал название плана нападения на метанацию.

Инициации, далее успешной, с «оживлением» родовой памяти предка — сверхвластителя прошлого — для того, чтобы стать властелином мира, ещё не достаточно. Знание о существовании неугодников и умение учитывать их возможности деструктурировать стаю для достижения власти над миром необходимо — но тоже недостаточно. Чтобы стать властелином мира, необходимо пройти инициацию непременно в династию вождей над «сыновьями».

Гитлер теорию стаи знал в объёме не большем, чем главраввинат, поэтому удовлетворился инициацией во «внешника» — закономерным образом ограничив себя в грядущем господстве не более чем над половиной мира.

То, что властелином мира может стать только «сын» — знание со ступени выше третьей. Это уже ступень четвертая, лучше сказать, первая-А — ведь познание теории стаи идёт по спирали. Гитлер же, напомним, не владел даже третьей. Поэтому он и не смог совладать с желанием напасть на метанацию и тем обрек себя ощутить на губах привкус металла от ствола пистолета в своем последнем подземном бункере.

Все достойные внимания источники, а именно «цепочечные» пророчества о будущем, тысячелетиями указывают на «сыновство» грядущего властелина мира (правда, и года не протянет). К тому же выводу подводит и внутренняя логика теории стаи — в разделе о Сверхпреступлении, как источнике высшей власти.

Почему именно «сын» станет властелином мира, объяснять коротко — дело неблагодарное. А без объяснений никак невозможно — уж слишком для привыкших к суверенитизму людей всё это неожиданно. Даже те, кто был подготовлен двумя первыми томами «Катарсиса», после знакомства с содержанием «Психоанализа не того убийства» приходят в себя неделями. Помучаются, помучаются — и соглашаются. Ведь теория стаи не просто стройна и внутренне непротиворечива, но множество из неё следствий можно легко проверить на «подручном материале». Но прежде всё-таки мучаются.

«Записки зятя главраввина» отнюдь не пособие по теории стаи — сокровенное её познание ограждено от рабов по духу в том числе и объёмом «Катарсиса». «Записки…» хотя на теорию стаи и указывают, но учат ощущению, освоение которого — необходимый этап в постижении теории стаи.

XX век запомнится — но не войнами, которых много в любом веке, и даже не тотальным враньём так называемых средств массовой информации, а прежде всего тем, что жил в нём один вождь, который в теории стаи разобрался лучше всех остальных вождей, во всяком случае Нового времени.

Этот вождь, естественно, из России.

Сталин, может быть, и не хорош — если сравнивать его с Львом Толстым, Михаилом Булгаковым, Львом Гумилёвым, кем другим из чреды Преемников или вообще с кем-либо из сформировавшихся неугодников.

Но на фоне всех последующих правителей Советского Союза и России с Украиной Сталин просто Господь во плоти.

Мысль об исключительности Сталина среди вождей Нового времени подсознание подсказывает в России многим, но перевести это ощущение на уровень логических построений до сих пор не смог никто. Что не удивительно: подобные задачи разрешимы только с позиций теории стаи.

В рамках бытового суверенитизма особые различия между Сталиным, Гитлером и Наполеоном не просматриваются: все они равно захватили колоссальную власть — над многими народами и громадными территориями. Вокруг них равно лилась кровь, вокруг них равно увивались миллионы подхалимов, у этих подхалимов было потомство, которое впоследствии усерднее остальных оплевывало Сталина (на уровне хрущёвских фантазмов о Берии как уличном маньяке).

Отталкиваясь от суверенитизма, можно прийти вообще к любому выводу — как закажут хозяева. Неугоднику интересен взгляд, конечно, только с позиций теории стаи.

По масштабу власти Сталин, Гитлер и Наполеон, действительно, близки, но вот по личностности Сталин обходит их всех.

Масштаб личности определяется не по словам, а, естественно, по делам — гений должен отличаться от прочих чем-то существенным. Не может не быть какого-то поступка, на который способен только гений — в отличии от тьмы других вождей.

В теории стаи и первую ступень, и вторую (без знания о неугодниках и о истоке и будущем «сынов») Гитлер, Наполеон и Сталин явно освоили — это очевидно хотя бы из того, что они стали столь заметными вождями.

И Гитлер, и Наполеон, и Сталин смогли понять, что население планеты, в частности, любой народ, отнюдь не совокупность психоэнергетически независимых личностей, а, напротив, психоэнергетическое целое — толпа. Естественно, силу она представляет только при наличии вождя — иначе разброд по разным субстаям, центры которых чаще всего вне границ расселения любого рассматриваемого этноса.

И Гитлер, и Наполеон, и Сталин явно смогли понять, что толпа если что по-настоящему и любит, так только грех (все трое обладали библейскими познаниями существенно выше среднего — а протоавторы Библии теорию стаи знали), ствол которого, понятно, расходится на несколько ветвей страстей (более нейтральное слово — невроз, но оно слишком уж нейтральное и не передаёт пыла страсти).

Марионетки обоего пола попросту страждут вываляться в нравственной грязи разного рода — нечистоте партнерских взаимоотношений, скудоумии, подхалимстве и т. п. Даже Лебон понимал, что толпа повиноваться обожает (любит подхалимничать = любит холуйствовать = непроизвольно выстраивает психоэнергетические иерархии) и не может иначе. Добавим: повиноваться только некрофилам. (Иначе исполнители функционировать попросту не могут — в противном случае они были бы неугодниками, и их жизнь была бы посвящена чему-то возвышенному, одно из сторон чего — служение метанации.)

С холуями вождь-объединитель может делать всё, что вздумается — но только в русле какой-нибудь мерзости.

Подобно тому, как одолеть первую ступень может лишь часть суверенитистов, так и вторую могут одолеть лишь немногие из одолевших первую, пропорционально. Соответственно, и третью. Эдакая пирамида.

Из вождей XX века только Сталин смог одолеть третью — потому он и гений. То есть лучший из лучших.

Раз неугодники существуют, то согласно принципу «подобное к подобному» на планете есть места, где неугодников много. Во всяком случае, в одних местах их концентрация среди населения существенно выше, чем в других.

Свободных от кретинов пространств на планете давным-давно не осталось, повсюду они составляют большинство, поэтому даже то место, где концентрация неугодников на планете наивысшая, тоже заселено преимущественно крети… каким-то народом. Будем называть этот оплодотворённый неугодниками народ (матричный этнос) метанацией.

Очень важно, метанация — не просто механическая смесь неугодников и стадных исполнителей, череда предков которых не первое тысячелетие беспрекословно повинуются внушению на веру в суверенитизм, метанация — это качественно иное образование.

Вследствие многовековой жизни на общей территории, а именно в результате глупых браков — а редчайший брак не глуп! — происходит смешение нравственных линий неугодников и матричного этноса, если угодно, смешение генофондов, крови. Понятно, что уже через пару десятков поколений даже беспробудный «баран» матричного этноса становится неугоднику братом, троюродным или десятиюродным. Попросту говоря, и кретин-соотечественник с определённой точки зрения — потенциальный неугодник, прежде всего в том смысле, что это качество может расцвести в каком-то из его потомков. С годами, возможно, и в нем самом — при достаточно сильных потрясениях. Отсюда у неугодника есть чувство родства даже с «бараном», чувство вполне обоснованное — хотя содержательное с ним общение и невозможно. И это чувство родства для неугодника весьма значимо.

И это не считая того ещё более значимого принципа, известного, естественно, ещё до Иисуса из Назарета, что человеку, состоявшемуся как личность, близкие суть не столько его родня, сколько созвучные по высокому духу.

Времена меняются, если повезёт, случается чехарда психотипов сверхвождей, бывает, целые народы перемещаются по поверхности планеты…

Вождь-некрофил, жаждущий власти если не над всем миром, то хотя бы над большей его частью, не сможет реализовать свое желание, если не освоит третьей ступени теории стаи — если не всей целиком, то хотя бы двух основных истин этой ступени.

Первая та, что любой сверхвождь, который нападёт на метанацию с целью её уничтожения, непременно психически надорвется от сопротивления неугодников (даже если зрелых неугодников не тронет, а будет выбивать только распоследних «баранов») — как это произошло с Наполеоном и Гитлером после их нападения на Россию. Эйфория у кажущегося победителя сменится паранойей — коей и заразится вся подвластная ему иерархия подхалимов-исполнителей. Ещё недавно бодро двигавшиеся вперед, они развернутся и панически ринутся восвояси. (Подробней об этом в «Катарсисе-2. Теория стаи», в первых изданиях — «Россия: подноготная любви»).

Вторая та, что есть тонкое знание, без которого вождю власти над миром не добиться, знание, которое он может только украсть (позаимствовать) — у неугодника, вернее, Преемника (неугодника, призванного к писательству в пространстве теории стаи).

Раз Наполеон и Гитлер (всякую разную японскую, румынскую, болгарскую и прочую вассальную им мелочь той эпохи не будем даже упоминать) на метанацию посмели напасть, то, следовательно, что такое неугодник, они не знали. Это что касается первой истины.

А что касается второй, то всякий вождь ненавидит неугодников, остановиться же в реализации этой ненависти он может только силой разума, логического мышления — а логические построения им могут быть только позаимствованы — причём только от Преемника.

Объяснений может быть много, приведём особенно близкое литературным переводчикам. Язык меняется очень быстро, именно поэтому новые редакции словарей выпускают каждые примерно пятнадцать лет. По той же причине быстрого изменения языка при наличии средств делают новые переводы и значительных текстов. Той же Библии, например.

Эта принципиальная непознаваемость ведёт к ложным прочтениям текстов — пусть даже культовым и наизусть воспроизводимым. Отсюда обилие суверенитических сект и тот известный и даже описанный в Евангелии феномен, что рьяные почитатели древних пророков, которых убили прапрадеды этих почитателей, сами нового пророка не принимают (всего лишь повторяющего уже сказанное прежде) и даже убивают — как было с Иисусом и многими его предшественниками.

Мысль о принципиальной закрытости не то что древних, но и старых текстов для восприятия многим из читателей трудна — системы убеждений адептов так наз. мировых религий и сект тому яркое подтверждение. А вот для литературного переводчика, во всяком случае для умного, — общее место.

Таким образом, вождь, рвущийся к власти над миром (или хотя бы благожелательно управляющий метанацией), поняв феномен неугодничества, осознает и то, что книгами какого-нибудь древнего Преемника не обойтись — ему для успеха необходим Преемник современный, говорящий на одном с ним языке и одинаково с ним эмоционально нагружающий каждое слово.

Знание (глубокое) о неугодничестве может быть основано только на собственном — неугодническом!— опыте.

Наполеону и Гитлеру теория стаи была известна только в объеме первой и второй ступеней. Следовательно, всю свою жизнь оба они были только угодниками.

А вот Сталин что такое неугодник знал.

Подхалимы воспевали Иосифа Виссарионовича по-разному. Пока он был жив, подвзлизывали и так, и эдак, и по-всякому, но главного, что определяет масштаб личности, — его взаимоотношений с неугодниками, прежде всего с Преемником — не заметили. Это естественно: что такое неугодник, подхалимам прочувствовать и, как следствие, твердо знать и с успехом использовать при построении модели мира не дано.

Лучшие среди авторов-суверенитистов замечают, что Сталин от Гитлера отличался тем, что если Гитлер вокруг себя терпел только подхалимов, то Сталин, наоборот, выделял тех, кто ему возражал и ради интересов дела был готов отстаивать высказываемое мнение даже под страхом принудительного аскетизма сибирских лесоповалов. Примерам несть числа. Хотя в литературу попадают рассказы отнюдь не о неугодниках, а о военачальниках, самостоятельность которых невротического происхождения.

Гитлер, выбирая для опоры подхалимов, был, безусловно, прав — с точки зрения завоевателя. Только пирамида из абсолютных подхалимов и может обеспечить сверхвождю молниеносные победы. Так и было — столь стремительно, как Гитлер, никто Европу не завоевывал. После Наполеона, конечно. Умеренно вооруженным войскам Гитлера сдавались гигантские снабжённые горами оружия армии. Лучшие в мире танки и их численное превосходство не спасли также и советских «защитников Родины» — летом 1941-го года комсомольцы разбегались дивизиями.

Но удивлявший адептов суверенитизма блицкриг только до тех пор может быть успешен, пока психика сверхвождя не надломлена надлогичным (для ума суверенитиста) сопротивлением единичных неугодников. А вот когда психика сверхвождя надломлена, когда блицкриг провалился, пирамида из подхалимов из наиэффективнейшего инструмента победы становится наиэффективнейшим инструментом собственного поражения. (Третий Рейх не развалился немедленно только благодаря умению Гитлера убеждать себя вопреки действительности (!), что победа близка. Почитайте воспоминания его окружения, скажем, за два последних месяца Войны — диву даёшься.)

Противостоять феномену взаимоотношений сверхвождей и неугодников, при невозможности сдержать потребность некрофилов в войнах, вождь может только двумя способами:

— первое, на метанацию не нападать,

— второе, в момент наступления в великой войне перелома заменить окружение сверхвождя из подхалимов если уж не на неугодников, то хотя бы на сочных невротиков.

Но Гитлер, будучи неспособен понять феномен неугодника, не понимал и особенностей этапов любой великой войны — осенью 1941-го он высшего командного состава войск не сменил, а если кого и снял, то заменил их на ещё больших подхалимов. Скажем, он отстранил от дел последних аналитиков вроде начальника штаба сухопутных сил Третьего Рейха Гальдера, который теорией стаи хотя бы в объёме Лебона владел. То есть Гитлер сделал прямо противоположное тому, что сделал бы человек, освоивший вторую ступень теории стаи в полном объёме.

Засилие подхалимов продолжалось в Третьем Рейхе и все последующие годы: кто подхалимничал перед Гитлером в начале Мировой войны, те и сопроводили фюрера до последнего в его жизни бункера. Уже есть исследования, собирающие вместе идиотизмы немецкого руководства на завершающем этапе войны — к примеру, «Самоубийство» больного породистым суверенитизмом Резуна-«Суворова» («когорта» или «иудовнутренник»).

А вот Сталин, у которого ныне модно открывать какие-то уж совсем особенные сверхзавоевательные намерения (все вожди втайне мечтают о ещё более высоком положении — это не особенность), в начале Войны и до нее действовал иначе. В руководство из моря подхалимов он настойчиво пытался привлечь тех немногих, кто хоть как-то мог сохранять верность своему если не логическому мышлению, то индивидуальному неврозу. Другое дело, что русскому человеку лезть во власть за падло.

Конечно, выдвиженцы Сталина, маршалы и генералы, не были неугодниками — ибо они должны были психоэнергетически подчинить полки, дивизии, заводские коллективы и армии. А такого уровня власть без некрофилической «харизмы» невозможна.

Что и говорить, в деле подбора кадров Сталин от Наполеона и Гитлера отличался, но не в этом ярче всего проявляется величие Сталина. Полнота освоения третьей ступени проявляется не столько по отношению к неугодникам вообще, сколько по умению выявить современного ему Преемника.

Преемник и обстоятельства вокруг него интересны любому неугоднику как таковые — просто потому, что интересны, как интересно всё своё, родное и в данный момент значимое. Но размышление над этими обстоятельствами ценны и для вождей, желающих власти над миром или самопожертвенно решивших пожертвовать своей жизнью в вечности ради мирского благополучия метанации.

Преемник в каждом поколении на планете один. Почему это так, разговор долгий. Долгий хотя бы потому, что начинать его надо, как это ни удивительно, с человека неожиданного — Понтия Пилата. И с феномена призвания. Здесь и начинается четвертая (третья-А) ступень теории стаи — всеобщего принципа родовой памяти, который в отличии от первой ступени (передача отрицательного массива «неадекватностей») открывает путь к положительному знанию. Но это уже высший пилотаж.

В зловонной массе писателей-суверенитистов различить того единственного автора, общение с которым можно считать за великую жизненную удачу, Сталин смог — тогда, когда его не различал никто.

Всё, что вещают прихвостни ныне утвердившейся в Кремле «иудо-внутреннической» стаи о взаимоотношениях Сталина и Михаила Булгакова, полное враньё.

Всё враньё, от начала до конца! Всё наоборот: если б не Сталин, Булгакову жилось бы несравнимо хуже — во всех смыслах. И в высоком, и в бытовом.

Начнем распускать нить «иудо-внутреннической» нахлобучки постепенно.

Начать проще всего с материального уровня. Булгаков, начиная с середины 20-х годов, далеко не бедствовал. Если верить «иудо-внутреннической» пропаганде, то это два эмигрировавших в благополучную Францию брата должны были помогать одному бедолаге, застрявшему в треклятой России. Даже простая арифметика и та на стороне этой концепции предположения: двум одного содержать легче, чем одному — Двух.

Однако вовсе не братья помогали Михаилу, а он систематически высылал им деньги. Вот так материально бедствовал «гонимый» критик коммунистических порядков (на тот момент «иудо-внутреннических»)…

У такого материального благополучия должны быть социальные причины — крупные гонорары всегда зависят от благосклонности какой-либо иерархии (или её вождя). Только несведущие полагают, что писатель становится известным только за солнечность своего таланта. Так если и случается, то раз в несколько столетий. Или реже.

На самом деле известным становится тот, кому сделана реклама. Другое дело, что очень часто рекламирующий старается остаться в тени.

Тут возникает ряд вопросов.

Реклама — это что, только прямой призыв покупать книги и посещать постановки? Или есть иные приёмы?

Кто именно сделал Булгакову рекламу? И как?

И вот тут-то мы и выясняем: рекламу Михаилу Булгакову сделал товарищ Иосиф Виссарионович Сталин. Лично.

Михаила Булгакова действительно травили и подставляли ему ножки — со всех сторон. И действительно запрещали. Но только инициатива эта исходила отнюдь не от Сталина, как то учат идеологи разграбившей Россию «иудо-внутреннической» субстаи. Как легко будет догадаться из нижеследующего, Булгакова гнали противостоявшие Сталину.Да, Булгакова преследовали троцкисты — более корректно, «иудовнутренники». Например, директора театров.

Спектакли по произведениям Булгакова постоянно пытались снять с репертуара — и только личное распоряжение Сталина их возвращало.

Поразительная цифра — вдумайтесь в неё — Сталин шестнадцать раз (!!!) побывал на «Днях Турбиных»! Шестнадцать раз! Число невозможное.

Шестнадцать раз!

Эта громадная цифра говорит о многом.

Очень о многом.

Надо только её уметь истолковать. Хотя бы психологически достоверно.

Возможно только три варианта объяснения такого количества посещений.

Первое. Сталин от этой вещи отчаянно торчал, подобно истеричной старшекласснице, влюблённой, как это обычно бывает, в какого-нибудь актёра-педераста.

Второе. Сталин чувствовал, что в «Дни…» вплетено некое тайное знание об устройстве жизни — и хотел его познать.

Первое объяснение даже обсуждать не буду. А вот на втором остановиться можно. После смерти Сталина в госхранилища были переданы из его личной библиотеки только те книги, на которых были его пометки. И таковых набралось пять с половиной тысяч! И каких книг! Что, такой человек не мог что-то понять в «Днях…»? Не верю!

Поэтому и напрашивается третье объяснение: Сталин каким-то способом понял, что Михаил Булгаков Преемник, преемник высшего жречества Гилеи— Московии-России — и своим личным посещением постановок поддержал его прежде, чем преемничество проявилось со всей мощью в «Мастере и Маргарите».

Отсюда и это невероятное число «шестнадцать».

Но мы отвлеклись от того простого, но интересного вопроса, каким образом Сталин лично сделал рекламу Преемнику?

Итак, Булгакова в очередной раз запрещают. Но тут директора театра подзывают к телефону и он слышит голос со всем знакомым кавказским акцентом, голос, от которого у директора подгибаются колени, трясутся поджилки… Этот голос вежливо так, но очень весомо, сообщает, что он узнал, что на следующей неделе будут идти «Дни Турбиных» и он, несмотря на занятость, решил на спектакле присутствовать. Директор, пришепётывая от волнения, вытирая пот и сдерживая нервный тик, выражает свой полный восторг… Он кланяется. Роняет трубку. Опять кланяется… И тут же идет всем рассказывать, как сильно он любит Михаила Булгакова и его творчество и что вчера он ругал Булгакова в состоянии затмения. Да и вообще его неправильно поняли… Дескать, он и вчера хотел сказать, что Булгакова возвращает в репертуар.

Михаил Булгаков умел быть весёлым человеком, был, что там говорить, сатириком, и любую ситуацию, даже нравственно возвышенную, не мог не пересмеять.

Сохранились на сей счёт и мемуары….

Есть еще и воспоминания Константина Паустовского, похожие. Видимо, есть и ещё — но свидетельства не важны, одной цифры «шестнадцать» вполне достаточно, чтобы на основе простых соображений восстановить всю картину.

Ясно, что вся театральная Москва была в курсе этих удивительных колебаний маятника. И за происходящим следила, затаив дыхание. Со всё возраставшим интересом. Со всё возрастающей истерией. И на постановки по Булгакову валила валом. И не потому, что была достаточно умна, чтобы понять исключительность Булгакова (для этого тогда надо было уметь видеть будущее — об этом ниже).

Сборы публика делала. Обеспечивая Булгакову гонорар. Но на самом деле Булгакову гонорары обеспечивал Сталин. Вместе с известностью и признанием (хотя бы видимостью) — что так важно для работоспособности всякого автора.

Лучшей рекламы, чем этот маятник с участием высшего лица государства, придумать труд[8].

Сталин «интересовался» не только «Днями Турбиных (Белой гвардией)». В доме Булгакова постоянно находились глаза и уши Сталина. Делалось это настолько тонко и ненавязчиво, что кто из знакомых докладывал — а это были по меньшей мере несколько человек, — сам Булгаков определить не мог. (Вполне совпадали с Михаилом Афанасьевичем по духу и информировали «Святослава» из высоких побуждений?)

А еще Сталин читал всё, что писал Булгаков, ещё в рукописи. «Мастера и Маргариту», понятно, тоже — ведь история написания романа занимает более одиннадцати лет. Пилат, опять Пилат!.. Имеющий уши (хотя бы знакомый с концепцией дхвани), да слышит!

Можете вы представить череду сменивших Сталина в Кремле ничтожеств за подобными занятиями? Чтение рукописей, личная помощь в виде шестнадцати посещений на постановку, которая с высоты его развития явно была пустой, звонки директору— «иудо-внутреннику»: слушай, да?.. Именно поэтому сменившие Сталина в Кремле деятели ничтожества, и всегда ими были, а Сталин, бывший неугодник, — гений.

Так каким же образом из тысяч и тысяч писателей-лизоблюдов (суверенитистов) можно практически выделить ещё только будущего высшего жреца? Ясно, сделать это можно только силой грандиозных возможностей бессознательного.

А набор его разделов у разных людей разный.

Чтобы на научной конференции обсуждать — на равных — брачное поведение бабочек, надо пробежать с сачком не одну сотню километров.

Чтобы обсуждать красоту неба, надо по меньшей мере обладать зрением.

Чтобы уметь понимать, чем неугодник принципиально отличается от бескрайнего моря подхалимов (исполнителей-суверенитистов), надо хотя бы на мгновение шагнуть за пределы стаи. Побывать в шкуре неугодника.

Из того, что Гитлер не представлял себе, что такое неугодник следует, что он ни на секунду не переставал быть подхалимом. Ни в школе, ни в окопах Первой Мировой, ни на равных общаясь с художниками, ни, тем более, когда стал большим папой Европы.

Наполеон тоже не просто, как выразился Лев Толстой, «самонадеянное ничтожество» в период разграбления Европы, но, что очень важно, таковым ничтожеством был всегда. С самого детства его душонка была ничтожной, стадной, подхалимской, вождистской. Потому Наполеон и не умел любить Россию ни в какой период своей жизни.

Весь поначалу окружавший Сталина в Кремле кагал тоже состоял из ничтожеств (ни один не помог Булгакову).

Все они знали жизнь только плоской, в объёме она им не давалась — самонадеянные ничтожества.

А вот Сталин видел в объёме. Хотя ни один биограф Сталина не выявил, когда именно Сталин из дерьма стал перебираться на уровень теории стаи. Не выявил не потому, что это трудно, просто у Сталина еще не было достойного его биографа — тоже умеющего видеть жизнь в объёме.

Писать о Сталине имеет право только неугодник. Или тот, кто таковым был, но стал «Святославом» — прорусским правителем Гилеи-Московии-России.

До Толстого более полувека не могли написать историю войны 1812 года, хотя попыток было неисчислимо много. Смысл войны 1812 года в противостоянии неугодников великой орде Наполеона, «иудо-внутренническому» прообразу антихриста-«сына». Но вот пришёл Толстой — и у войны 1812 года появился объём.

Певец сибирских просторов Виктор Астафьев, которого нынешние патриоты, до тошноты насмотревшиеся на правоборцев-демократов, представляют как совесть русской нации, перед смертью в 2001 году сказал, что книга о Великой Отечественной ещё не написана (моя «Россия: подноготная любви» с этой мыслью, судя по письмам читателей, каким-то образом до этого захолустья дошла ещё в 1999-м!). Опубликованы библиотеки книг, розданы Ленинские, Государственные и Нобелевские премии — а книги нет. Только умный человек мог сказать такое.

Точно так не написана ещё и биография Сталина.

Сталин к тому моменту, когда он перехватил у «иудо-внутренников» власть над Россией, неугодником, понятно, уже не был. Если бы он им был, троцкисты выставили бы его из Кремля в первый же день, а охрана и пальцем бы не пошевелила.

И заботился Сталин о Булгакове, увы, не из неугоднических чувств.

У вождя интерес всегда один — вождистский.

Вождь Сталин так ценил неугодника-Преемника потому, что только неугодник может извлечь из «кладовых» родовой памяти неожиданные нигде не циркулирующие приложения теории стаи. Подхалимы здесь бесполезны: «кладовые» (ступень три-А) родовой памяти для них закрыты. Им доступны одни «помойки» (ступень первая).

В силу того, что Преемник на поколение один, заменить его другим неугодником невозможно. Не успел он что-то сформулировать, так скажем, про полуподвальное окно в одном из московских двориков (каждое слово этой тайной фразы понятно только прочитавшему «Мастера и Маргариту» и «Психоанализ не того убийства») — и всё, для вождя исчезли все надежды на мировое господство. Для него лично. Навсегда.

Достойный стать властелином мира (или низринувшийся из неугодничества, чтобы оберегать метанацию) неугодников до времени притеснять не будет, потому что они та незаменимая почва, на которой может произрасти следующий Преемник — для потомка этого обладающего объёмом видения вождя. Или десятиюродного брата.

Сталинцами сейчас называют себя странные люди.

По моему разумению, настоящему сталинцу должно нравиться то, что нравилось Сталину, и не нравиться то, что Сталину не нравилось.

Сталин из всех умевших связно писать выделял только Булгакова — а ныне называющие себя сталинцами от упоминания имени Михаила Афанасьевича злобно трясутся.

Сталин — «внешник», и «верных ленинцев», любителей кутежей, чужих особняков и опусов Маркса, внука двух раввинов, перестрелял — как бешеных собак! — не случайно. Они — «иудо-внутренники». А «сталинцы» на Маркса молятся.

Был бы я главраввином и хотел бы убить дело Сталина, именно таких бы и нанял в «сталинцы». Но по счастью для главраввината, они сами пристраиваются в хвост.

Настоящий сталинец — или неугодник или «внешник», но некогда неугодник с удя по весьма ограниченным сведениям, именно таким был и Святослав.

Сталина постоянно винят, что он не подготовил себе смену — дескать, виноват не кто-нибудь, а он, Сталин, что весь последующий XX век в Кремле одно ничтожество сменяло другое.

Но инструкциями и внушениями можно подготовить только подхалимов, если правителей, то только вассалов, лакеев какой-либо мировой стаи, центр которых вне России, что-нибудь вроде Ельцина. Но «Святослава», прорусского вождя-«внешника» с неугодническим прошлым можно подготовить, только соединив его с Преемником— то есть с теорией стаи.

Заботясь о Булгакове, Сталин, всё-таки, заботился не только о себе — и это можно доказать.

Если бы Сталин хотел попользоваться высшими достижениями в теории стаи самолично (то есть если бы он был всего лишь кандидатом во властелины мира, но не «Святославом»), он бы мог засадить Булгакова в лагерь (с самым красивым ландшафтом в Союзе), перевезти в него хоть все книжные фонды Государственной библиотеки, а для поднятия настроения обитателей этого «рая» выкладывать узоры на клумбах из черной и красной икры — и читать всё написанное Преемником самому и только самому (или вместе с родственниками).

Но мудрый Сталин поступил иначе. Он сделал Булгакову рекламу — причём так, что Булгаков догадался, кто его облагодетельствовал, только лет через десять, когда и написал «Пастыря». В этом величие тоже Сталина: хотя до-мастер-и-маргаритное творчество Булгакова и могло воспалить «профессиональных оппозиционеров», однако Сталин решил придать Булгакову сил для исполнения служения высшего гилейского жреца (написания «Мастера…»).

Не стоит полагать, что раз после убийства Сталина до сего дня новый «Святослав» не объявился, то усилия Сталина пошли прахом. Благодаря Сталину удалось «зацепить» Льва Николаевича Гумилёва. Того самого Льва Николаевича Гумилёва, который после допросов «иудо-внутренников», лёжа на асфальтовом полу под лубянскими нарами, писал стихи про Россию как самое лучшее место на земле, и на Сталина нисколько не обижался. А «Святослав» придёт. Только придёт он особенным образом. Это наши демократы сами лезут во власть, а русскому человеку лезть самому за падло Он будет приглашён. Видимо, кем-то из высшего гилейского жречества.

Врут они, что Сталин о высших кадрах не заботился. Заботился. Только вот те, кого ныне допускают до информационных площадок, и чьи оценивающие Сталина голоса только и слышны, настолько ничтожны, что не в состоянии подняться до уровня, на котором становится понятно, каким образом Сталин расчищал дорогу следующему «Святославу».

Ей-Богу, чем больше узнаю о Сталине, тем больше начинаю его уважать. Различить Преемника ещё прежде, чем он завершил «Мастера и Маргариту»!

Я не отказываюсь от всего того, что написал в «Катарсисе» о темных сторонах личности Сталина, включая и те, которые до «Катарсиса» нигде не были раскрыты, но цветы к его бюсту вместе с экземпляром этой книги непременно отнесу. Скажем, у Кремлёвской стены. Но, может быть, и в другом месте.

С таким местом, действительно, есть проблема. Подобно тому как о Сталине ещё не написана достойная его книга, так до сих пор не создан и достойный ему памятник.

Дело не в грандиозности проекта. А в том, что до сих пор подчёркивалась вождистская сторона этого человека, а велик он стороной противоположной. Постигается Сталин через его помощь высшему гилейскому жрецу. И что меня особенно поражает, помог тайно для всех — и всю жизнь по этому поводу молчал!

Последнее для меня высший пилотаж — меня хотя в связи с «Катарсисом» и хвалят, причём люди явно выдающиеся, но мне всё мало и начинаю хвалить себя сам. Почти на манер Александра Сергеевича: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!» А Сталин смолчал — и молчал всю жизнь.

Я, конечно, не скульптор, но и не настолько лишён вкуса, чтобы предложить памятник в виде фигур Сталина и Булгакова, рука об руку идущих в сторону Солнца.

Величие Сталина в его первой точке пересечения с Булгаковым. А в то время Булгаков ещё ходил в продранных ботинках и каждый день пил разливное пиво (более дешёвое, чем бутылочное) в одной из самых дешёвых забегаловок Москвы.

Как это ни пошло на первый взгляд, но именно таким и видится мне будущий высший гилейский жрец, автор «Мастера и Маргариты». Он Сталина не видит, а ведь Сталин со своей вечной трубочкой наверняка выходил «на плэнер», чтобы увидеть равного себе. (В то время Сталин ходил по улицам Москвы один, без охраны — отважный был человек, ведь Гражданская война закончилась лишь формально, «иудо-внутренники» не стеснялись устраивать террористические акции.) Сталин умел конспирироваться, так что не удивлюсь, если в вечности узнаю, что в той пивной, в которую обычно заходил Булгаков, однажды вдруг появился сухорукий человек кавказской внешности с наглухо надвинутой на глаза кепкой, заказал пива (для конспирации?!) и в ожидании вытащил из кармана трубку и, набив её «Герцоговиной Флор», не торопясь, закурил…

Я не знаю, как в этой на первый взгляд отнюдь не величественной сцене передать, что встретились два величайших человека XX века, и как при этом передать идею родовой памяти и метанации, но, видимо, можно. Да и Понтий Пилат там отнюдь не лишний…

Счастье — это когда тебя понимают. Это другая формулировка принципа «подобное к подобному». Михаил Булгаков знал, что за границей его понимать некому. А здесь, в Гилее, его понял сам Сталин, первый за последнюю тысячу лет «Святослав». Так что Булгакова, неугодника и Преемника, вымести из России и поганой метлой было бы невозможно. Как и вообще всякого неугодника.