"Дурилка. Записки зятя главраввина" - читать интересную книгу автора (Меняйлов Алексей)

Глава восьмая из первого тома «Катарсиса» — «Подноготной любви»

НЕКРОФИЛИЯ

Дорогой друг! Читая нижеследующие натуралистические, а потому отвратительные Описания, не забывайте, что основная цель нашей книги — рассмотрение прекраснейшего из феноменов — половинки. Но окружающий нас мир сер и даже почти черен, хотя и пытается обмануть, предстать белым. Выдать себя за нечто иное — прекрасное. Потому и полезны разоблачения. Для этого в некоторых рассуждениях и необходим натурализм описаний — для полноты осмысления происходящего. Перетерпите его, пожалуйста!

* * *

Итак, что это была за женщина, которая «удружила» В. камень в грудь? К какому типу она относилась? К тому же самому, что и главарь бандитов, автор проникающих в череп цилиндров. К тому же самому, что и Джамшед, которому без особого труда удалось увлечь Ала в горный кишлак. Про Джамшеда мы уже знаем, что он убивал в прямом смысле. Его способность подавлять критическое мышление (подавляющий индивид) также можно рассматривать как частичное умерщвление человека, а именно, его воли (т. е. его личности). Это есть именно умерщвление, в чем можно убедиться, рассматривая обессиливающие деформации тела памяти: камни в груди, черные цилиндры и т. п. Иными словами, этого типа люди одержимы страстью превратить любого оказавшегося под их властью человека в неличность, марионетку, труп. Такими они им больше нравятся.

Э. Фромм определяет некрофилию (некрос — мертвый, филео — любить, т. е. влечение к мертвечине или страсть к смерти, уничтожению, разложению) как «страстное влечение ко всему мертвому, разлагающемуся, гниющему, нездоровому. Это страсть делать живое неживым, разрушать во имя одного лишь разрушения. Это повышенный интерес ко всему чисто механическому. Это стремление расчленять живые структуры» (Fromm E. The anatomy of human destructiveness).

Таким образом, у современных психологов этот термин описывает круг феноменов более широкий, чем осязаемая «любовь» к буквальным трупам.

В наиболее эффектных формах эта «любовь» наблюдается среди некоторых работников моргов. Оставаясь во время ночных дежурств в мертвецкой наедине с трупами, они выбирают приглянувшиеся им мертвые тела, часто молодых девушек, и с ними совокупляются. При этом иногда соблюдаются канонические приемы: перед коитусом ласкают у трупа соски, гениталии, шею и т. д. Новшества же вполне определенные: перед главным могут со всей силой впиться зубами между ягодицами, ввести трубку в мочевой пузырь трупа и вылить остатки уже загнивающей мочи (не морщитесь, среди ваших знакомых есть склонные к такого рода удовольствиям, просто с вами, как еще не с трупом, они не считают необходимым быть откровенными), а выпив мочи, возбуждаются настолько, что нечеловеческим усилием проникают, наконец, в до судорог холодное, в условиях морга, тело. Наконец, еще большее удовольствие они получают, когда, перевернув неподатливый труп девушки, совершают над ней акт содомии.

И вот здесь, похоже, и заключается основная странность: почему такая неестественность, почему именно акт содомии (совокупление в анальное отверстие), а не общепринятые формы соития?

Далеко не всякому яркому некрофилу выпадает такая редкостная удача — пристроиться работать в морге. Многим приходится каким-либо образом приспосабливаться к своим влечениям иначе. Некоторые по ночам приходят на кладбище и, отыскав свежую могилу, вырывают труп; насладившись же им, затем его еще и расчленяют. Другие трусливы настолько, что боятся пойти ночью на кладбище — ночью так страшно! — и потому свое влечение к мертвечине сублимируют, то есть желаемые буквальные поступки заменяют символическими. Что это значит? Это значит, что совокупляться могут и с живым, но непременно в гробу. Или требуют просто рабского повиновения. Роль мертвого тела может выполнять даже, скажем, государство, родина, которую, чтобы получить интимное удовлетворение, необходимо умертвить, разрушить или уничтожить хотя бы тем, что больше ее не видеть.

Родину в качестве замещающего объекта для расчленения выбрал яркий некрофил, оставивший заметный след в истории, — Адольф Гитлер. Существует множество исторических трудов, в которых описывается поведение Гитлера в период, когда союзные войска вступили на территорию Германии, и из этих трудов — даже не психологов — отчетливо видно, что приказы и распоряжения Гитлера не имели никакого практического смысла для обороны Германии, а было одно лишь изготовление из своего фатерлянда разлагающегося трупа. Это и уничтожение городов, и уничтожение водопроводов, и сжигание магистратурных списков тех немцев, которые нуждались в помощи по старости. Впрочем, Гитлер свои, скрываемые за высокопарными словами, внутренние побуждения однажды скрыть не смог. Раз он проговорился: «Если Германия не может себя защитить, то немцы не имеют права на существование». Достаточно подробно об этом пишет Фромм в книге «А. Гитлер: клинический случай некрофилии».

Истинный некрофил характеризуется не столько количеством уничтоженного (к тому необходимы соответствующие объективные возможности, но они могут и не случиться), сколько, прежде всего, силой некрополя, характером энергетического воздействия на окружающих. И здесь для исследования последствий пребывания в некрополе более удобны женщины — они более чувствительны и у них слабее контролирующая рациональная воля.

Известно, что Адольф Гитлер был импотентом, но, несмотря на это, у него было огромное количество женщин.

Судя по внешнему рисунку поведения фюрера, Фромм пришел к выводу, что Адольфа Гитлера привлекали два типа женщин. Вернее, он строил с женщинами два типа взаимоотношений. Одних он не уважал и нисколько с ними не считался. К этому типу, полагает Фромм, относилась, например, его любовница, Ева Браун, с которой он вступил в брак за несколько часов до своего самоубийства. Эта, прежде достаточно здоровая женщина, покончила с жизнью вместе и одновременно с новобрачным. Не надо заблуждаться, что за этим самоубийством скрыты некие возвышенные стремления типа «любовь до гроба» или «во всем быть рядом с тем, кому трудно». На самом деле зафиксированы, по крайней мере, две ее попытки покончить с собой еще в те времена, когда Гитлер физически уничтожал не себя, а окружающих. В первый раз она стреляла в сердце, причем от выстрела даже потолок был забрызган кровью, но пуля в сердце не попала, и Ева Браун выжила.

Был и другой тип женщин. Они преимущественно принадлежали к высшему свету или были профессиональными актрисами. Перед ними Гитлер заметно робел и, не стесняясь присутствующих, унижался как мог. Рената Мюллер (вскоре покончившая жизнь самоубийством) после интимной близости с фюрером рассказывала, что, оставшись с ней наедине, Адольф встал перед ней на четвереньки и стал требовать, чтобы она его била и пинала. От каждого удара он приходил в волнение все больше и больше, и все убедительнее и убедительнее кричал, что он ничтожество, что он ни на что не годится.

Итак, к какому бы типу ни относились попавшие в зону энергетического влияния Адольфа Гитлера женщины (ползал ли он перед ними на четвереньках сам или заставлял ползать их), они неизменно впоследствии кончали жизнь самоубийством или, как Ева Браун, во всяком случае, пытались это сделать.

(Интересно, что многие приближенные Гитлера /в т. ч. охранники/ были гомосексуалистами и, в отличие от остальных, обращались к фюреру попросту — на «ты». Некоторые из ближайшего окружения любимца Германии были бисексуалами, т. е. им, в сущности, все равно: мужчину или женщину. И это понятно: как пишет Адлер, для авторитарного индивида существуют только два п(ола — те, которые ему подчиняются, и те, которым подчиняется он.)

Энергетическое воздействие ярких некрофилов вообще и Гитлера в частности проявляется двояко. Вопервых, от непосредственной близости с некрофилом появляется влечение к смерти, подавляется воля к самостоятельным поступкам и затухает критическое мышление. Это страшно, но от этого можно избавиться: можно просто отойти подальше или уехать. От второй компоненты воздействия так просто не избавиться. Близость с некрофилом оставляет в теле памяти психоэнергетическую травму, которая служит кодом, приказом к последующему самоубийству. Что и исполняли те женщины, которые допускали близость с фюрером. (Нечто похожее произошло с женой главаря азиатского наркобизнеса, когда у нее появились черные цилиндры. Удар бензопроводом — это не просто физическая боль, это фиксация в своем теле памяти особого в тот момент состояния психики главаря, это — психоэнергетическая травма. Гитлер мог обойтись и без бензопровода.)

Итак, некрофил — это индивид, который проявляет себя в поступках или, хотя бы, в стремлениях, и, что самое опасное, проявляет себя в энергетике. (Стремление к уничтожению окружающих или стремление к уничтожению самого себя — по сути одно и то же, отличие лишь в объекте приложения влечения.) Последнее самое опасное, потому что проявить себя как убийца некрофил может и побояться, и вынужден будет сдержаться, а вот состояние своей души им не контролируется, что через энергетическое воздействие и провоцирует неврозы у большинства окружающих. Это так хотя бы уже потому, что понятие «невроз» или любой другой термин, обозначающий искажение психоэнергетического поля, известно и осмыслено (а это уже некоторая защита) лишь незначительной частью населения.

Некрофила распознать можно по-разному, в том числе и по его специфической мимике. Вы, наверное, не раз встречали людей, которые все время как бы принюхиваются (вариант — брезгливое выражение). Это, как пишет Фромм, они и есть. Те самые некрофилы. К чему только они принюхиваются?

Некрофил, служитель морга, как вы помните, вводил в мочевой пузырь трупа молодой девушки трубочку и высасывал гниющую уже мочу, от чего так возбуждался, что, наслаждаясь, совершал акт содомии (случай фактический, приведен Фроммом, который использовал материалы уголовного дела). Этот случай не только типичен, но и характерен. Дело в том, что у некрофилов особое отношение к пищеварительному процессу вообще, а к процессам выделения — в особенности.

Процесс пищеварения для них — это процесс расчленения и уничтожения еще недавно живых растений и плоти трупов животных. Отсюда — результаты пищеварения для них есть верх совершенства, а отверстия, это совершенство выделяющее — нечто сакральное. Некрофилы бывают разных типов и, среди прочего, различаются по наличию или отсутствию сексуальной энергии. Если сексуальная энергия есть, то он/она будут возбуждаться от одного вида испражнений или от облизывания партнеру всех отверстий выделения. (Любителей этого больше, чем может показаться. Такой секс, конечно, своеобразен, но бежать от всего этого надо сломя голову, пока эти любители не начинили вас еще большим числом психоэнергетических травм!) Другой вариант — когда у некрофила сексуальная энергия резко снижена. Тогда вопросам пищеварения (заниматься-то человеку, у которого главная эрогенная зона — анус, больше нечем!) и вовсе придается религиозный статус.

Да, в Писании, действительно, сказано, что тело всякого человека — потенциальный храм Святого Духа, и осквернять его дурными видами пищи — грех. Подобное осквернение (продуктами гниения, ядами, канцерогенами и т. п.) есть ступени самоубийства, поэтому Богу, Который есть Жизнедатель, оно столь же неприемлемо, как и всякому биофилу (биос — жизнь, филео — любить). Можно выразиться и иначе: раз осквернение как вид самоубийства Богу неприемлемо, то оно неприемлемо всякому истинно любящему жизнь. Он будет есть не то, к чему приучили себя окружающие, а то, что полезно. Для некрофилов же внутренняя сущность ритуала питания, естественно, иная, чем у человека Божия. Вегетарианцем был пророк Даниил (Дан. 1), но вегетарианцем был и Гитлер. Форма — одна, сущность — противоположная, что распознается по множеству прочих деталей способа существования этих двух типов людей. (Скажем, рядом с биофилом его жена расцветет, а рядом с некрофилом если и не покончит жизнь самоубийством, то, во всяком случае, зачахнет.) Об этом полезно поразмышлять, сравнивая, скажем, того же Гитлера и пророка Даниила.

К чему же принюхиваются некрофилы? Да-да, вот именно к этому: к самому совершенному из выделений. Принюхиваются они и брезгливо морщатся не только вблизи переполненных общественных уборных, что, казалось бы, естественно, но и в местах поистине неожиданных, скажем, в продовольственном магазине, музее или церкви. И это понятно: если запаха, как признака присутствия этого, нет, то любимой массой можно галлюцинировать — и тоже принюхиваться. Несколько смазанное выражение принюхивания (некоторые бы это назвали высокомерной брезгливостью) заметно на фотографиях любимца Германии — Гитлера. Возможно, местом съемок парадного портрета главы государства, действительно, был выбран общественный туалет, но, скорее нет: не во всякую уборную может поместиться вся необходимая осветительная аппаратура. А то, что на лице кумира Германии выражение смазано — так ведь это все-таки парадный портрет, можно и попозировать.

Все время находиться в любимом месте — там, где выделяются испражнения, — некрофилу может помешать необходимость зарабатывать деньги или запрещающие внушения, полученные в детстве. Поэтому атмосферу любимого места приходится имитировать путем внутреннего перевоплощения (перенесением астрального тела?), что и отражается в специфическом выражении лица, с годами фиксирующемся недвусмысленной сеткой морщин («привычное выражение»). Часто некрофилы настолько совершенствуются в управлении выражением своего лица, что гримаса принюхивания проявляется на их лице только когда они остаются наедине с собой. Но и в этом случае привыкшего к двойной жизни выдают специфические морщины искателя любимейшего из запахов.

Некрофилов также можно распознать по состоянию их комнаты, а женщин — кухни. Вы, наверное, обратили внимание, что у женщин, которые вкусно готовить не умеют, на кухне редко убрано, беспорядок страшный, грязь по стенам накапливается годами, раковина вечно переполнена немытой посудой, или же — наоборот, везде стерильная чистота. Противоположность кажущаяся. Грязь — это попытка создать желанную среду помойки, а стерильная чистота — это результат борьбы с привычной галлюцинацией на нечистоты. На кухне же у здоровой женщины достаточно убрано для того, чтобы и готовить, и жить. Она не проедает плешь ни мужу, ни детям за естественные последствия их пребывания на земле и, в частности, на кухне. Она, биофилка, живет, готовит и убирает для того, чтобы жить. Да и готовить она тоже умеет.

Почему знать о некрофилах важно? Стоит ли вспоминать в этой жизни о чем-либо еще, кроме прекрасного?

Представьте себе некий собирательный образ симпатичного молодого человека, которому выпал жребий родиться от матери — яркой некрофилки, а отца существенно менее подавляющего. Это тип толстовского Пьера, самого Толстого и, если угодно, во многом нашего П. Естественно, он (наш гипотетический молодой человек) отличается от ребенка, родившегося от внутренне благородных родителей, и отличается во многих отношениях. Во-первых, в среднем, по предметам, где требуется сообразительность, он учится хуже, чем мог бы (подавлено логическое мышление), да и здоровье его существенно слабее, чем могло бы быть, слабее из-за многочисленных психоэнергетических травм, которыми мать его начиняла от зачатия. Потом он, беспомощный, лежал перед ней на столе, пока она его пеленала и внушала: «Не шевелись!» Забитое еще с младенчества тело памяти болеть будет всю жизнь, и в определенных ситуациях отнимать сил особенно много. Ребенок вырастает вялым и малоподвижным, может быть, позднее он сверхкомпенсирует это усиленными занятиями спортом (Лев Николаевич одной рукой подымал пятипудовую гирю), а может всю жизнь будет «не шевелись». Детство, школа, взбучки от матери-некрофилки за плохие отметки, которые он получал по ее же вине, из-за ее состояния души и духа. Затем отрочество и юность с неудачами, которых могло и не быть. Наступает пора жениться. Научные изыскания выявили, что сын и в интимной жизни остается верен своей матери, вернее, именно в интимной жизни сын особенно верен своей матери — в жены себе выбирает непременно такую же некрофилку, как и мать. На уровне же логическом он может, повторяя чужие фразы, твердо полагать, что стремится к счастью. Он женится, полный радужных надежд не повторять в своей семейной жизни ничего из того, что он видел в детстве. Но к удивлению своему, он вскоре обнаруживает, что женщина, которой он восхищался, пока она была невестой и которая поначалу совсем не была похожа на его мать (в наиболее отвратительных своих привычках), вдруг превратилась в такую же зануду. Да, не осознавший себя биофильный сын некрофилки (навсегда биологическое сыновство, но не духовное) в смысле семейном жить будет непременно плохо, потому что с женой (некрофильной) он ни о чем не сможет договориться. (Это одна из особенностей некрофилов: с ними ни о чем договориться невозможно, потому что для некрофила существует только собственное «я», а все остальные, даже муж, или жена, или дети, существуют исключительно для того, чтобы выполнять его, некрофила, желания.) Он непременно подчинится жене, пусть даже в неявной форме, потому что мужчина-некрофил хоть как-то может противостоять своим чувствам, опираясь на свое логическое мышление. Некрофилы еще имеют и неприятное свойство размножаться — производить себе подобных. Вот и у нашего гипотетического биофила с некрофильной матерью и женой родится ребенок, которого на глазах отца будут уродовать воплями и ненужными клизмами (проникновение в сакральные отверстия выделения). Нашему молодому человеку будет жалко младенца, он будет пытаться договориться с женой — безуспешно, и вынужденно подчинится. А как иначе? Единственная форма сотрудничества биофила с некрофилом — подчиниться последнему, потому что с биофилом-то договориться можно, чем некрофилы и пользуются. Рождаются еще дети. Они подрастают, их здоровье и ум деградируют. Сам же биофил работает все больше и больше, чтобы в семье было все, а у жены-некрофилки, как следствие, появляется все больше и больше времени. Она ему начинает изменять. Но изменяет она ему совсем не потому, что он плох или хуже других как мужчина, или потому, что глуп — нет, она ему изменяет просто потому, что она — некрофилка, то есть стремится уничтожить все: благополучие, спокойствие, достоинство — не только его, ненавистного, но и свое, по возможности, тоже. (Если ту же мысль попытаться выразить богословским языком, то следует вспомнить седьмую заповедь Десятисловия: «Не прелюбодействуй». Для биофила верность — естественное блаженное состояние. Для некрофила же прелюбодействовать — кайф!)

Бытует мнение, что, составляя любовный треугольник, ведущая сторона пытается компенсировать в дополнительной связи то, что недополучила в браке. И действительно, при анализе любого отдельно взятого треугольника при определенных умственных усилиях можно выявить некий у супруга недостаток, требующий компенсации: слаб интеллект, незначительно социальное положение, недостаточен рост, избыточен вес, легковесен и т. п. Однако, анализ множества любовных треугольников в жизни одного человека показывает, что компенсируют, похоже, все подряд, или, что то же самое, — ничего. Отсюда измены — явно самоценны и самоцельны, просто потому, что измены, это просто следствие стремления ко греху. Грех же есть смерть, и мы вновь возвращаемся к понятию «некрофилия».

Итак, некрофильная жена нашего молодого человека, не сформировавшись как личность, живет, просто выполняя ранее полученные внушения. Возможен вариант, что ей некогда было внушено таким же, как она, некрофилом, что брак один — и на всю жизнь. Если такое внушение есть — то она безупречно верна или, во всяком случае, изменяя, ни за что не допустит развода. Но ее тело памяти может такого внушения в себе и не носить. Если так, то повод развестись находится. Наш же молодой человек через некоторое время вступает в очередной брак с очередной женщиной, совсем внешне на первую не похожей. Скажем, притомился от истерик — выбрал непоколебимо сдержанную. Но поразительно — история в точности повторяется вновь, с той лишь разницей, что вместо заросших грязью стен на кухне там устанавливается ошарашивающая гостей стерильная чистота. Выбрав женщину с другим темпераментом, он, тем не менее, остался верен своей матери в главном — гримаса принюхивания характерна и для новой жены. Этот цикл браков может повторяться бесчисленное число раз, пока молодой человек вдруг резко не сойдет с круга: сопьется, станет холостяком или, наоборот, стиснув зубы, будет доживать свой век с матерью своих детей, стараясь не думать, что в семье могут быть какие-то красивые, добрые отношения; возможен и другой вариант: ознакомиться с закономерностями эволюции носителей некрофилии. Если он эту концепцию воспримет, то у него появляется возможность уже не бездумно, а по молитве принять себе в дар биофилку.

Поскольку способность понимать — дар, который мало кто соглашается принять, то типичная судьба находит свое завершение в старости, отягощенной женой, болезнями (которых с биофильной женщиной не было бы) и горестным созерцанием несчастной семейной жизни своего сына, которому (удивительно!) также попалась неудачная жена.

Уже хотя бы из этого примера, узнаваемого в судьбах многих, видно, что говорить только о приторно-прекрасном есть опасное заблуждение, которым упиваются любители дамских журналов, но в которое не впадали люди, им противоположные, — скажем, библейские пророки.

Зеркальная судьба реализуется и у многих женщин. Первый муж — алкоголик. Она «горько» плачет, устраивает ему сцены, погромы, всенародные судилища и хладнокровные истерики. Наконец, она, сообщив всем, что это «во имя детей, которым нужен нормальный отец», расходится с ним и выходит замуж за другого. Через некоторое время она всем сообщает, что и этот, сукин сын, ее, несчастную, обманул: опять, мерзавец, алкоголиком оказался. У нее было десять претендентов, предложивших ей руку и сердце, из них девять непьющих, пьющий же — только один, самый тупой, уродливый, для которого все вокруг — дерьмо. Но наша героиня из десятерых выйдет именно за него, всем сообщив, что он самый интересный, и только несчастная его судьба не позволяет никому, кроме нее, в этом убедиться. Спустя некоторое время она, прокляв всех алкоголиков вместе взятых, опять «прозревает», разводится, а затем вновь из десяти новых претендентов, из которых девять убежденные трезвенники, она выберет самого интересного.

Этот цикл тоже может повториться бессчетное число раз как в судьбе самого человека, так и в судьбе его потомства (помните невестку главаря, одновременно дочь и жену наркомана?), до тех пор, пока человек не задумается и не изменит способ принятия решений. (Интересно, что слово «покаяние» в исходном своем значении — «изменить мышление».) Облегчающие к тому условия — это знания вообще, но прежде всего размышление о том, какой же жизни достоин созданный «по образу и подобию Божию» человек.

Некрофилы умеют воевать, в особенности завоевывать. Не умея созидать, они нуждаются в рабах, которые бы их обслуживали. А рабы тем эффективней трудятся, чем более они уверены, что занятие их значимо. Они ждут внушений, украшенных вселенскими символами, отсюда не удивительно, что некрофилы создали целую культуру, из которой следует, что они, некрофилы (на деле не способные более ни на что, как только внушать), крайне необходимы для выживания человечества. Отсюда и столь обширный класс начальников, которые ничего не умеют делать, кроме как доказывать, что без них все развалится. И когда в коридорах учреждений посмеиваются, что дело двигается не благодаря всякого рода начальству, а вопреки ему, то там недалеки от истины.

Психологи говорят, что актер — это не профессия, а диагноз. Действительно, после подмостков сцены, на которой актер перевоплощался, — безразлично в кого, в Ромео, Отелло или Гитлера со Сталиным, — он возвращается в ту жизнь, которую позволяет себе создать сам. Всякий нормальный человек, сталкивавшийся с частной жизнью актеров, приходит к выводу о ее ненормальности. «Садо-мазохизм, — констатируют психиатры и уточняют: — Эксгибиционизм». От себя же мы добавим, что садо-мазохизм и эксгибиционизм (навязчивое стремление демонстрировать себя и часто — свои половые органы), почти синонимы, смягченные обозначения близких симптомов уже известного нам явления — некрофилии. Извращения существуют не сами по себе, не изолированно от остальных событий жизни — они проявление больного состояния души. Сами же о себе актеры, в особенности более других признанные, говорят, что они упиваются самым наибольшим из удовольствий — властью над людьми. В их силах заставить зал чувствовать все, чего пожелают: радость, жалость, стыд, унижение, страх, гадливость… Власть над людьми — вот главное удовольствие актера, даже играющего так называемые «возвышенные образы».

Каким же образом им удается, выражаясь языком Станиславского, добиваться того, чтобы им верили? А все тем же самым, что и Джамшеду, когда он соврал, что «спокойное место есть» — подсознательным психо-энергетическим. В мемуарной литературе подчас можно найти воспоминания о «великих» актерах, которым удавалось «создать образ» без единой реплики, а «одним лишь жестом», «мановением руки» заставить зал взорваться восторженными аплодисментами. Якобы одним лишь жестом. Самым великим актерам вообще ничего не надо делать — все и так впадают рядом с ними в состояние безудержного восторга.

Не всем актерам это удается, из чего следует, что понятие «актер» — диагноз вероятностный, т. е. яркие некрофилы среди них не все, но процентное их в этой профессии содержание выше, чем в среднем по населению. Одни оказались притянутыми к этой профессии под влиянием некрофилогенной культуры, высот «профессионализма» достичь не в силах, и, устав слушать обличения в «бездарности», могут сменить род занятий.

Итак, некрофилы некоторые профессии предпочитают, поскольку определенные виды занятий позволяют им не только обеспечивать себя материально, но и психически самовыразиться, получить должность, под видом исполнения которой они обретают желанную власть над людьми. Это, например, как мы уже сказали, — актеры. Это — военные: люди, которые профессионально облекли свое стремление к смерти в своеобразную ее форму — муштру, превращая и своих подчиненных, и себя в некий лишенный общения с Богом винтик огромного механизма. А коль скоро многие военные — некрофилы, то нечего и удивляться тому, что среди них при доступности женщин столь часты случаи половых извращений, скажем, гомосексуализма. Гомосексуализм в Библии осуждается не за оригинальность способа, а за то, что это проявление нежити, некрофилии, греха. Осуждается некрофилия, а гомосексуализм — лишь одна из ее форм.

С военных удобно начать изучение привычной гримасы принюхивания. Удобней всего это делать, когда военный (желательно, старший офицер) погружен в собственные мысли и перестает замечать окружающих — при этом наигранные выражения исчезают, и открывается его истинное лицо. Военные ратуют за дисциплину, то есть со страстью создают иерархические системы, в которых наиболее полно проявляются их садо-мазохистские потребности: с одной стороны, перед начальством он ничто, полное г…, с другой, с подчиненным — всесильный господин, по своему произволу могущий надругаться или возвысить нижестоящего, который в этот момент есть г…

Тут, пожалуй, есть смысл вспомнить, что лучший военный Второй Мировой войны, фюрер Адольф Гитлер, во время Первой Мировой был рядовым, затем ефрейтором и характеризовался как исполнительный, дисциплинированный солдат, его награждали за отвагу в бою. Так вот, поучительно знать, что будущий кумир германского народа — не только черни, но и военных, врачей, актеров и так называемых ученых — во время Первой Мировой войны был исключен из списков на присвоение очередного звания, как отмечено в документах тех лет, из-за высокомерного отношения к товарищам и раболепства перед начальством (Фромм).

Но не только военные тяготеют к созданию иерархий. Это еще и администраторы всех родов и видов, т. е. отдающие приказания и приказания получающие. То, что начальники не могут ничего создать, — не секрет, наблюдения же за особенностями их поведения в быту, в частности в сексе, еще более расширяют наши познания о некрофилии.

Прежде, чем мы продолжим перечень профессий, наиболее предпочитаемых некрофилами, — а почему выявить эти профессии чрезвычайно важно, будет ясно из дальнейшего, — следует выяснить, сколько же их, некрофилов, среди нас. Некрофилов можно разделить на ярких и неярких. Яркие и проявляют себя ярко: в убийствах, расчленениях, сексуальных контактах с собственно испражнениями и с системами, с испражнениями связанными; проявляют себя в патологическом стремлении к власти, в бурном интересе к вестям о расчленении тел, в идолопоклонстве металлическим (т. е. мертвым) конструкциям вообще, а к ажурным и геометрически «правильным» — в особенности, и т. п. Людей, проявляющих признаки яркой некрофилии, по цитируемым у Фромма исследованиям, до 15 %. По некоторым другим косвенным данным — их треть. По оценке Хаббарда, ярких некрофилов (угнетателей ближних), которых он называет по американской традиции — антисоциальными личностями — 20 %. Это — «неподдающиеся», их бесполезно лечить психотерапевтически, во-первых, потому, что они попросту измениться не в состоянии, ведь желание и готовность улучшить себя — это достаточно большой плод души, а, во-вторых, работая с ними, одиторы, как замечено, от обессиливания попросту начинают болеть, а потому помочь не в силах.

20 %! Это очень много. Это — каждый пятый! А раз каждый пятый, то это значит, что если вы оказались в толпе, на митинге или в автобусе в час пик, то к вам непременно прижимается хотя бы один яркий некрофил. Минимум один! Если же вы из середины автобуса пробирались к выходу, то к вам их прикоснулось несколько. Но не следует заблуждаться, что богатые, которые в автобусах не ездят и демонстративно пользуются всем тем, что позволяет им казаться «независимыми», лучше ограждены от омертвляющего поля некрофилов. Вовсе нет. Как раз-то среди них, среди богатых, ярких некрофилов больше всего. И среди тех, кто добивается близости с ними — тоже. Скажем, супруга: только самая яркая некрофилка сможет победить конкуренток в борьбе за возможность растранжиривать его деньги. (Это, разумеется, упрощение. Деньги — аргумент, преимущественно, логического мышления. На самом деле «самая яркая» оказывается рядом с богачом еще до того, как у него впервые появились по-настоящему большие деньги. А большие деньги, очевидно, появляются лишь у определенного типа людей — у того, кто может других заставить /в прямом смысле/ на себя работать, и у того, кто в состоянии заставить партнеров поверить, что предлагаемое им распределение доходов справедливо. Это «умение заставить» женщинами легко подсознательно распознается и определенным их типом особенно ценится. Да, теми самыми, кто может заставить конкуренток потесниться.)

20 %! Это значит, что в вашей жизни к вам прижимались сотни ярких некрофилов, каждый из которых в состоянии нанести вам (и нанес!) психоэнергетические травмы. Возлюбленная из светлой части нашего повествования из-за своей сверхчувствительности получала травмы разве что не от всех встречных и поперечных некрофилов, и на работе тоже. Ее психоэнергетические травмы связаны преимущественно с людьми внешними, чаще случайными.

А вот у нашего Психотерапевта иначе. У него, судя по сумме данных, к подавляющим индивидам относятся и мать, и мать матери, и жена дяди. Дядя П. (брат матери) в выборе себе жены должен был остаться верен своей матери и сестре — он и остался: его жена, похоже, по мощности болезненного влияния превосходила их обеих. И вот дядя, участник двух войн, защищавший Родину на фронте с первых дней войны с немецкими некрофилами, а спустя четыре с лишним года бравший Берлин, вернувшийся с войны живым и невредимым, всего в пятьдесят лет умер в постели ночью от разрыва сердца. Разумеется, сказалась и война, и трудное детство, но, очевидно, что при прочих равных условиях, окажись он неверным своей матери и сестре и женись на женщине, которая бы ему не изменяла и в силу черноты души не наносила травм, то жил бы он и дольше, и иначе. Кстати, и наш Психотерапевт в 36 лет из-за травмы, полученной от жены дяди, оказался на грани смерти: неделю не ел и не спал, и за эти несколько дней поседел, пока не прибег к психокатарсической помощи (эту ожившую травму он получил, когда ему было 6 лет). Подобную многолетнюю, в данном случае в 30 лет, отсрочку в проявлении невроза Фрейд называл латенцией. Действительно, часто до первого особо разрушительного проявления стародавнего невроза могут пройти десятки лет. В сущности, латенция детских неврозов — явление настолько распространенное, что можно, видимо, принять ее как обязательную форму эволюции детских травм.

Итак, всякому человеку для обретения полноты здоровья необходимо освободиться от всех травм, когда б они ни были получены.

Из четырех женщин ближайшего окружения нашего Психотерапевта (бабушка, мать, сестра и жена дяди) три — яркие некрофилки. Соответственно, брак с яркой некрофилкой для П. был неизбежен. Что и произошло. Затем развод (по ее инициативе) — и новый брак, естественно, тоже, как впоследствии выяснилось, с некрофилкой. Менее истеричной, но более яркой, скорее даже ярчайшей. Желание понять причины неудачных браков привело его к изучению психокатарсиса. Поиски познания истины (а ее познание делает человека независимым) подавляющие женщины не прощают — развелась с будущим П. и вторая. Теперь психокатарсис открывал путь к биофильной спутнице. Но о том, как, почему и каким образом стало возможно это сближение, несколько позже.

Все приведенные выше соображения необходимы единственно для того, чтобы обратить внимание читателя на количество присутствующих в нашей жизни ярких некрофилов. Их много. 20 %!!! И вновь обратите внимание: 20 %!!! В свое время Ал, изучая по книгам проявления некрофилии вообще и в сексе в частности, на цифровое значение внимания не обратил и воспринял явление некрофилии как некий курьез, как редкое заболевание, свойственное преимущественно главам правительств и обитателям моргов и психиатрических лечебниц[1]. Каково же было его удивление, когда он все чаще и чаще стал замечать симптомы яркой некрофилии то у одного знакомого, то у другого. Чем более человек был «социально значим», то есть, если он был военным, актером или руководителем любого ранга, тем больше была вероятность обнаружить у него, как у подавляющего индивида, симптомы яркой некрофилии. Естественно, эти наблюдения обусловили вывод о том, что некоторые профессии представлены в большинстве своем яркими некрофилами. Да, целые профессии. И это не удивительно — 20 %!!! Некрофилы участвуют, наверное, во всех видах деятельности, но есть профессии, где их содержание существенно выше, чем в среднем по населению.

Теперь мы расширим перечень профессий, некрофилами особо облюбованных, перечень чрезвычайно важный для осмысления закономерностей окружающего мира.

Мы привыкли слышать от садо-мазохистов (актеров, администраторов, жрецов верноподданных идеологий), что врач — это благороднейшая из профессий, а потому представители этой профессии — наиболее близкие к совершенству люди. Действительно, всякий врач, получая диплом, дает клятву Гиппократа в том, что он будет с любовью служить обратившимся к нему за помощью. Если подобного рода клятвам верить, то остается только удивляться, почему после посещения поликлиники остается в душе какой-то странный осадок, который при психокатарсическом рассмотрении оказывается конгломератом психоэнергетических травм. Но и без опыта лечебного психокатарсиса всякий способный к обобщениям человек, узнав, что появился очередной маньяк, расчленяющий тела своих жертв, внутренне уже догадывается, что, если это произошло не в пролетарском районе, то, вероятнее всего, маньяк по профессии — врач. Читая газетные отчеты о судебном над ним процессе, не удивляешься, что еще до того, как ему пришлась по душе эта «благороднейшая из специальностей», он отличался повышенной жестокостью, тягой к актерству, и речи его были убедительны. Что естественно, ведь все эти свойства взаимосвязаны. То, что среди врачей доля ярких некрофилов существенно больше, чем в среднем по населению, соглашается всякий медик, хоть немного проработавший в медицинском коллективе. Сомневаются в этом обычно люди, к этой среде внешние, то есть те, которые врачам выгодны: от них зависят заработки врачей.

Врачи — тип несколько иной, чем актеры: в отличие от актеров они не склонны афишировать постыдные ненормальности своей профессиональной и интимной жизни и с большим, чем актеры, трепетом относятся к процессам пищеварения и испражнениям (или — в инверсированной форме — цинично).

Следующая специальность, о которой мы привыкли слышать, что она исключительна по своему благородству — это профессия учителя. Случаи патологического садизма учителей по отношению к детям настолько часты, что начинаешь догадываться, что большинство учителей такие, просто до времени себя не проявляют. Есть учителя, которые наоборот слишком много говорят о достоинстве ученика, высоких идеях и т. п. Это то же самое, только наоборот, все по тому же принципу инверсии, который подробнее мы обсудим позже. «Лучше» всех организуют «учебный процесс», как известно, иезуиты.

Иезуиты — это монашеский орден, самый, как они утверждали, христианский, который в истории отличился тем, что не осталось ни одного преступления, подлости или гнусности, к которой они не прибегли для достижения светской власти, а тем самым и власти над умами. Известные слова «цель оправдывает средства» — это их лозунг. Естественно, кто как не такого сорта люди успешнее других смогут калеными гвоздями фиксировать в телах памяти учащихся «знания», которые по первому требованию будут отчеканены? Такого рода обучение, действительно, должно приводить — и приводит — к воспитанию великих актеров, модных врачей, и иезуитовучителей. Способностью давать такого рода воспитание надо бы стыдиться, ан нет, в некрофилогенной культуре этим чванятся. Гитлер не скрывал, что именно у иезуитов выучился многому.

Л. Н. Толстой, великий интуитивист и образованнейший мыслитель, предвосхитивший знания своего века на десятки лет, в свое время оставил университет не потому, что не хотел учиться, а, наоборот, именно потому, что учиться хотел, но только по-настоящему — и оказался прав. Не умея объяснить причин своей антипатии, Л. Н. Толстой неприемлил и модных врачей, и учителей толпы, и приводящих в восторг публику актеров.

Елена Уайт, величайшая из женщин-писательниц, на пути познания тоже продвигалась семимильными шагами самообразования и разве что не в первой молодости перестала заблуждаться относительно модных врачей, актеров и учителей…

— Как?! — может возмутиться кое-кто из учительского корпуса. — Вы назвали самые лучшие из профессий! И пытаетесь нам доказать, что всё, во что верят все — наоборот! Что носители наиболее почитаемых профессий опасные, отвратительные люди. Может быть, вы осмелились и художников в этот список зачислить?

— А как вы догадались?

— А?.. Э-э… Но какие же, в таком случае, остаются профессии? Разве еще остались не охаянные?!

Профессий (по справочнику) тысячи и даже десятки тысяч. Истинная их ценность определяется исключительно тем, выбрана ли она человеком по велению сердца, в смысле абсолютной, вселенской гармонии. На словах с таким определением ценности профессии согласны все. Но почему же, в таком случае, всеобщим оказалось мнение, что из десятков тысяч профессий ценны лишь десяток-другой? И притом те, которые облюбовали яркие некрофилы? Тот из читателей, кто сможет ответить на этот вопрос с использованием категорий «подавляющий индивид», «внушение», «гипнабельность толпы», с одной стороны, сразу же окажется на пороге удивительных открытий относительно реальных закономерностей мира, а с другой, он окажется явно не среди большинства. И то и другое заманчиво.

Да, подавляющие индивиды и прежде всего яркие, отличаются тем, что хотят доминировать, властвовать над окружающими не только административно, но и на уровне сознания, хотят чтобы их уважали, еще лучше — боялись, совсем хорошо — боготворили, чтобы их значимостью восхищались. И они себя меняют так, чтобы смочь к этому окружающих принудить.

Когда вы идете к врачу, скажите, почему вы его боитесь? Загляните в тело памяти, и вы найдете в нем полученные от врачей психоэнергетические травмы. А травма возникает потому, что нанесший ее медик — убийца, пока еще себя полностью не реализовавший. Во время учебы ему нравилось бывать в анатомичке и расчленять трупы. Он бы и вас расчленил, если бы за это не следовало уголовное наказание, поэтому, чтобы вас умертвить, ему приходится ограничиваться ненужными для вашего здоровья мучительными процедурами и вместо психотерапевтического безболезненного лечения рекомендовать хирургическое или медикаментозное (наркотическое) вмешательство.

А почему дети так не любят школу? Почему они, еще не отказавшиеся от непосредственного восприятия, так панически боятся учителей? Не потому ли, что выбравший профессию учителя руководствовался неосознанным стремлением быть в центре, мечтал быть объектом восхищения, пусть хотя бы детей, безоговорочно его слушающихся? Подыгрывая такого рода типам, окружающие считают хорошим учителем того, кого дети слушаются, боятся, ходят по струнке — не будем повторяться насчет обессиливающих психоэнергетических травм, которыми дети вынуждены расплачиваться и которые оборачиваются тяжелейшими неврозами в будущем.

Итак, эти несколько «избранных» специальностей у всех на слуху не потому, что они более для нашей жизни значимы, не потому, что они действительно таковы, но лишь потому, что нас на психоэнергетическом уровне в это заставляют верить. Ту же самую мысль можно выразить иначе: поскольку некоторые профессии открывают перед некрофилами более широкие возможности доминирования над людьми (военная служба, медицина, психиатрия, психотерапия, педагогика, административная работа и т. п.) или же дают возможность больше соприкасаться с испражнениями (врачи-урологи и проктологи, золотари — чистильщики уборных, гомосексуалисты), то непременно они будут почитаться как интересные не только среди собственно ярких некрофилов, но и среди гипнабельных людей. Во всяком случае, как бы само собой получится, что о ярких некрофилах (преступниках, правителях, художниках, чемпионах, гомосексуалистах, актерах) не смогут не говорить. Чтобы убедиться в этом, загляните в любую газету — о ком там пишут.

Какие же профессии остаются? Их много. Тысячи. Скажем, любые ремесленники. Интересно, что древнегреческие философы и столь же древние пророки Божьи в своей оценке ценности профессий расходились. Древнегреческие философы считали, что свободному гражданину не пристало и даже позорно что-либо создавать собственными руками. Но это философы. А вот Иисус был плотником. Будущий пророк и апостол Павел, учившийся в самой лучшей теологической школе того времени, освоил ремесло делателя палаток. Став апостолом, Павел во время своих миссионерских путешествий этим ремеслом подрабатывал. («После сего Павел, оставив Афины, пришел в Коринф… и нашед… Акилу… и Прискилу, жену его… пришел к ним, и, по одинаковости ремесла, остался у них и работал: ибо ремеслом их было делание палаток» /Деян. 18:1-3/.) Казалось бы, странно: ремеслу — и в теологических школах, но так было заведено в школах пророков со времен их основателя, пророка Ильи. На то была воля Божья. Ведь Создатель живого — биофил.

Ну, а почему, в таком случае, греческие признанные философы, а вслед за ними и греческое общество не справились с распознанием ценности созидательного труда? Очень просто: среди хороших ремесленников — тех, кто мог сделать что-либо стоящее, — было недостаточно некрофилов (их суммарное некрополе достаточно слабо), чтобы принудить к этому мнению население. А вот учителя, наипризнаннейшие греческие философы, которые, как на подбор, подобно жителям уничтоженного Содома, все сплошь были гомиками (примечательный факт!), принудить внимающее, готовое раболепствовать население к почитанию себя смогли.

Учительство — феномен не только сферы естественных или гуманитарных знаний, но и сферы «духовной». Вы помните, кто был инициатором распятия Христа? Да, это были признанные духовные учителя народа израильского, священники и книжники. Во-первых, они были признанные, во-вторых — духовные, в третьих — учителя. Меняются времена, но не люди, и израильтяне тех лет, по сути, не отличаются от любого другого народа современности. Учителя по-прежнему ценятся признанные.

Гитлер, хотя подобно фараонам древности любил циклопические постройки, как созидатель был бездарен. Но как разрушитель и как руководитель — успешен. Когда молодым его призвали в армию, он оказался образцовым солдатом, очень исполнительным. Он настолько полюбил мундир, что не снимал его вплоть до полноты самовыражения — самоубийства. Но Гитлер не всегда дополнял собой только мундир. Был период, когда он подвизался художником. Себя он, очевидно, считал художником очень хорошим, работал много, но платили ему только за копирование чужих работ. Но почему солдафон, садист, убийца и импотент Гитлер из множества специальностей выбрал образ жизни художника, пренебрег такими специальностями как актер (у него были блестящие к тому дарования!), врач (он занимался оккультизмом и магией, следовательно, способами воздействия на самочувствие человека владел), учитель (он им стал позднее)? Как и во времена Гитлера, в наше время художник не профессия и даже не увлечение — это символ. Это символ заведомого над всеми превознесения, символ приобщения к высшим «духовным» сферам, «просветления», а потому превосходства над другими. Любая мазня — черная ли точка на чистом холсте или красный квадрат, — если это делалось определенного сорта людьми, — для конвульсирующей от восторга публики становится проникновением в иные миры, эзотерическим откровением и познанием Вселенной. А разве можно спорить с публикой, которая хочет быть восторженной?

Некрофилия проявляется в любой без исключения сфере бытия, будь то сновидения или судьбы. Если рассматривать только одну сторону судьбы — профессиональные занятия, то схемы достаточно типичны. Возьмем, к примеру, среду военных. Она, дочка военного, выходит замуж за военного. Но прежде поступает в высшее учебное заведение, учится на химика. Работает несколько лет руками, но, по ее словам, не получает «внутреннего удовлетворения». Затем бросает свое ремесло и становится воспитателем детского сада, после чего заявляет, что «нашла» себя. Сына, как и отца и мужа, воспитывает как будущего военного, он им и становится. Это конкретная жизненная судьба. Но она типична.

Другой подвариант того же самого. Она — дочка офицера и алкоголика, возможно, не гомика. Закончив школу, поступает на актерско-режиссерский факультет. Однако «не сложилось», и она выбрала новую профессию, тоже «неожиданную» — учителя. Замуж за военного не пошла, а вышла за… медика, психотерапевта. Когда он проявляет хоть малейшее непослушание, она тут же грозит одеть ему на голову сковородку: не нравится ему это, видимо, только на логическом уровне. Он, хотя и не военный, но, тем не менее, глубоко убежден, что целый ряд психологических открытий, опубликованных еще до его рождения, на самом деле сделаны им, и поэтому он, чтобы его идеи у него не украли (как он подозревает — для обретения власти над миром), старательно изъясняется намеками и недомолвками. Как психотерапевта его очень ценят многие модные врачи, а клиенты видят в нем еще и духовного учителя. Тоже конкретная судьба. И тоже типична.

С точки зрения познания о некрофилии, неожиданностей ни в его судьбе (мать тоже учительница), ни в судьбе его жены не было. Как и в судьбе дочки офицера из первого примера.

У некрофилов характерны и сновидения. Эта тема для большой диссертации, поэтому в примерах ограничимся. Уважаемая хозяйка литературного салона однажды поделилась с нашим П.

— Да, —сказала она, — сегодня, например, мне снился удивительнейший сон! На моих глазах расчленяли женщину, вернее, молодую девушку! Сначала ей отрезали одну руку, потом, не торопясь, другую… Ногу… И так дальше… Что бы это могло значить?

П., решившись, спросил:

— Извините, а вам иной раз испражнения, пардон, не снятся?

Уважаемая хозяйка рассмеялась.

— А как же! И даже в разных видах! Один сон, на удивление, преследует меня разве что не с самого детства. Почти что на эту самую тему.

— А какой?

— Иду я по туалету. Большой такой туалет, величественный, как здание Университета. Да и вообще похоже, что происходит это все в Университете. Вернее, иду я даже не по туалету, а по анфиладе туалетов. В каждой из кабинок — по человеку, и… ха-ха!

— Что?..

— Занимаются этим самым делом… За которым пришли. Двери, разумеется, прикрыты, но… видно. Так вот, прохожу я по этой бесконечной анфиладе, а затем попадаю в такой величественный зал, где заседает… заседает правительство! Да-да! Ни больше и ни меньше! Само правительство!..

Что ж, общность испражнений и правительственных мужей доказывать не надо. Не удивляет, надеюсь, читателя и частое повторение слова величественный и геометрическая правильность анфилад туалетов и кабинок.

Это был пример русского некрофилического сна. А теперь приведем немецкий из работы Эриха Фромма «Адольф Гитлер. Клинический случай некрофилии» (в книге: Fromm E. The anatomy of human destructiveness), ученого, который после прихода к власти нацистов вынужден был эмигрировать из Австрии в Соединенные Штаты. Сон следующий:

«Я сижу в уборной: у меня понос. Испражнения из моего тела выходят с ужасающей силой, как будто взрываются бомбы, которые могут разрушить дом. Я хочу помыться, но, когда пытаюсь пустить воду, обнаруживаю, что ванна уже наполнена грязной водой: я вижу, что вместе с нечистотами в ней плавают отрезанные рука и нога».

Сновидение, как пишет Э. Фромм, принадлежит ярко выраженному некрофилу и является одним из серии подобных снов. Будучи спрошен психоаналитиком, какие чувства он испытывал во сне по поводу происходивших событий, он сказал, что ситуация его не напугала, но что ему было неловко пересказывать этот сон.

Неловко… Если это было неловко человеку XX века, так тем более неловко пересказывать все подробности своих снов женщине-дворянке XIX века, получившей домашние воспитание и образование, а потому в семье пытавшейся играть роль создания трогательного, ранимого и нежного. А уж тем более ей неловко записывать подробности снов в дневник, зная наверняка, что дневник ее непременно будут читать не только дети и внуки, но и все интересующиеся психологией искусства, как всегда читают мемуары тех, кому посчастливилось оказаться рядом с великим писателем.

Вот такой сон описала жена Льва Толстого, Софья Андреевна, в своем дневнике 14 января 1863 года (первый год после свадьбы):

«Я сегодня видела такой неприятный сон. Пришли к нам в какой-то огромный сад наши ясенские деревенские девушки и бабы, а одеты они все как барыни. Выходят откуда-то одна за другой, последняя вышла А., в черном шелковом платье. Я с ней заговорила, и такая меня злость взяла, что я откуда-то достала ее ребеночка и стала рвать его на клочки. И ноги, голову — все оторвала, а сама в страшном бешенстве. Пришел Левочка, я говорю ему, что меня в Сибирь сошлют, а он собрал ноги, руки, все части и говорит, что ничего, это кукла…»

Сон достаточно типичен. Не удивительны и оценки этого сна самой сновидицей («неприятный») — ведь венчаясь 23 сентября 1862 года с уже тогда прославленным писателем, она прекрасно осознавала, что и написанное ею будет привлекать всеобщее внимание. Поэтому, разумеется, сознаться в письменных документах в своем одобрительном отношении к расчленениям и чрезвычайной заинтересованности к экскрементам она не могла. Однако домашние ее не могли этого интереса не заметить.

В частности, ее дочь Татьяна (Т. Л. Сухотина-Толстая) в своих «Воспоминаниях» отметила, что даже в тех немногих случаях, когда при всем разнообразии вкусов в какой-либо ситуации радовались уже все домашние, мать же, Софья Андреевна, все равно находила повод посчитать себя несчастной и обиженной. Она же, дочь Татьяна, также записала высказанное отцом, Львом Николаевичем, наблюдение, что жена его оживляется только тогда, когда у кого-нибудь в семье болезнь или расстройство желудка. Состояние же абсолютного счастья, как заметил Лев Николаевич, у Софьи Андреевны, очевидно, наступит лишь тогда, когда дом будет охвачен всеобщим поносом.

Не следует заблуждаться, что эти черты характера развились у Софьи от совместного проживания ее с графом Львом Николаевичем Толстым. Все это проявлялось у нее и до ее замужества. К рассмотрению этих многочисленных и отчетливых проявлений мы вернемся несколько позднее.

Вообще говоря, обостренный интерес к испражнениям есть вернейший признак (как то показали клинические наблюдения) деструктивного состояния души, поэтому все виднейшие психоаналитики мира пытались в рамках своих концепций этот интерес объяснить. Скажем, Фрейд, который во главу угла ставил либидозное (так ли уж любовное?) влечение, считал, что развитие человека, то есть смена его интересов есть следствие последовательной смены эрогенных зон, раздражение которых доставляет приятное удовольствие. Зоны следующие: область рта и губ (оральная возбудимость), область анального отверстия (анальная) и гениталии (генитальная). Зона, от раздражения которой человек получает наибольшее удовольствие, по Фрейду, определяет характер и поведение человека во всех сферах жизни. Оральная младенческая возбудимость (главное — материнская грудь или соска) сменяется анальной (процесс испражнения становится центральным событием дня) и, наконец, генитальной (начинают работать половые органы). Генитальная возбудимость есть, по Фрейду, высшая точка развития человека и признак душевного здоровья, а отклонения связаны с задержкой развития на предыдущих стадиях. Остановка развития на стадии анальной возбудимости приводит к формированию так называемого анально-накопительского характера, что проявляется не только в затягивании процессов дефекации (испражнения), но и в жадности, страсти накопительства, влечении к власти, деструктивности, гомосексуализме, садизме и т. п. Таким образом, интерес к испражнениям, рассмотрение их как центр и суть бытия есть лишь следствие досадного недоразвития организма. И, естественно, если человеку анально-накопительского типа характера станет плохо, то стоит что-нибудь сломать или попить мочи, и ему становится легче.

Адлер придерживался более традиционной у мыслителей того времени точки зрения, что в основе всего — властолюбие, и потому пришел к выводу, что стремление к доминированию над ближними, а в перспективе — над всем миром есть злокачественная сверхкомпенсация чувства неуверенности, ощущения своей неполноценности. Чувство же неполноценности появляется в результате подавления ребенка родителями, это чувство невозможно ничем утолить, но только приглушить. В детстве это возможно только когда рядом оказывается мать, причем в подчиненном положении. Но занятые матери устают развлекать своих чад, им ведь надо заниматься и собой, поэтому ребенок, чтобы завладеть вниманием матери, выучивается совершать поступки более эффективные, в смысле привлечения ее внимания, чем плач и крики — он выучивается калечиться или перемазываться испражнениями. Только в таком случае мать, как по мановению волшебной палочки, оказывается рядом. Таким образом, испражнения приобретают смысл чего-то могущественного, властвующего над окружающим миром, значащего, несущего чувство успокоения, чего-то особо ценного. Своеобразное лекарство от всех бед. Отсюда, всякий человек, не изживший чувства неполноценности, стремится к сверхкомпенсации в материальном мире, т. е. к административной власти, к деньгам как символу власти, к чудотворному магизму и к дерьму (буквальному) как фундаментальному символу этого мышления, а символически — ко всяким нравственно-грязным ситуациям.

Фромм не соглашается ни с Фрейдом, ни с Адлером. По Фрейду, если у человека главная эрогенная зона — анальное отверстие, то поэтому его влекут специфические способы полового удовлетворения, деструктивность, садизм и т. п. По Адлеру, если мать подавляет ребенка, то поэтому он, начав сопротивляться ей, впоследствии остановиться не в состоянии и превращает в дерьмо все вокруг. По Фромму же человек внутренне таков, он деструктивен, поэтому у него стремление к власти, к подчинению, к испражнениям, ему хочется достичь умопомрачения, подольше посидеть в туалете, перемазаться в испражнениях, кого-нибудь расчленить и стать гомосексуалистом. Все это уже следствия, следствия состояния души, не более чем проявления внутренней сущности.

По нашему мнению, теоретические построения Фромма полнее охватывают феномены деструктивного поведения людей и ценностей человеческих сообществ.

Феномен некрофилии Фромм в своих трудах рассматривает на примерах Гитлера, Сталина, Геббельса, что явно путь самый простой: Гитлер, которым так восхищалась немецкая нация, после поражения во Второй Мировой войне растерял большинство своих соратников. Действительно, в традициях какой культуры принято восхвалять грабителей, разоривших собственную страну?

Но не все яркие некрофилы при жизни проигрывают. Поэтому и после смерти они остаются несомненными объектами восхищения. Многие — и Софья Андреевна Толстая (урожденная Берс) в том числе.

Образ мышления некрофилов отличается от мышления биофилов: удовольствие некрофилы получают не только от искажения языка (матерщина, слащавое блеяние дамских изданий, канцелярит), но и от искажения правильной мысли (не путать с парадоксами!). Так во всем, поэтому их принципы, в конечном счете, можно свести к следованию или преступлению заповедей Десятисловия. Для биофила религия — это общение с Богом, Истиной, следование Ей, жизнь праведности, естественным образом не противоречащая заповедям: не кради, не убий, не прелюбодействуй, не ври, не завидуй — и остальным. У некрофилов иначе. Они могут быть нерелигиозны, но так бывает далеко не всегда. Даже, наоборот. Яркий некрофил религиозен чаще, чем неяркий, поскольку религия подсознательно извращается им в отрицание жизни или в способ возвышения над ближними: дескать, вы убогие, не познали, что я познал… Он получает повод внутренне перевоплотиться в нечто более значительное, чем все окружающие. Об этой психологической технике мы поговорим позднее.

Так вот, если некрофил религиозен — то он получает удовольствие не только от унижения окружающих, но и от искажения Божьей заповеди. Некий, очень болезненного вида тощий индивид, которого можно было бы назвать сектантом, если бы вся его секта не ограничивалась им и его приятелем, самовыразился блестяще: «Исполнение заповеди Божьей именно в том и состоит, чтобы ее нарушить». В этом — удовольствие. Некрофилическое. Таких «тощих» среди верующих гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд. Вспомните пыточные камеры инквизиторов, ложь иезуитов и нравы, бытующие в женских монастырях, о которых даже католические историки не могут не сказать, что они по разврату превосходили публичные дома.

Для корректности дальнейших рассуждений есть смысл договориться о значении терминов. Слова-синонимы по смыслу далеко не тождественны, оттенки — различны. Мы попытаемся разъяснить оттенки употребляемых в нашем тексте не вполне синонимичных терминов.

Некрофилы — термин указывает на свойство этого типа людей хотя бы что-нибудь, но «любить» (филео). Хоть к чему-то они да тянутся. И это что-то — разрушение, вечное небытие, смерть (некрос).

Подавляющие индивиды — обращает внимание читателя на то их свойство, что в межличностном общении они стремятся подавить, энергетически подмять волю и разум собеседника или собеседников. Поскольку в межличностном общении значимы не логические построения, а лишь психоэнергетическое подавление, то подавляющие индивиды не скупятся на сколь угодно сладкие и правильные слова. После общения с ними необходимо не забыть методами психокатарсиса освободиться от психоэнергетических травм. В некоторых системах психологии вместо «подавляющего индивида» прижилось иное сочетание — «подавляющие личности». Нам же кажется, что «личность» — это чрезмерное преувеличение, даже если речь идет о ком-то общепризнанном.

Антисоциальные индивиды — указывает на истинное, хотя и скрываемое (часто подсознательное), отношение некрофилов к обществу как общности индивидуальностей, а также к роли этих людей в обществе как целом. Не только Гитлер как властитель общества, социума, был антисоциален. Ярко антисоциален каждый десятый и даже пятый.

Подонки (происходит от слова «дно»: «придонки» или «чернь») — неоднородность населения не одно тысячелетие привлекает внимание мыслителей. В трудах писателей античной культуры, культуры, которую по глубине философской мысли — причем ясно выраженной — так и не смогли превзойти последующие века, интерес к неоднородности населения выражен отчетливо. Некрофилы, как правило, при деньгах, а ту их часть, у которых денег нет, называли «подонками» или «чернью». Обеспеченные некрофилы эту «чернь» презирали. Подонки, напротив, презирали обеспеченных. Часто «подонков» отождествляют с «народом», потому что они (вспомните зазывал, нищих и коммунистических вождей), точно так же, как и князья, в состоянии население за собой увлечь. Механизм тот же — энергетический. Отсюда необходимо разделение смыслов термина «народ», коих, как минимум, два. К этому выводу мы неизбежно приходим, размышляя над текстом Евангелия. С одной стороны «первосвященники и начальники» не решались открыто схватить Иисуса, «потому что боялись народа» (Лук. 22:2), а с другой стороны, в той же главе (Лук. 22:47) написано: «Когда Он еще говорил это, появился народ, а впереди шел один из двенадцати, называемый Иуда, и он подошел к Иисусу, чтобы поцеловать Его». Тут, очевидно, речь идет о совершенно ином народе, не о том, которого боялись священники и начальники. Далее в 23:33-35 Лука пишет: «И пришли они на место называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону. Иисус же говорил: Отче! прости им, ибо не знают, что делают. И делили одежды Его, бросая жребий. И стоял народ и смотрел». Поскольку на казнь, очевидно, пришел весь город, то тут под словом «народ» подразумеваются люди обычные, то есть некрофилы не настолько яркие, чтобы открыто проявлять потаенные глубины сердца и при свидетелях требовать казни Христа. Иными словами, это были некрофилы жухлые, которых первосвященники и начальники боялись, основная часть любого народа, жизнь которых — стоять и смотреть. Это все, что им обычно, кроме работы, позволяется. Некрофилы яркие, то есть та самая «чернь», «подонки» — ярче жухлых, они в состоянии добровольно и с радостью прийти и арестовать Христа, они — неизменная составляющая любого общества, любой исторической эпохи. Термин «подонки» подчеркивает ту сторону феномена некрофилии, что подавляющие индивиды далеко не всегда стремятся занять доминирующее положение в казенных иерархиях. Есть род некрофилов, которым достаточно быть в грязи.

Начальники — это слово тоже указывает на определенную сторону некрофилии.

«И стоял народ и смотрел. Насмехались же вместе с ними и начальники…»

(Лук. 23:35).

Библейские авторы, похоже, неплохо разбирались в феномене некрофилии. Или умели наблюдать.

Император — это слово, по сравнению со словом «начальники», несет в себе существенно больший заряд сарказма. В Библии символ дракона указывает на способность сатаны принимать форму государственной системы. Во главе ее, разумеется, стоит, человек, начальник над начальниками — император. Император Тиберий, утвердивший на должность наместника Иудеи Понтия Пилата (того, который казнил Христа), был гомосексуалистом и развлекался резней ни в чем не повинных людей. Император Нерон, по приказу которого среди многих прочих был казнен и апостол Павел, уже к тридцати своим годам вынужден был прибегать к неимоверным ухищрениям, чтобы возбудиться — и, похоже, безуспешно. Гитлер тоже из той же компании. О Тамерлане и Сталине мы уже упоминали. О половой ущербности Наполеона еще скажем. Словом, императорам несть числа, но все они какие-то одинаковенькие, шаблонные, как будто с одного клише отпечатанные. Разумеется, перед летописцами все они ломали разного рода комедии, рационализируя свою страсть к убийствам. Также они пытались скрыть свою неспособность в той области жизни, в которой труднее всего быть лжецом, но и тех крох истины, которые достались историкам, достаточно, чтобы сказать: да, это были действительно императоры.

Император отнюдь не противоположность черни, в особенности в нравственном отношении. Чернь упивалась казнями аристократов, но полагала, что обожает Тиберия за, якобы, справедливость; после самоубийства Нерона народ о нем вспоминал не одно десятилетие как о прекрасном человеке; за Тамерланом шли убивать плотной стеной и добровольно; Гитлера и Сталина боготворили, и толпы преклоняющихся текли нескончаемыми полноводными реками; а Наполеону благие побуждения со слезой умиления приписывали даже те народы, которых он утопил в крови.

Справедливости ради стоит заметить, что император — профессия редкая. Если уж говорить об императорах, то тем более надо вспомнить о представителях несколько более распространенной профессии — трупорезчиках. Это те, которые подготавливают трупы к последнему их целованию родственниками: вырезают быстро загнивающие внутренности и т. п. Трупорезчиками, как и императорами, становятся по призванию: им это нравится. Императоры и трупорезчики — это почти одно и то же. Только инструменты и форма одежды разные.

Садо-мазохисты — термин емкий и употребляется в тексте для того, чтобы подчеркнуть распространенность и многоликость сексуально окрашенной некрофилии. Вряд ли найдется хоть один обыватель, который бы не знал, что для получения сексуального удовольствия садисту нужно мучить, а мазохисту — мучиться. Однако распространено заблуждение, что садо-мазохизм столь редко в жизни встречается, что существует преимущественно в репортажах газетчиков. Также распространено мнение, что бывают либо садисты, либо мазохисты. В изложении газетчиков именно так и получается. Только убогое состояние интеллекта публики позволяет такого типа газетчикам оставаться популярными. Но это не повод считать, что эти два удовольствия — садо и мазо — существуют независимо друг от друга. Наоборот! Одно без другого не существует! Грозный на службе майор — дома абсолютное ничтожество и пустое место, половик для ног и прихотей жены. Повелитель Европы Гитлер, подписав для подобострастных подчиненных очередной приказ об уничтожении миллионов людей, вечером становился на четвереньки перед актрисой и говорил, что он дрянь; о руководящих способностях гомосексуалистов повторяться не будем. Итак, термин «садо-мазо» — указание на сексуальную сторону жизни подчинивших себя некрофилии, а кроме того, на всеобщую распространенность и всеобъемлемость явления любви к разрушению.

Авторитарный человек — наиболее широкое понятие, полностью совпадающее с общепринятым значением этого слова. Такой человек не только любит командовать, но и подчиняться. Этот термин более указывает на поведение индивидов вне постели: на производстве, в политике, на стадионе, в магазине и храме, на приеме у врача.

Говнюки — некоторые могут посчитать этот термин исключительно народным, другие, наоборот, — научным. Мы придерживаемся последнего мнения. Верность же народного слова о великих мира сего говорит о том, что нет необходимости быть книжным человеком, чтобы догадаться о сути происходящего вокруг. Что касается термина как такового, то его не чурался и сам Лев Толстой. Чтобы в этом убедиться, достаточно заглянуть, скажем, в его рассказ «Свечка».

Признанные — особое в этой книге слово. Оно указывает на относительность знания, а главное, на относительность выбора людьми авторитетов. Познание о некрофилии даже при лишь интуитивном постижении противоположного начала неминуемо должно привести к переоценке существующих авторитетов. Понять, что превознесенные народом и чернью индивиды — артисты, правители, учителя и прочие говнюки — стали признанными только потому, что они некрофилы, не сложно; сложнее переоценить ближайшее свое окружение. Это не просто: после пятнадцати лет восхваления перед всеми своими знакомыми своей жены (как Толстой) признаться, что поклонялся злу, обману, лжи. А если некрофилка — мать? Или — брат? Итак, признанные — один из центральных в последующем тексте терминов. Ожидается, что всякий раз, когда читатель будет встречаться с ним в тексте, у него будет возникать желание перепроверить, а так ли уж на самом деле достойны признанные толпою признания от мудрых. А может быть, феномен «признания» — лишь следствие психоэнергетического принуждения?

Проститутки. Небезызвестный Отто Вейнингер, 23— летний доктор философии, который застрелился после того, как написал свою известнейшую монографию о ничтожестве женщин «Пол и характер», пришел к выводу, что из двух основных женских типов: мать и проститутка — самый привлекательный последний, проститутка. Ведь именно они, по Вейнингеру, хоть как-то замечают мужчин. «Матерям» — так тем замечать попросту нечем. (Классическую «мать» интересует только власть, и ребенок ей нужен исключительно как объект полного подчинения. Поэтому мужчина «матери» нужен только для однократного участия в производстве ребенка.) Проститутки, действительно, подражают элементарным женским функциям. Но, как говорится, не приведи Господи с ними расслабиться — психоэнергетическая травма обеспечена. А если не расслабиться — то какое же это удовольствие? Достаточно заработать древнейшей профессией могут только те, кто в условиях значительной конкуренции в состоянии внушить, что им есть за что платить, что их услуга наиболее ценная. Таким образом, ценность проститутки определяется силой ее некрополя. Следовательно, те женщины, о которых внушено, что они самые-рассамые женщины, как это ни парадоксально, самые, в области секса, бездарные. Этот парадокс, возможно, останется недоступен для понимания большинства. Чтобы этот парадокс освоить, необходимо рассмотреть, перечувствовать, вобрать принцип противоположный. Этот принцип можно назвать биофилией. Его можно назвать творчеством. Можно — истиной. А можно — и жизнью вечной.

Отто Вейнингер ошибся: его «мать» вовсе не противоположность «проститутки». Это две роли, присущие женщинам одного типа характера, по Фрейду — анально-накопительского. Вейнингерова «мать», родив ребенка, обретает убедительный повод получать содержание, которое более стабильно, чем заработки проститутки. К тому же, свое отвращение к здоровому мужчине она может прикрыть жалобами на усталость от домашних хлопот, из которых следует, что муж сам же во всем и виноват. Если он настолько глуп, что или начинает сам самоотверженно ворочать по хозяйству, или нанимает для этого прислугу, то «мать», стремясь сохранить свое положение «переутомленной», воспитывает своего ребенка беспомощным. Если этого недостаточно, то «матери» обычно втравливают своего ребенка в такого рода неприятности (наркомания, увечья), разрешая которые, она действительно тратит все свои силы; и она не может, предпочитая пробавляться онанизмом или иными анальными развлечениями.

А с какой легкостью «проститутки» превращаются в «матерей», и обратно — из «матерей» в «проститутки»! «Проститутки» более динамичны, чем «матери», поэтому неудивительно, что жизнь обитательниц публичных домов привлекала внимание всех значительных писателей. Вспомните хотя бы «Преступление и наказание» Достоевского, «Яму» Куприна, «Воскресение» Толстого.

Что у «проституток-матерей» не отнять, так это умения, подавив критическое мышление, вызывать сильнейшие эмоции (скажем, тот же Лев Толстой у кровати своей первой проститутки — в отличие от других — платной, в публичный дом его привели братья — разрыдался), и мы утверждаем, что страстно влюбляются только в проституток.

Другое дело, что одни бывают явные, а другие — скрытые.

Итак, стаи и их части, субстаи (как у организма выполняющие функции глаз, ушей, кулаков), состоят непременно из некрофилов, некрофилы же непременно живут и действуют внутри стаи (за исключением разве что ярчайших невротиков — шизофреников, которым не удалось прорваться до уровня вождя), управляемы они прежде всего психоэнергетически, хотя могут порой издаваться письменные приказы.

Стаи (субстаи) на сегодняшний день встречаются нескольких типов, прежде всего «внешники», «иудовнутренники», «когорта» и «сыны» («сыны Великой матери-проститутки»). Субстаи друг другу противостоят — в борьбе за власть (форма способа существования дегенератов), не могут не бороться.

В Великих войнах наступающая стая проигрывает — способом, в некрофилогеннои культуре не замечаемом. А зря: это ценнейшая информация для размышления

Читатель! О чём на балконе проговорился отпрыск главраввината? Помнишь? Берёшь книгу автора, несовместимого с Министерством образования, и с удовольствием поглощаешь, не перечитывая непонятных (пока) абзацев — ни в коем случае! Если и перечитываешь, то всю книгу… Кстати, последнее — признак достаточно высокого уровня развития.