Алексеев СергейНебывалое бывает

Сергей Петрович АЛЕКСЕЕВ

Небывалое бывает

Издавна русские считались хорошими мореходами. Они

совершали далекие плавания и торговали с другими народами.

Но враги стремились отнять у России выходы к морю.

Северными берегами Черного моря завладели турецкие захватчики.

Берега Балтийского моря и прилегающие к ним земли латышей и

эстонцев захватили шведы.

В то время Швеция была очень сильным государством. Ее

армия считалась одной из лучших в мире. Кроме того, Швеция

имела большой, хорошо вооруженный флот.

В 1700 году умный и деятельный русский царь Петр I

объявил войну Швеции. Война со шведами длилась двадцать один

год и закончилась полной победой русских. В истории она

получила название Северной.

Для России Северная война началась неудачно. Под шведской

крепостью Нарвой русские потерпели поражение. О том, как и

почему это случилось, а также о том, что понадобилось

предпринять для будущих побед и о самих первых победах, вы и

узнаете из повести "Небывалое бывает".

Глава первая. На реке Нарове

Глава вторая. Радуйся малому, тогда и большое придет

Глава третья. На реке Неве

Глава четвертая. Опять Нарва

Глава первая

НА РЕКЕ НАРОВЕ

ПОХОД

Русская армия шла к Нарве. Тра-та-та, тра-та-та! - выбивали походную дробь полковые барабаны.

Шли войска через старинные русские города Новгород и Псков, шли с барабанным боем, с песнями.

Стояла сухая осень. И вдруг хлынули дожди. Пооблетали листья с деревьев. Размыло дороги. Начались холода.

Идут солдаты по размытым дождем дорогам, тонут по колени солдатские ноги в грязи.

Устанут, промокнут солдаты за день, а обогреться негде. Села попадались редко. Ночевали все больше под открытым небом. Разведут солдаты костры, жмутся к огню, ложатся на мокрую землю.

Вместе со всеми шел к Нарве и Иван Брыкин, тихий, неприметный солдат. Как и все, месил Брыкин непролазную грязь, нес тяжелое кремневое ружье фузею, тащил большую солдатскую сумку, как и все, ложился спать на сырую землю.

Только робок был Брыкин. Кто посмелее, тот ближе к костру пристроится, а Брыкин все в стороне лежит, до самого утра от холода ворочается.

Найдется добрый солдат, скажет:

- Ты что, Иван? Жизнь тебе недорога?

- Что жизнь! - ответит Брыкин. - Жизнь наша - копейка. Кому солдатская жизнь надобна!

Исхудали солдаты, оборвались в пути, болели, отставали от войска, помирали на дальних дорогах и в чужих селах.

Не вынес похода и Иван Брыкин. Дошел до Новгорода и слег. Начался у Брыкина жар, заломило в костях. Уложили солдаты товарища на обозную телегу. Так и добрался Иван до Ильмень-озера. Остановились телеги у самого берега. Распрягли солдаты лошадей, напоили водой, легли спать.

Дремал и Брыкин. Среди ночи больной очнулся. Почувствовал страшный холод, открыл глаза, подобрался к краю телеги, смотрит - кругом вода. Дует ветер, несет волны. Слышит Брыкин далекие солдатские голоса. А произошло вот что. Разыгралось ночью Ильмень-озеро. Вздулась от ветра вода, разбушевалась, хлынула на берег. Бросились солдаты к телегам, да поздно. Пришлось им оставить обоз на берегу.

- Спасите! - закричал Брыкин.

Но в это время набежала волна, телегу повалило набок.

- Спаси-ите! - вновь закричал Брыкин и захлебнулся.

Накрыла солдата вода с головой, подхватила, поволокла в озеро.

К утру вода схлынула. Собрали солдаты уцелевшее добро, пошли дальше.

А об Иване никто и не вспомнил. Не он первый, не он последний - много тогда по пути к Нарве солдат погибло.

КАПИТАН БОМБАРДИРСКОЙ РОТЫ

Трудно солдатам в походе. На мосту при переправе через небольшой ручей застряла пушка. Продавило одно из колес гнилое бревно, провалилось по самую ступицу.

Кричат солдаты на лошадей, бьют сыромятными кнутами. Кони за долгую дорогу отощали - кожа да кости.

Напрягаются лошаденки изо всех сил, а пользы никакой - пушка ни с места.

Сгрудились у моста солдаты, обступили пушку, пытаются на руках вытащить.

- Вперед! - кричит один.

- Назад! - команду подает другой.

Шумят солдаты, спорят, а дело вперед не движется. Бегает вокруг пушки сержант. Что бы придумать, не знает.

Вдруг смотрят солдаты - несется по дороге резной возок.

Подскакали сытые кони к мосту, остановились. Вылез из возка офицер. Взглянули солдаты - капитан бомбардирской роты. Рост у капитана громадный, метра два, лицо круглое, глаза большие, на губе, словно наклеенные, черные как смоль усы.

Испугались солдаты, вытянули руки по швам, замерли.

- Плохи дела, братцы, - произнес капитан.

- Так точно, бомбардир-капитан! - гаркнули в ответ солдаты.

Ну, думают, сейчас капитан ругаться начнет.

Так и есть. Подошел капитан к пушке, осмотрел мост.

- Кто старший? - спросил.

- Я, господин бомбардир-капитан, - проговорил сержант.

- Так-то воинское добро бережешь! - набросился капитан на сержанта. Дорогу не смотришь, коней не жалеешь!

- Да я... да мы... - заговорил было сержант.

Но капитан не стал слушать, развернулся - и хлоп сержанта по шее!

Потом подошел опять к пушке, снял нарядный с красными отворотами кафтан и полез под колеса. Поднатужился капитан, подхватил богатырским плечом пушку. Солдаты аж крякнули от удивления. Подбежали, поднавалились. Дрогнула пушка, вышло колесо из пролома, стало на ровное место.

Расправил капитан плечи, улыбнулся, крикнул солдатам: "Благодарствую, братцы!" - похлопал сержанта по плечу, сел в возок и поскакал дальше.

Разинули солдаты рты, смотрят капитану вслед.

- Ну и дела! - произнес сержант.

А вскоре солдат догнал генерал с офицерами.

- Эй, служивые, - закричал генерал, - тут государев возок не проезжал?

- Нет, ваше высочество, - ответили солдаты, - тут только и проезжал бомбардирский капитан.

- Бомбардирский капитан? - переспросил генерал.

- Так точно! - отвечали солдаты.

- Дурни, да какой же это капитан? Это сам государь Петр Алексеевич!

"БЕЗ НАРВЫ НЕ ВИДАТЬ МОРЯ"

Весело бегут сытые кони. Обгоняет царский возок растянувшиеся на многие версты полки, объезжает застрявшие в грязи обозы.

Рядом с Петром сидит человек. Ростом - как царь, только в плечах шире. Это Меншиков.

Меншикова Петр знал с детства.

Служил в ту пору Алексашка Меншиков у пирожника мальчиком. Ходил по московским базарам и площадям, торговал пирогами.

- Пироги подовые, пироги подовые! - кричал, надрывая глотку, Меншиков.

Однажды Алексашка ловил рыбу на реке Яузе, напротив села Преображенского. Вдруг смотрит Меншиков - идет мальчик. По одежде догадался - молодой царь.

- Хочешь, фокус покажу? - обратился Алексашка к Петру.

- Хочу.

Схватил Меншиков иглу с ниткой и проткнул себе щеку, да так ловко, что нитку протянул, а на щеке ни кровинки.

Петр от неожиданности даже вскрикнул.

Более десяти лет прошло с того времени. Не узнать теперь Меншикова. У царя первый друг и советчик. "Александр Данилович", - почтительно величают сейчас прежнего Алексашку.

- Эй, эй! - кричит сидящий на козлах солдат.

Кони несутся во весь опор. Подбрасывают на выбоинах царский возок. Разлетается в стороны грязь.

Петр сидит молча, смотрит на спину солдата, вспоминает детство свое, игры и потешное войско.

Жил тогда Петр под Москвой, в селе Преображенском. Больше всего любил военные игры. Набрали для него ребят, привезли ружья и пушки. Только ядер настоящих не было. Стреляли пареной репой. Соберет Петр свое войско, разделит на две половины, и начинается бой. Потом считают потери: одному руку сломало, другому бок отшибло, а третьего и вовсе на тот свет отправили.

Приедут, бывало, из Москвы бояре, начнут Петра за потешные игры бранить, а он наведет на них пушку - бух! - и летит пареная репа в толстые животы и бородатые лица. Подхватят бояре полы расшитых кафтанов - и наутек. А Петр выхватит шпагу и кричит:

- Виктория!* Виктория! Победа! Неприятель спину показал!

_______________

* В и к т о р и я (франц.) - победа.

Теперь потешное войско выросло. Это два настоящих полка Преображенский и Семеновский. Царь величает их гвардией. Вместе со всеми полки идут к Нарве, вместе месят непролазную грязь. "Как-то себя покажут старые дружки-приятели? - думает Петр. - Это тебе не с боярами воевать".

- Государь! - выводит Меншиков царя из раздумья. - Государь, Нарва видна.

Смотрит Петр. На левом крутом берегу реки Наровы стоит крепость. Кругом крепости - каменная стена. У самой реки виднеется Нарвский замок крепость в крепости. Высоко в небо вытянулась главная башня замка Длинный Герман.

А против Нарвы, на правом берегу Наровы, - другая крепость: Иван-город. И Иван-город обнесен неприступной стеной.

- Нелегко, государь, такую крепость воевать, - говорит Меншиков.

- Нелегко, - отвечает Петр. - А надобно. Без Нарвы нам нельзя. Без Нарвы не видать моря.

"ПОГОВОРИ, ГОСУДАРЬ, С СОЛДАТАМИ"

Приехал Петр к Нарве, собрал генералов, стал спрашивать о состоянии войска.

Неловко генералам говорить царю правду. Боятся царского гнева. Докладывают генералы, что все хорошо, что войска дошли без потерь. И пушек достаточно, и ядра есть, и порох хороший.

- А как с провиантом? - спрашивает Петр.

- И провиант есть, - отвечают генералы.

- Так, - говорит Петр, а сам наклонился к Меншикову, шепчет на ухо: Не верится мне что-то, Данилыч, иное в пути видел.

- Врут. Ей-богу, врут! - отвечает Меншиков. - Пойди поговори, государь, с солдатами.

Пошел Петр. Смотрит - солдаты стоят, ружья чистят.

- Как дела, служивые? - спрашивает Петр.

- Оно ничего, государь, бог милостив, - отвечают солдаты.

- Ну, а народу в пути много полегло? - спрашивает Петр.

- Полегли, государь. Так ведь на то и дорога дальняя; дожди, государь, непогода.

Взглянул на солдат Петр, ничего не сказал, только дернулся тонкий, словно шило, петровский ус.

Пошел Петр дальше. Смотрит - бомбардиры возятся у пушек.

- Как дела, бомбардиры? - спрашивает Петр.

- Оно ничего, государь, бог милостив, - отвечают бомбардиры.

- Ну, а как пушки, как порох?

Молчат пушкари, переминаются с ноги на ногу.

- Так как же порох? - переспрашивает Петр.

- Оно ничего, государь, - отвечают бомбардиры.

И снова молчат, снова переминаются с ноги на ногу.

- Что - ничего? Где обозы, где порох? - не вытерпев, закричал Петр.

- Поотстали, государь, обозы, - отвечают солдаты. - Так ведь дорога дальняя, грязь непролазная. А порох есть, государь. Как же без пороха на войну идти? Подвезут, чай, порох.

И снова дернулся петровский ус, сжались в кулаки огромные руки.

Пошел царь дальше. Смотрит - драгуны коней чистят.

- Как дела, молодцы? - спрашивает Петр.

- Оно ничего, государь, бог милостив, - отвечают драгуны.

- А как с харчами?

- Вот с харчами разве что худо. Да оно ничего, государь, - отвечают драгуны, - народ терпит. Коней жалко.

Перекосилось от злобы петровское лицо. Понял царь, что генералы говорили неправду. Вернулся Петр в генеральскую избу, снова собрал совет.

- Как же шведа воевать будем? - заговорил царь. - Где порох, где обозы? Чего солдат в пути загубили, чем живых кормить будем? Чего брехали, правду не сказывали?!

Молчат генералы, смотрят на царя исподлобья, заговорить боятся.

Наконец встал старший по чину, Автамон Головин:

- Петр Алексеевич, не гневайся. Русский мужик вынослив. Бог милостив, уж как-нибудь.

- Дурак! - рявкнул Петр. - На божьей милости далеко не уедешь! Пушки нужны, ядра, корм лошадям и людям. Дело оно не шутейное. Шкуру спущу, коли порядка не будет! Поняли?

И вышел, да так хватил дверью, что у генералов мурашки по спине пробежали.

"КТО ТРУСИТ - СТУПАЙ В ОБОЗ"

Следить за осадой Нарвской крепости Петр поручил генерал-инженеру барону Галларту. В России в то время было мало знающих людей, вот и приходилось приглашать иностранцев.

Однако, приехав под Нарву, барон неохотно занимался своим делом. Галларта все раздражало: и пушек у русских мало, и кони тощи, и солдаты плохо обучены. Ходил Галларт всем недовольный и только злил Петра.

Несколько раз царь приглашал иностранного генерала пройтись вокруг крепости, осмотреть самому шведские укрепления, но Галларт все отказывался.

Тогда Петр взял лист бумаги, карандаш и пошел сам.

Шведы увидели царя, стали стрелять. Ударяются рядом с Петром шведские пули, а он ходит, чертит что-то на бумаге, делает вид, что ничего не замечает. Стыдно стало Галларту. Нехотя пошел догонять Петра.

Однако Петр ходит у самой крепости, а подойти к крепости Галларт боится. Остановился барон в безопасном месте, кричит:

- Ваше величество!

Хочет Галларт, чтобы царь обратил на него внимание, машет Петру рукой.

Петр молчит.

- Ваше величество! - еще громче кричит Галларт.

И вновь никакого ответа.

Понял Галларт, что Петр нарочно не отзывается: ждет, когда барон подойдет ближе. Набрался генерал храбрости, сделал несколько шагов вперед. А в это время грянула с крепостной стены шведская пушка, просвистала в осеннем воздухе неприятельская бомба, шлепнулась в лужу недалеко от Галларта. Бросился барон на землю ни жив ни мертв. Лежит, ждет, когда бомба разорвется.

Однако бомба не разорвалась. Приоткрыл тогда Галларт глаза, приподнял голову, смотрит - рядом стоит Петр. Улыбается Петр, подает генерал-инженеру руку.

Покраснел Галларт, поднялся с грязной земли, говорит царю:

- Ваше величество, да царское ли это дело под пулями ходить!

- Царское не царское, - отвечает Петр, - а приходится. Видать, помощники у меня плохи. Не те помощники. А дело - оно военное. Тут кто трусит - ступай в обоз.

Смутился генерал Галларт, обиделся на царя, поднял с земли свою шляпу и пошел к русскому лагерю. А Петр посмотрел ему вслед и только головой покачал.

О ДВУХ МУЖИКАХ

Осада Нарвы затянулась. Вначале ждали поотставшие в дороге полки. Потом, когда начали обстрел вражеской крепости, оказалось, что русские пушки плохи. При стрельбе отваливались у пушек лафеты, ломались колеса, разрывались некрепкие пушечные стволы.

В русском лагере поползли слухи, что шведов не одолеть, что на помощь крепости спешит сам шведский король.

Приближалась зима. Пошли длинные, Холодные ночи. Свистел колючий ветер. Почти над самой землей двигались черные, зловещие тучи.

В одну из таких ночей Петр шел по лагерю, спустился к Нарове. Вдоль берега реки, ежась от холода, расхаживал часовой.

- Эй, служивый! - закричал Петр.

Часовой вздрогнул. Обернулся. Узнал Петра. Вытянул руки по швам.

- Ну как, побьем шведов? - обратился Петр к солдату.

- Бог, государь, он милостив. Может, и побьем, - ответил часовой.

- Что - бог! А ты как мыслишь?

- Что - я? Я как все, - произнес солдат.

- А как все? - допытывает Петр.

- Да разное говорят, государь. Побьют нас шведы, говорят.

- Дурак! - выругался Петр, сплюнул с досады и пошел дальше.

- Государь, - услышал он тихий оклик.

- Ну что? - спросил недовольно Петр и вернулся к солдату.

- Государь, дозволь притчу рассказать.

- Притчу? - переспросил Петр. Усмехнулся. - Рассказывай.

- В давние времена, - начал солдат, - жили на селе два мужика. Пахали мужики землю, рожь сеяли. Да только жили мужики по-разному. У одного к осени все закрома полны хлебом, а другой соберет чуть более того, что посеял. Стало обидно второму мужику. В чем дело, какой такой секрет у товарища? Лежит мужик всю зиму на печи, думу свою думает. Наконец не вытерпел, пошел к соседу.

"Почему это, - говорит, - у тебя такое везение?"

"А у меня на то особый секрет есть", - слышит в ответ.

"Какой секрет?" - спрашивает неудачливый мужик.

"А вот, - отвечает сосед и показывает ладони. - Вот тут, - говорит, мой секрет и есть".

Обрадовался мужик, смотрит на ладони, а там пусто.

"Да тут ничего нет!" - говорит он с обидой.

"Как - нет? Есть, - отвечает сосед. - Смотри лучше", - и показывает на мозоли.

"Да какой же это секрет? - еще больше обиделся мужик. - Мозоли и у меня есть!" - и смотрит на свои руки.

Смотрит, а никаких мозолей на них и нет. Пролежал всю зиму мужик на печи, вот и сошли мозоли.

- Э-э, - проговорил Петр, - да, я смотрю, ты неглуп!

- Так точно, господин бомбардир-капитан.

- Что - так точно? - переспросил Петр.

Солдат смутился.

Петр рассмеялся.

А через несколько дней, забрав Меншикова, Петр уехал в Новгород.

Помчался Петр собирать новые полки да подгонять поотставшие в пути обозы.

Всю дорогу Петр ехал молча, все о солдатской притче думал.

"СТРАХ - ОН ХУЖЕ СМЕРТИ!"

Солдат Федор Грач сидел в окопе. Держал Грач в руке фузею, ждал, когда подойдут шведы. Отродясь еще не приходилось Федору стрелять из ружья. Не обучив ружейным приемам, так и послали на войну.

- Боязно? - спрашивает Федора сосед по окопу, усатый, уже немолодой солдат.

- Боязно, - отвечает, краснея, Грач.

- Оно и понятно, - говорит солдат. - А ты не думай о страхе. От него, от страха, немало зла на войне бывает. Страх он еще хуже смерти.

В ночь перед приходом шведов выпал туман. К рассвету пошел снег. Начался ветер, погнал в сторону русских снежные вихри. Холодный ветер леденил солдат. Вьюжило. В двадцати шагах нельзя было различить друг друга.

Усатый солдат то и дело прикладывал к земле ухо - слушал, не идут ли шведы.

Шведы появились неожиданно, словно из-под земли выросли. Обрушились шведские стрелки на русские окопы.

Поднял Грач ружье, выстрелил. А что дальше произошло, уже и понять не мог. Перемешались в окопах русские и шведские мундиры. И рад бы стрелять Федор, а куда, не знает. Разыгралась вьюга, слепит глаза, где свой, где швед - разобрать трудно.

И вдруг прошел слух: "Немцы предали". Оказывается, барон Галларт и другие иностранные офицеры перешли на сторону шведов. Оставшись без командиров, русские дрогнули, началась паника. Полки устремились к Нарове. Солдаты бежали к единственному мосту через реку.

Вместе со всеми бежал и Федор Грач. Бежал, не видя ничего, бежал, спотыкался, падал, поднимался и снова бежал. Мост был временный, легкий. Поравнялся Грач с мостом и вдруг вспомнил слова бывалого солдата. Остановился Федор, повернулся к товарищам.

- Стой! - кричит. - Стой, братцы! Страх - он хуже смерти!

Кричит Грач, но никто не обращает на него внимания. Хватает Грач товарищей за руки, хочет остановить, да где уж. Оттолкнули солдаты Федора в сторону, побежали по шатким, прогибающимся доскам моста. Мост прогнулся. Деревянный настил осел, коснулся воды.

Забурлила вода, заклокотала. И вдруг мост не выдержал. Оборвались непрочные пеньковые канаты. Скрипнул мост, развалился.

Смотрит Грач на Нарову - несет река воды, тащит в пучину русских солдат.

Отвернулся Федор, сел на камень, схватился за голову. Вдруг слышит кто-то положил ему на плечо руку.

Поднял Грач голову, смотрит - перед ним бывалый солдат.

- Видишь, что страх делает? - обращается солдат к Федору.

- Вижу.

- То-то, - говорит солдат. - Знай. А сейчас бери фузею. Слышишь справа пальба идет. То царевы гвардейские полки - Преображенский и Семеновский - бьются. Пошли на помощь. А что народ гибнет, на то и война. Тут кто страх поборол, тот и есть настоящий солдат.

"ПУСТЬ САМ ЧЕРТ ВОЮЕТ С ТАКИМИ СОЛДАТАМИ!"

Подходя к Нарве, шведский король Карл говорил: "Московские мужики разбегутся при одном виде моих солдат".

Однако вскоре королю пришлось изменить свое мнение. Не хотел, а все же пришлось. Произошло это вот как.

Услышав сильную пальбу близ Наровы - а там бились преображенцы и семеновцы, - Карл бросился к своим войскам.

Король подоспел вовремя: гвардейцы оттеснили, отбили шведов. Того и гляди, обратятся шведы в позорное бегство.

- Шведы, шведы! - закричал Карл. - С вами бог и ваш король! За мной, шведы!

Солдаты воспрянули духом и с новой силой бросились в битву.

Слева, с невысокого холма, била русская пушка. С кипением врезались ядра в шведские ряды, валили по нескольку человек сразу.

- Пушки, подать сюда пушки! - закричал Карл.

Несколько солдат бросились выполнять приказ. Вскоре появилась шведская батарея.

- Огонь!

Ядра легли с недолетом, метрах в тридцати от русской пушки.

- Огонь! - закричал Карл.

Опять недолет.

С третьего выстрела легли шведские ядра рядом с пушкой. Поднялась снежная пыль.

Словно игрушечных, подкинуло в воздух и разбросало в разные стороны русских солдат.

- Ура! - закричал Карл. - Ура! - и замахал шляпой.

Однако, когда улеглась пыль, король увидел: у пушки, словно вовсе и не было залпа, стоит солдат. Карл посмотрел - у солдата нет правой руки. Весь бок пушкаря залит кровью. Словно надломленный сук, торчит из плеча оголенная кость. Солдат держит в левой руке запал, что-то кричит, наводит пушку прямо на шведского короля.

- Безумец! - закричал король.

В это время грянул новый выстрел, и Карл упал с лошади.

Когда король вылез из-под убитого коня и осмотрелся, на прежнем месте солдата уже не было.

Прихрамывая на ушибленную ногу, Карл поднялся на холм.

Рядом с русской пушкой, истекая кровью, лежал солдат. Глаза героя были полузакрыты, губы произносили какие-то слова. Карл наклонился к умирающему. "Русский шведа и одной левой бьет", - повторял упрямо солдат.

Уже потом, когда кончился бой, Карл пытался узнать, как звали героя.

Однако никто ответить королю на его вопрос не мог. Тогда Карл вызвал барона Галларта.

- Что за солдат, не знаю, - ответил Галларт, - однако, ваше величество, могу вас заверить, что таких у русских немало. Не люди безумцы. Пусть сам черт воюет с такими солдатами!

Посмотрел Карл на Галларта, вспомнил свои слова, сказанные при подходе к Нарве, задумался, ничего не ответил.

КАК МАЙОР ПИЛЬ СМЕРТЬ ПРИНЯЛ

Еще в Москве нагадала старая цыганка майору Пилю, что примет он смерть от руки русского солдата. (Немец майор Пиль состоял на службе у русских.)

Нрав у Пиля был веселый, легкий.

Посмеялся он над словами цыганки, рассказал товарищам да и забыл.

Вспомнил о них уже под Нарвой, в самый разгар боя.

Узнав, что барон Галларт и другие иноземные офицеры изменили русским, майор Пиль тоже хотел перейти на сторону шведов. Однако майору не повезло. Перехватил Пиля русский солдат. Лицо у солдата здоровое, глаза злые. Майор едва ноги унес. Хорошо, помогла вьюга.

- Фу ты, вредная! - помянул в эту минуту майор цыганку.

Отбежал Пиль в глубь лагеря, забился в офицерскую землянку, просидел там до самого вечера. Все боялся майор, что вот-вот ворвется в землянку солдат со злыми глазами. Потом успокоился. Мол, беда миновала, стал ждать, когда в русском лагере наконец появятся шведы.

Однако шведы не шли.

Не одержав победы над преображенцами и семеновцами, шведы прекратили бой.

А вечером к землянке подбежал русский солдат, стукнул в дверь, закричал:

- Господ офицеров на военный совет!

Пришел Пиль в генеральскую избу, а там все решено. Договорились генералы послать к шведам своих послов просить о перемирии. Выделили князя Козловского и майора Пиля.

Вышли послы на улицу. Кругом солдаты. Собираются солдаты группами, о чем-то спорят, шумят, перебивают друг друга. Несутся в ночном воздухе солдатские голоса.

- Не сдадимся шведам!

- Не отступим!

- Животы положим, а со стыдом не уйдем!

Обошли князь Козловский и майор Пиль солдат стороной. На всякий случай обходили осторожно, крадучись. Двинулись к шведским позициям. Однако у границы русского лагеря послов окликнули часовые.

- Стой! Кто такие? Откуда? - раздались звонкие голоса.

И сразу к послам из темноты подступило несколько человек.

- Да, никак, свои, - заговорили солдаты. - Да чего их сюда понесло?

Послы растерялись. Захлопал выпученными глазами Пиль. Ради осторожности сделал шаг назад, стал за широкую спину князя Козловского.

Повысил князь голос, пытался прикрикнуть на солдат, да ничего не получилось. Пришлось рассказать, в чем дело.

- Ироды! - закричал кто-то. - Шкуру свою спасаете!

- Что вы, братцы, что вы! - вмешался Пиль. - Ради вас стараемся... и осекся: показалось Пилю, что стоит перед ним тот самый солдат со злыми глазами.

- Предатели! Бей предателей! - понеслись солдатские возгласы.

- Стой, стой, братцы! - только и успел сказать князь Козловский.

Навалились солдаты, бросили послов на землю, стали бить сапогами и прикладами.

Вспомнил еще раз Пиль старую цыганку, дернулся и замер. Охал и стонал, хватаясь за пробитую голову, князь Козловский.

А кругом разносилось:

- Не сдадимся шведам!

- Не отступим!

- Животы положим, а со стыдом не уйдем!

"УЧЕНИКИ ВЫУЧАТСЯ И ОТБЛАГОДАРЯТ СВОИХ УЧИТЕЛЕЙ"

Солдаты готовились к новому бою. Однако генералы решили по-своему. В новый бой русская армия не вступила. Генералы договорились с королем Карлом о почетном отступлении.

Ночью через Нарову стали наводиться мосты. Затем рота за ротой русские войска принялись переходить на правый ее берег. Переправу охраняли Преображенский и Семеновский полки. С барабанным боем, с распущенными знаменами они последними перешли Нарову.

Весть о поражении русских войск застала Петра в Новгороде. Загнав лошадь, к царю примчался всадник.

- Что там? - спросил Петр.

- Конфузия, государь! - только и ответил прибывший.

Подошел Меншиков. Узнав о поражении русской армии, побледнел, стал причитать:

- Что же теперь? Как же оно будет!

- Цыц! - огрызнулся Петр.

- Святая богородица, да за что же ты нас, - не унимался Меншиков.

- Да умолкни ты, дурья башка! - закричал Петр. - От битья железо крепнет, человек мужает. Радуйся, дурак, науке. Чай, не первый раз со шведами бьемся. Дел-то посмотри сколько. Малому ли война научила? Эхма, только работай! Заводы строй, пушки лей, армия поди регулярная нужна, офицеры свои, генералы. Отстала Русь. Страна большая, а порядку мало. Попомни: ученики выучатся и отблагодарят своих учителей.

Глава вторая

РАДУЙСЯ МАЛОМУ, ТОГДА И БОЛЬШОЕ ПРИДЕТ

"ГОСУДАРЬ, ДОЗВОЛЬ МОЛВИТЬ"

Зима. Мороз. Ветер.

По завьюженной дороге несется резной возок. Подбрасывает седока на ухабах.

Разлетается из-под лошадиных копыт белыми лепешками снег.

Петр мчится в Тулу, едет на оружейный завод к Никите Демидову.

Демидова Петр знал давно, еще с той поры, когда Никита был простым кузнецом. Бывало, приведут дела Петра в Тулу, зайдет он к Демидову, скажет: "Поучи-ка, Демидыч, железному ремеслу".

Наденет Никита фартук, вытащит клещами из горна кусок раскаленного железа. Стучит Демидов по железу молотком, указывает Петру, куда бить. У Петра в руках молот. Развернется Петр, по указанному месту - бух! Только искры летят в стороны.

- Так его, так! - приговаривает Демидов.

А чуть царь оплошает, закричит Никита:

- У, косорукий!

Потом уже скажет:

- Ты, государь, не гневайся. Ремесло - оно крик любит. Тут без крику - что без рук.

- Ладно уж, - ответит Петр.

И вот царь опять в Туле. "Неспроста, - думает Демидов. - Ой, неспроста царь пожаловал".

Так и есть.

- Никита Демидович, - говорит Петр, - про Нарву слыхал?

Не знает, что и сказать Демидов. Скажешь еще не так, только прогневаешь царя. А как же про Нарву не слыхать, когда все кругом шепчутся: мол, наломали нашему шведы бока.

Молчит Демидов, соображает, что бы ответить.

- Да ты не хитри, не хитри, - говорит Петр.

- Слыхал, - произносит Демидов.

- Вот так-то, - отвечает Петр. - Пушки нужны, Демидыч. Понимаешь, пушки.

- Как же не понять, государь.

- Да ведь много пушек надобно, - говорит Петр.

- Понятно, Петр Алексеевич. Только заводы-то наши, тульские, хилы. Железа нет. Леса нет. Слезы, а не заводы.

Петр и Демидов молчат. Петр сидит на резной лавке, смотрит в окно на заводской двор. Там в рваных армяках и стоптанных лаптях двое мужиков тащат осиновое бревно.

- Вот оно, наше тульское раздолье, - говорит Демидов. - По бревнышку, по бревнышку, как нищие побираемся. - А потом наклонился к Петру и заговорил тихо, вкрадчиво: - Государь, дозволь молвить.

Петр встрепенулся, посмотрел на Демидова, произнес:

- Сказывай.

- Тут ездили мои людишки, - проговорил Демидов, - на Урал. И я, государь, ездил. Вот где железа! А леса, леса-то - что тебе море-океан, конца-краю не видно. Вот где, государь, заводы ставить. Оно сразу тебе и пушки, и бомбы, и ружья, и всякая другая надобность.

- Урал, говоришь? - переспросил Петр.

- Он самый, - ответил Демидов.

- Слыхал про Урал, да ведь далеко, Демидыч, на краю земли. Пока заводы построишь, ого-го сколько времени пройдет!

- Ничего, государь, ничего, - убежденно заговорил Демидов. - Дороги проложим, реки есть. Что там даль - желание было бы. А что долго, так, чай, не один день живем. Глядишь, годка через два и уральский чугун, и уральские пушки - все будет.

Смотрит Петр на Демидова, понимает, что у Никиты думка давно об Урале. Не сводит глаз и Демидов с Петра, ждет царского слова.

- Ладно, Никита Демидович, - наконец произносит Петр, - быть по-твоему, отпишу указ, поедешь на Урал. Получишь денег из казны, людишек получишь - и с богом. Да смотри у меня. Знай, нет сейчас в государстве иных дел, чтоб важнее горнорудных были. Памятуй. Подведешь - не пожалею.

Через месяц, забрав лучших рудокопных и оружейных мастеров, Демидов уехал на Урал.

А Петр за это время успел послать людей и в Брянск, и в Липецк, и в другие города. Во многих местах на Руси Петр наказал добывать железо и строить заводы.

КОЛОКОЛА

- Данилыч, - вскоре после Нарвы сказал Петр Меншикову, - с церквей колокола снимать будем.

У Меншикова от удивления глаза на лоб.

- Что уставился? - крикнул на него Петр. - Медь нужна, чугун надобен, колокола на пушки лить будем. На пушки, понял?

- Правильно, государь, правильно, - стал поддакивать Меншиков, а сам понять не может, шутит царь или говорит правду.

Петр не шутил. Вскоре по разным местам разъехались солдаты выполнять царский приказ.

Прибыли солдаты и в большое село Лопасню, в Успенский собор. Приехали солдаты в село к темноте, въезжали под вечерний звон. Гудели в зимнем воздухе колокола, переливались разными голосами. Сосчитал по пальцам сержант колокола - восемь.

Пока солдаты распрягали прозябших коней, сержант пошел в дом к настоятелю. Узнав, в чем дело, настоятель насупился, сморщил лоб. Однако встретил солдат приветливо, заговорил:

- Захаживай, служивый, захаживай, зови своих солдатушек. Чай, замаялись в пути, продрогли.

Солдаты входили в дом осторожно, долго очищали снег с валенок, крестились.

Настоятель солдат накормил, принес вина.

- Пейте, служивые, ешьте, - приговаривает.

Охмелели солдаты, уснули. А утром вышел сержант на улицу, посмотрел на звонницу, а там всего один колокол и болтается.

Кинулся сержант к настоятелю.

- Где колокола? - закричал. - Куда колокола девали?

А настоятель руками разводит и говорит:

- Приход у нас бедный, всего и есть один колокол на весь приход.

- Как - один? - возмутился сержант. - Вчера сам видел восемь штук, да и перезвон слышал.

- Что ты, служивый, что ты! - Настоятель замахал руками. - Что ты выдумал! Это разве с пьяных глаз тебе показалось.

Понял сержант, что неспроста их вином поили. Собрал солдат, весь собор осмотрели, подвалы излазили. Нет колоколов, словно в воду канули.

Пригрозил сержант донести в Москву.

- Доноси, - ответил настоятель.

Однако писать сержант не стал. Понял, что и ему быть в ответе.

Решил остаться в Лопасне, вести розыск.

Живут солдаты неделю, вторую. По улицам ходят, в дома наведываются. Только про колокола никто ничего не знает. "Были, - говорят, - а где сейчас, не ведаем".

Привязался за это время к сержанту мальчик - Федькой звали. Ходит за сержантом, фузею рассматривает, про войну расспрашивает. Шустрый такой все норовит у сержанта патрон стащить.

- Не балуй! - говорит сержант. - Найди, где попы колокола спрятали, патрон твой.

- А дашь?

- Дам.

Два дня Федьки не было видно. На третий прибегает к сержанту, шепчет на ухо:

- Нашел.

- Да ну! - не поверил сержант.

- Ей-богу, нашел! Давай патрон.

- Нет, - говорит сержант, - это мы еще посмотрим.

Вывел Федька сержанта за село, бежит на лыжах-самоделках берегом реки, сержант едва за ним поспевает. Крутит поземка, перекатывается по насту снег. Федьке хорошо, он на лыжах, а сержант спотыкается, проваливается в снег по самый пояс.

- Давай, дяденька, давай, - подбадривает Федька, - уже скоро!

Отбежали от села версты три. За береговой кручей спустились на лед.

- Вот тут, - говорит Федька.

Посмотрел сержант - прорубь. А рядом - еще одна, а чуть дальше - еще и еще. Сосчитал - семь. От каждой проруби тянутся примерзшие ко льду канаты.

Понял сержант, куда настоятель колокола спрятал: под лед, в воду. Обрадовался сержант, дал Федьке патрон и кинулся быстрее в деревню.

Приказал сержант солдатам лошадей запрягать, а сам зашел к настоятелю, говорит:

- Прости, батюшка: видать, и впрямь с пьяных глаз я тогда перепутал. Покидаем мы ноне Лопасню. Уж ты не гневайся, помолись за нас богу.

- В добрый путь! - заулыбался настоятель. - В добрый путь, служивый. Уж помолюсь, обязательно помолюсь.

На следующий день настоятель собрал прихожан.

- Ну, миновало, - сказал он, - пронесло беду стороной.

Пошли прихожане к реке колокола вытаскивать, сунулись в прорубь, а там пусто.

- Ироды, богохульники! - закричал настоятель. - Уехали, увезли. Пропали колокола!

А над рекой гулял ветер, залезал под поповские рясы, трепал мужицкие бороды и бежал дальше, рассыпаясь крупой по косогору.

"СЕНО, СОЛОМА!"

Поняли русские после Нарвы, что с необученным войском против шведа не повоюешь. Решил Петр завести регулярную, постоянную армию. Пока нет войны, пусть солдаты занимаются ружейными приемами, привыкают к дисциплине и порядку.

Однажды Петр ехал мимо солдатских казарм. Смотрит - солдаты построены, ходить строем учатся. Рядом с солдатами идет молодой поручик, подает команды. Петр прислушался: команды какие-то необычные.

- Сено, солома! - кричит поручик. - Сено, солома!

"Что такое?" - подумал Петр. Остановил коня, присмотрелся: на ногах у солдат что-то навязано. Разглядел царь: на левой ноге сено, на правой солома.

Офицер увидел Петра, закричал:

- Смирно!

Солдаты замерли. Подбежал поручик к царю, отдал рапорт:

- Господин бомбардир-капитан, рота поручика Вяземского хождению обучается!

- Вольно! - подал команду Петр.

Поручик царю понравился. Хотел Петр за "сено, солома" разгневаться, но теперь передумал. Спрашивает поручика Вяземского:

- Что это ты солдатам на ноги всякую дрянь навязал?

- Никак не дрянь, бомбардир-капитан, - отвечает поручик.

- Как так - не дрянь! - возражает Петр. - Солдат позоришь. Устав не знаешь.

А поручик все свое.

- Никак нет, - говорит. - Это чтобы солдатам легче учиться было. Темнота, бомбардир-капитан, никак не могут различить, где левая нога, где правая. А вот сено с соломой не путают: деревенские.

Подивился царь выдумке, усмехнулся.

А вскоре Петр принимал парад. Лучше всех шла последняя рота.

- Кто командир? - спросил Петр у генерала.

- Поручик Вяземский, - ответил генерал.

ПРО БОЯРСКИЕ БОРОДЫ

Жили в Москве бояре Буйносов и Курносов. И род имели давний, и дома от богатства ломились, и мужиков крепостных у каждого не одна тысяча.

Но больше всего бояре гордились своими бородами. А бороды у них были большие, пушистые. У Буйносова - широкая, словно лопата, у Курносова длинная, как лошадиный хвост.

И вдруг вышел царский указ: брить бороды. При Петре заводили на Руси новые порядки: и бороды брить приказывали, и платье иноземного образца заводить, и кофе пить, и табак курить, и многое другое.

Узнав про новый указ, Буйносов и Курносов вздыхали, охали. Бороды договорились не стричь, а чтобы царю на глаза не попадаться, решили притвориться больными. Однако вскоре сам царь о боярах вспомнил, вызвал к себе.

Стали бояре спорить, кому идти первому.

- Тебе идти, - говорит Буйносов.

- Нет, тебе, - отвечает Курносов.

Кинули жребий, досталось Буйносову.

Пришел боярин к царю, бросился в ноги.

- Не губи, государь, - просит, - не срами на старости лет!

Ползает Буйносов по полу, хватает царскую руку, пытается поцеловать.

- Встань! - крикнул Петр. - Не в бороде, боярин, ум - в голове.

А Буйносов стоит на четвереньках и все свое твердит:

- Не срами, государь.

Разозлился тогда Петр, кликнул слуг и приказал силой боярскую бороду резать.

Вернулся Буйносов к Курносову весь в слезах, держится рукой за голый подбородок, толком рассказать ничего не может.

Страшно стало Курносову идти к царю. Решил боярин бежать к Меншикову, просить совета и помощи.

- Помоги, Александр Данилыч, поговори с царем, - просит Курносов.

Долго думал Меншиков, как начать разговор с Петром. Наконец пришел, говорит:

- Государь, а что, если с бояр за бороды брать выкуп? Хоть казне польза будет.

А денег в казне как раз было мало. Подумал Петр, согласился.

Обрадовался Курносов, побежал, уплатил деньги, получил медную бляху с надписью: "Деньги взяты". Надел Курносов бляху на шею, словно крест. Кто остановит, привяжется, почему бороду не остриг, он бороду приподымает и бляху показывает.

Еще больше теперь загордился Курносов, да зря. Прошел год, явились к Курносову сборщики налогов, потребовали новой уплаты.

- Как так! - возмутился Курносов. - Деньги мной уже плачены! - и показывает медную бляху.

- Э, да этой бляхе, - говорят сборщики, - срок кончился. Плати давай за новую.

Пришлось Курносову опять платить. А через год и еще раз. Призадумался тогда Курносов, прикинул умом. Выходит, что скоро от всех курносовских богатств ничего не останется. Только одна борода и будет.

А когда пришли сборщики в третий раз, смотрят - сидит Курносов свежевыбрит, злыми глазами на сборщиков смотрит.

На следующий день Меншиков рассказал царю про курносовскую бороду. Петр рассмеялся.

- Так им, дуракам, и нужно, - сказал, - пусть к новым порядкам привыкают. А насчет денег это ты, Данилыч, умно придумал. С одной курносовской бороды, поди, мундиров на целую дивизию нашили.

ЧЕМУ МОЛОДЫЕ БОЯРЕ ЗА ГРАНИЦЕЙ УЧИЛИСЬ

Не успели Буйносов и Курносов забыть старые царские обиды, как тут новая. Приказал Петр собрать пятьдесят самых знатных боярских сынков и послать за границу учиться. Пришлось Буйносову и Курносову отправлять и своих сыновей.

Поднялся в боярских домах крик, плач. Бегают мамки, суетится дворня, словно и не проводы, а драка какая.

Расходилась буйносовская жена.

- Единого сына - и бог знает куда, в иноземщину, черту в зубы, немцу в пасть! Не пущу! Не отдам!

- Цыц! - закричал Буйносов на жену. - Государев приказ, дура! В Сибирь захотела, на дыбу?

И в доме Курносова крику не меньше. И Курносову пришлось закричать на жену:

- Дура! Плетью обуха не перешибешь, от царя-супостата не уйдешь! Терпи, старая.

Через год молодые бояре вернулись. Вызвали их к царю определять на государеву службу.

- Ну, рассказывай, Буйносов, сын боярский, - потребовал Петр, - как тебе жилось за границей.

- Хорошо, государь, жилось, - отвечает Буйносов. - Народ они ласковый, дружный, не то что наши мужики - рады друг другу в бороду вцепиться.

- Ну, а чему научился?

- Многому, государь. Вместо "батюшка" - "фатер" говорить научился, вместо "матушка" - "муттер".

- Ну, а еще чему? - допытывался Петр.

- Кланяться еще, государь, научился и двойным и тройным поклоном, танцевать научился, в заморские игры играть умею.

- Да, - сказал Петр, - многому тебя научили. Ну, а как тебе за границей понравилось?

- Ух, как понравилось, государь! Хочу в Посольский приказ: уж больно мне любо за границей жить.

- Ну, а ты что скажешь? - спросил Петр молодого Курносова.

- Да что сказать, государь... Спрашивай.

- Ладно, - говорит Петр. - А скажи мне, Курносов, сын боярский, что такое есть фортификация?

- Фортификация, государь, - отвечает Курносов, - есть военная наука, имеющая целью прикрыть войска от противника. Фортификацию надобно знать каждому военному начальнику, аки свои пять пальцев.

- Дельно, - говорит Петр. - Дельно. А что такое есть лоция?

- Лоция, государь, - отвечает Курносов, - есть описание моря или реки, с указанием на оном отмелей и глубин, ветров и течений, всего того, что помехой на пути корабля может стать. Лоция, государь, первейшее, что надобно знать, берясь за дела мореходные.

- Дельно, дельно, - опять говорит Петр. - А еще чему научился?

- Да ко всему делу, государь, присматривался, - отвечает Курносов, и как корабли строить, и как там рудное дело поставлено, и чем от болезней лечат. Ничего, спасибо голландцам и немцам. Народ они знающий, хороший народ. Только, думаю, государь, не пристало нам свое, российское, хаять. Не хуже и у нас страна, и люди у нас не хуже, и добра не меньше.

- Молодец! - сказал Петр. - Оправдал, утешил. - И Петр поцеловал молодого Курносова. - А ты, - сказал Петр, обращаясь к Буйносову, видать, как дураком был, так и остался. За границу захотел! Ишь, тебе Россия не дорога. Пошел прочь с моих глаз!

Так и остался молодой Буйносов в безызвестности. А Курносов в скором времени стал видным человеком в государстве.

АЗ, БУКИ, ВЕДИ...

На Руси в то время было мало грамотных людей. Учили ребят кое-где при церквах да иногда в богатых домах имели приглашенных учителей.

При Петре в городах и посадах стали открываться школы.

Назывались школы цифирными. Изучали в них грамматику, арифметику и географию.

Открыли школу и в городе Серпухове, что на полпути между Москвой и Тулой. Приехал учитель.

Явился учитель в школу, ждет учеников. Ждет день, второй, третий никто не идет.

Собрался тогда учитель, стал ходить по домам, выяснять, в чем дело. Зашел в один дом, вызвал хозяина, местного купца.

- Почему, - спрашивает, - сын в школу не ходит?

- Нечего ему там делать! - отвечает купец. - Мы без грамоты жили, и он проживет. Бесовское это занятие - школа.

Зашел учитель в дом к сапожных дел мастеру.

- Да разве это нашего ума дело - школа! - отвечает мастер. - Наше дело - сапоги тачать. Нечего понапрасну время изводить, всякую брехню слушать!

Пошел тогда учитель к серпуховскому воеводе, рассказывает, в чем дело. А воевода только руками разводит.

- А что я могу поделать! - говорит. - Дело оно отцовское. Тут кому что: одному - грамота, а другому, поди, грамота и не нужна.

Смотрит учитель на воеводу, понимает, что проку от него не будет, обозлился, говорит:

- Раз так, я самому государю отпишу.

Посмотрел воевода на учителя. Вид у него решительный. Понял: сдержит свою угрозу учитель.

- Ладно, не торопись, - говорит, - ступай в школу.

Вернулся учитель в школу, стал ждать. Вскоре слышит за окном топот. Посмотрел, видит - идут солдаты, под ружьем ведут ребят.

Целую неделю ребят сопровождали солдаты. А потом ничего, видать, отцы смирились, привыкли. Ученики сами стали в школу бегать.

Стал учитель обучать ребят грамматике. Начали с букв.

- Аз, - говорил учитель. (Это означает буква "а".)

- Аз, - хором повторяют ученики.

- Буки, - говорит учитель. (Это значит буква "б".)

- Буки, - повторяют в классе.

- Веди...

Потом пошла арифметика.

- Един и един, - говорит учитель, - будет два.

- Един и един - два, - повторяют ученики.

Вскоре научились ребята и буквы писать, и цифры складывать.

Узнали, где есть Каспийское, где Черное и где Балтийское моря. Много чему научились ребята.

А как-то раз через Серпухов в Тулу ехал Петр. Заночевал царь в Серпухове, а утром решил зайти в школу. Прослышал Петр, что отцы неохотно отдают детей учиться. Решил проверить.

Входит Петр в класс, а там полным-полно ребят. Удивился Петр, спрашивает учителя, как он столько учеников собрал.

Учитель и рассказал все, как было.

- Вот здорово! - засмеялся Петр. - Молодец воевода. Это по-нашему. Верно. Накажу-ка, чтобы и в других местах в школу ребят силой тащили. Людишки-то у нас хилы умом, не понимают своей выгоды, о делах государства не заботятся. А грамотные люди нам ой как нужны! Смерть России без знающих людей.

ПУСТЬ ВСЕ ЗНАЮТ

Петр стоял около зеркала, примерял новый кафтан. Кафтан был красного цвета, а борта и полы обшиты золотой каймой. Одиннадцать блестящих пуговиц, словно жуки-светлячки, тянулись ровным рядом сверху до самого низа. С боков отвисали два больших, как мешки, кармана и тоже с пуговицами - по три на каждом.

Около Петра крутился Меншиков.

- Ай да мундир! - приговаривал Александр Данилович. - Вот это мундир! А сукно-то, сукно-то, государь! Где ты видывал такое сукно?

Кафтан подарил Петру Меншиков. Вслед за оружейными заводами стали строить на Руси и другие - суконные, прядильные, кожевенные. Строить заводы было выгодно. Царь дал купцам и промышленникам всякие льготы. Вместе с одним из купцов построил суконный завод и Меншиков. И вот теперь, хвастая сшитым кафтаном, Меншиков надеялся получить заказ для всей армии.

- Где ты видывал такое сукно? - приговаривал Меншиков. - А ведь наше, российское, наше. Говорил я тебе - Меншиков все может, всех солдат в такие кафтаны оденет.

- Не хвастай, не хвастай, - говорит Петр.

А самому приятно. Добротный кафтан, ничего не скажешь. Напряг Петр спину, согнул локти - крепкий кафтан, не рвется. Отдал Петр приказ закупить у Меншикова сукно для целой армии.

А вскоре Петр был на ученье. Солдаты рыли рвы, ползали на брюхе, ходили в штыковую атаку. Ученье прошло хорошо. Однако, когда солдаты построились, Петр посмотрел и ахнул. Оборвались совсем солдаты. У одного пола отвалилась, у другого дыра через всю спину, у третьего вместе с пуговицей клок выдран.

Подбежал Петр к солдатам, схватил первого попавшегося за мундир, дернул - сукно, словно вата, так и поползло. Подбежал к другому - то же самое. Сукно на мундирах оказалось гнилое.

Налились кровью Петровы глаза, забегали по рядам. Содрал Петр с одного из солдат кафтан, подбежал к генералу, в нос тычет, кричит:

- Кто сукно поставлял?..

Растерялся генерал, захлопал глазами, еле проговорил:

- Александр Данилович Меншиков.

А в это время Меншиков принимал иностранных послов. Ходил Александр Данилович важный, как попугай наряженный: в кафтане желтого цвета, в белых чулках, в башмаках с золотыми пряжками, в парике, словно львиная грива.

Ходит Меншиков по залу, беседует с послами, а сам нет-нет да и в зеркало взглянет. Нравился себе Меншиков.

Послы интересовались хозяином дома, спрашивали, древнего ли рода Меншиков, кто его предки. Меншиков врал, что еще при Александре Невском его род на всю Русь славился.

И вдруг слышит Меншиков на лестнице страшный грохот. Потом удар в дверь, словно ядром из пушки, и в комнату влетает Петр. Посмотрел Меншиков - в руках у Петра солдатский мундир. Понял Александр Данилович недоброе, прикусил губу.

- Такое твое суконце? - еще с порога комнаты закричал Петр. - Гниль подсунул, обманул!

Подлетел Петр к Меншикову - и со всего размаха по лицу кулаком. Раз, два - слева, справа.

- Заелся, - кричит, - зажирел! Вором у государства стал! Прогоню, сгною, пирогами вновь торговать заставлю!

Укрывается от увесистых ударов Меншиков рукой, размазывает шелковым кафтаном кровь по лицу, а сам причитает:

- За что, государь, за что? Видит бог, вины моей тут нет!

- И бога еще приплел! - кричит Петр. - Вины, говоришь, нет? Вот я те покажу "вины нет"! - и снова бьет Меншикова наотмашь, во всю силу.

Выбрал Меншиков удобный момент, глазами Петру на послов показывает: мол, неудобно.

- Пусть смотрят, - говорит Петр, - пусть знают, какой ты есть вор! и продолжает бить.

- Прости, государь! - наконец взмолился Меншиков. - Видать, дьявол попутал, недоглядел.

Петр бросил бить Меншикова, отошел в угол, сел на лавку, тяжело дышит. Меншиков между тем поднялся и куда-то исчез. Выскользнули из комнаты потихоньку и послы. А через несколько минут Меншиков вернулся. Смотрит Петр - на голове у Меншикова мужицкая шапка, в руках - лоток с пирогами.

- Пироги подовые, пироги подовые! - закричал Меншиков. - Кому подовые, кому подовые?

Посмотрел Петр, рассмеялся. Прошел царский гнев.

- Садись, ладно, - сказал Меншикову.

- Это ты зря, - стал опять оправдываться Александр Данилыч, - ни за что.

- Но, но! - повысил голос Петр.

Меншиков замолчал.

- Государь, - наконец заговорил он, - а как же с послами быть? Теперь ведь по всему свету разнесут. Престижу моего не будет.

- Ну и пусть разнесут, - ответил Петр. - Пусть и в других странах знают, что есть на Руси такой вор Алексашка Меншиков. Да за такие дела на дыбу тебя, на Лобное место! Коли прока от тебя государству в других делах не было, не сносить бы тебе головы. А сукно смотри поставь другое. Проверю.

"РАДУЙСЯ МАЛОМУ, ТОГДА И БОЛЬШОЕ ПРИДЕТ"

- Пора бы нам и свою газету иметь, - не раз говорил Петр своим приближенным. - От газеты и купцу, и боярину, и горожанину - всем польза.

И вот Петр как-то исчез из дворца. Не появлялся до самого вечера, и многие уже подумали, не случилось ли с царем чего дурного.

А Петр был на Печатном дворе, вместе с печатным мастером Федором Поликарповым отбирал материалы к первому номеру русской газеты.

Поликарпов, высокий, худой как жердь, с очками на самом конце носа, стоит перед царем навытяжку, словно солдат, читает:

- Государь, с Урала, из Верхотурска, сообщают, что тамошними мастерами отлито немало пушек.

- Пиши, - говорит Петр, - пусть все знают, что потеря под Нарвой есть ничто с тем, что желаючи можно сделать.

- А еще, государь, сообщают, - продолжал Поликарпов, - что в Москве отлито из колокольного чугуна четыреста пушек.

- И это пиши, - говорит Петр, - пусть знают, что Петр снимал колокола не зря.

- А с Невьянского завода, от Никиты Демидова, пишут, - сообщает Поликарпов, - что заводские мужики бунт учинили, убежали в леса и теперь боярам и купцам от них житья нет.

- А сие не пиши, - говорит Петр. - Распорядись лучше послать солдат да за такие дела мужикам всыпать.

- А из Казани, государь, пишут, - продолжает Поликарпов, - что нашли там немало нефти и медной руды.

- А сие пиши, - говорит Петр, - пусть знают, что на Руси богатств край непочатый, не считаны те богатства, не меряны.

Сидит Петр, слушает. Потом берет бумаги. На том, что печатать, ставит красный крест, ненужное откладывает в сторону.

А Поликарпов докладывает все новое и новое. И о том, что индийский царь послал московскому царю слона, и что в Москве за месяц родилось триста восемьдесят шесть человек мужского и женского полу, и многое другое.

- А еще, - говорит Петр, - напиши, Федор, про школы, да здорово так, чтобы все прок от этого дела видели.

Через несколько дней газету напечатали. Назвали ее "Ведомости". Газета получилась маленькая, шрифт мелкий, читать трудно, полей нет, бумага серая. Газета так себе. Но Петр доволен: первая. Схватил "Ведомости", побежал во дворец. Кого ни встретит, газету показывает.

- Смотри, - говорит, - газета, своя, российская, первая!

Встретил Петр и графа Головина. А Головин слыл знающим человеком, бывал за границей, знал языки чужие.

Посмотрел Головин на газету, скривил рот и говорит:

- Ну и газета, государь! Вот я был в немецком городе Гамбурге, вот там газета так газета!

Радость с лица Петра как рукой сняло. Помрачнел, насупился.

- Эх, ты! - проговорил. - Не тем местом, граф, мыслишь. А еще Головин! А еще граф! Нашел чем удивить в немецком городе Гамбурге. Сам знаю: лучше, да чужое. Чай, и у них не сразу все хорошо было. Дай срок. Радуйся малому, тогда и большое придет.

МИТЬКА-ЛГУН

Митька никогда не говорил правду. Вот и прозвали его на селе "Митька-лгун". Быть бы Митьке часто битым, если б не дружил он с Варькой Глебовой. Характер у Варьки был задиристый, смелый. Все мальчишки от нее плакали. А Митька при Варьке вроде как адъютант. Вот и боялись ребята его трогать: знали, что Варька заступится. Зато от самой Варьки Митьке попадало часто. Только начнет врать - Варька на него с кулаками.

- Я тебя от вранья, - говорит, - отучу! И сам не ври и другим не давай.

И отучила. Да, видать, зря.

На всю деревню не было более бедного мужика, чем Варькин отец. Покосившаяся изба да безрогая коза - вот и все богатство Кузьмы Глебова. Ждал Кузьма козлят, обещал Варьке купить пряник. Но и тут судьба обошла мужика. Козлята, правда, родились, но коза сдохла.

Забыла теперь Варька про ребячьи игры, про друзей и товарищей, целый день с козлятами возится. Козлят двое. Маленькие, как комки ваты, белые и пушистые.

Стало Митьке одному скучно. Забежит он за Варькой, играть зовет, а она - не могу, делами, мол, занята. Злился Митька. Калачом Варьку заманивал, сдобные ватрушки приносил, да все напрасно. Варька от козлят ни на шаг. Да и козлята к Варьке, как к матери, привязались. Пойдет Варька в лес - козлята за ней. Сидит дома - и козлята тут, стучат по полу копытцами, жмутся, словно котята, к Варькиным ногам.

Однажды Варька выглянула в окно. Видит - идут солдаты. Блестят на солнце ружья. "Лева нога, права нога!" - подает команду сержант. Выбежала Варька на улицу, смотрит.

Солдаты в деревню пришли неспроста. Обложили после Нарвы крестьян большими налогами, а платить нечем. Вот и послал Петр по деревням солдат, наказал отбирать у крестьян последнее.

Стали солдаты ходить по избам. Сержант зачитывает, кто сколько казне должен. Солдаты тут же отбирают у кого что: у одного лошадь, у другого корову, у третьего сбрую. Поднялся в деревне крик, шум. Замычали коровы, заблеяли овцы, заголосили девки и бабы.

Сообразила тут Варька, в чем дело. Схватила козлят и спряталась в огороде за банькой.

Вошли солдаты в Варькину избу, смотрят, а взять нечего: в избе всего стол да лавка. Осмотрели солдаты двор, в сарай зашли - всюду пусто. Сплюнул сержант от досады, двинул Варькиного отца по затылку и повел солдат к соседнему дому. Да только пошли они не дорогой, а через огороды! Идут солдаты, слышат чей-то голос:

- Сидите, маленькие, сидите, не заберут вас вороги.

Подошли солдаты к баньке, видят - девчонка, а на руках у нее козлята.

- Ты чья? - спрашивает Варьку сержант.

Поняла Варька беду, говорит:

- А я Старостина дочка.

Только сказала - смотрит, а рядом с солдатами Митька. Вышел Митька вперед, говорит:

- А вот и неправда. Какая же ты Старостина? Ты Глебова.

Повернулся сержант к Митьке, спрашивает:

- Это какого Глебова? Не того, у которого мы сейчас были?

- Того самого, - отвечает Митька.

Ну и отнял сержант у Варьки козлят.

Набросилась Варька на Митьку.

- Ты что, - говорит, - дурак, сделал!

И давай Митьку лупить. А Митька глазами хлопает, понять не может. Первый раз правду сказал - и опять бьют. Мал был Митька, глуп.

ПРО ДАНИЛУ

Данила на всю округу умным мужиком слыл. О всяком деле имел свое понятие.

После Нарвы на селе только и разговоров было, что про шведов, короля Карла, царя Петра и дела воинские.

- Силен швед, силен, - говорили мужики, - не нам чета. И на кой ляд нам море нужно! Жили и проживем без моря.

- Вот и неправда, - говорил Данила. - Не швед силен, а мы слабы. И про море неверно. Нельзя России без моря. И рыбу ловить, и торговлю водить, для многого море надобно.

А когда колокола снимали, в деревне опять несколько дней стоял шум.

- Конец света приходит! - кричал дьякон и рвал на себе волосы.

Бабы плакали, крестились, мужики ходили угрюмые. Все ждали беды. А Данила и здесь не как все. Опять по-своему.

- Так и надо, - говорил. - Тут интерес для государства дороже, чем колокола. Господь бог за такие дела не осудит.

- Богоотступник! Богохульник! - назвал тогда Данилу батюшка и с той поры затаил на него великую злобу.

А вскоре Петр ввел новые налоги. Застонали мужики, потащили в казну последние крохи, затянули еще туже ремни на штанах.

- Ну, как тебе, - спрашивали они Данилу, - новые царевы порядки? Опять верно? Снова по-твоему?

- Нет, - отвечал Данила, - у меня с царем не во всем согласие общее.

- Ишь ты! - огрызнулись мужики. - У него с царем! Нашел дружка-приятеля. Царь на тебя и смотреть не станет.

- Мало что не станет, а думать по-своему не запретит, - отвечал Данила. - Что славу государству добывает, за то Петру спасибо, а что с мужика три шкуры дерет - придет время, быть ему в ответе.

Соглашаются мужики с Данилой, кивают головой. А один возьми и выкрикни:

- А ты самому царю про то скажи!

- И скажу, - ответил Данила.

И сказал. Только произошло это не сразу и вот как.

Кто-то донес - может, поп, а может, и кто другой - про Даниловы речи властям.

Приехали в село солдаты, связали Данилу, повезли в Москву к начальнику Тайного приказа, к самому князю Ромодановскому.

Скрутили Даниле руки, вздернули на дыбу, стали пытать.

- Что про государя говорил, кто надоумил? - спрашивает князь Ромодановский.

- А что говорил, то ветер унес, - отвечает Данила.

- Что? - закричал Ромодановский. - Да за такие речи на кол тебя, смутьяна поганого!

- Сажай, - отвечает Данила. - Мужику все едино, где быть. Может, на колу еще лучше, чем гнуть на бояр спину.

Разозлился князь Ромодановский, схватил железный, раскаленный в огне прут и давай к голому телу Данилы прикладывать. Обессилел Данила, повис, словно мочало.

А в это время в избу вошел Петр.

- За что человек на дыбе? - спросил царь у Ромодановского.

- Смутьян, - говорит князь. - Супротив власти, государь, худое молвит.

Подошел Петр к Даниле. Приоткрыл тот глаза, смотрит - перед ним царь.

Набрался тогда Данила сил и произнес:

- Эх, государь, великое ты дело затеял, да только простому люду житья не стало. Выбили все из народа, словно грабители на большой дороге. Не забудет, государь, народ про такие дела, не помянет добрым словом.

И снова закрыл Данила глаза, уронил на волосатую грудь голову. А Петра словно что изнутри обожгло. Дернул головой влево, вправо, метнул гневный взор на Данилу.

- Вешай! - закричал словно ужаленный и пошел из избы прочь.

Глава третья

НА РЕКЕ НЕВЕ

ЛОДКИ ИДУТ ПО СУШЕ

Русские подошли к Нотебургу осенью. Задули холодные северные ветры.

Разыгралось неспокойное Ладожское озеро. Побежали высокие волны, забили о берег шумным прибоем.

По Ладожскому озеру пригнали русские более полусотни ладей - больших лодок, - стали готовиться к штурму. Штурмовать крепость лучше со стороны реки Невы: тут и берега ближе и волны не такие сильные. Но как провести лодки мимо крепости? Шведы начнут стрелять. Потопят меткие шведские стрелки русские лодки.

Как быть?

Весь день русские разбивали лагерь. Ставили большие солдатские палатки, разводили костры, чистили ружья.

Вечером, когда все легли спать, Петр вышел к озеру. Тихо. Горят на берегу костры. Над озером поднимается луна. Засмотрелся Петр на луну, задумался.

Вдруг до царя долетели громкие голоса. Петр оглянулся, смотрит - на берегу у костра собрались солдаты. Солдаты о чем-то спорят. Петр прислушался.

- Братцы, а я так думаю, что шведа обхитрить можно, - говорит чей-то голос.

Петр подошел ближе, рассмотрел говорившего.

Был он щупл и мал ростом. Петра даже смех взял - тоже герой!

- Как же ты, куриная твоя душа, - обратился Петр к солдату, обхитришь шведа?

Солдат узнал царя и замер от страха.

- Ну-ка, сказывай, - потребовал Петр.

- Да я так думаю, государь, - запинаясь, проговорил солдат, - стало быть, надо рубить просеку да просекой волоком, в обход крепости, и тащить лодки.

- "Просекой, волоком"! - усмехнулся Петр. - Да как ты их тащить будешь? Ведра тебе это, что ли?

- Да будь твоя воля, государь, - хором заговорили солдаты, - а мы их хоть голыми руками до Невы дотянем!

Солдатская выдумка царю понравилась. На следующий день Петр приказал рубить просеку. Рубили просеку умно, так, чтобы верхушки деревьев падали к центру: по ветвям тащить легче. Впрягались в ладью человек по пятьдесят. Тащить тяжелые лодки - работа трудная. Облепят солдаты лодку со всех сторон, подхватят руками, еле сдвигают.

- Раз - взяли, два - взяли! - раздается голос Петра.

- Еще раз, еще два! - вторят ему ротные командиры.

Устали солдаты. Выбились из сил. Надорвал свой богатырский голос Петр. Разгневался царь, подозвал щуплого солдата.

- Что ж ты, куриная твоя душа! - закричал Петр. - Видал, каково лодки тащить?

Молчит солдат. А Петр ругается еще шибче.

Обиделся тогда солдат, говорит:

- Так какое же дело без труда получается?

Подивился Петр на солдата, промолчал. Потом подошел, похлопал по плечу и сказал:

- Молодец, правду говоришь! Выиграем баталию - не забуду. Быть тебе при государевой награде.

Только не дожил солдат до награды. Замешкался щуплый солдат, подвернулся под нос тяжелой ладьи. Бросились товарищи на помощь, да поздно. Придавила ладья солдата. Прикусил от боли солдат губы, да так и умер без крика и стона.

И вновь подивился Петр: откуда сила такая берется? С таким солдатом не страшно и против шведа идти. Снял Петр шляпу, поклонился, приказал похоронить погибшего с офицерскими почестями.

До позднего вечера русские рубили просеку. А утром в крепости началась тревога. Забегали на стенах караульные. Поднялся на высокую башню комендант. Шведы смотрели на Неву. Там, словно утиные выводки, на легкой волне качались русские лодки. Не сразу поняли шведы, в чем дело. А когда разобрались, было поздно: русские начали штурм.

"ГОСУДАРЬ ПЕТР АЛЕКСЕИЧ ОТСТУПЛЕНИЕ ПОВЕЛЕЛ!"

Две недели днем и ночью громыхали русские пушки. От частых команд охрипли артиллерийские офицеры. Усталые бомбардиры валились с ног. Нотебург горел.

Но шведы не сдавались.

- Эка орех каков! - говорил Петр. - Не раскусишь.

Наконец, на четырнадцатый день, одна из стен треснула. С шумом повалились камни. А когда утихло и улеглась пыль, увидели русские: в стене широкий пролом.

Бросились солдаты к лодкам, поплыли к острову. Командовать штурмом Петр поручил храброму полковнику князю Голицыну. Высадились солдаты на берег, кинулись к пролому.

- Сдавайтесь! - кричат русские.

Шведы молчат, бросают с крепостных стен камни и раскаленные ядра, льют на голову наступающим горячую воду. Трудно русским. Видно, рано начали штурм.

Понял Петр, что войска поторопились, отдал приказ отступить.

С царским приказом послали к Голицыну молодого, необстрелянного солдата. Прибыл солдат на остров, стал разыскивать Голицына. Да разве найдешь! Кругом дым, огонь, в двух шагах ничего не видно. Подбежит солдат к одному месту - говорят, Голицын в другом; бросится туда - его посылают в третье.

Измучился солдат, отошел в сторону.

И вдруг напал на солдата страх. Страшно ему ослушаться и не передать Голицыну царский приказ. Но еще страшнее вновь подойти к крепости. И рад бы пойти, да ноги сами несут в обратную сторону, к берегу, туда, где стоят лодки.

Подошел солдат к берегу. Видит - у лодок кто-то толпится. Посмотрел на форму - преображенцы. "Ну, не один я струсил!" - обрадовался молодой солдат.

Смотрит новичок: преображенцы сталкивают лодки в воду. Лодки сталкивают, а сами не садятся. "Что такое? - не может понять молодой солдат. - В чем дело?" И вдруг понял: решили преображенцы биться до последнего. А раз так - не нужны им лодки. Нечего лодкам стоять у берега, незачем дразнить солдат.

- Стой, братцы, стой! Что вы, братцы! - закричал молодой солдат.

Посмотрели преображенцы на новичка, подивились, что за крикун такой, и стали продолжать свое дело.

- Стой, стой! - вновь закричал молодой солдат, подбежал к лодкам, вцепился в одну из них руками. - Не пущу! - кричит. - Государь Петр Алексеич отступление повелел. На чем плыть будем?

"Ну и трус! - подумали преображенцы. - Самого царя приплел!" Подошли к солдату, стали оттаскивать от лодки. А он упирается и все твердит:

- Государь Петр Алексеич отступление повелел!

Но некто ему не поверил. Какая же вера может быть трусу? Разозлились преображенцы, решили поступить с молодым солдатом, как с предателем. Схватили, раскачали и бросили в воду.

Однако солдат не утонул. Хоть и трус был, да, видать, силу имел немалую, выплыл. Вылез весь мокрый, вода ручьями стекает с кафтана. Посмотрел молодой солдат в сторону крепости. То ли страх у него прошел, то ли стыдно перед товарищами стало, только скинул солдат кафтан и побежал к пролому.

А у самого пролома столкнулся солдат с князем Голицыным. Хотел солдат передать царский приказ, да понял - поздно. Смолчал.

Русские продолжали штурм.

ШВЕДЫ ВЫБРОСИЛИ БЕЛЫЙ ФЛАГ

Не раз Петр бивал Меншикова, любую провинность не прощал. Изведал Меншиков и увесистый петровский кулак, и ловкую в руках Петра тяжелую дубовую палку. Но зато и любил Петр Меншикова больше всех на свете. Знал: скажи - пойдет Меншиков в огонь и в воду.

Вот и сейчас не отступает Меншиков от царя ни на шаг. Стоят Петр и Меншиков у русских батарей, смотрят на крепость. Плохи дела у русских. Отбили шведы штурм, приободрились. Того и гляди, сами начнут атаку.

- Государь, - обращается Меншиков к царю, - не устоят наши, пусти на подмогу. Пусти, а, государь! - умоляет Меншиков.

Петр молчит. Дергается тонкий петровский ус. Царь нервничает.

- Государь... - вновь начинает Меншиков.

А дела у пролома совсем плохи. Шведы вышли из крепости, теснят русских к реке. На рослого преображенца навалились сразу трое, схватили шпаги, прокололи, словно бабочку.

- Государь, - не отстает Меншиков. - Пусти! А, государь!

- Ладно, ступай, - сдается наконец Петр.

Собрав двенадцать лодок, Меншиков отплыл к крепости. Что есть силы солдаты налегли на весла. Против течения по быстрине плыть трудно. Взмахнут солдаты веслами, нажмут, бурлит по сторонам вода, пенится, а лодки почти ни с места.

- Давай, братцы, нажмем, братцы! - подбадривает Меншиков солдат, а сам с тревогой смотрит на берег.

Не отводит глаз от крепости и Петр. Совсем мало русских осталось на острове. Понимает царь: не подоспеет подмога. Отвернулся Петр, безнадежно махнул рукой.

А когда посмотрел вновь, не поверил своим глазам: лодки - у острова.

Первым выскочил Меншиков. Взмахнул шпагой, врезался в толпу шведов. Только теперь Петр заметил: Меншиков без кафтана, в одной розовой шелковой рубахе. Меншиков пробился к стене. Ловко, как кошка, полез по штурмовой лестнице, ухватился за край пролома, подтянулся, вскочил на ноги и радостно замахал шляпой.

- Хвастун, ой хвастун! - не сдержался Петр.

Неожиданно в пролом повалил дым, злыми языками пробилось пламя. Озаренная огнем, метнулась розовая рубаха Меншикова. Что было дальше, Петр не видел, мешал дым. В судороге, словно кто-то дергал его за нитку, зашевелился петровский ус.

Прошла минута, вторая, третья. И вдруг...

- Видишь? - закричал Петр прямо в ухо стоящему рядом солдату.

- Никак нет, ничего не вижу, бомбардир-капитан! - ответил солдат.

- Дурак! Куда смотришь? Вон куда гляди! - И Петр показал на стену.

Там, на самом верху, среди огня и дыма, меж острых зубцов стены, словно победное знамя, развевалась розовая, из шелка шитая рубаха бомбардир-поручика Александра Меншикова. Обезумев от боя, со страшно перекосившимся лицом, Меншиков метался у самого обрыва. А рядом с ним, слева и справа, мелькали зеленые кафтаны русских солдат. Вот их все больше и больше. Вот уже почти не видно шведов. Вот...

Петр посмотрел в подзорную трубу. В стекле встрепенулось что-то белое. Флаг, белый флаг! Шведы выбросили белый флаг. Шведы сдаются!

Отбросив в сторону трубу, Петр закричал:

- Виктория! Виктория! Орех-то разгрызли. Вон оно как!

Старой русской крепости Петр дал новое название - Шлиссельбург. Сейчас в память о царе Петре Шлиссельбург называется Петрокрепостью.

НЕБЫВАЛОЕ БЫВАЕТ

Измученный дальней дорогой, в столицу Швеции прибыл гонец.

Принес он тревожную весть: русские идут к Финскому заливу, к крепости Ниеншанц.

Крепость Ниеншанц стояла на берегу Невы, недалеко от впадения Невы в Финский залив. Потерять шведам Ниеншанц - значит, пустить русских к морю. Заволновались шведы, снарядили военные корабли, послали помощь.

На всех парусах мчатся шведские корабли к Неве. Подгоняет попутный ветер шведские фрегаты. Носятся над палубами чайки, обещают недалекий берег. А тем временем русские штурмуют крепость. Не выдержали шведы штурма, не понадеялись на помощь - пробили шведские барабаны сигнал к сдаче. Пришли корабли к Неве, а уже поздно: русские в крепости.

Однако на кораблях о падении Ниеншанца ничего не знали. Остановились шведские корабли в Финском заливе, а два фрегата, "Гедан" и "Астрильд", пошли к крепости. Хотели шведы засветло подойти к Ниеншанцу, но не успели. Пришлось им опустить паруса, заночевать на Неве. Поставили шведы на кораблях часовых, легли спать.

Ходят шведские часовые, не думают об опасности. Ночь наступила темная, небо беззвездное. Кругом тихо. Стоят корабли, словно впаянные в Неву, не качнутся. Ходят часовые, перекликаются.

- Эй, на "Астрильде"! - кричит часовой с "Гедана".

- Эй, на "Гедане"! - отвечают ему с "Астрильда".

Вначале часовые перекликались часто, потом все реже и реже.

Вскоре на "Астрильде" часовой замолк. Усыпила шведа тихая ночь.

Походил, походил часовой на "Гедане". Скучно одному. Прислонился к мачте и тоже заснул.

К утру сквозь сон почудился часовому с "Гедана" скрип уключин.

Швед вздрогнул, приоткрыл глаза. Кругом туман. Дует легкий утренний ветер. Трепещется на мачте шведский флаг. Прислушался швед, скрип повторился.

"Что бы это?" - подумал часовой, подошел к борту.

И вдруг - швед даже не поверил своим глазам, подумал, не сон ли, увидел часовой вначале одну, потом вторую, потом сразу много лодок.

Швед кинулся к другому борту - и там лодки. В лодках солдаты. И тут швед понял.

- Русские! - надрывая голос, закричал шведский часовой.

- Русские! - эхом пронеслось над Невой.

- Русские! - тревожно отозвалось в трюме.

И сразу корабль ожил. Выбежали на палубу перепуганные офицеры. Заметались, не понимая, в чем дело, заспанные солдаты.

А русские лодки тем временем подошли к фрегату. Облепили лодки фрегат со всех сторон. Словно муравьи на сахарную голову, стали карабкаться по крутым бортам "Гедана" русские солдаты.

Первым на палубу ворвался Меншиков. Блеснул в руках Меншикова дымящийся пистолет, ловко заиграла острая шпага.

- Эка какой ты, швед, глупый! - приговаривал Меншиков и колол направо. - Не ходил бы ты, швед, в чужие земли! - и колол налево.

Между тем над Невой поднялось солнце. Туман рассеялся. Стал виден и второй шведский корабль, "Астрильд". И на "Астрильде" идет бой. На "Астрильде" - сам Петр. Хорошо заметна высокая фигура Петра. Петр улыбается Меншикову: понимает, что шведам не отбиться.

Однако нелегко далась русским победа. Геройски сражались шведские корабли. Стыдно им было русским лодкам сдаваться в плен. А все же пришлось.

В честь победы русские отлили медаль. "Небывалое бывает", - говорил Петр про эту победу.

НА БЕРЕГУ НЕВЫ

Пустынные берега реки Невы: леса, топи да непролазные чащи. И проехать трудно, и жить негде. А место важное - море.

Через несколько дней после взятия Ниеншанца Петр забрал Меншикова, сел в лодку и поехал к устью Невы.

При самом впадении Невы в море - остров. Вылез Петр из лодки, стал ходить по острову. Остров длинный, плоский, словно ладошка. Хохолками торчат хилые кусты, под ногами мох, сырость.

- Ну и место, государь! - проговорил Меншиков.

- Что - место? Место как место, - ответил Петр. - Знатное место: море.

Пошли дальше. Вдруг Меншиков провалился по колени в болото. Рванул ноги, стал на четвереньки, пополз на сухое место. Поднялся весь в грязи, посмотрел на ноги - одного ботфорта нет. Остался в грязи ботфорт.

- Ай да Алексашка, ай да вид! - рассмеялся Петр.

- Ну и места проклятущие! - с обидой проговорил Меншиков. - Государь, пошли назад. Нечего сеи топи мерить.

- Зачем же назад, иди вперед, Данилыч. Чай, хозяйничать сюда пришли, а не гостями, - ответил Петр и зашагал к морю.

Меншиков нехотя поплелся сзади.

- А вот смотри, - обратился Петр к Меншикову. - Жизни, говоришь, никакой нет, а это тебе что, не жизнь?

Петр подошел к кочке, осторожно раздвинул кусты, и Меншиков увидел гнездо. В гнезде сидела птица. Она с удивлением смотрела на людей, не улетала.

- Ишь ты, - проговорил Меншиков, - смелая!

Птица вдруг взмахнула крылом, взлетела, стала носиться вокруг куста.

Наконец Петр и Меншиков вышли к морю. Большое, мрачное, оно верблюжьими горбами катило свои волны, бросало о берег, било о гальку.

Петр стоял, расправив плечи, дышал всей грудью. Морской ветер трепал полы кафтана, то поворачивая лицевой зеленой стороной, то внутренней красной. Петр смотрел вдаль.

Там, за сотни верст на запад, лежали иные страны, иные берега.

Меншиков сидел на камне, переобувался.

- Данилыч, - произнес Петр.

То ли Петр произнес тихо, то ли Меншиков сделал вид, что не слышит, только он не ответил.

- Данилыч! - вновь проговорил Петр.

Меншиков насторожился.

- Здесь, у моря, - Петр обвел рукой, - здесь, у моря, - повторил он, - будем строить город.

У Меншикова занесенный ботфорт сам собой выпал из рук.

- Город? - переспросил он. - Тут, на сих болотах, город?!

- Да, - ответил Петр и зашагал по берегу.

А Меншиков продолжал сидеть на камне и смотрел удивленным, восторженным взглядом на удаляющуюся фигуру Петра.

А по берегу носилась испуганная птица. Она то взмывала вверх, то падала вниз и оглашала своим криком нетронутые берега.

ГОРОД У МОРЯ

Для строительства нового города собрали к Неве со всей России мастеровой люд: плотников, столяров, каменщиков, нагнали простых мужиков.

Вместе со своим отцом, Силантием Дымовым, приехал в новый город и маленький Никитка. Отвели Дымову место, как и другим рабочим, в сырой землянке. Поселился Никитка рядом с отцом, на одних нарах.

Утро. Четыре часа. Над городом палит пушка. Это сигнал. Встают рабочие, встает и Никиткин отец. Целый день копаются рабочие в грязи и болоте. Роют канавы, валят лес, таскают тяжелые бревна. Возвращаются домой затемно. Придут усталые, развесят около печки вонючие портянки, расставят дырявые сапоги и лапти, похлебают пустых щей и валятся на нары. Спят до утра словно убитые. А чуть свет опять гремит пушка.

Весь день Никитка один. Все интересно Никитке: и то, что народу много, и солдат тьма-тьмущая, и море рядом. Никогда не видал Никитка столько воды. Даже смотреть страшно. Бегал Никитка к пристани, на корабли дивился. Ходил по городу, смотрел, как в лесу вырубают просеки, а потом вдоль просек дома складывают.

Привыкли к Никитке рабочие. Посмотрят на него - дом, семью вспомнят. Полюбили Никитку. "Никитка, принеси воды", - попросят. Никитка бежит. "Никитка, расскажи, как у солдата табак украл". Никитка рассказывает.

Жил Никитка до осени весело. Но пришла осень, грянули дожди. Заскучал Никитка. Сидит целые дни в землянке один. В землянке вода по колени. Скучно Никитке. Вырубил тогда Силантий из бревна сыну игрушку - солдата с ружьем.

Повеселел Никитка.

- Встать! - подает команду.

Солдат стоит, глазом не моргнет.

- Ложись! - кричит Никитка, а сам незаметно подталкивает солдата рукой.

Наиграется Никитка, начнет воду вычерпывать. Перетаскает воду на улицу, только передохнет - а вода вновь набралась. Хоть плачь!

Вскоре в городе начался голод. Продуктов на осень не запасли, а дороги размокли. Пошли болезни. Стали помирать люди словно мухи.

Пришло время, захворал и Никитка. Вернулся однажды отец с работы, а у мальчика жар. Мечется Никитка на нарах, пить просит.

Всю ночь Силантий не отходил от сына. Утром не пошел на работу. А днем нагрянул в землянку офицер с солдатами.

- Порядку не знаешь?! - закричал офицер.

- Сынишка у меня тут. Хворый. Помирает сынишка, - стал оправдываться Силантий.

Но офицер не стал слушать. Дал команду, скрутили солдаты Силантию руки, погнали на работу. А когда вернулся, Никитка уже похолодел.

- Никитка, Никитка! - тормошит Силантий сына.

Лежит Никитка, не шелохнется. Валяется рядом Никиткина игрушка солдат с ружьем. Мертв Никитка.

Гроба Никитке не делали. Похоронили, как всех, в общей могиле.

Недолго прожил после этого и Силантий. К морозам и Силантия свезли на кладбище.

Много тогда людей погибло. Много мужицких костей полегло в болотах и топях.

Город, который строил Никиткин отец, был Петербург. Через несколько лет этот город стал столицей Русского государства.

ЗОЛОТОЙ РУБЛЬ

Осень 1703 года выдалась ранняя. Словно из сита, лили холодные мелкие дожди. Задули ветры, погнали по Финскому заливу метровые волны.

В один из таких дней к Неве подошел иностранный корабль. Корабль был датский, приплыли на нем купцы.

У входа в Неву корабль бросил якорь. Идти дальше капитан не решался. Датчане послали в Петербург за лоцманом.

Вскоре лоцман прибыл. Из-под брезентового плаща-капюшона глянуло на капитана молодое улыбающееся лицо. Раскрытыми ножницами зашевелились тонкие, словно шило, усы.

- О гут, зер гут!* - приветствовал лоцмана капитан.

_______________

* Г у т, з е р г у т! (нем.) - Хорошо, очень хорошо!

Лоцман прошелся по палубе, пощупал снасти, придирчиво осмотрел паруса и реи.

Всю дорогу лоцман молчал. Ловко перебирая рулевое колесо, он осторожно вводил корабль в Неву.

- Гут, зер гут! - говорил капитан.

Русский датчанам понравился. Прощаясь, капитан подарил лоцману золотой рубль.

Три дня судно разгружалось. Пока русские перетаскивали на берег пузатые бочки и тяжелые ящики, датские моряки ходили по городу. С самого утра отправлялся на берег и датский капитан. Капитан знал, что на улицах Петербурга можно повстречать русского царя. А взглянуть на Петра капитану очень хотелось. Слава о царе Петре к тому времени обошла весь мир. Однако датчанам не везло.

И вот однажды капитан встретил лоцмана.

- О майн фройнд!* - радостно приветствовал датчанин старого знакомца.

_______________

* М а й н ф р о й н д! (нем.) - Мой друг!

"А что, если поделиться с ним своей неудачей?" - подумал капитан.

Узнав, в чем дело, лоцман оживился, обещал помочь.

Слово свое лоцман сдержал. Через несколько дней датских моряков пригласили в дом петербургского генерал-губернатора Александра Даниловича Меншикова. В просторном губернаторском доме собралось человек сто. Были здесь и знатные особы, и совсем неприметные люди - русские купцы и офицеры. Вскоре к гостям вышел и сам хозяин.

- Его величество царь Петр Алексеевич, - произнес Меншиков.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел Петр.

Датский капитан взглянул на царя и ахнул. По комнате, прогибая половицы, шел лоцман.

Заметив датчанина, Петр улыбнулся. Лукаво заблестели большие глаза, приветливо зашевелились усы-ножницы. Капитан растерялся, стал низко кланяться и что-то быстро-быстро заговорил на родном языке.

- О чем сказывает господин датский капитан? - обратился Петр к переводчику.

- Ваше величество, - ответил переводчик, - капитан говорит о каком-то рубле. Капитан просит не гневаться и вернуть ему рубль.

Петр рассмеялся.

- Купцы и корабельщики, - обратился царь к датским морякам, - вы первые, что с миром пришли к нам, в древние русские земли. Слава вам, датские мореходы. Жалуйте к нам в моря. Купцы датские и немецкие, английские и шведские, жалуйте все, всем места хватит. За то мы и бились за море, за то и положили здесь русские головы.

Потом, наклонившись к переводчику, Петр тихо сказал:

- А капитану передай - рубль я ему не отдам. Рубль - он не краденый. Скажи, царь за здоровье датских моряков тот рубль пропил.

Глава четвертая

ОПЯТЬ НАРВА

СНОВА ПОХОД

- Государь! - Меншиков осторожно потряс Петра за плечи. - Проснись.

Петр приподнял голову и, не открывая глаз, перевернулся на другой бок.

- Государь, проснись, - вновь повторил Меншиков.

- Пошел вон! - ругнулся Петр и стал натягивать на голову одеяло.

- Проснись же, государь! - не отставал Меншиков. - У Нарвы неспокойно, к крепости идет генерал Шлиппенбах.

- Что?! - Петр вскочил с кровати, схватил Меншикова за отвороты кафтана, притянул к себе. - Что? Шведы - к Нарве?!

- Да, государь.

Петр отпустил Меншикова, зашагал по комнате из угла в угол.

Потом остановился, вонзив взгляд в Меншикова, сказал:

- Данилыч, час пробил. Пока Нарва у шведов - жить нам в страхе. Ступай, кличь генералов, снова быть битве.

На следующий день русские войска спешно выступили в поход. И вот опять дорога. Как тогда, четыре года назад. Идут войска, движутся пушки, длинной вереницей тянутся обозные телеги.

И вновь по дороге несется царский возок. Догоняет Петр русские полки, останавливает лошадей, кричит:

- Здорово, молодцы!

- Здравия желаем, бомбардир-капитан! - отвечают солдаты.

Идут солдаты стройными рядами. Тра-та-та, тра-та-та! - выбивают походную дробь барабаны, развеваются пестрые полковые знамена.

А высоко в небе светит солнце. Носятся в теплом воздухе стрижи. Где-то впереди раздается солдатская песня. Слышна команда:

- Лева нога вперед! Права нога вперед! Шире шаг!

Стоит Петр в возке. Снял шляпу. Развевает ветер Петровы кудри. Смотрит Петр на войска, говорит Меншикову:

- Данилыч, смотри: российская армия идет наша, новая! Побьем шведа, а, Данилыч?

- Побьем, государь! Ей-ей, побьем! - отвечает Меншиков.

- То-то, - говорит Петр. - Чай, на печи не лежали! - и весело, по-детски смеется. Потом вдруг меняется в лице. - Но, но, - говорит Меншикову, - не хвастай! - Садится и начинает смотреть в небо, в безбрежную синь, в неохватную даль.

Войска идут к Нарве.

МАШКАРАДНЫЙ БОЙ

Подошли русские к Нарве. Послали разведку. Оказывается, Шлиппенбах еще далеко.

Остановились войска на правом берегу Наровы. Стали готовиться к штурму.

Однажды к Петру подошел Меншиков.

- Государь, - обратился он, - разреши учинить машкарадный бой.

- Что? - переспросил Петр.

- Машкарадный бой, говорю, - повторил Меншиков и зашептал царю что-то на ухо.

А на следующее утро к коменданту Нарвы генералу Горну прибежал корнет Попеншток.

- Генерал, генерал! - закричал Попеншток. - К Нарве идет Шлиппенбах, русские готовятся к бою!

Схватил Горн подзорную трубу, бросился к крепостной стене, посмотрел: действительно, русские строятся. Носится по полю Меншиков, машет шпагой, куда-то показывает. Посмотрел Горн на запад - правильно, там, за лесом, поднимается пыль.

- О, слава тебе, святая Мария! - проговорил генерал. Потом повернулся к Попенштоку, сказал: - Жалую вас, господин корнет, капитаном.

В это время вдалеке раздались два выстрела, потом еще два и еще. Это был шведский условный сигнал. Горн приказал ответить. С крепостной стены гаркнули пушки.

А вскоре из-за леса стройной колонной появились и сами шведы.

Заколыхались желтые и белые шведские знамена, заняли всю ширь дороги синие мундиры шведских солдат. Развернулись шведы во фронт, выкатили вперед пушки и открыли огонь. Русские стояли спиной к крепости, лицом к войскам Шлиппенбаха.

И Горн подумал: "А что, если ударить русским в тыл? Шлиппенбах спереди, войска из крепости - сзади, зажать русских в тиски, разгромить, как тогда, четыре года назад, удержать шведскую славу".

Горн отдал приказ. Распахнулись крепостные ворота, выскочила конница, за ней побежали пешие отряды. Русские заметили вылазку, дрогнули, подались в сторону.

- Ура! - закричал Попеншток и побежал вниз с крепостной стены.

Он вскочил на лошадь и вылетел пулей из крепости. Хотел Попеншток и тут оказаться первым. Горн видел, как его белая лошадь, вздымая пыль, галопом мчалась по полю. Попеншток подскакал к русским, рубанул налево, направо, повернул коня и помчался к войскам Шлиппенбаха. Вот он подлетел к шведам, соскочил с коня и бросился обнимать какого-то офицера.

- Молодец! - шептал Горн. - Молодец, Попеншток! - И восторженно смотрел на корнета.

Но что такое? Потеряв шляпу, Попеншток несется назад. Вслед ему раздаются выстрелы. Шведы стреляют в шведов! Схватил Горн трясущимися руками подзорную трубу, стал искать Шлиппенбаха. Вот и он на коне, в окружении шведских знамен. Но - о святая Мария! Горн смотрит и не верит своим глазам: на коне в костюме шведского генерала сидит царь Петр. А те, кого Горн принимал за солдат Шлиппенбаха, схватив ружья наперевес, дружно бегут к открытым воротам крепости.

- О боже, о боже! - закричал Горн. - Ворота, скорее закрыть ворота!

Генерал побежал вниз. У самых ворот он столкнулся с Попенштоком. Подскочил Горн к Попенштоку, осадил его белую лошадь, сдернул седока на землю.

- Вы, вы!.. - кричал, задыхаясь, Горн. - Вы, Попеншток, мальчишка! О боже, о боже! Это все вы! Ну, где же ваш Шлиппенбах?! Рядовым, в карцер, под суд! О святая Мария! О святая Мария!

Около трети нарвского гарнизона полегло в машкарадном бою.

По случаю удачной выдумки в русском лагере шло веселье. Меншиков ходил важный, приговаривал:

- Бивали мы этих шведов запросто. Что нам шведы!

- Умолкни! - крикнул Петр. - Хоть ты и герой, да похвальбе знай меру! Тьфу, тошно смотреть!

БАБАТ БАРАБЫКА

Бабат Барабыка был барабанщиком в бомбардирской роте. На всю армию не было второго такого умелого барабанщика. Выбивал Барабыка и маршевую дробь и все сигналы воинские знал исправно.

А еще Барабыка был известен тем, что разговаривал с самим генералом Горном.

Было это так.

30 июля, в воскресенье, русские начали обстрел Нарвы. Стреляли по бастионам Виктория и Гонор. Отсюда, пробив в стене брешь, хотели штурмовать город. Семь дней не отходили от пушек бомбардиры. Не отходил и Барабыка. Отложив в сторону барабан, подтаскивал ядра, засыпал в пушки порох. На восьмой день бастион Гонор осел. Земляная насыпь вокруг него обвалилась в ров.

- Ну, - заговорили солдаты, - теперь готовься к штурму.

В это самое время Барабыку вызвали к царю. Посмотрел Петр на раскосые глаза Бабата.

- Татарин? - спросил.

- Калмык, - ответил Барабыка.

- Ишь ты! - усмехнулся Петр. - А тоже солдат.

- Барабанщик я, - ответил Барабыка.

- Вот ты мне и надобен, - сказал Петр. - Пойдешь к крепости, передашь письмо нарвскому коменданту. Да смотри иди осторожно, - напутствовал Петр. - Бей в барабан шибче, говори, что ты есть российский парламентер.

Пошел Барабыка, бьет в барабан что есть силы. Заметили шведы солдата, перестали стрелять.

- Кто такой? - закричали, когда Барабыка подошел к крепости.

- Я есть парламентер российской армии, - отвечает Барабыка.

Скрипнули железные засовы тяжелых крепостных ворот одна из створок их медленно приоткрылась. Барабыка вошел в крепость.

Повели Барабыку кривыми маленькими улочками нового города мимо разбитых и горящих домов к нарвскому замку. Перед замком - глубокий ров. Через ров - мост. Мост поднят.

- Кто такой? - закричали с той стороны часовые.

- Я есть парламентер российской армии, - вновь повторил Барабыка.

Громыхнули тяжелые цепи, мост опустился. Барабыка вошел в замок. Повели Барабыку по узким коридорам и крутым лестницам. Наконец вошли в большой зал. В глубине увидел Барабыка высокого, худого старика. "Генерал Горн", - узнал Барабыка.

Взял Горн письмо, стал читать. "Сам господь бог разрушил Гонор, писал Петр, - путь к приступу открыт..." Петр предлагал Горну сдать крепость и кончить кровопролитие.

Прочел Горн письмо, уставился на Бабата.

- Иди к царю Петру, - сказал, - передай: шведы не сдаются. Понял?

- Никак нет, - отвечает Барабыка.

- Иди к царю Петру, - повторил Горн, - скажи: нет такого правила, чтобы шведы сдавались.

- Как так - нет? - возражает Барабыка. - Есть. И при Орешке сдавались, и при Ниеншанце сдавались. Выходит, есть такое правило. А Нарва чем лучше? И при Нарве сдадутся.

- Что? - закричал Горн.

Налились кровью генеральские глаза. Схватил Горн шпагу, бросился к русскому солдату:

- Вон! - закричал. - Вон!.. О святая Мария!

Так и ушел Барабыка ни с чем.

Доложил Барабыка царю все, как было.

- Ишь ты! - сказал Петр. - Так и сказал Горн: "Шведы не сдаются"?

- Так точно, бомбардир-капитан!

- А может, и прав генерал Горн? - спрашивает Петр.

- Как так - прав? - возражает Барабыка. - Я же ему говорю: "При Орешке сдались - раз, при Ниеншанце сдались - два и при Нарве, выходит, сдаться должны". Как же так, бог троицу любит.

- Молодец! - говорит Петр. - Мыслишь, как пристало российскому солдату.

- Никак нет, государь, - говорит Барабыка.

- Что - никак нет? - не понимает Петр.

- Какой же я солдат? Барабанщик я.

- Ну и что, барабанщик - не солдат, что ли? - удивился Петр.

- Нет, бомбардир-капитан, - отвечает Бабат, - какой же он солдат, раз ружья не имеет.

- Ишь ты! - вновь усмехнулся Петр. - Ружья, говоришь, не имеешь? Ладно, иди к ротному командиру, скажи: государь приказал ружье выдать. А про шведов это ты правду сказал: и при Нарве сдадутся.

ШТУРМ

На следующий день русские начали штурм Нарвы. Шли на приступ тремя большими колоннами.

Солдаты тащили лестницы и багры, оставив для облегчения в лагере походные ранцы.

На штурм нарвской стены шел и Бабат Барабыка.

Шведы открыли огонь. Стреляли пушки из крепости и через Нарову с высоких ивангородских стен. Ловко, страшно бились шведские солдаты. Там, где у высокой стены бастиона Гонор русские установили штурмовые лестницы, летели на головы атакующих камни, янтарными брызгами рассыпалась горящая смола.

По крепости на взмыленном коне носился генерал Горн.

- Шведы, шведы, - кричал он, - не посрамим шведской славы! Вперед, шведы!

Приступ русских был неудачный. Добираясь почти до самого верха стены, солдаты не могли закрепиться. Штурмующие отхлынули. Отбежал со всеми и Барабыка. Установилась тишина. Никто не решался первым повторить атаку. И вдруг недолгую тишину нарушил барабанный бой. Это в свой барабан ударил Барабыка. Медленно, в такт барабанной дроби, он стал подходить к крепостной стене, стал подниматься по лестнице. Шведы опешили. Они смотрели на смельчака, боясь стрелять. А Барабыка продолжал бить в барабан, продолжал подниматься по лестнице.

И вдруг все зашевелилось, задвигалось. Русские снова бросились на штурм. Снова раздались выстрелы, полетели камни, полилась смола.

Барабыка вскочил на крепостную стену. Кругом свистели пули, с Бабата сбило шляпу, от горящей смолы затлел кафтан. А он стоял на самом верху и бил в барабан.

Тра-та-та! Тра-та-та!

А оттуда, с той стороны стены, несся зычный голос генерала Горна:

- Шведы, за господа бога и короля вперед!

Однако поздно. Русские овладели стеной. Вот их все больше и больше.

А наверху по-прежнему стоит Барабыка и что есть силы бьет в барабан. Потом забрасывает барабан за спину, сует палочки за пояс, хватает ружье и, задрав полы горящего кафтана, прыгает вниз.

Русские врываются в Нарву.

А внизу гремит голос Горна:

- Шведы, шведы, позор вам, шведы!

ШПАГА ГЕНЕРАЛА ГОРНА

Был у Бабата дружок из солдат. Странную имел фамилию - Перец. Молчит, молчит Перец, а потом возьмет да такое скажет! Все норовил про царя Петра дурное сказать.

А тут еще Бабат его вконец разозлил. Как вернулся Бабат от царя, так и стал хвастать, что Петр ему и ружье выдать приказал, и награду пообещал.

- Чему радуешься? - перебил Перец Бабата. - Нашел отца-благодетеля! Он тебе ружье рад всунуть. Дура, царь - он и есть царь. Думаешь, ты ему нужен? Силушка твоя нужна. Чай, немало на его совести нашего люду. Вон она, царская милость, - говорил Перец и задирал рубаху. Там поперек волосатой спины ровными рядами шли красные рубцы. - А за что? - спрашивал Перец. - За то, что правду сказать не побоялся.

И уж какой раз за этот поход начинал рассказывать Перец о том, как взбунтовались в его родном селе мужики, а царь прислал солдат и приказал всем батогов всыпать. А кто виноват, что мужикам на деревне жрать нечего? Вестимо, он, царь.

- Так ведь то не царь, а бояре виноваты, - пытается возражать Бабат.

- Ишь ты, "бояре"! - передразнивает Перец. - А царь - он кто, мужик? Царь - он и есть первейший боярин. От него все в государстве зависит.

- Так-то оно так... - соглашается Бабат.

А сам свое думает: "Как же так, чтобы царь - и был нехороший!"

Так бы и думал Бабат, да произошла такая история.

Спрыгнув с крепостной стены, Бабат побежал к Нарвскому замку. Здесь, на валу, отделявшем старый город от нового, он повстречал генерала Горна.

Подбежал Барабыка к генеральской лошади, схватил за уздцы, закричал Горну:

- Сдавайся!

Признал генерал раскосые глаза Барабыки, схватился за шпагу. Хорошо, отскочил Бабат в сторону. Потом выбрал удобный момент, прыгнул и ухватился за рукоятку генеральской шпаги. Ухватился, держит и снова кричит:

- Сдавайся!

Так и держатся они вдвоем за одну шпагу. В это время подскакал к ним русский полковник Чамберс.

- Брось! - закричал полковник на Барабыку. - Не пристало рядовому чину у генерала шпагу брать! Отдай сюда!

А Барабыка словно окаменел, пальцы разжать не может. Разозлился тогда Чамберс, ударил Бабата по лицу. Пошатнулся Бабат, упал. Так и досталась генеральская шпага полковнику Чамберсу.

А тут как раз проезжал Петр с генералами.

- Что за шум? - спросил.

Чамберс и доложил ему: мол, рядовой чин, а у генерала шпагу отнять пытался, да и офицерского приказа не выполнил.

- Раз так, - сказал Петр, - всыпать ему батогов за такое дело.

Уехали генералы. Остался Барабыка один. А в это время, откуда ни возьмись, Перец.

- Ну что, - говорит Перец, - видал, каково нашему брату? Вот она, царская милость.

А Бабату и сказать нечего. Стоит, моргает раскосыми глазами. Хоть и злой мужик Перец, а все же и в его словах правда есть.

ЗА СЛАВУ РОССИЙСКУЮ

Бой кончился. Петр и Меншиков верхом на конях выехали из крепости. Следом, чуть поодаль, группой ехали русские генералы. Ссутулив плечи, Петр грузно сидел в седле и устало смотрел на рыжую холку своей лошади. Меншиков, привстав на стременах, то и дело поворачивал голову из стороны в сторону и приветственно махал шляпой встречным солдатам и офицерам.

Ехали молча.

- Государь, - вдруг проговорил Меншиков, - Петр Алексеевич, гляди, и показал рукой на берег Наровы.

Петр посмотрел. На берегу реки, задрав кверху ствол, стояла пушка. Около пушки, обступив ее со всех сторон, толпились солдаты. Взобравшись на лафет с ковшом в руке, стоял сержант. Он опускал ковш в ствол пушки, что-то зачерпывал им и раздавал солдатам.

- Государь, - проговорил Меншиков, - смотри, никак, пьют. Ну и придумали! Смотри, государь: в ствол пушки вино налили! Ай да бомбардиры! Орлы! Герои!

Петр улыбнулся. Остановил коня. Стали слышны солдатские голоса.

- За что пить будем? - спрашивает сержант и выжидающе смотрит на солдат.

- За царя Петра! - несется в ответ.

- За Нарву!

- За славный город Санкт-Петербурх!

Петр и Меншиков поехали дальше, а вслед им неслось.

- За артиллерию!

- За товарищев, животы свои положивших!

- Данилыч, - проговорил Петр, - поехали к морю.

Через час Петр стоял у самой воды. Волны лизали подошвы больших Петровых ботфортов. Царь скрестил руки и смотрел вдаль. Меншиков стоял чуть поодаль.

- Данилыч, - позвал Петр Меншикова, - а помнишь наш разговор тогда, в Новгороде?

- Помню.

- А Нарву?

- Помню.

- То-то. Выходит, не зря сюда мы хаживали, проливали кровь и пот русский.

- Не зря, государь.

- И колокола, выходит, не зря снимали. И заводы строили. И школы...

- Верно. Верно, - поддакивает Меншиков.

- Данилыч, так и нам теперь не грех выпить? Не грех, Данилыч?!

- Правильно, государь.

- Так за что пить будем?

- За государя Петра Алексеича!.. - выпалил Меншиков.

- Дурак! - оборвал Петр. - За море пить надобно, за славу российскую.