"Сильвия и Бруно" - читать интересную книгу автора (Кэролл Льюис)

ГЛАВА IX Шут и Медведь

Да, мы опять были в саду; и, чтобы только не слышать этого ужасного режущего слух голоса, мы поспешили в дом и оказались в библиотеке, где ревел Уггуг, Учитель со смущённым видом стоял рядом с ним, а миледи, обвив своими руками шею сынка, гладила его по головке и приговаривала:

— Неужели они и впрямь требуют, чтобы он учил этот противный урок? Мой ты котёночек!

— Что тут за шум? — гневно вопросил Вице-Губернатор, стремительно входя в комнату. — И кто поставил тут эту вешалку для шляп? — С этими словами он нахлобучил свою шляпу на голову Бруно, столбом стоявшего посреди комнаты в глубоком ошеломлении от внезапной перемены местности. Мальчик даже не сделал попытки снять эту шляпу, хотя её поля опустились прямо ему на плечи, отчего он стал похож на малюсенькую свечку с огромным колпачком-гасителем сверху.

Учитель заискивающе объяснил, что Его Высочество милостиво изволили отказаться делать уроки.

— Живо займись уроками, ты, маленький оболтус! — загремел Вице-Губернатор. — Получи вот! — И звучная оплеуха отбросила несчастного Учителя почти через всю комнату.

— Не бейте! — заныл Учитель, в полуобмороке оседая к самым ногам миледи.

— Не брейте? А вот и побреем, — откликнулась та, затаскивая беднягу в кресло и обёртывая его шею салфеткой. — Где бритва?

Тем временем Вице-Губернатор одной рукой держал Уггуга, а другой охаживал его своим зонтиком.

— Что это за гвоздь торчит здесь в полу? — громыхал он. — Забьём его немедленно! Забьём его! — И удар за ударом обрушивались на извивающегося Уггуга, пока тот, захлёбываясь слезами, не повалился на пол.

Затем его отец повернулся к разыгрываемой сцене «бритья» и разразился хохотом.

— Прошу прощения, дорогая, не могу остановиться, — произнёс он, едва переводя дух. — Ну что ты за дурочка! Поцелуй же меня, Табби!

И он обхватил руками шею устрашённого учителя, который издал дикий вопль, но получил ли при этом предвещаемый поцелуй, мне не довелось увидеть, так как Бруно, освободившийся к этому времени от своего колпачка-гасителя, ринулся прочь из комнаты, и Сильвия за ним; я также поспешил с детьми, настолько боялся остаться один в обществе этих сумасшедших.

— Бежим к отцу! — промолвила Сильвия, тяжело дыша, когда все мы оказались в саду. — Лично мне кажется, что дела пошли хуже некуда. Попрошу-ка Садовника снова нас выпустить.

— Ой, только не идти всю дорогу, — захныкал Бруно. — Как я хочу иметь карету четвернёй, как у дяди!

Но тут снова раздался знакомый голос, пронзительный и неистовый:

— Ну уж нет, не выпущу вас снова! — сказал Садовник, не дав детям и рта раскрыть. — Вице-Губернатор знаете, как задал мне, за то что я в прошлый раз позволил вам выйти? Так что я вам не товарищ! — И, отвернувшись от детей, он принялся исступлённо рыть прямо посреди посыпанной гравием аллеи, вновь и вновь припевая:

только уже более музыкальным тоном, чем тот пронзительный визг, с которого он начал.

Песня с каждой минутой становилась всё более громкой и насыщенной: к её припеву пристраивались какие-то посторонние голоса, и вскоре я услыхал тяжёлый удар, возвестивший, что лодка коснулась берега, и резкий скрип гальки, когда люди принялись вытаскивать лодку из воды. Я поднялся и, оказав им помощь, помедлил ещё немного, желая понаблюдать, как они выгружают живописную мешанину из отвоёванных с таким трудом «сокровищ глубин».

Когда я, в конце концов, добрался до своего жилища, то был уже очень усталый и сонный, поэтому с превеликим облегчением опустился в мягкое кресло, пока Артур радушно хозяйничал у буфета, желая угостить меня куском пирога и бокалом вина, без которых, заявил он, никакой доктор не имеет права позволить мне лечь в постель.

И тут дверца буфета как начала скрипеть! И никакой это не Артур принялся непрестанно открывать и закрывать её, беспокойно суетясь рядом и бормоча на манер трагической актрисы, репетирующей свой монолог.

Голос-то был женский! И силуэт тоже, полускрытый буфетной дверкой, был женским силуэтом, объёмным и в просторном платье. Мог ли он принадлежать хозяйке дома? Дверь открылась, и в комнату вошёл незнакомец.

— И что эта дура тут делает? — пробормотал он, озадаченно остановившись на пороге.

Женщина, о которой незнакомец отозвался так грубо, была его женой. Она раскрыла одну буфетную дверку и, стоя спиной к вошедшему, разглаживала на одной из полок лист обёрточной бумаги, шепча про себя: «Так, так! Ловко сработано, искусно задумано!»

Любящий муж подкрался к ней сзади на цыпочках и хлопнул её по голове.

— Прихлопнул, как муху, — игриво проговорил он.

Миледи заломила руки.

— Разоблачили! — простонала она. — Ах, да! Он же свой! Бога ради, никому не открывай! Нужно выждать время!

— Не открывать чего? — запальчиво вопросил её супруг, вытаскивая лист обёрточной бумаги. — Что это вы здесь прячете, моя милая? Отвечайте, я требую!

Миледи опустила очи долу и тихо-претихо произнесла:

— Ты только не смейся, Бенжамин, — взмолилась она. — Это… это… Не понимаешь разве? Это кинжал!

— Он-то ещё зачем? — усмехнулся Его Превосходительство. — Ведь нам уже удалось всем внушить, что мой брат умер. Нет нужды ещё и убивать его. Э, да он к тому же из жести! — проворчал Вице-Губернатор, презрительно крутя лезвие в пальцах. — А теперь, мадам, будьте любезны, объяснитесь. С чего это вы назвали меня Бенжамином?

— Это часть конспирации, любовь моя! Ведь каждый должен прикидываться другим, понимаешь?

— Другим, да? Что ж! А этот кинжал, за какую сумму вы его приобрели? Ну же, без увёрток! Меня вам не обмануть!

— Я приобрела его за… за… за… — забормотала уличённая конспираторша, изо всех сил пытаясь изобразить на лице выражение записного убийцы, в чём она заранее тренировалась перед зеркалом. — За…

— За сколько, мадам?

— Ну, за двугривенный, если тебе так уж нужно знать, дорогой! На свои…

— Не верю я вам! — заорал второй конспиратор. — Станете вы тратить свои деньги!

— На свои именины, — смиренно понизив голос, закончила миледи. — Должен же кто-нибудь иметь кинжал. Это ведь часть…

— Ох, только не рассуждайте о конспирации! — грубо перебил её муж, швырнув кинжал в буфет. — Курица — и та больше знает о том, как нужно конспирироваться. А конспирация, прежде всего, — это маскировка. Взгляните-ка вот на это!

И он со справедливым чувством гордости напялил на себя колпак с бубенцами и весь остальной шутовской наряд, подмигнул ей и упёр язык изнутри в щёку.

— Не правда ли, это подойдёт? — вопросил он.

Глаза миледи вспыхнули неподдельным энтузиазмом.

— То, что нужно! — воскликнула она, всплеснув руками. — Ты выглядишь совершенно по-дурацки!

Ряжёный нерешительно улыбнулся. Он не вполне был уверен, что супруга сказала ему комплимент.

— Вы имеете в виду — как шут? Да, этого я и добивался. А самой-то вам какая маскировка к лицу, вы подумали? — И под восхищённым взглядом супруги он принялся разворачивать какой-то свёрток.

— Изумительно! — вскричала миледи, когда платье, наконец, было ей предъявлено. — Отличная маскировка! Эскимосская крестьянка!

— Точно, что эскимосская крестьянка! — прорычал её супруг. — Наденьте-ка, да посмотритесь в зеркало. Это же Медведь, разуйте глаза! — Но тут он резко обернулся — в комнату влетел пронзительный голос:

Но это был всего лишь Садовник, поющий под раскрытым окном. Вице-Губернатор на цыпочках подкрался к окну, бесшумно затворил его и только тогда решился продолжать.

— Да, любовь моя, Медведь, но без головы, надеюсь. Вы — медведь, а я — медвежий вожатый. И уж если кто-либо нас узнает, то, скажу я вам, у него острое зрение!

— Мне нужно немного поупражняться в ходьбе, — сказала миледи, выглядывая сквозь медвежий рот. — Труднёхонько будет на первых порах избавиться от человечьих манер. А ты смотри приговаривай: «Давай, Мишка!». Ладно?

— Ладно, ладно, — отозвался вожатый. Теперь он держал в одной руке конец цепи, свисающей с медвежьего ошейника, а другой в то же время похлёстывал маленькой плёточкой.

— Пройдитесь теперь по комнате, как будто танцуете по-медвежьи. Очень хорошо, моя дорогая, очень хорошо. Давай, Мишка! Давай, говорю!

Последние слова он проревел уже ради Уггуга, который в этот момент вошёл в комнату и теперь стоял растопырив руки и широко разинув глаза и рот — вылитый портрет глупейшего изумления.

— О-го-го! — Только и смог он выдохнуть.

Вожатый притворился, что поправляет на медведе ошейник, а сам незаметно для Уггуга прошептал супруге:

— Моя оплошность, чёрт возьми! Совсем забыл запереть дверь. Заговор расстроится, если он обнаружит нашу уловку. Минуточку потерпите. Изобразите свирепость.

И тут, сделав вид, будто изо всей силы тянет цепь на себя, он позволил Медведю наступать на испуганного мальчишку: миледи же с восхитительным присутствием духа издавала, по её мнению, злобное рычание, хотя по большому счёту это напоминало мурлыканье кошки. Уггуг с такой поспешностью рванул из комнаты, что зацепился ногами о ковёр, и было слышно, как он тяжело грохнулся в коридоре. Но на это несчастье его любвеобильная мать не обратила внимания — наоборот, она осталась очень довольна собственной игрой.

Вице-Губернатор затворил дверь и щёлкнул замком.

— Долой маскировку! — сказал он, переводя дыхание. — Нельзя терять ни минуты. Он наверняка доложит Учителю, а его, как ты понимаешь, мы не можем посвятить в дело.

Маскировка тот час была упрятана в комод, дверь отперта, а двое конспираторов мило сидели рядышком на диване, увлечённо обсуждая книгу, которую Вице-Губернатор впопыхах схватил со стола и которая оказалась адресной книгой столицы Волшебного края.

Дверь очень медленно и осторожно открылась, и Учитель заглянул в комнату; позади него едва виднелось глупое лицо Уггуга.

— И какая прекрасная планировка! — увлечённо говорил Вице-Губернатор. — Поглядите-ка, моя драгоценная, — на Зелёной улице имеется целых пятнадцать домов перед поворотом на Западную улицу.

— Пятнадцать домов, подумать только! — откликнулась миледи. — Я-то полагала, их всего четырнадцать! — И они так увлечённо занялись обсуждением этого открытия, что даже не подняли глаз на вошедших, пока Учитель, ведя Уггуга за руку, не приблизился к ним вплотную.

Миледи первая заметила их присутствие.

— Ах, это же Учитель! — воскликнула она самым что ни есть приветливым голосом. — И с ним моё драгоценное дитя! Урок уже закончился?

— Произошла какая-то странная штука! — начал Учитель с дрожью в голосе. — Его Высокотучность, — это был один из многочисленных титулов Уггуга, — изволили мне сообщить, будто собственными глазами видели в этой самой комнате танцующего Медведя и придворного Шута!

Вице-Губернатор и его жена так и затряслись от искреннего веселья.

— Где угодно, только не в этой комнате, дорогуша! — сказала любящая мать. — Мы сидим здесь уже с час или больше, читая… — тут она справилась с названием лежащей у неё на подоле книги, — читая… адресную книгу.

— Позволь, мой мальчик, я пощупаю твой пульс, — сказал заботливый отец. — Теперь высунь язык. Ах, я так и думал! У него лёгкий жар, Учитель, и он бредит. Немедленно положите его в постель и дайте ему охлаждающего питья.

— Но я не бредю! — запротестовал Его Высокотучность, стоило Учителю потащить его прочь.

— Вы выражаетесь неграмотно, сударь! — строго заметил отец. — Будьте любезны, исправьте этот маленький недостаток, Учитель, как только вы управитесь с его лихорадкой. И кстати, Учитель! — При этих словах Учитель оставил своего выдающегося ученика стоять в дверях, а сам резво вернулся. — Ходят слухи, что народ желает избрать… ну, фактически… вы же понимаете, что я имею в виду…

— Только не другого Учителя! — в ужасе воскликнул бедный старик.

— Нет! Конечно, нет! — нетерпеливо объяснил Вице-Губернатор. — Всего-навсего Императора, понимаете?

— Императора! — вскричал изумлённый Учитель, схватившись за голову, как будто опасался, что от потрясения она разлетится на кусочки. — А что скажет Правитель?

— Да поймите же, Правитель, скорее всего, и будет новым Императором, — объяснила миледи. — Где ж мы возьмём лучшего? Возможно, правда, что… — тут она взглядом указала на своего мужа.

— Вот именно, где? — пылко отозвался Учитель, совершенно не уловив намёка.

Но Вице-Губернатор не желал отвлекаться на посторонние вопросы:

— Причина, почему я упоминаю об этом, дорогой Учитель, заключается в том, что я хочу просить вас любезно взять на себя руководство выборами. Это, видите ли, придаст всей избирательной кампании солидности — избавит от подозрений о закулисных интригах.

— Боюсь, я не смогу, Ваше Превосходительство! — промямлил старик. — А что скажет Правитель?

— Верно, верно! — махнул рукой Вице-Губернатор. — Признаю, что ваше положение Придворного Учителя приведёт к некоторым неудобствам. Так и быть! Перебьемся на выборах без вас.

— Вот и славно: бейтесь, сколько захотите, но только без меня, — пробормотал Учитель со смущённым видом, словно бы и сам понимал, что говорит что-то не то. — В постель, вы сказали, Ваше Превосходительство, и охлаждающее питьё? — И он, словно в забытьи, направился назад к двери, где его угрюмо ожидал Уггуг.

Я последовал за ними из комнаты; и пока мы шли коридором, Учитель не переставая бормотал про себя, словно не надеялся на свою дырявую память: «П, П, П: положить в постель, подать питьё, поправить произношение», как вдруг, завернув за угол, он внезапно столкнулся с Сильвией и Бруно. От неожиданности Учитель выпустил своего толстого ученика, который моментально улизнул.