"Альтаир" - читать интересную книгу автора (Власенко Александр)

3

Эх, кабы ведома была в то время в нашей стране старая добрая немецкая система парфорсной и интенсивной дрессировки, не пришлось бы мне изобретать велосипед, находя с помощью научного тыка и перебора вариантов самые эффективные приемы и способы, кои универсально пригодны что для хороших, что для плохих собак. А с другой стороны посмотреть, собственный опыт ошибок и удач нередко оказывается куда как полезнее чужого, пусть и самого распрекрасного. Первый плюс в том, что преимущества и недостатки всех методик становятся совершенно ясными, только если методики эти опробованы самолично. Второе достоинство – когда много времени спустя вдруг узнаешь, что умные люди, создавшие наилучшую систему дрессировки, оказывается, решили какую-либо проблему точно так же, как и ты, сознание собственной гениальности начинает ощутимо греть душу. А коли есть за что себя уважать – это приятно и полезно для здоровья. Третий положительный момент: иногда в процессе поиска вдруг обнаруживаешь, может, и не самый совершенный, но, по крайней мере, оригинальный способ научения, который не сейчас, так потом оказывается в какой-то ситуации не для той, так для другой собаки наиболее подходящим.

На вечернем занятии подвел я Таира к сквозной лестнице. Понятно, псеныш на парфорсе и голодный до невозможности. Все чин чином: глажу его, кусочек мяса показываю, пытаюсь заманить хотя бы на первую ступеньку. А ему кусочка не надо, он, как только увидел эту лестницу, уже весь скукожился в ожидании страшного. Что ж, пробую затащить четвероногую дрянь наверх силой. На это позор своей породы лег, согнувшись в три погибели, поджал лапки и зажмурился – шага, мол, не сделаю, хоть на месте убивай. Почесал я в затылке, здравая мысль и появилась. Взял Таира на руки (осторожно взял, а все равно от брызнувшей струйки не уберегся), поднялся с ним на несколько ступенек, аккуратно положил на лестнице мордой вниз, успокоил чуток. Ну и начинаю потихоньку спускаться, рывочками понуждая его идти следом. Понял внебрачный сын презренного шакала, что оставаться наверху еще страшнее, а упираться нет почти никакой возможности, и, надсадно скуля, ступенька за ступенькой сполз вниз. Вот и замечательно! Выказал я ему умеренно-бурно свой восторг, развернул кругом и – вперед, на штурм препятствия. Но теперь уж, голубчик, топай-ка ты своими ногами! Вижу, дело пошло. Раз собака знает, как можно спуститься со снаряда, ее уже не так пугает и подъем. Несколько раз прошли мы по лестнице вверх и вниз с той стороны, где ступеньки горизонтальные и широкие, а затем стали учиться карабкаться по «строгому» трапу с узкими перекладинами вместо ступенек. Конечно, не сразу и не с великой радостью Таир на него полез. Однако же пара-другая десятков тычков и пинков оказались весомее его желания орать и брыкаться. Медленно-медленно, непрерывно распевая жалобные песни и трясясь от ужаса, сначала с моей, когда мягкой, а когда и жесткой помощью, а потом и самостоятельно Таир стал по команде преодолевать лестницу, а вслед за тем, таким же порядком, и бум.

С тех пор, если какая собака отказывается в первый раз идти на снаряд, упирается, то я не трачу понапрасну времени и нервов на втаскивание ее наверх силой, а поступаю как с Таиром – то есть сначала показываю, как надо спускаться. Если, конечно, она не относится к разряду неподъемных из-за своих размеров или злобности.

Где-то день на третий наших мучений приспел черед заняться апортировкой. Вырезал я из полешка некое подобие гантельки и предлагаю Таиру с этой штучкой поиграть. Без особой, впрочем, надежды на его согласие. Ожидания вполне оправдались. Чем дольше я прыгал и извивался перед отрыжкой эволюции, недостойной имени собаки, чем старательнее вызывал ее на игру, тем более Таир столбенел и вытаращивал зенки. А от деревяшки, сунутой непосредственно под нос, он отворачивал морду и тут же начинал пятиться.

Попадись мне этот гнуснявый хотя бы тремя годами позже, он просто-напросто испытал бы на своей шкуре эффективность немецкого «метода лаяния от боли», только и всего-то. Ну и стал бы носить хоть деревяшку, хоть железяку как миленький. Там принцип простой: быстренько объясняешь собачке, что в промежутке между подачей команды и моментом, когда она ухватит зубами указанную вещь, воздействия парфорсом будут непрерывными и все более усиливающимися. Вплоть до легкой степени удушения. И что в ее интересах промежуток этот сократить до минимума и терпеливо держать в пасти апортировочный предмет, пока последний не будет изъят. За то причитается моральное и материальное вознаграждение, а парфорс больше дергать не будут.

Но по причине моей тогдашней неосведомленности о приемах парфорсной дрессировки, пришлось пойти другим путем. Привязал я к краям гантельки по куску бечевки, разжал Таиру челюсти, сунул в пасть ему гантельку, а за ушами завязал все это дело бантиком. Поначалу Таир притих, ошалевши, но через несколько секунд, когда глаза его окончательно выкатились из орбит, состояние ступора перешло в бешеную истерику, в ходе которой он пытался выдрать всеми четырьмя лапами деревяшку из своего рта. Но попытки были тщетными, поскольку и бечевка была крепкой, и я при помощи сапогов, хлыста и «строгача» отвлекал Таира от столь неприглядного занятия. Когда дрянное создание наконец выдохлось и впало в обычную для себя глубокую депрессию, оно за полчаса уяснило, что ходить у ноги и сидеть можно не только порожняком, но и таская в зубах гантельку, и что гантелька эта, пока держишь ее в пасти, есть не просто кусок дерева, а индульгенция, спасающая жизнь и здоровье некой мерзкой твари от моего справедливого и страшного гнева. А развить усвоенный навык дальше, до нормального выполнения приема апортирования, было делом несложным.

Немало воды утекло с тех пор. Давно уже практика дрессировки доказала и мне, и многим другим, что с помощью одного лишь парфорса обучить почти любую псину подноске вещей и легче, и проще, чем как бы то ни было еще. Но случается иногда, что на собак физически очень сильных и не слишком чувствительных к боли рывки строгим ошейником не влияют в достаточной степени. И чтобы научить их апортировке под принуждением, способ, апробированный в свое время на Таире, оказывается более пригодным, нежели классический «метод лаяния от боли». Завязал веревочку за ушами – и проблема наполовину решена!

А когда понадобилось Таира обстрелять, то есть приучить его спокойно относиться к выстрелам, самая эффективная из всех известных мне методик, которой с неизменным успехом я пользуюсь и по сей день, родилась сама по себе в одно мгновение. К тому времени дрессируемая пакость оголодала настолько, что в начале занятия, пока нагрузка на нервы не достигала определенного предела их выносливости, она (в смысле, пакость) пожирала предлагаемые по заслугам куски с нескрываемым удовольствием, а порою не пренебрегала ими даже в конце урока, с ущербом для самочувствия пройдя через очередной круг устрашений и экзекуций. Поскольку в управлении Таировым поведением все большее участие принимал его желудок, мне показалось заманчивым использовать в этом деле возможности столь влиятельного внутреннего органа на полную катушку: создать в педагогических целях постоянную жесткую конфронтацию между ним и Таировой генерализованной трусостью.

Вышли мы с Таиром в очередной раз на дрессировочную площадку и стали отрабатывать хорошо ему известные приемы хождения у ноги и бескомандной посадки при остановке. Только в руках у меня была при этом миска, в которую – и ходячее убоище это видело – я предварительно бросил пару кусочков мяса. А поодаль, метрах в тридцати от площадки, ждал моего сигнала помощник со стартовым пистолетом в руке. И в момент, когда собаченыш, выполнив требуемые команды, уже тянулся под аккомпанемент моих похвал к заработанному вознаграждению, я кивнул помощнику. Тот выстрелил. Таир вздрогнул, но мясо слопал. Ну и чудненько! И примерно с минутными интервалами мы проделали то же самое еще раза три-четыре. А затем, чтобы в песьем мозгу выстрел окончательно увязался с последующим кормлением, мы еще малость позанимались выдержкой. Горю луковому полагалось сидеть напротив все той же миски с кусочками, которая с каждым повтором упражнения отодвигалась от него на пару шагов, и лишь после выстрела ему дозволялось сию посудину очищать от содержимого.

На другой день Таир в ответ на выстрел начал уже сглатывать слюну, а про то, что громких звуков следует бояться, он забыл напрочь. Сто лет известный лабораторный павловский опыт по выработке условного рефлекса – а как здорово пригодился!