"Альтаир" - читать интересную книгу автора (Власенко Александр)

2

Купил я у кого-то из милиционеров новые яловые сапоги, посадил Альтаира на голодную диету, выспался хорошенько – в общем, обеспечил боеготовность номер один – и поехали!

Безусловно, хорош армейский стимулирующий лекарственный препарат «СК-45», удивительно эффективно помогает от упрямства и придури! «СК» означает «сапоги кирзовые», а «45», разумеется, размер ноги. Так вот, я вам доложу: яловые, хоть и сорок третьего, оказались ничуть не хуже. Правда, и настоящие медикаменты здесь тоже пришлось применять. Во-первых, витаминов лошадиные дозы – при стрессе потребность в них резко увеличивается. И не только у Таира – у меня точно так же. Во-вторых, поскольку, как я говорил уже прежде, Таир был в сучьем типе, у него недостаточно вырабатывался мужской половой гормон – тестостерон, что не могло не отражаться на поведении. Потому тестостерончика я ему маленький курс проколол. Но при перековке характера вовсе не это главное, а главное – обеспечить непрерывность процесса психологического давления. В необходимой пропорции сочетая оное, конечно, с давлением физическим. Так что в течение нескольких суток спал я урывками, не более двух часов подряд, равно как и подопытный кролик Альтаир. По-другому ничего бы не получилось. Единственная надежда мне оставалась та, что Таир какой-никакой, но все же чистый по крови «немец» из рабочей линии, а значит, выносливость его нервной системы и организма вне всяких подозрений. Должен выдержать, И должен измениться в нужную сторону. На «восточника» или полукровку[1] настолько сильно и продолжительно давить я, пожалуй, вряд ли бы решился.

Как все это выглядело? О, конечно, с виду ужасно! Но зато, если присмотреться внимательнее, все происходившее было не просто логичным, а даже более того – этологичным. То есть понятным с точки зрения собачьей психологии и доступным для разумения Таиру с учетом его индивидуальных искривлений в восприятии окружающей действительности.

При использовании жестких методов дрессуры самое главное – внимательно, даже скрупулезно отслеживать все малейшие изменения поведения собаки, тщательно контролировать собственные сознательные и неосознанные действия и последовательно соблюдать несколько довольно простых правил «курощения» и «низведения».

Актерствовать перед дрессируемой собакой надо всегда как можно выразительнее – всякая псина на эмоции податлива, и к тому же ей для вникания в ситуацию требуется в любой момент без затруднений прочитывать желания и показное настроение дрессировщика. Каково бы ни было действительное внутреннее состояние, а нужно надежно держать себя в руках. С рациональным педантизмом, критически, как бы со стороны ежесекундно оценивать не только собачье, но и свое поведение, ни на мгновение не допускать ни малейшей неуверенности, подавлять в зародыше волнение и торопливость. Разумеется, никогда нельзя злиться на собаку или мстить ей. Ни при каких обстоятельствах! Даже получив укус, даже тщательно выколачивая ей после такого пыль из шкуры и мозгов, даже придушивая ее, следует все время сохранять трезвый рассудок и проделывать указанные процедуры уж если не с любовью к собаке, то, по крайней мере, очень расчетливо. Ведь она не враг, а будущий друг! Но в то же время нельзя казаться холодным и безучастным. Чувства нужно своевременно и убедительно имитировать. Причем не только тоном и громкостью голоса, но также мимикой, взглядом, движениями и позами. На резкоконтрастный эмоциональный перехлест, как в плохом театре или мексиканском телесериале, хорошо отзываются собаки живые и энергичные, но вместе с тем достаточно уравновешенные, а особенно потребен такой подход к спокойным и флегматичным. Однако когда имеешь дело с задавленными жизнью ипохондриками либо психически неустойчивыми неврастениками – меланхоликами и холериками, – проявления эмоций приходится дозировать чуть ли не с аптекарской точностью. Иначе на слишком бурное проявление дрессировщиком радости, холерик, например, может ответить настолько бешеным всплеском восторга, вместе с которым запросто выплеснет из своей памяти и все, чему только что научился. А то же поведение человека ипохондрик и меланхолик непременно воспримет в первый миг как начало наказания, перепугается и совершенно растеряется. И ближайшие полчаса что в одном, что в другом случае, дрессировщику предстоит, как правило, напрасно потратить на восстановление уже достигнутого, казалось бы, результата.

Чтобы подавить у собаки боязливое отношение к любым жизненным реалиям, обычно рекомендующиеся мягкие способы воздействия, как то: постепенное приучение к вызывающим испуг раздражителям, отвлечение от страхов игрой или лакомством, – совершенно не годятся, особенно при недостатке времени, и даже более того – чаще приносят вред, закрепляя врожденную трусость привычкой. По-настоящему эффективных методов, которые можно применить в практике дрессировки служебных собак (если, конечно, от этих собак требуется надежность в работе), совсем немного, и лучше всего использовать их в комбинации друг с другом. Первый и поистине универсальный из них – дрессировка на пищевом подкреплении с основательной предварительной голодовкой. Стремление насытиться, как и трусость, коренится в здоровом инстинкте самосохранения. Сделайте желание поесть сильнее желания убежать – и вы, как говорят умные биологи, замените у собаки одну мотивацию поведения на другую. Если приходится иметь дело с попросту ленивой скотиной, которую нужно принудить к активной работе, ей и суток отдыха от переработки пищи вполне хватит для того, чтобы очень живо заинтересоваться всем, что так или иначе связано хоть с каким-нибудь кормлением. Идеальной считается пауза в тридцать шесть часов. Но если требуется преодолеть страх или постоянное упрямство, следует предпринять более крутые меры. Например, ограничить на несколько дней или даже на пару недель рацион питания исключительно теми кусочками, которые собаке удастся честным трудом заработать в ходе дрессировочных занятий.

Конечно, на растолстевшую собаку голодовка действует слабее, потому лишние подкожные отложения к началу занятий должны быть безоговорочно и полностью ликвидированы. По-видимому, как это показывает практика дрессировки, анатомия живой собаки разительно отличается от анатомии собаки мертвой. Это у мертвой собаки желудок находится в брюшной полости. А у живой – странным образом располагается в непосредственной близости от головного мозга, отчего в случае переполнения начинает этот мозг сжимать, в значительной степени затрудняя шевеление извилинами. И таким же непреложно установленным научным фактом следует считать то, что жировые запасы в самую первую очередь – и с теми же последствиями – накапливаются внутри черепной коробки. Стоит лишь освободить большие полушария от избыточного на них давления со стороны желудка или сала, дав таким образом собачьим мыслям необходимый для полета простор, как сразу становится понятным, что стократ прав был незабвенный и великий дрессировщик Дуров, говоря: «Все делает голод. Он дрессирует все живущее на свете – и людей, и животных».

Другой сильно действующий на трусов метод – доведение до состояния крайнего утомления. Когда собака от усталости еле переставляет ноги, ей уже, ясное дело, не до того, чтобы чего-то там понапрасну бояться. Просто сил на это не хватает. Те же умные биологи, которым трудно объясняться на общедоступном языке, говорят: «Повышается порог чувствительности к воздействию раздражителей». Тут, конечно, хорошо иметь для смены одного-двух напарников, потому как физическая выносливость у собаки обыкновенно повыше, чем у человека. Ну а за неимением напарников, есть, конечно, определенные дрессировщицкие хитрости. Во-первых, выбор темпа движения. Собаку нужно водить на неудобной для нее скорости. Если у собаки от природы широкий и быстрый шаг – то заставить ее ходить более медленным шагом или, наоборот, медленной рысью. Если же она предпочитает рысь, то надо выбрать темп, переходный от шага к рыси. Главное, найти ту скорость, при которой ноги собаки движутся наименее согласованно, а спина постоянно переваливается с боку на бок; тогда и человек может поспорить с собачкой по части выносливости. Во-вторых, нельзя давать мучимой животине ни минуты отдыха. Постоянно идти в неудобном темпе, не имея возможности хотя бы для непродолжительного расслабления, ей очень тяжко. А отдыхом для нее здесь будет не только предоставленная возможность минуту-две полежать, но даже и временное изменение аллюра пусть на более быстрый, но зато привычный и удобный ход. Непродолжительные остановки на несколько секунд допустимы исключительно для выполнения собакой каких-либо команд. А в случае если по неотложной причине собаку все же нужно на минуту привязать, то привязывать ее надо так, чтобы не могла она ни лечь, ни удобно сесть или встать: очень коротко, почти за ошейник, и на подходящей высоте. (Я не сказал – повесить. Ноги-то у нее, все четыре, должны, разумеется, касаться земли! Повешение – из другой оперы, о нем еще успеем поговорить.) И вот так вот надлежит прогуливаться – часа три-четыре подряд. Иногда и дольше. Причем большую часть времени, с начала занятия, нужно ходить по одному и тому же маршруту, чтобы усталость психическая накладывалась на усталость физическую.

Клин клином вышибают, а «шланг» – шлангом[2]. В этом и состоит суть третьего, наиболее неприятного в исполнении, но необходимого метода перекройки труса под героя. Умные биологи говорят в данном случае о вытеснении одного стимула другим. А проще, собака должна уяснить и крепко-накрепко запомнить, что все ужасы того и этого света – сущий пустяк по сравнению с гневом хозяина. Для достижения такого результата и нужны крепкие сапоги (мои через две недели тесного общения с Таиром разбились в блины), хлысты, парфорсные ошейники, а иногда и кратковременное удушение. Дрессировщик в случае крайней нужды – хоть и редко, но бывает! – должен самым доступным образом объяснить собаке, что справедливость его свята и безгранична, равно как мощь и власть, и что за особо жуткие грехи он может вообще лишить собаку не только пищи, но и воздуха, а вместе с тем и самой жизни. Например, за попытку выяснить с ним отношения посредством зубов. Столь тяжкое преступление наказывать как-либо иначе, если собака сильна, хорошо умеет кусаться и не питает уважения к хозяину, не имеет смысла: слишком много ненужного риска для обеих сторон. А Таира пришлось разок «вздернуть высоко и коротко» (так, если верить Льву Гумилеву, выражались некоторые заслуженные деятели юстиции в Средние века) за побеги с дрессировочной площадки – и этого ему хватило, чтобы впредь навсегда отказаться от рецидивов. Ну, на тему, каким образом полагается правильно вешать собачку без ущерба для ее и для собственного здоровья, мы побеседуем как-нибудь попозже, но главное, что факт удавления имел место быть и что без него никак невозможно было обойтись.

Вечерком вытащил я, значит, Таира из будки и повел его на дрессировочную площадку. Повел – это, правда, слишком приблизительно сказано: на самом деле волоком тащил. А чтобы он поменьше упирался, вместо ошейника накинул ему на горлышко петельку. На сотню метров таким манером молча отбуксировал, а дальше ему уже расхотелось ехать на боку, хрипеть да пускать слюни – стал ножками понемногу перебирать. Я в ответ перестаю изображать из себя пашущий трактор, в смысле прекращаю тянуть непрерывно поводок и перехожу на другой режим: как только подопечный упирается или просто останавливается, дергаю поводок очень сильно. Когда одного рывка хватает, а когда и серию приходится выдать. Теперь похваливаю, конечно, если пес у ноги хоть пару шагов пройдет, а иногда и мясо предлагаю. Только не берет он мясо, не до мяса ему при таких-то страхах. Минут через десять, однако, вижу – гад ползучий пообвыкся малость и начал изобретать способы, как все это дело прекратить, но пока без особых фантазий: шлепается опять на бок, а то и на спину, вырваться пытается да еще и поорать решил. Истерит, одним словом. Вот тут я его понемногу и познакомил с яловыми сапогами. Как только он что-нибудь отчубучит из этой серии, тут же попинаю слегонца по бедрам да по ребрам, где безопасно; при этом на него, конечно, грозно порыкиваю и опять дергаю поводок, покуда тварь дрожащая не поспешит с моими желаниями согласиться. Попутно с «движением рядом» изучаем, каким образом порядочной собаке полагается выполнять команду «сидеть». Вместо петельки нацепил на недоделка строгий ошейник (он же – парфорс, он же – обыденно именуемый «строгач»), загодя туго пригнанный по размеру, чтобы и колол, и душил одновременно. На парфорсе-то особо не порыпаешься, не такие смирялись. А Таира, того и совсем ненадолго хватило – перепсиховал, бедолага. Поначалу трясся всем телом, а тут костенеть от перенапряжения начал: движения будто у лунатика, даже глаза не успевает следом за мной поворачивать. Все реакции резко замедлились, и восприятие ситуации, естественно, тоже. В общем, собачка «плывет», как в гипнотическом сне. Запредельное торможение – оно, родимое! Первый раз я такое увидел, ни до, ни после – никогда больше не приходилось мне встречать собак, доведенных на нервной почве до околосмертной грани.

Не всякий дрессировщик имеет отчетливое представление о том, что это за зверь такой – запредельное торможение. Как правило, за него простодушно принимают отнюдь не редкое в практике дрессировки, более имитируемое, чем действительное, состояние угнетенности либо даже сплошь и рядом встречающийся демонстративный отказ собаки от общения, с помощью которого она пробует управлять хозяином, когда тот, например, использует физическое принуждение или наказание. С этими-то фокусами бороться не так уж трудно: достаточно на них не обращать внимания и взять за обыкновение всегда добиваться от собаки – не мытьем, так катаньем – обязательного подчинения. Как только «актриса» убедится, что ее номер больше не пройдет, и более того – за хитрости еще и непременно полагается взбучка, так она вскоре и прекратит изображать в своем лице оскорбленную невинность либо жертву злостного попрания прав четвероногих, либо еще чего-нибудь, что она там из несвойственного собакам вдруг о себе вообразила. Настоящее же запредельное торможение спутать хоть с чем-либо нельзя абсолютно. Это парадоксальная фаза возбуждения, которую во внешнем ее проявлении можно в какой-то степени сравнить, пожалуй, с перегревом и тепловым ударом перед самым моментом отключения сознания или состоянием «грогги» у боксера, пропустившего в конце трудного боя несколько тяжелых ударов подряд, но все еще стоящего на нетвердых ногах.

Я быстренько соображаю, что продолжение занятия в том же духе чревато крупными неприятностями. На «уплывающую» псинку надави чуть посильнее, она и вырубится, не отходя от кассы, а то и вообще кони двинет. До инфаркта довести – раз плюнуть. А с другой стороны, Таирова психика в данный момент настолько чувствительна и податлива, да к тому же эта драная макака еще и настолько неспособна сейчас ни к какому сознательному сопротивлению, что воистину грешно мне упускать подвернувшийся шанс. И начинаю я разыгрывать роль глубоководного водолаза: под стать Таиру замедляю в несколько крат все свои движения, терпеливо держу паузы, слова команд и похвалы произношу тягуче и спокойно, при необходимости плавно меняя тона. Сразу попадаю в унисон: Таир меня слышит и понимает. Релешки в черепушке у него переключаются, конечно, с громадным запозданием. Ну да это неважно, лишь бы правильно переключались. Торопиться теперь некуда. Нужно мне, скажем, чтобы псенок сел, я ему командую вот так: «Си-и-и-де-е-еть». Секунды на три одно слово растягиваю. Еще столько же, не меньше, Таир осмысливает уловленные звуки. Если сравнивать мозг с компьютером, то в собачьей голове тогда, в лучшем случае, работал арифмометр. Иногда даже казалось, что слышны щелканье нажимаемых клавиш и треск крутящейся ручки. По-видимому, Таир поочередно вспоминал значение команды, правильную последовательность действий при ее исполнении и меру ответственности за саботаж и лишь после того, в очередной раз тихо ужаснувшись, начинал шевелиться в нужном направлении. Медленно-медленно, но все-таки садился. И вот так неспешненько мы с ним полтора еще часочка отработали. Благодать да и только: ни тебе бунтов на корабле, ни воплей. Чуть замечу, что кобелишка приходит в себя, тут же немножко усиливаю голос, побыстрей начинаю ходить или, если нужно, поводок поддерну пару раз – то бишь вношу в нашу с ним синхронию махонький элемент рассогласования, – и снова Таир гаснет.

Больших перерывов между сеансами муштры, таких, чтобы хватило на сон, в первые сутки работы я решил не делать. Ну там, чайку хлебну, пару папирос выкурю, и хватит. Кофеин да никотин – много ли дрессировщику надо для восстановления работоспособности? Каждый урок начинался по одному и тому же сценарию: сначала Таир висел на поводке якорем, затем изо всей мочи блажил, а после механической обработки уходил в астрал. Но что меня абсолютно устраивало, всякий раз эти непродуктивные подготовительные фазы становились короче и короче. К утру убогий стал впадать в нирвану уже после первого к нему прикосновения. Зато каких удалось достичь темпов обучения – по сю пору не перестаю удивляться. Эх, жаль, кинокамеры с оператором под рукой не было. А то, конечно, забавно бы получилось – запечатлеть тогда нашу тормознутую парочку. Да еще озвучить на эстонском языке. Представить себе только: документальное многосерийное замедленное кино, причем замедленное натурально, без использования спецэффектов. А в самом его конце титры: «При съемках этого фильма животное долго и мучительно страдало».

Днем Таир был вымотан уже настолько, что ни о каком сопротивлении и не помышлял. Подгонять его рывками поводка приходилось теперь не потому, что он упирался, не желая или боясь идти со мной, а потому, что ноги его заплетались и быстро передвигаться он попросту физически не мог. Однако, избегая воздействий парфорса, он сумел, к моему удивлению, все же сообразить и найти самую выгодную для себя позицию при хождении у ноги: он держал свой нос строго у моей коленки, успевая при этом за всеми моими поворотами и ускорениями. И хотя такой вариант исполнения навыка несколько отличается от общепринятого, когда около колена должно быть его плечо, но в полуметровый нормативный допуск Таир всегда укладывался, как я ни пытался от него на следующих занятиях оторваться. А потому я не стал добиваться лучшего: сойдет и так. Чай, не для показухи готовлю, а для работы.

А пока более всего ему хотелось, естественно, упасть где угодно и хоть сколько-нибудь полежать, не шевелясь. В общем, едва ли не идеальное состояние, чтобы заняться выработкой выдержки. За нее я и взялся. И безо всяких проблем, буквально сразу же Таир по команде мертво сидел и лежал, не пытаясь даже повернуть головы, пять минут и дольше – без разницы, оставался я в поле его зрения или уходил с глаз долой. Ну не было у него ни сил, ни желания изменить позу!

А вот неподвижно и долго стоять этому несчастному было по причине чрезмерной усталости трудновато. Ножки подгибались. Что ж, надел я ему десятиметровый поводок петлей на живот, перекинул этот поводок через подходящую перекладину и, как только Таир пытался без моей санкции опуститься на землю, он сразу зарабатывал ощутимый рывок, вследствие которого его конечности иногда даже слегка отрывались от поверхности планеты. Волей-неволей пришлось шакальему отродью перешагнуть через свое «не могу» точно так же, как он несколько раньше переступил через «не хочу». И потом еще великое множество раз ему пришлось через них переступать. А это и есть самое главное в дрессировке – добиться беспрекословного повиновения собаки своему хозяину при любых обстоятельствах и в любом состоянии.

Нет, конечно, чего там спорить: с определенной точки зрения, парфорсная дрессировка – вполне варварский способ общения с собакой. Пусть он даже изобретен в свое время в цивилизованной Германии. «Но ведь изобретен в девятнадцатом веке! – воскликнет просвещенный гуманист. – А с тех пор наука ушла далеко вперед!» И начнет сыпать терминами: оперантное научение, скиннеровские методы, бихевиоризм, коррекция поведения… На то у меня всегда один стандартный ответ: нужно, братцы, понимать разницу между собакой обученной и собакой дрессированной. Обученная знает, какие действия по каким сигналам она должна выполнять. Но отнюдь не факт, что она станет их выполнять, если ей того не хочется. А дрессированная – станет, даже если ей и не можется. Служебная собака должна работать надежно, безотказно – это аксиома. Надежность же достигается только через принуждение и никак иначе. Потому неважно, какой метод обучения – оперантный, механический или контрастный – избирается для той или иной собаки, лишь бы только он давал быстрый результат. Но когда речь заходит о гарантиях, тут на бихевиоризм да на игру полагаться нельзя. Тем более не следует возлагать на них никаких надежд, если требуется перековать характер собаки. А на парфорсную дрессировку – можно. Опять же, если судить по средней скорости обучения, а она порою очень и очень важна, эти методы и рядом друг с другом не стояли.

Доработали мы с Таиром до полудня, а потом отвел я его в вольер, поставил перед ним тазик, в который накрошил несколько граммов мяса, похвалил хорошенько и вышел. А измученный пес, не веря случившемуся, еще несколько минут сидел ошеломленный и долго, не меняя позы, издалека принюхивался к мясу. Потом поднялся, потянулся было к тазу, но передумал, развернулся и юркнул в кабину.

Меня, как и его, тоже совершенно не манила еда. А вот прилечь на пару часиков очень хотелось. Что я и не преминул сделать, прежде чем начать следующий длительный урок.