"Альтаир" - читать интересную книгу автора (Власенко Александр)2Купил я у кого-то из милиционеров новые яловые сапоги, посадил Альтаира на голодную диету, выспался хорошенько – в общем, обеспечил боеготовность номер один – и поехали! Безусловно, хорош армейский стимулирующий лекарственный препарат «СК-45», удивительно эффективно помогает от упрямства и придури! «СК» означает «сапоги кирзовые», а «45», разумеется, размер ноги. Так вот, я вам доложу: яловые, хоть и сорок третьего, оказались ничуть не хуже. Правда, и настоящие медикаменты здесь тоже пришлось применять. Во-первых, витаминов лошадиные дозы – при стрессе потребность в них резко увеличивается. И не только у Таира – у меня точно так же. Во-вторых, поскольку, как я говорил уже прежде, Таир был в сучьем типе, у него недостаточно вырабатывался мужской половой гормон – тестостерон, что не могло не отражаться на поведении. Потому тестостерончика я ему маленький курс проколол. Но при перековке характера вовсе не это главное, а главное – обеспечить непрерывность процесса психологического давления. В необходимой пропорции сочетая оное, конечно, с давлением физическим. Так что в течение нескольких суток спал я урывками, не более двух часов подряд, равно как и подопытный кролик Альтаир. По-другому ничего бы не получилось. Единственная надежда мне оставалась та, что Таир какой-никакой, но все же чистый по крови «немец» из рабочей линии, а значит, выносливость его нервной системы и организма вне всяких подозрений. Должен выдержать, И должен измениться в нужную сторону. На «восточника» или полукровку[1] настолько сильно и продолжительно давить я, пожалуй, вряд ли бы решился. Как все это выглядело? О, конечно, с виду ужасно! Но зато, если присмотреться внимательнее, все происходившее было не просто логичным, а даже более того – этологичным. То есть понятным с точки зрения собачьей психологии и доступным для разумения Таиру с учетом его индивидуальных искривлений в восприятии окружающей действительности. Вечерком вытащил я, значит, Таира из будки и повел его на дрессировочную площадку. Повел – это, правда, слишком приблизительно сказано: на самом деле волоком тащил. А чтобы он поменьше упирался, вместо ошейника накинул ему на горлышко петельку. На сотню метров таким манером молча отбуксировал, а дальше ему уже расхотелось ехать на боку, хрипеть да пускать слюни – стал ножками понемногу перебирать. Я в ответ перестаю изображать из себя пашущий трактор, в смысле прекращаю тянуть непрерывно поводок и перехожу на другой режим: как только подопечный упирается или просто останавливается, дергаю поводок очень сильно. Когда одного рывка хватает, а когда и серию приходится выдать. Теперь похваливаю, конечно, если пес у ноги хоть пару шагов пройдет, а иногда и мясо предлагаю. Только не берет он мясо, не до мяса ему при таких-то страхах. Минут через десять, однако, вижу – гад ползучий пообвыкся малость и начал изобретать способы, как все это дело прекратить, но пока без особых фантазий: шлепается опять на бок, а то и на спину, вырваться пытается да еще и поорать решил. Истерит, одним словом. Вот тут я его понемногу и познакомил с яловыми сапогами. Как только он что-нибудь отчубучит из этой серии, тут же попинаю слегонца по бедрам да по ребрам, где безопасно; при этом на него, конечно, грозно порыкиваю и опять дергаю поводок, покуда тварь дрожащая не поспешит с моими желаниями согласиться. Попутно с «движением рядом» изучаем, каким образом порядочной собаке полагается выполнять команду «сидеть». Вместо петельки нацепил на недоделка строгий ошейник (он же – парфорс, он же – обыденно именуемый «строгач»), загодя туго пригнанный по размеру, чтобы и колол, и душил одновременно. На парфорсе-то особо не порыпаешься, не такие смирялись. А Таира, того и совсем ненадолго хватило – перепсиховал, бедолага. Поначалу трясся всем телом, а тут костенеть от перенапряжения начал: движения будто у лунатика, даже глаза не успевает следом за мной поворачивать. Все реакции резко замедлились, и восприятие ситуации, естественно, тоже. В общем, собачка «плывет», как в гипнотическом сне. Запредельное торможение – оно, родимое! Первый раз я такое увидел, ни до, ни после – никогда больше не приходилось мне встречать собак, доведенных на нервной почве до околосмертной грани. Не всякий дрессировщик имеет отчетливое представление о том, что это за зверь такой – запредельное торможение. Как правило, за него простодушно принимают отнюдь не редкое в практике дрессировки, более имитируемое, чем действительное, состояние угнетенности либо даже сплошь и рядом встречающийся демонстративный отказ собаки от общения, с помощью которого она пробует управлять хозяином, когда тот, например, использует физическое принуждение или наказание. С этими-то фокусами бороться не так уж трудно: достаточно на них не обращать внимания и взять за обыкновение всегда добиваться от собаки – не мытьем, так катаньем – обязательного подчинения. Как только «актриса» убедится, что ее номер больше не пройдет, и более того – за хитрости еще и непременно полагается взбучка, так она вскоре и прекратит изображать в своем лице оскорбленную невинность либо жертву злостного попрания прав четвероногих, либо еще чего-нибудь, что она там из несвойственного собакам вдруг о себе вообразила. Настоящее же запредельное торможение спутать хоть с чем-либо нельзя абсолютно. Это парадоксальная фаза возбуждения, которую во внешнем ее проявлении можно в какой-то степени сравнить, пожалуй, с перегревом и тепловым ударом перед самым моментом отключения сознания или состоянием «грогги» у боксера, пропустившего в конце трудного боя несколько тяжелых ударов подряд, но все еще стоящего на нетвердых ногах. Я быстренько соображаю, что продолжение занятия в том же духе чревато крупными неприятностями. На «уплывающую» псинку надави чуть посильнее, она и вырубится, не отходя от кассы, а то и вообще кони двинет. До инфаркта довести – раз плюнуть. А с другой стороны, Таирова психика в данный момент настолько чувствительна и податлива, да к тому же эта драная макака еще и настолько неспособна сейчас ни к какому сознательному сопротивлению, что воистину грешно мне упускать подвернувшийся шанс. И начинаю я разыгрывать роль глубоководного водолаза: под стать Таиру замедляю в несколько крат все свои движения, терпеливо держу паузы, слова команд и похвалы произношу тягуче и спокойно, при необходимости плавно меняя тона. Сразу попадаю в унисон: Таир меня слышит и понимает. Релешки в черепушке у него переключаются, конечно, с громадным запозданием. Ну да это неважно, лишь бы правильно переключались. Торопиться теперь некуда. Нужно мне, скажем, чтобы псенок сел, я ему командую вот так: «Си-и-и-де-е-еть». Секунды на три одно слово растягиваю. Еще столько же, не меньше, Таир осмысливает уловленные звуки. Если сравнивать мозг с компьютером, то в собачьей голове тогда, в лучшем случае, работал арифмометр. Иногда даже казалось, что слышны щелканье нажимаемых клавиш и треск крутящейся ручки. По-видимому, Таир поочередно вспоминал значение команды, правильную последовательность действий при ее исполнении и меру ответственности за саботаж и лишь после того, в очередной раз тихо ужаснувшись, начинал шевелиться в нужном направлении. Медленно-медленно, но все-таки садился. И вот так неспешненько мы с ним полтора еще часочка отработали. Благодать да и только: ни тебе бунтов на корабле, ни воплей. Чуть замечу, что кобелишка приходит в себя, тут же немножко усиливаю голос, побыстрей начинаю ходить или, если нужно, поводок поддерну пару раз – то бишь вношу в нашу с ним синхронию махонький элемент рассогласования, – и снова Таир гаснет. Больших перерывов между сеансами муштры, таких, чтобы хватило на сон, в первые сутки работы я решил не делать. Ну там, чайку хлебну, пару папирос выкурю, и хватит. Кофеин да никотин – много ли дрессировщику надо для восстановления работоспособности? Каждый урок начинался по одному и тому же сценарию: сначала Таир висел на поводке якорем, затем изо всей мочи блажил, а после механической обработки уходил в астрал. Но что меня абсолютно устраивало, всякий раз эти непродуктивные подготовительные фазы становились короче и короче. К утру убогий стал впадать в нирвану уже после первого к нему прикосновения. Зато каких удалось достичь темпов обучения – по сю пору не перестаю удивляться. Эх, жаль, кинокамеры с оператором под рукой не было. А то, конечно, забавно бы получилось – запечатлеть тогда нашу тормознутую парочку. Да еще озвучить на эстонском языке. Представить себе только: документальное многосерийное замедленное кино, причем замедленное натурально, без использования спецэффектов. Днем Таир был вымотан уже настолько, что ни о каком сопротивлении и не помышлял. Подгонять его рывками поводка приходилось теперь не потому, что он упирался, не желая или боясь идти со мной, а потому, что ноги его заплетались и быстро передвигаться он попросту физически не мог. Однако, избегая воздействий парфорса, он сумел, к моему удивлению, все же сообразить и найти самую выгодную для себя позицию при хождении у ноги: он держал свой нос строго у моей коленки, успевая при этом за всеми моими поворотами и ускорениями. И хотя такой вариант исполнения навыка несколько отличается от общепринятого, когда около колена должно быть его плечо, но в полуметровый нормативный допуск Таир всегда укладывался, как я ни пытался от него на следующих занятиях оторваться. А потому я не стал добиваться лучшего: сойдет и так. Чай, не для показухи готовлю, а для работы. А пока более всего ему хотелось, естественно, упасть где угодно и хоть сколько-нибудь полежать, не шевелясь. В общем, едва ли не идеальное состояние, чтобы заняться выработкой выдержки. За нее я и взялся. И безо всяких проблем, буквально сразу же Таир по команде мертво сидел и лежал, не пытаясь даже повернуть головы, пять минут и дольше – без разницы, оставался я в поле его зрения или уходил с глаз долой. Ну не было у него ни сил, ни желания изменить позу! А вот неподвижно и долго стоять этому несчастному было по причине чрезмерной усталости трудновато. Ножки подгибались. Что ж, надел я ему десятиметровый поводок петлей на живот, перекинул этот поводок через подходящую перекладину и, как только Таир пытался без моей санкции опуститься на землю, он сразу зарабатывал ощутимый рывок, вследствие которого его конечности иногда даже слегка отрывались от поверхности планеты. Волей-неволей пришлось шакальему отродью перешагнуть через свое «не могу» точно так же, как он несколько раньше переступил через «не хочу». И потом еще великое множество раз ему пришлось через них переступать. А это и есть самое главное в дрессировке – добиться беспрекословного повиновения собаки своему хозяину при любых обстоятельствах и в любом состоянии. Доработали мы с Таиром до полудня, а потом отвел я его в вольер, поставил перед ним тазик, в который накрошил несколько граммов мяса, похвалил хорошенько и вышел. А измученный пес, не веря случившемуся, еще несколько минут сидел ошеломленный и долго, не меняя позы, издалека принюхивался к мясу. Потом поднялся, потянулся было к тазу, но передумал, развернулся и юркнул в кабину. Меня, как и его, тоже совершенно не манила еда. А вот прилечь на пару часиков очень хотелось. Что я и не преминул сделать, прежде чем начать следующий длительный урок. |
||
|