Александр Тюрин Если бы Иван Грозный победил

Большинство авторов, писавших о времени Ивана IV Грозного, как западных, так и наших, концентрировали свои усилия на разоблачении самодурства, агрессивности и кровожадности первого русского царя.

Особенно усердствовали в создании мифа о "врожденной тирании" представители стран, вовлеченных в противостояние с Московской Русью. Взять хотя бы польского придворного писателя Гейденштейна, столь порицавшего Московию во время ливонской войны за отсутствие "приятностей свободы". Гейденштейн естественно не замечал, что в современной ему Польше большая часть населения находится в тяжелой крепостной зависимости, в то время как в "рабской Московии" основная часть крестьянства все еще лично свободна. С иезуитской легкостью оправдывал он и любые зверства многонациональных западных сил по отношению к русскому мирному населению, которое для него сплошь состояло из "рабов". Но даже много позднее, "научные" критики царствования Ивана IV не видели, что нарастающая в его царствование автократия отнюдь не является результатом его дурных наклонностей, а становится ответом на объективно тяжелейшие условия, в которых находится страна.

До зимы 1237/1238 годов Русь тоже обладала всеми "приятностями свободы", причем в больших размерах, чем современный ей Запад. Но русское вольное житье закончилось под татарскими саблями. Pax Mongolica, кстати, был довольно удачным опытом глобализации. И в этом глобализационном проекте Руси отводилась роль резервуара – но только не дешевой рабочей силы, а дешевых рабов. Монголы занимались доставкой русских рабов в итальянские порты на Черном и Азовском морях, далее генуэзцы и венецианцы везли живой товар морем на Ближний Восток, в Северную Африку и южноевропейские страны. И чуткий глаз Петрарки замечает "скифские морды" на улицах Генуи (см. письмо Петрарки генуэзскому епископу Гвидо Сетти).

Освободившись к концу XV века от ига (и глобализации по монголо-татарски), Русь находит код существования, позволявший ей выживать в условиях холодного климата, незначительной плотности населения, бедных почв вроде суглинка (на которых хорошо росли только репа и рожь), крайней уязвимости торговых путей. Независимая (т.е. самодержавная) Русь начинает жизнь в условиях враждебного окружения.

К 1507 году цепь врагов замыкается. Швеция, Польша, Литва, Ливония, Ногайская Орда, Крымское, Казанское, Астраханское и Сибирское ханства, Османская империя не в силах завоевать и расчленить Московское государство, но, тем не менее, осуществляют эффективную его блокаду, нередко предпринимая и скоординированные наступательные действия (как, например, в 1517, 1521, 1532, 1536, 1541, 1552 годах).

Ни север, ни юг, ни запад, ни восток страны не защищены от вражеских нашествий. У Московии фактически нет тыла. Муром, Владимир, Вятка и Ладога точно также находятся под ударом как Рязань, Тула и Смоленск. Плодородные степные почвы отсечены Диким Полем. До 65 тысяч русских уходят каждую весну на охрану оборонительных рубежей, которые проходят в 60-70 верстах от Москвы, по берегу Оки. Набеги татар, которые случаются и по два раза в год, обходятся стране в десятки тысяч жизней, и русские рабы продаются на рынках крымского и астраханского ханств по бросовым ценам. "Всё было пусто за 15 миль от Москвы", свидетельствует Курбский о довольно рядовом нашествии казанцев в 1545 году.

Заметим, что ограбление русской территории являлось, по сути, основной статьей "национального дохода" в Крымском ханстве. В набег уходило практически все мужское население этого государства; лишь меньшая часть войска принимала участие в боях, остальные занимались "сбором урожая" на русских землях, причем основное внимание уделялось похищению детей – этот "живой товар" было удобней всего перевозить в седельных корзинах. В годы, когда набег не удавался, в крымском ханстве обычно случался голод и начинались междуусобицы.

Морские торговые пути, ведущие в Россию, находились под плотным контролем Ганзы, Ливонии и Швеции. Западные соседи не пропускали в Россию ремесленников и новые технологии (наиболее яркий пример – дело Ганса Шлитте 1547 года), не дозволяли русского мореплавания, но, в то же время, имели замечательные барыши, скупая дешевые русские товары. В это время в западной Европе как раз происходит скачок цен, связанный с притоком южноамериканского серебра.

Мед, пенька, лен, воск, шкурки белок. Скудость производительных сил ярко выражалась в составе русского экспорта. Железо, хоть и производится, но замерзающие реки и волоки делают его непригодным для вывоза. Неурожай регулярно приводит к запустению целых регионов (c 1550-х начинается изменение климата, известное как "малый ледниковый период"; на территории, где и без того рискованное сельское хозяйство с коротким вегетационным периодом, резко увеличивается количество погодных "сбоев", таких как летние заморозки, засухи и т.д.). У окольцованной страны отсутствуют какие-либо возможности для эксплуатации внешних ресурсов – а это именно, то чем занимались западные колониально-торговые державы, начавшие уже накопление капиталов.

Предвосхищая модернизационные проекты Петра и Екатерины, молодой царь Иван Васильевич проводит рациональные внутренние реформы, в том числе, в области земского самоуправления и всесословного представительства, строит новые пристани на Нарове и Белом море, создает пограничную службу, ликвидирует казанскую угрозу. С захватом Астрахани было покончено с одним из крупнейших центров работорговли. Более того, русский контроль над Волгой означал закрытие пути, по которому на протяжении тысячи лет из центральной Азии в Европу шли кочевые орды. И, наконец, Иван пробивается к Балтике. Но и усилия его врагов становятся более согласованными. Быстро формируется цепь фронтов; и уже во время первого ливонского наступления, зимой 1558 года, Русь получает удар с южного рубежа, от крымцев.

Война на несколько фронтов является заведомо проигрышной; в ряду противников – после глупого перемирия 1559 года – ведущие военные державы того времени; страна быстро теряет силы и крупные вотчинники начинают предавать ее. Уже в 1564 году царю изменяет командующий западным фронтом, князь Курбский, предавая заодно на казнь царских агентов в Ливонии. Царь Иван, возмущенный изменой элиты, переходит к автократическому репрессивному стилю правления, которое столь "воспето" западными, да и российскими историками. Кстати, типичной особенностью этих авторов является то, что они придают эксклюзивный характер, вселенский размах и бессмысленность репрессиям Ивана IV, а то и называют их "антинародными". На самом деле опричнина опиралась на северо-восток Руси, где менее всего укоренились вотчинники и преобладали черносошные и монастырские крестьяне, активно участвовавшие в земском самоуправлении и судопроизводстве. Направлена же была опричнина, во-первых, против бояр-вотчинников, преимущественно, из юго-западной Руси, недавно отпавшей от Литвы, а, во-вторых, против торговой олигархии Новгорода, зависимой от Ганзы. Интересы этих группировок знати со времен удельной раздробленности были мало связаны с интересами служилого дворянства, простонародья, да и всего русского государства.

Жертвами репрессий за все время царствия Ивана IV становится от четырех (наиболее реальная оценка) до двенадцати тысяч человек. В то же время лишь крымский набег 1571 года обходится стране минимум в 150 тысяч потерянных жизней. И если царь Иван казнил в Новгороде около 2,5 тысяч человек, то несколькими годами раньше в этом регионе, блокированном с Запада, от голода и эпидемий умирают десятки тысяч людей. Европейская история XVI века (подавление крестьянства в Германии в 1525, массовые репрессии Генриха VIII Английского, Эрика XIV Шведского, герцога Альбы, Варфоломеевская ночь, германская "охота на ведьм" и испанские процессы против еретиков, замена "ленивых индейцев" на "трудолюбивых негров" в американских колониях) показывают нам примеры куда более масштабного уничтожения людей, предпринимаемые во имя преодоления феодальной раздробленности, или просто из корыстных интересов правящего слоя.

Однако, история Франции и Англии XVI века – всего лишь история (из которой, как изюм из булки, нынче вытаскиваются страшилки про ведьм и вампиров), а история России того же века – это намного больше, чем история, это – актуальная политика. И извращения далекой русской истории используются сегодня для информационных атак даже в ежедневных западных газетах, где аксиомой считается изначальная порочность российского государства. Извращения эти, к сожалению, нашими кабинетными учеными и историческими литераторами не замечаются, а бывает так, что и поддерживаются. Это относится и к столь модным любителям посочинять на исторические темы, таким, как Радзинский и Сорокин. К сожалению, любовь к самообличению не новость последнего времени. Уже многие дореволюционные историки находились в фарватере западной "исторической мысли" и воспринимали Грозного лишь в роли внутреннего Батыя. А вот князь Курбский (на литовской службе жестокий крепостник и разоритель русских земель) подавался как первый русский свободолюбец. В исторической мысли поздней империи заметно игнорирование внушительного летописного материала, оставленного XVI веком и достаточно освоенного уже первыми историографами, такими как Татищев. Забвение реальной истории заходило столь глубоко, что была забыта даже эпохальная победа русских войск над татарско-турекими ордами в битве при Молодях 1572 года. (Может потому, что решающую роль в ней сыграл опричный воевода князь Хворостинин). Единственным достижением царя Ивана признавалось начало присоединения Сибири, хотя и это было неверным. Экономическое проникновение в район Оби начали еще новгородцы во второй половине 14 века, а в 1483 году московские воеводы совершили большой поход в Западную Сибирь для оказания военного давления на югорских князьков, вассалов сибирского хана.

"Классовый подход" послереволюционного времени стал прикрытием для бурного размножения всевозможных русофобских вирусов и, естественно, не способствовал системному пониманию русской истории XVI века. И после краткосрочной обороны русских рубежей в позднесталинское время историки опять скатились в примитивные либеральные оценки московской истории в стиле "страна рабов, страна господ". Что и подавай нашим долгосрочным врагам.

Меж тем, Московская Русь XVI века нуждается даже не в честном историке, а в честном географе. Мало мальский естественный подход показывает, что внешне– и внутрисистемные ограничения превращали мобилизационные инструменты в единственный способ выживания русского государства. Всесильное государство было по сути органом самоэксплуатации народа во имя выживания. Именно поэтому ни одно произведение устного народного творчества не представляло Ивана IV, как несправедливого и своекорыстного правителя. Царь Иван был безусловно жестоким человеком и, скорее всего, размер его личности не соответствовал его исторической функции. Но он вполне соответствовал нравам своего времени, когда уничтожение являлось основным способом разрешения конфликтов, как на государственном, так и на бытовом уровне. Скажем, за кражу курицы европейский суд давал "вышку", и европейцы сбегались на зрелище жестокой казни типа варки фальшивомонетчика в масле, как на финальный футбольный матч.

Нельзя не пройти и мимо ртутной интоксикации царя Ивана. Это стремительно разрушало его психику, также как и тело. Любимые рассуждения либеральных историков про "лечение сифилиса" не проходят. Похоже, Иван был отравлен боярством, как и его мать Елена Глинская; исследование останков царицы показало такой же "меркуриализм", как и у царя.

16 век, и особенно эпоха Ивана IV, были осевым временем нашей страны. Царь Петр во многом исполнил то, что собирался сделать царь Иван. Впрочем, поздние петербургские властители творили "империю" в виде рыхлой коллекции регионов и национальностей, скрепленной только вестернизированной бюрократией и привилегиями окраин. Напротив, Иван IV, в случае успеха, сформировал бы национальное государство, nation-state, наподобие европейских.

Если б царь Иван выиграл Ливонскую войну, то весь мир сегодня выглядел иначе.

Итак. Большая часть Ливонии становится русской. Некоторые земли были бы переданы, как вассалу, датскому принцу Магнусу. Тем самым, Иван получил бы поддержку датского флота для разгрома шведов, ганзейцев и поляков на Балтике. Альтернативная Русь оказалась бы гораздо более "выдвинутой в Европу", более вовлеченной в морскую торговлю и колониальные захваты, чем историческая Российская империя. Прибалтика, северо-восточная Польша и южная Финляндия стали бы не привилегированными нерусскими автономиями, как это было в Российской империи, а обычными русскими краями. Высвободившиеся после разгрома Ливонии силы были бы направлены Иваном на разгром Крыма. По Дону и Днепру спустилились бы в Азовское и Черное моря русские суда, построенные при помощи датчан, с датскими навигационными офицерами. Крымское ханство было бы разгромлено ударами с моря. В Россию не пришло бы крепостное право, потому что крестьяне уходили бы на плодородные и безопасные земли в Причерноморье, а государство не нуждалось бы в развитии поместного дворянского войска и поместной системы.

В этом альтернативном мире не было бы единой Германии. Пруссия быстро бы угасла на славянской Балтике, и уж точно не получала бы в подарок славянские территории. Значительную часть территории северной Германии досталась бы Великой Дании. Русские, а не курляндские колонии появились бы в Южной Америке и в Африке. И, в отличие от курляндских, они были бы надолго. Конечно, к нашему времени Руссобразилия и Руссоафрика получили бы уже независимость, но имели бы метисное русскоязычное население и входили бы в "зону рубля".

В этом альтернативном мире скромная Англия никогда бы не стала Британской империей. Россия вместе с Францией все-таки довели бы дело конца "семилетнюю войну" против Англии и Пруссии. К северу от Испанской Америки на карте была бы обозначена большая франкоязычная Канада-Луизиана. Британские суда не возили бы негров через Атлантику – русскому царю это бы не понравилось. Британцы не грабили бы Индию, потому что в Бенгалии их поджидало бы индийское казачье войско. Не втюхивали бы англичане и опиум китайскому народонаселению. Китайский император, если что, написал бы жалобное письмо московскому царю и попросил бы о защите. Лишившись начального капитала, зачахла бы на корню английская промышленная революция.

Не было бы британских колоний в Северной Америке, не появились бы и никакие США.

Альтернативный мир, где существовала бы Московская Русь, технологически был бы более развит, чем тот мир, который мы имеем сегодня. Ведь альтернативная Русь оказалась бы куда большим вызовом для Запада, чем имперская Россия. Запад намного больше вкладывался бы в оборонные технологии, а Русь имела бы больше свободных ресурсов для развитии науки и индустрии.

В 2006 году московские воеводы занимались бы уже терраформированием Марса. Но, впрочем, о терраформировании в следующей статье :)