"Тень луны" - читать интересную книгу автора (Трапезников Александр)

ГЛАВА ПЯТАЯ

Начало 1994 года

После смерти Стаса приходилось железной рукой налаживать в бригаде дисциплину, ставить жесткие условия и сроки, а одновременно вести войну с группировкой Мовлада, хотя самого его в Москве уже не было. Без всесторонней поддержки Флинта Игорю было бы не обойтись. «Зверей» начали теснить с рынков и гостиниц, взрывать их торговые точки, подминать под себя коммерческие предприятия. Все это укладывалось в общую схему действий, которая давно намечалась и Флинтом, и другими славянскими лидерами. Недовольные, опасающиеся чего-то или просто «мутные» изгонялись Игорем из бригады немедленно. Так же как и те, кто показывал излишнюю прыть — им Хмурый не доверял в первую очередь. Что же касается врагов по другую линию фронта, то с ними — как на войне. Или убьют тебя, или ты. «Правая рука» Мовлада — Шамиль, был убран вызванным из Тамбова специалистом-профессионалом, бывшим спецназовцем, — с чердака дома, по крутой траектории, тремя выстрелами, причем два последних были проделаны по уже падающему телу. Изумительная скорострельность — за секунду с небольшим, и все три пули попали в жизненно важные органы: в голову, шею, грудь. Двое других, особо приближенных, изрешечены шальным мотоциклистом, подъехавшим к стеклянному кафе, где они справляли чьи-то именины — прямо сквозь витринное стекло. Еще один, скрывающийся в своей квартире, был подорван Афганцем, влившимся к тому времени в бригаду. Мина-ловушка оказалась под ковриком у двери, на который «ступила нога человека». Своих ребят Игорю пока удавалось сберечь, и он считал это самым главным достижением.

Но во всей происходящей заварухе существовала одна проблема, вылезающая на первый план. Детей гор поддерживал РУОП, с которым те делились своей прибылью от наркобизнеса; кроме того, многие бывшие милиционеры, кэгебешники, сотрудники других спецур, оказавшись в результате перестройки без работы, сами организовали свои частные охранные фирмы, сколотились в бригады и начали выдавливать другие «крыши», криминальные. А хрен редьки не слаще. У них были свои, крепкие контакты с кавказцами — шли бы деньги. Приходилось лавировать, учитывать все подводные течения, чтобы не наступить на ногу тому, кому не надо. Но «пересечение» становилось все более неизбежным. А в РУОПе к этому времени должность заместителя начальника занял полковник Аршилов… Для него это оказалось явным повышением, открывавшим большой простор для деятельности.

Однажды, несколько «молодых» из команды Хмурого наваляли «азерам», почти в открытую торговавшим наркотой на вокзале. На защиту тех встали спешно вызванные руоповцы, мордовали всю дорогу до отделения. Русские русских.

— Пора Хмурого закоротить! — сказал Аршилов, разобравшись в ситуации. — Надоел он мне.

Но Игорь к тому времени уже съехал с квартиры, общался и руководил бригадой из укрытия. Приезжали к нему только Клим, Мишель, Большаков и Серж. Это был его «близкий круг», «члены политбюро». Он знал, что на него готовится покушение, только не представлял — откуда, с какой стороны полетит пуля? «Звери», мусора или кто-то еще, третий? А тут еще передали, что встречи с ним добивается Крот, забивает «стрелку». После смерти Стаса у них остались кое-какие не развязанные дела, доли. Сейчас Крот уже стал «подвигать» Игоря, занимать его позиции. Не ехать нельзя, хотя большей скотины еще поискать. Не так поймут, а потом на тебе вообще крест поставят.

И Хмурый, уставший к этому времени от постоянных передряг, сунув за пояс австрийский «Глок», отправился к ЦУМу, где была назначена «стрелка», взяв с собой только Клима и Бориса — водителя. Очевидно, в какой-то степени он потерял бдительность, потому что не сумел правильно просчитать всю ситуацию. Крота на месте не оказалось… Зато оказались оперы, свалившиеся на него, как град с неба. Получив чем-то тяжелым по голове, Игорь потерял сознание. Клим и Борис сопротивления не оказывали, да и куда попрешь против кучи саранчи?

К неподвижно лежащему на земле Игорю подошел худощавый, насмешливо улыбающийся мужчина в штатском, наблюдавший за захватом «особо опасного» со стороны. Взяв протянутый ему «Глок», он носком ботинка коснулся щеки Хмурого, чуть повернув его голову.

— Грузите в машину, — холоднокровно произнес Аршилов, перестав улыбаться.

То что стоит ночь, а не день, Игорь еще отличить смог, а вот куда они едут — было непонятно, да по правде и безразлично. Он сидел на заднем сиденье между двумя «качками» в масках с прорезями для глаз, на запястьях наручники. Все еще смутно, но Кононов стал приходить в себя. В который раз за последние три или четыре дня, а может быть, и неделю. Счет времени он потерял, то проваливаясь в глубокую бездонную дыру, то выныривая обратно. Боли уже почти не чувствовал, только равнодушие, когда за него «принимались» вновь. Были в живот, по голове, в солнечное сплетение, по ногам и туловищу — и руками, и прикладами, и литыми дубинками, потом отдыхали. А через несколько часов волокли опять. Вопросы — удары, и так до бесконечности. Как в Гестапо, хотя не довелось. Какая-то следователь-женщина с мягким кошачьим взглядом:

— Вы же понимаете, что за хранение оружия вам все равно срок светит? Зачем же упрямитесь? Рассказывайте…

— А что вас интересует, лапочка? Я ведь простой постсоветский безработный.

Снова подвальная камера, пытки. Мужчина с лысым черепом и насмешливой улыбкой:

— Думай, Игорь, думай. Знаешь ведь, чего от тебя надо.

— А ты часом не обознался?

— Упря-а-амый… Ну ничего, у нас и не такие киты фонтаны пускали.

У качков, трясшихся рядом с Игорем, кулаки были с натруженными мозолями, оттренированные. «Не об мое ли туловище?» — подумал он, усмехнувшись спекшимися губами.

— Гляди, еще лыбится! — сказал один из них, незлобиво ткнув локтем Кононова под ребра.

— А чего ему не улыбаться? — откликнулся второй. — Конченый!

Мужчина с лысым черепом сидел рядом с шофером. Повернувшись, он внимательно и долго глядел в глаза Игорю. Тот взгляда не отводил: презрительно равнодушно изучал Аршилова.

— Надо же! — удивляясь чему-то, произнес полковник. — Ладно, приехали. Сворачивай к просеке.

Машину стало трясти еще сильнее, затем она остановилась. Мотор продолжал работать.

— Пошли! — бросил Аршилов, открывая дверцу. Кононова вытащили из милицейского «уазика», подтолкнули дулами автоматов к деревьям. Он стоял между двух кленов, с каким-то неожиданно посетившим его любопытством присматриваясь к звездному небу, словно собираясь счесть сияющие точки. Сколько их там? Сейчас узнаем.

— Ну, герой? Так и не скажешь мне ничего, на прощанье? — услышал он голос подошедшего Аршилова.

— Да пошел ты! — откликнулся Игорь.

— Как хочешь. Значит, сам свою судьбу выбрал. А жаль, могли бы подружиться. Снимите с него наручники.

Освободившись от браслетов, Игорь потер запястья.

— Развернись! — скомандовал один из качков. — Лицом к дереву!

Даже будучи в масках, они боялись стрелять в человека, который на них смотрит. Кононов молча повернулся. Послышался лязг затворов. В кленовых листьях блестели капельки воды и пахли они удивительно вкусно. «Наверное, вечером шел дождь» — подумал Игорь, и в ту же секунду раздались выстрелы.

Очереди шли слева и справа от головы, возле ушей, и грохот стоял такой, будто над ним мчалась электричка. А впереди, срезанные пулями, трещали и падали ветки. Затем стрельба смолкла. И на некоторое время наступила тишина. Игорь стоял не шелохнувшись и не поворачиваясь. Только внутри его было пусто.

— В машину его! — приказал Аршилов.

…Утром Кононова перевели в больничный СИЗО. Там недели полторы подлечивали. Ни Аршилов, ни женщина-следователь больше не появлялись. А еще через несколько дней он вышел на свободу.

За тюремными воротами Кононова встречал Серж, посигналив из темно-серого «БМВ». Могучий и преданный Аякс распахнул дверцу.

— Прокатить куда-нибудь или пешком потопаешь?

— Пройтись хочется, — ответил Игорь, обнимая друга. — Подышать воздухом.

Бросив машину, они некоторое время шли молча, греясь под июньским солнцем. Потом Серж стал рассказывать последние новости. «Мишель „на бригаде“, завалы расчищает. За Игоря залог внесли, но адвокат говорит, что „дело“ вообще тухлое, „Глок“ сами руоповцы подбросили. Скорее всего, вы разойдетесь тихо, без обоюдных претензий. Как сказал Флинт. А Крот божится, что он тут ни при чем, просто опоздал на „стрелку“. Но наверняка с мусорами связан».

— Не он один, — рассеянно заметил Игорь. — Кто-то из наших. Кто знал, что я поеду к ЦУМу.

— Вот как? — Серж почесал затылок. — Об этом я как-то не подумал. Может быть, Афганец? Что-то он последнее время сильно много на себя брать стал. Только появился, а уже права качает.

Хмурый понимал, почему Афганец ведет себя именно так, дерзко и вызывающе: Стаса больше нет, а о подлинных причинах смерти Петровича и «заказчиках» знают только двое. Он и Афганец. Теперь будет давить на Игоря, льгот требовать. За молчание. Пока языком не треплет — ладно, а коли проболтается, по пьяне или под иглой? То что он законченный наркоша, Кононов не сомневался. Издалека видно. Еще одна мигрень появляется… Что касается Крота, то органы, конечно, его пользуют, но откуда он мог знать, что Игорь действительно приедет раньше времени? Знали об этом только свои. Не сидели же они в засаде с утра раннего? Кто-то переориентировал. Но у Игоря не было сейчас ни на кого никаких подозрений, да он и не хотел больше об этом думать. Вернувшись к машине, они поехали домой, где теперь можно было жить относительно спокойно. Не прятаться же все время в бункере? Чему быть — того не миновать.

— А тебя сюрприз ждет! — хитро улыбнулся Серж. — Так что я подниматься не стану.

— Сюрпризов мне в последнее время хватает.

— Это тебе понравится.

В квартире, где Игорь не был уже несколько недель, он увидел Лену, смотрящую на него чуть растерянно, влажными, синими глазами. Она пошла к нему навстречу и прижалась лицом к груди, как прежде, когда он возвращался из своих «командировок».

— Ты сменила прическу, — произнес Игорь, — произнес Игорь, осторожно и бережно обнимая ее, словно это была хрустальная фигура, которая могла разбиться.

— Крепче… — попросила она. — Я так по тебе соскучилась! Серж сказал мне, что…

— Не надо, — остановил он. — Все это ничего не стоит. Там — это там, а то что здесь — здесь.

Лена вздохнула, не споря.

— Как ты умеешь все четко и ясно разъяснять. Мне было без тебя плохо.

«А кому сейчас хорошо?» — подумал Игорь, но ничего не ответил, просто целуя ее в губы. Новая прическа — значит все новое, заново, сначала Два дня они провели вместе, рядом, не расставаясь и не выходя из квартиры, будто связанные крепкой шелковой нитью, не отвечая на телефонные звонки и громкие сутки в дверь. И лишь когда барабанный бой стал совершенно невыносимым, Игорь бросил в приоткрытую щелку:

— Серж, имей совесть, уходи, дай мне хоть немного побыть с любимой женой!..

Несколько недель все шло нормально: и в отношениях с Леной, и вообще. Лето — время затишья, копятся силы, вызревают планы. Политики готовятся к осенней борьбе, огородники выращивают капусту. Хотя древнеримский император Диоклетиан тоже сажал капусту и при этом неплохо управлял государством.

После гибели Флинта многое изменилось: пошло выяснение отношений, усилились «звери», стал нажимать РУОП, оказались развязанными руки у Крота и других, начавших тянуть одеяло на себя. Особенно усердствовал Крот, которому «повезло» и со смертью Стаса, и с гибелью Флинта. Все это продолжалось до глубокой осени Игорь выжидал, не принимая ничью сторону, «держал паузу», как боксер на ринге, чтобы прийти в себя и оглядеться после нанесенного удара, сгруппировать силы. Внутри бригады были свои проблемы: временно замороженные «проекты», вынужденная бездеятельность — вели к застою, к утере бдительности, а значит — к возможным ошибкам и провалам. И всему этому сопутствовало неизменное брожение. Больше всего его вносил Афганец, открыто принимавший наркотики. За ним потянулся и Клим, перешедший с «травки» на амфетамины и опиаты. Но Игорь подозревал, что дома он принимает куда более сильные препараты, включая героин. Уж больно выглядит скверно, а то наоборот — втроем не удержишь. Но главное — тот пример, который они оба подавали «молодым», кое-кто из них уже начинал тянуться к «дури», не смотря на строгий запрет Хмурого. За всеми не уследишь. Игорь несколько раз «по душам» разговаривал и с Климом, и с Афганцем, но если первый во всем соглашался и клялся «не подвести», то подрывник, чувствуя свои козырные карты в игре с Кононовым, завольничал до крайней степени. Надо было с ним как-то решать, но не хотелось рубить с плеча.

Одно утешение — Лена. С ней все складывалось, как и положено в семье. Если ей и было тяжело, тревожно, холодно — то она не показывала вида, ничем не проявляя свое отношение к занятиям мужа. Словно между ними стояла запретная тема, касаться которой нельзя. Это не было пограничной чертой двух государств, а очерченным кругом без права доступа, возле которого носились другие силы, ей непонятные, и слава Богу, что она оставалась в нем. Порою Игорю казалось, что она смирилась со своим положением, приняла его как должное, как неизбежность судьбы и отныне нет и не будет сомнений в защите тыла. Одно это и радовало.

Той же осенью началась эта история с памятниками. Разбитые гранитные плиты, искореженные ограды, сломанные кресты. Больше всего доставалось могиле Стаса… Когда придурков-бомжей выловили и выяснили, что крыс кладбищенских нанял Кирильчик, стали решать. Крот не только глумился над усопшими, но и бросал вызов. Это понятно. Сейчас он совсем отморозился, а дальше будет еще хуже. Припомнили и «стрелку», на которой Игоря повязали руоповцы. Хмурый у него взят на прицел, и если его не опередить — сливай воду. Горячий Серж предлагал лобовые варианты, идти на пролом.

— Забьем новую «стрелку» и всех покрошим!

Это был его главный недостаток — невыдержанность. Хорош всем, но требует управления: наломает таких дров — мало не покажется. А как к этой крошиловке отнесутся другие авторитеты? Ждать сходки? Так время упустишь, а Крот медлить не станет. Но Игорь все никак не мог принять определенного решения. Конечно, Крот должен быть наказан. Но не слишком ли много крови уже пролито? Не дать ли ему последний шанс?

— Сделаем так… — произнес Хмурый.

Кирильчика изловили вечером на кладбище, спустя неделю, когда он расплачивался с теми бомжами новым ящиком водки, а заодно и проверял их «работу». К шоферу Кирильчика, оставшемуся сидеть в «БМВ», подкрался Леша и приставил дуло к виску.

— Выползай аккуратно, — тихо сказал он.

Самого Кирильчика накрыли возле могилы.

— Урод ушастый, ты еще не угомонился? — спросил Валера, появляясь откуда-то сбоку, из-за памятника какого-то контр-адмирала Краснушкина. В спину Кирильчика уперся пистолет Игоря-маленького. Бомжи начали потихоньку линять, даже позабыв про спортивную сумку с водкой, но Валера сделал знак остановиться. Подняв приготовленную лопату, он показал на свободный участок.

— Вон там копайте.

Подошли трясущийся мелкой дрожью шофер и Леша. Лопаты звонко ударяли в мерзлую землю… Пока копали яму, подъехал вызванный по мобильному Хмурый.

— Ага, все в сборе, — сказал он удовлетворенно, взглянув на бледного Кирильчика. — Тело есть, не хватает обшивки.

Но гроб — простенький, сколоченный из досок — уже несли по дорожке. Вернее, нес один Серж, взгромоздив его на свои могучие плечи, а Мишель больше мешался, то подталкивая, то забегая вперед. Увидев, что гроб в единственном экземпляре, шофер облегченно вздохнул, хотя неизвестно — может быть их запихают в один ящик?

— Залазь! — сказал Хмурый Кирильчику. Тот попятился.

— Не-е-е-т…

Кирильчик сначала тихо завыл, а потом заорал во весь голос.

— Ленту!

Ему заклеили рот, впихнули в гроб и начали приколачивать крышку. Один из бомжей крестился, другой потянулся к сумке за водкой. Достав бутылку, он отхлебнул из горлышка.

— Дай-ка и мне тоже! — протянул руку Игорь. — Холодно сегодня чего-то. Надо было одну в ящик положить.

Бутылка пошла по кругу. Гроб опустили на дно ямы, стали забрасывать землей. Но засыпали не доверху — так, сантиметров тридцать. Шофер опустился на колени.

— Не убивайте… дети…

— Никто тебя трогать не собирается, — сказал Игорь. — Ты смотри и запоминай. Передашь Кроту — что с ним будет то же самое. Если не остановится. Пусть лучше уезжает из Москвы на свой Кипр.

Постояв еще минут пять-десять, Хмурый махнул рукой:

— Выкапывайте.

Когда сняли крышку и вытряхнули из гроба Кирильчика, на него было страшно смотреть: смертельно бледный, трясущийся и пованивающий весьма специфически. Серж отлепил ленту, влил ему в рот немного водки. Потом повторил те слова, которые говорил шоферу Игорь. Но понял их Кирильчик или нет — было не ясно. Он только кивал головой, разбрызгивая катившиеся по щекам капли.

Но Крот не остановился и предупреждению не внял.

— Ты «заказан», — сказал как-то Большаков Хмурому. — У меня есть информатор в его бригаде. Лучше тебе временно исчезнуть, пока мы тут сами не разберемся.

Игорь оставил его слова без внимания. Информация информацией, а дело делать надо. К тому же, кто поручиться, что это не «деза»? Пущенная тем же Кротом? Он любил стращать и запугивать громкими фразами, хотя воздуха в его резиновой оболочке оставалось все меньше. Скоро превратится в обыкновенную тряпку для ног.

— А Кирильчик в Кащенко, — добавил Геннадий. — Лечат хвойными ваннами и седуксеном. А может быть, это пойдет ему на пользу, и он, наконец, начнет думать? Кто ты есть — человек или смерд поганый? От чьего семени взрос? Среди психов попадаются очень неплохие, масштабные мыслители. Я бы и сам провел там недельку-другую, в философской изоляции…

— Ты считаешь, что мы поступили с ним слишком жестоко? Может быть, но как иначе достучаться до его разума, если только не комьями земли? Что еще нужно человеку — такому как Кирильчик, как Крот, — чтобы он стал человеком?

— Время, только время, — ответил Геннадий. — Но оно может опоздать. И завтра, получив шальную пулю, тело так и останется телом. Только с иными биохимическими процессами. А ты поступил хирургически. Я не думаю, что Кирильчик вернется на тот же путь. В общем-то, ты прав.

— А я не уверен… — задумчиво произнес Кононов. — Если Господь хочет наказать человека — Он лишает его разума. И он же наставляет его на путь истинный, прозревает, если так надобно. Все это — в руках Божьих. А кто мы?

Большаков не ответил, лишь неопределенно пожал плечами.

Но он тоже оказался прав — в своем предупреждении Несколько дней спустя, когда выпал первый декабрьский снежок, Кононов возвращался домой, предупредив по сотовому жену, что «через час будет». Вначале за рулем сидел его охранник и водитель — Борис, паренек из простой рабочей семьи, надежный и скромный, но вскоре они поменялись местами — Игорю хотелось самому проехаться по намокшему асфальту: освежить навыки бывшего таксиста. Их темный «БМВ» пятой модели неспешно двигался по улицам, попутно Кононов объяснял Борису — в чем сложность по такой погоде езды на скоростных машинах с задним приводом — особой осторожности требует ускорение и вхождение в поворот, да и с места надо забирать не резко, а постепенно. На подступах к дому фары высветили пустынный двор. Только одинокая мужская фигура в черном плаще и маленькой собачкой на поводке прохаживалась по тротуару.

— Завтра часам к семи утра, ладно? — произнес Игорь, присматриваясь к этому сутулому человеку с облезлой болонкой. Почему-то он пошел навстречу машине, а собака тянула в сторону. Что ему, места для прогулок мало? Когда машина остановилась у подъезда, а человек поравнялся с ней, он вдруг выронил поводок и, выхватив из-за пазухи пистолет, прямо через боковое стекло, которое разлетелось после первого выстрела, разрядил всю обойму в сидящих в салоне. Превозмогая боль Игорь «воткнул» первую скорость и дал газ, а человек в черном, бросив пистолет, побежал наискосок через двор куда-то к параллельной улице. Остановившись в конце длинного многоподъездного дома, Кононов наклонился к рулю, переводя дыхание и еле сдерживая стон от горящей пульсирующей боли в правой руке и боку. Две пули попали в него, остальные — в Бориса. Киллер стрелял в пассажира, думая, что тот — Хмурый. У него не было времени в темноте сверять удостоверение личностей.

Открыв дверь машины, Игорь понемногу вылез из-за руля и лег на снег, лицом вниз. Ему казалось, что из ран вытекает «жидкое тепло», и он не мог видеть, как белизна под ним и вокруг окрашивается кровью. Рукав кожаной куртки стал намокать. Холодно. Никто не выбежал из подъездов, не открылось ни одно окно. Через несколько минут, постанывая и согнувшись, опираясь левой рукой на автомобиль, он обошел его спереди и открыл дверцу пассажирского места. Обмякшее тело Бориса стало вываливаться наружу, а у Игоря даже не было сил, чтобы его удержать… Он встал на колени, пытаясь нащупать пульс — бесполезно. Основной удар по ошибке пришелся на парня. Господи… Надо как-то соображать, выбираться… У него совсем вылетело из головы, что в салоне «БМВ» лежит сотовый телефон. В полушоковом состоянии, останавливаясь через два шага на третий, Игорь добрался до своего подъезда, набрал кодовый шифр (хорошо что вспомнил!), вызвал лифт. Открыть дверь собственным ключом сил уже не было. Оставляя повсюду кровавые следы, он начал стучать и звонить в дверь, а потом повалился прямо на Лену, появившуюся на пороге квартиры. Она испуганно вскрикнула, пытаясь его поддержать.

— «Скорую»… — процедил он. — Нет… Денису… позвони Денису… дай телефон…

Лена, чуть не плача, дотащила его до дивана, положила подушки. Затем, сосредоточившись, принялась за дело: освободила Игоря от верхней одежды, разрезала ножницами рубашку, бросив окровавленные куски на пол, промыла спекшуюся рану на боку и наложила марлевый тампон, а руку в предплечье перетянула жгутом. Там рана оказалась сквозной, это уже полегче. Чтобы уменьшить боль, Лена дала ему две таблетки баралгина. Все это время Игорь находился в сознании, только кусал губы и все время порывался звонить. Но Лена еще раньше вызвала и «скорую», и Дениса, и Сержа.

— Где Борис? — спросил вдруг Игорь и тотчас замолчал. Ему почудилось, что тот внизу, возле машины, и вообще все это произошло не с ними. Боль уже отступила. Он все-таки подтянул к себе телефон и набрал номер Большакова.

— Меня подранили, — глухо проговорил он. — Борис мертв. Сейчас увезут в больницу, ты держи связь через Лену.

Но Серж и Денис приехали раньше «скорой». Осмотрев раны и одобрив Ленины действия, Денис, опытный врач, начал названивать своим коллегам, проговаривая с ними различные варианты.

— Чего нам ждать «скорую»? — сказал он. — Сейчас погрузим тебя и повезем в лифортовскую больницу, там мой друг — отличный хирург. Он уже готовит операционную.

Серж молча, словно проглотив воды, расхаживал по коридору, еще больше напоминая древнегреческого Аякса перед сражением. Затем он ушел вниз объясняться с вызванной кем-то милицией. Те уже копошились возле расстрелянного «БМВ» и мертвого тела, отгоняя выползших из подъезда зевак. Лена и Денис начали осторожно, поддерживая с двух сторон, переводить Игоря к лифту.

— Да сам я! — пытался сказать он, но это прозвучало очень тихо и неразборчиво. Сказывалась большая потеря крови, и тянуло вниз, к полу. На улице, пока шли к «тойоте», он уже почти ничего не видел.

— Потребуется переливание! — крикнул Денис подбегавшему к ним Сержу. Срочно собери ребят, как можно больше — я не знаю, какая у него группа крови. И скорее, ради Бога, скорее!

К больнице по двое-трое стали подтягиваться стриженые и «кожаные» люди, грозного вида и внушительных габаритов, пугая своим присутствием дежурный медперсонал. Серж отсылал их в амбулаторную, где у них брали пробу крови, доноров с нужной группой оставляли. Кононова на каталке уже везли в операционную. Денис, в белом халате, выйдя в коридор, пытался объяснить Лене:

— Проникающее ранение в брюшную полость… сделали рентгеноскопию пуля застряла в сантиметре от печени… чуть в сторону и… Но состояние крайне тяжелое, повреждена воротная вена, внутренние излияния. Артериальное давление очень низкое.

Но Лена ничего не слышала, сама находясь в каком-то шоке, который настиг ее здесь, в больнице.

— Вот это и случилось, — повторяла она одну фразу. — Вот это и случилось…

— Успокойся! — Денис взял ее за плечи и потряс. К ним шел Серж, от которого жались к стенам медсестры.

— Скажи им: если они что-нибудь напортачат, я…

— Заткнись! — рявкнул на него Денис. Серж с удивлением посмотрел на обычно спокойного медика и умолк. Наверное, понял, что сила здесь ничего не значит. И как-то сник.

— Займись лучше Леной, — добавил врач и скрылся в операционной.

Там уже вовсю шла работа. Двое хирургов, анестезиолог, медсестра, ассистент. Вторым ассистирующим был Денис, договорившись с коллегами. Бесчувственное тело Кононова было подключено к аппаратуре и мониторам, капельнице, наготове стоял фибриллятор — в случае остановки сердца. Все внимание было уделено брюшной полости. В предплечье оказалась повреждена мышечная ткань, сосуды сшили, наложили шовный материал. Хирурги и анестезиолог обменивались между собой и ассистентами репликами:

— Усилить наркоз… Как давление?.. Падает… Вошли в брюшную полость, расширители… Ввести миорелаксанты, больной напрягается… Кровоостанавливающее… Включить электрокоагулятор… Пульс?.. Приготовьте печеночное зеркало… Стоп!

Звуковой сигнал изменился, на мониторе пошла прямая линия.

— Остановка сердца. Фибриллятор!

Хирурги отступили от операционного стола, в дело вступил анестезиолог. Зафиксировав электроды к голове и туловищу Кононова, он пустил электрический разряд. Еще. Снова, усилив напряжение. Денис и другие смотрели на монитор. На экране вновь начала слабо и прерывисто биться синусоида.

— Завелось, — кивнул один из хирургов. — Продолжаем. Готовьте кровь…

По коридору то и дело пробегали медсестры, а Серж и Лена стояли словно оглушенные, пытаясь угадать — как там сейчас, в операционной? Но никто ничего не отвечал. Судя по суете и жестко-напряженному лицу Дениса, выглянувшему на минутку, дело обстояло самым серьезным образом.

— Надежда есть, — произнес он всего одну фразу. Но так говорят все врачи, когда им больше сказать нечего.

Лена заплакала, и Серж увел ее в сторону, подальше от чужих глаз. Но ей было все равно.

— Я уйду от него, — сказала она, сквозь слезы. — Я не могу так жить.

— Молчи, молчи… — отозвался Серж, неловко поглаживая ее по плечу. Как бы ему не уйти от нас…

В двенадцать двадцать семь было зафиксировано извлечение пули. Операция еще продолжалась около сорока минут.

Кононов лежал в реанимационной палате, соединенный проводками со следящей аппаратурой, с подключенной капельницей и дренажами в брюшной полости. Он уже пришел в себя после операционного наркоза и как-то безучастно, вяло смотрел на Дениса и Лену — в белых халатах. Апатия ко всему и всем. Что с ним было? Теперь он стал понемногу вспоминать. Медсестра, проверявшая в аппаратуре параметры, закончив осмотр, начала изгонять из палаты «лишних».

— Все, хватит, уходите!

— Что тебе принести? — спросила Лена, он услышал ее голос сквозь какую-то вату. Не сразу понял.

— Ничего ему не надо, все есть, — ответил Денис. Тоже через слой воды. Смешно, будто все они плавали в огромном аквариуме, прямо в одежде. Как рыбы. Нет, рыбы в чешуе, а эти трое — в халатах. А где Стас? Ах, да… Он же умер. А почему жив ты?

— Лена, тебе не идет эта прическа, — с трудом проговорил он, закрывая глаза. И уже не видел, что она, отвернувшись, заплакала и пошла к двери. За ней двинулся и Серж, помахав на всякий случай рукой спящему Игорю.

— Зачем он так? — спросила в коридоре Лена. Серж, пожав плечами, уселся на принесенный заранее стул. Здесь был его пост — он так решил — и никто бы был не в состоянии сдвинуть Аякса с места. Еще двое ребят дежурили у входа в больницу. Ожидать можно было всякого. А Лена, вздохнув, пошла дальше по коридору, к лестнице. Она тоже очень устала и теперь ей хотелось лишь одного — спать, забыться.

В тот же день явился дознаватель в штатском, врачи разрешили ему короткую беседу, минут на пять. Сержу пришлось смириться с необходимостью, хотя, будь его воля, он бы больше не пустил к Игорю никого.

— Можете говорить? — спросил дознаватель, присаживаясь на стул, в ногах Кононова. Тот кивнул головой. Говорить он мог: чем скорее отвяжется тем лучше.

Вопросы были стандартные: чем зарабатываете на жизнь? связаны ли с преступными группировками? есть ли враги? кого подозреваете? Но такими же стандартными оказались и ответы: коммерцией; нет; у кого их нет; никого. Удовлетворенный дознаватель, усмехнувшись, закрыл блокнот, пожелал Игорю скорого выздоровления и удалился. Потом заглянул Серж, но Кононов, закрыв глаза, притворился что спит, и тот, смущенно кашлянув, прикрыл дверь. Разговаривать больше ни с кем не хотелось.

В реанимационной палате он пролежал семь дней. Лена появлялась два-три раза в сутки. Затем его перевели в реабилитационное отделение. Тоже отдельное помещение, телевизор, разрешили пользоваться сотовым телефоном. Понемногу он стал возвращаться в себя, к делу. Чаще начали приходить ребята, но вот Лена — напротив — все реже и реже. Иногда ее не было четверо суток. Бориса похоронили достойно, как положено. Оформлялись визы в Швейцарию, куда должен был отбыть через пару месяцев на заключительное лечение Кононов. Но один и тот же вопрос задавали все: Серж, Клим, Большаков, Мишель.

— Что теперь делать?

— Не пороть горячку, — ответил Игорь. — Разберемся. Дайте время поправиться. Пока ничего не предпринимайте.

Выздоравливал он очень быстро — организм крепкий, все-таки, никогда не курил, почти не пил, на болезни не жаловался. Денис удивлялся, кивая головой:

— Тебя можно использовать в рекламных роликах про здоровый образ жизни: в него всадили сто двадцать пуль, а он бегает. Кстати, возьми на память! — на протянутой ладони лежал сплющенный, деформированный кусочек свинца.

Игорь подбросил его в воздух, поймал левой рукой. Правая, с пробитой мышечной тканью, еще плохо действовала. Разрабатывал ее специальным комплексом упражнений, Сойдя с велотренажера, Игорь спрятал извлеченную пулю в нагрудный кармашек спортивной куртки. Разве что детям показывать? Если они когда-нибудь появятся Но, судя по всему, в это было трудно поверить. А с Леной происходило что-то непонятное.

— Я не полечу вместе с тобой в Швейцарию, — неожиданно сказала она, за три дня до его окончательной выписки. — Я еще раньше предупредила Сержа, чтобы на меня визу не оформляли.

— Почему? — резонно спросил Игорь. — Мы ведь, вроде, обо всем договорились?

— Нет… — твердо ответила Лена. И повторила: — Нет. Понимаешь… Дело в том… что я вообще ухожу. Совсем.

— Вот как?

— Да. Я не могу… и не хочу тебя хоронить.

— А ты уверена, что это скоро случится? — хладнокровно спросил Игорь. Странно, но он воспринял ее слова спокойно, словно давно ждал их и был готов услышать. Может быть, только не сейчас — а потом. Через год, через пять лет.

Лена не стала отвечать. Она лишь улыбнулась и пошла к двери. Но на пороге все-таки задержалась и негромко обронила:

— Ведь между нами никогда не было понимания, не так ли?

И затем ушла. Энергично и яростно сжимая в кулаке ручной эспандер, Игорь произнес вслух, хотя в палате никого не было:

— Ну что ж! По крайней мере, в квартире отныне будет экологически чистая зона.

…На следующий день Кононов обговорил с Мишелем и Большаковым различные вопросы, касающиеся ближайшего будущего. Они оставались «на бригаде», как бы дополняя друг друга. Последняя информация: Крот вошел в связку с Афганцем, а тот негодует, что Игорь не «выдвинул» его на время лечения, считает, что его обошли.

— Будьте предельно внимательны, — сказал напоследок Хмурый.

Через три недели он улетел в Швейцарию. Вместе с ним отбыли Серж, Клим и Валера.

Накануне вылета Кононов заехал в Балашиху, к родителям, которых навещал редко, раз в полгода. Отцу под семьдесят, матери чуть меньше. О его ранении они ничего не знали — и слава Богу! Но что они вообще знали о своем сыне? Почти ничего. С юных лет Игорь был замкнутым, сосредоточенным в себе ребенком, не делясь ни с кем своими секретами. «Интроверт» — как определил бы психолог. Из друзей — только живший неподалеку Серега. Обычная школа, однокомнатная квартирка. Что могли дать ему простые, малообразованные люди? Что он видел с детства? Каждодневный труд отца и матери, серые будни, редкие праздники с общим застольем, издерганную шалопаями завуча, соседа-фронтовика, прозябающего в нищете и пьянстве, малолетних одноклассниц, позволяющих трогать себя «по-всякому», бурого от власти участкового, редкие поездки в Москву, где люди, казалось, жили совсем иной, недосягаемой жизнью.

Хорошо, что окончил школу, не попал в тюрьму, даже поступил в институт. Уже одно это было для родителей счастьем. «Выбился в люди!» считали они с тех пор. Но они даже не знали, что он несколько лет крутил баранку простым шофером, а уж что было потом — подавно. Игорь не рассказывал, или уклонялся от ответа, а родители не настаивали. Жив — и ладно. Вот только Лену как-то сразу «не приняли». Слишком красива, изыскана, словно из другого мира. «Изнеженная душа», — говорила о ней мать. «Барышня», — добавлял отец. Что ж, оба они, в общем-то, оказались правы. Сейчас они получали небольшую пенсию, на жизнь едва хватало, хотя Гайдар «со товарищи» и ободрал их в числе других презрительно именуемых им «совков» до последней нитки — почище любого разбойника с большой дороги. Все, что было создано руками этих обыкновенных «совков» перешло в собственность вылупившихся Лозовских и прочих. Вот где настоящие-то преступники. А теперь обобранных вымаривали голодом, холодом и ядовитой ненавистью к ним, льющихся с голубых экранов. Но много ли надо сейчас родителям? Приезжая, Игорь оставлял деньги или продукты, но мать всегда отказывалась:

— Тебе, поди, самому не хватает, время-то какое!

— Ничего, скоро мы всю эту нечисть из России выметем! — добавлял отец. — Ты, сынок, держись только.

Он и держался. На том месте, где стоял. Вот и в этот приезд отец с матерью стали повторять то же, когда он с Сержем внесли полные сумки овощей, зимних фруктов, купленную на рынке говядину, другие припасы.

— А что-то ты совсем бледный, исхудалый какой-то! — заметила мать: она уже плохо видела, носила очки с толстыми стеклами.

— Зато Серега, вон, словно Геринг, пудов на десять тянет, — добавил отец, посмеиваясь. Он для них как второй сын считался.

— А мы, теть Марусь, дядь Валь, собрались прокатиться в Швей — начал было Серж и осекся, встретившись с предупредительным жестом Игоря.

— …в швейную мастерскую, — закончил он.

— Зачем это, — удивилась мать.

— На работу туда устраиваемся, — ляпнул Серж.

— Да вы разве шить научились?

— Шьем-шьем, всех обшиваем, — сконфузился Сергей, представить которого за машинкой «Зингера» было невозможно — она бы развалилась на части, через минуту.

— Оно тоже дело, — произнес отец. — Нынче любая работа, любое шило — в строку. А вот скажите-ка мне, ребята, долго ли еще над нами эта поганая власть издеваться будет? Сколько ж терпеть можно? Хуже татаро-монгольского нашествия. Фашисты так не мучили. А тут — вроде свои, русские.

— Ну-у, запел песню! — вмешалась мать. — Сам же и голосовал за него, за Борьку! И где это ты там русских углядел?

— Дурак был, — согласился батя. — Так скоро ли? Дожить-то успеем? Или уж все — конец. Капут полный. Партизанен — сдавайс, выходи по одному, руки за голову! Будет рашен аль нет? — любил отец слегка ерничать на ломаном немецком. Но говорил-то серьезно: по лицу видно.

— Не знаю, — нахмурился Игорь. — От нас самих не зависит.

— О! Я, я! Либер-унтер-мундер! — закивал Серж, вытаскивая из-за пазухи шнапс.

Из Москвы до Цюриха самолет летел около четырех часов. В небольшом чистеньком аэровокзале их встречал знакомый сотрудник русско-швейцарской фирмы, Саломатин. Только подняли руку — подъехало такси. Поскольку все в нем не уместились, Клим и Валера взяли следующее. Клим знал разговорный немецкий и английский, но Кононов прихватил его с собой в поездку не только как «толмача», а чтобы «оторвать» от Афганца и, возможно, в последний раз наставить на путь истинный. Иначе придется расставаться, выхода нет.

Саломатин, ошвейцарившийся руссак, сдержанно рассказывая о Цюрихе, привез их в отель «Сант-Готар», неброский, но по-домашнему уютный, с элементами русской культуры. Разместились в двух номерах, затем спустились вниз, в итальянский ресторанчик, перекусить. Утром ели макароны в Балашихе, вечером в Цюрихе — то же самое, но родительские, по-флотски, гораздо вкуснее. Потом немного погуляли по тихим улочкам, заглядывая в магазинчики, сфотографировались на фоне католического костела на набережной, но заходить внутрь не стали. Сделали кое-какие мелкие покупки: Клим приобрел часы, Валера — колечко для своей сестры-подростка, Серж — нож-бабочку из отличной стали, и Игорь — кожаный собачий ошейник, хотя у него не было никакого пса. Просто понравился. С металлическими заклепками-шипами, мягкий, упругий, фосфорицирующий в темноте, да еще и с серебристым колокольчиком — на сенбернара, не иначе. Такой и самому поносить приятно. Ладно, кому-нибудь подарит, в Москве. Когда-то они с Леной хотели завести собаку. Может потому и разошлись, что некому было их облаивать? Игорь гнал от себя мысли о Лене, если дать им волю — совсем раскиснешь. Очевидно, поэтому и согласился заглянуть вместе с ребятами в единственный в городе стриптиз-бар.

Народу немного, полумрак, уютные столики, освещенный подиум, на котором под музыку по очереди раздевались девушки — разных цветов кожи, из самых экзотических стран. Но большинство было славянского типа.

— Жительницам Швейцарии это запрещено законом, — пояснил Саломатин. Только дома, перед мужьями.

— А те и не глядят, — добавил Серж. — Расизм какой-то.

После выступления, те же девушки, но уже одевшись, ходили по залу, подсаживались к посетителям и за разговором предлагали купить шампанское, которое здесь стоило по двести долларов.

— Консуммация, — вновь пояснил Саломатин. — Процесс зарабатывания денег для заведения.

— Скорее, мастурбация, — усмехнулся Клим.

Ребята пили пиво, посмеивались, обсуждая ту или иную девушку.

— Лариса бы им всем сто очков вперед дала, — заметил Серж.

— Еще даст, когда сюда приедет, — кивнул Клим. Он знал, что Серж к ней «неравнодушно дышит», но нарочно поддергивал. Всем, не сговариваясь, понравилась светловолосая пассия с гибким телом. Пригласили ее за свой столик. Переводчик не понадобился, оказалась действительно русская — из Питера. Зовут Светой, работает по полугодичному контракту, по месяцу в каждом городе. Ей еще повезло, что вместо договора не подсунули «липу» и не отобрали паспорт, а то могла бы очутиться в каком-нибудь занюханном гамбургском борделе. И «обслуживала» бы по шесть-десять клиентов за ночь. А здесь с этим строго, просто стриптиз и все.

— Так уж и все? — усомнился Валера.

— Заставить нельзя, но если можешь договориться — пожалуйста, откровенно ответила она, с интересом взглянув на молодого парня. — Только не на нашей территории.

— А сколько это будет стоить?

— Гринов пятьсот. Смотря кого ты имеешь в виду.

Валера чуть покраснел, не спуская с нее восхищенных глаз. Света мягко улыбнулась и почему-то посмотрела на Игоря, словно признавая в нем старшего.

— Договорились, — усмехнулся он. Пусть отдыхают по полной программе, когда еще удастся выбраться? Не такая уж сладкая у них жизнь, как думают.

В это время внимание ребят привлекла внимание шоколадная бразильская дива, довольно мускулистая, но стройная. Серж даже зааплодировал, поскольку ему нравились сильные экземпляры. Но «экземпляр» действительно оказался еще тот, поскольку, оставшись без единой нитки, «он» сдвинул ноги, сжав между ними свой пенис.

— Елки-блинчики! — произнес растерянно Серж. — Вроде, и грудь есть… Оно — кто? Гермафродит?

— Да нет, — устало пояснил Саломатин. — Просто транссексуал, у которого один этап операции уже закончен: в грудь силикон закачали, гормонами обкололи, а операция по смене пола еще не делали. Теперь ей, или ему, член удалят и промежность скроят. Правильно я говорю, Светочка?

— Ее, кстати, Хуана зовут, — кивнула та. — И она уже имеет жениха в Цюрихе.

— Такого же обделка? — возмутился отчего-то Серж. — Они тут что — все такие? По нашему — пидоры!

— Тут много «переделанных», — согласилась девушка. — К примеру, можно поспорить, вон та турчанка за соседним столиком — кто она, как думаете?

— Ну, баба… Только руки здоровые. Надо поближе посмотреть. Пригласи ее, Свет, к нам.

Турчанку долго уговаривать не пришлось, через минуту она уже сидела с русскими мужиками за их столиком. Широкая в кости, полноватая и очень много волос. Но все же — женственная. Заказали шампанское. Рассматривали ее с разных сторон и сошлись во мнении, что «это» — бывший мужчина.

— Правильно, — сказала Света. — Теперь — Фатима, а была Кемалем. Это вам, мальчики, не город Самара. Ев-ро-па.

«Перерождение — подумал Игорь. — Генетическое изменение людей в иных существ, мутация, вот уж действительно сатанинские штучки — все ведется к тому, чтобы данную тебе Богом жизнь превратить в биологический суррогат. Чем лучше резиновые куклы, набитые вместо мозгов поролоном? Европа! Неужели это — цивилизация, которая собирается учить Россию? Чему?» До него доносилась музыка и громкие голоса: разошедшийся Серж все выпытывал у Светы — а как же они все устраивают, между собой?

— Почти натурально, — отвечала она. — То, что тебя интересует, у Фатимы соединено с прямой кишкой, понимаешь, Ну, влагалища как такового нет, — Света даже взяла салфетку, пробуя нарисовать анатомическое строение транссексуала. — Я ведь в медицинском училась. Естественно, что никакого оргазма она не испытывает и «кончать» не может…

— А для чего же тогда такие мучения принимать? — спросил Валера. Причем, добровольно?

— Потому что с жиру бесятся. От скуки, — объяснил Клим. — И безверья.

— Так ей все равно куда трахаться, кайфа нет? — не унимался Серж. Света! Скажи этому козлу гнойному, Фатиме этой Кемалевне, чтобы отвалила от стола, не то в рот выпишу. Будет ей трах фейсом об тейбл! Засранец обрезанный. Инвалид секса. Пидор без помидор.

— Ладно, мальчики, хорошо с вами, но мне работать пора — хозяин злится.

— Это который — вон тот, плюгавый, цыганистый?

— Да, он итальянец.

— Мафиозо? — Серж, видимо, уже хлебнул лишнего, не остановишь. — Да пошел он! Хочешь, сейчас ему бутылку об башку разобью?

— Ой, ребята, не надо! Он в общем-то не плохой. Да и я на работе. Не скандальте.

— Тогда бери еще шампанского. И водки, если найдется. Душа в бой рвется!

— Я ухожу, — сказал Саломатин и поднялся. — Утром в фирму.

— Ну и уходи! — крикнул ему вслед Серж. — Сыр швейцарский.

Света смеялась, пересев ближе к Валере. Может быть, ей было не так уж сладко, на этом «контракте»? Вдали от родного Питера? Серж с Климом стали подзывать одну девушку за другой и спорить — какого рода? Проигравший заказывал выпивку.

— А вы все время молчите… — сказала Света, поглядев на Кононова. Не греет?

— Все путем, — усмехнулся он. — У меня собака пропала. Можно ли здесь купить веселого, преданного, говорящего по-русски щенка? Дворянской породы… Без вида на жительство?

Уходили поздно. Оставался один Валера — хотел дождаться Свету после работы. А Серж на прощанье долго сжимал в объятьях щуплого цыганистого итальянца и все повторял:

— Мы еще вернемся, слышишь? Привет тебе от русской мафии, понял? Рашен мафиози, говорю, ясно?

— Си, си! — кивал головой хозяин стриптиз-бара, ужимаясь от страха в комок.

…Утром, после завтрака за «шведским столом», подъехал на «фольцвагене» Саломатин и повез Кононова на консультацию в клинику. Врач, долго осматривая и перкутируя пациента, глубокомысленно порекомендовал ему целый комплекс процедур: электротерапию, мази, водный массаж и чистый воздух в одном из частных пансионатов в Мантре. Но то же самое Игорю советовал и Денис, бесплатно. Решили отправляться в этот курортный городок на следующий день. А пока вновь бродили по тихим улочкам, катались на моторных лодках по Женевскому озеру, состязаясь друг с другом, пообедали тут же, на набережной — каким-то жидким пюре, по ошибке именуемым супом, и баварскими сосисками. На сей раз, из всех самым молчаливым оказался Валера.

— Как у тебя со Светой-то? — спросил Игорь. Парень выглядел расстроенным.

— Не дождался, — ответил за него Клим. — Хозяин ей нагоняй дал, а Валеру вежливо «попросили».

— Я ему башку откушу? — пообещал Серж, намереваясь тотчас же ехать в стриптиз-бар «Максим».

— Погоди, все равно закрыт, — остановил Игорь. — А вечером заглянем, посидим снова. Только без всяких скандалов. Мы здесь — гости. А в чужой монастырь, сам знаешь Владимир Ильич, пока тут жил, головы никому не откусывал и вел себя паинькой, за что и получил деньги от Кайзера на октябрьскую революцию. А тебе и пфеннига не дадут, коли станешь рыпаться.

— А мне тут не правится, — угрюмо ответил Серж. — Скучные все какие-то, чопорные. Словно неживые. Одни банки на каждом углу. Ленин-то, чай, здесь сифон подхватил?

— Страна банкиров, шпионов, мошенников со всего света и самодовольных обывателей, — изрек Клим. — Но него не отнять — так это чистый воздух. Игорь, давай-ка съездим в одно место, где наркоту продают? Хочу посмотреть — как у них с этим делом…

Игорь подумал и согласился. Когда еще представится случай? На арендованном «Порше» тронулись в пригород Цюриха. Там, под мостом, кучка каких-то хипарей в открытую продавала «дозы» кокаина — по пятьдесят баксов за пакетик. Невдалеке стояла полицейская машина, а оттуда лениво наблюдали за процессом.

— Вот ведь суки! — с возмущением сказал Серж. — Пасут козлов, чтобы не обидели. Наши менты, по сравнению с ними, просто честь и совесть планеты. А эти и не скрывают, что навар имеют!

— А вот в Амстердаме — начал рассказывать Клим, который не раз был в Голландии еще со своими высокопоставленными родителями, — дело обстоит так: там каждое утро по городу автобус катит, и медперсонал раздает наркошам «кислоту», чтобы ломку снять. У них экстези и амфетамин даже не считается за наркотик. А коноплю и марихуану дети курят.

— Нет, правда? — удивился Валера. У него заблестели глаза.

— Ты мне ребенка не испорти разговорами, — заметил Игорь, видя, как Клима самого начинает трясти от зрелища переходящих из рук в руки пакетиков.

— Я просто рассуждаю о национальных особенностях. Америкосы, например, пластиковые люди, живут на силиконе и гормонах, буквально помешаны на них. А голландцы — синтетические. И еще у них главная проблема — почти поголовная зоофилия. Трахаются с собачками, зайчиками и прочей живностью. Местные гринписовцы вопят, а те выходят на демонстрации и на плакатах с юмором пишут: «Запомните, зеленые говнюшки, что я, чистопородный дог Макс, получаю удовольствие, когда трахаюсь со своей хозяйкой, и не лезьте со своим мудизмом в мою личную жизнь!» И вместо подписи — отпечаток собачей лапы. А как ты хочешь? Демократия. У всех свои права. В следующем году свою олимпиаду будут проводить никрофилы. У них уже и профсоюз создан. А в борделях мулатки придумали новое состязание: засовывают себе скользкий банан, тужатся и выстреливают им в лоб клиенту. Метров на пять летит, сам видел. Проигравший платит.

— Ладно, Клим, возьми себе пакетик, хочешь ведь, — произнес Игорь, чтобы остановить его болтовню. Тот не стал прикидываться, быстро побежал и вернулся с «дозой». Тут же, в машине, разложил на бумаге дорожку, свернул трубочку и разнюхал. Потом сосредоточенно откинулся, некоторое время молчал, ворочая челюстью.

— А ты знаешь, самая настоящая туфта, бадяжный, с сахарином — сказал наконец он. — Вот гномы цюрихские, гниды! Пять-десять гринов за такое дерьмо!

— Дай-ка попробовать, — Валера потянулся к трубочке, но получил от Игоря по рукам. Скомкав бумагу, он вышвырнул ее в окно.

— Теперь так, — жестко произнес Хмурый. — Если еще раз от тебя такое услышу или увижу — получишь уже не по рукам, а в зубы. А на третий раз уйдешь из бригады. Это касается и тебя, Клим. Особенно — тебя. Здесь была твоя последняя доза, понял?

— Ну! — кивнул тот.

Локтевым сгибом здоровой руки Игорь обхватил его за шею и сжал так, что Клим начал хрипеть. Глаза стали вылезать из орбит, губы хватали воздух, он упирался руками, но Хмурый держал крепко. Потом отпустил.

— Ты понял? — повторил он. — Иначе наши пути расходятся.

— Понял, — сказал Клим, массируя горло, опасливо косясь на него. — Все понял. Слово.

— Тогда поехали. К итальянцу.

Невозмутимо сидящий за рулем Серж включил зажигание.

…На следующий день машина мчалась к Мантре — городку горных отелей и замков, на границе с Италией и Францией, спокойному и приветливому курорту. Яркое солнце, свежий воздух, тишина, граничащая с идеальной белизной чистота, пальмы под окнами номера, шезлонги на балконах, мягкие халаты. Что еще нужно для нормального отдыха? Валера спал на заднем сиденье.

— Умаялся, — объяснил Клим. — То ли Света его уморила, то ли он — ее. Ну понятно: здесь ведь мужиков почти нет — одни голубые да онанисты. А тут такой бычок из России!

— Она скоро в Москву приедет, — пробормотал сквозь сон Валера. Контракт заканчивается, встретимся…

— Жди! — усмехнулся Клим. — Кто вкусил этой отравы — назад не возвращается…

А что он имел в виду под «отравой» — сладкую жизнь, наркотики, блага цивилизации или что-то другое, иные искушения, — осталось неясно. Ведь отравой может быть и постоянная влюбленность, и ленивая мечтательность, и унылое самосозерцание, все то, что пагубно входит у тебя в привычку, постоянно разрушая душевные скрепы, уводя от реальной жизни — в мир иллюзий. Те же «дозы», принимаемые тобой все больше и больше, пока одна из них не окажется смертельной.

Процедуры начинались и заканчивались по утрам, все остальное время было свободным. Друзья бродили по городку и окрестностям, выбирались на склоны гор, заходили в различные кафе и ресторанчики. Их было тут множество, с любой кухней, на выбор: от китайской до почти инопланетной, с космическим рационом. На дискотеки пускали по карточкам пансионата, как в славные советские времена в каком-нибудь Кисловодске. Там Игорь познакомился с одной танцовщицей-мулаткой, настолько темпераментной, что через несколько дней ему уже было не до процедур. Дополнительное «лечение» пошло впрок…

— Дикая кобылица и мертвого поднимет! — говорил Клим. Слово свое он держал: к наркотикам не притрагивался.

Промчались отведенные на пансионат две недели, дальнейший их путь лежал в Германию. Там жил партнер по совместному бизнесу, «шенгенская виза» позволяла путешествовать по всей Европе. Жаль, времени уже осталось мало. Звонили в Москву, но поговорить толком нельзя — все намеками. Мишель сказал по телефону, что «ждут сюрпризы». Догадывайся как можешь.

Поражало то, что все крупные города Европы заселены (а лучше сказать захвачены, тихой экспансией) выходцами из малоразвитых стран — Азии, Африки, Латинской Америки. Арабы, негры, малайцы, индусы… Коренные жители жались к окраинам, зеленым районам. Они уступали, растворялись в этом нашествии.

— Скоро вся Европа станет «цветной», — говорил Клим, большой спец по интернациональным вопросам. — Вы посмотрите, что делается? Жирные, аморфные, безвольные французы и итальяшки, немцы и англичане, лежат на спине и дрыгают лапками, а по ним твердой поступью идут колонны мускулистых алжирцев. Браво, я рад! Попробуй, тронь негра в Штатах! Тебя упрячут на двадцать лет за расизм. Америка и Европа протянет еще годков десять, не дольше. Потом — закат. Да здесь даже наших «азеров» больше, чем в Москве…

— Это точно, — соглашался Серж. — Пусть сюда и переселяются.

Берлин, как и предполагалось, был напичкан турками. Но часто слышалась и русская речь. Порою было даже непонятно — куда попал? Туристы, знакомые по соседним группировкам, опять же «чечи», все как дома. Может быть, твой дом — это вся Земля? Может быть, для кого как. Но Игорь не был сторонником идеи «всеобщего гражданства», «единой планеты». Человек Вселенной — кто это? Без корней и прошлого, без памяти и предков; сегодня здесь, завтра — в другой точке земного шара, везде хорошо, удобно? Для чего же тогда Господь сделал людей разными, дал каждому народу свой язык, свои особенности? Чтобы потом кто-то лукавый старался перемешать их, сбить в одно, легкоуправляемое стадо? Было ведь так однажды, в Вавилоне. Проходили. Знаем чем закончилось.

Партнер по бизнесу предлагал войти в долю при покупке отеля с рестораном в одном курортном немецком городке. Деньги не очень большие, а дело выгодное.

— Подумаем, — подытожил Игорь. Смущало то, что партнер намеревался осуществлять завоз танцовщиц-славянок, якобы он уже договорился с фрицами. Танцы — это одно, а Бордель — совсем другое. Кононов не собирался участвовать в «блядском» бизнесе. Вне правил, которым он следовал. А ведь за этим «отелем» из России не уследишь. А любой управляющий рано или поздно скурвится. Преданных и честных людей мало.

Вечером отправились в тренажерный зал при гостинице. Игорь обратил внимание на стройную немку-инструкторшу. Вообще-то они в большинстве мужеподобные, но эта — как исключение. И улыбается игриво. Жестами, на русско-немецком, договорился с ней сходить после тренировки в сауну. Парная-то у них общая… Ободренный согласием, Игорь ушел в раздевалку, встал под душ, затем перешел в сауну, взобравшись на верхнюю полку. Серж уже лежал тут давно и, судя по всему, спал. Ему было все нипочем, хоть за сто градусов. Было еще два фрица и какая-то обвисшая фройляйн. Прикрывая шрамы от ранений локтями, Игорь ждал свою инструкторшу, стряхивая с лица пот. Спустился пониже. Наконец, она появилась, нисколько не стесняясь своей наготы. А чего стесняться красивой фигуры? Села рядом, улыбаясь Игорю, потихоньку стали кое-как разговаривать. Через какое-то время, она подняла руку, чтобы поправить прическу, и Игорю бросился в глаза пук нестриженного рыжего меха подмышкой. «Тьфу ты!» — подумал он сердито. Словно угадав его мысли, Серж пробубнил с верхней полки:

— А ты знаешь, как наши вычисляли во время войны немецких шпионок? По подмышкам!

Инструкторша что-то залопотала на своем языке, указывая пальцем на шрамы на предплечье и животе Игоря. Видно, хотела узнать — откуда они взялись, эти пробоины? Кто отметил, в каком сражении? Но у Игоря уже пропало всякое желание.

К концу срока Кононову так смертельно надоела вся эта «заграница», что он спал и видел себя в Москве — пусть столица стала уже почти чужим городом, но все равно она наша, белокаменная, и ее предстоит отвоевывать вновь. А порою хотелось подойти к какому-нибудь полицейскому и просто расквасить ему нос. У него даже стала слегка подниматься температура. Болезнь к отеческим гробам, как аллергическое явление за рубежом. Нет, скорее домой, обратно…