"Тень луны" - читать интересную книгу автора (Трапезников Александр)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

А начиналось все более десяти лет назад. Именно тогда бывший таксист Кононов влился в бригаду Стаса-измайловского, державшую наперсточников, промышлявшую угоном машин и подбиравшую под себя гостиничный комплекс возле метро. С районной милицией уже была договоренность: те не трогают их, а они обеспечивают порядок на подведомственной территории. Но Игорь не просто пришел и «влился», как молоко в сметану, он знал Стаса давно, еще с тех времен, когда вместе качались в одном тренажерном зале. Со Стасом тогда было полное взаимопонимание, даже дружба. Они много рассуждали о житье-бытье, о спорте, политике, о разном. Начало восьмидесятых, о чем можно говорить? О «маразматике» Брежневе и о том, как славно живется за границей. Предел мечтаний — турпоездка, радость — билеты на кинофестиваль, без дачи и машин — ты считаешься «упакован» не полностью и обязательно «двойной кофе» в ресторане, где ты можешь выкурить кубинскую сигару, которых навалом в любом табачном киоске. Им по двадцать пять лет, но Игорь только что закончил лесотехнический, а Стас где-то подрабатывает грузчиком. И зарабатывает раза в три больше, чем инженер «зеленых насаждений» Кононов. Оба бывшие спортсмены, форму поддерживают обязательно. За спиной — армия, кое-какие веселые приключения; впереди — открытый мир. Так кажется.

Потом между ними пробежала «кошка», в лице юного создания, Лены… Они ухаживали за ней оба, познакомившись на какой-то вечеринке, и длилось это полгода, но в конце концов, девушка предпочла Игоря. Но даже не это послужило причиной разрыва, умный человек никогда не будет ссориться с другом из-за женщины. Охлаждение отношений — да, но не враждебность. Время поединков ушло в прошлое, да и тогда дуэлянты часто примирялись, обменявшись выстрелами, и шли в кабак, к цыганам, пить за здравие. А тут вмешался еще один человек, полуприятель, некий Крот, также накачивавший мускулы в этом атлетическом зале при строительном ПТУ. Он очень умело встрял между ними, рассказывая одному на ушко — одно, а другому — другое. Сплел такую хитроумную интригу, что в воздухе запахло предательством, а это единственное, чего нельзя простить в дружбе. Зачем Кроту все это было надо? Непонятно. Но есть такие люди, которые просто не могут жить без того, чтобы всех не перессорить. Своего рода вампиризм, подпитка черной энергии. Но своей цели будущий «авторитет» Крот добился. Игорь и Стас разошлись молча и с тех пор не виделись.

Уже тогда Крот занимался кое-какими темными делишками, в основном, фарцой, но Игорь об этом не догадывался. Знал Стас. Потому-то он и нужен был Кроту, отдельно от Кононова, поскольку в то время Игорь мог и отговорить друга. Но судьба распорядилась иначе — Крот, Стас, Кирильчик и другие «качки» организовали группу, именуемую на языке юриспруденции «банда». Занимались налетами на квартиры, «бомбили» теневиков. После известного фильма, популярным выражением в народе стало жегловское: вор должен сидеть в тюрьме. Но Стас знал и любил повторять другую истину лучше быть вором, чем постоянно говорить ложь. Гораздо позже, почти через восемь лет, Кононов наткнется на эти слова в книге премудростей Иисуса, сына Сирахова. И задумается. Выходит вор, разбойник, с осознанием собственного греха гораздо ближе к Господу, чем лицемер и ханжа; прикрывающейся напускной святостью? А таких лжецов неисчислимое множество, и все они у подножия трона. Что во времена Брежнева, что при ельцинском режиме. Впрочем, это одни и те же люди.

Долго сосуществовать на одном поле вместе с Кротом вряд ли бы удалось даже Стасу. Тот был беспредельно жаден, хитер, боязлив, ограничен в мыслях. И по коварному жесток. Вот уж к кому действительно была применима поговорка — лучше потерять с умным, чем с дураком найти… Окружившись такими же фигурами под стать себе — лицемерами и задолизами, Крот продолжал интриговать против всех, уже перейдя грань паранойи. Разделяя людей, ему удавалось сохранять власть. Кончилось тем, что опасаясь Стаса, он попросту «сдал» его во время «согласованного» налета. Менты получили в руки преступника, Крот — удовлетворение амбиций, а Стас — шесть лет тюрьмы. Но обо всем это Игорь Кононов узнал много позже, когда его бывший друг уже отсидел более половины срока на зоне. К тому времени он женился на Лене, выбрался по ее настоянию из «зеленых насаждений», перешел на денежную, но не приносящую радости работу в такси. Крутить целый день баранку — дело пустое и нудное. Так может и вся жизнь пролететь, под зубовный скрежет тормозов. Что же делать? Игорь остро чувствовал в себе какую-то скрытую, дремлющую до поры потребность в действии, в серьезном деле. А будет оно со знаком «плюс» или «минус» — не важно. Он знал, что его сил и воли хватит на многое. Идти в государственные структуры и подниматься там ступенька за ступенькой — нет, увольте. По лжи долго не походишь. Некоторые его институтские друзья встали на этот путь, лепя карьеру, процветали. Но какой ценой? Встречаясь изредка с ними, слушая их циничную откровенность и ловя на себе сочувствующие взгляды, он лишь усмехался, понимая, что его время еще не пришло. Ничего. Надо ждать. Но продаваться не будет. А тут как-то случайно и узнал от одного общего знакомого, что Стас — на отсидке…

Вначале Игорь долго сомневался — стоит ли написать? Потом все-таки, решился. Письмо в зону передали родители Стаса, с которыми у него установился контакт. Иногда Игорь заезжал к ним, помогал, чем мог. Неожиданно пришел ответ. Завязалась переписка. Пару раз Игорь ездил к Стасу «на свиданку». В местах «не столь отдаленных» внимание к тебе из внешнего мира — особый знак, тем более, если к тебе приезжает друг, пусть бывший. Примирение всегда возможно. К тому же, роль Крота в той давней истории уже давно выяснилась. Выйдя на свободу, Стас первым делом отправился к Игорю разговаривали и отмечали это дело полдня, а уж потом он поехал к семье. Встретился Стас и с «подельниками», которых на суде не сдал. Особенно ему хотелось «побеседовать» наедине с Кротом. От помощи Игоря отказался. После «душевного разговора» Крот три недели лечил морду и ребра в санатории.

Стас уже не мог и не хотел порывать со своим прошлым. Довольно быстро он сколотил рабочую группу и за короткое время значительно «поднялся» освоив новые условия жизни, новые правила, новые средства, и заняв не последнее место в криминальной иерархии Москвы. Игоря с принятием его решения он не торопил. Пришло время, и тот понял: выбора нет. Определившись в своей судьбе, Кононов будто сжег оставшиеся за собой мосты.

По настоянию Стаса, Игорь занялся охраной наперсточников, потом организовал прикрытие для других групп, обкладывающих данью торговые точки, хозяева которых сами бежали наперегонки по ту или иную «крышу». Среди нарождающихся бизнесменов считалось чуть ли не модным заявлять: а за мной стоит такой-то авторитет или такая-то группировка. Чем выше ее слава, тем больше и уважение к этому нуворишу. Милиция, быстро сориентировавшись, включилась в «сферы влияния», урывая от пирога куски и ломти. Каждый за себя, особенно, когда в стране полный беспредел и хаос. Между тем, организация Стаса-Измайловского расширялась, в нее стекались, как ручейки мелкие разрозненные группировки из 3–5 человек, которые в автономном плавании просто бы не выжили. Численность его хорошо оснащенного «братства» доходила до семидесяти бойцов. Их требовалось постоянно подпитывать, загружать все новыми и новыми заданиями, держать на боевом взводе, иначе неминуемое разложение. Армия, обросшая жирком и ленью, обречена на разгром. У Стаса наладились отличные отношения со славянскими лидерами, сам же он примыкал к создаваемой «империи» Флинта, считавшимся безусловным авторитетом. Наибольшую враждебность он испытывал со стороны кавказских группировок. Начались кровавые разборки, уносившие много жизней. Непрерывная война шла постоянно, а сообщения о ней напоминали сводки «Инфорбюро».

Пока Дудаев вооружал свою армию, чечи и другие южане подгребали под себя Москву, пользуясь негласной поддержкой мэра и других высокопоставленных политиков. Очевидно, они уже тогда решили превратить столицу России — в свой город, вытравить из нее еще оставшийся русский дух. Напоминало все это отсечение головы от туловища. Идея дальновидная, выросшая в лабораториях алхимиков «нового мирового порядка». И противостояли этому нашествию не сами жители, не администрация, а славянские криминальные группировки, в первую очередь — Флинт. Он, может быть, более других понимал, что здесь решается многое. Его идеи и установки полностью разделялись Стасом и Игорем. Тем более что жесткий прессинг со стороны «зверей» приходилось испытывать постоянно.

…Как-то раз, когда Кононов «держал порядок» возле гостиничного комплекса, азеры напали на наперсточников, успев поломать несколько игроков. Самому искусному мастеру — Проктору — досталось больше всех, он потом несколько месяцев отлеживался в больнице. В общей потасовке участвовало десятка четыре человек — с той и другой стороны. Милиция не вмешивалась, предоставив выяснение отношений самим поединщикам. Горцы временно отступили, наткнувшись на хорошо организованный Кононовым «боевой кулак». Но их лидер, Мовлад, получил пробоину в голове. Кто нанес ему серьезную травму, выяснилось очень быстро: в отличие от местной милиции, черные обладали точной информацией. Это был Хмурый. К семи вечера разгоряченные обидой соплеменники бросились на его поиски. Собралось их до пары сотен, и тут уже Игорю пришлось демонстрировать свою проворность и спортивные навыки. Преследуемый толпой, он едва успел прыгнуть в «шестерку» Сержа и они рванули под защиту местного отделения милиции. Однако, возбужденных и подогретых абреков это ничуть не остановило. Кончилось бы тем, что Игоря и Сержа разорвали, если бы они не перепрыгнули через забор «конторы» и бежали дальше. Во внутреннем дворе отделения азеры устроили настоящий погром, превратив брошенную «шестерку» в кучу металлолома. Эти события получили серьезную огласку в прессе, а милицейское начальство решило возбудить дело по факту нанесения телесных повреждений, хулиганства и организации массовых беспорядков. И инициатором столкновения выставили Кононова. Вердикт вынесен: задержать!

Отправив Лену к ее родителям, Игорь забаррикадировался в своей квартире с десятком крепких ребят: Серж, Петро, Меченый, Мишель, Клим и другие. Неизвестно, каких гостей надо ждать: оперов или от Мовлада? «Наружка» сообщила прибывшим омоновцам, что лучше не рисковать, подождать пока люди Хмурого разойдутся. Время тянулось, мусора толкались в подъезде и вокруг дома, но идти штурмом не решались. Да и не особо жаждали, понимая, что их самих втягивают в разборки. Приехал Стас. Оперы расступились, в квартиру он вошел беспрепятственно.

— Ну, что, братан, выходит, у тебя сейчас два пути, — спокойно сказал он. — Или пускаться «в бега», тогда станешь нелегалом, а это хлопотно, или подчиниться. Месяца два-три покантуешься в изоляторе, а «дело» мы с адвокатами развалим. Ничего они тебе припаять не смогут. Выбирай.

— Ганди когда-то написал, что мужчина должен пройти три испытания семьей, войной и тюрьмой, — поразмыслив, отозвался Кононов. — Похоже, надо последовать его совету, коли выпадает такой случай.

— Я знал, что ты так и решишь, — кивнул Стас и пошел к выходу. Явившимся вскоре операм сопротивления оказано не было. Защелкнув на руках Игоря «браслеты», его увезли.

В Бутырке Хмурый провел три месяца, многому научился. Там он и познакомился с Каллистратычем, который как бы взял молодого рэкетира под свою опеку, хотя тот и не нуждался ни в чьей защите — о нем уже шли слухи, его знали. Да и авторитет Стаса играл не малую роль. Но с Каллистратычем было интересно проводить время, скучая на шконке, слушать его житейские байки и неожиданные умозаключения. Старик многое повидал, сидел еще во времена Сталина, относился к своей судьбе и жизни с философским спокойствием. Он подвиг Игоря на долгие внутренние размышления, обозначив те вопросы, которые рано или поздно встают перед мыслящим существом: кто мы? куда идем? для чего существуем? что есть правда? Почему должны умереть? Какую миссию выполнить?.. В беседах с Каллистратычем Игорь окреп духом, прозрев многие истины, обрел объяснение тем мыслям, которые в союзе с волей двигали его судьбу вперед.

А Стас оказался прав и сдержал слово: через три месяца «дело» начало разваливаться на глазах, Мовлад сбежал из больницы, Кононова выпустили под подписку о невыезде. На последние допросы он уже приезжал в новеньком «БМВ», с шофером и личным телохранителем Борисом за рулем. А еще через пару недель была проведена ответная профилактическая акция.

Мовлад поставлял в столицу из Азербайджана фуры с фруктами, где в ящиках с двойным дном перевозилась «дурь»; с плодоовощных баз она затем распылялась по палаткам и рынкам. Все это осуществлялось под прикрытием местной милиции и РУОПа. В один из выбранных дней, фуры были остановлены на подъезде к городу автоматными очередями по колесам. Не ожидая столь дерзкого налета, водители и охрана разбежались. Машины загнали в лес и сожгли. Одновременно с этим, в те же часы, в кафе, где собирались Мовлад и его кунаки, неожиданно ворвалась группа из восьми человек — все в масках, комбинезонах, с битами и оружием.

— Лежать! — предупредил хриплый бас.

Отдубасив это сборище, перебив все, что можно, подстрелив двух, особенно прытких, но так и не найдя Мовлада, налетчики погрузились в поджидавшие «джипы» и растворились на вечерних улицах. Руководил этими операциями лично Хмурый.

Серьезный прокол случился зимой. Игорь вместе с Мишелем и Меченым отправились «брать» одного бизнесмена, который был у них в долях, но в последнее время начал интриговать — вытеснять их из дела. То ли ложился под другую бригаду, то ли вообще сошелся с «сильными мира» и решил, что возвысился на недосягаемую высоту. Окружил себя секьюрити из частной охранной фирмы, на телефонные звонки не реагировал, Надо было разобраться. Поехал специально малой группой, чтобы не привлекать лишнего внимания, на арендованном у СП «мерседесе». За рулем опытный шофер — Вовчик, его дело жать на газ, основную работу должны были сделать Игорь с ребятами. Бизнесмена требовалось перевести на загородную дачу, хорошенько попугать и заставить переписать учредительные документы предприятия на другое имя. Ему хватит и того, что уже успел наворовать, даже детям останется. Убивать его никто не собирался.

Остановились неподалеку от офиса, вышли. Мишель — тщательно загримированный, в макияже, переодетый в женское платье, в шикарной шубе выглядел очень эффектно. Позвонил в железную дверь, видеокамера передала на монитор охранникам изображение красивой блондинки. Все знали, что этот бизнесмен — большой бабник, наверное, и Мишеля приняли за одну из его пассий. Запиликал сигнал, магнитные створки разъехались. Артист вошел внутрь, за ним рванулись Игорь и Меченый. Двое охранников уже стояли по стойке смирно на мушке у Михаила — под норкой очень удобно прятать немецкий автоматический пистолет. Связав стражам руки и ноги крепким скотчем, залепив рты, их положили рядышком, лицом к стенке. Затем пошли дальше, оставив дверь заблокированной. В приемной находилось еще двое охранников, которые сопровождали бизнесмена постоянно, даже в туалет. Увидев блондинку, они насторожились: откуда взялась? Выдвинув шокер, Мишель влепил им обоим хорошую дозу вольт, отчего они затихли на полу, немного подергавшись. Игорь заглянул в кабинет к бизнесмену:

— Пошли. И без скандалов. Прокатимся.

Тем же путем вернулись назад, сопровождая пленника. Мишель держал его под руку, упирая в бок дуло «Хеклера». Ни дать, ни взять — сладкая парочка, только «жених» отчего-то бледен… Подошли к «мерседесу», Меченый открыл багажник:

— Ложись. Будешь кричать — пристрелим.

Тот не заставил себя упрашивать. Все шло нормально. Вовчик рванул с места, Мишель даже запел какую-то арию. Но, видимо, рано радовались. Где-то на Домодедовской улице их засек милицейский патруль. То ли случайно, то ли начала работать система «Перехват»: выяснять было некогда. Тормознув для приличия, Вовчик крутанул руль и понесся с сумасшедшей скоростью… Один из патрульных дал вдогонку очередь из автомата — догонять бесполезно. Но стрелком он оказался неплохим: двоих одной очередью. Когда Вовчик стал заваливаться на Игоря, тот успел перехватить руль, а то бы они вмазались в ближайший фонарный столб. Так и мчались вперед, а простреленная голова шофера тряслась у Хмурого на плече. Стекла в «мерседесе» были разбиты, да и вести машину в таком состоянии невозможно. Пригодились навыки таксиста. Сворачивая во дворы, Игорь бросал «мерс» то влево, то вправо, избегая аварии. Наконец, в какой-то арке, остановились.

— Живы? — спросил Хмурый.

— Вроде — да! — отозвался Мишель, у которого сполз парик.

— А тот, в багажнике?

— Сейчас посмотрим.

Меченый выбрался из машины, щелкнул замком.

— Наповал, — сказал он, возвращаясь.

Теперь надо было исчезать и как можно скорее. Труп Вовчика с собой не захватишь, придется оставить тут. Забрав его документы, они прошли дворами на соседнюю улицу, поймали тачку. Затем, поездив, вышли, сели в другую. Всю дорогу молчали. Потом рассыпались, чтобы добираться по одиночке.

После этого происшествия им пришлось на некоторое время лечь «на дно», хотя никаких особых улик против них не было. Не в интересах наемных охранников откровенничать — кто похитил их хозяина. А Вовчика позже похоронили на Востриковском кладбище.

Как люди попадали в бригаду? По-разному. У кого завязалась связь по совместному отдыху «на нарах», кто откалывался от другой группировки, тянулся к более сильной, кто приходил сам. Большакова и Каратова разыскал Игорь, они были необходимы как высококлассные специалисты, технари, щелкающие все электронные новинки, словно орехи. Но с только появившимися в то время пейджерами произошел казус. Правда, не по их вине.

Радиотелефонами всю бригаду не обеспечишь — тогда они были еще слишком дороги, громоздки и неудобны в обращении, а кроме того, их частота легко прослушивалась: и конкурентами, и подсевшей спецурой. Иное дело — пейджеры, Стас закупил их несколько десятков. Очень удобно: получаешь информацию и можно не отвечать. Сначала не разобрались, что и у них есть свои недостатки. Оказалось, что спецкомпьютеры в милицейских конторах могли считывать всю пейдженговую информацию их эфира и хранить ее в течение трех суток. Кому надо — приезжай, списывай. А интересного там было много. Эти записи снимались спецслужбами и анализировались с привлечением оперативных данных из других источников. Основной же (и самый надежный) источник информации во все времена — это сексоты, стукачи, провокаторы. Никакая техника их не вытеснит никогда. Человека берут прямо с улицы, привозят в отдел, запускают «под молотки», прессуют, а потом говорят: «Пиши, милок, я… такой-то… обязуюсь носить информацию в клювике…» Не каждый вытерпит и подпишет. Если «шушера», то для него стать стукачом — это погулять на свободе лишних два-три годика. Потом все равно сажают. А если это соглашение выбито из «правильного», то опер, знаю, что его подопечный повезет «дезу» и толку от него никакого все равно не будет, частенько идет к «братве» с этой бумагой и предлагает купить «козла». Невиновный получает пулю, а опер — баксы. Но подзавясть институту сексотов не даст ни один государственный строй, особенно в среде «демократов», у которых это клеймо на лбу выбито.

Однако, пейджер — не человек, с ним менее интересно, но он врать не будет. Спецслужбы организовали собственную пейдженговую компанию с номером 239-10-10, где шел сбор осенних грибов, высаженных «братками» и отслеживались все их телодвижения. Потом разработали и провели несколько операций районного масштаба. Одна из них началась и закончилась у магазина в Беляево. Для этого там устроили засаду, а на пейджеры «интересных клиентов» сбросили информацию, типа: «Серый, подъезжай туда-то, Макс.» Одна из текстовок шла Меченому, который в то время уже числился в розыске, от Стаса. Всех, подкатывавших к магазину в Беляево с пиликающими пейджерами, брали в клещи и запихивали в «воронки» — потом разберемся… Улов оказался недурен: несколько «беглых», кое-кого взяли с наркотиками, других — за ношение оружия. Попался и Меченый, как кур в ощип.

Но семейная жизнь с Леной не получилась. Вроде бы, теперь все есть — и отдельная благоустроенная квартира, и бабки, и машина — какую хочешь, за границу с ней ездили, но — это уже стало понятно — не нужны ей больше деньги, да и ему тоже. Не в них счастье. Власть, слава и богатство — три искусительных змея, смертельнее всего жалящих человека в душу. А все остальные пороки к ним пристегиваются. Но Игорь не стремился также и к славе, и к власти; он жил, выполняя свою работу и пытаясь понять мир, себя в нем, свое предназначение. А то, что к нему тянулись люди, слушали, верили, шли за ним — так это было не потребностью его сердца, а состоянием воли и разума. Подобные люди, умерившие свою гордыню и довольствующиеся малым, становятся в итоге и вождями, и пророками.

Тянулись все, но не Лена, все больше отдалявшаяся от него. Также и он, отказавшись от попыток объяснить свою новую жизнь. Она не знала, но, конечно же, догадывалась — чем он теперь занимается. Ночные звонки, вызовы, поездки, друзья, многие из которых вызывали ее раздражение или страх, его молчание, нахмуренность, — все это влияло на настроение, делало атмосферу в семье тяжелой и душной. Женская логика совершенно отличается от мужской. Стремясь к обладанию, они готовы унизить себя и мстить потом за испытанное унижение, а прощая, разрушать прощенного; любя, жертвовать любовью, а ненавидя — любить; помня о прародительнице рода, они вмещают в свое сознание и искусительное яблоко, и изгнание; следуя за мужчиной, навеки привязанные к нему, редко бывают настоящими помощниками и опорой, потому что сами ищут в нем лишь подпорку собственной жизни, вымышляя искусственные образы или обращаясь к мифам о «настоящем мужчине». Жена да прилепится к мужу и забудет отца и мать, — сказано в Евангелии, но всякой ли женщине дано понять библейскую истину? Принять мужа таким, каков он есть, со всеми его пороками и грехами, поскольку безгрешных людей нет.

…Игорю очень хотелось вновь наладить взаимоотношения с Леной, которая даже несколько раз уезжала от него к родителям. Последнюю попытку он предпринял в новогоднюю ночь, за несколько дней до которой тремя обкакавшимися от страха и собственной подлости заговорщиками было объявлено, что Карфаген — Советский Союз — разрушен. На душе было муторно и противно, но рядом за столом сидела Лена, и они были одни в квартире.

— Что же будет? — спросила она, имея в виду не страну, а их жизнь, а может быть, все вместе, поскольку все связано и неотделимо. А расчленяя государство, те, другие, даже не понимали, что кромсают собственную плоть, но не чувствуя боли в каком-то дурном наркозе, парализовавшем мозг, душу и сердце.

— Хотя бы наш союз сохранить, — отозвался он. — Ты и я, разве это мало?

— Порою, даже чересчур. Иногда мне кажется, что ты приходишь ко мне не один, а с целой толпой Кононовых. И я боюсь не угадать и ошибиться — где ты, настоящий, подлинный, тот, которого я знала, а где — другой, другие, чужие мне.

Лена не смотрела в его глаза, но говорила искренно. Ей также хотелось объясниться с ним, войти в Новый Год обновленной, а непонимание, как тяжелые вериги, оставить в прошлом.

— Скажи, ты против того, чем я занимаюсь?

— И это тоже. Зачем тебе? Если ради меня — то напрасно. Я предпочла бы жить в маленьком провинциальном городке, в уютном домике, без постоянного напряжения и ожидания, что тебе позвонят однажды утром и скажут, что тебя ночью застрелили.

— В маленьких уютных городках творится то же самое. Если все мы начнем жить как черепахи или страусы, тем скорее до нас дойдет очередь. Кому противостоять?

— Пусть я буду «черепахой». Но ты ведешь свою войну не по человеческим законам.

— Их никогда не было, они писаны лицемерами. Есть одни законы — Божьи. И мне отвечать за то, что делаю.

— Открой шампанское… — устало сказала Лена. Ей не хотелось больше продолжать разговор, потому что переубедить или переспорить мужа не удавалось никогда. Он всегда поступал так, как считал нужным. А до Нового Года оставалось всего несколько минут…

Периодически Игоря захлестывала волна воспоминаний. Сейчас это была череда трагических событий шестилетней давности. Вроде и время прошло, а сердце щемит до сих пор…

Все началось, когда осенью 92-го года из тюрьмы возвратился Петрович приятель Стаса; влившись в бригаду со своей небольшой группой из пяти человек, он сразу же начал «мутить воду». Это не то, там не так, тут нужно иначе, и вообще надо «лечь под воров, а то у нас лица не особо…» От Флинта отколоться, задружить с Мансуром. Такого-то побоку, этого — в расход. Игорь с Петровичем сразу невзлюбили друг друга, но к «блатному» начали прислушиваться. Даже Стас, у которого были с ним какие-то взаимоотношения в прошлом. А в бригаде стал назревать раскол. Худо, когда появляется паук, сплетающий сеть интриг, все может рухнуть… Понял это, в конце концов, и Стас.

Вызвал Игоря, начали советоваться: как избавиться от этой «головной боли»? Накануне Петрович запорол верное дело, в котором погибли двое ребят. До этого, поехав на «стрелку» с соседней бригадой, вместо того чтобы договориться по-хорошему, стал угрожать, чем вконец испортил все отношения. Что это — глупость, дурная голова или намеренно? Теперь жди войны. А кому это нужно? Припомнились и другие проколы, раз за разом. Известно было и о его открытых разговорах: мол, если вы тут все такие — уйду к Кроту и уведу за собой полсостава. Ну, положим, половину бригады он бы не унес, но с Кротом мосты действительно налаживал. А самое главное, Стас получил эту информацию от «прикормленного» опера, которому удалось заглянуть в агентурные карточки с грифом «совсекретно», Петрович оказался «подставой», причем натуральной, завербованной еще на зоне. К делу были даже пришиты справки о проверки достоверности тех сведений, которые поставлял Петрович, и выполнении заданий. Теперь стало понятным, почему в последнее время шли все эти провалы и проколы. Зачем ему было надо мутить воду, ссорить «братву» и толкать на войну бригады. Возможно, где-то в недрах спецуры его готовили на этой волне крови возвести в лидеры, обеспечить поддержку органов, а потом контролировать и управлять.

— Все ясно, — сказал Игорь.

— Отпускать нельзя, — согласился Стас. — Чертила замутит в другом месте. Вот уж поистине: избави меня Бог от таких друзей, а с врагами мы сами разберемся. Есть у меня один бывший подрывник-афганец. Но надо, чтобы в бригаде об этом никто не знал…

Это было разумно, поскольку каждому не объяснишь: за что, да почему? Пойдут выяснения, найдутся адвокаты, прокуроры, а здесь не суд присяжных. А потом можно было спугнуть Петровича или вынудить его на ответный ход. Впрочем, так оно и оказалось. Когда через пару дней встретились с Афганцем, втроем, в маленькой забегаловке в Сокольниках, почти конспиративно, и объяснили ему суть проблемы, тот кисло усмехнулся:

— Петровича я знаю, — сказал он. — Еще та падла, и цена ваша меня устраивает. Только вот, Стас, какое кино выходит. Не далее как вчера, этот самый Петрович заявляется ко мне в берлогу. И предлагает мне то же самое. То есть, когда вы поедете на пикник, ты, Игорь, Серж и Мишель, отправить вас всех четверых к чертовой бабушке. И денег обещал на пять штук больше. Видно, не ладно что-то в вашем королевстве, а?

Похоже, он говорил правду, поскольку завтра вечером они действительно собирались на загородную дачу, но об этом знали многие, кто-то мог и проболтаться. А если Афганец врал, то очень искусно, набивая себе цену.

— Я, конечно, не стал его сразу отшивать, хотел сначала с тобой посоветоваться, — добавил подрывник. Тут уж он точно пургу гнал, почувствовав, что можно слупить с обоих клиентов. Вот с такими связываться — опаснее всего, Игорю он сразу не понравился: весь какой-то взвинченный, скользкий, наверняка на игле торчит. Но Хмурый молчал, а у Стаса было свое мнение.

— Пять штук премиальных я тебе, конечно, пришлю, — произнес он. Только ты зря надеялся, что Петрович тебе что-то выдаст, кроме аванса. Остальное бы получил венками.

— А где уверенность, что ты мне цветы не выпишешь?

— Получишь всю сумму сегодня.

Это также было рискованно: Афганец мог пуститься в бега, а держать у него на хвосте кого-нибудь из ребят, Лешу или Рябого — исключалось, никто в бригаде не должен был знать, что происходит. Пикантнейшая ситуация, чем сильнее в нее завязывались, тем больше головной боли. Замкнутый круг.

— Но работу свою выполнишь завтра утром, — добавил Стас.

— Не получится, мало времени. Только к вечеру.

— Ладно.

Теперь оставалось только ждать: в какую сторону подует афганский муссон? А что если он ведет двойную игру и уже обо все договорился с Петровичем? Денежки-то уже у него. Или вообще отправит на тот свет и их, и Петровича, наперегонки? Может быть и такое. Рентгеном его не просветишь.

— Ты ему доверяешь? — спросил Игорь.

— Выбора нет. Конечно, ни на какой пикник мы завтра не тронемся. Вообще, гуляем порознь. Петрович решил расчистить место, но гоняться за двумя сразу не сможет. По крайней мере, у нас в запасе почти сутки, ответил Стас.

Прошел день, наступил вечер. Игорь сидел дома и ждал от Стаса сообщений. В половине девятого он позвонил. Голос звучал глухо, очевидно, он говорил, прикрывая трубку рукой:

— У меня сейчас Серж и Мишка, в карты дуются. Полчаса назад был Петрович, интересовался — где ты, почему на пикник не едем? Я сказал, что попозже, к ночи. Потом он уехал — в «Метелицу». Ты бы смотал туда, понаблюдал за ним издали.

— Хорошо.

Игорь вышел из дома, пошел к своему «мерсу». Но прежде чем сесть за руль, внимательно осмотрел днище, подсвечивая себе фонариком, заглянул в мотор. Не обнаружив ничего подозрительного, включил зажигание, не забыв перекреститься. Нервы не то чтобы пошаливали, но на душе было как-то неспокойно. Уже через полчаса он был возле кафе «Метелица», на Новом Арбате. Загнав машину на платную стоянку, Игорь подхватил одну из девочек при заведении, даже не посмотрев на ее лицо, и пошел внутрь. В полутемном зале под модный шлягер прыгала молодежь, оторвавшись от яств, но Петровича среди них он «срисовал» сразу. Да и его «БМВ» стоял на той же платной стоянке. Выбрав себе столик в укромном уголке, Игорь заказал ужин на двоих, и поместил девицу так, чтобы она загораживала его, но сохраняя простор для обозрения. Петрович был не один — с каком-то бульдогом и двумя подругами. Одного он узнал, это был один тип из бригады Крота, такая же сволочь, как и его хозяин.

— Чего ты такой угрюмый? — спросила девица, у которой оказалась довольно миловидная мордашка. — Не болеешь?

— Болею, — сознался Игорь. — СПИД у меня. Так что не приставай.

— Жаль! — вздохнула путана. — Ну, ничего, я думаю, с презервативом можно. Ты мне нравишься. Меня Галя зовут.

— Угу, — отозвался Хмурый, продолжая наблюдать за Петровичем. Судя по всему, засиживаться они здесь долго не собирались. Вот только куда поедут? И доедут ли вообще? Спустя некоторое время, Игорь поднялся — Петрович и его компашка шла к выходу.

— Ты куда? — спросила Галя. — Мы же еще десерт заказывали.

— Пошли! — бросил он.

В вестибюле Петрович увидел Игоря и очень удивился.

— И ты тут? А мне Стас сказал, что у тебя температура!

— Полегчало. Решил развеяться.

— Ну-ну! — холодно произнес тот. — Тогда — поехали с нами?

— У меня тут своя свадьба, — Игорь кивнул в сторону девицы. — Так что поезжайте сами. Счастливых сновидений.

— И тебе того же.

Петрович с Бульдогом пошли к выходу, а их «грелок» Игорь чуть задержал. Если что и случиться, то не хотелось бы лишней крови.

— Я у них только адресочки возьму, ты не волнуйся! — крикнул он вслед Петровичу. Но тот лишь махнул рукой — такого добра…

Игорь тщательно записывал в блокнот телефоны девушек, искоса поглядывая сквозь стеклянную витрину в сторону стоянки. Петрович и Бульдог подходили к «БМВ».

— А я? — обиженно спросила Галя.

— И ты, лапочка. И вы, милые, все мы скоро на пикник поедем, — любезно пообещал он. Они уже садились в машину, решив, очевидно, подогнать ее ко входу. Взрыв раздался неожиданно, словно кто-то запустил в воздух огромную петарду со снопом искр и фонтаном огня. «БМВ» разнесло на части, витрина и другие стекла разлетелись вдребезги, хорошо еще, что они стояли за колонной. «Грамм триста тротила, не меньше!» — подумал Игорь, сгребая всех трех вопящих девушек в охапку.

— Быстро отсюда! — жестко сказал он. — Я вам обещал пикник? Это лучше, чем разбирательства с милицией.

Поймав возле американского посольства такси, они отправились к Стасу, причем всю дорогу девицы трещали без умолку. Конечно, с живыми лучше, чем с мертвыми.

А все, что осталось от Петровича — погребли с причитающимися ему почестями.

Август 1993 г.

На теплоходе, плывущем в сторону Углича, справляли день рождения Флинта. Поздравить первого авторитета Москвы пришло столько народа, что перегруженная посудина, напоминающая музыкальную шкатулку, натужно фыркала водой, медленно рассекая волны. Здесь можно было встретить представителей всех слоев общества — предпринимателей, банкиров, политиков, лидеров партий и преступных группировок, генералов милиции и ФСК — в штатском, ведущих тележурналистов и писателей, кинорежиссеров, артистов, эстрадных певцов, священнослужителей, эмигрантов и многих-многих других. На верхней палубе вживую играл оркестр — один из лучших в столице, на нижней — выписанная из Екатеринбурга модная рок-группа. Услужливые официанты разносили на подносах напитки, самую разнообразную закуску, бутербродики величиной с мизинец. В двух залах были накрыты столы, но время праздничного ужина еще не пришло. Капитан теплохода, купленного Флинтом со всеми матросами, озабоченно размышлял — как после разместить всех гостей по каютам? Но многие из них обещали сойти раньше, на ближайшей пристани, куда уже заранее были подогнаны машины.

Стас с Игорем стояли на верхней палубе, с бокалами в руках, облокотясь на перила. Метрах в десяти от них о чем-то беседовали с отцом Иринархом сам виновник торжества — Флинт. К нему то и дело подходили люди, которые еще не успели высказать свои поздравления, отвлекали от разговора. Но он всех выслушивал внимательно, кому-то пожимал руки, других обнимал, троекратно целуя.

— А где же Лена? — спросил Стас. — Что-то я ее давненько не видел.

— Мы разругались.

— Вот как!

Стас деликатно помолчал, а Хмурому вовсе не хотелось развивать эту тему. Но его друг, взглянув на стоящего поодаль отца Иринарха, все же продолжил: — Не грусти.

— А я не знаю, как это делается! — отозвался Игорь.

К ним подошел Флинт, закончив беседу со священником, дружески положил обе руки на плечи Стаса и Игоря.

— Чего грустите, братья-разбойники? — весело спросил.

— Не знаем, как это? — откликнулся Стас. — Научи.

— Сам не умею. Пошли в каюту, потолкуем.

Уверенной твердой походкой двинулся по палубе, гости перед ним расступались, окликая и приветствуя: он кивал головой, шутил, но не останавливался. Спустились по лестнице вниз, где слева и справа по коридору тянулись двери кают. Они вошли в его апартаменты, и Флинт тотчас сорвал галстук, снял пиджак, расстегнул рубашку, достал из шкафа дорогой темно-синий костюм, начал переодеваться.

— Вы наливайте! — кивнул он в сторону инкрустированного столика с шампанским. — Я пока воздержусь. Так что ты мне хотел сказать?

Плеснув немного в бокалы — себе и Игорю, Стас отрывисто бросил:

— Меченого убили, парня нашего. В тюрьме. Мне оттуда «маляву» прислали. Сегодня утром.

Флинт, стоя перед зеркалом, завязывал новый галстук. Взгляд его помрачнел.

— Жаль, хороший пацан. А что случилось?

— Понимаешь, у него приключение вышло — набил морду одному пьяному штатскому, тот дерзить стал, а он оказался начальником РОВД. Вытащил пушку и стал палить по Меченому. Одного прохожего подранил. Меченого рекашетом тоже задело, в ногу. Ну, он в машину и деру. Прохожего в больницу, в менту надо как-то объяснять стрельбу. Выдумал якобы задержание с применением огнестрельного оружия. Мало того, что Меченого самого продырявил, так его еще в розыск объявили. Мы его поначалу спрятать, думали договориться, но делу ход дали. А потом его на пейджере возле «Белграда» и защелкнули. Дальше — больше. Начальник РОВД такой сукой оказался. И следователи под стать. Стали на Меченого «висяки» вешать. Выбивали признательные показания по всем правилам. К решетке подвешивали, бинтом душили, избивали до полусмерти. Но Меченый — ни в какую. Бросили его в пресс-хату, которая держала в страхе весь изолятор. Ну, сам понимаешь. Там, если тебе нагретой ложкой зубы вместе с коронками вынимают — так это мелочи. Короче, превратили его в месиво, с дерьмом смешали. У парня уже ни одного живого места не осталось, все отбито, и внутри, и снаружи. Но и там не сломался, железный человек был. Тогда, видно, и решили его кончать. Швырнули к «зверям» в камеру. А те ночью стали бросать его с верхней «шконки» на цементный пол. Пока не умер. Я до этих псов дотянуться не могу.

Стас замолчал, выжидающе глядя на Флинта.

— Ясно, — произнес тот, потянувшись к бутылке. — Ты этим больше и не занимайся, я на себя беру. «Зверей» этих и беспредельщиков давить надо. И ментов надо различать. А как фамилия начальника РОВД?

— Аршилов, — отозвался Стас.

— Разберемся, — пообещал Флинт, кончив переодеваться.

Они подняли бокалы, не чокаясь — за помин души Меченого, а потом вышли из каюты и вернулись к гостям. Словно выбрались из одного мира — в другой, сверкающий и праздничный, с громкой музыкой и веселыми улыбками, внешне благополучный и радостный, но тревожный и страшно жестокий внутри.

Флинту не удалось выполнить свое обещание. Через полтора месяца он будет взорван на Неглинной в собственном «Мерседесе». А еще раньше был убит Стас.

Стаса выманили на встречу с Мовладом и там убили. Вместе с шофером и двумя охранниками, изрешетив «джип» с нескольких автоматных стволов очередями. Набив свинца доверху, не жалея «маслят». Машину с телами, ко всему прочему, облили бензином и подожгли. После этого Мовлад скрылся из Москвы, опасаясь мести, уехал в Чечню, под крылышко к Джахару, своему покровителю. Руководил оттуда. В столице больше носа не казал, зная, что Хмурый поклялся на могиле друга отомстить, а выудить его из Чечни было невозможно. Но как Стас мог отправиться на встречу с Мовладом, ведя с ним беспощадную войну? Ради примирения? Вряд ли, — рассуждал Игорь, когда первое потрясение от услышанного прошло, и он начал выходить из шока. Его не было в городе — по поручению Стаса он летал во Владивосток, а вернулся всего час назад и сразу поехал в «Кратер», где встретил Сержа, Мишеля, Клима и других. От них и узнал о происшедшей трагедии. Сначала это не укладывалось в сознании — всего три дня назад он видел его живым и здоровым, полным новых идей и планов, они долго разговаривали, почти всю ночь, а сейчас — сожженный, нашпигованный свинцом труп. Это уже не Стас, а кто-то другой. Что-то иное, просто тело. А он, где сейчас сам Стас? Можно было долго предаваться отчаянию и унынию, но, чувствуя обращенные к нему взгляды, Игорь встряхнулся, собрав в кулак всю волю, мысль заработала четко, как компьютерный процессор. В «Кратере», вызванные по телефонам и пейджерам, стали собираться остальные ребята. Вскоре их должно было набиться до сотни. Несомненно, что Стаса заманили в ловушку. Но как? Совершенно неожиданный ответ Игорь получил от Сержа.

— Это ведь он к тебе ехал, — угрюмо сказал тот. — По твоей просьбе.

— Не понял? — Игорь вскинул брови.

— Перед тем, как сесть в «джип», Стас сказал мне, что ты прилетел раньше, что есть серьезный разговор, но у тебя сломалась машина и ты застрял по дороге из аэропорта. Там его и прикончили, — пояснил Серж.

— Ерунда какая-то! — возмутился Игорь. Но теперь объяснялись настороженные взгляды ребят, их скованное молчание. — Не мог я прилететь раньше. Там и рейса-то такого нет. А кто звонил?

— В том-то и дело, что — ты! — вставил Мишель.

— Или кто-то, по твоей просьбе, — добавил Серж. — Но вряд ли. Он бы не отправился, не переговорив с тобой.

— Значит, его очень хитро обманули, — нахмурился Игорь. — Это дело мы выясним.

К нему подошло несколько авторитетных ребят, к ним присоединились Клим, Мишель, Серж, другие. Хмурый догадывался — что они хотят сказать. Но он был готов к этому.

— Мы тут без тебя решали… — начал один из них. — Команда не может без лидера, иначе она рассыплется.

— А ты был правой рукой у Стаса, — добавил второй.

— Так что, бери управление на себя, — закончил общую мысль Мишель. Что будем сейчас делать?

Игорь оглядел их, несколько минут молча раздумывал. Похоже, что больше действительно — некому. Выходит, надо. А как иначе?

— Сначала — похороним мертвых, — глухо промолвил он.

Панихида состоялась в храме на четвертом километре — в приходе отца Иринарха. Это потом, после разногласий с Патриархией, за проникновенные выступления со статьями в защиту православных русских, за самовольное пребывание в Чечне и подвижническую деятельность там во время войны — его переведут в маленькую деревушку под Серпухов. Гонениям в это смутное время подвергаются и священнослужители, то — кто отстаивает правду и стоит на пути устроителей «новой жизни», куда по их замыслам должна автоматически влиться и «новая Церковь» — экуменическая, с единой религией, во главе с Папой. Который будет обеспечивать идеологическую поддержку Мирового Правителя. И произойдет это в самом начале двадцать первого века. Сроки приближаются, война идет на всех уровнях, во всех сферах, в каждом доме и в любой семье. Когда видимая, а когда — нет, но ощущает ее всякий.

А сейчас отец Иринарх вел службу, отпевая покойного. Других ребят, погибших вместе со Стасом, еще накануне похоронили их родные и близкие на Востряковском кладбище. Еще с утра к этой маленькой аккуратной церквушке со своим огороженным погостом стали съезжаться группы машин самых различных марок. Урча моторами, они выстраивались в ряд на обочине узкой дороги, ведущей к храму. Их хозяева, в окружении еще трех-четырех человек, выходили на воздух, здоровались друг с другом. Приехал с эскортом Флинт, направился к Игорю. Некоторое время они тихо беседовали, но основной разговор, касающийся судьбы дел — предстоял впереди. Не сейчас, не время и не место. Всего наехало человек двести — кроме близких родственников, старые товарищи, знакомые по учебе и службе, конечно, авторитеты, просто приятели из соседних бригад. Большинство машин — иномарки, люди в кашемировых пальто, кепи, мобильные телефоны, суровые лица. Море цветов — самых разнообразных. Весь народ, разумеется, в церкви поместиться не мог; заходили по очереди. Службу и отпевание, усиленные микрофоном, слушали возле ограды, где наготове стоял похоронный катафалк, и прохаживались служители в униформе.

Игорь находился внутри церкви, рядом с закрытым гробом. То, что осталось от Стаса было невозможно загримировать. Темно-коричневый «американец» с крышкой поддерживали два дубовых табурета: в ногах и у изголовья. Но ощущения, что внутри лежит Стас — не было. Может быть, он просто куда-то уехал, забыв попрощаться? Нереальность происходящего усиливалась запахом ладана, горящими свечками, потрескивающим воском, чуть монотонным, но проникновенным голосом священника, вторящим ему хором дьяконов и служек. Тесно и душно, застывает воск на клочке бумаги в левой руке. Немного кружится голова и чувствуешь всю ничтожность и суетность мира, в котором ты прибываешь и куда должен вернуться. А лики святых глядят на тебя с икон и молчат, как бы вопрошая. И ты ищешь ответ, но не находишь. Только молитва, покаянная молитва, которую шепчут твои губы. Здесь ты понимаешь, что такое Вечность — и как несоизмеримо отличается она от того малого отрезка времени, который отведен нам на земле. В висках стучит боль и глухо доносится голос:

— …прости прегрешения его вольныя и невольныя… со святыми упокой…

Служители в униформе выносят гроб, ставят его в катафалк. Все рассаживаются по машинам и процессия неторопливо движется по окружной дороге к кладбищу. Там катафалк почти вплотную подъезжает к могиле, устланной черным бархатом. Гроб помещают на каталку, а рядом, полукругом выстраиваются люди. Здесь, не надолго, открывают крышку, чтобы накрыть умершего с головой специальным церковным покрывалом, а отец Иринарх рассыпает освященную землю в виде креста на его грудь. На несколько секунд Игорь видит почерневшее лицо Стаса, и этот облик врезается ему в память на всю жизнь. «Мне отмщение и аз воздам!» — думает он. Потом крышку закрывают замками, и гроб на веревках четверо могильщиков равномерно опускают вниз. Вот Стас и достиг дна своего последнего прибежища. Глухо стучат комья земли, бросаемые каждым… Потом пошли более энергичные звуки — это заработали своими лопатами могильщики. «В тех словах, которые говорил Стас на теплоходе, совсем недавно, есть продолжение, — думает Игорь. — …Двое будут на поле: один возьмется, а другой оставится. И это уже — о нас с ним.» Могильщики заканчивают свою работу, выравнивая свежий земляной холм, устанавливают крест, укладывают венки и цветы. Вновь скорбное молчание, склонившиеся головы. Потом — полагающиеся пятьдесят грамм: кто-то выпивает рюмочку, кто-то отказывается. Где-то позади слышится неясный шум. Игорь оборачивается. Все ясно: Серж отобрал у какого-то переодетого оперативника минивидеокамеру, вынул кассету, сунув ее в карман. Обычно они такие «мероприятия» снимают постоянно, рядясь под водителей, рабочих, прохожих для фиксации участников и оперативной сводки. Оперативник, получив обратно камеру, поспешно уносит ноги.

Не все, но многие отправляются потом на поминки. В большом зале «Славянского базара» уже приготовлены столы, сдвинутые буквой «Т». Разнообразная закуска, выпивка. Традиционные блины, мед, кутья. На отдельном маленьком столике стоит фотография Стаса с горящей перед лицом свечой. Кому-то ничего не лезет в горло, а кто-то уже набрасывается на пищу. Нет, не всех собравшихся сейчас здесь, покойный хотел бы видеть. Но такова жизнь, полная условностей и лицемерия. Без определенного цинизма не добиться бы многим из пришедших успеха в жизни, хотя бы и мнимого. Но для кого-то он ничего не значит, а кто-то только им и живет…

Игорь не пропускал тосты, но почти ничего не ел. Потом почувствовал себя плохо. Не от водки — а от чего-то другого. До машины он дошел сам, а по дороге отключился. И его вдвоем — Серж и Мишель — еле довели до дома.

Кононов вспомнил ночной разговор со Стасом, накануне его гибели. Желтый круг света от лампы под абажуром, крепкий чай, тоскливый вой какой-то собаки, брошенной на улице. В тот год развелось слишком много оставленных хозяевами псов, — они бегали по одиночке, не зная к кому примкнуть, потеряв веру в двуногих существ, или сбивались в стаи, безропотно подчиняясь вожаку, а голод, страх, ненависть в их глазах отливали вековой скорбью.

— Который день воет! — сказал Стас. — Умер кто?

Игорю вспомнились строчки:

— В этой жизни умирать не ново, но и жить, конечно, не новей…

— Вернее не скажешь.

Они больше не отвлекались на этот вой, стали обсуждать некоторые предстоящие «проекты», ломать головы над ходами-подстраховками, проговаривать возможные вопросы-ловушки и уходы от них. Иногда Игоря заносило, но Стас, как более опытный, тактично поправлял его. У Кононова было слишком много идей и разработок по реформированию криминальных сообществ, но его друг качал головой:

— Все это интересно, но немногие поймут. А может быть, пока не время. Да и много ли ты встречал людей, способных осознать все это? Разве что Флинт… Остальным — деньги, деньги. Люди предпочитают особо не зарываться, если все спокойно и «капает». Зачем лишняя головная боль? Инициатива наказуема, а большинство соратников — друзья только на словах, с готовым камнем за пазухой. Ждут твоей ошибки, чтобы побежать к главному «пахану» и доложить: видишь, он обложался, а я же предупреждал… Ведь они даже не воины, а шакалы, привыкли лизать зад, ждать своего часа.

Игорь знал — о ком тот говорит — были в их бригаде такие. От них надо освобождаться. Таковы же и некоторые лидеры, входящие в структуру Флинта, например, Крот, готовые перегрызться между собой, если что случится. Крот Стаса ненавидел люто.

— …со всеми приходится постоянно ладить, — продолжал тот. — До времени. Чтобы при их нейтралитете делать свое дело. Тяжело, но надо терпеть. Есть вещи, которые кроме нас не сделает никто. Всех не перестреляешь, а если по дороге к большой цели станешь разбираться с каждой облаявшей тебя собакой, то никогда до этой цели и не дойдешь. Я это в тюрьме понял. Потихоньку, но упорно и только вперед. Тем более, за нами люди, ответственность и хоть какая-то надежда на справедливость.

— А порою хочется на все плюнуть, — сказал Игорь.

— Мне тоже. Ну а что дальше? Нормальных людей осталось очень мало, те кто идут на смену — более хитрые, злые. Куда они приведут, слепцы? Да и умом не все «видные» блещут. А большинство достойных уже похоронили… Кто-то устал, ничего не хочет. Но объединяться надо, а куда ни плюнь попадешь или в дурака, или в параноика, или в провокатора. Хотя, среди молодых есть несколько… Учить надо. Открывать ликбез. И в сложных вопросах не рубить с плеча, а то они насмотрелись американских фильмов — и ну открывать пальбу. Нужна гибкость, беречь надо людей. А то его растишь до двадцати лет, потом — раз, и нету. А где других взять? И обидно, что русский парней за «ботву» держат, за буфер. Я тут недавно с одним умным человеком пообщался — Соломонович, по всей стране известен. Он в возрасте, осторожный, но деятельный. Так у него все друзья — грузинские воры, а прослойка — русская. Которой можно жертвовать и набирать новую. Служат чужим идеям, сами того не понимая. Их подкармливают, они и рады. Ботва, иначе не скажешь. А во всем мире кричат — «Русская мафия, русская мафия!» А кто ими управляет, вы задумались? Вот славяне и становятся козлами отпущения. А если и появляется среди них лидер, так хозяева мира все сделают, чтобы его спустить в канализацию. Или еще хуже: начинают раздувать липовую, прикормленную фигуру, делать из него вожака-объединителя. Был тут один вор-«таежник», шибко в крутого играл, тока по нему люди не определились. Клоуном оказался, в мусорской наряженным. На «русской идее» хотел вылезти. Теперь без вести. Хотя лед-то уже сошел… А с экранов телевизоров у них все просто и ясно: вперед, до полного развала России! А как они любят ярлыки наклеивать? Врагов ищут — ату его, ату!

— Настоящий враг — которого не видно.

— Точно. Тут даже в близком окружении не поймешь, чей член, в чьей заднице, а у них все четко расписано — этот свой, тот — фашистская морда, а эти — сукины дети, но нами вскормлены, поэтому не тронь. Смотреть и слушать противно. Берут какого-нибудь «Васю» и делают из него страшилку для народа, надувают до размеров дирижабля. А потом этого «могущественного злодея» протыкают, воздух спускают и рапортуют: доблестная милиция провела огромную работу и так далее. Понимаешь, для правящих слоев страшны не сами преступления — в которых они завязли по уши — а разговоры о них. То есть, нет трупа — нет и преступления, а народ спокоен. А иногда они сами нагоняют страх, показывая по всем каналам жуткие расстрелы. А для чего? Чтобы свои собственные разборки не были видны. А они друг друга и подставляют и мочат похлеще нашего. Лозовский окружил себя целой армадой бывших кэгэбешников потому, что все рыло в пуху и перьях. Стрелки переводить они умеют, свои грехи списывая…

— Конечно. Страну развалили, разворовали, а преступность — виновата, кивнул Игорь. За окном вновь завыла собака, и они на некоторое время замолчали, прислушиваясь к этим звукам.

— Крупные дельцы-компаньоны будут убивать друг друга до последнего руками наемников, братвы, — сказал Стас. — А с кого спрос? Тут недавно одного моего знакомого бизнесмена нашли мертвым. Так хотели меня к этому делу пристегнуть, якобы он мне тридцать тысяч был должен. Правильно, мне тридцать, а Лозовскому — восемьсот. Разница есть? Я-то с понятием, раз человеку плохо — последнее не возьму, готов ждать, когда на ноги поднимется. А тот нет, вот человек и сгинул.

— Они что, не понимают, что сук рубят? Временщики ведь, рано или поздно их порвут на части. — Еще некоторое время позапрягают. А пока наворуют столько, чтобы и себе, и внукам хватило. Ну а «борцы с преступностью» периодически берут какого-нибудь парнягу в разработку, подсовывают ему наркоту или «плетку», а потом начинают качать из него деньги. Сами мутят воду, чтобы было легче рыбку ловить. Ведь легче всего раскрывается то преступление, которое сам и организовал. А на словах — все об интересах страны пекутся. Что белые, что красные, что голубые. Одна масть. Потому и флаг у нас нынче такой, полосатый. А главное, не «догоняют», что их все равно когда-нибудь также кинут, как последних лохов. Думают, нужны они Западу! Нет, это здесь они — короли, а там — шестерки. Хитрецы упертые. Плюют нам в глаза и внушают, что опрыскивают одеколоном.

— Что же, куда ни кинь — всюду клин?

— Да, но еще не все смертельно, просвет есть. По большому счету, надо всем достойным объединяться, из разных слоев. Идея должна быть общая, цель. И глаза народу открывать, пока окончательно не оскотинился. Без его поддержки ничего не изменишь. Патриотов во власти почти нет, а если и придет туда, то лже-оппозиция. Под лозунгами, но со своим большим карманом. Они уже и сейчас договариваются с «хозяевами мира», место себе выторговывают. А подчиняться кланам будут. И ведь многие на их риторику покупаются. Это как с шулером играть — у него всегда новый туз в рукаве. Или джокер — выскочит и начинает «спасать» народ, Россию. Ведь они же не говорят в открытую: «Ребята, править вами с сегодняшнего понедельника будут негры». Нет, править будут, вроде бы, «свои», хоть с рязанской рожей, но из-под «негров». А самыми страшными преступниками окажутся тогда как раз те, кто шел против этого порядка и открывал глаза толпе. Эту-то толпу и постараются натравить на «вольнодумцев», будто именно они мешают построить справедливое общество! Вот и превращают народ в толпу, а толпу — в стадо.

— Не стадо уже, а растения, — сказал Игорь.

— Да уж, денег на пропаганду они не жалеют, — согласился Стас. Агитпром развернули похлеще, чем при Лене Брежневе. А независимых журналистов нет и никогда не было. За свою копейку удавятся, «Капиталы» Маркса перепишут в обратную сторону. Главный клич всех государственных воров — «Держи вора!» Вот и пишут, что заказали.

— А церковь?

— Так они и с ней заигрывают, иерархов под себя подминают. Там ведь тоже сильное расслоение. А Патриарх к терпимости призывает и радуется, коли пьяный Борька завалится в храм и постоит со свечкой. А как терпеть, если тебе плюют в душу и призывают каяться перед «обиженными христоубийцами»? Понимаю теперь Аввакума. Раскол всюду.

— Не радостно.

— Куда уж больше! Надо новых людей искать, светлых. На них и ориентироваться…

Словно в ответ на его слова, вновь завыла собака — и так безнадежно горько, что у Игоря вдруг защемило сердце. Какое-то нехорошее предчувствие вызвали эти протяжные, обращенные не к людям, на которых нет надежды, а в пустоту звуки.

— Пойти, что ли, покормить ее? — произнес Стас.

Осторожно и незаметно подкрадывался рассвет, начиная вылизывать красным языком темно-кофейную гущу, висящую за окном.