"Двести лет вместе (1795 – 1995)" - читать интересную книгу автора (Солженицын Александр Исаевич)Глава 22 – С КОНЦА ВОЙНЫ – ДО СМЕРТИ СТАЛИНАВ начале 20-х годов авторы сборника «Россия и евреи» предвидели: «все эти светлые перспективы» (для евреев в СССР) – выглядят так «при предположении, что большевики захотят защищать нас. Но захотят ли? Можем ли мы думать, что люди, предавшие в своей борьбе за власть всё, начиная родиной и кончая коммунизмом, нам останутся верными и тогда, когда это перестанет быть им выгодно?»[1] Но ни в 20-е, ни в 30-е годы, благоприятные им, советские евреи, в большинстве своём, не вняли этому трезвому остережению, да просто и не услышали его. А между тем, вливаясь в российскую революцию, могли и евреи ожидать, что когда-нибудь, по закону отката всех революций, хоть уже хвостом, ударит она и по ним. Послевоенные годы стали «годами тяжёлых разочарований»[2], принесли весомые испытания советским евреям. За восемь последних сталинских лет произошли: атака на «космополитов», потеря позиций в науке, искусстве, прессе, разгром Еврейского Антифашистского Комитета, с расстрелом главных членов, и «дело врачей». По конструкции тоталитарного режима – Но ни коварный характер Сталина, ни задубенелость советской пропаганды не разрешали ни издать звука, ни сделать шага – вполне открыто. Мы видели, что в годы войны советская пропаганда никак не била тревогу в связи с уничтожением евреев в Германии, и даже прикрывала происходящее там – опасаясь во время такой войны восприниматься собственным народом как власть проеврейская. Отношение советской власти к евреям могло меняться годами – а почти ни в чём не выходя на агитационную поверхность. Первые изменения и служебные перестановки начались, но ещё малозаметно, – от сближения Сталина с Гитлером в 1939. Не только еврей Литвинов был заменён Молотовым и началась «чистка» аппарата наркомата иностранных дел, но и в дипломатические школы и в военные академии не стало доступа евреям. Однако ещё прошло немало лет, пока стало внешне заметно исчезновение евреев из Наркоминдела и резкое падение их роли в Наркомвнешторге. По секретности советских внутрипартийных движений – привременно никто не был осведомлён, что уже с конца 1942 года в аппарате Агитпропа наметились негласные усилия потеснить евреев из таких центров искусства, как Большой театр, московская Консерватория, московская филармония, где, по записке, поданной в ЦК летом 1942 начальником Агитпропа Александровым, всё «почти полностью находится в руках нерусских людей», а «русские люди оказались в нацменьшинстве», и – таблицы к тому[3]. Позже формировались попытки «начать сверху… национально-кадровое регулирование, означавшее на практике прежде всего потеснение евреев из управленческих структур»[4]. На протяжении лет, в зависимости от обстановки, Сталин то поддерживал, то осаживал такие усилия. Напряжение военного времени в отношении евреев сказывалось и в послевоенной ре-эвакуации. В Сибири и в Средней Азии евреи были недружелюбно приняты тамошним окружением и после войны осели там почти только в столицах среднеазиатских республик, остальные потянулись назад, но возвращались – уже не в старые свои местечки и городки, а в крупные города[5]. Наибольший возвратный поток беженцев тёк на Украину – но именно там встретил наиболее неприязненное отношение населения, особенно к возвратному начальству или владельцам завидных квартир; тут добавилась ещё и накалённость недавней гитлеровской пропаганды на оккупированных землях. Возглавивший Украину с конца 1943 Хрущёв (тогда – 1-й секретарь компартии и Председатель Совнаркома Украины) не только ничего не говорил в публичных речах, молча обходил судьбу евреев за годы оккупации, – но выдерживал секретную инструкцию по Украине: не принимать евреев на ответственные должности. По рассказу старой коммунистки-еврейки Ружа-Годес, прожившей всю гитлеровскую оккупацию как полька Хельминская, а с приходом желанных коммунистов не принимаемой на работу как еврейка, Хрущёв, со свойственной ему частенько прямотой, так прямо и объяснил: «Евреи в прошлом совершили немало грехов против украинского народа. Народ ненавидит их за это. На нашей Украине нам не нужны евреи… [им] было бы лучше не возвращаться сюда. Лучше бы они поехали в Биробиджан… Здесь Украина. И мы не заинтересованы в том, чтобы украинский народ толковал возвращение советской власти как возвращение евреев»[6]. «В Киеве в начале сентября 1945 еврей, майор НКВД, был жестоко избит двумя военными и застрелил их, после чего произошло массовое избиение евреев, пятеро было убито»[7]. В источниках можно видеть и другие подобные случаи[8]. Как писал «Социалистический вестник»: обострившееся за время войны еврейское «национальное чувство остро реагировало на многочисленные проявления антисемитизма и на ещё более распространённое равнодушие по отношению к антисемитизму»[9]. Вот этот мотив как характерен: почти не менее чем сам антисемитизм, возмущает После освобождения Крыма Красной армией в 1943 «в Москве в кругах еврейской элиты заговорили о необходимости возрождения крымского проекта 20-х годов», то есть поселения евреев в Крыму. Советское правительство не пресекало таких устремлений в надежде, что «американские евреи будут щедрее жертвовать доллары для нужд Красной армии». Летом 1943 во время триумфальной поездки по Соединённым Штатам Михоэлс и Фефер могли, опираясь на устное согласие Молотова, вести переговоры с американскими сионистами о финансовой поддержке еврейского переселения в Крым. Идею создания еврейской республики в Крыму поддерживал и властный тогда Лозовский – заммин иностранных дел[11]. В Еврейском Антифашистском Комитете (ЕАК) был и другой проект: основать Еврейскую республику на месте высланной республики Немцев Поволжья (где, как мы видели в прошлой главе, образовались еврейские поселения после ссылки немцев). – Эстер Маркиш, вдова члена ЕАК Переца Маркиша, подтверждает, что Маркиш подавал письмо – «по поводу передачи евреям бывшей республики немцев Поволжья»[12]. В Политбюро «к ЕАК наиболее благожелательно относились Молотов, Каганович и Ворошилов»[13]. И «по слухам, некоторые члены Политбюро… склонялись к этой [крымской] идее»[14]. 15 февраля 1944 за подписью Михоэлса, Фефера и Эпштейна был направлен Сталину меморандум о том. (По версии П. Судоплатова: решение о высылке татар из Крыма, хотя и принятое Сталиным ещё раньше, поступило на исполнение к Берии 14 февраля[15], так что меморандум пришёлся как раз.) Это был высший момент еврейских надежд. Исследователь этого периода Г.В. Костырченко пишет: руководители ЕАК «впали в эйфорию. Им стало казаться (особенно после поездки Михоэлса и Фефера на Запад), что при известной напористости с их стороны вполне возможно, подобно элите американского еврейства, оказывать влияние на правительственные круги, участвуя в формировании государственного политического курса в интересах советских евреев»[16]. Но Сталин не дал согласия на крымский проект, он не мог нравиться ему при стратегическом значении Крыма. Советские вожди, ожидавшие войны именно с Америкой, вероятно полагали, что в случае такой войны сплошное еврейское население в Крыму могло бы отнестись к Соединённым Штатам с симпатией. (Рассказывают, что в начале 50-х годов некоторым из арестованных евреев следователи ГБ говорили: «Ведь вы против Америки не пойдёте? Значит, вы наши враги».) Хрущёв – тоже думал так, и даже через 10 лет заявил канадской коммунистический делегации, специально занятой еврейским вопросом в СССР: Крым «не должен стать центром еврейской колонизации, так как в случае войны он был бы превращён в плацдарм против Советского Союза»[17]. – Эти ходатайства о крымской земле для евреев послужили вскоре доказательством замыслов «государственной измены» у членов ЕАК. В конце войны у властей оживилась снова идея переселения в Биробиджан, и именно с Украины. За 1946-1947 отправилось туда несколько организованных эшелонов, до 5-6 тысяч человек, и ещё сколько-то отдельными семьями[18], немногие, разочарованные, вернулись назад. С 1948 это переселенческое движение уже и заглохло. А затем, при общем повороте сталинской политики, начались аресты среди немногих биробиджанских еврейских деятелей (обвинения: искусственное насаждение еврейской культуры, навязывание её не-еврейскому населению, и, разумеется, шпионаж, и планы оторвать Биробиджан к Японии). На том история еврейских поселений в Биробиджане, по сути, и кончается. В конце 20-х годов планировали за 1-ю пятилетку переселить туда 60 тыс. евреев. К 1959 осталось 14 тыс., меньше 9% ото всего населения области[19]. Зато на Украине обстановка заметно изменилась в пользу евреев. Власть, начав с бандеровцами жестокую борьбу, уже не так считалась с украинскими националистическими настроениями; с конца 1946, без публичной огласки, компартия «повела против антисемитизма кампанию исподволь, постепенно приучая население к факту выдвижения евреев на ответственные посты в разных областях работы» в советских и хозяйственных учреждениях. Тут же, с начала 1947, украинскую компартию передали (ненадолго) от Хрущёва в руки Кагановича. Евреи стали выдвигаться и на партийные посты, «особенно показательно в этом сношении назначение еврея… секретарём… Житомирского областного комитета компартии»[20]. Но настроение многих евреев было справедливо недоверчиво к этой власти и к новой обстановке. И когда, вскоре после войны, производили возврат бывших польских граждан в Польшу – то и многие не-польские евреи «поспешили воспользоваться этой возможностью», уехали туда[21]. (Отдельная история – что произошло потом в Польше: в послевоенном марионеточном польском правительстве, в насаждаемой им администрации и в польском КГБ возник большой перевес евреев – и это снова имело для массы польских евреев, позже, тяжёлые последствия. – Да свои конфликты возникли после войны и в других странах Восточной Европы: «во всех этих странах евреи играли очень значительную роль в экономической жизни», лишились имущества при Гитлере, а когда после войны всюду там «были проведены законы о реституции… [они] затронули интересы очень большого числа новых владельцев». Вернувшиеся евреи требовали возврата своих предприятий, не национализированных коммунистами, – это вызвало к евреям вспышку новой вражды[22].) А между тем в эти самые годы происходило крупнейшее событие в мировой еврейской истории – возникновение государства Израиль. Когда в 1946-47 сионисты не поладили с англичанами – Сталин, видимо из антибританских расчётов, а при удаче создать себе и там опору, – принял сторону первых. Весь 1947 год Сталин через Громыко в ООН активно поддерживал идею независимого еврейского государства в Палестине, помогал и чехословацким оружием тоже. А в мае 1948 СССР в течение двух суток признал Но не рассчитал Сталин, насколько от такой поддержки вырастет национальное самосознание советских евреев. Многие призывали ЕАК организовать сбор средств для израильской армии, другие хотели записаться в добровольцы, в ЕАК обращались с идеей сформировать специальную еврейскую дивизию[23]. При таком взлёте чувств в сентябре 1948 первым израильским послом в Москву приехала Голда Меир – и была бурно, с ликованием встречена в московских синагогах и вообще московскими евреями. И сразу же многие из них стали подавать заявления на переселение в Израиль: в советском еврействе от Катастрофы крепло и поднималось национальное сознание, размеров которого Сталин, очевидно, не ожидал. Оказалось, что свои подданные хотят туда массами утекать? и израильское государство будет, кажется, прозападным? – там быстро росло американское присутствие и влияние, – а между тем СССР терял поддержку арабского мира? (Впрочем, с Израилем «охлаждение было взаимным. Израиль всё чаще обращал свой взор в сторону американского еврейства, которое было его главной опорой»[24].) Видимо напуганный таким расколом еврейских национальных чувств, Сталин – с конца 1948 и на все свои оставшиеся годы вперёд – круто изменил политику относительно евреев. Однако сперва, по его обычаю: круто – а не громковещательно, коренным образом – а внешне движениями лишь малыми и побочными. Но какими бы ни побочными – а для еврейских лидеров причина волноваться была разлита в воздухе. Тогдашний редактор польской еврейской газеты «Фольксштимме» Гирш Смоляр потом вспоминал «о смятении, охватившем после войны советских коммунистов-евреев». В отчаянии был Эммануил Казакевич и другие еврейские писатели. На столе Эренбурга Смоляр видел «гору писем – сплошной стон об антиеврейских настроениях в стране»[25]. Однако сам Эренбург свою советскую службу знал и исполнял, как надо. (Как много позже стало известно, именно в это время был рассыпан набор «Чёрной книги», составленной И. Эренбургом и В. Гроссманом, – об уничтожениях и страданиях советских евреев при войне СССР с Германией.) И в «Правде» 21 сентября 1948, в противовес триумфальному приезду Голды Меир, появилась большая заказанная ему статья: евреи – вообще не нация и обречены на ассимиляцию[26]. Статья вызвала смятение в кругах не только советского еврейства, но и – в Америке. И при начинавшейся Холодной войне «дискриминация евреев в СССР» стала из главных противосоветских козырей Запада. (Как и – симпатии Запада к сепаратизму в СССР, чему никогда раньше в России евреи не сочувствовали.) Однако же продолжал выситься созданный по нуждам германской войны ЕАК, официально организованный (около 70 членов, со своим штатным аппаратом, газетой, издательством), – и становился как бы духовным и физическим представительством всех советских евреев – как перед ЦК ВКПб, так и перед Западом. «Руководителям ЕАК позволялось многое: иметь приличное жалованье, возможность печататься и получать гонорары за рубежом, принимать и распределять подарки и посылки из-за границы и, наконец, выезжать туда». Вокруг ЕАК «возникло сначала элитное, верхушечное, а потом всё более растущее вширь еврейское национальное движение»[27], он проступал уже как символ еврейской национальной автономии. Теперь Сталину предстояло постепенно избавиться от учреждения, ставшего ему помехой. Он начал с самой крупной фигуры – главы Совинформбюро Лозовского, который (по словам Фефера, ставшего с июля 1945 ответственным секретарём ЕАК) являлся «вдохновителем ЕАК… был в курсе всей его деятельности и был фактически руководителем». Из Агитпропа ЦК летом 1946 в Совинформбюро послана была проверочная комиссия, обвинившая, что «аппарат засорён… [в нём] недопустимая концентрация евреев». Лозовский был лишён поста заммина иностранных дел (как и Литвинов с Майским), а летом 1947 снят и с Совинформбюро[28]. После этого подходила и судьба ЕАК. В сентябре 1946 проверочная комиссия ЦК заключила, что ЕАК, вместо того чтобы «вести "боевую наступательную идеологическую борьбу с западной, и прежде всего с сионистской, пропагандой… продолжает линию буржуазных сионистов и бундовцев и по существу… борется за реакционную идею единой еврейской нации"». В 1947 указано было из ЦК, что «работа среди еврейского населения Советского Союза не входит в обязанности» ЕАК. «Своё внимание комитет должен был сосредоточить на "решительной борьбе против попыток международной реакции и её сионистских агентов"»[29]. Но тут совпало с произраильской политикой СССР в те месяцы, и разгон ЕАК не последовал. Однако председателю Михоэлсу, «неформальному лидеру советского еврейства, пришлось распрощаться с иллюзиями о возможности повлиять на кремлёвскую национальную политику посредством родственников диктатора» (имелся в виду в первую очередь зять Сталина Григорий Морозов). Но самую деятельную помощь ЕАК оказывали и жена Молотова П.С. Жемчужина, арестована в начале 1949, и жена Ворошилова «Екатерина Давидовна (Голда Горбман), фанатичная большевичка, ещё в юности отлучённая от синагоги»). По докладной Абакумова, Михоэлс подозревался в «сборе личных сведений о вожде»[30]. И вообще, по версии МГБ, «проявлял повышенный интерес к личной жизни главы советского правительства», а руководство ЕАК «по заданию американской разведки добывало сведения о жизни И. Сталина и его семьи»[31]. Однако Сталину не годился открытый процесс над Михоэлсом, по размерам его авторитета, – и судьбой Михоэлса стало убийство в январе 1948 под видом «несчастного случая». Гибель духовного вождя потрясла и ужаснула советское еврейство. Дальше, ступенями, решалась и судьба ЕАК. В конце 1948 помещения его были опечатаны, документы вывезены на Лубянку, закрыта газета и издательство. Вослед арестованы Фефер и Зускин – ключевые фигуры в ЕАК, – в глубокой тайне, и аресты долго официально отрицались. В январе 1949 был арестован Лозовский, в феврале – ещё ряд видных членов ЕАК. Весь 1949 шли интенсивные их допросы, но с начала 1950 следствие замерло. (Правда, по сталинскому приёму равновесия это происходило одновременно с разгромом русских национальных попыток в ленинградской верхушке – «антипартийная группа Кузнецова-Родионова-Попкова», – но те попытки, тот разгром и значение его остались в истории как бы и незамеченными, хотя по «Ленинградскому делу» в начале 1950 «было арестовано, а затем расстреляно около 2 тысяч партийных работников»[32].) А в январе 1949, боковым и дальним обходом, большой редакционной статьёю в «Правде», но как будто о малозначительном вопросе – «Об одной антипатриотической группе театральных критиков»[33] (через день, понапористей, статья в «Культуре и жизни»[34]), – Сталин скомандовал начать потеснение евреев из советской культуры, избрав ключом расшифровку их русских псевдонимов. А в СССР «многие советские евреи закамуфлировали своё еврейство с таким искусством», что «просто не по зубам выудить» их, – объясняет и редактор нынешнего еврейского журнала[35]. (У этой правдинской статьи была долгая, малоизвестная предыстория. Ещё в 1946 в аппаратных донесениях ЦК указывалось, «что из 29 критиков, выступающих в печати по вопросам театра, только 6 русских. При этом подразумевалось, что большинство остальных критиков – евреи». Ощутив тревогу, в ноябре того же года, всё ещё «чувствуя себя облечёнными высоким доверием партии, некоторые театральные критики, считая свою победу обеспеченной, перешли к открытой конфронтации с Фадеевым»[36], всесильным главой Союза советских писателей и фаворитом Сталина. И потерпели тогда поражение. И дело надолго заглохало, а вот в 1949 пробудилось.) Покатилась кампания по газетам, по партсобраниям. Г. Аронсон в своём обзоре положения евреев «в эпоху Сталина» пишет: «Задачей этой кампании было вытеснение представителей еврейской интеллигенции из всех пор советской жизни… Доносчики с злорадным торжеством раскрывали псевдонимы. Оказалось, что Е. Холодов на самом деле Меерович, Яковлев – Хольцман, Мельников – Мильман, Ясный – Финкельштейн, Викторов – Злочевский, Светов – Шейдман и т.д. "Литературная газета"… усиленно занималась этим разоблачением»[37]. Не отказать Сталину, что он избрал уязвимое место – и остро раздражающее массы. Однако Сталин не был простак, чтобы так прямо и выпялить – «евреи». С этого первого толчка «группы театральных критиков» потекла широкая и долгая кампания против «космополитов» (с советским тягучим тупоумием прицепились к этому хорошему слову и затягали его). «"Космополитами", против которых была направлена атака, были исключительно евреи. Не было такой области, в которой бы не обнаружили "космополитов"… Притом все они были лояльными советскими людьми, которые ни в чём антисоветском заподозрены не были и благополучно пережили полосу великих чисток Ягоды и Ежова. Некоторые были людьми с большим стажем и влиянием, порой с крупным именем в своей области»[38]. Разоблачение «космополитов» перетекло затем и – в идиотское, смехотворное превозношение русского «первенства» во всех, всех областях науки, техники и культуры. Впрочем, «космополитов», как правило, не арестовывали, их опозоривали публично, изгоняли из редакций печатных органов, идеологических и культурных, из ТАССа, Главлита, из литературных институтов, театров, филармоний, кого и из партии, и печатные работы «космополитов» останавливались. А публичная кампания ширилась, захватывала всё новые имена и поля деятельности. Антиеврейские чистки с «космополитскими» обвинениями прошли в институтах Академии Наук – институте философии (а там тлела давняя вражда кланов), экономики, права, в Академии Общественных наук при ЦК ВКПб, в юридическом институте (перекинулось и в прокуратуру). Так, на историческом факультете МГУ «был объявлен главой космополитов в исторической науке» – даже давний преданный коммунистический фальсификатор академик И.И. Минц, награждённый и личным сталинским доверием, и сталинскими премиями, и сразу несколькими кафедрами в нескольких вузах. А за ним стали «освобождать» многочисленные научные посты в МГУ от учеников Минца и других профессоров-евреев[39]. Потеснение евреев из технических и точных наук набирало размах постепенно. -«Конец 1945 г. и 1946 г. были для евреев этой социальной категории относительно спокойны». Исследователь роли евреев в науке и промышленности СССР военного времени приводит для иллюстрации такой факт: «В 1946 г. был нанесен первый в послевоенные годы серьёзный удар по работникам аппарата управления и сфабриковано крупное "дело". Жертвами стали в основном русские… евреев среди них не было». А «в следственных протоколах имелись показания на директора Саратовского авиационного завода Израиля Соломоновича Левина. Директор обвинялся в том, что во время Сталинградского сражения из-за брака в самолётах этого завода два авиаполка не смогли подняться в воздух. Факт был реальным, а не вымышленным следователями. Но Левин не был ни арестован, ни уволен». – В 1946 «в составе нового правительства должности наркомов сохранили Б.Л. Ванников, Л.М. Каганович, С.З. Гинзбург, Л.З. Мехлис… Должности заместителей министров сохранили почти все евреи, работавшие заместителями наркомов во время войны». – Исследователь отмечает первые жертвы среди евреев из инженерно-технической интеллигенции в 1947 году[40]. Академик А. Ф. Иоффе «в 1950 г. … вынужден был уйти с должности директора Физико-технического института, который он организовал в 1918 г. и с тех пор бессменно его возглавлял». – Вначале 1951 были уволены 34 директора и 31 главный инженер авиационных заводов. «В этом списке – большинство евреи». – Если в 1942 в министерстве общего машиностроения (наркомате миномётного вооружения) работало почти 40 директоров и главных инженеров – евреев, то в 1953 их осталось трое. – А в Советской армии «преследованием евреев – генералов… советское руководство не ограничилось. Офицеры чином пониже, занятые разработкой вооружения и боевой техники, также были удалены»[41]. Так чистки перешли и в оборонную индустрию, авиационную, автостроение (однако не коснулись ветви атомной), и тоже катились прежде всего по административным постам, по директорам и главным инженерам, затем и ведомственным служащим. Однако в оформлении увольнений никогда не высказывалась национальная причина – но обвинения в хозяйственных преступлениях или наличии родственников за границей, на фоне ожидаемого столкновения с США. Чистки в центрах отдавались и в провинции. Типично советской была и обстановка тех чисток (так знакомая с 30-х годов!): создавался всеобщий проклятый круг, когда угрожаемые нередко, пытаясь отвести от себя угрозу, спешили обвинить кого-нибудь другого. Повторённым, ослабленным накатом 37-го года – напоминала советская власть евреям, что отнюдь не врастала их всамделишно, а в любой момент может и теснить. «У нас незаменимых нет!» (Впрочем, «Лаврентий Берия был терпим к евреям. По крайней мере, в назначении их на государственные посты»[42].) «"Выталкивание" евреев из престижных и особо важных для правящей группы сфер производства, управления, культурной и идеологической деятельности, ограничение или полное закрытие доступа в ряд вузов приняли невиданный размах в 1948-1953… закрытыми для евреев остались сколько-нибудь значительные посты в КГБ, партийных органах, армии, а в ряде вузов, учреждений культуры и науки сохранялась процентная норма»[43]. – Через «пятый пункт» теперь давила на советских евреев та самая «Верхушка еврейской политической элиты хотя и пострадала от аппаратных пертурбаций, но, как ни странно, не так сильно, как можно было бы предположить», – заключает Г.В. Костырченко. «Основной удар в ходе чистки пришёлся по среднему, наибольшему в количественном отношении слою еврейской элиты – управленцам… а также журналистам, профессуре, другим представителям творческой интеллигенции… Именно эти, так сказать, номинальные евреи, несмотря на их почти полную оторванность от национальных корней, приняли на себя один из главных ударов в послевоенной кадровой чистке»[44]. Впрочем, что касается научных кадров, статистические данные таковы: «в конце 1920-х евреи составляли 13,6% всех научных работников в стране, к 1937 этот показатель возрос до 17,5%»[45], в 1950 он составлял 15,4% (25125 евреев среди 162508 научных работников СССР)[46]. – С. Марголина, оглядываясь из конца 80-х годов, заключает, что после войны, несмотря на размах кампании, «число высокообразованных евреев на высоких должностях оставалось всегда несоразмерно высоким. Но сравнительно с прежними "временами счастья" оно явно снизилось»[47]. – А М. Хейфец вспоминает «мемуарную статью одного из отцов советской атомной бомбы академика Будкера», как они с коллегами, ночами не спя, падая в обморок от напряжения, рождали для советского государства первую атомную бомбу, – и именно в дни преследования «космополитов», – и эти дни были «самыми вдохновенными и счастливыми» в жизни Будкера[48]. Но если «среди награждённых Сталинскими премиями и в 1949 году, как и в прежние годы, оказалось значительное количество евреев», не менее 13%, то к 1952, по подсчёту С. Шварца, 6%[49]. (Данные же о числе евреев-студентов в СССР не появлялись в печати с предвоенного времени вплоть до 1963, почти четверть века; мы приведём их в следующей главе.) А собственно еврейская культура, найдите, и без того слабо оживавшая после войны, в годы 1948-1951 была прикрыта и заглохла, прекращали субсидировать и закрывали ещё остававшиеся еврейские театры, издательства, газеты, книготорговлю[50]. Прекратилось в 1949 и международное радиовещание на идише[51]. Послевоенное давление ощутили на себе и евреи на командных армейских постах, так что «к 1953 почти все генералы-евреи» и «около 300 полковников и подполковников были вынуждены выйти в отставку»[52]. Пока арестованные еврейские лидеры сидели больше трёх лет на Лубянке, Сталин долго шёл осторожным шагом (в 1949 очень кстати для себя приобрёл и первую водородную бомбу). Он понимал, какую международную бурю рискует вызвать развязкой с ЕАК. Однако и понимал неразрывную связь мирового еврейства с Америкой, своим врагом от первых послевоенных лет, со своего отказа от плана Маршалла. Следствие по делу ЕАК было возобновлено в январе 1952. Подсудимые «обвинялись в связях с "еврейскими националистическими организациями Америки", в отправках в эти организации "информации об экономике СССР"… в том, что "поставили вопрос о заселении Крыма и создании там еврейской республики"»[53]. Приговор был – к смертной казни 13 подсудимым: С.А. Лозовскому, И.С. Юзефовичу, Б.А. Шимелиовичу, В.Л. Зускину, ведущим еврейским писателям Д.Р. Бергельсону, П.Д. Маркишу, Л.М. Квитко, И.С. Феферу, Д.Н. Гофштейну, а также Л.Я. Тальми, И.С. Ватенбергу, Ч.С. Ватенберг-Островской, Э.И. Теумин[54]. И в августе – расстреляны втайне. (Член того же комитета Эренбург – «по лотерее», как он пишет, – не был даже арестован, также и многоувёртливый Давид Заславский. И после расстрела еврейских писателей Эренбург продолжал уверять на Западе, что они – живы, и пишут[55].) – Разгром Еврейского Антифашистского Комитета сопровождался такими же тайными «дочерними» делами, было арестовано 110 человек, из них 10 расстреляно, 5 – умерли в ходе следствия[56]. А с осени 1952 – Сталин пошёл открыто: начались аресты среди евреев; среди профессоров-медиков в Киеве в октябре 1952, а также и в литературном киевском кругу. Это сразу же разнеслось и среди евреев СССР и по миру. 17 октября «Голос Америки» уже передавал «о массовых репрессиях» среди советских евреев[57]. Советские «евреи были скованы смертельным ужасом»[58]. И тут же вскоре, вослед, в ноябре, прошёл в Праге в сталинском стиле громко-«показательный» процесс Сланского, 1-го секретаря чехословацкой компартии, еврея, и группы государственно-партийных руководителей. Процесс имел открыто противоеврейский характер, с называнием «мировых руководящих» евреев, вроде Бен-Гуриона, Моргентау, – и уже в их упряжке американских лидеров Трумэна и Ачесона. Было 11 человек повешено, и среди них 8 евреев. Подводя черту, К. Готвальд сказал: «В ходе следствия и во время процесса… был вскрыт новый канал, по которому предательство и шпионаж проникают в коммунистическую партию. Это – сионизм»[59]. Тем временем, ещё с лета 1951, втихомолку нагнеталось «дело врачей» – обвинение видных прикремлёвских врачей в преступном лечении вождей. Для Госбезопасности такое обвинение не было новинкой, уже в «бухаринском» процессе 1937 года в подобном же обвинялись профессор Д.Д. Плетнёв, врачи Л.Г. Левин, И.Н. Казаков, – и доверчивая советская масса уже тогда ахала от злодейского замысла. Не постеснялись теперь повторить тот же сценарий. По составу обвиняемых «дело врачей», о котором потом многое узналось, поначалу не было акцией исключительно антиеврейской: там состояли и крупные русские врачи. Дело действительно питалось общим психозом Сталина, его боязнью заговоров, подозрительностью к врачам, особенно при ухудшении его здоровья. Видных врачей арестовывали группами, начиная с сентября 1952. Следствие развёртывалось с жестокими избиениями подследственных, дичайшими обвинениями – и дальше всё больше переходило в версию «шпионско-террористического заговора при связях с иностранными разведками», «американские наймиты», «диверсанты в белых халатах», «буржуазный национализм», – а значит, остриём против евреев. – (Конквеств «Большом терроре» прослеживает эту отдельную трагическую линию: высокопоставленные 3 января 1953 «Правда» и «Известия» опубликовали сообщение ТАСС об аресте «группы врачей-вредителей». Обвинение прозвучало тяжёлой угрозой для советского еврейства – и тут же, по глумливому советскому обычаю, от видных советских евреев стали вынуждать подписи под письмом в «Правду» – с резчайшим осуждением козней еврейских «буржуазных националистов» и одобрением правительства. Под письмом было собрано несколько десятков подписей. (Подписали, в частности, М. Ромм, Д. Ойстрах, С. Маршак, Л. Ландау, В. Гроссман, Э. Гилельс, И. Дунаевский. Эренбург сперва не подписывал, нашёл в себе смелость написать письмо Сталину: «попросить Вашего совета». Изворотливость требовалась непревзойдённая. Ему-то, Эренбургу, ясно, что «еврейской нации нет» вообще, единственный выход – ассимиляция, еврейский национализм «неизбежно приводит к измене»; но и что предложенное ему письмо могут опасно истолковать «враги нашей Родины». Однако: «я сам не могу решить эти вопросы»; но если «руководящие товарищи передадут мне… [что моя подпись] желательна… [и] полезна для защиты Родины и для движения за мир, я тотчас подпишу»[61].) Проект верноподданного письма вымучивался в аппарате ЦК, приобрёл более мягкий и благообразный вид. Но письмо-обращение так и не появилось в печати. Под влиянием ли возмущённого взрыва западной общественности – «дело врачей» ещё в последние дни Сталина, есть признаки, стало притормаживаться[62]. После публичного объявления «"дело врачей" вызвало широкую волну преследований врачей-евреев по всей стране. В различных городах страны органы госбезопасности фабриковали дела врачей… По всей стране врачи-евреи боялись ходить на работу, а пациенты боялись лечиться у них»[63]. После кампании «космополитской» да теперь грозный раскат «народного гнева» при «деле врачей» – естественно поверг в страх множество советских евреев: так возник слух (и потом укрепился в сознании), что Сталин готовил массовое выселение евреев в глухие места Сибири и Севера, – такой страх подкреплялся примерами уже послевоенной сталинской высылки целых народов. – В новейшей работе историк Г.В. Костырченко, тщательный исследователь «еврейской» политики Сталина, весьма основательно опровергает этот «миф о депортации», показывая, что он не подтверждён ни тогда, ни впоследствии никакими фактами, и даже принципиально такая депортация была бы для Сталина невыполнима[64]. Но поразительно, насколько были обморочены те круги советских евреев, которые безотказно предались советско-коммунистической идеологии. Много лет спустя С.К. говорила мне: «Нет ни одного поступка в моей жизни, которого б я так стыдилась, как того, что в 1953 А в лондонском сборнике, уже 60-х годов, об этом времени сказано: «Несмотря на весь явно выраженный антисемитизм сталинского периода… многие [евреи] молились, чтобы Сталин остался жив, так как по опыту знали, что любой период ослабления власти означает резню евреев. Мы хорошо чувствовали хулиганские настроения "братских народов" по отношению к нам»[65]. 9 февраля в советском посольстве в Тель-Авиве взорвалась бомба. 11 февраля СССР разорвал дипломатические отношения с Израилем. Конфликт вокруг «дела врачей» от того становился ещё острее. И тут Сталин сорвался, не впервые ли? Не понял, чем развитие сюжета может грозить ему и После публичного коммюнике о деле врачей – Сталин прожил всего 51 день. «Освобождение из-под стражи и бессудебное оправдание врачей были восприняты старшим поколением советских евреев как повторение пуримского чуда»: Сталин сгинул именно в день Пурим, когда Эсфирь спасла евреев Персии от Амана[67]. 3 апреля все уцелевшие обвиняемые по «делу врачей» были освобождены. Через день о том объявлено всенародно. Уже который раз именно евреи – подтолкнули застывшую Историю вперёд. |
||
|