"Дзен в большом городе" - читать интересную книгу автора (Стрельцова Маша)

Глава одиннадцатая

Тонкие нити паутины теперь были плотно облеплены паутиной и от этого казались сплетенными из пушистой шерсти. А вот пауки стали крупнее. Жирные, с бело-черным узором на пузырчатых тельцах, они усеивали паутину словно адские ягоды.

И они наблюдали.

За мной.

Один особо жирный паук неторопливо спустился на пол, быстро-быстро побежал вперед, и я непроизвольно шагнула вслед за ним.

За поворотом оказалась знакомая каменная плита, и на ней лежал Женька. Я едва его узнала — и одежда, и лицо были равномерно покрыты слоем пыли.

«Женя», — беззвучно крикнула я.

Паук обернулся, как-то гадко ухмыльнулся и резво взобрался на каменную плиту. Сначала я даже не поняла, что он делает. Казалось, он просто замер на Женькином запястье, только вот брюшко его стало раздуваться, меняя цвет с серого на ярко-алое.

И я закричала, рванулась, чтобы согнать его, растоптать — но не смогла даже шевельнуться.

Паук посмотрел на меня и за спиной раздался холодный и знакомый голос: «Это мое…».

Сыто отвалившись, паук тем временем затрусил к следующей плите. Я посмотрела на нее — и обмерла: на ней лежал Дэн. Мертвый, запорошенный серой пылью, сломанный.

Паук, тяжело таща налитое брюшко, поднялся на лицо Дэна, поводил лапками по его чертам лица, словно лаская, а потом… ткнулся в губы. Словно поцеловал.

Я плакала, холодные и злые слезы градом катились по лицу, я плакала от бессилия, что ничего не могу сделать, даже поднять руку, даже произнести заклятье.

«И это мое», — раздался равнодушный и мертвый голос.

Обнаженной кожей я почувствовала осторожное прикосновение мохнатых хелицеров к моей ноге — и даже не смогла вздрогнуть от омерзения. Один паук пробежал по ступне, второй…

А потом они меня окружили, облепили, подхватили, понесли… Я чувствовала их мерзкие жесткие лапки, чувствовала, как некоторые успели приложиться и отпить моей крови.

Они уложили меня на соседнюю плиту, и кружево паутины закачалось перед глазами.

«И ты моя. Вы все умрете. Так же, как я и».

«Да не дождешься, — неожиданно яростно подумала я сквозь пыль, что заволокла мысли, — Если Бог с нами, то кто против нас???»

Мир качнулся, и я почувствовала, что возвращаюсь из сна в реал. Но я успела вскинуть голову и увидеть, как рассыпаются пауки по паутине, рисуя искаженное гневом лицо.

Женское лицо…

Вернее — девичье, совсем юное, с растрепанными волосами до плеч и злыми слезами в глазах.

«Вы все умрете!», — выплюнула она, и я проснулась.

Сев на кровати, я потерла виски руками и с недоумением посмотрела на следы пыли, что остались на пальцах. Посмотрела на подушку — и содрогнулась. На белом шелке лежала отвратительная мохнатая лапка паука, и похоже, что паучок этот был из Чернобыля, размером с лягушку.

— Господи-и, — простонала я.

«Сама заказывала такой сон», — сухо уведомил меня внутренний голос.

Крыть было нечем.

Я посидела, приходя в себя, потом накинула халат, достала из-под подушки пантаклю и пошла ее жечь на лоджию.

Пока политая бензином ткань весело полыхала в оловянном тазике, я сидела у распахнутого окна и тупо смотрела в небо.

Значит — мы все умрем?

— Саша, опять эта твоя Потемкина колдует! — откуда-то сверху раздался капризный голосок, и я узнала его. Юная и вздорная блондиночка, бог-знает-какая-по-счету жена банкира, что живет на два уровня выше меня.

— И что? — меланхолично отозвался Саша, который платил мне немалые деньги за то, что я раз в месяц прихожу к нему в банк, обновляю охранки от нежданных проверок да заклятья на удачу.

— Саша, но это невыносимо! Я тут воздухом свежим дышу, а она мне дым прямо под нос! И пахнет он странно, поди кого в жертву приносит!

— Да если и приносит — тебе-то что?

— Ну как что? Ты же мужчина! Разберись!

— Слушай, чего разгунделась? Человек деньги зарабатывает, так что помолчи.

Блондинка понятливо заткнулась. Аргумент насчет денег был в их семье неоспорим.

Неправ ты, Саша.

Не деньги я зарабатываю, я думаю, как спасти себя и Дэна. И цена тут высока, выше, чем ты можешь себе представить — наши души.

Догорела ткань, я пустила пепел по ветру, сверху раздалось возмущенное чихание. Убрала тазик в шкаф до следующего раза и пошла искать, кто есть в доме.

Дэн уже уехал на работу — было десять утра. На холодильнике висела записка: «Чмок, соня!», в раковине — чашка с недопитым кофе.

Женька нашелся в одной из гостевых комнат. Вытянувшись во весь свой немалый рост, лежал на диване и смотрел в потолок.

— О чем мысли? — осторожно спросила я.

— О том, что все бессмысленно, — пожал он плечами. — Магдалина, я устал. Я не вижу выхода, понимаешь? Мы с тобой мечемся, словно две белки в колесе, что-то пытаемся сделать, но все напрасно. Тау попробовали подключить — тот чуть сам жизни не лишился, да еще и выяснилось, что мне не помочь. К батюшке ты вчера ездила — чуть ему не перепало. А знаешь в чем первопричина?

— Ну?

Он вскочил и принялся расхаживать по комнате.

— Я. Я, Магдалина. Вся эта история началась с меня. Я попал в какое-то странное положение, и тебя потянул за собой. А уж ты потянула за собой других.

«Дэна», — мысленно кивнула я.

— И что, предлагаешь мне тебя бросить? — бесстрастно спросила я.

— Хорошая идея, только запоздалая. У меня ощущение, что мы умрем. Все умрем.

— Откуда ты это взял? — резко спросила я.

— Сегодня пришло в голову, — пожал он плечами. — Словно откровение свыше.

— Так, — я сжала виски пальцами. — Кто-то нами играет. Мне эти же слова сегодня приснились. И я знаю, кто тут массовик-затейник. Кажется, знаю.

— Да неужели?

— Вспоминай, — оборвала я его. — Умирала ли недавно кто-то из твоих знакомых девушек?

Он подумал и покачал головой:

— Нет.

— Думай, — настойчиво велела я. — Думай. Я не о родственниках, я о девушках вообще. Подойдет любая.

— Да нет же!

— Хорошо, — кивнула я. — Хотела исподволь узнать, чтобы ты ложных выводов не делал, но придется в лоб. Помнишь, мы как-то говорили о девушке, что тебя доставала своей любовью? Вроде Ниной ее зовут.

— Завьялова, — не задумываясь ответил он.

— Она жива?

— Да что с ней станется? — воззрился он на меня.

— Рассказывай про нее подробнее, что вас связывает, — велела я.

— Да ничего не связывает, — скривился он. — Вбила себе в голову, что любит меня. Подсовывает под дверь переписанное письмо Татьяны, звонит и в трубку дышит, с матерью подружилась, чтобы бывать в моем доме. При встречах смотрит жалобно: «Бери меня, я вся твоя».

— Ну так и брал бы, — хмыкнула я.

— Она малолетка!

— Ах, ну да, ты же у нас геронтофил, — усмехнулась я.

— Иди ты, — оскорбился он. — Просто чего с ней делать? С ней же не поговорить даже. Сексом заниматься, что ли? Скучно, да и не в моем вкусе.

— А, ну да, в твоем вкусе тощие тридцатилетние тетки, помню, — ехидно вставила я.

— Уже нет, — припечатал он.

— Вот гад, — горестно пробормотала я. — А сам — свидание, мороженки обещал…

— Так я же тебя тогда не знал!

— А вот теперь, как узнал — так и все, прошла любовь? — оскорбилась я.

— У кого-то парень любимый есть, или я что-то путаю? — осведомился он.

— Ой, и правда, — опомнилась я и отодвинулась от него. — Ты это… Не приставай ко мне, я же почти замужем.

— Не буду, не переживай, — искренне поклялся он.

Внутренний голос мерзко хихикнул.

— Так о чем это мы? — прокашлялась я.

— О Нинке, — напомнил он.

— А, ну да. Телефон ее знаешь?

— Откуда? — воззрился он на меня. — Ни разу не звонил.

— Адрес?

— Конечно, мы же в одном доме живем, просчитать несложно ее квартиру будет.

— Пошли в спальню, — велела я.

— Зачем? — изумление плеснуло в его глазах и он здорово смутился. — От меня же толку теперь немного, сама понимаешь!

— У меня там компьютер, — очень вежливо сообщила я этому пошляку, и, не глядя, пошла наверх.

Запустив телефонную программу, я ввела названный адрес и тут же получила номер телефона. Набрала, подождала несколько гудков, и услышала красивый женский голос:

— Слушаю вас.

— Добрый день, могу я услышать Нину?

— А вы кто? — поинтересовалась дама.

Терпеть не могу вот таких расспросов — кто, да как, да почему, да с какой целью.

— Знакомая, — любезно ответила я. — Так как же услышать Нину?

— Нет ее. А что вы хоте…

— Мне долг отдать надо, — быстренько прервала я даму. — Так как мне ее увидеть?

Дама помолчала и наконец спросила:

— Долга много?

— Тысяча.

— Так приносите, я передам Нине деньги, — велела она. — Адрес знаете?

— Конечно. Как-нибудь зайду, — пообещала я и отключилась.

Женька напряженно смотрел на меня.

— Ну что?

— Я так поняла, что с ней все в порядке. Мать ее в истерике не бьется, ведет себя очень спокойно. Но Нинка должна, должна умереть, Женя! Иначе ничего вообще не сходится.

— Да я ее с утра видел того дня, когда, гм, почил. Не верится, что она так быстро умерла.

— Ну тебе времени вполне хватило, — ехидно указала я. — Это дело такое — сегодня жив, завтра — мертв. Так что расскажи-ка про встречу.

— Да я поехал на работу, выхожу из подъезда — и она тут как тут. Ну и сразу ко мне привязалась: «Ах, Женечка, ты меня до школы не довезешь, опаздываю я?» Я думаю — чего же не подвезти, по пути ведь. Посадил я ее, повез, в пути она ко мне привязалась пуще прежнего — мол, люблю не могу, все для тебя сделаю. Магдалина, я так-то ведь — парень добрый, но достало меня это все безмерно. Ну я ей и ответил в таком духе, что, мол, не могу ответить на ее чувства, женюсь. Высадил около школы да дальше поехал. Думаю, что известие о женитьбе ее отрезвило.

— Женя, ты идиот, прости Госсподи, — печально ответила я.

— Сама такая, — ровно ответил он.

— Это не оскорбление. Это констатация факта. Ты что, реально думаешь, что известие о том, что ты женишься — ее вразумило? Что она тут же от тебя отстанет?

— А разве нет? Ведь я ей четко сказал, что ввиду обстоятельств нам с ней вместе никогда не быть. И если нет надежды — так чего биться головой об стенку и страдать?

— Как у тебя все четко! Понимаешь, не знаю как у вас, у парней, а у девчонок это так не работает. Эмоции — это не кнопочка на стене: щелк — и есть свет, щелк — выключили его. Нет, поверь, если Нинка реально тебя любила — она бы тебе сделала такую пакость, что черта с два бы ты женился.

— Если любишь человека, то надо радоваться, что он женится и счастлив, ведь его счастье — прежде всего!

— Книжек начитался? — понимающе усмехнулась я. — Любовь, Женечка, это самое эгоистичное чувство на свете.

— Уверена?

— Да конечно. Уж как я Дэна своего люблю, но если он захочет счастия с другой девушкой — платочком вслед я ему махать не стану. Это очень больно, когда понимаешь, что тот, кого любишь, не разделяет твои чувства. А своим сообщением, что ты женишься и у нее нет шансов ты Нинку просто в угол загнал. Ей терять нечего было после этого, понимаешь?

Он подумал и с апломбом указал:

— Но ведь согласись, что выпихнуть меня из тела — ей не под силу!

— Это точно, — кивнула я, думая о своем. — Ты когда эта… помедитировал?

— В среду. Вернее, ночью со среды на четверг, уже часов пять было.

— Вполне могла та Ниночка помереть к утру, — пробормотала я и снова схватилась за трубку.

Дозвонилась до больницы, спросила о состоянии Женькиной матери и можно ли к ней прийти. Медсестра, по голосу — пожилая и усталая, ответила, что посещения категорически запрещены, больная в реанимации.

Я посмотрела на Женьку и задумчиво ему поведала:

— Понимаешь, мать твоя знала, знала, что Нинка тебе пакость сделает. Кто-то ее предупредил. Она же в тот день сама не своя прибежала ко мне за охранкой, мне ее на кухне отваром мяты пришлось отпаивать. Потом уж она успокоилась, я как обычно рассказала о своих услугах, сказала цены, ну ей и загорелось сделать обряд на богатство. Решила охранку на потом отложить. Вот такие дела, Женя. Что ты про это знаешь? Ей кто-то звонил? Приходил?

— Ничего про то не знаю, — покачал он головой. — Весь день я был на работе, потом на тренировке.

— А потом, когда я ей говорила, что обряд не состоялся из-за появившейся из ниоткуда девушки, она потребовал описания девицы, и тут же сказала: Нинка. Она знала, знала!

— Надо у нее спросить, — покачал головой Женька.

— Как? — страдальчески спросила я. — В реанимации твоя мать. Если и прорвемся к ней через взятки — боюсь, толку не будет, а ей вред нанесем.

— И чего делать?

— Поеду-ка я к Нинке, коль пригласили, — раздумчиво сказала я.

— А я?

— А ты рядом стой, да на ус мотай, может, чего и заметишь, что я пропустила.

Итак, мы собрались и поехали в гости.

Шла я в Нинкину квартиру с опаской. Отчего-то вспомнилось, как девица тогда на кухне прошла мимо меня с отрешенным выражением лица, и от нее несло холодом. И, хоть и выглядела она живее всех живых — ну так и Женька от других людей ничем не отличается, только вот тело его в глубокой коме.

К тому же Нинку, именно Нинку я видела сегодня во сне. Именно ее губки прошептали: «Вы все умрете». И потому я была уверена — Нинка мертва. Именно она как-то замешана в смерть Женьки и именно она теперь зачем-то преследует меня. Но в то же время смущало то, что женщина по телефону была совершенно спокойна и не походила на убитую горем мать.

Нестыковки, везде нестыковки.

Так что шагала я к Нинке в гости в глубокой задумчивости. У порога нужной квартиры прочитала оберег, трижды плюнула через левое плечо и нажала на кнопку звонка.

Я ожидала скорбных лиц, портретов с траурным бантиком, и прочих печальных примет. Однако дама, что мне открыла, была безмятежна, как весенний день. Легкие рыжие кудряшки пружинили при движении ее головы, ротик вишенкой был густо напомажен, а глаза у нее были пусты, как кошелек учительницы в конце месяца.

— Виктория? — радостно защебетала она, увидев меня. — А я вас жду, так жду. Ну что же вы стоите? Проходите!

Я нахмурилась, посмотрела на дамочку, и призналась:

— Видите ли, меня зовут не Викторией, вы наверно ошиб…

— Дура, — простонал Женька за спиной. — Ну не все ли равно, как попасть в квартиру?

— Да я понимаю, — снова улыбнулась женщина, втащила меня в квартиру, захлопнула дверь и представилась: — Я — Ольга Павловна, а вас, милочка, как зовут?

— Маша, — я была совершенно сбита с толку и поглядывала на хозяйку весьма подозрительно. Интересно, как в этой семье обстоит дело с наследственной шизофренией?

— Машенька, — тряхнула кудряшками дамочка. — Я пойду посплю в дальней комнатке, а вы принимайтесь за работу, не стесняйтесь. Ванная прямо по коридору, я приготовила вам ведро, тряпки, бытовую химию.

— А я при чем? — изумлению моему не было предела. Она что, хочет заставить меня делать ей уборку???

Да я в своем собственном доме сроду ничего не делала, два раза в неделю приходят славные тетеньки из агентства «Victoria Service», а я в это время сплю в дальней комнатке…

«Виктория сервис»???

— Ну вы же из агентства? — слегка растерялась дамочка. — Я заказ делала в «Викторию» на уборку и приготовление обеда.

«Идиотка ты у меня», — посочувствовал внутренний голос.

— Соглашайся! — зашептал Женька. — Заодно и пороемся в квартире, такой шанс!

Он был прав, кругом прав.

— Ах, на уборку? — расплылась я в улыбке. — А мне сказали только про обед.

— Вечно они все напутают, — согласилась женщина. — Милочка, пожалуйста, сразу вещи упаковывайте в коробки, да на лоджию выносите. Квартиру мы продаем, так что будьте добры тщательно все упаковать и оттереть каждое пятнышко. Пока квартиру не купили — мы тут будем еще жить, так что оставьте необходимый минимум на кухне и в жилых комнатах. Я пока пойду в дальней комнатке отдохну, когда я встану — чтобы все блестело. На обед, милочка, приготовьте вителло тоннато!

«Эт чего такое?» — озадачился внутренний голос.

«Потом в словаре посмотрим», — отмахнулась я.

— Да хоть ананасы в шампанском, — ответила я вслух.

— Ах, душенька, дочка моя такая отменная кулинарка, — щебетала тем временем дама. — Какие делает торты — пальчики оближешь! А по итальянской кухне она и вовсе большой специалист!

— Старшая или младшая? — невзначай спросила я.

— Ну что вы, одна она у нас, Нинель. Вот неделю назад делала она вителло тоннато, и уж так вкусно было, что муж до сих пор забыть не может. Вы уж уважьте, приготовьте нам его.

— Конечно, — усердно закивала я. — А что дочь, отказывается готовить, что ли?

Дамочка неопределенно помахала рукой в воздухе:

— Бегает она где-то. Милочка, приступайте, приступайте, никто вам не помешает. Да на совесть работайте, не дай бог на плинтусе или за плитой пятно увижу! Смотри у меня!

И она ушла, оставив меня в недоумении столь резкой сменой тона. Пожав плечами, я пошла в ванную, набрала ведро воды, взяла швабру и пришла со всем этим добром на кухню. Уселась на диван и принялась осматриваться, соображая, с чего начать разведку под видом уборки. Да не тут-то было.

В коридоре послышалось тихое шарканье, словно кто-то шел как можно осторожнее, на цыпочках, и я не придала этому значение. Мало ли, кошка шалит, или там собачка комнатная.

А вот когда за моей спиной раздался разгневанный голос, я аж подскочила:

— Маша!

На пороге стояла Ольга Павловна и осуждающе смотрела на меня:

— Я не пойму! Вы уже 20 минут, как должны работать, и что же я вижу? Вы даже и не принимались! А вот я сейчас в ваше агентство позвоню, а то что же это такое — плату дерут почасовую, а сами!

— Не надо в агентство! — испугалась я разоблачения. — Просто я прикидываю, с какого края лучше начать уборку и как все это расположить… погармоничнее.

— Погармоничнее? — рявкнула она. — А ну хватай тряпку и за уборку! Ишь, расселась! И, коль не хочешь, чтобы я позвонила начальству, то пока все не заблестит — не уйдешь! Ясно?

— Вот ничего себе! — возмутилась я. — Женщина, а вы ничего не попутали? Я вам что, рабыня?

— Я заплатила за уборку твоему начальству, оплатила два часа, — отчеканила она. — И из них ты уже полчаса просидела на диване, и еще столько же препираешься со мной. Живо за работу!

Я посмотрела на часы — Ольга Павловна нагло врала. С момента, как я зашла в этот дом, прошло всего семь минут. Впрочем, спорить я не стала — другая мысль пришла мне в голову.

— Как скажете, — угодливо пробормотала я, схватила ведро с мусором и понеслась из квартиры. И вовремя, пожилая женщина в старомодной синем плаще уже поднималась по лестнице.

— Вы не из «Виктории»? — выдохнула я, прикрыв за собой дверь.

— Да, — кивнула она.

Я порылась в кармане, сунула ей тысячу и сказала:

— Простите, но заказ отменяется.

— Как так? — нахмурилась она, достала какую-то бумажку и протянула мне: — Вот, заказ на уборку, вот и квиток.

— Ну я же сказала: отменяется все!

— Значит подпись заказчицы должна стоять под отказом! — и она решительно двинулась в квартиру.

— Стоять! — тихо, но веско сказала я. — Давай сюда, распишусь.

— Да неужто я хозяйку не знаю? — строптиво ответила она. — Я тут уже как-то раз убиралась. Так что, девушка, пропустите-ка меня в квартиру! Мне неприятности не нужны, если что не так — с меня потом с самой вычтут деньги за эту уборку.

— Сколько? — тихо зверея, спросила я.

— Три тысячи, — понятливо отозвалась она.

Я достала из кармана еще две тысячные бумажки и вложила в ладошку расторопной уборщицы.

— Всего доброго, обращайтесь еще в наше агентство, — радушно сказала она на прощание.

«Непременно», — кисло подумала я, опрокидывая ведро в мусоропровод.

Вернувшись в квартиру, я принялась за уборку. Настоящую. Укладывала в коробки обернутую газетами посуду, протирала опустошенные шкафчики. Ольга Павловна подкрадывалась еще пару раз, пытаясь поймать меня отдыхающей, но я лишь злобно улыбалась ей, надраивая кухню.

«Взялся за гуж — не говори, что не дюж», — мрачно думала я, ужасаясь ситуации, в которой я оказалась. Впрочем, эта история и началась с того, что я мыла полы в Женькиной квартире, а вот теперь и вовсе в уборщицы переквалифицировалась.

«Ничего, разомнешься, и в фитнес-зал ходить не надо», — подбодрил меня внутренний голос.

Я смахнула пот со лба, разогнула ноющую спину и поняла — да, это будет посильнее моей обычной тренировки.

Женька мерзко хихикал за спиной, правда, когда я оборачивалась, успевал сделать каменное лицо.

— Вот падонок, — осуждающе бормотала я, отдраивая плинтуса зубной щеткой. Он слышал, но не возражал.

Через час я закончила уборку кухни, запакованные коробки отправились на лоджию. Держась за поясницу, со стоном бухнулась на диван. Вокруг было голо и очень чисто.

— Нашла что-нибудь? — с надеждой спросил Женька.

— Ага. Пятьсот рублей за батареей и грамм героина, приклеенный снизу к обеденному столу. Хотя может и не героин, но не мука же там, правда? Так что наркоманка твоя любимая.

— Не любимая она мне! — возмутился он. — А что касается наркотиков — так это скорее ее мамаша употребляет.

— С чего ты решил?

— Она всегда такая строгая, властная, а сегодня хихикает как дура. Явно под кайфом.

— Ну и семейка, — вздохнула я, — Сходи, посмотри — эта грымза отдыхает, как обещала?

Он вышел, а когда вернулся, то кивнул:

— Мадам верна своему слову. Лежит на диване, и в ушах пучки ваты и похрапывает.

— Есть Бог на свете, — подняла я глаза к люстре.

Дотянувшись до сотового, я позвонила в «Мари». В этом ресторанчике я всегда заказываю обеды, ибо готовить я так и не научилась. Это не барские замашки в одночасье разбогатевшей пейзанки. В юности готовить особо было не из чего — на зарплату матери — учительницы надо было обуть, одеть и накормить всю семью, да еще и папенька ухитрялся ежедневно пьянствовать. Не до разносолов было.

А потом, когда я выросла и стала зарабатывать — одной, для себя, готовить было откровенно лень. Проще сбегать в кафе или заказать обед на дом.

Впрочем, некоторое время я еще пыталась научиться кулинарничать, ведь все девочки делают это, и выбиваться из их рядов было как-то неуютно. Порассуждав на эту тему, однажды я взялась жарить пирожки. Тесто я купила в магазине, ибо понимала, что самой мне его никогда не сделать, тесто — это какие-то заоблачные высоты кулинарного мастерства. Раскатав его на дома на несколько лепешек, я принялась за начинку. В фарш от души налила майонеза и кетчупа, чтобы было повкуснее, перемешала, налепила пирожков и принялась их жарить.

Где-то через полчаса все пирожки были зажарены и высились горкой на блюде, кухня была в синеватом горьком чаду, а меня вконец одолели смутные сомнения. И вот тогда-то и позвонила мне Мульти.

— Потемкина, ты чего делаешь? — спросила она.

— Пирожки жарю, — меланхолично призналась я.

— О, так я сейчас в гости приду, ставь чайник! — обрадовалась она.

— Гм, ну ты приходи, но на пирожки особо не рассчитывай, — голос мой и вовсе был задумчив и слегка печален. — Не пойму, что я делала не так, но они на сковородке превратились в огромные лапти и при этом — никак не прожариваются. Сверху уж обуглены, вот сижу и теркой гарь счищаю. А внутри начинка совсем сырая.

— Погоди. Так ты что, фарш не обжаривала, перед тем как класть их в пирожки???

— А что, надо было? — безмерно удивилась я.

С того дня знакомые долго надо мной мерзко хихикали и при встрече обязательно просили рецепт пирожков по-потемкински. Я гордо отмалчивалась, но кулинарные эксперименты прекратила.

— Ресторан «Мари», слушаем вас, — раздался в трубке нежный девичий голос.

Я, за воспоминаниями уж забывшая куда звоню, вздрогнула и спросила:

— Девушка, вителло тоннато есть у вас в меню?

— А это что такое? — озадачилась она.

— По-моему — из итальянской кухни, — пожала я плечами.

— Так может быть есть смысл позвонить во «Флоренцию», они именно на этом специализируются? — улыбнулась девушка в трубку. — А у нас, простите, нет такого в меню. Зато нашему повару сегодня удались медальоны из телятины и …

— Спасибо, — вздохнула я, — но мне надо именно это вителло тоннато, будь оно неладно.

Попрощавшись с ней, я добыла в справочной телефон той самой «Флоренции». Как ни странно, искомое блюдо значилось у них в меню.

Я заказала пять порций, поменяла воду в ведерке, прополоскала тряпки и пошла в Нинкину комнату.

Она оказалась просторной, светлой и пыльной. Сюда явно с неделю никто не заходил. Легкие перистые занавески на окнах, темная поверхность монитора, светлое дерево стенного шкафа — все было покрыто тонким, почти незаметным слоем пыли.

На столе стояла фотография в рамочке, я подошла, взяла ее в руки — о да, именно эту девушку я видела тогда в Женькином доме. И сегодня в своем сне.

Именно она сказала мне: «Вы все умрете».

Я вгляделась в ее полную фигурку в темном закрытом платье, в юное и невыразительное лицо. Нинка, Нинка, что же с тобой приключилось? Что ты натворила?

— Опять ворон ловишь?!

Я вздрогнула и обернулась.

— Вы же спать обещали и не лезть под руку! — обвиняюще посмотрела я на хозяйку.

— А ты и рада!

— Послушайте, мадам, — холодно сказала я. — Мы же договорились — я уберу вам квартиру и не уйду, пока не закончу. Что вы за мной ходите и меня пугаете, а?

— Вот уборщицы наглые пошли! — возмутилась она.

— Жизнь жестока, — сочувственно покачала я головой и указала на фото: — Это кто такая красавица? Дочь ваша, наверно?

Женщина бросила взгляд на изображение, и рассеянно сказала:

— Да, это Нинель.

— Прямо глаз не оторвать, чудо, до чего хорошенькая, — не унимала я восторгов. — А где она у вас сейчас?

Женька страдальчески закатил глаза и покрутил пальцем у виска. Потом с ним разберусь, мне сейчас главное — расположить хозяйку и на разговор о дочери ее вытянуть. А какая мать не любит, когда хвалят ее ребенка?

— Да бегает где-то, — так же рассеянно отозвалась Ольга Павловна.

— И давно? — не меняя тона, спросила я.

Что-то меня в ее поведении откровенно настораживало.

Женщина взглянула на фото дочери, нахмурилась…

«Ну же», — мысленно подталкивала я ее.

Что-то происходило, я чувствовала это.

И тут как назло зазвонил мой сотовый.

Мы все вздрогнули, Ольга Павловна отдала мне фотографию и строгим голосом велела:

— Маша, вы тут не картинки рассматривайте, а работайте, ясно вам?

— Конечно, — кивнула я, цепко осматривая ее лицо. Глаза ее, секунду назад бывшие такими тревожными и серьезными, снова заволокло игривым туманом.

Она ушла, а я ответила на звонок. Это был водитель из «Флоренции», доставили мое вителло тоннато. Схватив мусорное ведро, я пошла его встречать.

Спустя несколько минут я вернулась, и в ведре под крышкой теперь лежали белые лоточки.

— Сходи, проверь — мегера спит? — хмуро попросила я Женьку.

Тот ушел, вернулся и доложил:

— Мадам раскладывает пасьянс на компьютере. В ушах вата.

— Аминь, — облегченно перекрестилась я, вывалила кусочки мяса из лотков в глубокую сковородку и засунула ее в духовку, установив маленькую температуру. Скажу потом, что все это жарилось-парилось, пока я убиралась.

А потом я вернулась в Нинкину комнату.

— Знаешь, Женька, что мне странным кажется? — рассуждала я, надраивая пыльный монитор. — Девчонки явно дома нет уже около недели. И мать совершенно этим не обеспокоена.

— Значит, знает где она, — сказал Женька.

— Логично, но как бы нам узнать об этом? Заметь, я по телефону ее прямо спрашивала об этом — она уклонилась от ответа. И сейчас в разговоре тоже поменяла тему. Эта ее отговорка, что Нинка бегает где-то, звучит просто глупо. Что-то тут нечисто, как думаешь?

— Ну, может быть она в психушке нервы лечит, вот мать и не сдает дочурку, — пожал плечами парень.

— Да уж, с тобой точно в дурдом угодишь, — вынуждена была признать я.

Он посмотрел на меня долгим взглядом, но ничего не сказал.

— Ты ничего не слышал, квартиру они давно решили продавать? — не унималась я. — Нет ли тут связи?

— Магдалина, я с этой семьей особо не общался и они мне не докладывали о своих планах.

— Мда? — задумчиво хмыкнула я, выдвинула ящик стола и присвистнула — он был полон Женькиных фотографий. — Смотри-ка, что я нашла.

Он хмуро посмотрел на находку и скривился:

— Говорю же, придурочная.

— Нельзя так о девушках, — холодно сказала я. — Тем более о влюбленной в тебя девушке.

— Поменьше бы той любви, достало неимоверно, — так же холодно ответил он.

Я только головой покачала. Парни — они такие бесчувственные и жестокие. На глаза попался ножик для резки бумаги, я схватила его и нырнула под стол. Открутила шурупы у системника, сняла кожух и вытащила жесткий диск.

Женька неодобрительно смотрел, как я мародерничаю.

— А кому сейчас легко? — меланхолично ответила я на его взгляды и засунула диск во внутренний карман куртки. — Посмотрю дома, чем девочка дышала, может, и найду зацепку какую-нибудь.

— Слушай, а тебя, похоже, в приличные дома пускать нельзя, — присвистнул он.

Я хмыкнула, хищно огляделась, и фото Нинки так же отправилось в карман. И, не обращая более внимания на него, я принялась рыться в письменном столе. Надо же, какая щепетильность. Тут вопрос жизни и смерти, а он мне морали читать вздумал. Будем считать это изъятием вещдоков.

В первом же ящике я нашла интересные фотографии. На одной был Женька, сфотографированный явно из засады, и в сердце его была воткнута игла.

На второй фотографии наверняка был тоже он, но за точность я бы не поручилась — на месте головы был вырезан аккуратный кружок.

— Дружок, да тебя привораживали! — присвистнула я.

— Не говори ерунды.

— Смотри сам.

Он скользнул взглядом по фотографиям и пожал плечами:

— Неубедительно.

Я молча встала и принялась методично рыться во всех ящичках и шкафчиках. Буквально через пять минут я позвала Женьку:

— А вот на это что скажешь?

В углу платяного шкафа сидели две тщательно изготовленные куклы. Желтоволосый мальчик в кимоно и с картонной катаной, девочка с темными короткими волосами. Они держались за руки и сердце мальчика было проколото длинной иглой, закапанной воском.

— Ничего не напоминает? — усмехнулась я.

— Дела, — озадаченно почесал он в голове.

Я разодрала небрежно сшитую ткань, порылась в вате и вытащила вырезанное из фотографии лицо.

— И что это значит? — спросил парень. — Что-то я себя влюбленным в нее совсем не чувствую.

— Значит то, что девушка хотела тебя приворожить, да умения не хватило, — скупо отозвалась я, продолжая рыться в Нинкиных вещах.

И вскоре я нашла еще одну странную вещь. В кармане курки обнаружился чек на семь тысяч из «Изумруда», ювелирного салона города, и тут же — бирка, гласящая, что еще недавно она была прицеплена на обручальное кольцо.

— Нинка собралась замуж? — недоверчиво спросил Женька, рассматривая находки.

Я неопределенно пожала плечами, рассматривая чек. Девица сделала в салоне две покупки, и было это в среду.

— Впрочем, теперь мне все понятно, — удовлетворенно улыбнулся парень. — Нинка вышла замуж, назло мне, а мать недовольна выбором. Согласись, в это все укладывается. И то, что мать о ней говорить не хочет, и то, что не переживает из-за ее отсутствия.

Я с сомнением поглядела на него, подошла к столу, взяла тетрадку. Судя по надписи, она принадлежала Завьяловой Нине, ученице 10 «г» класса.

— Вроде все укладывается, ты прав. Но она школьница! Кто же ей даст замуж выйти?

— Не будь занудой, — хмыкнул он. — Типа не знаешь, как у нас теперь это делается.

— Мда, мы такими не были, — покачала я головой. — Но все равно — жить вместе это одно. А вот официально замуж выйти в шестнадцать лет с бухты-барахты все равно не получится. Согласен?

— Тут не поспоришь, — кивнул он, а я снова принялась рыться в платяном шкафу. Действовала я прямолинейно — проверив карманы, я швыряла вещь за спину. Потом уберу, некогда мне все по полочкам раскладывать. Форс-мажор у меня. Проверив шкаф, перешла к книжным полкам. Я перетряхивала все книжки, швыряя их после этого в общую кучу. Нашла сто рублей и записанный на листочке в клеточку заговор на любовь.

Итак, налицо то, что девушка Женьку привораживала. И у нее не получилось. И что это нам дает?

Скрипнула дверь — Ольга Павловна снова подкралась в своей обычной манере. Я обернулась, удивляясь тому, что она как обычно не визжит, посмотрела на нее и виновато вздохнула. Дамочка, с пучками ваты из ушей, молча смотрела округлившимися глазами на бедлам, что я устроила в Нинкиной комнате. Вываленные из шкафа вещи, раскиданные фотографии. И рада бы хозяйка была сказать мне пару ласковых, но гнев душил ее, и потому она только молча трясла рукой в направлении колготок, что висели на люстре.

— Это что? — наконец прохрипела она.

— Колготки, — с готовностью ответила я.

— Вон!!!

— Что, простите?

— Вон!!! Вон из моего дома!!! — Дама покраснела как помидор, от гнева ее просто трясло.

Цепкой рукой ухватив за рукав, она выволокла меня из квартиры, толкнула на пороге в спину, и в подъезд я вылетела кубарем. Вслед полетела куртка и сапожки, хозяйку нисколько не смутило, что я упала, она даже не попыталась сбавить тон.

— Я сейчас в твое агентство позвоню, уж они тебе покажут, где раки зимуют! — кричала она. — И не надейся, что тебе за этот бардак будет заплачено!

— Но я же в кухне все прибрала! — изумленно сказала я, пытаясь подняться. — И в этой комнате бы все блестело.

— Это в кухне-то блестит?!! Я сейчас зашла — грязищи по колено!

— И вителло тоннато ваше приготовила!

— Это пересушенное в духовке мясо ты называешь вителло тоннато? Прочь!

Сзади послышалось бряканье замков, и из квартиры напротив показалась дородная тетка в коротком халатике.

— Ольга, ты чего буянишь? — с интересом спросила она.

— Из «Виктории» уборщицу косорукую прислали! — бушевала дамочка. — Да что б я еще раз туда обратилась!

— А что Нинка, больше не батрачит на тебя разве? — хмыкнула баба.

— Дети обязаны помогать по дому! — кудряшки Ольги Павловны гневно затряслись.

— То-то Нинка у тебя света белого не видела, вечно с тряпкой да половником бегала, — лениво почесала необъятное пузо соседка. — Другие на танцульки, а Нинка ковер выбивает во дворе.

— Ты за своей вертихвосткой смотри, а за своей дочерью я сама погляжу!

Дверь с грохотом захлопнулась. Со стен посыпалась штукатурка.

Я встала, посмотрела на грязные ладошки, которыми я пыталась затормозить при падении. Из ссадин сочилась кровь. Кряхтя, принялась обуваться.

— Иди ко мне, хоть руки вымой, а то занесешь еще заразу, — доброжелательно сказала соседка.

— Спасибо, — смущенно улыбнулась я ей.

Пока я мыла руки, тетка стояла в дверях и с интересом наблюдала.

— За что хоть она так обозлилась?

— А кто ее знает? — обиженно сказала я. — Вроде кухню я убрала на совесть, в каждую щелку залезла, каждое пятнышко оттерла, и обед приготовила неплохой, а она разоралась — мол, все плохо.

— Не переживай, ты тут не при чем, — хмыкнула тетка. — Олька — она ужас какая вздорная. Дочку родную и ту замордовала. Девка у нее умница, тихая, скромная, работящая. Как не зайду — все блестит да сверкает, обеды да ужины она им из трех блюд всегда готовит, а Олька знай ее шпыняет.

— А что, сбежала дочка-то поди от такой жизни? — как бы невзначай спросила я.

— С чего ты так решила? — теткины глазки тут же вспыхнули от любопытства.

— В комнате ее пыльно, явно там уже с неделю никто не живет.

Тетка явственно задумалась.

— А ведь и правда, давненько я ее не вижу, — наконец призналась она и без перехода завопила: — Ленка!

— Чего орешь? — донесся недовольный девичий голосок из глубины квартиры.

— Ты с матерью так не разговаривай! — строго прикрикнула тетка. — Скажи-ка, Нинка Завьялова в школу ходит?

— Чего? Не слышу!

— Завьялова в школу ходит? — повысила голос женщина.

— Не ори, говорят же тебе! Неделю уж как нет!

— А чего это она пропускает?

— Мать позвонила классной и сказала, что Нинка простыла!

— Да ее дома вон даже нет, какое «простыла»!

— Ну мое дело маленькое, — проорала Ленка из дальней комнаты, — не сдавать же мне ее.

Я потрясла головой, пытаясь избавиться от звона в ушах. Очень уж мать с дочкой были громкоголосы.

— Наверно, Нинка на новую квартиру уехала, — словно невзначай бросила я.

— Какую такую новую квартиру? — насторожилась тетенька.

— Ну как? — хлопнула я ресницами. — Это-то ведь продают, вот и сделали заказ в «Викторию», чтобы упаковать вещи да глянец на квартиру навести.

— Вот тебе раз! — всплеснула она руками. — А чего же Олька мне ничего не сказала? Я же делилась с ней не раз мыслями, что хорошо бы в нашем доме квартиру прикупить. Ленка уж вырастет скоро, отселять ее надо будет, так славно было бы если бы рядом квартира нашлась! И отдельно, и при матери!

Из глубины квартиры послышалось громкое фырканье. Ленка с таким соседством явно была не согласна.

— Пойду-ка я поговорю с Олькой, — деловито заключила тетка, сунула ноги в тапки и пошла из квартиры.

Требовательно нажав на дверной звонок Нинкиной квартиры, она вдобавок еще и постучала ногой, а я тем временем спустилась на пролет ниже, и там у окна обнаружила скучающего Женьку.

Ольга Павловна открыла мгновенно, будто кого ждала.

— Здравствуй, Оленька, — сердечно поздоровалась соседка, — зайти к тебе можно?

— Занята я.

— Да я по делу, много времени не займу, а тебе самой выгодно будет.

— Ну, заходи, — неохотно пригласила ее Оленька.

Дверь захлопнулась, а я посмотрела на Женьку.

— После того, как мадам тебя вышвырнула, она позвонила по телефону, — доложил он.

— В «Викторию»?

— Судя по всему — матери. Ругалась на тебя ужасно. Мол, косой только своей мести перед кавалерами и умеет.

Я нервно смахнула кончиком пресловутой косы пылинки с обтянутых джинсой колен и спросила:

— И это все?

— Инициатор переезда — именно мать. Ольга Павловна ей говорила, что переезжать ей очень не хочется, спрашивала, насколько это необходимо. Мать по телефону говорить не стала, сказала, что сейчас приедет.

— Про Нинку не говорили?

— Ни слова.

— Ладно, пошли отсюда, — вздохнула я.

Дома я достала из холодильника копченую курицу, уселась с ней на диване и принялась думать.

— Нечисто в Нинкиной квартире, ох нечисто, — изрекла я спустя пять минут.

— Подозрительно, — согласился Женька. — Особенно переезд.

— Спонтанный! — подняла я руку с куриным крылышком. — Судя по всему — он был неожиданный даже для хозяйки, не говоря уж о соседях.

— И Нинка отсутствует, — протянул он. — В школу не ходит и подруга ее не знает, где она.

— Подслушивал, что ли? — хмыкнула я. — Ты же вроде в подъезде был.

— Да Ленка с мамашей так орут, что и подслушивать не надо!

— Точно, — согласилась я.

— И кстати, эта Ленка — лучшая Нинкина подружка. Так что если даже она не знает ничего про ее — то и правда дело нечисто.

В задумчивости я сгрызла куриное крылышко и спросила:

— Жень, а ты заметил, что в квартире сняты все зеркала со стен? Даже в ванной только гвоздик торчит — и все.

— И что? — воззрился он на меня.

— Обычно, если покойник в доме, то зеркала занавешивают черной тканью.

— Что-то когда наша тетя Люба умерла, никто этого не делал, — скептично отозвался он.

— Забыли люди обычаи, — вздохнула я.

— Магдалина, ты дуешь на воду. Подтасовываешь факты под смерть Нинки, понимаешь? То, что сняты зеркала — это логично, у людей переезд.

— Но она должна умереть, понимаешь? — Я печально отставила в сторону тарелку с курицей, достала из куртки добычу и всмотрелась в фотографию Нинки.

Женька уселся рядом.

— Что-то меня в этой фотографии смущает, — пробормотала я.

— Ты слишком много суетишься, — бесстрастно заметил он.

— А что делать? Если долго мучаться — то что-нибудь получится.

— А если ничего не делать, то ход событий это не изменит, — безмятежно сообщил он. — А вот твои метания непонятно к чему приведут. Пусть бы шло все своим чередом.

— Это тебе твой дзен так подсказывает? — подозрительно посмотрела я на него.

Он молчал, тихо улыбаясь.

— Ну, у меня другая философия, — объявила я ему.

— Я заметил, помереть ты мне спокойно не дашь.

— Я с ума сойду скоро с твоей бесстрастностью! — в сердцах бросила я.

— Ошибаешься, я очень даже страстен, — ехидно отвесил он.

— Придется верить на слово, — мой тон был не менее ехиден, — теперь-то не проверить, ври сколько влезет.

— А не боишься, то если я вернусь в тело …

— У меня парень есть! — категорично оборвала я его и отодвинулась. — И я его люблю, между прочим.

— А мне, между прочим, кажется, что ты им просто прикрываешься, — усмехнулся Женька.

— Когда кажется, надо креститься, — буркнула я.

— А я дзен-буддист, и ваша христианская символика меня не касается, — пакостно сообщил он.

— Стоп, — я выставила вперед ладонь, ошарашенная пришедшей в голову мыслей. — И куда же ты после смерти отправишься?

— К Богу, который един, несмотря на все религии, — спокойно ответил он. — Собственно, я там уже был.

— На третий день? — тихо спросила я.

— Да.

— Что, серьезно ангел за тобой пришел? — я аж дыхание затаила, глядя на него во все глаза.

— Похоже на то. Призрачный белый силуэт, правда, крыльев не увидел.

— И какой он… Господь? — слегка запнувшись, спросила я.

В раннем детстве я считала, что Господь — это батюшка Василий из деревенской церкви. У него была замечательная борода лопатой, умные глаза в морщинках и странная, но такая чудесная шапка!!! И он был очень похож на изображение Господа на иконах.

Позже я, грешным делом, начала спирать (чего делать??????) существование Бога на инопланетян, и до сих пор от этой идеи почти не отказалась. Ну а как? Господь — он точно не землянин, иначе бы он попросту не смог создать тут жизнь, не говоря уже обо всей планете, как утверждает Библия с первых же строк. Так что по некоторому размышлению я все же решила, что Бог из иных миров. Вернее — команда ученых, изучающих и администрирующих этот проект.

По большому счету, мне это неважно. Я не безумный теолог, чтобы днями и ночами корпеть над священными текстами в поисках истины. Мне важен лишь конечный результат — то, что Господь слышит и выполняет мои молитвы, что жизнь течет по заранее размеренному руслу. Но теперь, когда представилась возможность узнать из первых рук, кто же есть Господь — я внезапно оробела.

Женька подумал и ответил:

— Бог — он прикольный.

— А поточнее? — жадно спросила я.

— Вот умрешь — узнаешь, — ухмыльнулся он. — На самом деле мне тебе почти нечего рассказать. Мне словно снился сон. Что я предстал пред Господом, что взвешивалось на весах худое и доброе, что я совершил. И с тех пор и началась какая-то белиберда. Я заново переживаю свою жизнь. Не вспоминаю, а именно проживаю отдельные эпизоды, понимаешь?

— Ангел тебя водит, — помолчав, призналась я.

— А что дальше будет? — спокойно поинтересовался он. — Когда я совсем уйду туда?

Я проследила за его взглядом в потолок и нехотя спросила:

— Какой сегодня день?

— Понедельник.

— А ты умер утром четверга…

Он поежился от моего взгляда и озадаченно спросил:

— И что дальше? Что это значит?

— Что три дня уже прошли. Следующий твой посмертный этап — девятина. И это будет уже через пять дней. Надо торопиться, если не успеем…

— А куда торопиться? — удивился он. — Все идет своим чередом. Кстати, ангел мне сказал что связи с телесным и земным у меня настолько ослабли, что больше я не смогу заимствовать твое тело. Так что не беспокойся ни о чем, тебе ничего не грозит.

— Правда? — обрадовалась я.

— Да стопудово, — кивнул он.

Я торопливо перекрестилась, после чего серьезно сказала:

— Жень, извини, но на девятый день для тебя на земле будет практически все кончено. Какие-то нити еще останутся, но слишком хрупкие. Что делать?

— Магдалина, я не боюсь смерти, — безмятежно сказал он. — Ну что ты так суетишься? Как вы, христиане, все этого боитесь, будто бы там, в другой жизни, вас ждут пытки и ужасы. А как же ваша Библия? Вам же там русским языком сказано — Господь милостив. Спорим, что там намного более комфортная жизнь, чем на земле?

— Кто знает… — задумчиво сказала я. — Кто знает, Женя… Очевидцев-то нет. Во всяком разе ты как хочешь, а я сделаю все, чтобы тебя вытащить, ясно? Я тебя не брошу.

— Ну да, не бросишь, — он как-то странно взглянул на меня. — Да если я вдруг стану неопасен для твоего тела — ты просто перекрестишься. Что, не так?

— Не так, — тихо вздохнула я. — Я же тебе сказала — не брошу. Я сама еще не знаю, что сделаю, но то, что не перестану искать выхода — это однозначно.

— А с чего такая забота? — как-то цинично усмехнулся он. — Девочка, да ты никак влюбилась в меня? Как Нинка? Ну верни мне мое тело, уж я тебя отблагодарю, трахну на славу.

— Иди ты в баню, — беззлобно ругнулась я. — Трахальщик нашелся. И нечего такими дешевыми штучками пытаться меня оттолкнуть, ясно? Вместе попали в эту историю — вместе и выпутываться будем.

Он взглянул на меня гневными глазами, хотел что-то сказать, но лишь махнул рукой и вышел из комнаты.

— И знаешь что? — крикнула я ему вслед. — До сорокового дня никто тебя отсюда все рано не заберет, ясно? Так что не надейся на то, что сам свалишь, а меня оставишь расхлебывать эту кашу!

Он молча прошел сквозь стену, словно меня и не было.

— Ну слава богу, хоть высказался, а то меня его бесстрастность уж озадачивать начала, — пробормотала я ему вслед.

Душу слегка саднило оттого, что я тут распинаюсь, а он с блаженной улыбочкой дает мне советы о том, что ничего делать не надо, и так все устаканится. Дзен — это дурацкая религия, вот что я вам скажу. Не нравится она мне.

Зазвонил телефон.

— Алё, — послышался бодрый голос Пелагеи. — Марьюшка, ты?

— Ну а кто же еще? — вздохнула я. — Приветствую тебя.

— Я по делу, — не стала та долго ходить вокруг да около. — Ты меня на старый карьер не свозишь? Глины надо б набрать перед зимой, а то из чего кукол лепить?

— Из теста, — усмехнулась я.

— Вот ищщо, плесень-то разводить, — жизнерадостно отозвалась она. — Так что, свозишь?

— Пелагеюшка, у карьера же дорог фактически нет, — покачала я головой. — У бээмвушки посадка низкая, не проедем. Еще и грязь вокруг. Застрянем, как пить дать застрянем.

— Да? — несчастно спросила она, и у меня аж сердце сжалось от жалости к ней. Некстати вспомнилось, что бабулька она хоть и старенькая, но деятельная. Вполне может пешкодралом отправиться на карьеры, а ведь это добрые двадцать километров от города.

А еще я подумала о том, что в гараже стоит новенький Дэнов джип. Серебристый мерседес, хорошенький, как рождественская игрушка и наверняка мощный, как и все джипы.

— Ну ладно, — прервала мои размышления Пелагеюшка. — Извини, что потревожила, пойду я.

— Пешком? — мрачно спросила я.

— Господь милостив, — оптимистично ответила она. — Не дает расслабляться. Глядишь, пока за глиной схожу — и косточки разомну.

— Нет уж, в другом месте разминать ты их будешь, — решилась я наконец. — Через полчаса будь готова, я выезжаю.

«А как же Женька с его проблемами?», — встрепенулся внутренний голос.

«Так а к чему суетиться? — мстительно спросила я, — само все утрясется. Вот так-то!»

И, подхватив ключи от мерседеса, я пошла в гараж.