Аарх АндрейАида

Андрей Аарх

Аида

Аида. Акт 3, лаконично возвестил маленький экран. Плавно погасли огни рампы и в огромном зале воцарилась тишина, изредка нарушаемая сдержанным покашливанием. Асенька сложила руки, прижав друг к другу ладошки, и сама того не заметив крепко сцепила пальцы. Тяжелый золотой занавес раздвинулся изящными складками, и прекрасный Рамазес скорбно запел по-итальянски. Экранчик услужливо переводил страдания на доступный англииский.

- Дай бог, моей возлюбленной Аиде не ведать моей смерти описанья, чтоб мысль тяжелая и тень страданья не омрачила ясное чело.

Асенька порывисто вздохнула. Рамазес пел, и слезы катились из его глаз и падали на крепкие загорелые руки, на небольшой шрам на левом запястье, который так любила целовать его прекрасная возлюбленная. Он пел и чувствовал как холодные цепкие лапы темноты проникают под одежду и влажными щупальцами обнимают его горячее тело. Его начало знобить, он прижался к стене горящим лбом и его плечи затряслись в безмолвном рыдании.

- О боже мой, великий Ра, прости минутный страх и слезы, мои волнения и грезы со мной погибнут в смертных снах, - горячо шептал он. Со стены сыпались мелкая каменная крошка - его так торопились похоронить в этом склепе что не удосужились обработать камень.

- В долинах полных света звуков, забудь о скорбном склепа мраке, живи не помня о разлуке, детей расти в счастливом браке.

Вокруг было так тихо что он слышал как слезы капали на пол, и радовался что никто не может видеть его, доблестного воина и великого полководца, плачущим.

Асенька вытерла слезинку и опять крепко сжала руки. Она сидела на самом краю пухлого бархатного кресла и не отрываясь смотрела на сцену. Что-то зашевелилось в темноте склепа, она вздрогнула от неожиданности и широко распахнутыми глазами стала следить за тенью, крадущейся к Рамазесу.

- Кто здес, уж вы ли, злые духи, в обитель скорби ворвались чтоб душу бедную похитить, чтож смерти вы не дождались...

Он прижался к стене. Ничего не было видно, его окружала кромешная тьма. Не было даже слабого луча света, который бы осветил его тесное погребение. Он протянул руку, и почувствовал легкое прикосновенье, и запах, который до сих пор казался ему наваждением, мелкой шалостью подсознания окружил его, накрыл как тонкий балдахин широкой кровати, где он проводил часы в нежностях и разговорах с дочкой эфиопского царя.

- Любовь моя, мой Рамазес, любовник страстный, робкии мальчик,- прошептал до боли знакомый голос.

Один за другим волшебные звуки заполняли темноту зала, они повисали в воздухе и медленно остывали, как горячее стекло повинуясь уиению итальянского мастера, твердые кристаллы с темным струящимся мерцанием внутри.

Ее тело приникло к нему. Его коснулось ее нежное дыхание и сладкая кожа, он почувствовал как она слаба, ее легкие руки обвились вокруг него и тьма отступила, ему стало хорошо и уютно, и он обнял ее в ответ, прижал к себе ее гибкое тело, ощутил его тепло и знакомый душистый запах, зарылся носом в ее волосы - как все-таки хорошо, когда у женщины есть волосы, скользнул руками по ее талии, почувствовал под руками плавные изгибы, нежные ямочки на бедрах, округлые полушария под тонкой тканью одежды, она пригалась своими губами к его шее и прошептала.

- Я слышу ангельское пенье, мне кажется я вижу свет, и неземной, небесный образ, как радужный источник счастья.

Он прижал ее еще крепче к себе, так что их дыхания слились в одно и сердца стучали в унисон, как маленкий оркестр, повинуясь палочке невидимого дирижера

- Я слышу шум, он нарастает, он катится как волны Нила, какая странная могила она никак не умолкает.

Рамазес открыл глаза и ему тоже показалось что из-за спины его исходит слабое сияние. Он повернулся, по прежнему прижимая к себе Аиду. Странная галлюцинация, пугающе реальная, была перед ним. Его взгляду представилась бесконечно большая зала, где под потолком сияли огромные факелы, а в зале стояли люди, кричали что-то и хлопали в ладоши. Они были странно одеты, в глухие,полностью закрывавшие тело одежды, как будто они болели проказой, и все смотрели на него и Аиду как-бы ожидая чего-то. Рамазес нерешительно поклонился, зал взревел, люди встали, крики и шум стали еше громче. Рамазес прижал к себе Аиду и закрыл глаза.Через некоторое время звуки стихли, как будто опустился невидимый занавес, свечение исчезло и опять навалилась тьма как удушливое ворсистое одеяло.

- Ты знаешь, меня мучает странное чувство, - тихо начал он.- как будто это уже было и я трогал губами твое чуткое тело, создавая твой образ в этой кромешной мгле, я целовал твою кожу, и волосы, и глаза, пока ты не начинала светится в темноте, и я сам светился и мы могли видеть друг друга, и вокруг были не холодные стены, а плодородные долины и зеленые холмы, и потом мы с тобой любили друг друга, долго и неистово, как в последний раз, и ты кричала от удовольствия, и мы не боялись что кто-то услышит, войдет, донесет... а потом мы уснули, нежно обнимая друг друга...

- Мне тоже снится этот сон...- прошептала она, все так же прижимаясь к нему. - А потом я просыпаюсь от твоего плача, и я ищу тебя на ощупь, в темноте, а когда я нахожу тебя и ты обнимаешь меня то слышен этот странный шум.

Он почувствовал как она подняла голову с его груди и осторожно нашел в темноте ее губы и впился в них, как измученный жаждой путник к прохладному источнику. Она ответила на его поцелуй и ее руки скользнули по его смуглой груди.

- Ну что, пора идти, - сказал Ромка. Они остались одни в гулком опустевшем зале, только несколько задержавшихся зрителей обсуждали что-то столпившись в одной из дверей. Асенька еще некоторое время смотрела на сцену словно пытаясь рассмотреть что происходит за молчаливым занавесом, скрывшим древний загадочный Египет с его обитателями.

- Ромка, а что потом?

- Вероятно они умерли, - неуверенно сказал он. Потом, оживившись, прибавил - а может дочка фараона решила спасти Рамазеса и тайно откопала его ночью, а увидев Аиду пожалела их и отпустила на волю.

Асенька подумала, потом согласно кивнула и взяла его за руку.

- Ромка, что это? - спросила она.

- А... так... крошки, - задумчиво сказал он, стряхнул с ладоней мелкие каменные крошки, и взявшись за руки они пошли домой.