"Сильвия и Бруно" - читать интересную книгу автора (Кэрролл Льюис)

Глава вторая КУРАНТЫ ЛЮБВИ

«Станция Фэйрфилд! Пересадка на Эльфстон!»

Боже, какой нежной оказалась моя бедная память при звуках этих — самых заурядных — слов! Она вызвала во мне бурный всплеск счастливых воспоминаний, заполнивших без остатка весь мой мозг! Я вышел из вагона, испытывая приятное возбуждение, причину которого и сам поначалу не мог понять. В самом деле, я отправился в поездку в тот же день и час, что и полгода назад; с тех пор в жизни случилось множество событий, а стариковская память — это всего лишь ветхое вместилище самых последних происшествий. Я тщетно пытался восстановить в памяти «недостающее звено». Неожиданно для себя я заметил скамейку — одну-единственную на всю эту негостеприимную платформу. На скамейке сидела леди, и в моей памяти вновь живо представилась давняя сцена.

«Да-да, — подумал я. — Эта пустынная платформа полна для меня самыми добрыми воспоминаниями о дивной подруге! Она тоже сидела на этой самой скамье и любезно предложила мне присесть, процитировав что-то такое из Шекспира — увы, забыл, что именно». Я попытался воплотить в жизнь идею Графа о драматическом взгляде на Жизнь и подумал, что эта фигурка вполне могла бы быть леди Мюриэл… Впрочем, мне ужасно не хотелось так скоро обмануться в своих ожиданиях!..

Тем не менее я быстрым шагом зашагал по платформе, чтобы убедиться «своими собственными глазами» (как говорят дети), а вдруг эта случайная пассажирка на платформе и есть незабвенная леди Мюриэл! Леди сидела отвернувшись в противоположную сторону, что еще более интриговало меня; но, когда я огляделся вокруг, чтобы продлить приятную иллюзию, леди внезапно повернулась ко мне, и я тотчас узнал ее. Это и в самом деле была леди Мюриэл!

В моей памяти живо представилась та самая давняя сцена; рядом, словно воскрешая и продолжая минувшее, сидел тот же старик, которого — о, я хорошо это запомнил! — так грубо прогнали с платформы, чтобы освободить место для титулованного пассажира. Все то же самое, за исключением одной детали: старик на этот раз не плелся по платформе, а сидел рядом с леди Мюриэл и о чем-то с ней разговаривал! «Да-да, уберите ее в свой кошелек, — говорила леди, — и не забудьте истратить ее за здоровье Минни! А когда будете ей что-нибудь покупать, выберите что-нибудь нужное и полезное! И еще передайте ей, что я ее помню и люблю!» — Говоря это, она была настолько увлечена, что, хотя звук моих шагов и заставил ее поднять голову и обернуться, она узнала меня не сразу.

Подойдя, я приподнял шляпу, и на ее очаровательном лице тотчас заиграла знакомая радостная улыбка, которая до такой степени напомнила мне личико Сильвии, когда я в последний раз видел ее в Кенсингтон-гарден, что я не смог скрыть удивления.

О, леди и не подумала намекнуть старику, что он здесь лишний. Напротив, она тотчас встала и пошла рядом со мной по платформе. Разговор наш, продолжавшийся минуты две-три, был совершенно банальным и, что называется, ни о чем, напомнив мне разговор двух незнакомых друг с другом гостей в какой-нибудь светской гостиной в Лондоне. Мы оба умело сдерживали себя, не касаясь тем, действительно интересовавших и сблизивших нас когда-то.

Пока мы беседовали, к платформе подошел эльфстонский поезд; станционный смотритель закричал: «Пожалуйте сюда, госпожа! Пора!», и мы с леди поспешили к дальнему концу поезда, где красовался один-единственный вагон первого класса. Проходя мимо опустевшей скамьи, леди Мюриэл заметила, что на ее сиденье лежал тот самый кошелек, в который старик так бережно положил подарок леди. Сам владелец кошелька, не подозревая о своей потере, осторожно, с помощью других пассажиров, поднимался в поезд. Леди мигом схватила кошелек.

— Бедный старик! — воскликнула она. — Нет, нельзя допустить, чтобы он вот так уехал и потом всю жизнь жалел об этой потере!

— Давайте лучше я сбегаю! Я бегаю быстрее! — крикнул я.

Но леди уже была на полпути к вагону; она летела (слово «бежала» слишком медленно для этого движения, напоминающего полет фей) по платформе, оставив меня далеко позади.

Не успел я отдышаться после отчаянного рывка, как она уже вернулась обратно. Когда же вошли в свой вагон и уселись, леди с улыбкой спросила:

— Вы и в самом деле считаете, что бегаете быстрее меня?

— Нет, разумеется, нет! — отвечал я. — Я признаю себя виновным и покорно повергаюсь к стопам Двора, умоляя о прощении!

— Двор вас прощает — на этот раз! — При этих словах в ее голосе вместо шутливой игривости послышалась искренняя печаль.

— Да, вид у вас далеко не блестящий! — заметила она. — Право, когда вы уезжали от нас, вы казались куда бодрее. Думаю, Лондон не самое подходящее место для вас.

— Видимо, всему виной лондонский воздух, — заметил я, — а может, слишком упорный труд или моя одинокая жизнь; как бы там ни было, в последнее время я и впрямь чувствую себя неважно. Но Эльфстон, надеюсь, скоро поставит меня на ноги. Артур — он как-никак мой врач, вы же знаете — предписывал мне «побольше озона, свежее молоко и приятное общество»!

— Приятное общество? — переспросила леди Мюриэл, словно отказываясь верить собственным ушам. — Ну, не знаю, сможем ли мы подыскать вам такое общество в нашем бедном городишке! У нас ведь так мало соседей. А что касается молока — можете на нас положиться. Его поставляет нам моя старая приятельница миссис Хантер; ее домик — там, на склоне холма. О качестве молока можете не беспокоиться. Малышка Бесси, дочка миссис Хантер, каждый день бегает в школу как раз мимо окон вашей комнаты. Она и будет вашей молочницей.

— Буду рад последовать вашим советам, — отвечал я, — и завтра же распоряжусь на сей счет. А что касается прогулок — Артур, насколько я знаю, большой любитель бродить пешком.

— Да, прогулка самая приятная — что-нибудь около трех миль.

— А теперь позвольте мне ответить вам любезностью на любезность. Мне кажется, вы тоже выглядите не блестяще.

— Увы, это правда, — отвечала она упавшим голосом. По ее лицу пробежала тень печали. — В последнее время мне пришлось пережить немало неприятностей. Об этом я как раз и собиралась посоветоваться с вами, но так и не решилась написать вам. Так что я очень рада такой удачной возможности!

— Как вы думаете, — заговорила она после небольшой паузы, делая над собой усилие, что было совершенно непривычным для нее, — является ли обещание, данное наедине, обязательным раз и навсегда — разумеется, за исключением тех случаев, когда его исполнение влечет за собой явный грех?

— В данном случае трудно говорить о каких-то исключениях, — отвечал я. — На мой взгляд, эта область юриспруденции была и остается исключительно вопросом правды и неправды…

— Но имеет ли это принципиальное значение? — нетерпеливо прервала меня она. — Когда я размышляю об учении Библии, мне всегда приходят на память изречения типа «не лжесвидетельствуй».

— Я тоже думал об этом, — отвечал я, — и на мой взгляд, сущность лжи состоит в том, чтобы обмануть кого-то. Если же вы даете обещание, намереваясь исполнить его, вы поступаете по чести. И если вы впоследствии все же вынуждены нарушить свое обещание, то это не связано с сознательным обманом. Я лично не считаю это намеренной ложью.

Опять наступила долгая пауза. Лицо леди Мюриэл было странно непроницаемым: на нем мелькнула тень радости и сомнения. Мне ужасно не терпелось узнать, связан ли этот вопрос (как я начал подозревать) с разрывом отношений с капитаном (точнее — уже майором) Линдоном или нет.

— Вы избавили меня от тяжкого бремени опасений, — проговорила она. — Но в любом случае это нехорошо. Не могли бы вы припомнить какое-нибудь место, осуждающее за это?

— О, подойдет любое, где говорится о том, что долги надо платить. Если А обещал что-то В, В вправе иметь претензии к А. И если А нарушит свое обещание, его грех гораздо ближе к воровству, чем к лжи.

— О, это для меня совершенно новый взгляд, — проговорила леди, — и он мне кажется весьма убедительным. Впрочем, мне не хочется вдаваться в излишние подробности с такими старыми друзьями, как вы! Ведь мы с вами старые друзья, не так ли? Знаете, мне кажется, наши отношения начались с того, что мы сразу стали старыми друзьями! — проговорила она шутливым тоном, чтобы скрыть слезы, блестевшие в ее глазах.

— Благодарю вас за добрые слова, — отвечал я. — Мне очень приятно считать вас своим старым другом («Хотя вы выглядите совсем молодо!» — непременно добавил бы я, беседуя с любой другой дамой; но мы с леди Мюриэл чувствовали, что для нас время комплиментов и тому подобных банальностей давно прошло).

Поезд остановился на какой-то станции, и в вагон вошло трое пассажиров. Поэтому до самого конца поездки мы не проронили больше ни слова.

По приезде в Эльфстон леди охотно приняла мое предложение прогуляться пешком, и мы, отправив багаж: ее — со слугой, встречавшим леди на станции, а мой — с одним из носильщиков, — зашагали по знакомым улочкам, воскрешавшим в моей памяти столько приятных воспоминаний. Леди Мюриэл предложила вернуться к нашему разговору — к тому самому моменту, когда нам пришлось прервать его.

— Вам, конечно, известно о моей помолвке с кузеном Эриком. А вы слышали?..

— Да-да, — прервал я ее, чтобы избавить от страданий, которые мог причинить ей рассказ о печальных подробностях этого дела. — Я слышал, что с этим все кончено.

— Мне хотелось бы рассказать, как было дело, — заметила леди, — поскольку это и есть та самая тема, о которой я хотела бы с вами посоветоваться. Я давно заметила, что мы расходимся с ним во взглядах на религиозную жизнь. Его христианские идеалы слишком туманны, да и само бытие Божие он относит куда-то к области грез и фантазий. Но на его жизни это никак не сказывалось! Я убедилась, что даже полный атеист, вслепую блуждающий по свету, может вести самую чистую и благородную жизнь. А если вспомнить, что добрые дела… — Тут она резко умолкла и порывисто отвернулась.

— Абсолютно с вами согласен, — проговорил я. — Разве мы не помним обетование Спасителя о том, что такая жизнь непременно приведет к свету?

— Да-да, я помню об этом, — упавшим голосом отвечала леди, по-прежнему отвернувшись от меня. — Я говорила ему об этом. А он отвечал, что готов уверовать ради меня. Да, ради меня он пытался смотреть на вещи моими глазами. Но все это ложь! — взволнованно продолжала она. — Бог не принимает подобных побуждений! И все же причиной разрыва была не я. Я знала, что он любит меня, я дала обещание, и вот…

— Так, значит, он сам пошел на разрыв?

— Он освободил меня от обещания. — Леди повернулась ко мне; к ней опять вернулось ее привычное спокойствие.

— Тогда в чем же трудность?

— В том, что он, как мне кажется, сделал это не по доброй воле. Допустим, он поступил не по своей воле, а лишь для того, чтобы развеять мои сомнения. Разве в таком случае не остаются в силе все его претензии ко мне? А мое обещание? Оно ведь тоже сохраняет всю свою силу! Правда, отец говорит, что нет; но я никак не могу избавиться от мысли, что он сказал это только из любви ко мне. А больше спросить мне просто некого. О, у меня полно приятелей и подруг, с которыми так весело прогуляться в солнечную погоду; но нет друзей на пасмурные дни, нет старых друзей — таких, как вы!

— Позвольте мне подумать, — проговорил я. Несколько минут мы шли молча. Я, чувствуя, что мое сердце переполнено состраданием к этой чистой и благородной душе, никак не мог разобраться в путанице самых противоречивых порывов.

«Если она действительно любит его (наконец-то мне удалось найти ключ к этой злосчастной теме), почему же она не слышит в этом глас Божий? Может, она не верит, что послана ему, как был послан Анания слепцу Саулу, чтобы послужить ему очами». Мне опять показалось, что я слышу шепот Артура: «Что знаешь ты, о женщина, что думаешь спасти мужа своего?» И я прервал молчание теми же самыми словами: «Если вы действительно его любите…»

— Увы, нет! — взволнованно прервала она меня. — Во всяком случае — не в такой мере. Когда я давала ему обещание, мне казалось, что люблю; но я была тогда слишком молода и не умела разобраться в собственных чувствах. А теперь во мне всякое чувство к нему умерло. Так что Любовь можно считать причиной нашего сближения только с его стороны; с моей же — всего лишь Долг!

Опять наступило долгое, томительное молчание. Мои мысли окончательно запутались. Тем временем леди сама нарушила молчание:

— Только не поймите меня превратно! — сказала она. — Если я говорю, что мое сердце не принадлежит ему, это не значит, что я отдала его кому-то еще! Пока еще я ощущаю себя связанной с ним, но, когда почувствую, что совершенно свободна пред очами Божьими и могу полюбить другого мужчину, я никогда больше не погляжу ни на кого — в этом смысле, разумеется. Нет, я скорее умру! — Я с удивлением взглянул на нее, не подозревая, что в душе моей приятельницы могут кипеть столь бурные страсти.

Я счел за благо промолчать, и мы подошли к воротам Дворца. Чем дольше я размышлял, тем яснее мне становилось, что никакой зов Долга не стоит такой жертвы — а речь шла о счастье всей жизни, — которую она готова была принести. Я попытался донести эту мысль до ее сознания, добавив несколько предостережений о тех опасностях, которые угрожают брачному союзу, лишенному взаимной любви.

— На мой взгляд, единственный серьезный аргумент, на который стоит обращать внимание, — заметил я, — это его нежелание сразу же освободить вас от данного обещания. Я долго размышлял над этим аргументом и пришел к выводу, что он никак не влияет на окончательное решение вашего кузена. Я убежден, что вы совершенно свободны и вправе поступать как вам угодно.

— Весьма вам признательна, — серьезным тоном произнесла леди. — Поверьте, я говорю искренне! Мне никак не удавалось найти точные слова! — И тема, по обоюдному согласию, была снята с повестки дня. И лишь через какое-то время я понял, что эта беседа помогла леди окончательно развеять сомнения, так долго мучившие ее.

У ворот мы простились, и я отправился к Артуру, с нетерпением ожидавшему моего возвращения. А вечером, что называется на сон грядущий, я узнал все подробности этой истории: как он со дня на день откладывал свой отъезд, инстинктивно чувствуя, что просто не может уехать отсюда до тех пор, пока судьба не решит окончательно вопрос о свадьбе; как велись приготовления к свадьбе, и испытал неизъяснимое волнение, когда все вдруг прекратилось и он узнал (кстати сказать, от самого майора Линдона, пожелавшего проститься с ним), что помолвка по обоюдному согласию расторгнута; как он тотчас отказался от всех своих планов уехать на край света и решил остаться в Эльфстоне на год-другой, пока не исполнятся или не развеются окончательно его новые надежды; и как он с того самого достопамятного дня решил избегать всяких встреч с леди Мюриэл, опасаясь задеть ее чувства, пока не получит доказательства того, что она с уважением относится к нему.

— С тех пор прошло уже около шести недель, — заметил он в заключение, — и мы начали встречаться и видеться как прежде, избегая мучительных воспоминаний. Я все собирался написать тебе, но откладывал, со дня на день ожидая ответа, чтобы рассказать о более важных новостях!

— Да откуда же им взяться, более важным, болван ты этакий, — проворчал я, — если ты даже не повидался с ней? Ты что, приглашения от нее ожидал, что ли?

Артур смущенно улыбнулся.

— Да нет, конечно, — отвечал он. — Этого ожидать я не вправе. Просто я безнадежный трус, ты ведь знаешь!

— И что же ты слышал насчет причин расторжения помолвки?

— Да причины самые разные, — отвечал Артур, загибая пальцы на руке. — Во-первых, оказалось, что она красится чем-то таким; и помолвку расторг он. Затем выяснилось, что он тоже красится… чем-то другим; и от помолвки отказалась она. Потом обнаружилось, что майор — завзятый картежник, и помолвку расторг уже Граф. Затем Граф чем-то обидел или даже оскорбил его, и от помолвки отказался сам майор. Главное, что она расторгнута, а все остальное — чепуха!

— Надеюсь, ты узнал об этом из надежного источника, не так ли?

— О да, разумеется! Я узнал это под строжайшим секретом! Если эльфстонское общество и страдает от недостатка чего-то, то уж никак не от недостатка скандальных слухов!

— Да и не от скрытности тоже. Нет, если говорить всерьез, тебе действительно известны настоящие причины разрыва?

— Нет конечно. Я могу лишь догадываться.

Я почувствовал себя не вправе делиться секретами с ним и счел за благо переменить тему, заведя речь о том, где мне достать хорошего молока. Мы решили, что завтра мне надо сходить на ферму к Хантерам. Артур обещал проводить меня: ему, видите ли, по пути. А потом он опять займется своими будничными делами.