"Сильвия и Бруно" - читать интересную книгу автора (Кэрролл Льюис)

Глава пятнадцатая МЕСТЬ БРУНО

Наступила долгая пауза. Я разбирал камешки, удивленно наблюдая за действиями Бруно. Для меня такая манера была внове: перед тем, как полоть клумбу или грядку, он тщательно обмерял ее, словно боясь, что после прополки она станет меньше. Если же клумба оказывалась длиннее, чем ему хотелось, он принимался колотить мышку своим крошечным кулачком, крича:

— Ну вот! Все опять не так! Почему ты не держишь хвост прямо, как я тебе велел!

— Ну вот, я все тебе и рассказал, — громким шепотом проговорил Бруно. — Ты ведь любишь Фей, верно?

— Верно, — отозвался я, — конечно, люблю, иначе бы я сюда не пришел. Тогда бы я отправился куда-нибудь в другое место, где Фей не бывает.

В ответ Бруно только рассмеялся:

— Что вы говорите? Да ведь это все равно что найти какое-нибудь местечко, где нет воздуха! Разве такое возможно?

Эта мысль поставила меня в тупик, и я попытался сменить тему разговора:

— Ты — едва ли не первая Фея, которую я вижу собственными глазами. А ты видел других людей, кроме меня?

— Да сколько угодно! — отвечал Бруно. — Мы часто видим их, когда бродим по дорожкам.

— А они вас не видят… И что же, они ненароком не могут наступить на вас.

— Конечно нет, — отвечал Бруно, немного смутившись от моего невежества. — Гляди! Допустим, ты идешь здесь… и здесь (и он начертил на песке небольшие пометки), а я — тут. Так, отлично. Ты ставишь одну ногу туда, другую сюда и ни за что не сможешь наступить на Фею.

Это объяснение выглядело очень удачным, но меня оно не убедило.

— Почему это я не могу наступить на Фею, а? — спросил я.

— Почему — не знаю, — задумчивым тоном отвечал малыш. — Знаю только, что не наступишь, вот и все. Никому еще не удавалось наступить на Фею. Я рассказываю тебе все это, потому что ты любишь Фей. И я хотел бы пригласить тебя на званый обед к Королю Фей. Я близко знаком с одним из старших официантов.

Услышав это, я не мог удержаться от смеха.

— И что же, у вас гостей приглашают официанты? — удивился я.

— Да нет же, не к столу! — отвечал Бруно. — Прислуживать, как и прочие слуги. Понимаешь? Ну, подавать тарелки и все такое.

— Но ведь это же далеко не столь приятно, как сидеть за столом, верно?

— Разумеется нет, — отозвался Бруно тоном, перечеркивавшим всякие сомнения. — Но если ты не Лорд такой-то, по какому праву ты ждешь приглашения за стол, а?

Стараясь держаться как можно мягче, я отвечал, что этого и не жду, но это единственная форма участия в обеде, которую я считаю приемлемой для себя. Бруно покачал головкой и весьма откровенным тоном заметил, что я могу поступать как мне заблагорассудится, но он знаком со многими, кто с радостью бы принял такое предложение.

— А ты сам-то бывал там, малыш? — спросил я.

— Меня приглашали как-то раз на прошлой неделе, — гордо отвечал Бруно. — Мне нужно было мыть суповые тарелки — то есть нет, тарелки для сыра, — а они оказались очень большими. А еще я прислуживал за столом. И допустил всего-навсего одну оплошность.

— И в чем же она заключалась? — спросил я. — Ты ничего мне об этом не рассказывал.

— Да вместо ножа для резки бифштекса я подал ножницы… — беззаботным тоном отвечал малыш. — Но зато я удостоился чести подать бокал сидра самому Королю!

— Да, огромная честь! — сказал я, едва удерживаясь от смеха.

— Не правда ли? — серьезным голосом проговорил Бруно. — Согласитесь, что такой высокой чести удостаивается не каждый!

Этот случай навел меня на размышления о всевозможных вещах, которые почему-то почитаются «честью» в этом мире, хотя на самом деле чести в них ничуть не больше, чем в том самом бокале сидра, который Бруно подал Королю.

Не знаю, сколь долго я предавался бы размышлениям на эту тему, если бы Бруно не окликнул меня.

— Эй, помоги скорей! — позвал он донельзя взволнованным голосом. — Хватай ее за второй рожок! Видишь, дольше минуты мне ее не продержать!

Как оказалось, он отчаянно боролся с огромной улиткой, ухватившись за один из ее рожков, и, выбиваясь из сил, пытался перетащить ее через стебелек травы. Улитка отчаянно сопротивлялась.

Я подумал, что если на минуту прерву свой труд, то не нанесу этим особого ущерба садоводству, и потихоньку подхватил улитку и посадил на берег, где малыш не мог ее достать.

— Давай заберем ее попозже, Бруно, — проговорил я, — раз уж тебе так хочется. Но я не могу понять: для чего она тебе понадобилась?

— А зачем вам, людям, лисицы, на которых вы охотитесь? — возразил Бруно. — Я ведь знаю, вы ужасно любите охоту на лис.

Я попытался было найти разумное объяснение, почему мы, люди, можем охотиться на лис, а он на улиток — нет, но ни одно из таких объяснений почему-то не приходило мне в голову; так что в конце концов я заметил:

— Видишь ли, одно другого стоит. Иной раз я тоже охочусь на улиток.

— Вот уж ни за что не подумал бы, что ты такой глупец, — воскликнул Бруно, — чтобы отправляться охотиться на улиток в одиночку. Запомни: никогда не становись улитке поперек дороги, если кто-нибудь другой не держит за рожок!

— Да нет, я охочусь на них не в одиночку, — храбро отвечал я. — Кстати, какой именно вид ты мне посоветуешь? А может быть, охотиться на тех, у которых нет раковин?

— Нет, что ты, мы на таких никогда не охотимся, — отвечал Бруно, вздрогнув при одной мысли о таких чудовищах. — Они такие противные, а если перевернешь их вверх брюшком, то вдобавок еще и липкие!

К этому времени мы закончили работу в саду. Я принес несколько фиалок; Бруно помогал мне посадить последнюю, но неожиданно остановился и заявил:

— Я устал…

— Ну, сядь отдохни, — отвечал я. — Я вполне справлюсь и без тебя.

Бруно не заставил себя упрашивать; он принялся устраивать из дохлой мышки некое подобие дивана.

— А теперь я спою песенку, — проговорил он, управившись с мышкой.

— Что ж, — отвечал я, — я ужасно люблю песенки.

— Какую же тебе выбрать? — проговорил Бруно, поудобнее усевшись на мышку, чтобы ему было хорошо видно меня. — Мне больше всего нравится «Тинь-тинь-тинь».

Против такого предложения трудно было устоять; однако я немного подумал для порядка и согласился:

— Да, пожалуй, «Тинь-тинь-тинь» лучше всего.

— Выходит, ты знаешь толк в хорошей музыке, — с довольным видом заявил Бруно. — Но сколько же цветков колокольчиков нам понадобится? — С этими словами он принялся посасывать пальчик и погрузился в раздумье.

Я отвечал, что вижу поблизости только один стебелек колокольчиков, и, дотянувшись до него, пригнул цветок к земле. Бруно раз-другой тронул ладошками цветки, словно музыкант, настраивающий струны. В ответ послышался нежный мелодичный звон. Мне еще не приходилось слышать цветочную музыку, да это и вряд ли возможно, разве что в таком же «феерическом» состоянии, и поэтому я затрудняюсь сказать, на что она больше похожа. Может быть, она чем-то напоминает звон серебряных колокольчиков, доносящийся откуда-то за тысячи миль. Когда же малыш посчитал, что цветки настроены, он опять уселся на дохлую мышку (ни на чем другом ему не было столь же удобно, как на ней) и, взглянув на меня своими сверкающими глазками, заиграл. Кстати сказать, мелодия была довольно любопытной. Вы можете сами убедиться в этом. Вот ее ноты.

Первые четыре строки он пропел очень живо и весело, перебирая колокольчики в лад мелодии, а последние две — медленно и протяжно, покачивая цветками. Затем он принялся мне все объяснять:

— Король Фей — это Оберон; он живет там, за озером, и иногда приплывает на маленькой лодочке, и мы выходим встречать его и поем эту песенку.

— И вы приглашаете его за стол? — невольно спросил я.

— Никаких разговоров, — сердито воскликнул Бруно. — Они только портят песенку.

Я пообещал впредь не делать этого.

— Когда я пою, я никогда не разговариваю сам с собой, — важно заметил малыш. — Вот и ты не разговаривай. — С этими словами он опять настроил свои колокольчики и запел:

— Тсс, Бруно! — громким шепотом прервал я его. — Она идет!

Бруно тотчас умолк; она и в самом деле медленно шла сквозь густую траву. Увидев ее, малыш нагнул голову, как маленький бычок, и, бросившись на нее, закричал что есть мочи:

— Поищи другой дороги! Поищи другой дороги!

— Какой? — испуганным тоном спросила Сильвия, оглядываясь по сторонам и пытаясь понять, не угрожает ли ей какая-нибудь опасность.

— Вон той! — отвечал Бруно, мягко, но настойчиво поворачивая ее лицом к лесу. — Так, так, иди назад (только смотри осторожно!) и ничего не бойся. Гляди не споткнись!

Однако Сильвия то и дело спотыкалась: малыш бегом повел ее по камням и корягам, и было просто чудо, что бедная девочка еще держалась на ногах. Но Бруно был слишком взволнован и не задумывался, что же он делает.

Я молча указал Бруно местечко, где ей удобнее всего пройти, чтобы полюбоваться картиной преображенного сада. Это была небольшая кочка, величиной не больше картофелины. Когда дети взобрались на нее, я постарался спрятаться в тени, чтобы Сильвия меня не заметила.

Я услышал торжествующий возглас Бруно:

— Ну, теперь можешь смотреть! — Затем кто-то громко захлопал в ладоши; как оказалось, это был сам Бруно. Сильвия молчала: она стояла и смотрела, сжав ручки, так что я начал было опасаться, что ей это вовсе не понравилось.

Бруно тоже с нетерпением глядел на нее, и когда она, кое-как спрыгнув с «холма», принялась бегать взад-вперед по дорожкам, он осторожно последовал за ней, по-видимому, опасаясь, что ее мнение о новом облике сада будет сильно отличаться от его собственного. Но когда она наконец глубоко вздохнула и вынесла свой вердикт, то бишь приговор, произнеся его громким шепотом и не обращая ни малейшего внимания на грамматику: «Это… это самая прекрасная вещь на свете, которую мне доводилось видеть!» — на лице у малыша появилась довольная улыбка, как если бы все судьи и суды присяжных Англии вынесли приговор в его пользу.

— Неужели все это сделал ты, Бруно? — воскликнула пораженная девочка. — И все это — для меня?

— Мне немного помогли, — начал Бруно, как нельзя более довольный ее изумлением. — Мы провозились с этим весь вечер, и я подумал, что тебе понравится… — В этот момент губки у малыша начали подергиваться, и не прошло и минуты, как он расплакался и, бросившись к Сильвии, порывисто обнял ее за шею, уткнувшись лицом в ее плечико.

В голосе Сильвии тоже послышалась легкая дрожь; она прошептала:

— Ну что с тобой, мальчик мой? — И она, обняв малыша, нежно поцеловала его.

Но Бруно только прижался к ней и никак не мог успокоиться до тех пор, пока не признался:

— Я х-х-хоттел… повыдергать… все твои цветы… но я б-б-больше… никогда не б-б-б-буду…

Тут он опять расплакался, и конец фразы утонул в горьких всхлипываниях. Наконец малыш с трудом выговорил:

— Мне… ужасно… понравилось… сажать цветы для тебя, Сильвия; никогда еще я не чувствовал себя таким счастливым. — С этими словами он поднял свое розовое заплаканное личико, словно ожидая поцелуя.

Сильвия тоже не смогла сдержать слез и проговорила только: «Бруно, милый мой!» и «Я тоже никогда не чувствовала себя такой счастливой!» Но для меня так и осталось тайной, почему эти очаровательные дети, испытав такое блаженство, вдруг так горько расплакались…

Я тоже чувствовал себя счастливым, но, разумеется, и не думал плакать: знаете, мы, «двуногие громадины», всегда предоставляем это феям. Не успел я подумать, что, похоже, собирается дождь, как мне на щеку упало несколько капель.

Тем временем дети опять отправились в сад и принялись осматривать цветок за цветком, словно это была некая фраза, которую им надо было прочесть вдвоем. Правда, вместо запятых в ней раздавались поцелуи, а вместо точки в конце последовало долгое и крепкое-крепкое объятие.

— Кстати, ты догадалась, что это была моя месть, а? — начал было Бруно.

Сильвия весело рассмеялась.

— Что ты хочешь этим сказать? — отозвалась она. С этими словами она поправила свои темные волнистые кудри и взглянула на него светящимися глазами, в которых поблескивали невысохшие капельки слез.

Бруно набрал в грудь побольше воздуха для смелости.

— Я имею в виду отмщение, — проговорил он, — ну как ты не понимаешь! — И он поглядел на нее со счастливым и гордым видом, ужасно радуясь, что наконец-то последнее слово осталось за ним, так что я даже позавидовал ему. Я подумал было, что Сильвия и впрямь не поняла его, потому что она опять обняла его и расцеловала в обе щечки.

Так они и продолжали целоваться и миловаться посреди лютиков, крепко взявшись за руки и шепча на ухо друг другу всякие нежности, и никто из них даже не поглядел в мою сторону. И когда я уже совсем было потерял их из виду, Бруно, слегка повернув головку, небрежно и едва заметно кивнул мне через плечо. Такова была его благодарность за все мои старания! Последнее, что я видел, была Сильвия. Остановившись и продолжая обнимать Бруно, она прошептала ему на ухо:

— Представляешь, Бруно, я забыла это ужасное слово. Ну, то, которое ты упоминал. Напомни его мне, а? Ну последний разочек, мой хороший!

Но Бруно наотрез отказался вспоминать это слово.