"Мгла" - читать интересную книгу автора (Барановская Юлия Александровна)

Глава 1

Вечер первого дня второго весеннего месяца Аэрена, прозванного в народе Яроцветом, застиг меня, стоящей у окна, что рассекало южную стену моей комнаты. Над распростертыми за ним землями сияло теплое, по-весеннему яркое солнце, чьи затаившиеся среди молодой листвы лучи все сильнее отливали бронзой приближающегося заката, окрашивающего лазурь ласкового неба в пока ещё едва уловимые, розоватые тона. Где-то, в, казалось, затопившей замок зелени древних лесов перекликались птицы, знаменуя приближение того часа, когда свет повстречается с мраком, рождая сиреневые, нежные первыми звездами сумерки за которыми неминуемо настанет ночь…

— Мне страшно за тебя, сестричка. — Произнесла, стоящая за моим плечом Элоиза, осторожно обнимая меня за талию. — Как думаешь этой ночью вновь…

Сестра смолкла, будто опасаясь, что призовет неосторожными словами весь тот животный ужас, что приходил в мои сны которую ночь, но эхо недосказанных слов повисло в воздухе, накрывая светлую комнату мраком тяжелых видений.

— Не знаю, — Сказала я, спешно отводя глаза, от померкшей комнаты и обращая взгляд на обманчивый атлас погожего дня, бирюза которого грозила в одно мгновение обернуться фиолетовым бархатом, пробуждающим в моей душе все то, что таилось в ней при свете солнца.

По небу бежали облака. Невесомые, обманчиво белые, они скользили над западными лесами, казалось, ещё не тронутые кистью того художника, что ежедневно заливал их багрянцем уходящего дня, и вместе с ними убегали прочь мысли и воспоминания, оставляя лишь бесконечную усталость, в измученной страхом душе. Но на западе, там, где синеют едва различимые вершины гор, в совершенный алебастр уже ворвались первые золотисто — розовые капли приближающегося заката, накаляющего края клонящегося к снежным вершинам солнца, отчаянным огнем последних мгновений.

Боясь, что вместе с уходом дня ночные кошмары вернутся, оплетут плечи холодным плащом, и опустят веки, утягивая в вязкий ужас сна, я закрыла глаза, будто надеясь, что щекочущие кожу ресницы замедлят томительные мгновения, оставшиеся до того момента, как лицо озарит вспышка, влекущая за собой лиловую мглу. Мимо текли минуты, сминая мгновения, и на душе разливалось не спокойствие, но давно ставшее избавлением отчуждение, неожиданно прерванное разомкнувшей объятия Элоизой.

— Всадники! — Воскликнула сестра, опираясь на подоконник и всматриваясь в залитый последними лучами солнца мост, по которому вихрем промчались двое вырвавшихся, казалось, из самого заката наездников. — Но откуда они?.. Там же только леса.

Глаза вновь обежали накрытые оранжевым плащом верхушки елей.

— Может патруль с границ?.. — Предположила я.

— Нет. — Рассматривая приближающихся наездников, покачала головой насторожившаяся сестра. — Одеты не по-нашему. Да и кони не наши. Не из конюшен рода де Элер, по крайней мере.

— Тебе виднее, — Пожала плечами, потеряв всякий интерес к двум всадникам уже ворвавшимся в крепостной дворик, и передающим поводья своих скакунов выбежавшей на шум прислуге. Демонстративно отвернулась, сожалея об иллюзии спокойствия, разрушенной незнакомцами и, пройдя вглубь залитой призрачным золотом скорой ночи комнаты, опустилась в резное кресло, щурясь на слепящие лучи, оранжевыми мазками обрисовавшие напряженную фигуру Элоизы, оставшейся возле окна.

— Но кто тогда?.. — Недоуменно произнесла она, упираясь ладонями в подоконник, и свешиваясь вниз в безуспешной попытке разглядеть вновь прибывших.

— Выпадешь! — Заволновалась я, наблюдая, как отрываются от пола пятки изумрудно — зеленых, атласных туфелек, выглядывающих из пены солнечно-желтого кружева нижних юбок. — Элоиза, отойди от окна! В конце концов, не пристало благородной леди вести себя столь беспардонно!

Страшно подумать, что подумают эти люди, если заметят твое чрезмерное любопытство! — Воскликнула я, с нарастающим беспокойством наблюдая за действиями своей беспечной сестры, но Элоиза оставалась глуха к моим увещеваниям, все с тем же, не ослабевающим любопытством наблюдая за происходящим во дворе.

— Да, кони действительно, не наши. — Произнесла она. — Наши всё больше каурые да гнедые, а эти… один рыжий, будто лесной пожар, другой — белый, словно свежий снег.

— В таком случае, рискну предположить, что нас посетили Чума и Война. — Усмехнулась я, за что была удостоена гневного взгляда младшей сестры:

— Неужели тебе совсем не интересно кто они?..

— Отчего же? — Не стала таиться я. — Просто считаю, что если родители сочтут этих господ достойными людьми, мы будем представлены, если же нет — значит, подобное знакомство не делает чести, а то и вовсе, порочит наше имя.

— В таком случае, нам стоит подготовиться к этой встрече! — Воскликнула сестра, не в силах скрывать радостного возбуждения, захватившего всё её существо при мысли о том, что в жизнь нашу войдет нечто невероятное, в лицах всадников, ворвавшихся в наш дом на закате, и, надо признать, я её понимала.

Попирающий северную границу старинный замок де Эллэр на протяжении вот уже трехсот лет берег покой страны. Окруженный древними лесами, он имел статус приграничной крепости, веками защищающей центральные земли от нападений кровожадных северных племен. Возможно, когда-то так и было, но последние сто лет замок покоился среди зеленого моря бескрайних лесов, будто заботливая мать, взращивая в прохладной тиши уже двенадцатое поколение баронов и баронесс. Казалось, мы живем в крохотном обособленном мирке, окруженным массивным кольцом древних лесов. Стоит ли удивляться тому детскому восторгу и болезненному любопытству, что охватило нас от столь внезапного вторжения?..

— Ваша милость, — вырвал меня из раздумий голос служанки. — Ваша милость, ваши батюшка с матушкой к ужину спуститься просят.

Значит, Элоиза была права, едва различимо кивнула я своим мыслям, поднимаясь из кресла и осторожно опуская на него теплую шаль, неторопливо подойдя к высокому зеркалу в резной раме из мореного дуба. Привычно собрала волосы, позволяя служанке заняться шнуровкой домашнего платья, быстро покинувшего мое тело и уступившего место белому атласу жесткого корсета.

— Ну и напугали же вы нас, ваша светлость! — Возбужденно проговорила служанка, споро затягивая частую шнуровку.

— В самом деле? — С нарочитым равнодушием обронила я, внутренне сжимаясь от вернувшихся воспоминаний.

— Ей-ей! — Подтвердила девушка и, подумав, добавила, скрываясь за дверцей шкафа. — Больше — только после той охоты. Какое наденете?

— Правое, — даже не глядя на предложенные наряды, откликнулась я, сжимая атлас нижней юбки. И попыталась избавиться от навязчивых мыслей за торжеством любопытства: — А что за люди прибыли к нам?…

— Ох, не знаю ваша милость, — Поправляя корсаж, покачала головой моя наперсница. — Они едва спешились, как ваш батюшка их в дом увел. Вот кони у них злющие — всех конюхов перекусали, а про хозяев их… Разве что себе под масть коней выбирали. Один рыжий, а другой белесый. Да матушка ваша, как увидала их, так весь цвет потеряла. На окно оглянулась… — меж тем продолжала моя собеседница, не обращая внимания на мои враз побелевшие костяшки. — Прижала руки к лицу…. Ай-яй-яй ваша милость, — укоризненно покачала головой горничная. — Зачем же вы юбку-то порвали?

Моих сил хватило лишь на тихий горестный вздох.

Конечно, она испугалась… Удаленность наших владений от столицы позволяла скрывать правду о моих припадках, но что будет, если кошмары настигнут меня при посторонних? Удастся ли сохранить тайну?..

Дверь тихо скрипнула. Вздрогнув, я вскинула голову, встретившись взглядом с голубыми очами младшей сестры. Застыв на пороге, Элли нетерпеливо переступала с ноги на ногу, открывая зеленый атлас легких туфель в солнечной пене кружев нижней юбки. Поймав её нетерпеливый взгляд, я чуть улыбнулась и, пообещав поторопиться, обратила вопрошающий взгляд на застывшую рядом девушку.

— Ваша милость, позвольте продолжить?.. — Опасаясь, что моя недвижимость является предвестником беспамятства, жалобно проговорила она, нерешительно прикасаясь к малахитовому гребню.

— Да, конечно… — Кивнула я, опускаясь перед трельяжем, уныло глядя на свое отражение.

Святая Дева, как же я не подумала об этом…

Узнай кто о моих кошмарах, о черноте, пронизанной алыми вспышками, что завладевает моим сознанием и уделом моим станет скорбь послушницы в одном из удаленных монастырей….

Вскоре, густая волна чёрных волос была уложена под янтарную сетку и я выплыла из комнаты. Критично осмотрела свое отражение, по достоинству оценила высокую прическу, подчеркивающую и белизну моей кожи, и длину гибкой шеи, и, подцепив под локоток едва не пляшущую от нетерпения сестренку, направилась к двери.

Глядя в её оживлённое лицо и горящие в предвкушении глаза, я невольно улыбнулась, отгоняя мрачные мысли.

Разница в возрасте у нас Элоизой составляла всего два года, внешнее сходство не давало усомниться в наших родственных связях, но даже слуги отмечали разность наших характеров. Порывистая, любопытная, живая будто ртуть и беспокойная, как весенний ветер сестра, казалось, не могла провести в состоянии покоя и секунды. От проделок младшей де Эллэр страдал весь замок, я предпочитала наблюдать за ними с отстраненным любопытством обезопашенного от них существа. Жизнь гудела в теле моей сестры выплескиваясь сиянием из голубых, как вешнее небо глаз. В моих, серых, будто осколки серого агата очах отражалось спокойствие умиротворенного тока моего бытия. Волосы Элоизы, такие же жесткие и прямые, как и у нас с матерью пахли неуловимым флером горных цветов. От моих прядей расходился горький аромат южных специй. Мать говорила, что мы непохожи и похожи, будто день и ночь — две равные, но бесконечно далекие величины.

Отец, потомственный вояка и лучший мечник Северной твердыни, сравнивал со спатой и кописой. Но, несмотря, ни на что, я любила свою сестренку, пожалуй, столь же сильной любовью, как и та, которой окружала меня она. Поймав мой изучающий взгляд, сестренка беспокойно пробежалась пальцами по лазурному бархату платья, с трудом удержав дернувшуюся руку от нервного приглаживания обычно встрепанных волос, ныне аккуратно собранных и уложенных мягкими локонами.

— Не беспокойся, ты чудесно выглядишь. — Искренне проговорила я, поправляя массивный браслет на запястье.

Элоиза благодарно улыбнулась и многозначительно глянула на серебристый муслин моего платья:

— Опять серое? Мама будет не довольна.

— Ну, — Надула губы в притворной обиде, но тут же рассмеялась я, не зная как признаться в том, что и на наряд свой обратила внимание только при её словах. Впрочем, знающая мои предпочтения служанка избрала цвет, ставший неотъемлемым продолжением меня с того самого дня, как я открыла глаза, и осознала, что не знаю даже своего имени. — Может же юная леди позволить себе покапризничать?

— Приличная девушка не должна быть капризной наедине с собой! — Погрозила пальцем сестренка.

— Предлагаешь перенести обсуждение моего гардероба на суд общественности? — Несколько более резко чем следовало, поинтересовалась я, но, к счастью, сестра не заметила моего неподобающего тона, увлеченная размышлениями о моем предложении, будто в зеркале отражающимися на лице, медленно меняющим выражение бесконечного восторга на столь же всепоглощающую скорбь, печальным вздохом сорвавшимся с розовых губ:

— Я бы предложила. Вот только в этом случае мама наверняка отправит меня в монастырь Селиек. А там за такие мелочи как крыса в келье сестры-настоятельницы порют розгами, вымоченными в соляном растворе.

— О-о… — Только и смогла вымолвить я, останавливаясь у парадных дверей, за которыми начинался спуск в парадный зал, на миг заглянув в печальные очи цвета весеннего неба.

Ссылка в монастырь была, пожалуй, единственной угрозой, способной напугать мою бесстрашную сестренку. Заслышав ненавистное словосочетание, Элоиза моментально теряла весь свой задор, становясь хрупкой, будто фарфоровая статуэтка, робкой, как трехмесячный олененок и беззащитной, как Атальская лилия. Превращение растрепанного демоненка в благовоспитанного ангела занимало не более секунды и выглядело столь же естественным, как бег облаков в бесконечной глубине летнего небосклона. Впрочем, обратное превращение было и вовсе неуловимо…

— А ведь когда-то я считала эту лестницу лучшим местом в доме, — Простонала Элли, разбивая поток мыслей созерцательной задумчивостью прозвучавшей в нежном голосе.

— И с каких же пор они уступили первенство другим? — Заинтересовалась я.

— С тех пор, как нормальный спуск с оных заменился бессмысленной балансировкой на скользких ступенях. — Пробурчала сестренка, с ужасом поглядывая на крутой спуск.

— Должна же ты хоть раз в пятнадцать лет побыть человеком? — Справедливо заметила я, вызвав новую вспышку негодования на этот раз уже бесчувственностью вредной старшей сестры, не понимающей прелести её способа передвижения по крепости. Осторожно подобрав юбку, я кивнула мажордому и шагнула вперед, тихо отпарировав заявление сестры укоризненным шепотком, оповестившим Элоизу, что съезд по перилам — дикость и бескультурье.

Элли зашипела, будто разозленная змея, но была вынуждена быстро подцепить мягкую ткань подола и опустить на лицо маску умиротворенного спокойствия, так не сочетающегося с живыми искрами в больших глазах.

Согласно древнему обычаю, ужин проходил в большом, ярко освещенном зале, в который вели каменные ступени широкой лестницы, по которой предстояло пройти всем новоприбывшим. Уже присутствующие в зале родители, расположились за столом в обществе двух молодых людей, занимающих места почетных гостей.

Пройдя через зал и поприветствовав застывших, будто каменные статуи на крыше древнего собора мужчин, мы сели, не решаясь нарушить напряженное молчание царившее в зале до нашего прихода. Боясь показаться невежливой, я благочестиво опустила глаза, стремясь скрыть удивление вызванное поведением присутствующих за столом людей.

Если это друзья нашего рода, почему молчит мой обычно приветливый отец, и не хлопочет над важными гостями мать? Если враги, что делают они в нашем доме, более того, за нашим столом?..

Пытаясь разобраться в происходящем, чуть приподняла голову и едва не застонала от ужаса. Элоиза, моя беспечная младшая сестра, выбрала самый неподходящий момент, дабы продемонстрировать миру недостойное дворянки любопытство.

Забыв всякие приличия, откинулась на стул и с неприкрытым любопытством и небольшой долей раздражения ничуть не таясь, рассматривала на беду сидящих напротив нас посетителей.

Что подумают о нас гости! — Ужаснулась я.

Моля пречистую, чтобы они не успели заметить этого недостойного дворянки любопытства, быстро вскинула голову и вздрогнула, будто на лезвия клинков напоровшись на два одинаково пристальных взгляда, небесно-голубых и золотисто-карих глаз столь же неотрывно смотрящих на нас. Смутившись, я вновь потупилась, стараясь не думать о бестактных взглядах кажущихся особенно невыносимыми во властвующим над залом безмолвии.

Через несколько минут всё той же кажущейся абсолютной тишины, я перевела взгляд на мать, но, к сожалению, та так же предпочла изучать затейливые узоры, покрывающие серебряные блюда невежливому рассматриванию молодых лиц.

Впрочем… нарушением протокола было уже то, что над залом плыло возмутительное молчание, так не похожее на те пространные, и, зачастую бессодержательные разговоры, что развлекали случайных посетителей и эмоционально окрашенные речи, знаменующие присутствие за столом друзей.

Заметив мой вопрошающий взгляд, мама попыталась улыбнуться. Вот только улыбка у неё вышла виноватой, даже несколько жалкой. Почти испуганная я, толкнула Эло носком туфли в ногу.

Оторванная от созерцания всё таких же молчаливо — бестактных мужчин, сестра вздрогнула и вперила в меня возмущенный взгляд. С её точки зрения подобная выходка была достойна её, Элоизы, но уж никак, не моей непогрешимой особы.

Вместо извинений, едва заметно кивнула на напряженных родителей, попутно отмечая, что гости всё так же не сводили с нас изучающих глаз.

Смущенные столь бестактным вниманием, мы с сестрой взглядами пытались выяснить у родителей личности новоприбывших. А они… никогда не видела таких затравленных глаз у отца и бледного лица у нашей обычно невозмутимой матери. Баронесса де Эллэр, подарившая жизнь двум детям, уже разменяла третий десяток лет, но… как же она была красива.

Прямые, жесткие волосы, обрамляли белокожее лицо, на лилейной поверхности которого сияли рубины пухлых губ. Тонкий, с аристократической горбинкой нос и невероятные, бархатные, огромные глаза.

Подобные, глубокие, невероятные, чистые встречались лишь у благородных оленей, поражая своей притягательной силой. С ними нельзя было не спорить, не осуждать. Лишь враждовать. Либо подчиняться. Впрочем, первое выбирали очень не многие — ибо красота этой хрупкой, невысокой женщины была сродни красоте южных цветков, чье изящество непостижимо сочеталось с абсолютной смертоносностью.

За последний год я видела свою мать разной. Мягкой, словно лебяжий пух и твердой, будто сталь одного из старых клинков, что висели на стенах оружейной залы. Она ослепляла своей радостью и причиняла почти физическую боль грустью, но никогда я не видела подобного смятения, ужаса и тоски, что плескались сейчас в темных глазах.

— Мама, папа… — Не выдержала, наконец, Элоиза и добавила, смягчая свои слова мягкой улыбкой. — Не могли бы вы представить нам наши гостей?..

Встрепенувшись, будто вырываясь из дурного сна, кивнул отец, и произнес хриплым, будто сорванным голосом:

— Благородные лорды…

— Зак и Светоч, — заметив заминку, подсказал один из них, сверкая лучезарной улыбкой на загорелом лице.

— Зак и Светоч, — нервно улыбнулся отец. — Позвольте представить вам моих дочерей Эльвиру и Элоизу де Элер. Эльвира, Элоиза, это — дети старого друга нашей семьи графы Восточных земель Зак и Светоч.

— Очень приятно познакомиться, высокие лорды. — Оживилась сестра, обрадованная тем, что наконец-то пропало напряженное молчание, разбитым хрусталем звенящее в воздухе.

— Я в восхищении, леди…

— Элоиза, — Польщено зарделась сестра, а рыжеволосый уже припал к тонкой девичьей руке.

— Я тоже. — Любезно улыбнулся и второй. Вот только глаза его подвели — как были, так и остались осколками льда, хищно щерившимися из полыньи.